Лига Писателей

Начало здесь:

Роман «На 127-й странице». Сцены 1 - 5

На 127-й странице. Продолжение. Сцены 6 - 9

"На 127-й странице". Продолжение. Сцены 10 - 12

Роман "На 127-й странице". Продолжение. Сцены 13 - 18

Роман "На 127-й странице". Продолжение. Сцены 19 - 22

Роман «На 127-й странице». Продолжение. Сцены 23- 26

Роман «На 127-й странице». Продолжение. Сцены 27- 29

Сцена 30

Я стоял, опершись на фальшборт, который огораживал прогулочную палубу для пассажиров первого класса, и наблюдал за суетой на пристани. На ней было много женщин. Наверное, представители каких-то феминистских организаций. А еще молодые люди с блокнотами в руках. Явно из журналистской братии. Несколько важных, солидных мужчин, которых я определил, как представителей власти. Ну, куда без них? Да пара фотографов со своими огромными треногами.

Саму Терезу Одли я не мог разглядеть, но поскольку все крутилось вокруг одной молодой женщины с букетом в руках, то очевидно, что это и была она. Отважный редактор, который по заданию журнала «Метрополитен», должна объехать вокруг света быстрее 90 дней. И таким образом, обогнать героев одноименной книги, которую в этой действительности написали двое братьев, Поль и Жюль Верны.

В порт, чтобы сесть на корабль «Пасифик», отплывающий из Сан Франциско в Йокогаму, я прибыл, по старой привычке, заранее. Корабль стоял у пристани. С него, вдоль борта корабля, было спущено три трапа. Два, те что ближе к корме, стояли рядышком и по ним, вверх-вниз, с коробами на спинах бегали грузчики. Судя по черной пыли, которая покрывало пристань вокруг этих трапов, грузили уголь. Первый трап пустовал. Наверху, на корабле у этого трапа стоял матрос в белой форме с пачкой каких-то бумаг в руках.

Сам корабль мне не показался. Наверное, я был просто избалован громадными размерами паромов, на которых мне довелось побывать в турах по Северной Европе. Но, наверно, «Пасифику» было чем гордиться. Длинный корпус, выкрашенный в черный цвет. Надводная часть - высотой 2-3 человеческих роста, с двумя рядами иллюминаторов. Четыре мачты, гордо взирающие на одинокую трубу паровой машины, и недвусмысленно показывающие, кто здесь хозяин.

Я поднял по шаткому трапу и предъявил свой билет, скучающему матросу.

- Рады вас приветствовать на борту «Пасифика», мистер Деклер. Прошу вас заполнить регистрационную карту, - протараторил матрос.

И тут я понял, что писчих принадлежностей в дорогу я и не купил.

Когда я расстался со своим странным нанимателем, Маккеланом, я взял извозчика, доехал на нем до начала Маркет стрит, а потом пошел пешком. На этой улице располагались, наверное, все магазины, которые были мне нужны.

Сначала мне попался оружейный магазин. У Деклера было только шесть патронов, те что были заряжены в барабан револьвера. Других я не нашел. Я помнил цифры на тыльной стороне патрона, вокруг капсюля и попросил пару пачек таких же. Продавец попытался еще что-то мне впарить, но я быстро расплатился и ушел.

Потом я набрел на совершенно бесподобный магазинчик, мечту любой женщины или парикмахера. Чего в нем только не было! Меня заинтересовали маникюрные наборы. Можно быть донельзя мужественным, но забывать о ногтях на руках и ногах все же не стоит. Отсутствие заботы о первых может привести к кишечным расстройствам, а о вторых – к заболеваниям еще менее приятным. Я выбрал самый простой набор из четырех предметов в легкой, похожей на брезент, упаковке. Здесь же я купил простой, однолезвийный перочинный ножик.

Чуть пройдя дальше я набрел на посудную лавку и купил красивую фарфоровую чашку для фрау Бергман. Будет ей в память о наших чаепитиях. В винном магазине купил четыре бутылки хорошего виски: одну – Циммерману, вторую – Джорджу, третью – Уолшу, а четвертую – себе дорогому.

Покупок оказалось достаточно много, и мне снова пришлось взять извозчика. Останавливался я еще пару раз. У книжного – чтобы купить несколько журналов «Метрополитен». Мне хотелось понять, о чем и как писала Тереза Одли. И у магазина одежды. В нем я купил легкие туфли, которые здесь предназначались для игры в теннис. У них был парусиновый верх и толстая резиновая подошва. Судя по цене, подошва была из натурального каучука. В этом же магазине я попросил принести мне плащ на случай плохой погоды. Такой нашелся. Он был из плотной ткани, но его водоотталкивающие свойства вызывали у меня сомнения. Потом поколебавшись, купил еще средних размеров брезентовый саквояж. Я предпочел бы рюкзак, но таких вариантов не было, а этот саквояж можно было вешать на плечо. Пожалуй, в него я сложу предметы первой необходимости.

- Я заполню, мистер, - сказал матрос, видя мои затруднения. Других пассажиров пока не было, и он вполне мог себе это позволить. Я, в свою очередь, достал из саквояжа паспорт, который мне, благодаря стараниям мистера Маккелана, доставили сегодня из мэрии города.

- Лорд, Энтони де Клер, - проговаривая вслух, стал заполнять регистрационное свидетельство матрос.

- Лорд де Клер? – Кто-то спросил меня со спины.

Я обернулся. Черный офицерский мундир, с нашивками внизу на рукавах, фуражка с кокардой, неизвестный мне орден на груди и короткая, благообразная седая борода. Если это не капитан «Пасифика», то я – Майкл Джексон.

- Да, я лорд, Энтони де Клер, - ответил я.

- Гарольд Хемпсон, капитан этого корабля, - в ответ улыбнулся мужчина и протянул руку.

Капитан был не молод, но, пожав его протянутую руку, я почувствовал, как будто ухватился за что-то вырубленное из дерева или того покрепче. Хорошо еще, что мне не сжали руку.

- Потягаете несколько лет канаты, - догадался о моих мыслях капитан. – И у вас будут такие же ладони.

- Мне говорил о вас мистер Маккелан, - продолжил капитан. - Мы состоим в одном клубе. Так, что я рад знакомству. Некоторые пассажиры класса Салун обедают в капитанском зале. Надеюсь, вы не будете против, если я включу вас в их число. Это немного подороже, но если …

- Нет, нет, я согласен. Ваше общество мне будет очень приятно, - поспешил ответить я.

Матрос, заполнявший мою регистрационную карточку и внимательно слушавший наш разговор, что-то черкнул в ней.

- Можно вопрос, капитан? - я решил воспользоваться случаем. - У вас всего десять шлюпок на борту. Неужели их хватит на всех пассажиров в случае … непредвиденных обстоятельств?

- В случае, если корабль потонет? Не стесняйтесь, лорд. Называйте все своими именами, - усмехнулся капитан. – Мы же с вами бывалые люди и в обморок не будем падать.

- Не будем, - подтвердил я.

- Для цели, о которой вы спросили, шлюпки не потребуются, - сказал капитан и как бывалый актер взял паузу.

"Ну, да," - подумал я. - "Наверное, чтобы никто не мучился".

- Шлюпки не потребуются, потому что наш «Пасифик» не может утонуть!

- ???

- Посудите сами. Корпус «Пасифика» сделан из стали, а днище – двойное. Сам корпус корабля разделен на 11 отсеков с герметично закрываемыми дверьми. Если в одном из отсеков случится пробоина, то он тут же будет отсечен от остальной части корабля. Понимаете? «Пасифик» сохранит плавучесть, даже если получат пробоины сразу три отсека. Но чтобы это произошло, у капитана корабля должен быть кочан капусты вместо головы.

Он засмеялся, довольный своей шуткой.

- Дальше. Посмотрите за борт. Видите?

Я растерянно развел руками.

- И не можете ничего видеть, - продолжил капитан. – У нас нет гребных колес. Корабль приводится в движение гребным винтом, который всегда под водой. Это позволяет даже во время шторма сохранять управляемость.

- Винт вращает новейшая паровая машина. 9 тысяч лошадей! Представляете себе такой табун! И все в нашем трюме! – он снова засмеялся.

- Но и, если с этой железкой что-то случится, у нас есть паруса. И я еще не забыл, как с ними обращаться, - говоря это, капитан как-то даже немного распрямился.

- Так что, уважаемый лорд, вы на одном из самых надежных кораблей и может спать спокойно.

- Но зачем тогда шлюпки?

- Как зачем? Для оказания помощи другим терпящим бедствие.

«Сам погибай, а товарища выручай,» - подумал я.

- Можно мне в свою очередь вас спросить, - сказал капитан и указал на мои стрелки на брюках. – Что это такое?

- О, это совершенно новый фасон! - не задумываясь ответил я. – Морской стиль, знаете ли.

- Что?

- Взгляните на мои брюки и на нос своего корабля, как бы со стороны. Ничего не замечаете? Есть что-то похожее?

- Забавно, - проговорил капитан. – Но, наверное, трудно поддерживать брюки в таком виде постоянно.

- Ну, во-первых, моряки всегда отличались своим шиком, - заявил я, уверенный, что капитан не будет мне возражать. – А, во-вторых, скажите капитан, у вас на корабле матросы спят на койках или по-прежнему в гамаках.

- На моем корабле у каждого матроса есть своя койка, - гордо ответил капитан. – Гамаки – это удел деревянных парусников. Но причем тут койки?

- Матрос один раз наглаживает брюки, а перед тем как лечь спать, аккуратно раскладывает их под матрасом, и на утро они, как новенькие.

- А вы не так просты, как показались мне сначала, мистер Деклер, – проговорил капитан. – Уже ходили на кораблях?

- Только в мечтах, - честно признался я.

После этого капитан отправился по своим делам. А я подумал, интересно через какой срок матросы «Пасифика» начнут делать стрелки на брюках. Потом мысли вновь вернулись к шлюпкам и к спасению на воде. Корабли в этом мире можно было сравнить с самолетами из моей прошлой жизни. Там ведь тоже не было никаких средств спасения пассажиров. Ни парашютов, ни каких-нибудь спасательных капсул. Так же, как и здесь, напирали все больше на надежность самолета. А если авиакатастрофа с жертвами все же происходила, то тут на помощь приходила статистика. Мол в автомобильных авариях гибнет гораздо больше людей.

- Сэр, разрешите показать вам вашу каюту, - оторвал меня от мыслей вахтенный матрос.

- Пожалуй, да.

Матрос подозвал стюарда. Я обратил внимание, что в отличие от матросов у стюардов не было погон. Стюард подхватил мой чемодан и саквояж, а я двинулся за ним.

- Меня зовут Гилберт. Можно просто Гил. Я - ваш стюард, – он стал на ходу просвещать меня. – Горячая вода, напитки, еда, все что угодно. В каюте есть электрический звонок. Я покажу. Покрутите его, и я приду за заказом.

Каюта меня поразила. Справа, сразу у входа стояла белоснежная сидячая ванна с медным краном, а слева прекрасный умывальник с большим зеркалом, который назвать мойдодыром у меня не повернулся бы язык. Вода была только холодная, но плевать! Она же текла, стоило только мне открыть кран! Большой иллюминатор рядом с ванной. Большая, полуторная кровать с тяжелыми портьерами у стены. Небольшой диванчик напротив и платяной шкаф. Блин! Это же Титаник какой-то, а не Пасифик!

- Все освещение электрическое, - вещал стюард с таким видом будто это он его изобрел. – Вот здесь звонок. Вы приписаны к капитанскому салону. Это налево из вашей каюты. Сегодня ужин в 7 вечера, капитан просит всех не опаздывать. Мужские туалетные комнаты - тоже налево.

- Под потолком, видите? - Он указал на серый раструб. – Это громкоговоритель. По нему объявляются срочные сообщения. За время плавания будет одна учебная тревога. Вам надо будет подняться на прогулочную палубу, ту что у трубы.

Я вручил стюарду полдоллара и тот довольный ушел. Я еще с удовольствием оглядел свое временное пристанище. Надо бы разобрать вещи. Но я решил вернуться на палубу, а вещами заняться позже.

Сцена 31

«Пасифик», разворачиваемый небольшим паровым буксиром, медленно отходил от пристани. На ней, старясь быть незаметными, стояли два английских джентльмена. Один – помоложе, другой – постарше. Вокруг еще шумели остатки тех, кто пришел проводить отважную путешественницу, Терезу Одли. Но не это занимало двух джентльменов.

