Наша с Мишкой храбрость, подогреваемая безответной любовью, граничила с бесшабашностью. Реку выбрали не очень сложную, в самый раз - для нас, чайников. Но строили из себя крутых водников. Поработать вёслами, конечно, придётся. Ничего, поработаем, пощекочем нервы. А Ольга сама сделает выбор. И если даже не прямо скажет, то, по крайней мере, как-то даст понять, кто из нас ей дорог больше.
Иногда затейливые меандры выносили реку на относительно спокойные участки. Тогда мы гребли с Мишкой вдвоём, а Ольга отдыхала на площадке между двумя баллонами, рядом с рюкзаками. Передышки были короткими и случались нечасто. В основном же это была бешеная работа вёслами, концентрация сил и внимания. От быстроты реакции каждого зависело многое. За время сплава мы здорово приноровились друг к другу: гребли слаженно, кат почти всегда шёл ровно.
Вскоре наше с Мишкой соперничество понемногу, само собой, стало отходить на задний план. Нашим основным соперником стала река. Она подчинила нас своему ритму, своей мощи, своим капризам.
Только вечером, на берегу, опять включалось наше соревнование за благосклонность девушки.
Мишка по обыкновению начал ставить палатку. Ольга принялась чистить картошку. Я, пошатываясь от усталости, отправился на поиски дров. Старался управиться побыстрее, чтобы в моё отсутствие между ними ничего не успело промелькнуть. Вернувшись с охапкой валежника, внимательно оглядел их. Мишка с подозрительно довольной рожей помешивал супчик, а Ольга в его куртке, накинутой на плечи, смущённо вертела в руках медуницу. Я тут же начал умирать от ревности.
Вечером Ольга играла на гитаре. Она любила петь длинные баллады о храбрых рыцарях и загадочных русалках.
Ладони покрыты кровавой мозолью,*
И силы оставят вот-вот моряка.
Вдруг видит сквозь веки, что съедены солью:
За борт ухватилась русалки рука.
Русалки рука появилась из моря,
И девушка смотрит в глаза моряка.
Слушая её сильный, тёплый голос, видя её лицо, озаряемое всполохами костра, я задыхался от любви. Мне нравилось в ней всё: серые с лукавинкой глаза, длинные пальцы, перебирающие гитарные струны. Мне нравилось даже то, как она умела нами манипулировать.
Я не представлял своей жизни без Ольги.
Ты злейший из всех, и прислал господин мой
От ада спасенье тебе предложить:
Ты жизнь обретёшь до скончания мира,
Коль станешь ему беззаветно служить.
Коль станешь служить, ты спасение купишь,
И счастлив ты будешь ценою души!
Всё испортил Мишка. Насмешливо глядя на меня, начал подпевать, перевирая слова и мелодию:
Коль станешь служить, то и пива ты купишь,
И с вяленой рыбой попьёшь от души!
А потом вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать какой-то старый анекдот, окончательно разрушив очарование песни.
После недолгих посиделок завалились спать. Натруженное тело ныло, хотелось вытянуться во весь рост, раскинуться. А тут - одна на троих двухместная палатка! Ольгин спальник был, естественно, в середине. Убедившись, что Мишкины руки на месте, и целомудренности любимой девушки ничего не угрожало, закрыл глаза и я. Тут же провалился в сон. А утром выскочил из палатки с первыми лучами солнца, развёл костерок. Когда мои сонные друзья выползли из палатки, протянул Ольге кружку кофе.
- Ой, Алёшка! Кофе! В тайге! Здорово! А в котелке у тебя что? Неужели гречка с белыми грибами? Ну, скажи, откуда у тебя белые грибы в середине мая? - Восторженно воскликнула она, и, млея от удовольствия, я приоткрывал некоторые тайны кулинарии, ловя на себе завистливые Мишкины взгляды.
Шёл пятый день путешествия. Большая часть маршрута была пройдена. Впереди оставалось лишь одно сложное место - Ведьмины Пороги, которыми нас ещё в городе пугали матёрые водники. Говорили, что в разное время там потерялось уже несколько человек. Мы с Мишкой были слишком самонадеянны, чтобы поверить в чьи-то россказни.
Утром Ольга словно что-то почувствовала. Долго расчёсывала свои длинные волосы, потом обернулась с побледневшим лицом.
- Ребят, может, обойдём по берегу, как-то страшновато вдруг сделалось, - И оназябко поёжилась.
