I
Биип-биип-биип. Лампочка-глаз на панели связи моргает красно-оранжевым. Вместо ответа Центра поддержки полётов — сплошное «бип-бип». Мой «Майтри» давно потерял управление, и теперь мы с ним дрейфуем куда-то за пределы Млечного Пути.
Я пытался наладить связь. Чуть ли не до скрипа в горле повторял: «Это Томас Мёллер, Имперский Институт Терраформирования, отдел грунтовых исследований, это Томас Мёллер, Томас Мёллер…» Перебирал всевозможные скопления тёплых розоватых и синеватых проводов под щитками, стараясь разобраться, что не так. Проверял двигатели. Делал перекур и начинал по новой.
Ни-че-го.
«Майтри-8», одноместный био-шаттл последнего поколения, умный самонастраивающийся аппарат, космический дом, гордость Института Метагалактических Исследований и Конструкций, отказывается отправлять сигналы о помощи. Как и лететь по заданному пути.
Всё начиналось как рядовой полёт туда и обратно с Земли в соседнюю систему. Несмотря на близость, в Альфе Центавра мне бывать не приходилось, но неожиданностей маршрут не сулил. Всё как всегда: прыжок через четвёртую мерность, посещение исследовательских баз, сбор материалов, деловые и не слишком визиты к местным главам подразделений, совещание, застолье; если повезёт, то осмотр достопримечательностей; прыжок, возвращение. Ничего нового. Я летаю так уже лет шесть, и последний год — с «Майтри». Но в этот раз скачок был странным, не похожим на другие. Меня будто размазало по лётной палубе, вытянуло в струну и одновременно сжало в точку, а потом нас выкинуло не там, где надо, это было даже близко не Альфа Центавра. Навигатор трещал и показывал очень приблизительное положение в самой оконечности рукава Стрельца, при этом отказываясь простраивать новый маршрут, двигатели работали кое-как, а связь отказала совсем. Мы с шаттлом оказались полностью в воле космических гравитационных потоков.
Я говорю «мы», но, конечно же, он не отдельное существо. Такое судно — почти второе тело, квази-живая оболочка, искусственный ум без самосознания. К нему не приходится подключаться то одними, то другими био-кабелями, прозванными по-простому «пуповинами». В некоторых устаревающих моделях до сих пор сохранился этот принцип, но такие аппараты больше предпочитают люди старшего поколения. Я не раз пытался подарить родителям что-то посовременней, но они только отмахивались: «Не понимаем мы ничего в ваших новомодных штуках». Тут кому как удобно, в конце концов, некоторые любители ретро вообще передвигаются исключительно на техническом транспорте, отрицая био-технологии, что практически прошлый век. Я же доволен возможностью беспроводных сонастроек с шаттлом, а то раньше мои био-порты постоянно чесались, особенно те, что у основания черепа и возле копчика. Сидишь и ёрзаешь, как дурак, то затылок царапаешь, то зад потираешь.
До сих пор «Майтри-8» прекрасно справлялся со своими задачами, но сейчас… сейчас мы с ним зависли без движения в пустоте. Сквозь иллюминатор я вижу незнакомые скопления звёзд, далёкие туманности издевательски мигают всевозможными спектрами цветов, словно бы говоря: «Как тебя сюда занесло, маленький беспомощный человечек?» Эфир молчит.
II
Через пару дней я разочаровался в обычных способах исправления неполадок на судне и в надежде найти их причины решился на глубинную синхронизацию. Глубинная синхронизация с аппаратом — не простая сонастройка нейронов человека и био-механизма, это квантовая мерностная соорганизация тел на физическом, эфирном и других, более тонких уровнях. К такому нужно подготовиться. А так как техподдержка недоступна, самостоятельно проштудировать все методички и инструкции, выбрать и обработать инструменты, максимально успокоиться и отрешиться от эмоций. На всё это ушло около трёх суток.
Условным — потому что других в космосе не бывает — утром я проснулся с давно забытым чувством, что иду на сложный ответственный экзамен. Сходил в туалет. Старательно заправил койку. Сделал зарядку. Как никогда тщательно почистил зубы и принял душ. Потянулся было за бритвой, но решил, что это уже лишнее. Позавтракал. Покурил. Снова почистил зубы. Зачем-то причесался. Ещё раз сходил в туалет. Когда начал подумывать, а не пойти ли опять в душ, окончательно понял, что изо всех сил оттягиваю момент, образно взял себя за шиворот и мысленными пинками отправил к бортовому био-компьютеру.