- Винсент, что нам теперь делать? – с отчаяньем в голосе спросил тот, что по моложе.

- Ничего, Арчи.

- Но как же?! Мы упустили Деклера! Даже с ним не поговорили!

- Все не так плохо, как ты думаешь, Арчи. Деклер ничего не знает про наследство, а значит не будет делать никаких шагов в этом направлении. Это – раз. Он отправляется в кругосветку, а это опасно. И с ним может произойти что угодно. Это – два. Он сопровождает эту журналистку, а значит мы всегда будем знать, где он. Это – три. Про четыре и пять я еще не придумал, но к встрече с твоей матерью обязательно придумаю. А что до разговора с Деклером, то считай, что он у нас просто в запасе.

- Как ты всегда здорово можешь все повернуть в свою сторону, Винсент!

- Учись пока я жив! Кстати, прямо сейчас мы отправляемся на вокзал и отбываем в сторону восточного побережья.

- А как же гостиница? Мы же не рассчитались!

- Какие глупости ты говоришь, Арчи! Эти жалкие лавочники не обеднеют.

- А где ты взял деньги на обратную дорогу?

- У местных жидов.

- А отдавать будешь?

- Конечно, но потом. Пошли, Арчи. Я вижу свободный экипаж.

В толпе на пристани стоял еще один примечательный провожающий. Хороший светло-зеленый костюм в мелкую клетку, дорогой котелок и легкие блестящие туфли. Только одно «но». Этот провожающий был индейцем. Он стоял неподвижно, наблюдая за уходящем в океан пароходом. «Надеюсь, брат, ты знаешь, что делаешь,» - подумал индеец и, слегка скосив глаза в сторону, заметил, что у выхода из порта появилась пара полицейских. «Пора,» - подумал он и двинулся в сторону ближайших зданий. Вслед за ним двинулись и стражи порядка. Через минуту индеец уже бежал, а вслед неслись крики «Стой!». Интересно, кто-нибудь, когда-нибудь останавливался, услышав за собой такие слова?

Индеец подбежал к двухэтажному зданию, бывшему частью ограды порта, привычно сбросил туфли и легко, по углу здания забрался на крышу. Видя, что тот уходит, полицейские начали стрелять, совершенно не заботясь о том, что пули могут задеть случайных прохожих. «Охотники» были раздосадованы видом уходящей дичи, которую они уже считали пойманной. Индеец перебежал крышу, спрыгнул на соседнюю улицу и почти сразу забрался на крышу другого дома. Здесь дома уже стояли почти впритык к друг другу, и беглец не сомневался, что сможет уйти.

Отчаянная стрельба полицейских, к счастью, никого не задела. Если, конечно, не считать одного английского джентльмена средних лет, которому не повезло. Пуля, скорее всего, отрикошетила от стены здания и попала ему точно между глаз. Ни документов, ни багажа этого джентльмена так и не смогли найти.

В это время с вокзала Сан-Франциско, гулко дернувшись, начал набирать скорость Юнион Пасифик Экспресс, которому предстояло пересечь весь Американский континент, чтобы на небольшое время, перед обратной дорогой остановиться на вокзале в Омахе. В салоне первого класса с выпученными от ужаса глазами сидел Арчи, а у его ног стояло два чемодана. Он старался вспомнить, что говорил Винсент в последние минуты, но в голове у него мелькали только «Это - раз, это - два, это - три». Как только он собирался продолжить счет дальше, его мысли сбивались, и приходилось начинать все с начала «Это - раз, это - два, это - три…». И так бесконечно.

Сцена 32

Я вернулся на палубу. Какое-то время наблюдал за пассажирами, которые поднимались по трапу на корабль, но мне это быстро надоело. На прогулочной палубе для пассажиров первого класса или класса Салун, как сказал капитан, я нашел деревянный шезлонг и расположился в нем. Прогулочная палуба была на небольшом возвышении. Расположенная рядом труба, начавшая уже дымить, ничуть не мешала. Во-первых, она была достаточно высокой, а, во-вторых, морской ветер отгонял дым прочь.

На душе было спокойно и даже благостно. Так бывает, как мне кажется, у многих отъезжающих в момент начала путешествия. Все сомнения позади, деньги на билет потрачены, с родными и знакомыми простился и обратной дороги нет. От тебя уже ничего не зависит и тебе нечего терять. Прошлое уже позади, будущее еще не наступило, а настоящее дарит минуту оправданного безделья и самоуспокоения.

Но моя минута спокойствия быстро прошла. С момента расставания с Маккеланом меня беспокоили несколько вопросов. Первый – приятный, второй – менее приятный и третий – совсем неприятный.

На первый вопрос «Почему я согласился поехать вслед за отважной путешественницей Терезой Одли?» я ответил легко и непринужденно. Кто хоть раз в жизни не мечтал отправиться в кругосветное путешествие? Новые страны и города, увлекательные приключения и яркие впечатления! Не знаю, как вы, а я мечтал. И вот тебе преподносят такой подарок, да еще оплачивают все твои расходы.

Второй вопрос был, как я уже говорил, менее приятным. «Ты взялся оберегать и защищать совершающую кругосветку женщину, редактора журнала «Метрополитен». А сможешь ли ты это сделать? Непростой вопрос. Тут надо главное понять, от чего ее надо защищать и оберегать? Что с ней может случиться по дороге? Для ответа на этот вопрос самое главное я уже сделал - купил блокнот. Каждую страницу блокнота я разделил пополам вертикальной линией. В левую колонку стал записывать возможные опасности, а в правую – способы их нейтрализации.

Кража. Это действие совершается, как правило, незаметно для клиента. Что мог сделать с этим Деклер, чего не могу сделать я? Здесь наши возможности с Деклером, как мне кажется, равны.

Ограбление. Тут проблема разбивается на две маленькие проблемки. Чтобы защитить мисс Одли я должен быть рядом с ней. Поэтому мне надо с ней сблизиться. Совместный осмотр достопримечательностей, посещение магазинов. Что-то в этом роде. Вторая проблемка, смогу ли я ее защитить? Деклер, скорее всего, смог бы. Воевал, работал экспедитором грузов, обидчиков своих порезал. У меня такого опыта нет. Немного владею разными боевыми искусствами: от бокса до айкидо, но практический опыт применения маленький. Надо как-то проверить, не осталось ли в теле Деклера какой-нибудь мышечной памяти? Ну, там, как всадить нож ближнему в печень или выстрелить в упор? Бр-р-р…

Нападения, похищения. Данная опасность похожа на предыдущую. Также надо находиться рядом. Тоже надо уметь дать отпор. Кроме того, наверное, надо следить за окружением мисс Одли. Возможно, такие «опасности» требуют подготовки, и кто-то подозрительный обязательно будет крутиться рядом с ней.

Различные опасности, в результате которых мисс Одли не сможет продолжить путешествие? Список таких опасностей был достаточно широк.

Болезнь. Надо познакомиться с судовым врачом, а в дальнейшем всегда знать, куда можно обратиться за врачебной помощью. Наблюдать за подопечной: цвет лица, сопли, кашель, наличие аппетита.

Опоздала на поезд, пароход и т.д. По прибытии сразу же собирать информацию о возможных вариантах передвижения в нужный пункт. Примерный план путешествия Маккелан мне вручил.

Влюбилась в «принца», прекратила кругосветное путешествие, уехала в путешествие свадебное. Маккелан говорил, что ему надо, чтобы мисс Одли благополучно совершила кругосветку. Значит, никакого свадебного путешествия до окончания выполнения поручения редакции. Но как бороться с этой опасностью, пока не знаю.

Я закрыл блокнот, и вместе с блокнотом закрылись и мои глаза.

Самый неприятный вопрос был в том, почему с поручением сопровождения мисс Одли Маккелан обратился ко мне? Судя по эмоциям Деклера, Маккелан ему не нравился. Как, впрочем, и мне. Какой-то слишком крученный, а строит простачка. Бухгалтера он, видите ли, боится.

Почему я не поверил в честность намерений Маккелана? В то, что он действительно считает, что для данного поручения нужен именно я со своим благородством? Не знаю. Как-то все ненатурально. Проще и дешевле было бы найти в своем окружении бывалого немолодого моряка, дать ему четкие инструкции, мотивировать премией в случае успешного завершения путешествия. Нет, надо было приглашать на эту работу английского лорда!

Еще Маккелан проговорился, что пару дней назад узнал, что я приехал в город. Значит мой приезд его как-то заинтересовал? Потом, что у них было с Деклером во время войны, то что надо забыть? Ну, и, конечно, эмоции Деклера. А еще взгляд Маккелана, когда я быстро пожал протянутую им руку. Так что, скорее всего, у Маккелана есть еще какая-то цель, с которой он отправил меня вслед за мисс Одли.

Что мне делать в такой ситуации? Прибыть в Японию и пусть мисс Одли идет своим путем, а я попробую пойти своим? А если я все это выдумал? Получится, что взял деньги, дал обещание и оставил слабую женщину без защиты? Нет, пока не буду принимать окончательного решения. До Йокогамы не меньше двух недель пути. За это время, что-нибудь придумаю.

Я не заметил, как задремал.

- Сэр! Мистер Деклер!

Кто-то осторожно тряс меня за плечо. Я открыл глаза и увидел Гила, стюарда, который показывал мне каюту.

- Сэр, уже 7 вечера. Капитан приглашает вас на ужин.

- Спасибо, Гил. Прекрасная новость! Покажи еще раз, в какую сторону двигаться?

- Прошу сюда, сэр.

Сцена 33

Бруно Эспозито тяжело поднимался на третий этаж редакции «Нью-йорк пост». Каждый раз, когда ему приходилось это делать, он ругал себя за каждый кусок пиццы, который он, запивая пивом, съедал на ночь. «Ты можешь уехать из Италии, но Италия никогда не уедет из тебя». Его друг и нынешний босс, Джозеф Эпштейн, частенько вспоминал это изречение и подсмеивался над Бруно. «Ты можешь распрощаться с голодным детством, но голодное детство никогда не распрощается с тобой». Потеряв родителей, помотавшись в детстве по улицам и закоулкам Нью-Йорка и вдоволь поголодав, Бруно приобрел одну пагубную привычку. «Видишь пищу, надо ее съесть, не откладывая на потом». Потому что это «потом» может не наступить.

В дверях кабинета главного редактора Бруно столкнулся с выходящим корреспондентом.

- Не перепутай! 9 часов 45 минут 7 секунд! – Это вслед корреспонденту кричал хозяин кабинета Джозеф Эпштейн.

- Привет, старый еврей, - сказал Бруно, тяжело опускаясь в кресло в углу кабинета.

- Привет, старый макаронник, - не остался в долгу Джозеф.

Бруно было 39 лет, Джозефу – 41, а приветствие «старый еврей, старый макаронник» было их обычным приветствием. Познакомились они давно, на судне, на котором их семьи перебирались из Старого света в Новый. Потом в Нью-Йорке их пути разошлись, чтобы вновь пересечься 6 лет назад. Джозеф создавал свою газету «Нью-Йорк пост» и с радостью взял Бруно свои заместителем, невзирая на его криминальное прошлое и, чего уж там лукавить, полукриминальное настоящее.

Постепенно так сложилось, что Бруно стал разгребать в газете все возникающие конфликты с внешними организациями: типография необоснованно задирает цены, арендодатель не хочет продлевать аренду, мэрии не понравился заголовок передовицы, журналист перепродал материал конкуренту и так далее. Джозеф был ему за это благодарен и целиком погрузился в творчество, если творчеством можно было назвать целенаправленную политику газеты на поиск и издание горячих новостей и сенсаций. С таким «товаром» случались проколы. Но выигрышных материалов было все равно больше. Тираж газеты рос, как на дрожжах. У жителей Нью-Йорка стало привычкой начинать день с «Нью-Йорк пост». Не прочтешь – можешь пропустить что-то важное, не о чем будет поговорить с друзьями, поддержать разговор со знакомой дамой.

Так они друг друга и дополняли. Худой еврей, с университетским образованием и толстый, макаронник со своими уличными «университетами». Они могли себя называть, как угодно. Те десять дней на судне, везущим людей из прошлого в будущее, сроднили их навсегда.

- Как все прошло? - спросил Бруно, раскуривая сигару.

