CreepyStory

Часть 1

Весь следующий день странноватая семейка не выходила у нее из головы. Зачем столько рожать? Зачем вообще рожать, если налицо генетические аномалии? Эта зацикленность на детях, грудное вскармливание в таком возрасте… Алла читала о странных женщинах, для которых кормление грудью стало чем-то вроде сакрального действа, чьи дети, уже учась в школе, продолжают прикладываться к груди, но в жизни такого никогда не встречала.

Алла свернула Архикад, потянулась и потерла глаза – весь день за проектом. За окном полыхал закат, но если поторопиться, вполне можно успеть прогуляться до темноты.

- Эй, Костя, пошли на аллею!

Радостный Костик, весь день изнывавший от скуки и возившийся с телефоном, радостно побежал одеваться.

На аллее было людно – теплый июльский вечер выманил из дома многочисленных мамаш с детьми. Как ни нравилась Алле аллея, она вся была исхожена вдоль и поперек, а Костик начал ныть, что на велосипедных дорожках не протолкнуться, и ему негде разогнаться со своим самокатом.

- Пойдем, поищем детскую площадку? – предложила она сыну. – Если скоро открытие, наверное, она почти достроена, и ты сможешь поиграть.

Костик с радостными воплями побежал в сторону соснового леса, а Алла остановилась и вытряхнула из кроссовки мелкий камешек. Все эти затейливые дорожки смотрелись стильно, но, ей богу, иногда обычный асфальт был бы более к месту. Сворачивая с аллеи на тропинку, она заметила двух разновозрастных женщин: пожилая блаженно улыбалась, как будто прислушивалась к приятным мыслям, а вторая, молоденькая, что-то говорила ей с лучезарной улыбкой.

«Господи, да что они тут все лыбятся, как дауны!» - с неожиданным раздражением подумала Алла.

Пожилая погладила себя по выпирающему животу, который скрадывало просторное широкое платье, а до Аллы донеслись слова молодой, сказанные с необычайной нежностью:

- Уже скоро… Какая у нас неделя?

- Тридцать третья… - ответила собеседница.

Алла отвернулась, стремясь скрыть изумление: пожилой на вид было около семидесяти, неужели они говорят о ее беременности?! «Тут все рожают» - вспомнила она слова Олеси. Не может быть… Или какая то природная аномалия? Бывали же случаи. Все равно это очень странно.

Когда они с Костей вошли в сосновый бор, стихли детские крики и грохот самокатов, и Алла подумала, что ей совсем не хочется заводить дружбу с кем-то из поселка. Она вдруг с грустью вспомнила свой старый дом. Соседи кидали им мусор и собачье говно на участок, посыпали хлоркой кусты смородины и донимали ночными гулянками, но это было как то... понятно. Да, понятно. А в этом земляничном раю Алла чувствовала что-то иррациональное и потому тревожащее.

Вдалеке мелькнул синий забор из профлиста, и Костик, волоча самокат по выступающим корням, рванул вперед.

За забором оказалась совершенно обычная детская площадка – качельки-лошадки на толстых пружинах, батуты, барабан-карусель, горки, песочницы и лавочки. Посредине была разбита большая клумба, сейчас засеянная травой. В ее центре возвышался шест, на который жители поселка надели соломенное чучело.

- Это Масленица? – спросил Костик, который помнил масленичные гуляния в городском парке.

- Не Масленица, но что-то подобное. Помнишь, Олеся говорила, что на открытии они хотят сжечь чучело и сделать это традицией?

Костик подошел к соломенной кукле и потрогал ее за руку. Олеся сомнением посмотрела на чучело – странные они все же здесь. Это же опасно – жечь солому прямо посреди детской площадки, да еще в сосновом бору, где летом каждая иголка вспыхнет, как порох.

- Она воняет, - протянул Костик. – Мам, пошли отсюда!

Алла удивилась – все качели и развлечения для него одного, а он тянет ее обратно! На ее шебутного сына это было совсем не похоже.

- Тут страшно, - прохныкал Костя и бросился к матери, обняв ее за бедра. – Пошли домой!

- Да чего ты боишься, это просто солома, смотри!

Алла подошла к чучелу и подергала его за руку, оказавшуюся неожиданно тяжелой. Набили что ли чем-то? Около куклы и вправду тяжело пахло тухлятиной, и Алла подумала, что где-то под качелями наверняка сдох зверек. Она раздвинула пучок соломы, заменявшей чучелу кисти, и взвизгнула, отпрыгнув на добрые пару метров. Под соломой проглядывали обычные человеческие пальцы – синие, вздувшиеся. На одном из пальцев она, кажется, увидела тяжелую мужскую печатку.

- О господи, что это?! Господи! Костя, не подходи! Отойди подальше!

Осторожно, бочком, как к бешеному зверю она подошла к чучелу, и, не прикасаясь к нему, осмотрела на пучки соломы, изображающие руки. Легкий ветерок колыхал сухие стебли, и Алла вновь увидела пальцы – синюшно багровые, с ногтями, окаймленными бурыми засохшими разводами. Алла вышла за пределы мягкого покрытия детской площадки, пометалась меж сосен, увидела, наконец, то, что ей было нужно – длинную крепкую палку. Взяв ее за толстый конец, она раздвинула солому на голове чучела – приоткрылись солнечные очки в светлой оправе, которая также была заляпана бурым, и часть щеки со свисающим лоскутом кожи и мышц. Зубы мертвеца скалились в ухмылке. Пахнул ветерок, и Аллу снова накрыло вонью гниющей плоти. Отбросив палку, она схватила за руку всхлипывающего Костю и понеслась прочь от площадки. Самокат мешал им бежать, и Алла без сожалений закинула его в заросли молодых низеньких сосенок.

Солнце садилось, закат догорал где-то на краешке неба, и на аллее стало совсем мрачно. Почему-то не горели фонари, но мамаши с детьми и не думали расходиться, и Алла, волоча не поспевающего за ней Костика, молилась только о том, чтобы они не заметили ее бегства и паники. Виновен ли кто-то из чокнутых рожалок и их мужей в смерти этого несчастного, она не знала, но теперь они внушали ей не смутное беспокойство, а самый настоящий страх. «Это же секта! – вопил маленький голосок внутри Аллиной головы. – Какая-нибудь дань плодородию, чтоб плодить и плодить кучу детей!»

Ворвавшись домой, Алла бросилась в гостиную, где муж лениво щелкал пультом от телевизора.

- Мы нашли мертвого человека! – закричал зареванный Костик.

Алла бестолково металась по дому, хватая то детскую бутылочку с водой, то теплую куртку, то банан для Костика. Федор озадаченно следил за женой, когда она, наконец, крикнула ему:

- Заводи машину, бери Костика! Надо выбираться отсюда! Они тут все чокнутые!

- Да что случилось-то, ты можешь объяснить?!

Алла, бешено копаясь в сумке в поисках телефона, сбивчиво рассказала о страшной находке. Федор почесал затылок и предложил вызвать полицию.

- Куда ехать-то, на ночь глядя? С чего ты взяла, что это местные его убили?

- Олеся! Олеся же говорила про чучело!

- Ну и что? Чучело они вполне могли сделать, а какой-то больной придурок найти недостроенную площадку и засунуть туда труп. Охраны же нет – ты помнишь?

Алла бешено помотала головой – она была уверена, что без жителей поселка тут не обошлось.

- Все равно нужно вызвать полицию и дождаться ее. Не думаешь же ты, что сейчас все многодетные мамаши помчатся тебя убивать?

- Думаю! – простонала Алла. – Они тут все сумасшедшие!

- Пока что на сумасшедшую больше похожа ты.

Федор спокойно взял свой смартфон и набрал 02. После отклика оператора он начал было рассказывать о страшной находке в лесу, но вдруг осекся и растерянно посмотрел на жену.

- Что там? – помертвевшим голосом спросила Алла. Она уже ожидала подвоха, и почему-то ей было очевидно, что так просто они из этой истории не выпутаются. Все группы будут на выезде, исчезнет связь, откажутся приезжать, на ночь глядя… Алла неживой рукой взяла телефон. Механический голос повторял песенку:

«Для тебя и меня

Мир всегда наполнен светом,

Ведь у нас есть семья, Где уют зимой и летом,

Где любовь, детский смех,

Настроение хорошее у всех!»

- Что это за чертовщина?

Федр сбросил вызов и набрал снова, но в динамике Алла услышала тот же механический голос, поющий песенку про семью.

- Мама, там люди, много людей! – завопил Костик, показывая пальцем на улицу. Алла отодвинула занавеси: улица заполнялась жителями поселка. Десятки женщин и мужчин с многочисленными детьми шли к дому Ермолаевых. Малыши цеплялись за матерей, дети постарше держались за руки. Алла увидела в толпе несколько беременных старух – огромные животы, которые они бережно придерживали руками, не оставляли сомнений в том, что это была именно беременность.

- Черт побери, – протянул изумленно Федор. – Аллка, похоже, ты была права – вся эта чокнутая братия имеет какое-то отношение к тому трупу. И они поняли, что ты знаешь.

- Что нам делать, Федя… - застонала Алла.

Люди стекались к их дому, доходили до ворот, останавливались. Алла увидела, что многие женщины и даже мужчины нацепили венки из одуванчиков и полевых цветов. Олеся, украсившая себя ожерельем из мелких белых цветочков, несла свою жуткую малышку с вываливающимся языком, иногда вытирая ей слюни. Она наклонилась и поцеловала ее прямо в висячий огромный язык, и Аллу передернуло от отвращения.

- Что делать, Федь? – онемевшим языком спросила она.

- Садиться в машину и уезжать, что! – раздраженно бросил Федор, и Алла с удивлением поняла, что ему страшно.

Она никогда не видела мужа испуганным. Злым, агрессивным, раздраженным – каким угодно, но не испуганным. Она ожидала, что он будет орать, материться, прогонять чужаков от своего дома, но не бояться.

Алла подхватила Костика, и он, не сопротивляясь, с силой обнял ее за шею. Они прошли в гараж через кухню, и машина выехала на задний двор. Федор открыл брелоком ворот, ведущую на проезжую дорогу, но тут их ждала неожиданность – непрошеные гости собрались и с обратной стороны дома, и, чтобы проехать, им пришлось бы давить людей. Федор в раздумьях барабанил пальцами по рулю – прямо перед капотом встали дети, сзади их подпирала толпа взрослых. Он приоткрыл окно и крикнул:

- Дайте проехать! Если не разойдетесь – поеду по детям!

Алла взглянула сбоку на мужа и поняла – он действительно поедет. Ради Костика, ради нее.

В стекло со стороны Аллы постучали – подошла Олеся. Она по-прежнему держала девочку на руках, и весь сарафан ее спереди была залит слюнями малышки.

- Выходите. Вы не проедете, – легко, без злобы сказала она. Как будто предупреждала о ремонте дороги впереди.

- Еще как проеду, сука чокнутая! – заорал Федор, перегибаясь через жену. – И плевать я хотел на ваших выблядков!

Олеся закатила глаза и всплеснула руками, как будто устала что-то объяснять непонятливому малышу.

- Я вам говорила, что здесь не принято быть самим по себе. Вы ведь приехали в рай за спокойствием, за нормальным семейным счастьем? И здесь все это есть. Дело за малым – надо быть частью. Частью целого. Я упросила Алексея дать вам шанс – мы примем вас в семью, хоть вы и назвали наших детей уродами.

Олеся передала ребенка подошедшему мальчику с кривой шеей и подергала ручку, но Алла заблаговременно заблокировала двери.

- Открой, пожалуйста, – произнесла Олеся и лучезарно улыбнулась, и морщины снова прочертили ее щеки и виски.

Алла сжалась на сиденье, чувствуя, как бешено скачут мысли, отчаянно пытаясь отыскать идею, принесшую бы им спасение.

- Если я открою, то что? Убьете нас, как того бедолагу на детской площадке?

Олеся удивленно моргнула:

- Конечно, нет. Это – чужак. Он пришел, чтобы ограбить один из домов, и мы решили наказать его и заодно освятить новую площадку. Здесь нет охраны – помните? Мы и так чувствуем, когда приходит кто-то не наш, их всегда видно и их легко ловить. А вы – почти часть семьи, осталась совсем малость.

Федор посигналил, надеясь, дети разбегутся. Но они только плотнее обступили машину, а один мальчик полез на капот.

- Уйди к чертовой матери! – завопил Федор и тронул машину.

Алла охнула – дети скрылись под капотом, а муж остановился, надеясь, что ребятня вылезет из-под машины, испугается и разбежится.