- Всю реку, считай, прошли, а тут - по берегу! Не бойся, пройдём пороги - и всё! - Бодрым голосом заверил я, пытаясь не поддаться Ольгиному внезапному испугу.
- Не, кому страшно - пусть идут по берегу, - Мишка произнёс это особенно насмешливо.
- Я одна не пойду! В лесу - медведи! - по-детски вскрикнула Ольга.
- Волков бояться - в лес не ходить, - констатировал Мишка, спихивая кат на воду.
Мы замолчали. Я помог застегнуть девушке спасательный жилет, каску, ободряюще тронул за плечо:
- Всё будет нормально, Оль. Не бойся - ты же с нами...
Берега разошлись в разные стороны, река замедлила бег, словно собираясь с силами, чтобы вновь обрушить воды вниз, по ступеням Ведьминых Порогов. Нарастал шум падающей воды. Я оглянулся. Ольга кивнула, показывая, что с ней - всё в порядке.
- Держись! - закричал вдруг Мишка.
По широкой и относительно невысокой ступеньке катамаран плавно соскользнул ниже, потом вдруг резко попёр на громадный камень.
- Табань! - орал Мишка, - левее!
Едва успели отрулить от одного валуна, как тут же перед носом ката вырос второй. С трудом увернулись, правя на широкий слив, но сильная струя потащила в узкий проход между двух камней, едва заметных в пене яростно клокочущей воды. Я вцепился в весло, пытаясь грести изо всех сил, но ощутил полную беспомощность перед стихией, бесполезность своих действий. Словно щепкой, играла катом взбесившаяся река, вертела волчком, крутила во все стороны.
Внезапно катамаран накренился вперёд, увлекаемый мощной силой водопада. Встал почти вертикально, в ту же секунду я полностью погрузился в воду. Руками и ногами судорожно вцепился в баллон, пытаясь удержаться на нём. Вода тут же устремилась внутрь, пытаясь заполнить меня доверху через рот, нос и уши.
Постепенно кат выровнялся. Вокруг ничего не было видно из-за пены и брызг. Катамаран опять завертело в гигантском водовороте. Выбиваясь из сил, на ходу отплёвываясь и откашливаясь, Мишка и я работали вёслами, пытались направить кат к выходу из воронки. Всё произошло в какие-то мгновения. Как только выползли из бурлящей пены, я оглянулся.
Ольга исчезла! Мишка тоже закрутил головой. Развернули кат, пытаясь высмотреть в белой пене оранжевый спасжилет девушки. Всё тщетно.
Не помня себя, подрулили к берегу, кое-как причалили. Я метнулся вниз по течению, всматриваясь в воду. Ничего не увидев, я ополоумел. Дико заорал, заметался в панике по мокрой гальке. Мишка сбегал наверх - к началу порогов, теперь осматривал росшие из воды кусты. Вокруг - никаких следов! Ольга пропала бесследно!
- Давай, Лёха, садись - поплыли: вдруг её вниз отнесло, и она барахтается где-нибудь в холодной воде. - Этот аргумент подействовал на меня отрезвляюще.
Река, сделав своё чёрное дело, успокоилась, тащила теперь катамаран медленно и грузно. Дрожа от отчаяния, я даже злился на то, как медленно мы плывём! Пристально вглядывались в мутную воду, в прибрежные кусты и камни, но ничего не находили.
Начали одолевать сомнения: не пропустили ли мы чего, вдруг Ольга осталась там, наверху, а мы не увидели её в пене водоворота. Или уже слишком далеко унесло вниз, что мы никак не могли её догнать?
С каждой минутой, с каждым метром движения таяли надежды на спасение девушки. Коварная река не собиралась отдавать свою добычу. Пошли вдоль обоих берегов по нескольку раз. Но поиски так ничего и не дали.
Прошёл год. Не знаю, как я его пережил. Сердце разрывалось от вины и отчаяния, что из-за нашего с Мишкой глупого соперничества погиб человек. Моя любимая девушка. Жизнь без неё стала бессмысленной.
Мишка как-то справился с собой, примирился с потерей. По крайней мере, внешне его скорбь никак не проявлялась: был по обыкновению насмешлив.
Но ведь тела девушки мы так и не нашли... Как это странно: человек умер, а похорон его не было! Поэтому я так и не верил до конца, что Ольга погибла. В моей душе продолжало жить какое-то смутное ощущение, предчувствие скорой встречи.
