— Ну, что морячок не весел? — прямо с порога спросил СамСамыч, поутру входя в кабинет.
— Да не спал всю ночь, — кисло ответил я, — Всяких ужасных ужасов насмотрелся.
— Ужасов? — Заинтересовался СамСамыч. — Поведай.
— В Плановом посёлке осматривал коттедж, где по всем комнатам кто-то разбросал руки-ноги и прочие карбонаты с корейками ранее судимых индивидов.
— О как! А по подробнее? Механизмы возникновения?
— Неясным орудием. Что-то вроде острейшего меча, сиречь бритвы. И даже кости легко рассечены. Так ещё эти вервии и чёрные зеркала... Думаю, без инопланетян не обошлось.
— Вервии и чёрные зеркала, говоришь, — задумчиво повторил СамСамыч, — Инопланетяне тут, по всей видимости, ни при чём. Пестову уже докладывал?
— Нет ещё. Его на месте пока нет.
Я помолчал и потом добавил:
— Словно дежавю из студенческой жизни.
СамСамыч внимательно посмотрел поверх очков:
— Рассказывай. И запомни — в нашем деле дежа вю это всегда очень серьёзно.
— Подрабатывал я тогда в приёмном покое. И поступил к нам гражданин, весь в многочисленных наколках, способных посоревноваться и с любой заштатной галерей изобразительного искусства, без правой руки по локоть. Он сам себе наложил жгут и своим ходом добрался до больницы. Так по его рассказу выходило, что они с корешами повздорили в магазине с одним фраером. Ну, как повздорили — огребли по самое нехочу. Понимаете? Обычный гражданин навалял пятерым с богатым криминальным прошлым. И даже ножик не помог. Только руку с тем ножом поломал. И решили те ребята поквитаться за такой позор. Позвали ещё корешей, прихватили пару огнестрелов и следующей же ночью забрались к тому гражданину в частный дом. Обратно вышел только один и рассказал мне эту занятную историю. А рука, как впрочем и все его кореша, со слов рассказчика, просто исчезали в зеркалах. Там тоже были и зеркала, и верёвки повсюду. Мужик всё про вуду повторял и проклятого колдуна. А когда я к нему в палату зашёл, чтобы забытое в приёмном покое портмоне вернуть, и расспросить по подробнее, он уже откинулся.
— Там только сосед по палате был. Исчез, правда, когда менты понаехали.
— Хм-м-м... Сосед говоришь? Тебе что говорил?
— Да. Когда я обнаружил труп, сказал, мол, молодой человек, не дёргайся. Тебе ничто не угрожает...
— Хм-м, занятный случай. А когда это было?
— На третьем курсе, аккурат после службы.
— О как! — удивившись воскликнул СамСамыч и уже тихо продолжил, — И мой тебе совет, оставь это дежа вю при себе и никому не рассказывай. Пестов очень не любит такие вот совпадения. Что бы человек два раза в своей короткой жизни столкнулся с самим Наблюдателем... Есть от чего глубоко задуматься...
И СамСамыч, сев за стол, начал перебирать скопившиеся за неделю бумаги. Я же остался в недоумении — кто такой Наблюдатель, с коим не ведая столкнулся уже два раза в жизни, почему это надо оставить в тайне, и что Пестов может заподозрить? Страшные тайны по своему обыкновению вольготно витали по кабинетам нашего Бюро. Эх, не к добру это всё, совсем не к добру!
— Олег, быстро к Пестову! — В кабинет мимоходом заглянул Терёха и тут же скрылся, выполнив непростую роль вестника непреклонной воли руководства.
— Про дежа вю молчок, — напутствовал вслед СамСамыч.
Дверь в кабинет Пестова оказалась приветственно распахнута, и только я появился в приёмной, как голос шефа воззвал:
— Олег Евгеньевич, зайдите!
Судя по официальному обращению, Люциус в кабинете был не один. Это такая давняя традиция суд-э — при посторонних между собой только по имени отчеству.
Посторонним в кабинете оказался генерал, стоявший у окна перед бутылью с ацефалом. И со стороны казалось, что они заняты важным разговором. При том, ацефал что-то настойчиво втолковывал, а генерал смиренно внимал. Не нравился мне этот ацефал, ох, не нравился!
— Олег Евгеньевич, доложите по преступлению. — Люциус отложил папку светлой кожи в сторону и внимательно посмотрел на меня.
Но по мере доклада, я всё более и более убеждался, что вызвали отнюдь не для путанного описания, как выразился участковый — жути такой жуткой. Люциус слушал как-то совсем не заинтересованно, а генерал отрешённо наблюдал течение жизни за окном. Видимо, до моего здесь появления высокопоставленный представитель правоохранительных органов и так всё толково с подробностями рассказал. И как опытный шахматист, я теперь ожидал следующий ход от руководства.
— Подскажи, — из присутствующих ход конём сделал Люциус, — ты же с Чекалиным уже работал ранее?
— В смысле? Толковый опер Тракторного по убийствам. Только...
— Только... Что? — Заинтересовался шеф.
— Вечно встревает во всякие истории... Нехорошие... Конкретно для него...
— В истории встревает... — задумчиво повторил Люциус, — Хм-м-м... Интересно.