- Хорошо, - ответил Джозеф. – Пароход отчалил в 9 часов 45 минут 7 секунд. Лично засек. Завтра будет в номере. Вот рисунки. Посмотри.

Он пододвинул поближе к краю стола пачку черно-белых рисунков. Бруно, кряхтя, выбрался из кресла и стал рассматривать рисунки.

- До этого помощник мэра сказал пару слов, - продолжил Джозеф. - Народу было много. Наши друзья-конкуренты так суетились и сверкали вспышками, что можно было подумать, что это они, а не мы, отправляют свою корреспондентку в кругосветку.

- Ну, это нам на руку, - пыхнул дымом Бруно. Он уже вернулся в кресло.

- Представляешь, Ева взяла с собой только небольшой саквояж, - переменил тему Джозеф. Он вышел из-за стола, достал из книжного шкафа бутылку и два стакана. – Давай, выпьем за ее успешное путешествие.

- Надеюсь, что ты положил ей деньжат в этот саквояж. - Бруно взял протянутый ему стакан. - Наша Ева – крутая бабенка. Уверен, что с ней будет все хорошо.

- Что-то я твоего человека не видел? - глотнув виски, спросил Джозеф.

- А должен был? Я же не «громилу» посылаю, а «живчика», - засмеялся Бруно. – Ты не увидел, не увидят и другие. Опытный и проверенный человек. Где надо подмажет, где надо и подтолкнет, а ты и не заметишь. Ха-ха.

- Это хорошо, потому что мы пишем, что она путешествует в одиночку.

- А что там у «Метрополитена»?

- Вчера стартовали. Маккелан своего не упустит. Тот еще старый лис.

- А им то зачем это нужно?

- А нам зачем?

- Ну, - Бруно глотнул из стакана. – Ева пишет, мы печатаем, люди раскупают наш тираж, рекламодатели с радостью отстегивают денежки. Есть на что выпить виски.

- Ты забыл сказать «каждый день». Мы каждый день пишем о путешествии. И старый хитрец Маккелан этим решил воспользоваться. Его «Метрополитен» выходит один раз в месяц и здесь на востоке пока не очень известен. А теперь, как только мы или какая-нибудь другая газета напишет про Еву, про ее путешествие, тут же у читателя появится вопрос «А как обстоят дела у другой женщины, редактора «Метрополитена», которая тоже едет вокруг света?»

- Но мы же не будем писать про их журналистку, - возразил Бруно.

В это время в кабинет заскочил молодой журналист, протянул какие-то листки Джозефу. Тот их быстро прочитал и поставил подпись. Когда дверь за журналистом закрылась, Джозеф продолжил:

- Мы можем делать вид, что никакой второй путешественницы не существует, но про это уже все знают и все равно будут спрашивать. Что там у букмекеров?

- Им только дай событие, - недовольно сказал Бруно. – Сначала были ставки на то, за сколько Ева обогнет шарик. Теперь принимают ставки на то, кто быстрее это сделает? Наша Ева или их … как ее… Тереза Одли. Видел я фотку этой Терезы. Симпатичная, наша Ева попроще. Но в этом деле я бы поставил на Еву.

- Уже поставил?

- Нет, конечно. Ты же знаешь, что я играю только в покер и только на те деньги, что есть в моих карманах. Так, вот. Пока букмекеры оценивают шансы, как равные. Ждут. Может шторм будет или еще чего произойдет.

- А почему ты думаешь, что это Маккелан-старший придумал, - переменил тему Бруно. - Вроде бы его сынок сейчас в журнале рулит. Он где-то год назад здесь в городе крутился. Люди говорят, что способный парень.

- Может быть, Маккелан-младший и способный парень, но я уверен, что это задумка старшего, - с жаром возразил Джозеф. – Этот, как увидит кусок пожирнее, так сразу вонзает в него свои зубы. Это мы с тобой живем с одной газеты, а у него и заводик, и чуть ли не своя китобойная флотилия.

- Фью, - присвистнул Бруно. – Откуда же он взял капиталец? У него же нет родственников евреев. Ха-ха.

- Все бы тебе хаханьки, - недовольно посмотрел на приятеля Джозеф. – Капитал он заработал во время войны.

- Не знал, что война такой прибыльный бизнес!

- Теперь знаешь!

- И как у него это получилось? – все, что касалось денег, интересовало Бруно. Он даже иногда называл себя коллекционером способов по «зарабатыванию» денег.

- В твоей коллекции этот способ уже есть, - разочаровал его Джозеф. – Называется «ограбление». Во время войны он с отрядом рейнджеров ходил по южным штатам и «чистил» брошенные усадьбы плантаторов-южан. Говорят, что не только брошенные.

- Молодец, - задумчиво протянул Бруно.

- И еще говорят, но это не проверенные слухи, что, когда он «чистил» одну такую «не брошенную» усадьбу, его застали на месте грабежа. Маккелан потерял половину своего отряда, но сумел уйти. Как раз тогда началась «золотая лихорадка» в Калифорнии. Маккелан со своими дружками дезертировал из армии и подался в Калифорнию. Деньги у него были, и он закрутил там бизнес с продуктами. И на этом хорошо разбогател.

- Чтоб тебя! Джозеф, а тем ли мы занимаемся?

- Каждый занимается тем, чем может заниматься. Теперь ты понимаешь, какой человек решил сесть нам на хвост?

- Понимаю. Действительно хитрец, - согласился Бруно. – Что будем делать? Стряхивать с хвоста?

- Зачем? Что нам это даст?

- Ну, не знаю. Так, чтобы не заходил на нашу улицу, - нашелся Бруно.

- А он и не заходит на «нашу улицу». Ни один из наших читателей не станет покупать «Метрополитен». Ни один из наших рекламодателей не откажется от рекламы у нас, ради рекламы в их журнале. Слишком мы разные. А потому пока просто наблюдем. Вот если Маккелан действительно «зайдет на нашу улицу» тогда будет думать, как отучить его от этой дурной привычки.

- Договорились, ты только мигни мне, - заверил Бруно, и они подняли бокалы.

(продолжение следует)

От автора: Буду благодарен вам за поддержку: поставьте плюсик, напишите комментарий или оставьте отзыв – кому что по силам и так, как это принято здесь.

Для меня, как начинающего писателя, это очень важно.

Однажды случилось так, что один человек споткнулся об низенький забор и упал. Его друзья тут же захохотали и начали его фотографировать, отчего человек совсем смутился.

— Да не виноват я! - горячо кричал он. - Это все забор! Я об него уже не в первый раз спотыкаюсь, а все потому что он стоит здесь неправильно, да еще и зеленый. Ну правда, кто делает зеленые заборы? Они же сливаются с травой!

Его друзья вдоволь насмеялись и забыли об этом. Как и всех людей, всерьез их занимали только они сами, чужие ошибки проносились для них быстрее и ярче падающих звезд. А сам он еще долго думал о своем позорном падении.

Вечером, пока пожар эмоций продолжал полыхать в его душе, он зашел на один очень популярный форум и создал новую тему. Он выплеснул туда весь свой гнев на заборы, на их неправильное расположение и их безмерно зеленый цвет, маскирующий среди травы опасных врагов человечества.

И, как ни странно, его манифест вызвал бурную реакцию среди участников того форума. Все начали делиться своими трагичными историями встреч с заборами. Не все из них были о низких заборах, тем более, не все они были зелеными. Но это было не так важно: особенное, прекрасное в своей сути единение душ было установлено и люди смогли хотя бы на короткий миг всецело друг друга понять.

Человек с удовольствием обсудил все свои проблемы, связанные с заборами и получил море поддержки. После этого, он еще несколько раз заходил в свою тему, чтобы ответить на некоторые комментарии, а затем и вовсе забыл об этом случае.

***

Старый мужчина возвращался на работу с обеда. В этот раз он решил прогуляться подольше, а потому свернул на более длинную дорогу. На своем пути он увидел странную демонстрацию самых разных людей в разгар рабочего дня. Не сумев побороть любопытство, он подошел к одному из демонстрантов.

— А о чем пикет? - спросил он.

— Мы выступаем против заборов! - с чувством ответил демонстрант, яростно вращая в руках плакат с рисунком железных прутьев.

— Против заборов? - изумился он. - А что же плохого в заборах?

— Заборы угнетают наши возможности. - крикнула ему одна активистка.

— Здесь заборы, там заборы! Мешают мне ходить! Мешают проезжать мне! - поддержал ее второй.

— Заборы причинили вред моей семье и семьям моих друзей. - с болью ответил демонстрант с плакатом. — Мы хотим, чтобы никто больше не стал их жертвой.

Неосведомленность старого мужчины задела их. Уже несколько месяцев тысячи людей по всему миру боролись против заборов. Сначала это была борьба с зелеными неправильно установленными заборами. Со временем, зеленый цвет куда-то потерялся, а те люди, которые отстаивали важность запретов именно зеленых заборов, перестали считаться лидерами движения: остальные члены протеста заблокировали им доступ к широкой общественности.

После того, как о проблеме заговорили многие знаменитости, последователей движения стало больше в сотни раз. Они не задумывались про зеленые неправильно установленные заборы, сама эта мысль не могла прийти им в голову, потому что они никогда ее не слышали. Они, конечно, могли бы и сами говорить про зеленые заборы или про их неверную установку с нарушением всех технических правил, но тогда получилось бы, что они говорят о чем-то другом, о чем-то, что не поддерживает все их окружение. А потому такие мысли закономерно были отнесены к чему-то постороннему, о чем заявлять вслух было бы постыдно.

***

Спустя полгода движение по борьбе с заборами стало насчитывать много миллионов последователей. Все они любили делиться своими историями о том, как заборы испортили их жизнь. Любые заборы признавались общественной угрозой, к ним стали относиться с большой опаской. Не важно, как был установлен забор, при каких обстоятельствах он стоял и для каких целей предназначался: любой забор есть угроза человеческому достоинству и его свободам. Логически, с этим было сложно поспорить: заборы ведь действительно нужны для ограничений. А потому все, кто пытался воспротивиться этому, были заранее преданы анафеме в глазах активистов. В конце концов, есть непреложная человеческая мораль, обтесанная всеми великими умами философии. Не будет же кто-то всерьез спорить с такими основополагающими истинами.

Когда число последователей движения против заборов перевалило за сотню миллионов, а об их позициях рассказали уже все СМИ, которые хоть немного следили за действительно важными и интересными тенденциями в мире, начались гонения против тех, кто создает заборы. Сотни заводов, изготавливающих заборы, вынуждены были прекратить свое производство. Более того, они стыдились того, что когда-то их создавали.

— Мы создаем, двери, решетки, металлические балки, для нас не зазорно изготовить ворота на заказ. Но заборы? Боже упаси! Никогда!

Они открестились от всех своих разработок в области заборов, порвали и сожгли все фотографии историй своих компаний, где встречались ненавистные ограничители свобод. Любое упоминание заборов внутри этих компаний каралось штрафами, а затем и увольнениями. Если сотрудник заявлял, что, вообще-то, всего-то двадцать лет назад он изготавливал сотни метров заборов, его тут же вычеркивали из жизни компаний.

Со временем, это стало касаться и совершенно посторонних людей. Если кто-то признавался, что его дом когда-то окружал забор, его старались страшно осудить. Буквально изжить отовсюду, где он мог бы причинить свой вред, высказать свою ересь, порочить честь достойных добрых людей. Их все еще не могли посадить в тюрьмы (а этого горячо хотели многочисленные последователи движения!), но забыть, вычеркнуть, отменить? Это запросто.

Начались обвинения в постройке заборов. На самом деле, мало кто мог доказать, ставил когда-то человек забор или нет. Всё упиралось в рассказы свидетелей тех лет. Но это было и неважно. Одного обвинения было достаточно, чтобы все поняли: просто так этого быть не могло. В самом деле, если кто-то утверждает, что этот человек ставил заборы, разве он может делать это по какой-то другой причине? Разве могут личные выгоды, желание мести, зависти, амбиции заставить кого-то говорить на столь важную тему, как заборы? Разумеется, нет.

Произошла смена культурной парадигмы. Не интересоваться проблемой заборов стало просто вопиющим признаком бескультурности. Все так или иначе ознакомились с тезисами активистов и поняли: да, они правы. Проблема существует, она не надумана, не специально подсунута им вездесущими пропагандистскими СМИ, это действительно та тема, которую можно и нужно обсуждать. Все больше людей, которые почти не сталкивались с заборами в своей повседневной жизни, стали горячо поддерживать движение. Эта мысль не могла быть им внушена, поскольку они пришли к ней своей и только своей головой.