Я уговаривал Мишку повторить наш сплав по злополучной реке. Какая-то неведомая сила тянула меня на то место.
- Экстрим нам теперь ни к чему, - сказал Мишка. - Поплывём летом, когда спадёт вода.
Летняя река была намного мельче и спокойнее той, весенней. Местность тоже изменилась. Гуще и зеленее выглядел лес. Далеко по реке раздавался голос кукушки. Полянки поменяли весенние наряды из кандыков и ветрениц на пёстрое летнее разнотравье. Цвета, запахи - всё другое! Это буйство красок невольно раздражало: какое право было у них так цвести и пахнуть, когда Ольги - нет?
Катамаран медленно обползал те самые валуны, мимо которых мы на огромной скорости проносились прошлой весной. Теперь они высоко торчали из тёплой прозрачной воды, которая уже не кипела, ударяясь об них, а ласково плескалась и мерно покачивала кат. Моё нетерпение усиливалось: ну чего так медленно ползём? Неясная цель гнала вперёд. Хотя я совсем не понимал, что надеялся там найти спустя год с лишним...
Миновав последние валуны, выплыли на равнину, за которой было то место - Ведьмины Пороги. При такой скорости передвижения до них было ещё далеко.
Я почувствовал, что меня как-то вдруг отпустило, почти успокоился и стал в состоянии воспринимать всё вокруг.
По правому, пологому, берегу широко раскинулись сенокосные луга. Мы плыли под скалами левого берега: здесь было глубже. Пахло свежим сеном. Время от времени доносились голоса работающих на покосе людей. Медленно и лениво несла кат присмиревшая река.
- Может, здесь переночуем? - Мишка кивнул в сторону луга.
Решили остановиться у небольшого ручья. Надрывно кричала кукушка. Мы удивились: или потревожил кто, чего она так убивается?
Спустившись вечером к реке, я обнаружил на влажном песке следы какого-то крупного зверя с вмятинами от большущих когтей. О своей находке Мишке не сказал - зачем поднимать панику на ровном месте? Да и следы были старыми, наполовину размытыми...
На следующее утро встали пораньше и быстро позавтракав, погрузили на кат нехитрые пожитки. В этот предрассветный час на реке было очень тихо. От воды, тёмной и гладкой, поднимался лёгкий пар. Разговаривать не хотелось. Течение реки неспешно несло катамаран вдоль скалистого левого берега.
Вскоре взошло солнце. Сегодня оно светило как-то по-особенному: играло на воде, раскрашивая радугой мелкую рябь, высвечивало капельки влаги на листьях деревьев и превращало их в бриллианты.
Вырулив из-за очередного поворота, неожиданно заметили девушку. Очевидно, она только что закончила утреннее купание. Обнажённая и прекрасная, она стояла на большом валуне спиной к реке и отжимала мокрые длинные волосы.
- Ольга! - пронзило меня.
Внезапно, почувствовав на себе взгляды, девушка повернулась, сдавленно охнула и присела, одновременно прикрывая скрещёнными руками грудь. Весьма роскошную, как мы успели заметить. Девушка смотрела на нас, медленно проплывающих мимо неё, и молчала. Мы тоже, как заворожённые, молча уставились на девушку, не в силах отвести глаз.
- Ты откуда, русалочка? - громко сглотнув, хрипло спросил Мишка.
Девушка не ответила. Мишка повторил свой вопрос, и уже стал подруливать к валуну. Девушка отняла одну руку от груди, намереваясь жестом показать, откуда она, но тут же, спохватившись, вернула руку в прежнее положение, зато неожиданно выбросила вперёд длинную ногу, указывая этой ногой куда-то в сторону противоположного берега. Учитывая, что сидела она при этом голая на корточках на большом валуне как раз напротив нас...
Мишка неожиданно засмеялся. Я, потрясённый сначала тем, что принял девушку за Ольгу, а потом разочарованием оттого, что девушка лишь отдалённо её напоминала, тоже стал смеяться каким-то нервным смехом. Когда оглянулся (кат уже протащило течением ниже) - на валуне никого не было.
- Ну что, причаливаем? - спросил Мишка.
- Да нет, не будем пугать, - ответил я. - Она от своих уплыла подальше, на другой берег, чтобы никто не помешал ей купаться...