На капот оперлась детская рука, протянутая снизу, потом вторая, третья, четвертая. Детские руки барабанили по металлу, как будто гигантская сороконожка шевелила всеми своими лапками. И тут показалась голова мальчишки – из разбитого виска сочилась кровь, и Алла помертвела. Голова поднималась, и Алла увидела, что она крепится к ненормально длинной шее, сбоку которой на тонком отростке покоилась еще одна голова поменьше – девочки с косичками. Алла и Костик закричали одновременно, а Федор изумленно матюгнулся. Монстр выбирался из-под машины – детские тела слепились в один неряшливый ком, из которого торчали руки и ноги под неожиданными углами, а на одном боку была целая россыпь голов, похожая на злокачественный нарост. Двигалось существо неловко, припадая на разной длины руки и ноги. Олеся подошла к монстру, погладила девчачью голову с косичками, и рука ее прилипла к русой макушке. Олесина плоть плавилась, растягивалась и с хрустом ломалась – платье лопнуло и упало к ее ногам. Сама же соседка оказалась втянута в этот же ком перемешанных тел, и Алла увидела, как один голубой Олесин глаз потек по туше существа, остановился около чьего-то пупка и был с тихим чавком втянут внутрь. Жители подходили к монстру, кто-то раздевался на ходу, обнимали его и касались руками, губами, прислонялись бедрами, спинами и грудями. Монстр рос. Мужские крепкие волосатые руки, тонкие женские и пухленькие детские ручки торчали там и сям из безобразной кучи, морщинистые старушечьи груди и беременные животы болтались на теле существа. Алла с ужасом наблюдала, как лопнул спелый беременный живот, и недоразвитый младенец с висящей пуповиной, разевая крохотный ротишко, врос в мужскую грудь, заросшую седым волосом.

Федор с отвисшей челюстью и стеклянным взглядом смотрел, как растет монстр. При всем желании он не смог бы протаранить его – существо уже закрывало собой вечернее небо, а в ширину занимало все пространство от одного края забора до другого.

Чудовище занесло кулак, сложенный из голов, задниц, грудей, лодыжек и предплечий и пробило дыру в капоте. Лопнули стекла, и Федора с Аллой, успевших нырнуть вниз, накрыло осколками. Снова закричал Костик, пристегнутый на своем детском креслице.

- Выходите! – прогудело существо.

И в крике его были слышны голоса всех, кого оно втянуло в свое ненасытное чрево – женщин и мужчин, детей рожденных и нерожденных. Бас и баритон, писк младенца и красивое девичье контральто – все слилось в его голосе.

- Выходите! Иначе следующий удар будет по крыше!

Алла подергала ручку – заблокированная машина не открылась, и существо оторвало дверцу с Аллиной стороны. Она выбралась, в оцепенении глядя, как муж отстегивает сына и помогает ему вылезти с заднего сиденья. Костик подбежал к матери и обнял ее за поясницу.

- Мама, мы умрем?

- О нет, - неожиданно нежным голосом сказала тварь и протянула одну из рук к Костику.

Она погладила его по голове, перебирая пальцами волосы, и Алла подумала, что это, скорее всего женская рука – с тонкими пальцами, маникюром. Как завороженная она смотрела, как волосы ее мальчика исчезли под кожей ладони, ставшей жидкой. Как Костик кричал, пока тварь жадно всасывала его в себя – обняв десятками рук, прикоснувшись губами и языками. Алла увидела, как к щеке Костика присосался тошнотворно огромный язык, и отстраненно подумала, что это язык Олесиной малышки.

Как будто через вату услышала она крик мужа, пытавшегося таранить гадину с помощью монтировки, она смотрела, как легко тварь подняла Федора и прижала к себе, со смачным чавканьем всасывая его внутрь.

Когда существо принялось за Аллу, ей было почти все равно – смерть Костика сделала ее равнодушной. Что ж, пришло время умирать, подумала она, когда чей-то палец раскрыл ей рот, и месиво из чужих тел потекло ей в горло. Растворяясь в адской плоти, она вдруг поняла, что не чувствует ни боли, ни забытья – ее вдруг охватила радость. Радость, какая бывает, когда возвращаешься домой после долгой разлуки с родными. «И как я могла сомневаться?» – подумалось ей. Это же семья. Семья. Здесь было хорошо, тепло, душевно. И здесь оно и было – счастье. Наконец-то она обрела настоящий дом.

--

Алла с трудом нагнулась, чтобы поставить гуся в духовку – на девятом месяце беременности это давалось ей нелегко. В кухню ворвался Костя, потрясая дневником:

- Вся четверть на пятерки, мама!

Алла поцеловала сына в макушку:

- Я и не сомневалась, зайчик. Ты у меня умница, пятый класс – и все отличник!

Вошел муж, на ходу сдирая галстук:

-Обед скоро? Кстати, Катенька, по-моему, надула на диван!

Алла бросилась в гостиную – двухгодовалая дочка и правда описалась и даже не заметила, увлеченно раскладывая кубики. Алла взяла ее на руки, старясь не задеть ее животик – из живота дочери рос паразитарный близнец, весь состоявший из одной ягодицы и пары тощих ног. Неся дочурку в ванную, Алла чуть не наступила на руку младшего сына – Ярик играл в прятки со средней сестренкой, скорчившись в темном углу коридора. Лишняя рука служила ему опорой, и он прижал палец из шести суставов к губам, призывая мать не раскрывать его местонахождение. Алла улыбнулась и кивнула.

В ванной она подмыла малышку и подумала, что Олю тоже бы нужно загнать в ванную – жабры на ее шее постоянно сохли, надо было поменять влажную повязку.

Подавая мужу борщ, Алла лучезарно улыбнулась, погладила мужа по руке и сказала:

- Как же все-таки замечательно, когда вокруг тебя – только близкие люди, только твоя большая семья, правда?

Место ответа Федор нежно поцеловал ее в щеку, приобняв за раздавшуюся талию.

Текст НЕ для озвучки на каналах

Белый пакет перелетел через забор и, роняя картофельные очистки, приземлился на аккуратный газон. Алла чертыхнулась и позвала мужа.

- Смотри, опять чокнутая соседушка подарок передала, - Алла кивнула головой на пакет, глядя в панорамное окно с высоты второго этажа. – Федь, я так больше не могу. Это не жизнь – скандалы, суды…

Хотя, откровенно-то говоря, виноват во всем был Федор. Мягкая уступчивая Алла давно привыкла к взрывному характеру мужа, но вот окружающие мириться с ним были не готовы. Федор мгновенно ввязывался в скандал из-за толкающей его в поясницу тележки в супермаркете, орал матом на подрезавших его водителей и даже затеял драку с папашей пацана, что заехал лопаткой Костику в глаз. Он мгновенно наливался яростью из-за любой мелочи и физическое превосходство оппонента в расчет не брал вообще. Алла боялась, что когда-нибудь Федор получит такой отпор, о котором пожалеет, но будет слишком поздно.

Противостояние с соседями со смежного участка началось со ссоры из-за разухабистой гулянки. Не сказать, что они часто досаждали Ермолаевым шумом, но в этот раз праздник сильно затянулся, и Федор, наливавшийся злобой весь вечер, наконец взорвался в первом часу ночи. Устроив грандиозный скандал с хватанием соседа за грудки, он въехал тому кулаком в челюсть. Челюсть треснула, как и отношения Ермолаевых с соседями.

И начался персональный ад Федора и Аллы – соседи отравили кота, поливали хлоркой кусты смородины, кидали на участок мешки с мусором, уезжали на все выходные, оставив включенной громкую музыку… И конца края этому не было видно. Алла хотела сдаться.

- Щас я задам этой мрази!

- Стой! Хватит, - она поймала мужа за руку. - Мы всю жизнь так будем воевать? Смотри.

Она сунула Федору рекламный проспект, врученный риелтором. На мелованной бумаге тиснеными золотыми буквами было выведено: «Земляничный рай» - идеальное место для вашей семьи!»

- Риелтор сказала, что это необыкновенное место. Там очень строгие правила насчет шума, и вообще, следят за комфортом и безопасностью. Правда, не знаю как – вроде, даже охраны нет за ненадобностью.

Федор помял проспект в руках, бросил его на подоконник, махнул рукой и пошел к лестнице.

- Делай, как знаешь, - пробурчал он вполоборота, когда его голова почти скрылась в пролете.

«Земляничный рай» оказался совсем не земляничным, хотя на рай вполне себе смахивал, особенно в это майское пронзительно синее утро. Ослепительная голубизна неба и пышные цветущие яблони настроили Аллу на восторженный лад. Никаких монотонных рядов одинаковых коттеджей, все дома были построены по индивидуальному проекту, и в каждом чувствовалась душа и характер. Необыкновенные пешеходные дорожки – в пушистой зелени газона петляли каменные плиты – придавали поселку некоторую сказочность.

- Мы будем здесь жить! – завопил семилетний Костик, залетая в просторную гостиную на втором этаже, панорамные окна которой вспыхнули синевой неба и кружевом яблонь в цвету. Он носился, раскинув руки из кухни в столовую, из столовой в холл, а из холла в гостиную.

- Может, и не будем, - проворчал Федор, поднимавшийся на второй этаж после осмотра гаража. – От города все-таки далековато.

- Знаете, меня немного смущает отсутствие охраны… - протянула Алла.

И дом, и поселок ей очень понравились, очень. Но нужно было показать, что они в раздумьях – может, выклянчат скидку.

Риелтор пожала плечами:

- У здешней администрации своя позиция насчет охраны. Поселок построен несколько лет назад, и у них никогда не было проблем. Честно сказать, не знаю, как здесь решается вопрос безопасности – кажется, у них какие-то свои системы установлены. Пойдемте, я покажу территорию, здесь необыкновенный ландшафтный дизайн.

Выйдя за ворота, Алла снова восхитилась пешеходными дорожками. Из соседнего дома вышла женщина в длинном сарафане, за ней высыпали три малыша – очевидно, погодки. Она ясно улыбнулась Алле, как старой знакомой, и громко произнесла:

- Добрый день! Вы ведь дом осматриваете? Не сомневайтесь насчет покупки – здесь лучшее место на земле!

Алла сдержанно кивнула – сама она с людьми сходилась не очень, и такая свобода обращения всегда немного напрягала ее.

- Здесь все очень приветливые. Люблю сюда ездить, - улыбнулась риелтор вслед многодетной мамаше. Малыши ее прыгали с плиты на плиту.

Пройдя пару сотен метров, Ермолаевы увидели чудесную аллею – она, как и пешеходные дорожки, была вымощена каменными плитами, вокруг которых тут и сям пробивались подстриженная трава, создавая иллюзию тропинки в лесу. По обочинам аллеи были проложены асфальтированные велосипедные дорожки. Цветущие яблони, посаженные по краям аллеи, соприкасались верхушками, образовывая совершенно сказочный тоннель из цветов. Меж деревьев высились скульптуры, изображавшие персонажей детских мультфильмов: фигура приземистого лысоватого домового в кафтане, старушка в платочке, девочка с корзинкой.

- Я хочу тут жить! – снова закричал Костик, который залез на постамент одной из каменных фигур и пытался дотянуться до цветов яблони.

- Ладно, - сдался Федор, - тут действительно классно.

Три месяца в поселке и правда пролетели как в раю – каждый встречный улыбался Алле и приветствовал, как старую знакомую. Когда Федор устанавливал качели во дворе, тут же прибежал сосед с инструментом, муж той самой девушки, которую они видели в свой первый приезд, и даже не предложил помощь, а заговорил о ней, как о чем-то само собой разумеющемся.

На алее каждый вечер собиралась ребятня с мамашами, и Костик быстро подружился с местными детьми, которые наперебой предлагали свои игрушки, самокаты и велосипеды.

Алле казалось, что тут очень хорошо, просто великолепно. Замечательно, здорово. Слишком здорово. Слишком замечательно. Чересчур великолепно.

Отодвинув штору, она смотрела на соседские участки. На каждом в укромном месте – контейнеры для раздельного собора мусора. А еще они собирали батарейки для экологичной утилизации – она знала, потому что к ним каждый месяц заезжала на велосипеде девчушка с коробкой и забирала эти самые батарейки. Сосед слева занимался зарядкой, энергично подпрыгивая на месте, а соседка наискосок гнула ноги в затейливой йогической позе, расстелив коврик на газоне.

- Какие-то они все слишком… Правильные. Тебе не кажется?

Федор сунул вишенку в рот:

- Ну и что? Это ж хорошо. Никто тебе не кинет пакет с говном на участок.

- Хорошо-то хорошо, но… странно. Они все бегают по утрам, в 7 утра тут как на стадионе в период Олимпийских игр. Всегда есть какой-то процент, повернутых на зоже, но чтоб так массово…

- Ой, отстань. Просто поселок маленький, завелся агитатор какой-нибудь. Люди очень ведомые.

Алла подошла к сетчатой корзине, в которую сваливал свои игрушки Костик, и вынула пакетик с шишками, набранными в ближайшем сосновом леске. Она сунула пакет под нос Федору.

- Смотри, ничего странного не замечаешь?

- Нет. Шишки как шишки.

- А ты посмотри внимательнее.

- Все равно не замечаю.

Алла взяла в каждую руку по шишке подняла их на уровень глаз Федора.