Корпорации довольно быстро адаптировались под новую реальность. Заборы тут же заменили на живые изгороди, в моду вошли лужайки, камеры наблюдения стали покупаться чуть ли не каждой уважающей себя компанией и ставиться тут и там. Деваться было некуда: заборы ведь запрещены. Перестройка системы потребностей не могла их не радовать: они были в огромном плюсе. А потому, они продолжали и продолжали вливать свои деньги в распространение движения, поддержку его активистов и мероприятия, посвященные отмене заборов. Больше половины всех денег, которые тратились на популяризацию движения, инвестировали те компании, которые раньше являлись первыми в мире по производству заборов. Но этого старались не замечать, а впрочем, может и не хотели. Годы шли один за другим в новое, великое будущее.

***

— Да, я выступаю против заборов! Да, я думаю о собственной свободе, хоть мне всего 12 лет! - горячо вскричала девочка, окруженная стайкой подружек.

— Какая ты молодец! Я тоже борюсь против заборов!

— Не зря ведь мы подруги! Знаете, я только одного не пойму. А что такое заборы?

Начало здесь:

Роман «На 127-й странице». Сцены 1 - 5

На 127-й странице. Продолжение. Сцены 6 - 9

"На 127-й странице". Продолжение. Сцены 10 - 12

Роман "На 127-й странице". Продолжение. Сцены 13 - 18

Роман "На 127-й странице". Продолжение. Сцены 19 - 22

Роман «На 127-й странице». Продолжение. Сцены 23- 26

Сцена 27

Презентация стрептоцида проходила прямо в аптеке у Циммермана. Хотя сам Фриц Циммерман называл это демонстрацией.

На демонстрацию пришли пять из семи докторов, которые практиковали в городе. Был также и Стив Уолш. Для того, чтобы присутствие Уолша состоялось, мне пришлось долго убеждать Фрица. В итоге аптекаря убедили мои слова, что мы не прощаем Уолша, а используем его.

- Подумайте герр Циммерман, Уошл был первым, кто оказал мне медицинскую помощь. Он самый главный свидетель тяжести моего ранения. Мы должны это использовать!

- А разве ваших слов и фотографий не будет достаточно? – не сдавался Фриц.

- Кому-то моих слов, как потерпевшего, и фотографий будет достаточно, а кому-то нет. Мы должны предусмотреть любой поворот событий. Не знаю, как вас, но меня устроит только попадание в самый центр мишени. Только в яблочко и никаких компромиссов!

- Вы думаете? – заколебался Фриц.

- Ваше изобретение имеет очень большую значимость для человечества. Посмотрите моя рана затянулась за пять дней, хотя обычно на это требуется больше времени. Могут просто не поверить в тяжесть ранения.

Моя рана на голове действительно подозрительно быстро зажила. Стив Уолш, который приходил ко мне почти каждый день, только удивленно восклицал. На пятый день он снял швы и заметил:

- Либо на тебе действительно все заживает, как на собаке, либо старый Фриц придумал неимоверно стоящую вещь.

На мой взгляд, главная причина была в том, что бактерии в этом мире еще не привыкли к тому что их «бьют по голове» сильной химией и не выработали защитных свойств. Но думаю, что и организм Деклера сыграл свою роль. Не зря же Уолш твердил мне, что ссадины и синяки после боксерских поединков, в которых англичанин участвовал ради заработка, заживали у него очень быстро.

- Действительно, - согласился со мной Фриц. – Но мне кажется, что это произошло также благодаря соблюдению вами правил гигиены, что, не в обиду будет вам сказано, трудно было бы ожидать от неспециалиста.

- Просто, мы с этой девушкой давно дружим, - отшутился я.

(Название «гигиена» произошло от имени древнегреческой богини здоровья Гигеи. Примечание автора)

- Кроме того, вы не просто ученый, но и коммерсант, - продолжил я «добивать» Фрица. – Нет никакого смысла отказывать кому-либо в приобретении у вас стрептоцида. Уолш – доктор. Покупая у вас стрептоцид, он будет, таким образом, распространять информацию об этом ценном медикаменте. А значит, вы будете использовать его, я имею ввиду Уолша, еще раз.

После этих слов Фриц согласился пригласить на демонстрацию стрептоцида и Уолша, а я сдержал данное ему обещание.

Началась демонстрация с того, что Фриц, стоя за прилавком, как за кафедрой медицинского факультета университета, очень коротко, как и я настаивал, рассказал о своем открытии и его выдающихся качествах. В речи Фрица звучали слова «патогенные кокки», «кишечная палочка», «шигел», «холерный вибрион», «клостридий» и многие другие, большинство которых я просто не понял. Но пришедшие на демонстрацию доктора слушали, пусть и недоверчиво, но внимательно, что означало то, что Фриц говорит интересные вещи.

- Таким образом, все заболевания, вызванные указанными мной бактериями, могут быть успешно вылечены этим препаратом. Недаром я назвал его (он покосился в мою сторону) «убийцей коков», то есть стрептоцидом. Даже излечение гонореи ему под силу!

- Осталось только выяснить, как донести ваш стрептоцид до мест, где скапливаются эти бродяги кокки, - заметил один из пришедших докторов.

- Ну, на то вы и доктора, чтобы придумывать такие способы, - не остался в долгу герр Циммерман. – А сейчас, уважаемый гость, лорд Энтони де Клер расскажет о первом применении изобретенного мной препарата.

Герр Циммерман сделал небольшой поклон в мою сторону. Все с интересом посмотрели на меня, так как до этого момента я старался никак не привлекать к себе внимания. Вот теперь мой выход.

- Джентльмены, - начал я свою речь. – Мне очень приятно присутствовать на вашем ученом собрании. Путешествуя по вашей замечательной стране, я никак не ожидал, что окажусь связан с событиями вокруг этого поистине уникального лекарства. К сожалению, моя роль в этих событиях пассивна, хотя, возможно, и я войду в историю, как первый излеченный с помощью стрептоцида.

Я взял паузу.

- Обращаю ваше внимание, что речь идет не о гонореи, а совсем о другом «заболевании», - я изобразил улыбку. Как и договаривались, Стив Уолш поддержал мою шутку смехом.

- Дело в том, что, посещая один из ваших весьма уважаемых баров, я получил удар по голове бутылкой. Бутылка разбилась и почти сняла скальп с моей головы.

При этом я снял свою шляпу, обнажив бритую голову и весьма живописный шрам, и подошел к докторам поближе.

- Первую помощь мне оказал ваш коллега, доктор Уолш. Предоставляю ему слово.

Дальше все пошло по накатанной. Уолш добросовестно отрабатывал свое прощение и не жалел красок, рассказывая о том, в каком состоянии он меня обнаружил, и как он спасал меня от неминуемой гибели.

Потом была вновь очередь Циммермана. Он подошел к окну, вдоль которого висели в рамочках наши фотоотчеты и убрал простыню, которая до поры до времени их скрывала.

- Что это? – буквально выдохнул доктор, который сравнил кокки с бродягами.

- Это фотоотчет, который показывает весь процесс заживления раны уважаемого лорда Энтони де Клера с помощью стрептоцида.

Мгновенно фотографии завладели вниманием всех докторов. Рассказу Уолша, конечно, поверили, но он не был чем-то из рядя вон выходящим. Каждый из докторов мог бы рассказать немало подобных историй. А вот фотографии их поразили.

Думаю, дело в том, что пока фотографы в этом мире занималась в основном изготовлением портретов. Мы же показали другое применение фотографии. Фотография – доказательство. Фотография – наглядное пособие. В новинку было и то, что фотографии показывали процесс, движение. Кроме того, фотограф оказался молодцом, и его снимки вышли весьма живописными. В целом получился такой небольшой, кровавый комикс со счастливым концом.

Вопросы Циммерману, Уолшу и мне сыпались со всех сторон.

- Стив, могли бы и поаккуратней зашить!

- Поаккуратней!? Пациент без сознания, кровь хлещет, пальцы скользят … Я сделал все что мог!

- Мистер Деклер, вы сбрили волосы в тот же день?

- Именно в тот же день! Волосы способствуют собиранию пыли, а с ней и дополнительных болезнетворных бактерий.

- О, да вы разбираетесь в медицине?!

- Нет, господа, не в медицине, а в выживании. Я, как и многие, прошел войну и имею навык обхождения с колото-резанными ранами.

- Герр Циммерман, как вы решились испытать новый препарат на такой ужасной ране?

- Это было наше совместное решение.

- Герр Циммерман, а можно получить копию этих фотографий?

- Джентльмены, фотографический художник Гарри Хорсман заверил меня, что будет хранить пластинки со всеми негативами в течение месяца. Любой желающий может обратиться к нему за получением с них отпечатков.

- Мистер Уолш, как вы обрабатывали рану в течение этого времени?

- М-м-м…

- Мистер Уолш дал мне исчерпывающие рекомендации, которых я строго придерживался. Я промывал рану виски «Ерли Таймс» и посыпал ее стрептоцидом. И главное … ни капли виски внутрь!

- Ха-ха-ха.

- Кстати о виски, джентльмены. Прошу угоститься.

Это сказал Циммерман. Он указал на столик в углу аптеки, который был заставлен различными бутылками виски и бокалами.

- О!

Появление на сцене виски вызвало не менее бурный восторг, чем тот, который сопутствовал появлению наших фотографий.

Я не стал толкаться у столика с виски, но Уошл не забыл про меня.

- Держи, Британец, - он протянул мне наполненный бокал. – Фриц расщедрился на превосходное пойло. Твое здоровье!

- И твое тоже!

- Повторишь?

- Нет, спасибо.

- А, я повторю!

Уолш испарился, а я продолжил сидеть на стуле. Так докторам было более удобно рассматривать почти затянувшуюся рану на моей голове. Они ходили вокруг меня с бокалами в руках, что-то обсуждали. Время от времени к ним присоединялись Циммерман или Уошл, которые начинали тыкать пальцами вокруг моей болячки, что-то там поясняя.

А я делал небольшие глотки виски и думал, что история со стрептоцидом подходит к концу. Вернее, мое участие в этой истории, поскольку победное шествие этого препарата только начинается. Вокруг меня только-только сформировался небольшой, уютный мирок, и вот теперь из него придется выползать. Соображениями, что я раненый, что мне нужен постельный режим, я уже не мог больше самообманываться. В душе рождались беспокойство и неудобные вопросы. Что делать? Чем заниматься? Меня даже Циммерман не возьмет растирать порошки в аптеке! И не потому, что не доверяет или потому, что это какой-то сложный процесс. Просто тогда рухнет наша история про путешествующего лорда. Ну, не может «целый» лорд заниматься растиркой порошков.

Мои мысли, наверное, достигли небесной канцелярии. Где-то там что-то замкнулось, и неповоротливый механизм бытия сдвинулся еще на один зубец шестеренки, тем самым подтолкнув мою судьбу в новом направлении.

- Извините, а мистер Деклер здесь? – послышался из-за двери аптеки голос Генриха, мальчишки, который помогал мне с бытовыми вопросами.

- Что тебе? – Герр Циммерман открыл дверь и строго посмотрел на нарушителя процесса демонстрации.

- Мистеру Деклеру письмо.

На письме не было ни марок, ни штемпелей, ни адреса, ничего кроме слов «Энтони де Клеру, лорду». Я зашел за аптекарский прилавок. Я уже знал, где у Фрица хранятся писчие принадлежности, нашел костяной нож и вскрыл письмо. Потом перенес свой стул подальше от выпивающих докторов и принялся его читать.

«Уважаемый мистер Деклер,

Мы с вами познакомились во время прошедшей войны. Несмотря на то, что наше знакомство было мимолетным, вы произвели на меня сильное впечатление».

Я оторвался от чтения и прислушался к себе, а вернее к остаткам эмоций Деклера. Ни в какой войне я не участвовал и соответственно никого с той войны не знал. Поэтому эмоции Деклера были моим единственным источником информации, который хоть как-то мог помочь мне разобраться с окружающим миром и вот с такими неожиданными приятелями по войне. Эмоции на прочтенный текст были, но какие-то невыразительные. Надо сказать, что Деклер, как и ожидалось, беспокоил меня все реже и реже. Я жил уже своей жизнью. Уже мои эмоции пролагали химические цепочки в мозгу и начинали доминировать над прошлыми чувствами. Так что над письмом пришлось думать своим умом.