- А тут мы! - весело подхватил Мишка и добавил:
- А что, хороша, русалочка! Я бы не прочь...
- Небось, сидит там, за валуном и трясётся от страха, - тихо сказал я, - интересно, откуда она?
Мишка вдруг попытался скопировать позу девушки, скрестил на груди руки и вытянул одну ногу.
Я усмехнулся, понимая, что Мишка старается отвлечь меня от невесёлых мыслей. Какое-то время плыли молча. Миновали глубокий омут и выплыли на перекат. Здесь было так мелко, что приходилось упираться вёслами в дно, помогая продвижению ката.
- Смотри! Смотри! Там! На скале! - заорал вдруг Мишка, указывая рукой на правый берег.
Высоко над водой, на гладкой чёрной скале, нависшей над огромными валунами, висел человек.
- Что он там делает? На чём висит? - рассуждали мы, подплывая ближе.
Быстро причалившись, выскочили на берег. Человек висел на отвесной скале беспомощной сосиской, судорожно вцепившись пальцами за какие-то невидимые снизу выступы. Было непонятно, как он оказался на такой высоте, и совершенно очевидно, что мужик долго не продержится.
После того, как нам удалось снять его со скалы, молодой худосочный парень, с виду - типичный ботаник, никак не мог прийти в себя. Озираясь по сторонам, он всхлипывал и заикался. Не в силах произнести ни слова, лишь мотал головой.
И только после стакана водки, которой почти насильно напоил его Мишка, парень последний раз всхлипнул, громко икнул, потом достал большой клетчатый платок, высморкался и спросил:
- Кто? - одновременно спросили мы.
- Большой... К-который меня ук-кусил, - парень потёр тощий зад, на котором болтались широкие штаны.
Всё ещё заикаясь, Эдуард Абрамович, так представился молодой человек, рассказал, что он младший научный сотрудник одного исследовательского института. Его и ещё несколько человек направили в порядке шефской помощи заготавливать сено...
- Наша задача - переворачивать валки, а потом, когда сено подсохнет, собирать его в копны и укладывать в стога, - сбиваясь на ненужные подробности, обстоятельно рассказывал захмелевший научный сотрудник.
Он сидел сейчас на плоском камне, закинув левую ногу на правую и покачивая этой своей левой в такт рассказа. Глаза худосочного было не видно из-под очков с толстыми линзами. Что-то в его облике или позе было не то... Я не мог понять, что показалось странным...
- Гляди, - ткнул меня в бок Мишка, - левая нога! - На левой ноге горе-учёного был правый ботинок, а на правой - соответственно левый!
- Мало ли... С перепугу...
Покосившись на нас с Мишкой, худосочный продолжал рассказывать.
Он, Эдуард Кижум, аспирант и будущее светило науки, должен был сегодня дежурить по кухне. Проснулся по сигналу будильника, вылез из палатки, умылся, развёл костёр. Потом сходил на речку за водой, повесил котелок над костром и присел на пенёк, включил приёмник, закурил... По радио говорили про аномалии в природе.
Кижум полез в палатку за продуктами. Стараясь не разбудить спящих товарищей, осторожно достал мешочек с гречкой, соль, сахар, заварку. Банка с тушенкой вдруг выскользнула из рук и покатилась куда-то вглубь палатки. Кижум нагнулся за ней, шаря в темноте свободной рукой... Именно в этот момент зверь и вцепился в его торчащий из палатки зад! Эдуард рванулся, под громкое рычание медведя в три прыжка пересёк палатку, каким-то непостижимым образом оказался снаружи и устремился к реке. В считанные секунды оказавшись на том берегу, взлетел на большой камень, подпрыгнул и... очнулся уже висящим на скале.
Рассказ Эдуарда Абрамовича казался неправдоподобным, но факт оставался фактом - мы сами, с большим трудом, снимали его оттуда.
Но где же медведь? И что сталось с остальными научными сотрудниками? - Этого Эдуард Абрамович не знал.
В это время на противоположном берегу появились люди.
- Да вон же они! - воскликнул Кижум, поблёскивая толстыми линзами. - И Пётр Егорович, и Сергей Иванович, и Анна Григорьевна...- радостно перечислял он. - Все живы и невредимы...
Это было не совсем так. Когда мы подошли, один из них, Сергей Иванович, страдальчески морщился и закрывал рукой окровавленный рот. Остальные люди были в порядке. После того, как Кижум вновь рассказал свою часть истории, Сергей Иванович, шепелявя, поведал следующее.