Не буду описывать все свои долгие манипуляции с отвёртками, схемами, скальпелями и зажимами, скажу лишь, что у меня получилось, синхронизация удалась. Я выдохнул и понял, что давно хочу курить — до сдавленности черепа, будто надел на голову тесный обруч, до трясущихся рук. Я спустился в камбуз за оставленными на столе сигаретами и зажигалкой. Привычным движением высек огонь — есть какая-то особая магия в живом пламени, прикурил, в удовольствие затянулся, выдохнул дым и с удивлением поймал непонятную реакцию от «Майтри». Как будто ему это одновременно нравится и чем-то мешает. Точь-в-точь как мне.
Именно в этот момент я осознал, что полностью слился со своим судном, оно стало моим вторым внешним… нет, не сознанием — телом. Я проживал в нём каждый стук, каждое вращение, каждый импульс. И ледяной волной изнутри ударило понимание, что связь не возобновится, главные двигатели не заработают и мерностный прыжок невозможен.
Совсем.
До этого я, пока был занят, не давал дороги страху, но теперь он отыгрался и взял своё. Да что там страх — это был ужас, холодный, как окружающая бездна. Сначала я замер с сигаретой в руке, потом меня затрясло, я отшвырнул её и почему-то кинулся в каюту, на ходу подвывая и всхлипывая. Там бросился на койку и свернулся калачиком, как в раннем детстве, когда, испугавшись чего-то, прятался под одеяло «в домик». Обхватив себя руками, я разрыдался, до соплей, до промокшей подушки. А после долго лежал в отупении и безразличии ко всему, пока не уснул.
III
Помню, как в детстве — мне было восемь — я неожиданно проснулся ночью. Это казалось странным, ведь я уже был достаточно большой, чтобы уметь контролировать свой цикл сна. А потом я увидел небо. Оно переливалось немыслимыми оттенками красного и лилового, мерцало и будто бы со мной здоровалось. Я смотрел на него сквозь купольное окно в потолке и думал, почему же взрослые никогда не говорили мне о том, как по ночам бывает красиво. Я слышал, что родители внизу удивлённо и будто бы тревожно переговаривались, чем-то стучали, что-то передвигали. Но мне не хотелось к ним спускаться, как я делал, когда был совсем малышом. Я лежал и не мог оторвать взгляда от этого глубокого, яркого, пульсирующего движения; клянусь, я даже почти слышал музыку.
Потом я узнал, что это полярное сияние — явление обычное в земных широтах, близких к полюсам. Вот только находились мы недалеко от экватора. В тот год была особо сильная активность Солнца, и ближайшие к светилу планеты окутывало магнитными бурями. Люди давно уже научились быть устойчивыми к подобным бомбардировкам заряженных космических частиц, однако техника, особенно тонко настроенная, страдала. Во времена моего детства биотехнологии ещё не распространились, и той ночью научная станция Улувату, где жило несколько семей учёных, в том числе и наша, оказалась отрезанной от мира. В информационном плане отрезанной. Связи не было, взрослые ходили по территории озабоченные, кто сердитый, кто растерянный. На детей никто не обращал внимания.
Я вышел наружу, и ноги мои сразу оказались в чём-то белом и холодном. Снег… Я не увидел его из комнаты и теперь зачерпнул полные сандалии. Сбегав за сноубордическими ботинками и курткой — папа иногда брал меня на горнолыжный курорт Элсворт в Антарктиде, — я направился к краю океанского утёса. Детям не разрешали приближаться к обрыву, но в тот момент меня никто не видел. В громоздких блестящих ботинках я сам себе напоминал космонавта и шёл по недавно выпавшему снегу как первооткрыватель нового мира: ставшие пушистыми пальмы, изящные зеркальные строения станции и стоявшие в стороне каменные развалины древнего храма освещались фонарями и небесным сиянием. Всё стало непривычным, сказочным и одновременно странным образом родным. Дойдя до обрыва, я сел на камень и просто смотрел вверх, чувствовал, как мир кружится и я вместе с ним, это было прекрасно.
С детства я жил с ощущением, что я здесь неместный. Где «здесь», было непонятно. Земля? Другие обитаемые планеты? Физический материальный мир? XXVI век? Тоска по как будто бы где-то и когда-то потерянному дому была со мной столько, сколько я себя помню. Чаще всего она сопровождала меня фоном, и я о ней забывал, как забывает потерявший в младенчестве родителей сирота — не знавшему иного не с чем сравнивать, но пустоту в груди ему не закрыть.