Первые строчки письма были построены очень обтекаемо. С автором письма мы могли ходить вместе в штыковую атаку, а могли и рубиться с разных сторон, а потом разбежаться каждый в свой лагерь. И там, и там знакомство было мимолетным и могло произвести сильное впечатление. Ладно, возможно, что-то понятней станет дальше из письма. Но зря я надеялся. Автор быстро закруглился.

«Именно поэтому я решил к вам обратиться с предложением, суть которого я могу вам объяснить при личной встрече. Обстоятельства таковы, что я вынужден торопиться, поэтому буду вас ждать завтра, в 12.00, в кафе «У Дороти».

Надеюсь на скорую встречу.

С уважением,

Дейвидх Маккелан, бизнесмен, почетный гражданин города Сан Франциско».

Я вышел за дверь аптеки, вручил ожидавшему Генриху мелкую монетку и вернулся обратно. Доктора под выпивку, что-то бурно обсуждали с Циммерманом. Там же я обнаружил и Уолша. Отозвал его в сторону и показал письмо.

- Ты знаешь этого почетного гражданина?

- Минутку.

Уолш исчез и вернулся с двумя бокалами виски.

- Ну, что тебе сказать? Маккелан известная в городе личность. Владеет несколькими китобойными шхунами, заводом по переработке добычи этих же шхун. Сейчас стал вкладываться в недвижимость. Да, и еще владелец журнала «Метрополитен». Такой толстый ежемесячный журнал с красотками на главной странице. Иногда покупаю его.

- Пишет, что воевал.

- Как и ты, как и многие другие. Но об этом я мало, что знаю.

- Может обмануть?

- Ну, ты спросил! Хотя, все возможно. У бизнесменов это называется деловая хватка.

Уошл засмеялся, довольный своей шуткой.

- Твое здоровье!

Больше я из него ничего не вытянул.

Сцена 28

Кафе «У Дороти» располагалось на берегу залива Сан-Франциско, и так далеко я еще не забирался. На мое счастье извозчики в городе сохранились, и лошадка неспешной ходьбой, с горки на горку, довезла меня до нужного места минут за тридцать. Я занял столик, как и полагается у шпионов и разведчиков, лицом ко входу. Заказал чашку кофе и пирожное «улитку», покрытую сахарной глазурью.

Сначала я вглядывался в каждого входящего в кафе, а потом прекратил это бесполезное занятие. Все равно я не знал и не помнил этого Маккелана в лицо. Хорошо, что в кафе были большие окна, и я мог видеть не только входящих в зал, но раскинувшийся невдалеке залив и строящийся мост «Золотые ворота». Опоры моста уже стояли. Между ними были перекинуты канаты. И от каждой опоры друг к другу тянулись металлические фермы.

Мост был серый, а не красный, как в моей действительности. Наверное, покрасят позже. Сам залив Сан-Франциско поражал своей величиной. Что говорить об океане, который был где-то рядом и не был доступен моему взгляду. Казалось бы, что есть море, что есть океан? Много соленой воды и больше ничего. Однако, не все так просто. С одной стороны, океан – это тайна, так как преграждает нам путь к далеким землям, а потому океан, как бы провоцирует, «вот не пущу тебя дальше и все». А с другой стороны, набегающие и тут же отступающие волны океана завораживают, словно метроном гипнотизера. «Расслабься, успокойся. Мы также набегали на этот берег и отступали и сто лет назад, и двести. Изо дня в день, изо дня в день».

За этими мыслями я не заметил, как к моему столику подошел тот, которого, наверное, я ожидал. Подошедшему был примерно под шестьдесят. На нем был строгий серый костюм, а на голове стетсон.

Кроме того, у мужчины были длинные, свисающие ганфайтеровские усы. Сочетание "стетсон и ганфайтеровские усы" заставляет ожидать наличия револьвера на правом боку. Но у этого джентльмена была только толстая золотая, свисающая из жилетного кармана, цепочка.

- Мистер Деклер? – спросил незнакомец.

Я встал изо стола и пожал протянутую руку. Что-то непонятное промелькнуло в глазах незнакомца.

- А ты изменился, Энтони, – сказал он.

У меня появилось такое чувство, что это замечание относилось не только к моей бритой голове и шраму на ней. Кроме того, озадачили «Ты» и «Энтони». Многие в неведении относительно своего будущего, но как же плохо быть в неведении своего прошлого!

- Мистер Маккелан? – Я не мог не задать этот вопрос, хотя и догадывался, что буду выглядеть глупо.

- Что так сильно постарел? И давай по именам. Просто, Дейвидх.

Мы сели за столик. Подошел официант. Я заказал еще кофе, а «просто Дейвидх» - виски со льдом. Официант ушел, и между нами повисла неловкая пауза, которую я решил разбить.

- Из письма я понял, что у вас Дейвидх есть ко мне какое-то предложение?

- Да, предложение, - он сделал глоток из бокала. - Послушай Энтони, я хочу тебя спросить. Война закончилась 12 лет назад. Все забыто?

Ну, что я мог ответить? В этом мире я осознал себя только в тот момент, когда очнулся в баре «Старая индейка» после удара по голове. О жизни Деклера я знал только из рассказов Уолша и писем его матери. Ни Уолш, ни письма ничего не сообщили мне о войне. Поэтому я совершенно честно ответил на вопрос Дейвидха.

- Все забыто. - В то время, как я говорил эти слова, вновь выплыли эмоции Деклера. Я их «прочитал», как презрение и брезгливость. Сильные эмоции. Надеюсь я вполне владел собой, и они не отразились на моем лице.

- Я рад, - сказал Дейвидх. – Потому что с тем делом, которое есть у меня, можешь справиться только ты.

Я промолчал и ждал продолжения. Дейвидх сделал еще глоток виски. Я не стал от него отставать и немного отпил кофе.

- Ты, наверное, знаешь, что я владею журналом «Метрополитен».

Я кивнул.

- Сейчас там главным редактором мой сын. Они решили отправить свою журналистку, вернее, редактора в путешествие вокруг света. Ну, как в той книге братьев Вернов.

«Братьев?» – мысленно удивился я.

- Это делается для рекламы, для расширения объемов продаж журнала и привлечения новых рекламодателей.

- Здорово! - сказал я.

Вот ведь «предки»! Шустрые были. Особенно если учесть, что здесь пока, как я понял, роль женщин в обществе ограничивается семьей. Да, я видел, как строчат за швейными машинками девушки в мастерской Вебера. Но одно дело управляться со швейной машинкой и совсем другое отправиться в путешествие вокруг света.

- Как сам понимаешь, такое путешествие не может быть легкой прогулкой. Мне хочется, чтобы с нашим редактором все было хорошо, и она смогла бы закончить это путешествие благополучно. Поэтому я хочу, чтобы за ней кто-нибудь присмотрел. Опытный и надежный.

- Я узнал, что ты появился в городе и подумал, что лучшей кандидатуры для этого быть не может. - Он закончил свой длинный спич и глотнул виски.

Вот для чего нужен виски во время переговоров. Не знаешь, что ответить, не хочешь смотреть в глаза сидящего на против – глотни виски. Обоснованная пауза, обоснованный увод глаз в сторону.

Тоже самое сделал и я. Еще немного отпил кофе. В голове было пусто. Эмоции Деклера, как не кстати, молчали. Между нами возникла пауза, которую вновь пришлось прерывать мне.

- Почему именно я? – Я вспомнил слова Уолша, что Маккелан владеет несколькими китобойными шхунами. – У вас, наверное, очень широкий круг знакомств и среди них немало бывалых людей.

- Все так. Бывалых хватает, – согласился он. – Вот благородных трудно найти, ведь сопровождать придется женщину.

Когда тебя называют, пусть и косвенно, благородным, то на это трудно что-либо возразить.

- А что именно надо будет делать?

- Негласно сопровождать ее в путешествии и защищать, если потребуется. Ты идеальная кандидатура, – продолжал нахваливать меня Маккелан. – Ты - лорд. Путешествующий лорд не вызывает подозрений. У богатых свои причуды. Успел побывать в разных странах. Воевал, значит крови не боишься. Слышал, что ты здорово управляешься и с ножом, и с револьвером. И при всем при этом ты известен своей щепетильностью.

- Почему сопровождать негласно? Трудно быть рядом с человеком все путешествие вокруг света и сделать так, чтобы никто на это не обратил внимания.

- Придется постараться. – Маккелан повеселел. Потенциальный работник задает вопросы – значит заинтересован в вакансии. – Дело в том, что «Нью Йорк пост» тоже отправляет своего редактора и тоже женщину, и тоже вокруг света. Только она поедет в сторону Европы, а наш редактор, кстати ее зовут Тереза Одли, поедет в сторону Азии. И нью-йоркскую журналистку никто, во всяком случае гласно, не будет сопровождать.

- Это что правила какие-то?

- Не то чтобы правила, но мы решили действовать схожим образом. Совершенно точно, что букмекеры начнут делать ставки. Поэтому надо, чтобы лоты были похожи, - сказал он и засмеялся.

- Понятно, – сказал я, хотя мне было понятно только то, что на американский континент нахлынула какая-то эпидемия, вирус которой заставляет отправлять журналисток не зная куда.

- Ты согласен?

- Эта работа оплачивается? – Вопрос был, скорее всего, риторический, хотя кто его знает, что Маккелан подразумевал под «благородством». Может быть, бесплатно и безвозмездно?

- Конечно. Твоя оплата – четыреста долларов: двести - сейчас и столько же после возвращения. Кроме того, оплачиваются все транспортные расходы. Только за них потом надо будет отчитаться. Понимаешь, тебе плачу я, а транспортные расходы будет оплачивать «Метрополитен». Там такой бухгалтер! Я сам его иногда боюсь, – снова засмеялся Маккелан. - Отчет - ничего сложного. Просто напишешь, на что израсходовал, а я подпишу.

- Согласен, - сказал я и сам испугался своих слов. «Что ты делаешь? – вскричало мое подсознание. – Откажись. Скажи, что ты пошутил. Лучше растирать порошки». Но я не обратил внимания на эти крики.

- Я согласен, - еще раз повторил я. – Когда отправляться.

- Завтра, в 3 часа дня.

А вот это неожиданно. Хотя с другой стороны, перед смертью не надышишься. Выползать наружу из того маленького мирка, который образовался вокруг меня все равно, рано или поздно, надо было.

– Давайте обсудим подробности.

Около часа мы обсуждали подробности. Макеллан передал мне пару фото Терезы Одли, билет 1-го класса на паровой парусник «Пасифик», отправляющийся из Сан-Франциско в Японию. Мой аванс от себя и деньги на транспортные расходы в виде дорожных чеков от «Метрополитен», на которых я тут же расписался. Затем Маккелан передал мне примерный маршрут путешествия, а также способы связи с редакцией.

Затем я ушел. До отплытия осталось чуть больше суток, а мне еще надо было собраться и попрощаться с людьми, к которым я уже привык в этой новой жизни.

Макеллан остался, сославшись на то, что у него еще назначена встреча. Но он просто немного посидел, допил виски, бросил пару долларов на стол, поднялся и ушел. Если бы кто-то мог прочитать мысли Макеллана, уходящего из бара, то он бы услышал: «А ведь ты соврал мне, благородный ублюдок. Ничего ты не забыл!»

Когда за Маккеланом закрылась дверь в кафе, из-за соседнего столика поднялся молодой человек, чья одежда выдавала в нем англичанина. Он осторожно вышел за дверь и бросился бежать, словно ему было надо срочно донести какую-то важную весть до командующего армией. Молодой человек добежал до небольшой гостиницы. Стремглав взлетел по лестнице на второй этаж, заскочил в одну из комнат и плюхнулся в стоящее у окна кресло. Он тяжело дышал и не мог говорить.

- Что случилось, Арчи? – спросил лежащий на кровати с книжкой в руках джентльмен средних лет. – За тобой гнались?

Молодой человек помотал головой и, наконец, смог выговорить:

- Винсент, он уезжает в кругосветное путешествие!