Утром он поднялся вслед за дежурным. Сходил на реку, умылся, тщательно почистил зубы. Возвращаясь, увидел, как Эдуард Абрамович сначала сидел на пеньке и внимательно слушал радио, а потом, так и не заметив Сергея Ивановича, полез в палатку. Увидев его тощий зад, он, Сергей Иванович, решил пошутить. Не долго думая ... укусил... и тут же взревел от дикой боли. Этот его рёв укушенный Кижум и принял за грозный медвежий рык.
Из палаток повыскакивали другие научные сотрудники. Увидев катающегося по траве Сергея Ивановича, начали приводить его в чувство. Потом он долго ещё сокрушался по поводу своих новых металлокерамических зубов, которые так бездарно оставил в плотной ткани кижумовых штанов.
Мы с Мишкой засмеялись. При этом немолодая тощая тётка с крючковатым носом, которую они почтительно называли Анной Григорьевной, бросила на нас укоризненный взгляд.
- А что потом? - спохватившись, спросил я.
Потом они обнаружили, что среди них нет Ларисы Николаевны, начали искать её, нигде не нашли и вышли к реке, где и увидели нас со спасённым Кижумом.
- А что, ваша Лариса Николаевна так и не появилась? - обеспокоенно спросил Мишка.
- Нет, - растерянно ответили научные сотрудники.
Было видно, что им действительно стало страшно.
- Будем искать, - встретившись взглядом с Мишкой, сказал я преувеличенно бодрым голосом.
На ходу подбирая грабли, вилы, какие-то палки, я, Мишка и новые наши знакомые разбежались в разные стороны, колотя по деревьям и стараясь производить как можно больше шума. Обежав вокруг поляны, с криками и улюлюканьем опять выскочили на берег реки.
Медведь находился на другом берегу - прямо под скалой, на которой ещё совсем недавно висел Кижум. Он неподвижно стоял на задних лапах около большого валуна и внимательно смотрел на нас. Мы замерли. Я почувствовал, как по спине пробежал озноб. Постояв так ещё немного, зверь опустился на все четыре лапы, медленно, как бы нехотя, повернулся и начал удаляться. С нашего берега было хорошо видно, как этот большой и с виду такой неуклюжий зверь легко и проворно прыгал с камня на камень, забираясь по огромным валунам, как по лестнице, всё выше и выше. На фоне чёрной скалы волнами колыхалась его густая коричневая шерсть, в которой поблёскивали и радужно переливались капли воды. Под шерстью при каждом движении животного угадывались мощные мускулы. Замерев, смотрели мы на удаляющегося медведя и почему-то понимали, что это не трусливое бегство, а вполне сознательный поступок гордого и сильного зверя.
- Ох! - выдохнул вдруг Мишка, - смотри, там русалочка!
- Где? - резко повернулся я.
- Да там же... на скале... выше... - побелевшими губами прошептал он, указывая туда, где только что исчез медведь.
Я глянул в указанном направлении. Там, среди кустов, мелькнуло что-то, похожее на человеческое лицо, но так быстро исчезло, что я не успел рассмотреть, чьё это лицо... да и лицо ли это было... так, какое-то светлое пятно на фоне черной скалы и зелёных кустов...
Мы опять вошли в лес. Обнаружив, что оказался один, я остановился, прислушался. Звуки, которые разносились со всех сторон, были странными. Кто-то аукал - понятно: звали пропавшую девушку. Но голоса... Все голоса были звонкими, девичьими. Они смеялись, манили и зазывали в чащу. Я помотал головой, стряхивая наваждение. Откуда здесь столько девушек? Одна - пожилая тётка, Анна Григорьевна, другую, Ларису Николаевну, мы ищем. Остальные работники - хоть и странные, всё же мужики. В недоумении я вернулся к реке. По еле заметной тропинке вышел к броду.
Перейдя мелкую здесь речку и пройдя немного вверх по течению, вышел к валуну, на котором утром мы видели девушку.
Она и сейчас была здесь. Сидела на валуне, свесив ноги, и пристально смотрела в воду. Теперь на ней были крохотные сиреневые трусики, другая одежда лежала тут же, на камне.
- Эй! - почему-то шепотом позвал я.
Сзади кто-то зажал мне рот, обхватил за плечи, тихонько развернул к себе. Мишка! Друг жестом велел мне молчать, прошептав, что давно тут стоит.