— Да... У него дома стеклянная бутыль браги стоит литров на пятьдесят, так он её за место телевизора использует.
— Сидит вечерами перед ней... Ха! И часами смотрит, как идёт там процесс брожения, — хихикнул я.
Люциус с генералом, который, как только разговор перешёл на личность Чекалина, бросил рассматривать унылый двор Бюро и заинтересованно внимал, переглянулись. Словно медитация на процессе брожения о многом им поведала.
— А вы что-нибудь необычное в нём замечали? — спросил генерал.
— Нет. Разве что... Пьёт как не в себя. Но как я слышал, начальник СКМ Тракторного официально разрешил уголовке питиё. Чтобы крыша не поехала от адовой работы.
Генерал соглашаясь кивнул, видимо, это не стало для него откровением:
— Он и сам по этой части не дурак. В обеденный перерыв в ОБЭПе по пол-литра конфиската засаживает. Да пил бы чего стоящего, так нет — палёнку. Но работник отличный. Уголовка Тракторного всегда на хорошем счету была. Преемственность...
Люциус едва заметно усмехнулся, видимо проведя параллель с вверенным подразделением.
— Так что есть на кого равняться, — как-то двусмысленно закончил генерал спич о питие на рабочем месте и организации работы.
— Возможно ли, что Чекалин и есть Наблюдатель? — обратился непосредственно к высокопоставленному гостю Люциус.
— Нет ничего невозможного, но вряд ли. Хотя навыки в коттедже он проявил удивительные. Свободно бродить средь открытых порталов...
— Что будем делать? Неприятно осознавать, что Наблюдатель появился вновь.
— Предлагаю убить сразу двух зайцев — раскрытие сего преступления я поручил Чекалину. И теперь или сам раскроется как Наблюдатель, или осложнит тому житиё его. И будем посмотреть.
— А вам, Олег Евгеньевич, — соглашаясь с дорожной картой, расчерченной правоохранителем, Люциус обратился ко мне, — поручаю оказывать всяческую посильную помощь сему сотруднику УРа и поглядывать за развитием событий. Если что необычное, сразу же мне доклад.
На том представительное совещание высоких особ и закончилось. Во всяком случае для меня — шеф вежливо препроводил восвояси.
— Как прошло совещание с Пестовым? — Встретил меня вопросом СамСамыч.
— Тогда уж с Пестовым и начальником ГУВД, — усмехнулся я в ответ и добавил, — Поручили Чекалину раскрытие сего жуткого преступления.
— Это любителю залить брагой ниже проживающего политработника?
— Того самого. А ещё любителя наблюдать за процессом брожения браги. У него дома пятидесяти литровая бутыль постоянно настаивается, и он её вместо телевизора использует. А ещё, как выразился генерал, способен средь открытых порталов свободно шастать. Что бы это ни значило.
— Хм-м-м... Средь открытых? Ничего себе. Что упорная медитация на активной жизни Saccharomyces cerevisiae с человеком делает.
— А я ему в помощь приписан.
— Помощь правоохранителям, это хорошо. Только ты по аккуратней с этой самой помощью. Особо не усердствуй. Здесь властвуют силы, неподвластные обычному человеческому разумению.
— Это вы про таинственного Наблюдателя? — Заинтересовался я.
— Про того самого. Как-нибудь расскажу. А пока давай поработаем на благо Родины.
И мы приступили к творению блага. Тем более, у меня уже скопилась изрядная стопка прошлых неоконченных экспертиз. А тут ещё и новая подоспела. Где одних только отделённых конечностей на небольшой грузовичок наберётся.
На следующий день заявился сумрачный Чекалин. Видимо, трудовой энтузиазм, подогреваемый отходами жизнедеятельности Saccharomyces cerevisiae, в очередной раз сменился нерадостным созерцанием серой ущербности бытия.
— Выпить есть что? — панибратски бухнувшись на дежурный диванчик, спросил у меня.
Я усмехнулся. Теперь, пока живая вода вновь не побежит по его венам, о работе говорить смысла нет.
— На флоте так неразбавленный спирт называют.
— Неразбавленный, говоришь? Буду!
Тяпнув пару стаканчиков и некоторое время оценивая работу своего взбодрённого шилом органокомплекса, опер перешёл к деловой части визита:
— Про орудия убийств можешь что рассказать?
— Официально — ничего хорошего. То есть, вообще ничего. Ни следов металла, ни какого иного материала на останках не обнаружено. Словно резали неким высокоэнергетическим лучом.
— То же мимо. Следов деструкции тканей нет.
— Про иные измерения слышал?
— Это какие? Ад и Рай? Или какое четвёртое?
— Ну, типа. Так вот, лишались они своих частей тела, пересекая границу измерений. Для того там и зеркала, и вервии.
— Чёрт! И как я должен объективную сторону тогда доказывать? Орудие преступления искать? Не положу же я перед прокурором чёрные зеркала и те же вервии твои! А следственный эксперимент?
Чекалин схватился за голову, словно похмельная головная боль сменилась ещё более сильной — экзистенциональной. Но тут я ничем ему помочь не в силах. Смысл бытия он такой — неидентифицируемый.
И накатив ещё стопку шила, расстроенный Чекалин ретировался искать объективную сторону сего страшного преступления.