- Они одинаковые, Федь. Абсолютно. Смотри, вот у этой тут малюсенькое пятнышко, и у этой точно на этом же месте. Тут царапинка, и тут тоже абсолютно такая же. Ну, смотри же!

Муж покрутил шишки.

- Хм, действительно, как с конвейера сошли.

- И остальные точно такие же.

Федор покопался в пакете и пожал плечами.

- Ну, забавная аномалия. Что тут такого.

Алла вздохнула и ничего не ответила. Все здесь были необычайно приветливыми, но почему-то именно это последнее время все больше и больше ее беспокоило, хотя она вряд ли смогла бы внятно объяснить причину своей тревоги.

На следующий день Алла спешно доделывала проект, сидя на кухне с ноутбуком. Костик маялся от скуки с игрушечной машинкой, изображая звуки буксующего грузовика, и время от времени пытался разбудить отца, который третий час дрых на веранде. Аллу отвлек звонок, и она, чертыхаясь, мысленно уже была готова увидеть очередную соседку с широчайшей улыбкой. И не ошиблась.

На пороге стояла высокая худая женщина средних лет в растянутой майке и вытертых джинсах. Тощие руки с выступившими бугристыми суставами болтались, как веревки. Но улыбка у нее оказалась на редкость обаятельной – изможденное лицо сразу засияло. Она протянула Алле пирог в тарелке из фольги:

- Я Олеся, ваша соседка справа. Давно хотела с вами познакомиться.

Пока Алла рассыпалась в благодарностях, гостья бесцеремонно прошла в холл, и, пошарив глазами по стенам, произнесла:

- У вас очень, очень мило, так уютно. Представляю, как здорово в остальных комнатах… Покажете?

Удивленная таким напором Алла кивком головы пригласила Олесю в дом. Пирог еще этот… Фильмов американских, что ли, насмотрелась? В России вроде так не принято. Ну, они же хотели приветливых соседей – распишитесь, получите в двойном объеме.

Олеся уверенным шагом направилась на кухню, не переставая восхищаться обоями, мебелью и чувством стиля хозяев.

- Ой, здрастье! – из-за угла следом за припрыгивающим футбольным мячом выбежал Костик.

Олеся изменила тон на приторно сюсюкающий:

- Кто это у нас тут такой халесинький, такой милашистый? Попьешь с нами чайку?

Она обняла Костю и повела за собой на кухню, а Алле нестерпимо захотелось сбросить ее руку с плеча сына.

- Вы давно тут живете? – повела бессмысленную светскую беду Алла, заваривая мерзейший дешевый чай из пакетика и отчаянно надеясь, что это ускорит уход соседки.

- Больше года. – Олеся отхлебнула и снова лучезарно улыбнулась, от чего от углов рта и глаз пошли резкие морщины. – Знаете, это самое лучшее место для семейных. Идеальное. Лучше и быть не может. Все всегда помогут, мы все как большая семья. Вы видели, что здесь нет поста охраны?

- Учитывая стоимость жилья, это несколько странно.

- Ничего странного – я же говорю, здесь стопроцентная безопасность.

- Ну а если кто-то посторонний проникнет за территорию? Люди ведь тут живут не бедные…

- Не проникнет. У нас свои методы борьбы с чужаками. Просто поверьте – вам здесь будет отлично!

Олеся оглядела столовую и с бурными восторгами похвалила Аллин вкус и чудесные эмалевые вставки на кухонном гарнитуре. Алле было приятно – втайне она гордилась этими вставками.

Костик ерзал на барном стуле – ему было скучно слушать разговоры взрослых, и он попытался соскользнуть вниз.

- О нет, дружок, - Олеся потрепала его по коленке. – Посиди-ка с нами. Нам нужно хорошо познакомиться, мы ведь самые близкие соседи, ты наверняка будешь приходить к нм играть.

- У вас есть дети?

- Конечно. Что за семья без детей.

- Кстати, почему тут нет детской площадки? А еще говорите, что Земляничный рай – для семейных!

Олеся серьезно кивнула:

- Да, детская площадка это очень важно. На самом деле, ее почти достроили – она чуть в глубине соснового бора, скоро открытие. Мы решили устроить такой немножко языческий праздник, и сжечь при открытии чучело. Ну, что-то среднее между масленицей и Иваном Купалой – обязательно приходите!

Олеся снова улыбнулась своей морщинистой улыбкой и погладила Костика по руке. Алла впала в уныние – судя по тому, как энергично отхлебывала гостья гадкий чай, уходить она собиралась нескоро. Мужа, может, позвать? Он-то сумеет понизить градус восторженности у навязчивой соседки – в этом плане он являл разительный контраст бесхребетной и вечно боящейся всех обидеть Алле. В кухню вошел зевающий Федор, почесывая складку на щеке.

- О, наконец-то вы все в сборе!

Олеся сунула ему руку, а когда он вяло пожал ее, привстала с табурета, обняла его и сердечно похлопала по спине. Все что она делала, в общем-то, было просто избыточным радушием, но Алла чувствовала, как от раздражения застучало в висках. С кривой улыбкой она посмотрела на соседку:

- Олеся, мы очень рады познакомиться, но у меня еще куча дел, так что…

Но Олеся снова залезла на барный стул, отхлебнула мерзкий чай и кивнула:

- Да, у нас, у семейных женщин, всегда много дел. Ведение хозяйства отнимает только времени… Даже со всей этой техникой.

- Вообще я хотела поработать, мне проект сдавать на следующей неделе.

Олеся отставила кружку и заморгала белесыми ресницами:

- Вы работаете?

- Да, я дизайнер.

- Боже... Федор, как вы могли это допустить? Вы же глава семьи.

Федор непонимающе уставился на Олесю:

- Что допустить?

- Чтобы жена работала? Вы так мало зарабатываете, что ей приходится работать? А когда родятся еще дети, как же она будет..?

Федор мгновенно разозлился:

- Вообще-то, это не ваше дело, кто сколько зарабатывает. Не хотите ли вы уже пойти домой?

- Нет, - коротко ответила Олеся и продолжила мелкими глотками пить чай.

Федор с Аллой переглянулись, и тут снова раздался входной звонок.

- О, это, наверное, Леша! - воскликнула Олеся и побежала в холл.

Растерянные Алла с мужем последовали за ней, несколько замешкавшись. Олеся по-хозяйски распахнула дверь и поприветствовала нового гостя – невысокого рыжеватого мужичонку с клочкастой редкой бородой. Он нес крошечную девочку на руках, за ним в дом просочилась целая ватага разновозрастной ребятни.

Алла, подняв брови, вовсю пялилась на странное семейство. В вертлявой, ноющей, смеющейся и беспрерывно гомонящей толпе она насчитала десять детей, мал мала меньше. Старшая девочка, русый веснушчатый подросток лет 12 сияла детской милотой, мальчик чуть помладше имел невыразительные, смазанные черты лица. У одного из средних детей видна была аномалия лица – скуловые кости уехали куда-то набок, а кончик носа плотно прижимался к верхней губе. У малышки, которой минуло от силы годик, огромный красный язык вываливался изо рта, и она пыталась время от времени запихнуть его внутрь ладошкой. Одного уха не было вовсе, а второе, недоразвитое, топорщилось жалким наростом величиной с ноготок. Алексей передал ее Олесе; слюни, не переставая, текли на ей на передничек, и она постоянно задирала головенку, пытаясь поймать взглядом лицо матери – очевидно, девочка была совсем глуха. Мальчик лет пяти мрачно глянул на Аллу, и та передернулась, увидев его оттянутый книзу глаз и складки-наросты на шее, отчего голову он держал набок. У каждого из Олесиных детей был какой-то порок развития, который усиливался от старшего возраста к младшему.

- Мои детки, - обводя рукой свое семейство, радостно произнесла Олеся. – Правда, они прелесть?

-Дда… конечно, - запинаясь, промямлила Алла.

«Господи, парад уродов какой-то» - подумала она.

Дети рассыпались по диванам и углам, столовую наполнил смех и гомон. Костик, если и заметил странности в своих гостях, ничего не сказал и начал с упоением что-то рассказывать мальчику с кривой шеей о своей новой радиоуправляемой лодке.

- Детей должно быть много, - снова улыбнулась Олеся.

«Господи, да она когда-нибудь перестанет улыбаться? У меня бы уже лицо свело!»

К Олесе подбежала девочка лет десяти, у которой вместо кистей рук были какие-то клешни, задрала матери майку и присосалась к ее груди. Алла открыла рот и захлопала глазами, но гостья, погладив дочку по голове, как ни в чем не бывало продолжила светскую беседу:

- Когда вы планируете следующего ребенка?

- Мы не планируем, - ответил за жену Федор. – Решили остановиться на одном.

В столовой стихли все звуки, и все семейство Олеси уставилось на Аллу и Федора. Сосущая молоко девочка отлепилась от матери и с изумлением посмотрела на Аллу.

- Как это? – глуповато спросил Алексей. – Всего один?

- Да, всего один, - резко ответил Федор. Ему до чертиков надоела эта слишком радушная и лезущая везде семейка, и Алла видела, что он готов взорваться.

- Это же… неправильно. Здесь все рожают много детей.

- Все? – усмехнулась Алла. – А если климакс?

- Все, – отрезала Олеся. – Когда у вас овуляция, Алла?

Вопрос прозвучал буднично, как будто речь шла о покупке бутылки молока.

Алла поперхнулась и грубо ответила:

- Когда надо. И это точно не ваше дело.

Алексей покачал головой:

- Тут нет не своих дел. Все беды – общие, все радости тоже. И у нас не принято рожать по одному ребенку.

- У кого это у вас? – взорвался Федор. – Если у вас не принято, то вот вы и рожайте! Вон, наплодили целую кунсткамеру! Кое-кому точно после первого стоило остановиться!

Алла сжала щеки ладонями – когда мужа несло, остановить было невозможно. Если бы не его вспыльчивость, возможно, она смогла бы сгладить конфликт с соседями по тому, старому дому. Гости были хоть и бесцеремонные, но так хамить точно не стоило.

Алексей долгим оценивающим взглядом посмотрел на Федора, и Алла испугалась, что сейчас завяжется драка. Но вместо этого сосед развернулся и скомандовал своему семейству:

- Пошли. Мы уходим.

Первой вышла Олеся, неся свою жутковатую малышку на руках, гуськом потянулись дети. Алексей чуть задержался в дверях, и, полуобернувшись, бросил через плечо:

- Те, кто не хотят играть по правилам, выбывают их игры.

- Чертовы уроды! – бросил вслед соседям Федор, когда хлопнула входная дверь. – Он мне что, угрожал? А, Алл?

- Господи, Федя! Давай еще здесь со всеми разругаемся! Зачем ты так, это же дети!

Федор смотрел в пол, и жена видела, что ему неловко.

(продолжение в профиле)

Вожак

– Думаешь, что они еще раз нападут?

– Нельзя исключать. Я выпалил почти все. Там два всего осталось.

– И как? Оставим их одних?

– Нет, я сам. Может, нам лучше туда перебраться? Собаки ведь не дикие. Одичавшие, но не дикие. Может и не полезут в дом. Перенесем Танюху и я побегу за помощью.

– Ты что, совсем…

– Тс-с-с… Не ори. Не пугай девок. Она умрет, если ее не заштопают.

– Я… Я не смогу отбиться от них один.

– Бежать ты все равно не сможешь, – Сашка знал о старой ране Артура. – Если повезет, то там есть какой-нибудь подвал. Переждете меня там.

– Может в палатках? – Артур осекся, поняв, что идея глупая.

– Там бойцовский пес. Он твою палатку на раз-два на части разорвет.

– Хорошо.

– Собери в рюкзак воду и тряпок на бинты. Через пять минут.

Маша вся измазалась в крови и походила на полевого хирурга. Артур посмотрел на ногу девушки. Рана оказалась не столь глубокой, но кривой овал из черных ямок источал несколько ручейков.

– Нужно перевязать, – Артур схватил бинт.

– Нет, – запротестовала Маша. – Бинты нужны ей.

Таня, кажется, немного успокоилась. Ее пустой взгляд сверлил черное небо. Под головой образовалась черная лужа. Подбородок дрожал. Она потеряла слишком много крови.

– Кх… о… лодно, – девушка вновь закашляла и скривилась от боли.

– Мы спрячемся в доме, – сказал Артур.

– Зачем? – глаза Маши расширились от ужаса. – Думаешь, что они вернутся?

– Я не знаю, Маш. Там есть стены и, может быть, подвал.

– Ей нужна помощь!

– Один из нас побежит за помощью в город.

– Но твоя нога… – она все поняла. Артуру показалось, что в ее глазах вновь появилась та самая нотка, обескуражившая его пару часов назад. Маша боялась оставаться с ним. Ей было бы гораздо спокойней, если бы побежал он, а не Саша.

– Побежит твой брат, – выдавил он.

– Вы готовы? – подошел Саша.