Нет, я никогда не был человеком, оторванным от реальности. То есть был, но не в повседневных делах и карьере, а где-то на глубинном уровне. Будто бы я, когда пришёл в этот мир из нематериальных сфер, частично остался там. Будто, родившись, не до конца офизичился. Это несколько мешало нормально жить и, как говорили в старину, не витать в облаках, но у меня были свои способы «заземляться». И основное — курение. В наше время редко встретишь курящего, тем более такой раритет, как сигареты, да ещё и с настоящей, высекающей огонь зажигалкой. Дорогое удовольствие, но я могу себе его позволить. По правде говоря, не курить у меня не выходит. Конечно, всегда можно в клинике урегулировать химические процессы и провести корректировку нейронных связей, но я не хочу, как будто после этого в чём-то перестану быть собой. Я давно перестал стыдиться своей зависимости. Не горжусь, конечно. Но что поделаешь, я такой, и это помогает мне оставаться тем, кто я есть.
А сейчас курение стало моим спасением, способом не сойти с ума. Всегда есть хоть какой-то да шанс: что встречу корабль, что в Альфе Центавра или в моём Институте меня хватятся и вычислят путь, да мало ли что. Я надеялся.
Со временем я принял происходящее и пообещал себе оставаться человеком до конца, когда бы он ни наступил. Каждый день делаю зарядку, принимаю душ, бреюсь, ем, курю, меряю шагами мостик, обхожу все помещения и проверяю исправность приборов, много читаю. Но чаще всего — лежу на спине в самом верхнем отсеке и смотрю вперёд и вверх через ставшую по моей команде прозрачной обшивку. Это будто возвращает меня в детство, в мою комнату под окном-куполом, или в тот его момент, когда у океанского обрыва на южной оконечности острова Бали, сидя на границе двух бездн — яркой волшебной над головой и тёмной шумящей под ногами, — я-восьмилетний впервые почувствовал себя на своём месте. Дома.
Так и теперь. Я-тридцатишестилетний лежу под самым прозрачным потолком, как какая-нибудь Белоснежка, и смотрю в мерцающую, переливающуюся невозможными оттенками глубину за гранью Млечного Пути, на живой Большой Космос. Невероятно прекрасный, многомерно-живой, настоящий, пульсирующий как сердце. Лежу и курю сигарету за сигаретой; скоро их запас закончится, но пока привычные действия сосредотачивают и успокаивают одновременно: высечь огонь, прикурить — тело само знает, как не обжечь пальцы и губы, не опалить ресницы и волосы — и затянуться, потом ещё, стряхнуть пепел в походную пепельницу… Такой ритуал, как соединение автоматизма и концентрации, даёт чувство контроля, хотя бы всего лишь над собственным телом.
Я дышу никотиновым дымом, и «Майтри» дышит вместе со мной, мы одно целое. Целое, которое очень легко может перестать таковым быть. Слишком велико идущее из глубины стремление рассыпаться на атомы, на ядра и спины, рассеяться среди звёзд, чтобы стать единым с Космосом и зазвучать в такт музыке сфер. Той самой музыке, которую я впервые почувствовал двадцать восемь лет назад и никогда не переставал слышать.
Как тоненькая ниточка на краю манящей бездны, нас с «Майтри» удерживает только табачный дым. Звучит странно, но здесь, за пределами четвёртого и не знаю какого ещё измерения, другие законы. Сейчас я точно знаю это, как знаю и то, что прыжок на окраину галактики и переставшие работать двигатели не были случайностью. Просто у меня очень умный шаттл. Мой дом, моё второе тело и моя тюрьма. Он всегда чувствует, что мне нужно, что нужно на самом деле.
Мой корабль знает, куда лететь.
В динамике что-то заскрежетало и зашипело.
— Томас Мёллер, Томас Мёллер, приём! — раздался прерывающийся и далёкий, будто слова шли через несколько слоёв материи, голос. — Говорит Центр поддержки полётов, получили ваш сигнал. Сообщите свои координаты, высылаем помощь. Томас Мёллер!.. Томас Мёллер, ответьте!
Я смотрю на единственную оставшуюся сигарету и откладываю её в сторону.
IV
Последнее, что ощутило моё четырёхмерное тело — невесомость после отключения системы искусственной гравитации. А после мы с «Майтри» разлетелись, распались на мельчайшие частицы. Я стал новой туманностью, полярным сиянием в экваториальных широтах, светом, раскинувшимся в четырежды четырёх измерениях, чтобы потом вновь собраться воедино многомерным телом, обрести цельность — и вернуться домой.
Арт: Ivan Dubrovskyi
Автор: Надежда Эйтлих
Оригинальная публикация ВК