Сцена 29

(за день до отъезда Деклера)

В полутемном, маленьком баре, что притаился в закоулках улиц, непосредственно прилегающих к порту, за столом, спрятанном от посторонних взглядов перегородками, сидели два немолодых мужчины. Один - поважнее, другой - попроще. На столе стояла початая бутылка виски. Тот, что попроще чаще наполнял себе бокал, тот, что поважнее – лишь крутил свой бокал в руках.

- Не мешает в работе? - спросил тот, что поважнее и кивнул на бутылку.

- А почему это должно помешать?

- Можешь промахнуться.

- Это говорит о наличии у тебя недостатка классического образования. О, как сказал! «Наличие недостатка»!

- А это причем?

- Тогда бы ты знал теорему Пифагора. Представь себе у меня дрогнула рука, хотя я себе этого не могу представить. Пусть дрогнула на дюйм. Если прилегающий катет, то есть расстояние до цели, большой, то противолежащий катет тоже окажется большим и промах неизбежен. А если расстояние до цели не велико, как обычно я делаю, то этот дюйм почти не повлияет на траекторию.

- Ты всегда любил поумничать, Белый койот.

- Тебе виднее, Красный койот.

- Не жалеешь, что ушел из команды? Был бы сейчас уважаемый член общества.

- Ох, как вы мне надоели с этим обществом! Это общество порождено вашим дерьмовым государством, а не я не приемлю любое государство: ни монархическое, ни дерьмократическое.

- Что же ты тогда защищал это «дерьмократическое» государство во время Гражданской войны?

- Вот тут ты не прав. Я никого не защищал. Я просто … просто участвовал в войне, старался ее умножить.

- Не понял.

- Любая война, как ты ее не назови, не защищает, а разрушает государство. Война – она, как болезнь. Как тиф. Ты же видел тифозников, Красный.

- Видел.

- Тифозник приходит к здоровым людям и … бац …они тоже больны. Я думаю, что есть бацилла войны, просто ее еще не открыли. Эта бацилла поражает людей, прямо как тиф. Это навсегда. Даже вернувшись к мирной жизни, они продолжают воевать. И заражают других. Если бы не эта проклятая «золотая лихорадка». Мелким душонкам захотелось золота. Если бы война продлилась чуть дольше, я уверен, что ваше государство бы рухнуло. Возможно, на его останках возникло бы что-нибудь более стоящее.

- Тебе бы в университете лекции читать. У вас в Сибири все такие умные?

- Уже нет. Я же уехал, - мужчина засмеялся. – Но давай лучше про дело.

Вместо ответа тот, которого называли Красным койотом, бросил на стол несколько фото.

- Симпатичная, а мужик - не очень. Обоих? – прокомментировал фотографии Белый.

- Да, но основная цель мужчина. Зовут Энтони Деклер, вот здесь все данные откуда он родом, где жил в Новом свете и прочее. На фото он моложе, но ты не ошибешься. У него теперь большой шрам на голове. Женщина - журналисточка, Тереза Одли. Деклер, как бы ее телохранитель …

Белый удивленно поднял брови.

- Ничего серьезного. Обыкновенный вояка, бывший кавалерист.

- Я тоже бывший кавалерист, не находишь?

- Он спившийся бродяга, а ты … ты по-прежнему в деле, не так ли? Или ты струсил, как только увидел вражескую конницу?

- Нет, не струсил. Страх мне неведом, но надо выяснить все детали.

Оба мужчины помолчали, а Белый койот еще и виски глотнул.

- Что с женщиной?

- Надо обустроить, что будто бы напали на нее, вояка бросился ее защищать и погиб.

- Хитро. Как мне их найти?

- Оба уезжают завтра в кругосветное путешествие на пароходе «Пасифик». Первая остановка Йокагама.

- Елки-моталки! Что мне теперь, бежать за ними вслед?

- Нет, - теперь засмеялся Красный. – Это в тебе говорит недостаток классического образования.

- А это причем тут?

- Земля - круглая. Ты поедешь им навстречу. И все надо будет сделать в Европе.

- Вы здесь в Новом свете все с ума посходили? Европа будет побольше, чем ваш городишко Сан-Франциско. Где мне их там искать?

- Ты их найдешь легко. Мне сказали, что журналисточка обязана, как можно чаще писать заметки и статьи о своем путешествие.

Еще пауза.

- Берешься?

- Берусь. Плата за двоих, - немного подумав, ответил Белый.

- Здесь аванс, половина. Остальное после выполнения, - сказал Красный и передвинул в сторону собеседника сверток.

- С вами приятно работать, сэр. Аллилуйя, как же давно я не был в Париже!

Красный ушел. Белый какое-то время смотрел на полученные фотографии, словно что-то вспоминая:

- Пасифик, пасифик… Блин, - он хлопнул себя по лбу ладонью. – На этом же пароходе Верка уезжает домой.

Белый потер лоб, по которому слишком сильно опрометчиво заехал, задумчиво провел ладонью по лицу, затем полез в карман и вытащил серебряный рубль. Он потер рубль пальцами, очищая его от табачной крошки. Внимательно посмотрел сначала на двуглавого орла, потом на обратную сторону, на которой было написано содержание серебра в монете, чему-то ухмыльнулся, подбросил монету вверх и поймал ее у самого стола. На раскрытой ладони монета лежала потертым орлом вверх.

- Ну что же, так тому и быть, - твердо сказал Белый и быстро вышел из бара.

(продолжение следует)

От автора: Буду благодарен вам за поддержку: поставьте плюсик, напишите комментарий или оставьте отзыв – кому что по силам и так, как это принято здесь.

Для меня, как начинающего писателя, это очень важно.

Девочка держала в руках альбом для фотографий. Маленькие ручки перелистывали страничку за страничкой, пока не остановились на одном фото – она с пышными синими бантами задорно смеётся, а между бантами, прямо у неё на голове, сидит хомяк, которого папа подарил ей на день рождения. Долгое время хомяк был её верным другом, всегда поддерживал её в играх, он бывал в роли ребёнка Кена и Барби, и первым покупателем в её игрушечном магазине, а розовый игрушечный домик был будто создан специально для него. Пушистый друг мастерски играл в прятки, и мог часами бегать в своём колесе. Сегодня родители, как обычно, забрали её из садика вечером, и она скорее прибежала в свою комнату к другу. В садике весь день они играли в доктора, у Машки был белый халат, и у них даже был стетоскоп, прямо как настоящий, они слушали друг друга, и, конечно, выписывали рецепты и лекарства. Она хотела как можно быстрее показать, каким хорошим врачом она научилась быть! Хомяк спал в своей небольшой клетке. Она потянулась и взяла его в руку. Он не проснулся. И на ощупь он был какой-то холодный, не такой как всегда. Девочка позвала папу. Папа, вошедший в комнату, посмотрел на хомяка, потом на неё, протягивающую ему неподвижное маленькое тельце. «Что с ним, пап?» - не спуская глаз с папиного лица, взволнованно спросила девочка, - «Почему он не просыпается, он что, замёрз?». Папа тяжело вздохнул, его взгляд погрустнел, он обнял девочку – «Радость моя… он умер. Он был уже старенький. Он больше не сможет с тобой играть, его душа отправилась в мир иной». Папа забрал друга у неё из рук, и положил его в коробку из-под обуви. «Сейчас уже поздно, завтра мы его похороним» - сказал он, забрав коробку.

На улице было темно, и барабанил дождь. Луна большим светлым диском тускло освещала комнату. Сегодня она была необычной, свет, пробивающийся сквозь дождь, имел неуловимый красноватый оттенок. Родители спали, и девочка лежала в темноте, не в силах уснуть. Умер. А что это значит? Папа сказал, что он больше не сможет играть. Что душа отправилась в мир иной. Она отправилась туда, потому что он больше не может играть? Папа сказал, что он был старый. Из-за этого он больше не может играть? Как тот плюшевый медведь, у которого отвалилась лапа. Он тоже стал старый. Но что, если…Если бы можно было…Девочка вскочила с постели. Потихоньку, на цыпочках, чтобы никого не разбудить, по тёмному коридору она прокралась к коробке. Двумя пальцами она приоткрыла крышку. Её друг неподвижно лежал внутри, такой же холодный. Она закрыла крышку. Если поторопиться, то можно успеть. Она так же тихо вернулась в свою комнату, включила настольную лампу, и начала готовить всё необходимое. Кусок шерсти из маминых ниток, маленькие бусинки из бабушкиного браслета. Папин клей, спички, кусок шнурка. Обрезки клейкой бумаги из садика. Дождь на улице превратился в ливень, временами слышался гром. Свет лампы освещал маленькую фигурку девочки, согнувшуюся за столом, вокруг была лишь темнота ночной комнаты. Работа кипела – сшить, приклеить, отрезать. Глаза слипались, девочка то и дело зевала. Останавливаться нельзя. От усердия она высунула кончик языка. Остались последние штрихи. Она случайно проткнула иголкой палец, капелька крови упала на стол. За окном сверкнула молния, на миг осветив девочку и комнату. Девочка посмотрела на своё творение, вдруг её зрачки расширились, она почти закричала от восторга, но вовремя остановилась, ведь родители спят. Получилось, получилось, получилось!

Отец проснулся посреди ночи от странного ощущения. Что-то происходило в комнате дочери. Он сунул ноги в тапки, накинул халат, и, шатаясь спросонья, проследовал в детскую. Дочь спала прямо за столом под включённой лампой, возле неё на полу стоял её игрушечный домик, сидели Кен и Барби, словно игра только закончилась. Неподалёку лежала игрушечная касса. Клетка хомяка была открыта, колесо, по которому он любил бегать, тихо покачивалось из стороны в сторону. Как будто в нём только что бегал его бывший хозяин. Около колеса сидело нечто. Подойдя поближе, он пригляделся – это был комок торчащей во все стороны шерсти, с глазами из старого браслета, с непонятными ушами, с бусиной на месте носа. Он перевёл взгляд на спящую дочь. По столу были разбросаны куски ниток, шерсти, ножницы, она откуда-то достала его клей. «Глупышка» - подумал он, поднял дочь, и понёс её в кроватку. Дочь что-то бормотала сквозь сон – «получилось, получилось». Он укрыл её одеялом, и она тихонько засопела. Отец вышел из комнаты, направляясь в свою постель. Он услышал какой-то звук. Остановившись, он прислушался. Ему стало не по себе. Из комнаты дочери отчётливо раздавался звук крутящегося колеса.

Прошу критики. Если вы ставите минус, пожалуйста, напишите хотя бы в двух словах, что не понравилось. Мне хочется развивать навык

Галина стояла на пороге, прижавшись плечом к косяку – худая, угловатая. Пальцы теребили краешек расписного платка. Тут же, на крыльце, положив голову на вытянутые лапы, лежала Найда. Галина всматривалась в пламя костра и пела – пела так тихо, что губы, вытянутые горестной ниточкой, почти не шевелились. Вот и всё. Летят в огонь тряпки, которые хранила, чтобы затыкать щели в теплице. Коробки для рассады – туда же. Газеты старые. Всё теперь мусор.

– Коленька! – Она вдруг подалась вперед. – Не кидай пластмассу, а то соседи будут ругаться.

Коля мотнул в взъерошенной головой, глянул – точь-в-точь как бойкий воробушек – и бросил в костёр старую собачью миску. По участку разнесся гадкий запах.

«Что с ним будешь делать! А хотя… ладно, – решила Галина и зашла в дом. – Все равно уезжаем».

Не успела она прикрыть дверь, как услышала громогласное «Колька!» Садовую калитку распахнул её муж – руки в машинном масле, мятая рубашка навыпуск. «Свалил от костра!» – погрозил он сыну красным кулачищем и скрылся за оградой. Мальчишка нехотя поднялся, сунул руки в карманы и поплёлся в дом.
Галина сидела в опустевшей кухне. Шкафчики были настежь открыты, на расчищенных полках томился забытый хлам, в углу ворчал старый холодильник. Скучно ждать. Колька – он всегда себя займет. Муж – тот с машиной возится. А ей что делать? Может, блинов напоследок испечь? Всё здесь: и яйца, и молочко. Думала Найде отдать, но ладно уж. Обойдется Найда, а на блины хватит. Ну-ка… (Она заглянула в холодильник.) Есть муки немножко, сахар есть. Маслице тоже. Не забирать же с собой такие остатки. Значит, решено – блины на дорожку!
И Галина, засучив рукава, принялась за работу. В пыльном углу нашлась сковородка – тяжелая, с толстым слоем нагара, но это ничего. На плите расцвёл огонек, застучала ложка, зашипело масло. Коля крутился вокруг и старательно мешал, а Галина пыталась его приструнить – робко, неумело. Наконец он отстал и полез осматривать шкафчики в поисках чего-нибудь забытого и интересного. Под раковиной нашлась банка «Крысиной Смерти».