– Нужно подождать хоть немного, – запротестовала Маша.

– Она не доживет до рассвета, – Саша, стараясь не смотреть на девушку, указал на нее пальцем.

– Нет! Нет! Нет! Нет! Ты ведь топографический кретин! Ты не найдешь дорогу.

– Найду. Все! – Саша крикнул. – Это не обсуждается.

Он все же заставил себя посмотреть на Таню, и Артур увидел слезы в его глазах. Он подошел к девушке и нагнулся, чтобы поднять.

– Я понесу ее, – вызвался Артур. – Тебе еще долго бежать. Нельзя, чтобы ты выдохся.

– Отойди, – Саша поднял Таню и пошагал в сторону деревни.

Они шли медленно, освещая путь лучами двух фонарей. Саша за все время не произнес ни слова. Маша умоляла брата одуматься. Деревенская улица в темноте показалась особенно зловещей. Артур все время оглядывался, прислушиваясь к темноте леса.

Оказавшись в доме, они первым делом уложили Таню на полу, расстелив предварительно плед. Девушка бредила. Она постоянно что-то бормотала себе под нос. Подбородок ее дрожал – она мерзла. Маша села рядом с ней. Артур с Сашей стали шарить светом фонарей по полу в поисках крышки в подвал. Она нашлась на кухне. Артур просунул лезвие топора в щель и приподнял крышку. Луч осветил дно подвала, и всем стало ясна возможная причина опустения деревни. Помещение было заполнено водой. Саша не сдержался и сочно выругался.

– Нужны дрова. Пять минут. Я сбегаю к тем веткам, где мертвая собака, – сказал Артур.

– Давай, – кивнул Саша. – Возьми ствол.

Опомнившись, он подбежал к сумке, достал коробку с патронами и заполнил обойму.

Костер развели прямо перед домом. Сухие ветки, щедро политые жидкостью для розжига, мгновенно вспыхнули. Все вокруг залилось красноватым светом. Нужно еще больше дров, пронеслось в голове у Артура. Эти ветки перегорят так же быстро, как и занялись. Он пробежался еще раз и принес несколько толстых ветвей. На полпути назад он остановился и прислушался. Никаких звуков вокруг. Артур не знал, радоваться этому или нет.

– Продержитесь? – спросил Саша.

Артур пожал плечами.

– Саша! – послышался голос из темноты дома.

Они вошли внутрь. Маша сидела на полу рядом с Таней, развернув карту на коленях.

– Тут недалеко деревня есть. Все время по прямой. Нужно просто с этой стороны деревни выйти, – она ткнула пальцем в карту. – Километра четыре. Там должна быть связь. Вызови «скорую» и позови кого-нибудь на помощь.

Саша уставился на карту, что-то бормоча себе под нос.

– Как она? – спросил он сестру.

– Без сознания. Давай. Беги. Если делать это, то сейчас.

– Ага, – он пощелкал фонариком и схватил нож.

Артур протянул ему пистолет.

– Не… Вдруг они вернутся.

– Я все равно не умею стрелять, – беспомощно проговорил Артур.

– Учись. Я вернусь и надеру тебе зад, если с ними что-то случится, – Саша нервно усмехнулся.

– Ты это… держись.

– Ты что, прощаешься?

– Нет, я…

– Все. Удачи.

С этими словами Саша выбежал из дома.

***

Они вернулись через час после ухода Саши. Артур увидел несколько теней, мельтешащих в неровном свете пламени угасающего костра. Он стоял в дверях, сжимая рукоятку пистолета. Собаки двигались беззвучно, как настоящие охотники. Их было около двадцати. В стаю затесались как мелкие дворняги, так и довольно крупные особи.

– Они вернулись! – крикнул Артур Маше. – Держи нож наготове.

Из-за спины послышался отчаянный стон девушки. Парень вышел на крыльцо и, прицелившись в один из силуэтов, нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела разнесся по всей деревне. Несколько собак зарычали, но ни одна из них не убежала прочь, не испугалась выстрела. Артур пальнул еще раз.

Внезапно сбоку мелькнула тень. Артур слишком поздно заметил ее. Пес прыгнул и впился зубами в руку с пистолетом. Парень вскрикнул. И тут же бросились остальные собаки. Оружие упало на крыльцо и скатилось на землю. Второй пес вцепился в ногу. Вспышка боли затмила все вокруг.

На свет вышел бойцовский пес – вожак стаи. Он остановился на мгновение, приготовился к прыжку. Артур понял, что это конец. Подумал о Маше. Выходит, что и ее растерзают эти твари. Резким движением, он вырвал руку из пасти пса, оставив в той хороший кусок.

Бойцовский пес прыгнул. В последний момент Артур увернулся и оттолкнул животное. Собака приземлилась на спину, но тут же вскочила и снова набросилась. На этот раз ей удалось ухватиться за руку. Парень почувствовал, как зубы прокусывают мышцы и останавливаются, впившись в кость. Он закричал. Сзади послышался вопль Маши.

Артур упал. Собака отпустила руку и попыталась вцепиться в горло, но парень вновь оттолкнул ее. Подбежали еще несколько псов. Один из них схватил Артура за бок, второй принялся грызть голень. Огромная пасть здоровенного кавказца, появившегося у головы раскрылась. В лоб парня вонзилось с десяток острых как бритва зубов.

Внезапно рука наткнулась на рукоять пистолета. Раздался выстрел. Кавказец взвизгнул и отпустил. Следующий выстрел свалил с ног ту, что пожирала бок парня. Артур вскочил. Кровь заливала глаза. Он выстрелил под ноги наугад, но все равно попал в кого-то. Резким движением растер кровь по лбу, как раз вовремя, чтобы увидеть приближающегося вожака. Выстрел. Собака упала. Артур запрыгнул на крыльцо и попятился в дом. Еще один выстрел заставил очередную псину заскулить и отступиться, поджав хвост.

Он услышал рычание за спиной. Маша! Собака средних размеров тянула девушку за ногу. Еще одна, чуть поменьше, рвала джинсы Тани. Артур ринулся на пса. Удар ногой заставил того обернуться. Выстрел осветил помещение короткой вспышкой. Пуля раздробила череп псины. Еще одна пришлась в живот второй.

В дом уже ворвалась следующая, но ее ждала та же участь. Пуля сбила собаку с ног. На пороге появился силуэт вожака. Пес хромал, но стоял на всех четырех лапах. Из пасти доносилось угрожающее рычание. Заднюю лапу заливало кровью из раны.

Пистолет щелкнул и затвор остался сзади, обнажив кость дула.

– Черт, – пробормотал парень.

Это был конец. Теперь его точно загрызут. Его, Машу и Таню. Интересно, а Сашка успел добраться или они перехватили его по пути?

Топор! Мысль мелькнула, но Артур подумал, что это бесполезно. Что он сможет сделать с топором, если не помог даже пистолет? Ну уж нет! Он не отдаст свою жизнь просто так. Псу придется побороться за нее.

Артур вынул топор из петли сбоку на штанине. В дом ворвались еще пять псов. Ощетинившись, они ждали чего-то. Парень бросил пистолет, попав в морду одному из них.

Бойцовский пес приближался. Парень приготовился к удару. Все происходящее походило на некий гротескный театр, зрителями которого являлись собаки с одной стороны и люди – с другой.

– Давай, – прошептал он и тут же крикнул: – Давай!

Пес бросился вперед, целясь в горло противника. Удар топора отсек ему ухо и оставил дыру в шее, но это не остановило собаку. Ее зубы впились в плечо Артура. Парень выронил оружие. Грудь мгновенно залило потоком крови. Артур закричал. Боль застлала все вокруг. Казалось, весь мир сжался до небольшого участка в плече.

Пес клацнул зубами, пытаясь подобраться к горлу. Артур нащупал рану, оставленную топором в голове и проник пальцами внутрь. Зубы животного впились с новой силой. Артур завопил от боли, но не выпустил пса. Пальцы проникли еще глубже, и ему удалось ухватиться за жилу.

Шкура с черепа слезла от одного рывка. Собака заскулила от боли, но не выпустила Артура. Парень вцепился в обнаженные мышца пса. Зверь завыл и разжал челюсть. Артур тут же схватил топор и вонзил его лезвие в череп врага.

В помещении повисла тишина, изредка нарушаемая рычанием псов-наблюдателей. Никто из них не решался напасть на человека, под ногами которого валялся труп их вожака.

Артур дышал тяжело и громко. Одна из собак зарычала. Парень размахнулся и вновь воткнул лезвие топора в череп бойцовского пса.

– Давай! – крикнул он. – Кто следующий? Давай! – голос сорвался. – Ты?

Он приблизился к среднего размера псу у стены. Зверь поджал хвост и попятился к выходу.

– Или ты?

Второй пес заскулил и завилял хвостом, прижав морду к полу.

– А-а-а!

Собаки поочередно выбрались наружу и остановились у входа. Сзади зарыдала Маша. Артур хотел успокоить ее, сказать, что все закончилось, что больше ничего не будет, опасность позади, но стоило ему повернуться, как ноги подкосились. Он тяжело рухнул на пол. Маша бросилась к нему. Она что-то говорила, но уши застлала пеленп беспамятства.

Последнее, что он услышал перед тем, как погрузиться во тьму, был бесконечно долгий сигнал автомобиля.

Он закрыл глаза.

***

Кресло для инвалидов ужасно скрипело и раздражало, но Артуру не разрешали передвигаться на ногах. Сашка затолкал его в палату. Маша сидела у кровати Тани. Увидев парней, обе девушки улыбнулись.

– А вот и мы, – радостно заявил Сашка. – Как наши бешеные самки?

– Бывало и хуже, – сказала Маша.

– Бывало, да, – он поцеловал Таню и плюхнулся на кровать Маши. – К вам менты не заходили?

– Были, – прокряхтела Таня. – От меня им толку мало было.

– Они отловят их, – сказал Артур. – Или отстреляют. Слишком много собралось.

– Тебе что-нибудь за пистолет будет?

– Не знаю. Да и черт с ним. Он нам жизнь спас. Может административка будет – не больше.

– Может, просто забудем об этих чертовых собаках на время? – взмолилась Таня.

– Отличная идея, – согласился Саша.

Маша притянула кресло Артура к себе и крепко сжала руку парня. В глазах ее стояли слезы и благодарность. Парень улыбнулся.

Ванечка Тихомиров был идеальным ребенком. Он никогда не орал часами в младенчестве, вынося мозг свежеиспеченной матери; не ел песок на прогулках, не выдирал цветы и не учил девочек матерным словам в детском саду; не срывал уроков и всегда делал домашние задания в школе.

И мама щедро платила Ванечке за его удобность железобетонной уверенностью в его исключительности и гениальности. Ребенок, затем подросток и юноша продвигались родительницей по жизни с энергией локомотива, под неизменным лозунгом: «Талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами».

Методичный поиск с раннего детства гениальностей, вроде вокального, изобразительного или хореографического таланта, при всем старании, результатов не дал. Музыкального слуха скованный, неловкий и робкий ребенок не выказал, а безупречная вежливость, вдумчивость и колоссальная усидчивость творческих способностей, увы, заменить не могли. Анализ ситуации на семейном совете привел к выводу: двигать отпрыска нужно в науку. Фамильный паровоз встал на рельсы и двинулся в долгий путь.

К сожалению, роль чадо-двигателя спустя несколько лет отцу семейства наскучила. В начале он начал задерживаться на работе и резко участившихся собраниях и заседаниях, а затем и вовсе — тихо сменил место жительства, перебравшись к, легкой в совместной жизни, стройной блондинке. Матушка дезертирства отца будто и не заметила, только стала еще азартнее и самозабвеннее подталкивать сына к успеху. Запасов ее энергии хватило на то, чтобы пронести в зубах Ванечку, Ивана, Ивана Родионовича сквозь школу, университет, первый год аспирантуры и положить в уютное гнездышко лаборатории научно-исследовательского центра микробиологии и биотехнологий.

Самостоятельная жизнь после внезапной кончины матери оглушила Ивана. Оказалось, что он совершенно не умеет жить в смысле общечеловеческом. С аспирантурой пришлось временно проститься по причине тотальной неорганизованности; друзей, в гонке за знаниями, молодой ученый нажить не успел. А тщательно разрабатываемый родительницей план по подбору гениальному сыну правильной супруги рухнул, за исчезновением мозгового центра и главного двигателя проекта. Бытовые вопросы решились, мало по малу, с помощью сферы услуг, а от действий по устройству личной жизни Иван Родионович пока успешно скрывался в лоне вирусологии.

Вирусы были его настоящей страстью. Уникальные объекты на грани живого и неживого искренне восхищали лаборанта. Вдохновенно рассказывая редким случайным собеседникам о значении вирусов в эволюции всего живого, невзрачный молодой человек становился почти симпатичным. Однако, к его великому разочарованию, собеседники (и собеседницы), поняв, что разговоров на другие темы Иван Родионович поддерживать категорически не умеет, тихо ускользали из его жизни.