- Давай ещё посмотрим! Никак не могу понять, что она делает. Смотри: наклоняется, будто прислушивается к чему-то в воде, потом вроде что-то говорит.
- Нехорошо подглядывать! - шепчу в ответ, а у самого мурашки по спине.
- Бесстыдники! - раздалось за спиной.
Анна Григорьевна решительно оттолкнула нас с Мишкой, подошла и, легко запрыгнув на высокий валун, накинула на плечи девушки большой цветастый платок. Пристыженные, мы потопали на тот берег.
- Что-то непонятное тут творится! - сказал Мишка.
- Ты имеешь в виду Кижума?
- Ну да, и его тоже. Сначала он бежит как полоумный и заскакивает на скалу, потом оказывается, что у него башмаки не на ту ногу...
- Он же учёный, а они растерянные...
- Чушь! - перебил меня Мишка. - Потом медведь этот. Тебе не показалось, что всё происходит как бы понарошку? То все боятся его, палками по деревьям колотят, а то сидят себе голые на валуне...
- Кижум! А попробуй перевернуть: мужик! Что говоришь - башмаки перепутаны? Ха! Так это же приметы лешего... И проказы эти...
- Да какие лешие? - возмутился Мишка.
Появление Анны Григорьевны с Ларисой Николаевной, уже одетой в широкую футболку и длинные, до колен, шорты, прервало наши рассуждения.
- Давайте, мужики, плывите. Извиняйте, конечно! - подошёл к нам главный из косцов, Пётр Егорович. - В цвету трава - косить пора! - добавил он неожиданно.
- Вечером приходите, посидим у костра, - извиняющимся голосом произнёс благодарный нам за своё спасение Кижум.
- Давайте, давайте, - подгонял работников бригадир, - вон уже кукушка подавилась ватрушкой!
- Какая кукушка? - наивно спросил Мишка.
- Да сегодня же Петров день - вон и солнышко играет, и кукушки не слыхать. Народные приметы, так сказать... После Петрова дня кукушка перестаёт куковать. И косить пора, - объяснял словоохотливый Эдуард Абрамович, которому видно не очень-то хотелось впрягаться в тяжёлую работу.
- С плохими косцами плох и укос, - продолжал сыпать пословицами Пётр Егорович, - большой лужок, а сена накосил мешок!
- Мужики, а может, мы, это... поможем вам - поработаем денёк, - неожиданно предложил Мишка.
- Валяйте! - тут же согласился бригадир.
Я с изумлением уставился на своего лучшего друга. Тот отвёл меня в сторонку:
- Понимаешь, Лешка, не могу я просто так отсюда уплыть. Странно всё здесь как-то. И косари странные. И девушка эта... Лариса...
- Ладно, давай поработаем, - после некоторого раздумья кивнул я.
Весь день мы ворошили подсохшее сено, собирали его в небольшие копёшки. Пётр Егорович сваживал их конной волокушей к большому зароду, наверху которого стояла Анна Григорьевна и, ловко орудуя вилами, укладывала сено в аккуратный стог.
Нам, городским жителям, поначалу было трудновато управляться с вилами и граблями. Но постепенно втянулись. А длинный Мишка оказался просто незаменимым работником под быстро растущим стогом, где нужно было подавать сено наверх.
Вечером, уставшие похлеще, чем от экстремальной гребли на быстрой реке, мы сидели за общим столом, ели гречневую кашу, которой Сергей Иванович наварил большущий котёл.
Ничего необычного больше не происходило. Выпив кружку ароматного, со зверобоем и душицей заваренного чаю, я пошёл в палатку. Мишка подсел к Ларисе Николаевне, и спать пока не собирался.
Я лежал в палатке, слушал ночные звуки и думал о странном сегодняшнем дне. Солнце, по-особому играющее радужными бликами. Эта девушка у воды, девичьи голоса, заманивающие в лес. Кижум в башмаках не на ту ногу. Кижум-мужик. Мужик-кижум. Неясные воспоминания из детства шевельнулись в моей голове. Бабушка рассказывала, что лешие любили подшутить над случайно забредшими в лес людьми. И башмаки надевали наоборот, и в карты играть звали. Но нет, при чём тут лешие? Да ещё русалки. Русалочья неделя, - вспомнил я бабушкины рассказы. Это объясняло
*Текст баллады - Елена Ханпира