– Мам! Мы крысиный яд забыли.

– Ох, Коля. – Галина покачала головой, не оборачиваясь. – Поставь обратно, это для будущих жильцов оставлено. Нам-то в городе уже не понадобится.

– А вдруг?..

– Коля!

Непослушный мальчишка хмыкнул и отправился на улицу. Банку с ядом он оставил на столе – на случай, если мать передумает.


Первый блин надорвался – тесто оказалось слишком жидким. Галина собиралась досыпать муки, но тут грозный кулак заколотил по окошку.

– Эй! Ну ты чего там?

– Блины пеку, – отозвалась она.

– Чего?!

Затрещало крыльцо, рывком открылась дверь, и в кухню втиснулся муж.

– Какие блины нахрен? В город поехали, всё уже готово!

– Да ладно тебе. – Галина сжалась и принялась усердно вытирать руки о юбку. – Подожди немного, я испеку, поедим на дорожку.

– Какие. Нахер. Блины?!

Муж подошел вплотную и ударил.

– Я тебя спрашиваю, – процедил он.

Она стояла молча и всё мяла, мяла юбку в руках, будто в этом было её спасение. В ухе звенело, перед глазами всё расплывалось от слёз. «Убьет меня, - думалось ей. - Куда бежать?» Но он не убил. Гоготнул довольно, отступил на шаг, и сразу стало легче дышать, и руки бессильно упали вдоль тела.

– Десять минут, – сказал он Галине и вышел.

Та – с тяжелым комом в горле, дрожа всем телом, не видя ничего от слёз – продолжила готовить. «Знала бы я, что так выйдет, – думала она, – никогда бы не вышла замуж. Никогда. Родила бы и жила себе спокойно – с Коленькой. А так… За что он меня мучает? Почему издевается? Заладил: что за блины, что за блины. Ну, ладно. Тесто жидкое больно, надо муки побольше. Коленька, мой Коленька…». Рассеянной рукой она взяла банку с крысиным ядом, открутила крышку и, зачерпнув пять ложек с горкой, поставила на место. «Ну ничего, покушаем и поедем, сытые-довольные. Ну ничего…»


Они сидели на крыльце, пили чай и ели блины. Муж – сурово нависнув над тарелкой и не поднимая глаз. Коля – помногу откусывая и громко чавкая. Найда колотила по ногам лохматым хвостом, уминая угощение. Галина жевала, подперев щёку кулаком, и думала о своем. Старый, ветхий, но такой родной дом. Кусты малины у ограды. Яблонька – любимая яблонька, выращенная, выхоленная. Неужели можно всё так взять и бросить? А как будет житься в городе? Какие будут соседи, какие дети во дворе? Подружатся ли они с Коленькой? Да что и думать, конечно подружатся! Всё будет
хорошо.

– Ну! – Муж звонко ударил себя по коленям, обрывая её мысли. – Поехали!

Он резко встал, качнулся и повалился с крыльца, ломая перила, срывая скатерть и кроша посуду.

Начало здесь:

Роман «На 127-й странице». Сцены 1 - 5

На 127-й странице. Продолжение. Сцены 6 - 9

"На 127-й странице". Продолжение. Сцены 10 - 12

Роман "На 127-й странице". Продолжение. Сцены 13 - 18

Роман "На 127-й странице". Продолжение. Сцены 19 - 22

Сцена 23

Питер Хилл тяжело спускался по ступенькам в полуподвальное помещение, которое занимала семья его друга Генри Ли. Спускался тяжело не потому, что он был слаб или немощен. Нет, Питер Хилл был крепкий мужчина за пятьдесят. Просто ему предстоял тяжелый разговор, который он больше не мог откладывать. В молодости Питер и Генри были китобоями, ходили за китами на паруснике «Быстрая Марта», там и сдружились. Потом началась «золотая лихорадка», и их пути разошлись. Генри так и остался китобоем, а Питер рискнул и окунулся с головой в жизнь мелкого золотодобытчика. Ему, можно сказать, повезло. И золота намыл, и не пропил заработанное, сберег, а потом купил вот это жилое здание, в полуподвальное помещение которого он сейчас спускался. Бизнес был не самым прибыльным, но приносил небольшой доход, на который жила семья Питера, и еще даже немного оставалось.

Генри повезло меньше. Год назад «Быстрая Марта» ушла за китами и не вернулась. Семья Генри, его жена Эмма и сын Генрих, остались без кормильца. Какое-то время Эмме удавалось сводить концы с концами, работая прачкой, но три месяца назад она слегла, охваченная непонятной болезнью. На что они жили? Во всяком случае, никакой арендной платы Питер Хилл эти три месяца с них не получал.

Но пришел он к Эмме не за арендной платой. Питер Хилл огляделся. Он не был здесь с тех пор, как пропал Генри. Свет от небольших оконцев у самого потолка освещал небольшую комнату, в которой все говорило, что в эту семью пришла беда. И запах… Запах больного человека, причудливая смесь запахов застарелого пота, мочи и испражнений.

Питер Хилл подошел к кровати, на которой лежала Эмма.

- Здравствуй, Эмма. – Питер решил сказать все, как можно быстрее. Все равно ничего нельзя было поделать.

- Эмма, я продал это здание и не знаю, что с ним будет делать новый хозяин, - быстро заговорил он.

Все так и было. Город стремительно рос. Маркет стрит стала его центральной улицей и таким невзрачным домикам, одним из которых владел Питер Хилл, было на ней уже не место. Те люди, которые решили купить это здание и на его месте построить что-то более стоящее, поступили с Питером Хиллом еще по-божески. Они прислали к нему адвоката, который предложил невысокую, но вполне терпимую цену за здание. А могли бы прислать не адвоката, а бандитов, которых еще хватало в горах Калифорнии.

- Сам я уезжаю к сыновьям на Восточное побережье. Арендную плату мне можете не платить. Насколько я знаю, они собираются всех выселять через две недели.

Питер Хилл собрался было уйти, но потом сделал, то чего не собирался делать.

- Прости, Эмма, - сказал он и стал быстро подниматься по ступенькам. На волю, к глотку свежего воздуха.

За все время разговора Эмма не проронила ни звука, хотя ее глаза были открыты и, казалось, что она внимательно слушает Хилла. Высшие силы милостивы к человеку в тот момент, когда он приближается к своей последней черте. Эмоции и чувства притупляются. Раньше, до болезни услышанное, скорее всего, вызвало бы у Эммы слезы, теперь принесло только легкую грусть.

- Мама, мама, - послышался мальчишеский голос. – Фрау Бергман дала нам немного бульона.

Сверху, прижимая к себе небольшую кастрюльку, спускался ее сын Генрих.

- Мама, я сейчас накормлю тебя бульоном. Фрау Бергман говорит, что это очень полезно. А еще мистер Деклер дал мне пол доллара за то, что я срезал волосы в его ране на голове. Он говорит, что из меня получится доктор.

Генрих покормил мать, а потом стал делать, то что ему приходилось делать каждый день. Помочь матери сесть на ночной горшок, затем обтереть влажной тряпкой ее тело, поменять белье в постели, а потом с грязным бельем бежать на реку, чтобы его постирать.

Генрих снова ушел. Эмме было хорошо. Она была сыта. Ее постель не была мокрой, а забота сына согрела душу. «Мальчик растет самостоятельным, а когда вырастет, то станет доктором». С этой мыслью Эмма заснула.

Сцена 24

Дейвидх Маккелан шел по Маркет стрит. Было начало дня. С океана на Сан-Франциско наполз туман, но это не могло испортить настроение тому, кто провел свою юность в горах Шотландии. Поднявшееся солнце скоро нагреет воздух, и туман рассеется.

Дейвидх Маккелан любил этот город, хотя здесь его все чаще называли не Дейвидхом, а просто Дэвидом. Это не задевало Маккелана. Старое имя было дано ему в какой-то другой жизни, которая сейчас казалась далекой и не настоящей. В той далекой жизни время текло медленно и неповоротливо. Здесь, в этой новой жизни, все было по-другому. Здесь не надо было иметь кучу благородных предков, чтобы жить достойно. Надо было быть только смелым, умным и настойчивым в достижении своих целей. Именно таким и считал себя Дейвидх Маккелан. А Маркет стрит была этому подтверждением. Восемь различных зданий на этой улице либо принадлежали Маккелану, либо он был их совладельцем, разделяя их владение с не менее успешными людьми.

В одном из таких зданий располагалась самая удивительная собственность Дейвидха Маккелана журнал «Метрополитен», который он основал три года назад. «Удивительная» - потому что Маккелан смог многих этим удивить. Сначала все удивились, что бывший рейнджер и успешный оптовый поставщик различных товаров вдруг взял и организовал семейный журнал. А потом удивились вторично, когда журнал стал популярным и начал приносить создателю неплохие деньги. Один только Маккелан не удивился. Прибыв в Калифорнию в разгар «золотой лихорадки», он не бросился столбить участки и добывать золото, как предлагали прибывшие с ним его товарищи. Вернее, он стал добывать золото, но по-другому. Он организовал доставку на прииски продовольствия. Кушать хочется всегда! Простые старатели, почуяв шальные деньги, платили за еду и другие товары не скупясь. И они очень бы удивились, узнав, что у поставщика продовольствия Маккелана норма прибыли выше, чем у людей, добывающих золото. Свой тогдашний бизнес Дейвидх называл «продажей лопат». Люди покупали у него "лопаты", чтобы копать золото. И это золото в конце концов оседало в карманах таких людей, как Дейвидх Маккелан.

Но времена менялись. Золотая лихорадка растворилась, как утренний туман. Сан-Франциско стал действительно большим городом. С магазинами, банками, шумным портом и даже трамваем, который вот сейчас проехал мимо Маккелана. И людям уже стали нужны не лопаты, а что-то другое. И Маккелан интуитивно угадал это «что-то другое», начав выпускать «Метрополитен». Люди просто устали от войн, потрясений и хотели строить другую жизнь. И так получилось, что «Метрополитен» стал неотъемлемой частью их новой жизни. Красивая девушка на обложке. Кто скажет, что это не часть вашей жизни? Немного о политике, немного о семейной жизни, немного о путешествиях, немного о кулинарии и воспитании детей, о светской жизни Сан-Франциско. Это тоже части нашей жизни! По кулинарии, конечно, можно купить одну толстую книгу. Но журнал выходит каждый месяц и так интересно узнать, что там будет нового!

Кроме того, Маккелан много, где побывал и многое видел и использовал увиденное в своем бизнесе. Как-то раз в своей голодной юности, в Лондоне, перед самым отправлением в Новый свет, он забрел в большой магазин со стеклянным потолком и свободным пространством в центре. В магазине было целых три этажа и благодаря внутренней конструкции они выглядели, как террасы. Тогда Дейвидх еще не знал, что такая конструкция называется «атриум». На самом верхнем этаже магазина располагался ресторан. Почему его там устроили Дейвидх не знал, но рекламное объявление про этот ресторан было размещено на первом этаже. И оно гласило «Только не смотрите на третий этаж, где в нашем ресторане вы можете попробовать самые изысканные блюда со всего мира». Прочтя это объявление, юный Дейвидх тут же посмотрел на третий этаж, хотя это объявление было явно не для его пустого кармана. Наверху, под стеклянной крышей здания стояли столики, за которыми сидели люди. Эти люди что-то ели, смеялись. Дейвидх тогда посмотрел по сторонам и увидел, что не он один таращится на этот третий этаж.

Если это работало тогда, то почему это не может сработать сейчас и в его журнале. Внизу на обложке журнала Маккелан стал всегда размещать одну и туже надпись. «Только не показывайте пятнадцатую страницу своим детям».

«Ну, ты и шутник, Дейвидх», - потом говорили ему многие. – «Я первым делом сразу же открыл эту пятнадцатую страницу. И что я там увидел?! Новую главу романа о приключениях охотника на берегах Великих озер. И объяснение, что это нельзя показывать детям, так как они зачитаются романом и не выполнят порученных им домашних дел». Номера страниц менялись, как и объяснения на этих страницах. Но надпись на обложке оставалась. Она стала особенностью журнала, которая неизменно привлекала к себе покупателей.