Спустя год жизни в режиме отшельника, Ванечка заскучал. Платные услуги профессионалок, несмотря на пользу для мужского здоровья, оставляли в нем чувство гадливости и вины; друзья для высокоинтеллектуального общения не торопились появляться из ниоткуда; перспектив в продвижении по карьерной лестнице не наблюдалось. Банально хотелось интересной работы, признания и бескорыстной, готовой к самопожертвованию, спутницы жизни, которая займет опустевший пост мамы в обустройстве всего, кроме науки…

Спасаясь от скуки, Иван Родионович планировал возвращение в аспирантуру из академического отпуска, понемногу обустраивал в подвале дома собственную лабораторию. Где же еще он будет совершать свои эпохальные открытия, куда станет робко стучать будущая супруга, приглашая знаменитого мужа к ужину?

*

Сентябрь

Тихая, размеренная жизнь с неторопливым обустройством гнезда для великих открытий резко изменилась в один момент. Висящего на поручне в переполненной маршрутке Ивана вывел из терпеливо-рассеянного состояния восторженный писк. Две девчушки, которым посчастливилось ехать в относительном комфорте на сидячих местах, довольно громко щебетали, азартно тыкая пальчиками в смартфон.

— А-а-а-а! Мимиметр несите новый! Какая лапонька… Это они у него дома живут?

— Да, прикинь! У него их штук двадцать, каждую неделю выкладывает видео. Та-акие хорошенькие — просто жуть!

— А что едят? Они не вампиры? Не кусаются?

— Неа. Он их фруктами и медом кормит. Говорит, что очередь уже на год вперед — все хотят таких милашек. Я хочу у мамки с папкой выпросить. Скажу, что я тоже на Тубчике заведу с ними канал, буду зарабатывать. Знаешь, какие там просмотры? Капец просто!

«Не вампиры… фруктами и медом… Стоп, это же про…»

Иван выискал глазом небольшую брешь в сумках-рукавах и уловил момент, когда экран не закрывал белокурый локон, подкрашенный ядовито-розовым.

«Так и есть. Не живется же людям спокойно. Котики-пёсики уже не в моде, экзотику подавай. Можно смело спорить, что ни один не поинтересовался, чем может грозить такое соседство. Нашли домашнего питомца - банк и фабрику вирусов в одном флаконе…» От брюзжащего внутреннего монолога отвлекла необходимость проявить изворотливость, чтобы не проехать остановку.

Не без труда «родившись» из переполненного микроавтобуса, Иван выпрямил, наконец, спину, привыкшую за 40 минут к затейливому изгибу, и зашагал в сторону дома.

*

А девочка-то не преувеличивала… Ютуб щедро вывалил на запрос о содержании дома летучих мышей и крыланов нескончаемую ленту. Рукокрылые неумолимо вытеснили енотов, ежей, лис, волков, сов и уверенно собирали миллионы просмотров по всему миру и тысячи восторженных комментариев.

«Вот и отличная возможность получить, наконец, заслуженное признание. Эти миллионы зрителей на руках будут готовы носить того, кто вовремя предупредит их об опасности подобных питомцев!»

Неделя ушла на подготовку. Пришлось найти, купить и освоить видеоредактор, штатив и стильную доску с маркерами, зарегистрировать канал, разобраться с настройками, подготовить материал для первого видео.

Фильм получился великолепным: история зоонозных заболеваний, новейшие данные, убедительные доказательства, ссылки на самые авторитетные источники, проникновенное обращение к зрителям… Недрогнувшей рукой кликнув по кнопкам «открытый доступ», «ОК», «сохранить», Иван закрыл вкладку. Сегодня он будет отдыхать, а завтра после работы терпеливо ответит на все многочисленные благодарности и вопросы. Нужно взять пару дней за свой счет, чтобы все успеть.

*

Работалось даже с большим подъемом, чем обычно. Душу грело ощущение проснувшегося знаменитым человека. Младшую лаборантку, принесшую краски и реактивы, Иван одарил легкой, благосклонной улыбкой, покровительственно похлопал по руке в голубой печатке и профессорски-вальяжно прогудел: «Благодарю, Светочка… Весьма кстати, дружочек, весьма». Удивленно приподнявшихся и замерших в таком положении бровок Светочки предпочел не заметить.

Путь домой, занятый планированием новой жизни, прошел намного увлекательнее обычного. С достоинством, не торопясь, размеренно ступая, как и полагается человеку, занятого заботами о здоровье всего человечества, Иван Родионович преодолел путь до дома. Деловито-небрежно заглянул в почтовый ящик, негромко и немелодично напев под нос: «От Севильи до Гренады… в тихом сумраке ночей…»

Все так же неторопливо принял душ, облачился (первый раз в жизни) в добротный шлафрок, пошитый соседкой-швеей по заказу мамы к его дню рождения, последнему перед ее внезапной смертью. Для полноты картины отчаянно не хватало негромко повелеть горничной подавать ужин в столовую. Поколебался немного и вынес тарелку с мясом и картошкой, бутылку вина и бокал на веранду. Сегодня побеждало, не торопившееся уходить, лето и можно было позволить себе поужинать за круглым фамильным столом, посматривая на старые сливы и яблони за окном.

Наконец, завершив невероятно сладкую прелюдию к открытию высоты, на которую вознес его собственный острый ум, Иван Родионович устроился за столом в библиотеке — поправился про себя: в кабинете! — , включил ноутбук, запустил браузер, кликнул по сохраненной закладке и откинулся в ожидании на спинку кресла. Открывшаяся глазу катастрофа заставила мужчину резко выпрямиться и непонимающе уставиться в монитор. Плод недельной работы принес… 2 просмотра и один комментарий: «Вот ты нудный, чувак!»

Подрагивающими руками удалил вопиюще непочтительный комментарий, почти пробежал по периметру комнаты и замер у окна, морщась, хмурясь и с силой растирая пальцами лоб. Припомнил содержание внимательно просмотренных обучающих видео и успокоил себя: «Канал новый, алгоритм еще не знает, кому предлагать фильм. Ерунда, для человека с интеллектом подчинить себе эту неповоротливую машину ничего не стоит».

Почти 4 часа методичного написания все новых комментариев, каждый из которых был грамотной аннотацией к его фильму и приглашением на канал, под бесконечными видео с опасными питомцами принесли обильные плоды. Гнилые и горькие, надо признать. Невежественные и грубые люди высмеивали его внешность и манеру говорить, топтали его работу, посмотрев всего по несколько минут и ничего не усвоив…

*

Надрался Ванечка той ночью вульгарно, в хлам и дрова. Взятые за свой счет дни пригодились самым неожиданным образом. Выспавшись до раннего вечера и усмирив головную боль таблетками и променадом по саду, он удалил очередные гадости под своим драгоценным детищем и закрыл возможность комментировать фильм и видеть его оценки.

Впав в глубочайшую мизантропию, едва удержался от уничтожения всего, что приготовил для ведения своего канала. Собственно, и от удаления самого канала его удержали только мстительные мысли. «Вот пожалеют они еще все, когда гром грянет. Тогда можно будет каждого ткнуть носом в этот фильм и дату его публикации».

*

Октябрь

С того дня жизнь Ивана Родионовича стала другой. Ставший со всеми желчным и язвительным по любому поводу, молодой мужчина мрачно и методично перечитывал всю доступную литературу и публикации, внимательно мониторил все новости, раздраженно, но прилежно, вел записи о количестве и статистике каналов и блогов, рассказывающих о новомодном увлечении. Он ждал.

От спроса на модных питомцев захлебнулись все немногочисленные официальные заводчики, несмотря на взлетевшие цены. А спрос всё нарастал. Сперва тоненькими, затем всё быстрее набирающими силу, темными ручейками рынок стал пополняться дикими животными, поставляемыми во все страны мира контрабандистами. И, наконец, хрупкая плотина остатков здравого смысла рухнула под человеческими жадностью, необразованностью и нетерпеливостью. Поклонникам природы зверьки доставлялись живыми, любителям эпатировать окружающих своими гастрономическими изысками -- в виде сушеных и вяленых закусок, полуфабрикатов для приготовления экзотических блюд.

С учетом того, что серьезных эпидемий гриппа А не было 3 года (при уже выверенной статистикой их нормальной периодичности в 2-3 года), наступающий осеннее-зимний рай для вируса не просто настораживал. Человек не только начал все чаще вторгаться в места обитания полезных, в сущности, и даже необходимых экосистеме, летающих зверьков, вся вина которых была в особенной настройке их иммунной системы. Именно благодаря уникальному иммунитету рукокрылые стали адским котлом, выводящим и сохраняющим самые убийственные, для всего остального живого мира, вирусы. И человек поселил эти маленькие вирусные бомбы в своих домах, рядом со своими детьми, ради глупой моды…

Инфантильная обида Ивана на весь мир постепенно рассосалась перед жутким зрелищем: человечество уверенно и упорно лезло в пасть идеального шторма. Научное руководство центра обещало подумать и что-нибудь решить, но, из ревности к выскочке-лаборанту без ученой степени, делать это не торопилось. Как одержимый, он строчил письма во все инстанции на русском и английском, но бюрократическая громадина просто не умела поворачиваться быстро.

Ванечка почти перестал спать. Свободное время он проводил за торопливо набросанными графиками и таблицами. Самые большие опасения вызывали два вида фруктоядных летучих мышей, у которых еще в 2012 и 13 годах был выделен вирус гриппа типа А, того самого, что подарил человечеству «испанку» и свиной грипп. Штамм был признан не опасным для возникновения пандемии. Но это было справедливым только при одном условии: что человек не будет слишком часто встречаться с природным резервуаром нового штамма. И, тем более, не заразит мышку-носителя обычным, уже надежно поселившимся в человеческой популяции, гриппом. Иначе никто не в силах предсказать, что именно сварит маленький летающий реактор в своем тельце из двух, обменявшихся генным материалом, родственных вирусов, с одним из которых человек еще не сталкивался.

На новые залпы писем, во все институты и всем именитым вирусологам, уже приходилось отдавать часть ночного отдыха. Каждую партию своей писанины Иван сопровождал кривоватой улыбкой. Почти со стопроцентной вероятностью от них отмахнутся, посчитав бредом душевнобольного. Если бы не накрывшая его, теперь казавшаяся смешной и глупой жажда немедленной известности и признания, он бы тоже не узнал о новом опасности.

Напоследок написал еще пару сотен комментариев под роликами на Ютубе, даже не читая ответы на них. Благодарностей и умных вопросов ждать не приходилось. Ничего, кроме уже выполненного, сделать было нельзя. Оставалось ждать и надеяться.

*

Ноябрь

Впервые, после своего расследования, услышав надрывный кашель в маршрутке, Иван укомплектовался масками, перчатками и антисептиком в угрожающих количествах, стойко проигнорировав недоумевающий взгляд фармацевта в аптечном магазине.

Сезон гриппа начался. Всегда обидный отпуск в ноябре, как самому необремененному семьей работнику, в этом году порадовал. Болеть совсем не хотелось. Заблаговременно пройденная вакцинация стопроцентной гарантии не давала из-за большой изменчивости вируса. Поберечься не мешало.

Чтобы отвлечься от мрачного ожидания новостей, сделал в библиотеке-кабинете перестановку, повозился в лаборатории и сел поиграть в диссертацию. Коль уж тема для исследования свалилась на голову сама. Набросал варианты тем для статей, список источников, которые предстояло изучить дополнительно. На фоне постоянно бубнил негромко новостной канал. Участившиеся вспышки гриппа всплывали в сообщениях с удручающей регулярностью.

В конце первой отпускной недели случился обнадеживающий звоночек. Пришел ответ на его письмо от бывшего соотечественника, уже много лет жившего и преподававшего в Америке. Профессор был согласен с выводами лаборанта. Иван невесело, но все же улыбнулся.

«Что ж… уже не плохо. А то так и самому недолго засомневаться в собственной вменяемости…»

*

Январь

— Не, не получится…

— Блиииин… Договаривались же!

— Чё я сделаю-то? Мать сказала: выйду из дома — прощай, нормальная днюха. Давай у меня поснимаем. Родаки к тётке собрались, это часов на пять. Успеем.

— Так за пять часов и к Вадику успеем…

— Бабка Маня пасти будет, сдаст матери обязательно.

—Ладно, наберешь, когда твои свалят.

*

— Да блин! Ты можешь не кашлять 10 минут?! Давай еще раз. Виноградину выбери покрупнее.

— Не будет она больше есть. Ей спать днем полагается.

— Закончим и отоспится. Давай еще раз.

— Фух... На этом мы с Фионой с вами прощаемся, зайки мои! Не забывайте подписываться, ставить пальчики вверх и звонить в колокольчик! Пока-а-аа-а!

— Нормально. Давай еще крупно вас сниму. Щечка к щечке и воздушный поцелуй… Хорошо. А, нет, подожди. У тебя стрелка размазалась. Давай поправлю и еще раз, так же.

Две головки — черная, с короткой ассиметричной стрижкой и рыжая, вся в буйных локонах — склонились к небольшому дисплею.

— Ну вот, теперь все круто. Сегодня смонтирую и скину.

— Спасибки, зая! Пошли чай пить.

*

Родители в небольшой прихожей, снимая верхнюю одежду и обувь, привычно лавировали между друг другом и объемными сумками.

— О! А чего это ты в боевой раскраске? У бабы Мани узнаю, выходила или нет. Не дай…

— Да не выходила я никуда! Ритка приходила, снимала нас с Фионкой.

— Вот она тебе спасибо-то скажет, если заразилась. Бацилла ты моя ходячая.

— Она сказала, что гриппом никогда не болеет.

— Ну-ну… Пошли на кухню, мы тебе пироги от тёти Наташи привезли. Чаю хоть попьешь, блогерша сопливая.

— Ну, ма-аам…

***

«Отлично. Не было у бабы забот… Дернули же меня черти повестись на уговоры. Лучше бы колечко какое-нибудь на Новый Год подарил.

«Папочка, хочу! Папочка, купи»… Ну? Купил страхомордину эту, теперь сам, лох, еще и дерьмо за ней возишь. Пока хозяюшка по клубам с подружками рассекает и ноготочки бережет. Хорошо хоть хватило ума подешевле найти…

Да не пищи ты, и так башка раскалывается третий день! Кому бы спихнуть тебя, уёбище тропическое!»

Мужчина глянул на настенные часы, раздраженно вытряхнул из переноски на свежую подстилку маленькое существо, выглядевшее гибридом левретки и раскладушки...

*

Март

— Да, маму же твою, Михалыч! Уже не только пожрать — покурить не успеваем.

Синхронно хлопнули двери, фельдшер, не успев окончательно опуститься на сиденье, сунул голову в кабину:

— Что?

— Угадай с одного раза, — врач откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

— Да ладно! Шутишь? Опять головная боль, рвота? Что в лесу сдохло-то, от чего прорвало всех, как под копирку, а? Пятый подряд!

— Не знаю, Сань… Но что-то точно там сдохло, похоже.

— Хочу капризного хроника, для разнообразия, — Саня коротко хохотнул, сунул руки в рукава, как в муфту, нахохлился и тоже прикрыл глаза...

***

— Мам, не ходила бы ты к тёть Вере, а?

— В честь чего бы это? Ты прекрасно знаешь, что это традиция, со школы. Это не меняется и не обсуждается.

— По телевизору говорят: снова вспышка гриппа…

— Мало ли, что там говорят. Все, мне некогда!

Женщина вздохнула, глядя вслед выпорхнувшей в дверь поджарой, элегантной Зинаиде Аркадьевне.

«Ладно, что с ней поделать. Радоваться надо, что не на лавочке, в халате сидючи, с соседками кости прохожим моет. Мне бы до ее лет дожить в такой форме и с таким энтузиазмом»...

***

— Чего ты там бурчишь опять? Приехали погреться и расслабиться, называется.

— Нехорошо мне что-то… Голова раскалывается и глаза сейчас лопнут, кажется.

— Это тебя жаба душит. Ты бы рад был, чтобы мы никуда, кроме дачи маменьки твоей, нос не высовывали. Весь день раком в огороде, морда комарами искусанная, зато денежки целы. Неужели нельзя, как нормальным людям, отдохнуть раз в год по-человечески? Всех денег не соберешь, а море - это для здоровья полез… Толя… Толя!!! Помогите, кто-нибудь! Врач нужен! Нам нужен врач! — крепкая, как гриб-боровик, женщина заметалась по теплому песку, одной рукой придерживая широкополую шляпу, второй страхуя мощный бюст от выхода в открытый космос из хлипкого, но очень модного, купальника...

*

Апрель

«Оп-па…»,— Иван насторожился, добавил звук и даже наклонился вперед, будто примагничиваясь к экрану. Низкий, грудной голос ведущей только добавлял тревожности в озвучиваемый ей текст.

Новости были плохими. Очень плохими.

Уже спавшая было, гриппозная волна снова начала подниматься, круто, угрожающе. Это уже было неправильно. Но еще неправильнее было то, что повторно заболевали и те, кто болел в начале эпидемии. И уже совсем ни к чёрту - частота, с которой, в конце острого периода, у больных проявлялись симптомы, уж слишком похожие на энцефалит.

Выходные мужчина провел у ноутбука. Искал, читал, смотрел, фиксировал все упоминания о странностях этого гриппозного сезона.

К концу месяца необычный грипп стал новостью номер один. Слишком много заболевших и осложнений. Было очевидно, что источников распостранения заражения несколько. Как бы еще и не в каждом источнике был свой, доморощенный штамм. В России преобладал, как осложнение, энцефалит; в Испании - миокардиты, в Китае - пневмония, в Америке - инсульты у молодых и спортивных…

*

Май

Последний месяц весны никого не порадовал.

Погода, солнечная и жаркая выше всех норм, помочь придавить вирус не смогла. Официально объявленная, наконец, пандемия нового зоонозного гриппа позволила странам закрывать границы и вводить карантины.

*

Июнь

Наигравшийся непривычной забавой — карантином — мир начал сходить с ума. Правительства, одно за другим, переставали вводить хоть какие-то ограничения. Просто не хватило бы силовиков, чтобы заставить все население соблюдать новые правила.

Невзирая на границы и континенты, население разделилось на три лагеря. Первые дисциплинированно дичали, ограничивая контакты, носили маски и респираторы, мыли руки и всё, что можно было помыть. Вторые — делали всё ровно наоборот, веря в профилактическую силу оптимизма, свободы личности и вольного иммунитета. Третьи — заклинали и лечили новый вирус шапочками из фольги и противовирусными амулетами, молитвами и камланием, чесноком, спиртом, мочой, настоянной на молодых огурцах и сушеными под полной луной козьими «орешками».

*

Июль

Цифры на счетчике заболевших и умерших сменялись с нарастающей, день ото дня, скоростью. Не осталось ни одного общественного здания, которое не использовалось бы под больницу. Все, что могло использоваться, как крематорий, только так и использовалось.

Грипп можно было бы лечить и даже с хорошим прогнозом. Если бы больных было меньше. Если бы хоть часть их была легче. Если бы только хватало на всех сразу коек, лекарств, а самое главное - врачей…

*

Август

Интернет для населения отключили. Но было уже поздно: фанатики всех мастей объединились и устроили международную акцию неповиновения. Громили закрывшиеся магазины, рестораны, ночные клубы, перекрывали дорогу скорым и спасателям, и так уже немногочисленным. На улицы, в помощь полиции и медикам, вышла армия.

К удивлению персонажей с особенно незамутненным сознанием, введенный режим ЧП не стал освобождением от кредитов, налогов и коммунальных платежей. Комендантский час, конфискация личного транспорта граждан и привлечение самих граждан к работам по ликвидации последствий беспорядков, склонили население изучать законы своих стран вместо развлекательных роликов от доморощенных гуру и проповедников.

К концу месяца ряды активно недовольных (и просто активных) сильно поредели естественным образом. Протестующие «против всего плохого» и мародеры банально вымирали, прихватывая с собой семьи и соседей. Смертность от гриппа летучих мышей, уже официально получившего это название, достигла 40 процентов и продолжала расти.

*

Сентябрь

Корона «испанского» гриппа, как самой массовой пандемии за всю историю человечества, покачнулась и упала.

Большие города затихли. Многоэтажные человейники стали грандиозными склепами нового века. Ресурсов и времени хоронить мертвецов уже не было. Здания просто консервировали, закрывали окна, заваривали подъездные двери, чтобы не допустить в них диких животных и бездомных людей.

Население самостоятельно или с помощью властей, начало концентрироваться в небольших пригородных и сельских поселках, изолированных микрорайонах. Научно-исследовательские институты и центры, работающие над созданием и производством вакцин, охранялись строже правительственных объектов.

*

Октябрь

Иван Родионович откинулся на спинку кресла, покрутил головой, повел плечами, помял рукой шею и прикрыл глаза. Устал… Как же он устал. Нужно поспать, хотя бы пять часов кряду.

Мог ли год назад он, наивный и жаждущий признания своего аналитического дара, предположить, что через год будет руководить собственной лабораторией, да еще и из, оборудованного за счет государственного финансирования, по последнему слову, домашнего филиала?

Бог с ней, карьерой, куда эпичнее было стать очевидцем очередного бутылочного горла эволюции для человечества. Кто, в здравом уме, мог предвидеть впадение человека двадцать первого века в средневековое мракобесие?

Что же, вирусы вновь внесли свои ценные коррективы в эволюцию вида, слишком расплодившегося, слишком сильно раскачивающего точно выверенное и уравновешенное общежитие, построенное природой для всех видов.

Треть популяции уже в лучшем из миров. Какую-то часть мы еще потеряем, но, в целом, у человечества неплохие шансы восстановиться. Возможно, даже в улучшенном варианте.

Природа использовала остроумный способ: будь заболевание позрелищнее, с выпадающими волосами и зубами, отслаивающейся кожей и массивными кровотечениями, никого даже не пришлось бы уговаривать соблюдать дистанцию и носить маску. Скорее убивали бы за вакцину вне очереди. А так: отбор-то, в итоге, идет по уровню интеллекта, наличию критического мышления, склонности думать не только о себе. Может получиться неплохо. Очень неплохо...

На конкурс от сообщества CreepyStory, июль.

P.S.

Сижу, дописываю финал. На фоне документалки крутятся. Заглядываю в поисковик за погодой и лента предлагает мне вот это: "У летучих мышей в Великобритании выявили новый коронавирус".

И вот тут мне стало совсем не по себе... Фантазировать в этом направлении расхотелось. Не буду больше, пожалуй.

Дождь лил как из ведра. Даже хуже. Впечатление было, будто брандспойт для разгона демонстраций во всю дурь лупил в морду грузовика. Василий в сотый раз пожалел, что оставил относительно уютный трак-стоп и выехал прямо на адрес. План был прост — переночевать на парковке непосредстенно на месте, чтобы утром сразу разгрузиться. И все бы было хорошо — каких-то сто миль по пустынному ночному шоссе, если бы не эта гроза. И не просто себе гроза — самая настоящая буря. За все годы, которые Василий отпедалил по необьятным просторам Соединенных Штатов и провинций Канады, он не мог припомнить такой заварухи. Машина, плетущаяся едва-ли сорок километров в час, словно врезалась в стену дождя, мощным потоком бьющего из низко нависшей тьмы наверху. Вода заливала лобовое. Дворники, хоть и на максимуме, все равно не справлялись. Света фар хватало метров на десять. Если бы не следующие одна за другой блики молний, Василий почти не видел бы дороги. Они, как фотофспышки, кусками высвечивали сюрреалистическую картину: деревья, качающиеся будто в неистовом шаманском танце, под беспощадными порывами ветра. Узкая лента дороги, уходящая в непроглядную тьму. Поток, словно кипящей от ударов тяжелых капель, воды, закрывающий асфальт и разметку белой пеленой...

«Какого хрена?! Какого же хрена я не остался там?!» - тихо повторял про себя Василий, чувствуюя как страх все больше расползается по телу, вызывая нервный озноб и засталяя крепче держаться за руль. Ветер кидал машину из стороны в сторону, и Ему с трудом давалось удерживать грузовик на своей полосе. Благо, ни встречных, ни попутных машин не было. «Ну конечно, кто ж в такую погоду сунется на дорогу — думал он — Все по домам сидят. Один я тут, как баран... Еще и в Пенсильвании, блин!» Особенностью штата Пенсильвания является то, что, за исключением нескольких крупных магистралей, так называемых «интерстэйтов», остальная инфраструктура представляет собой сеть узких двухполосных шоссе. Они беспорядочно вьются по лесистым холмам и долинам, соединяя между собой мелкие провинциальные городки. С точки зрения дальнобойщика — весьма неудобная система. С грузовиком негде толком ни припарковаться, или развернуться. Да и по весу некоторые дороги закрыты, и мосты низкие встречаются. В общем, сплошной головняк для тракиста.

Вот и сейчас, по мере того, как его надежда таки добраться до места назначения все больше улетучивалась, Василий понимал, что у него билет в один конец. Узкая полоса шоссе извивалась змеей, то вдруг круто взбираясь на холм, то, через парочку поворотов, резко спускаясь в долину. Обочины нет. Сразу за краем асфальта – заросший травой полуметровый кювет и непроглядная стена леса. Остановить грузовик прямо посреди дороги – не выход. Поэтому Василий продолжал медленно продираться скозь непогоду. Других вариантов не оставалось. Он еще успел подумать: «Интересно, инженеры испытывали эту колымагу в таких жестких погодных?», как вдруг двигатель натужно заревел на повышенных оборотах, как будто потерял передачу. Потом, закашлявшись, снова вернулся в рабочий режим, чтобы через секунду снова улететь за четыре тысячи РПМ. На приборной панели засветился красный кружок с восклицательным знаком, а стрелка тахометра заметалась, словно выписывая кардиограмму.