Хотя Маккелану нравилось вот так пройтись по утреннему городу, он не просто прогуливался. Он направлялся в «Метрополитен» занести ключи от сейфа своему сыну. Его сын на прошлой неделе занял место главного редактора журнала, чем Дейвидх весьма гордился, а ключи просто завалялись в его кармане. Для Дейвидха назначение своего сына руководителем своего детища – журнала «Метрополитен» – было очень важно. Бизнес Маккелана рос так стремительно, что он сам уже не мог везде успеть. Как только идеей о назначении главным редактором Дейвидх поделился с сыном, тот предпринял весьма продуманные и зрелые действия. Такой подход лишний раз убедил Маккелана-старшего, что Маккелан-младший будет его достойной заменой в журнале. А сам Дейвидх, сбросив с себя ответственность за журнал, сможет более плотно заняться другими делами. От таких мыслей у Дейвидха даже руки зачесались. Ух … сколько нового можно сделать!

Редакция «Метрополитена» располагалась на втором этаже и занимала пять комнат, одна из которых была кабинетом главного редактора с небольшой приемной. Дейвидх поднялся в редакцию, кивнул миссис Ганновер, пожилой и очень трудолюбивой женщине, которая работала в журнале с момента его создания, и прошел прямо в кабинет к сыну. Миссис Ганновер о чем-то попыталась ему сказать, но Дейвидх не обратил внимания.

- Привет. Грег … , - начал было с порога Дейвидх, но замолчал.

В кабинете собралась немаленькая компания. Грег, его сын и главный редактор журнала сидел за большим столом, а напротив него, на стульях примостились главный бухгалтер, мистер Гительсон и ведущая сотрудница журнала, редактор Тереза Одли. Наличие женщины среди пишущих сотрудников журнала было другой удивительной составляющей «Метрополитена». Удивительной и одновременно естественной. Пусть какой-нибудь мужчина-журналист напишет про модные тенденции в женской моде, про уют в доме, кулинарию, про уход за детьми! Нет, написать-то он сможет, но кто ему поверит! А поскольку «Метрополитен» с самого начала заявил о себе, как о семейном журнале, то обо всех этих вещах не писать он не мог. Дейвидх сам нанял на работу мисс Одли и за все время, которое он руководил журналом, ни разу не пожалел об этом. Эта молодая женщина оказалась очень трудолюбивым работником. Он закрывала все темы, так или иначе связанные с семьей, вносила посильный вклад в светскую хронику, а в последних номерах журнала стали печататься ее сказки для самых маленьких.

Перебивать только начавшееся совещание было не хорошо, но …

«Не смертельно», - решил про себя Дейвидх и протянул ключи Грегу.

- Прошу прощенья, вот ключи Грег, увидимся на выходных. – И Маккелан-старший собрался покинуть собравшихся.

- Отец задержись, пожалуйста, мне с тобой надо потом поговорить, - неожиданно попросил Грег.

Сцена 25

В это утро, благословленный своей женой, Грег решил приступить к реализации своего плана и показать, кто в редакции хозяин, хотя ему было немного не по себе начинать это делать с мисс Одли.

«Ну, ничего, я буду предельно вежлив и корректен. Потом, если все пройдет по моему плану, возможно, даже за что-нибудь похвалю ее перед другими сотрудниками», - так думал молодой главред.

Встречаться с мисс Одли наедине он не хотел. Ему нужны были свидетели ее позора. Поэтому он пригласил к себе в кабинет вместе с Терезой Одли главного бухгалтера Марка Гительсона. А когда в кабинет неожиданно зашел его отец, он только обрадовался. Еще один свидетель, да еще какой. Бывший главный редактор и собственник журнала. Мисс Одли будет очень стыдно.

Итак, все действующие лица были на месте. Гительсон сидел, совершенно не понимая, зачем его вызвали вместе с мисс Одли, которую он знал, как давно и упорно работающую сотрудницу журнала. Отец не захотел садиться и стоял у окна, раскуривая сигару. Тереза Одли внешне была совершенно спокойна. Все свои материалы она сдала в срок и замечаний пока не было. Грег немного нервничал и решил начать издалека.

- Мистер Гительсон, вы читали сегодняшние утренние газеты?

- Да, немного просмотрел. А, что?

- Ничего не заметили важного?

- М-м-м, на бирже все спокойно, война не началась, наш импорт в Европу растет … Нет, ничего необычного я не заметил.

- Ну, как же! А сообщение о том, что «Нью-Йорк пост» отправляет своего журналиста-женщину, Еву Полански в кругосветное путешествие, так же как героев Поля и Жюля Вернов?!

На полном лице мистера Гительсона можно было ясно прочесть, что ему все равно, куда и зачем «Нью-Йорк пост» отправляет эту польскую иммигрантку. Главное не за счет их журнала, а на все остальное ему чихать. Но он вежливо ответил:

- Нет, господин главный редактор, я этой заметки не видел, так как смотрел в основном финансовые новости.

- Понятно. А вы мисс Одли? – Грег, наконец, заставил себя взглянуть на Терезу.

- Нет, господин главный редактор не видела, но это действительно интересно. Если вы не против, то я подготовлю на эту тему статью.

- Не торопитесь мисс Одли, - остановил ее Маккелан-младший и взял паузу. Когда молчать уже было невозможно, он сказал:

- Я принял решение отправить вас в такое же кругосветное путешествие!

От окна послышался резкий кашель. Это поперхнулся дымом Маккелан-старший. На главного бухгалтера было больно смотреть. Это было лицо человека, которому только что сказали о расставании с самым дорогим для него на свете - деньгами.

Тереза Одли тоже растерялась. Мысли путались. В голову ничего не приходило кроме того, что ее посещение портного на этой неделе может не состояться. Что она, сама того не желая, сказала вслух:

- Но у меня последняя примерка у портного!

Грег смотрел на участников представления и был доволен произведенным впечатлением. Больше всего ему понравилась растерянность мисс Одли и ее фраза про портного. «Боже мой, у этих женщин только одно на уме!» – подумал он. – «Как они легко предсказуемы. Сейчас еще пару фраз и я достигну своей цели».

- Правильно ли я понял, мисс Одли, что вы отказываетесь от этого поручения редакции?

Тут явную заинтересованность проявил Марк Гительсон. Он с надеждой смотрел на Терезу, которая ему всегда нравилась. Причем не только, как исполнительный работник, но и как представитель противоположного пола. И если бы он был помоложе, не женат, а мисс Одли была бы правоверной еврейкой, то возможно он бы за ней приударил. Сейчас она откажет господину главному редактору и бюджет журнала будет спасен. «Подумаешь, не выполнила поручение редакции! Да это не поручение редакции, это - какой-то грабеж!».

Тем временем Тереза Одли успокоилась. В кругосветном путешествии ключевым словом было «путешествие», а о путешествиях она знала немало. Во время гражданской войны ее семье пришлось выбираться из опасного Юга сюда, на западное побережье. Дорога была опасна и трудна. Бытовые неудобства, плохое питание, болезнь мамы и самое главное постоянное чувство опасности, ожидание чего-то страшного, что может прийти внезапно – вот что осталось в памяти Терезы от этого путешествия. И когда мистер Маккелан сказал про кругосветное путешествие, все ее былые страхи и чувство опасности, которые, как оказалось, никуда не делись, а хранились глубоко в ее душе, накрыли ее с головой, как громадная океанская волна. Но эта волна отхлынула, и с ней ушла растерянность. «Войны сейчас нет, железная дорога работает, пароходы спокойно пересекают моря и океаны. Покупаешь билет и едешь до пункта назначения, там снова покупаешь билет и так снова и снова. Ничего сложного. Можно будет писать короткие репортажи и отправлять их по телеграфу».

Тереза посмотрела на главного редактора. Тот выглядел очень возбужденным и радостным, но Тереза не обратила на это внимания.

- Нет, господин главный редактор, я согласна. Когда надо выезжать?

На этот раз Маккелан-старший не поперхнулся дымом. Он уже давно загасил свою сигару в цветочный горшок, стоявший на окне и теперь с интересом смотрел на Маккелана-младшего. А вот Марк Гительсон выглядел плохо. Он был бледен и, казалось, что был на грани сердечного приступа. За короткий промежуток времени его внутреннее состояние совершило два головокружительных прыжка: от потрясения из-за ожидания потери денег до появившейся надежды на благоприятный исход, а потом обратно в пропасть отчаянья.

- Миссис Гановер, - позвал Маккелан-старший, как самый опытный, он увидел трагедию главного бухгалтера и решил принять меры. – Принесите стакан воды, мистеру Гительсону плохо.

Миссис Гановер и Тереза хлопотали вокруг несчастного главного бухгалтера: брызгали его водой, расстегивали тугой воротничок на шее. А про Маккелана-младшего все позабыли. Состояние главного редактора хотя и было лучше, чем у Гительсона, но ненамного.

- Давай поговорим наедине, - подошел к нему отец. – Заодно придешь в себя.

Он выпроводил всех из кабинета, сославшись на то, что мистеру Гительсону нужен свежий воздух, и на улице ему будет гораздо лучше, потом повернулся к сыну, который все также молча сидел на столом:

- Что это было Грег?

Сцена 26

- Что это было Грег?

Грег Маккелан был в не в том состоянии чтобы что-то придумывать, да и обманывать отца ему не было никакого резона. Он рассказал все как было. И о небольшом инциденте на совещании в редакции, и об утреннем разговоре с женой, и о своем плане по «воспитанию» мисс Одли.

- Ты был не прав Грег, - сказал Маккелан-старший, выслушав все еще находящегося в прострации сына.

Грег это уже сам понял. Теперь ему предстояло как-то объясниться с мисс Одли и мистером Гительсоном. Возможно, сослаться на неудачную шутку. Иного выхода он не видел. Посылать мисс Одли вокруг света не имело никакого смысла: ни коммерческого, никакого иного. Надо было просто зафиксировать «убытки», пока они не разрослись до неимоверных размеров, и начать жизнь с чистого листа. Об этом он и сказал отцу.

- И ты снова не прав, - не поддержал его Маккелан-старший.

- Знаешь, во время войны случалось много непредвиденного. Так и у тебя. Первая шеренга твоего отряда дала залп по врагу, но он оказался холостым. По какой-то причине солдаты не вложили в стволы пули. Был грохот, дым, но противник остался не уязвленным. Ты предлагаешь побросать ружья и бежать. Но «горе побежденным», как говорил один умник у нас отряде.

- Это слова галльского вождя Бренна, - машинально проговорил Грег.

- Ну, вот, ты изучал историю, а я эту историю видел наяву. Убегающего противника рубят саблями и колют штыками в спину. Так что надо продолжать бороться. Твоя первая шеренга дала промах, но есть вторая шеренга, которая сейчас даст залп. У твоих солдат на ружьях штыки, у тебя в руке сабля. Вперед на врага!

Они немного помолчали.

- Так было на войне, - продолжил Маккелан-старший. – Бизнес – та же война, только средства другие. Твоей первой ошибкой было то, что ты решил начать «воспитывать» своих работников с мисс Одли. Это – неправильный выбор. Надо начинать прополку грядки с самых высоких сорняков, ты же полез за мелочью. Вторая ошибка в том, что ты выдумал повод для воспитания. Так легче и быстрее, но можно ошибиться. Правильнее дождаться повода. Он обязательно будет. В работе не бывает без ошибок. И вот тогда, имея на руках настоящую ошибку подчиненного, можно заниматься его воспитанием. Ты просто не захотел ждать. Запомни этот урок сын.

- А теперь, берись за дело и докажи, что достоин быть главным редактором этого журнала. Ты организуешь кругосветное путешествие своего редактора мисс Одли. И не просто организуешь, а сделаешь так, чтобы она обогнала эту, как ее …

- Еву Полански, - подсказал Грег.

- Еву Полански и утрешь нос этим прощелыгам из «Нью Йорк пост»! Свободных денег у журнала, конечно, на все это не хватит, но я помогу.

- Спасибо тебе отец, - растроганного сказал Грег.

(продолжение следует)

От автора: Буду благодарен вам за поддержку: поставьте плюсик, напишите комментарий или оставьте отзыв – кому что по силам и так, как это принято здесь.

Для меня, как начинающего писателя, это очень важно.