«Твою-ж то мать...!!!» - Василий вложил в ругательство все свое отчаяние и тревогу. Теперь надо остановиться как можно скорее. Но где, блин, где?! Вокруг лишь узкое шоссе, плотно обступленное лесом, нещадно терзаемым бурей. Хорошо еще хоть под уклон. Василий включил нейтралку, позволяя машине катиться накатом, сам, тем временем, высматривая место хоть мало-мальски подходящее, чтобы припарковать грузовик. Свет фар светил неровно, то тускнея, то снова набирая силу, и это был пипец какой нехороший признак.

Вдруг, за очередным поворотом, впереди замерцал огонек, едва различимый за стеной дождя. Похоже дом. И точно, через сотню метров справа от дороги показался дом. Характерный такой для Пенсильвании, или Массачуссетса, с остроконечной крышей, каменный дом со здоровенным амбаром и двором, как будто выпрыгнувший из XVIII века. Таких немало разбросано по холмам отсюда и до самого Нью Йорка. Места там как раз хватало, чтобы припарковать грузовик. Почти стопроцентная вероятность наличия оружия у хозяев, делало их беспокойство очень плохой идеей, но у Василия не было другого выхода. Более-менее приемлемо запарковав свой трак, все также чихающий и не держащий оборотов, он накинул дождевик и вышел обьясняться с владельцами дома. Ливень все не утихал. Подгоняемый его мокрыми шлепками, Василий двинулся на свет, то и дело ступая в лужи. В освещении вспышек молний, каменный дом мог бы показаться зловещим, как замок Дракулы, или резиденция Франкенштейна, но Василий был слишком занят своими проблемами, чтобы обратить на это внимание.

При ближайшем рассмотрении, свет, которй он заметил с дороги, был светом керосиновой лампы в окне первого этажа. «Электричества нет. Видно буря оборвала провода» - подумал Василий, стучась в дверь. Хозяин открыл сразу, будто стоял прямо за дверями. Видимо слышал, как трак паркуется перед домом. Василий, на своем ломанном английском с жестким акцентом, рассыпался в извинениях, стараясь обьяснить ситуацию, но хозяин жестом пригласил его войти. Ну, понятно. Никому не охота разбираться под проливным дождём и грохотом грома. Василий шагнул в дверной проем, как через портал в другую вселенную. Внутри дома горел камин и пахло таким уютным приятным запахом, как у бабушки в далеком детстве. Шум грозы казался далеким и таким не страшным. Ну, конечно — полметровые каменные стены. По убранству комнаты, наш Вася сразу понял, что имеет дело с богатыми людьми, любителями антиквариата. Интерьер был выдержан «под старину». Все было просто и со вкусом, как сейчас модно. Старинный шифоньер из массивного дерева, такой же массивный обеденный стол. У противоположной стены – буфет с антикварным фарфором. На полах — ручной работы ковры из натуральной шерсти. У камина — медвежья шкура и два деревянных кресла с подушками. Картину довершало колесо от телеги, цепями подвешенное к потолку вместо люстры. Однако. Василий даже предположить не брался, сколько по нашим временам стоит такое убранство. Стянув капюшон дождевика, он еще раз сбивчиво поведал о неисправном грузовике и необходимости припарковаться хотя бы до утра. Хозяин выслушал его со странной грустной улыбкой. Затем, сказав что-то вроде: «конечно же, не можем мы отказать в пристанище путнику, застигнутому в пути непогодой», жестом пригласил его пройти и взялся помогать снять оранжевый дождевик. Вася хотел было возразить, что просил лишь разрешение на парковку, и вполне может переночевать в траке, в котором есть спалка, но не решился перечить. Повесив его дождевик на вешалку у камина в виде оленьих рогов, Хозяин позвал его к столу, толкуя о том, что они, де, как раз собирались ужинать. «Ужинать? В два часа ночи?» - мелькнуло в голове у Василия. Что-то здесь не сходилось. Тем более, он был наслышан о не очень-то гостеприимных американцах, которые, максимум, предложат кофе... Эти смутные подозрения вызвали у него легкую тревогу. Он отодвинул тяжелый дубовый стул и сел за стол, недоумевая.

В этот момент со второго этажа по лестнице спустилась жена хозяина усадьбы. Это была невысокая, стройная женщина лет тридцати. Её можно было назвать даже красивой, хотя на усталом лице не было ни тени косметики. Но Василия поразило другое, из-за чего у него в груди что-то нервно сжалось от нехороших предчувствий. То, как была одета хозяйка, было очень странно. На ней было прямое черное платье до пят, с длинными рукавами. Очень старомодное. Таких уже сто лет никто не носит. Сверху на платье был одет черный же, с оборочками, передник. Картину довершал белый кружевной воротник, и такой же платок, приколотый к волосам убранными в буклю на затылке. Можно было бы сказать, что она загримирована, как какая-нибудь актриса для исторического фильма, но в свете керосиновой лампы, которую она держала в левой руке, она выглядела точно, как привидение. Черная Женщина, да и только. Василию стало реально жутко. Подойдя к столу, хозяйка взглянула сначала на мужа, а потом поприветствовала гостя кивком с усталой улыбкой. Было в её взгляде что-то такое, отчего вся тревога Василия сразу улетучилась. Там не было ни тени угрозы или злобы, только простая усталая покорность судьбе. Такая грустная стоическая готовность принять все, что только ниспошлет коварный рок. Василий успокоился, и подумал про себя, что эти люди либо жестко повернуты на старине, чтобы даже дома ходить в такой одежде, либо... Ну точно же, точно! Они амиши! Тут у Василия картинка сложилась. Мы же в Пенсильвании! Тут их пруд пруди. Принадлежность хозяев к данному религиозному течению, сразу ставила все на свои места — и старомодную одежду, и обстановку дома, и неожиданное гостеприимство. Тем временем, хозяйка разложила на столе прибры и принесла кастрюлю с жаркое и кувшин домашнего вина. Прежде чем приступить к трапезе, они тихо склонили головы в короткой благодарственной молитве, что еще больше укрепило нашего Васю в его догадке.

Ужин прошел практически в тишине. Хозяин только проронил пару фраз про грозу, про неурожай, и что корова в эту весну не понесла. При этом, он выражался на каком-то дремучем диалекте, и Василий едва мог понять смысл его фраз. Он просто мычал что-то несуразное в ответ, чтобы не показаться невежливым. Внезапно сверху, со второго этажа, раздался детский плач. Хозяева переглянулись и женщина поспешно ушла. Через минуту сверху послышалась какая-то возня и её тихий голос. После чего плач затих. Закончив ужин, Василий поблагодарил хозяина за гостеприимство, и попытался обьянить ещё раз, что у него в траке есть спальник и он совсем не хочет их беспокоить, и переночует там. Хозяин дома выслушал его с отсутствующим взглядом. Было неясно понял ли он хоть слово. Он просто встал, взяв со стола лампу, и жестом пригласил Василия следовать за собой. Ситуация становилась сюрреалистично неловкой. Оставаться за столом, в полной темноте, было нелепо. Тем более нелепым и к тому-же бестактным было бы просто встать и выйти на двор к машине, игнорируя приглашение. Волей-неволей, Василий последовал за мужчиной по коридору вглубь дома. Тот привел его в небольшую комнату. Типа гостевую спальню. Комната была выдержана в том же стиле, что и остальной дом: пол из толстенных, грубо тесанных досок, устланых домотканными дорожками из натуральной шерсти. Узкая массивная односпальная кровать. На стене какая-то шкура. То ли оленя, то ли медведя. У другой стены — тот самый мойдодыр, как в стихах Чуковского. Эмалированная емкость с латунным краником на тяжелой дубовой тумбе. Василий затруднялся определить насколько старинная это вещь. Только если раньше он предпологал природу такого убранства в прихоти богачей, теперь он был склонен считать, что это всё вполне могло достаться им по наследству. Хозяин дома поставил лампу на прикроватный столик и приглашающим жестом призвал гостя распологаться. Потом пожелав спокойной ночи тихо вышел, прикрыв за собою дверь, оставив Василия с тем неловким чувством, которое испытывает всякий, оказавшись в жилище незнакомых людей.

Впрочем нет. Было нечто еще. Какая-то смутная тревога, неясный страх. Как-будто что-то вот-вот должно случиться. Слишком уж непривычным было все происходящее. Граничащее с безумием, в своей непонятности и непредсказуемости. Словно черезчур ясный но странный сон в стиле арт-хаус. А может он заснул за рулем, и все это ему только снится, пока его грузовик катится по инерции? Василий постоял минуту прислушиваясь. По его нутру разливалась волна мутного иррационального страха. «Почему я здесь? Что они задумали? Похитить меня? Схватить спящим, заковать в подвале? Выпить мою кровь? Разрезать на куски и съесть?» То, как легко он оказался один в комнате, дома у посторонних загадочных людей, воевало с его житейским опытом, заставляя искать подвох. Мысль о том, что просто добрые самаритяне пустили на ночь путника, застигнутого бурей, казалось слишком простой. Слишком очевидной, чтобы так просто её принять. И Василий продолжал напрягать весь свой слух, стараясь уловить хотя бы шорох с той стороны двери.

Но в доме царила тишина. Лишь снаружи, время от времени, продолжали доноситься раскаты грома. Делать нечего. Василию пришлось успокоить себя и отмести все эти подозрения. Вздохнув и пожав плечами, он снял верхнюю одежду, настроил будильник в смартфоне на пять утра и забрался под одеяло. Подушка пахла свежестью и тем еле уловимым запахом, который напомнил далекое детство, домик бабушки в деревне, открытое в звёздную летнюю ночь окно... Неожиданно для себя, Василий быстро погрузился в глубокий сон.

Где-то около четырех часов ночи его разбудили легкие шаги, и к нему под одеяло скользнуло нежное женское тело. Женщина прильнула к нему, подрагивая от возбуждения. Василий замер от такой неожиданности, ощущая на своей щеке её горячее дыхание. Она прижималась к нему всё крепче, закинув на него бедро и гладя рукой по его груди. Василий не был ни святошей, ни лицемером. Мог бы он воспользоваться такой ситуацией в других обстоятельствах? Он и сам не знал. Но сейчас, в контексте всего происходящего летней ночью, во время грозы, в странном чужом доме – это был перебор. Весь его предыдущий жизненный опыт никак не помогал Василию разобраться и найти приемлемый выбор. Его сознание отказывалось принять, что это происходит с ним здесь и сейчас. Это было безумие, бред на яву, сон шизофреника. Он схватил жещину за запястье и быстро зашептал: «No, no, no! I can't do it! I can't do it, please! I'm really sorry, but no!..” В охватившей его панике, Василий мог ждать чего угодно: что она закричит, зарыдает, завоет как ведьма, или зарычит как какой-нибудь оборотень. Или сейчас распахнется дверь, и в комнату ворвется её муж с ружьем наперевес. Вместо этого женщина на секунду замерла, а потом покорно встала и тихо вышла. Больше ничего. Василий сел на кровати, стараясь не дышать и мучительно вслушивался в тишину за стенами его комнаты. Но всё, что он мог слышать – это стук собственного сердца. Прошло какое-то время. Может минута, может полчаса. Тут запиликал будильник в смартфоне. Словно вспоров невидимую пелену ватной тишины. Испытывая чувтсво облегчения, Василий быстро оделся и, стараясь создавать как можно меньше шума, пошел на выход. Он вышел за дверь, на встречу тихому раннему летнему утру, как будто выскользнув из муторного липкого кошмара. Светало. От ночной грозы не осталось и следа. На посветлевшем небе были лишь легкие перистые облака. Прозрачный воздух пах кристальной свежестью. Василий прошел до грузовика, впитывая окружающее умиротворение. И всё, что случилось с ним этой ночью, стало казаться чем-то нереальным, неким помутнением, ночным кошмаром. Его сознание отказывалось принять этот опыт, как действительно пережитые события. Отгоняя недобрые предчувствия, Василий завел трак. Тот завелся абсолютно без проблем. Двигатель заработал ровно. Неисправности этой ночи будто растворились, испугавшись утренней свежести. Вася перевел дух, окончательно прощаясь с ночным наваждением, но потом его взгляд упал на дом. Он все еще стоял там: большой каменный дом, с остроконечной крышей, в окружении раскидистых деревьев. Внезапно, Василий поймал себя на желании отблагодарить этих людей. Всё же, несмотря ни на что, они реально ему помогли в трудную минуту, неважно что там за непонятка потом случилась. И он был им благодарен. Идея созрела быстро: у них ведь есть ребенок, а он возит с собой купленного по случаю плюшевого медвежонка. Не долго думая, он схватил игрушку и направился ко входной двери. Внутри дома все ещё царила тишина. Василий разместил розового медведя на каминной полке, и, прошептав “thank you, guys” возвратился к грузовику.Остальная часть пути прошла без каких-либо происшествий. Городок, в котором находился его пункт назначения, неожиданно скоро показался из-за поворота. Оказалось, Василий не доехал ночью всего каких-то пару миль. Он без труда отыскал адрес и подкатил задним ходом фуру к грузовым воротам. Все было как обычно, как всегда на сотнях грузов, которые Василий принял и доставил на своем веку. Пока трейлер разгружали, он разговорился с менеджером, принимавшим груз.

- Слушай, ну и гроза была этой ночью! Настоящая буря! Я уже семь лет езжу — ни разу такой не встречал... - он осекся видя удивленный взгляд американца.

- Какая гроза? Не было никакой грозы...

- Как же не было?! Шторм был просто ужасный! У меня машина начала глохнуть. Думал сломаюсь, не доеду.

- Да не было никакой грозы! Я прогноз погоды регулярно проверяю. Вот, посмотри. -

Менеджер протянул ему смартфон. Таблица на экране ясно давала понять, что ни прошлой ночью, ни всю предыдущую неделю никаких гроз в округе не было.

- Но как же... Говорю тебе, в такой ливень попал – с траком проблемы начались. Чуть посреди трассы не встал. Хорошо ещё - там у вас, при въезде в город, за холмом, дом есть. Люди дали трак поставить, переночевать пустили...

- Нет там никакого дома за холмом,- менеджер смотрел на него с недоумением,- От моста через речку город и начинается. А до этого места миль двадцать никакого жилья. Лес один.

- Но как же... - только и смог произнести Василий, изменившись в лице.

Видя, как он побледнел, менеджер еще спрашивал в порядке ли он, предлагал воды, но Василий уже не слушал. Он машинально забрал подписанные накладные, запер фуру и вернулся в кабину. Внутри него как-будто лопнула какая-то нить. В голове, подобно заевшей пластинке крутилась одна лишь мысль. Снова и снова: «Но как же... Но как же...»

Василий ехал медленно. Нарочно очень медленно. До конца оттягивая тот момент, когда станет очевидным, что в его реальности произошел критичекий сбой. Он до последнего надеялся, он хотел верить, что все будет хорошо, и это все ему лишь показалось, это лишь глупое наваждение, которое рассеется с минуты на минуту. Но всем своим существом он уже чувтвовал ту волну жути, которая подымалась изнутри, словно прилив, не оставляя ему места для отступления...

Вот и тот самый поворот. Рыча от натуги, грузовик медленно вполз по дуге на ту сторону холма. Дом был там. Старинный каменный дом, с остроконечной крышей. Стропила обвалились внутрь, обугленные балки торчали тут и там над зазубринами обветшавших заброшеных стен. Оконные проемы пустыми глазницами уставились в никуда. Вместо двери — пролом, сквозь который внутри виднелись кучи обломков, заросшие сорняком. Это место было заброшено. Очень давно. Много лет назад. Василий остановил трак чуть ли не посреди полосы и подошёл. На покрытом грязью дворе остались отпечатки его шин. Он был здесь ночью. Этого не оспорить. Не зная, не понимая, что делать дальше, усталой походкой старика, Василий направился к пролому. Внутри царило запустение и беспорядок. На потемневших стенах зияли раны осыпавшейся штукатурки с ребрами шпалер. Беспощадное время и дожди сделали свое дело. Целым оставался лишь камин. Василий оцепенел. С покрытой мхом каминной полки, бессмыслеными стекляными глазами, на Василия смотрел розовый медвеженок. Дальше он ничего не помнил.

Шериф и его помошник проводили взглядом санитаров, уводящих пациента внутрь клиники. Толпа любопытных, привлеченная их приездом, быстро рассасывалась.

– Как думаете, сэр, это оно? В этот раз ведь совсем по другому?

Шериф снял шляпу и промокнул вспотевший лоб платком. Потом задумчиво уставился на восьмиконечную кокарду.

- Да, я думаю это оно. Проклятое поместье МакФирсона!!! Все десять лет, пока я здесь шериф, прошу мэра снести эти гребанные развалины. Раскатать его бульдозерами к чертям собачьим! Так нет же. «Земли поместья отошли национальному парку. Они вне нашей юрисдикции...» А у нас там труп находят каждые несколько лет...-- шериф злобно сплюнул себе под ноги.

- То есть, вы хотите сказать, что трупов было больше?...- помошник как-то странно посмотрел на шерифа,- Я просто в вашем округе не так давно. Прошлый раз, по телу с поместья МакФирсона работал Ларсон. Он потом перевелся в другой округ, помните?

- Мутное это дело, Джефф.-- шериф глянул на часы. – А пошли-ка поедим.

Они уселись за самый дальний столик в бургерной у Мо, подальше от лишних ушей. Как только официантка ушла, приняв заказ, шериф наклонился к помошнику через стол и быстро заговорил негромким голосом:

- Да, очень мутное это дело. Ты старайся держаться подальше от этого дерьма. И упаси тебя Бог шататься по этим развалинам! Там трупы находят регулярно раз в несколько лет. Каждый раз в середине Июля. Моя семья пострадала от этого. Мой дед был шерифом. Он считал это дело рук серийного убийцы. Дед решил подкараулить его, ведь время каждый раз одно и тоже. Наутро, его обугленное тело нашли среди развалин. Ни следов, ни зацепок. Делом даже занималось ФБР. В итоге закрыли и отправили в архив. А я вот что тебе скажу, Джефф, не маньяк это. Это проклятье! Чертовщина. Ад на земле. – он ткнул пальцем в грудь опешившему помошнику, – И не вздумай смеяться! Я собирал записи.

Все началось больше века назад. Тогда в поместье жил молодой МакФирсон со своей женой и ребенком. Как-то ночью, в середине июля, разразилась страшная гроза. Молния ударила в дом. Начался пожар. МакФирсоны так и не проснулись. Задохнулись во сне. Утром люди нашли на пожарище их тела. Одно только было странно: останки жены МакФирсона были не на месте хозяйской спальни, где оставался муж и ребенок. Она была в гостевой, в постели с кем-то четвертым. Опознать кто это был или определить как он попал в дом так и не получилось. Тогда ДНК тестов не было. В городе пошли разговоры. Даже дошло до скандала, когда священник отказался хоронить миссис МакФирсон в фамильном склепе вместе с супругом. Её семье пришлось вмешаться и забрать тело. А через несколько лет это началось. Среди развалин, на месте гостевой спальни находили обугленные до неузнаваемости трупы. Когда поднимался шум, все затихало на года три — четыре. А потом по новой. Мой дед отнесся к расследованию очень серьезно. Тогда, как раз, в криминалистике появилось понятие о серийных убийцах, и он считал что это дело рук одного из них. Его обгорелое тело нашли наутро. То, что останки принадлежит ему, определили только по оплавленному значку. Но все это тянется слишком долго, чтобы быть делом рук одного человека. Мой отец считал, что это дело рук тайного общества, в котором состоят члены городского совета. Поэтому он собрал семью и вывез нас в Филадельфию. Подальше отсюда. Но времена изменились. С тех пор этот город превратился в сраную провинциальную дыру. Здесь больше нет никаких сливок общества. А трупы в поместье Мак Фирсона по прежнему появляются.

Шериф хотел было ударить по столу кулаком, но сдержался. Вместо этого он схватил помошника за рукав. В его глазах светилось яростное злорадство.

– Но теперь, Джефф, теперь у нас есть шанс разобраться в этом дерьме! Теперь у нас есть парень, который пережил ночь в этих проклятых развалинах. Уж он то нам расскажет, что за срань там творится. Так что послушай меня, Джефф: возьми Ларри и Госса и организуйте там, в клинике, круглосуточное дежурство. Глаз с него не сводите! Ни днем, ни ночью. Пока доктора его не оклемают от нервного срыва, и он не расскажет все, что с ним случилось!

На конкурс крипи стори "это ужасное лето"

Он подкрадывается к моей комнате практически каждую ночь вот уже много лет. Он примерно 1.8 м ростом. Он очень старый — ему, по крайней мере, семьдесят лет. Он всегда укутан кучей одежд, поэтому сложно предположить его вес или телосложение. Если быть честным до конца, я вообще не уверен, что он мужчина. Я думаю, это просто местоимение, которое удобно использовать. Он никогда не заходил в мою комнату — в этом я уверен. Он пытался. В основном он просто стоит за порогом моей комнаты, на площадке, прижавшись к стеклам моих двойных дверей. Он может попасть напрямую на площадку по внешней лестнице. В прошлом месяце я попытался убрать эту лестницу. Той ночью он не пришел. На следующее утро я нашел искромсанное и раздавленное тело моей кошки в почтовом ящике на первом этаже. Остаток того дня я провел восстанавливая лестницу.

Раньше у меня не было штор, которые бы закрывали мои двойные стеклянные двери. Когда он пришел ночью в первый раз, я мог видеть его в полный рост. Нижняя половина его лица была прижата к стеклу. Плотный капюшон закрывал его глаза. Его рот открылся, и он начал облизывать стекло по небольшому кругу, в то время как его морщинистые руки терлись о дверь, создавая ужасный скрипящий звук. Я тут же закричал. Пока я шарил в поисках телефона, чтобы вызвать полицию, он хлопнул кистью по двери, развернулся и перепрыгнул перила. Когда прибыла полиция, я описал все, что произошло, и сказал, куда он ушел. Все это произошло примерно в час ночи, с тех пор он каждый раз приходил в это время.

Площадка перед моей комнатой примерно на высоте трех этажей над землей, ниже находится отвесная скала с видом на поле. Конечно, большинство людей выживет при падении, они не обойдутся без серьезных травм. Вы могли бы подумать, что старик сломал себе ноги и не смог двигаться. У основания площадки полиция нашла два глубоких отпечатка обуви, предположительно в том месте, куда он упал. От этих отпечатков шел четкий след, который уходил в высокую траву. Неглубокие, чередующиеся то правый то левый, с широким шагом следы вели по тропе. Он ударился о землю и побежал. Возможно, получил травму.

Полиция следовала по тропе в лес, к краю моих владений. Углубившись в лес на 15 метров, они нашли небольшой самодельный лагерь. Там была коричневая палатка, небольшой костер и куча мертвых грызунов. Один из них был насажен на вертел над костром. Я сказал полиции, что не хотел бы видеть этот лагерь на моей земле и вскоре его снесли.

С тех пор, практически каждый день, около часа ночи он приходит ко мне. Он убегает, когда я вызываю полицию. Я купил дробовик, чтобы быть готовым защитить себя. Я сидел, ожидая. Я делал так несколько раз, и когда я был наготове, он не приходил. Не приходил, пока я не засыпал. Если это происходило, то я просыпался от скрипящего звука трения кожи о стекло. Он удостоверяется, что я все еще здесь, а потом убегает. Если я пытаюсь помешать ему забираться ко мне, на следующее утро я нахожу какую-то вещь сломанной — когда я убрал лестницу, он убил мою кошку. В ином случае, он всегда снаружи. Стоит на площадке, прижавшись к стеклу. Я купил шторы и повесил их над дверьми. Я больше никогда не выхожу туда, и никогда не раскрываю шторы. Я знаю, что он там, только потому, что слышу этот ужасный скрипящий звук.

Я пытался съехать. Пытался продать дом и покинуть это место. На следующее утро после того, как я поместил объявление о продаже, я нашел небольшую записку, нацарапанную на бересте, подброшенную в мой почтовый ящик. На ней я увидел личные данные каждого члена моей семьи. Я тут же убрал объявление о продаже.

Каждый раз, когда я уезжаю больше, чем на день, я возвращаюсь и вижу разбитые стекла, растоптанные растения и разрытую землю во дворе. Однажды, после недельного отпуска, я приехал домой, и увидел на плите сковороду с моими пожаренными золотыми рыбками. Полиция пыталась увезти меня оттуда. Я не думаю, что смогу рассказать им о записке. Я практически полностью уверен, что произойдет что-то плохое , если я съеду.

После того раза с лестницей он стал смелее. Он был в доме в то время, когда и я находился в доме, и я думаю, что он теперь всегда где-то рядом, а не только ночью. Порой я мельком вижу его. Тогда я сразу же бегу в свою спальню. Я слышал, как он шарился в замке. Я клянусь, я слышал, как обе двери одновременно дребезжали. Он хочет попасть внутрь.

Я думаю, что я в безопасности, пока что. У меня есть дробовик, если он попытается напасть. Я знаю, что он пробрался в дом, но я уверен, что он никогда не попадет в мою комнату. Я замуровался внутри, видишь ли. Последний раз я выходил из дома, когда чинил лестницу снаружи. С тех пор я замуровал дверь в мою спальню, и наружу я могу попасть только через стеклянные двери на площадке. Рано или поздно мне придется выйти, и я знаю, что он будет ждать меня. Если же нет, то мне останется только молиться за мою семью.