CreepyStory

Он побежал по дорожке сразу, едва услышал крик.

По той дорожке, что шла от ворот через весь двор и упиралась в невысокое крыльцо дома.

Он как раз обрезал розы - щёлк-щёлк-щёлк! – щёлкали садовые ножницы. Большие, хорошо заточенные садовые ножницы, и тут-то он и услышал детский крик и так и побежал – с ножницами в руках. А по крику он понял, что дело нешуточное. Слишком много боли и ужаса слышалось в этом громком детском крике.

И пока он бежал по мощёной тротуарной плиткой дорожке, он словно становился с каждым шагом меньше и меньше и вновь превращался в маленького напуганного мальчика, которому не исполнилось ещё и десяти лет и каким он когда-то был. И воспоминания, от которых он безуспешно пытался избавиться все эти долгие годы, с неодолимой силой накатывали на него. А ведь он уж было решил, что они никогда не вернуться – не придут, чтобы напомнить о давних, похороненных в его памяти, событиях. Тех событиях, что оставили ему неизлечимое заикание и несколько фобий, побороть которые он был бессилен.

Но невзирая на всё это, на крыльце он собрался, вспомнил, что теперь он не мальчик, а крепкий, почти сорокалетний мужчина и он потянул на себя дверную ручку и вступил внутрь.

В доме стояла тишина. Такая, какой не должно быть в доме, если в нём собрались поиграть дети. Только еле слышно работал мотор холодильника, а больше не было слышно ни единого звука. С кухни аппетитно пахло свежей выпечкой. В комнатах царил полумрак из-за того, что дети задёрнули шторы на окнах и устроили себе таинственное освещение, чтобы интереснее было играть в прятки.

- Эй! – неуверенно позвал он хоть кого-нибудь, но никто, конечно, не отозвался.

И он осторожными шагами двинулся в первую комнату, а в руке он сжимал, сам того не замечая, большие острые садовые ножницы.

Мальчик лежал ничком посреди комнаты, и его невозможно было не заметить. Он склонился над ребёнком и только тогда понял, что крови не было видно потому, что её быстро впитывал ворс ковра, и сам ковёр был тёмно-красного цвета. Он перевернул мальчика на спину и увидел, что горло у того перерезано, и мальчик мёртв, и что с такой раной он никак не мог бы кричать так громко и отвлечь его от обрезки роз.

Он поднялся на ноги. Следовало найти ещё двоих. Он надеялся, что, хотя бы, один из двух уцелел, и что его не нашёл тот, кто искал детей до него. Дети играли в прятки и следовало их найти.

Губы шевельнулись. Позабытые слова пришли ему на ум:

- Раз, два, три, четыре, пять – иду искать!

И он стал переходить из комнаты в комнату, держа садовые ножницы перед собой и внимательно осматривая все места, где мог бы притаиться ребёнок. Кроме того, он ждал, что каждую секунду может наткнуться на того - другого.

Того, кто уже успел здесь побывать.

Везде был одинаковый полумрак и тишина. Дом выглядел нежилым, внезапно оставленным жильцами, как те корабли, что попадались иной раз мореходам и о встрече с которыми складывали легенды. Только запах выпечки придавал некоторый уют, а в слабых лучах солнца вся обстановка комнат выглядела угрожающей. За каждой дверью, за каждым поворотом, казалось, скрывалась невидимая угроза. Но он планомерно обходил весь дом, и хоть чувствовал, как мелкая дрожь сотрясает его тело, продолжал крепко сжимать в руке садовые ножницы, выставив их прямо перед собой.

Потом он нашёл девочку.

Она, видно, пряталась под кроватью, но кто-то нашёл её и там, вытащил наполовину, и нанёс рану прямо в грудь. Он предполагал, чем был нанесён этот смертельный удар. Он хорошо представлял себе это орудие – нож с длинным, немного искривлённым лезвием, которым одинаково удобно и колоть и резать. И сейчас, глядя на мёртвую девочку, подумал, как же ей должно было быть страшно в те последние секунды, когда весёлая игра внезапно превратилась в кровавую бойню.

Оставался ещё один игрок в прятки, и он ещё лелеял слабую надежду, что до него не добрались, и он найдёт его живым и спасёт, но едва он, всё так же осторожно, вошёл в следующую комнату, как эта надежда тут же рухнула.

Он увидел, что на невысоком журнальном столике с полированной столешницей была установлена детская голова. Она стояла так, чтобы каждый вошедший в комнату сразу же мог её заметить и встретиться взглядом с мёртвыми, широко распахнутыми голубыми глазами.

Ребёнок прятался за большим мягким креслом. Убийца вытащил его оттуда ровно настолько, насколько ему потребовалось, чтобы удобно, одним взмахом, отрезать голову. Голову он установил на столике, а обезглавленное тело оставил валяться за массивной спинкой кресла.

Теперь игра была кончена.

Он всех нашёл, но предстояло сделать ещё одну попытку и постараться найти того, кто проделал всё это с детьми.

Он оглянулся по сторонам. Потом, быстрыми шагами вернулся в зал. Почти всю стену занимал большой, изготовленный на заказ шкаф-купе. От пола до потолка возвышались зеркальные двери и отражали в себе всю комнату. Он подошёл к шкафу и несколько мгновений разглядывал собственное отражение. Из зеркала на него смотрел высокий мужчина. Страх искажал черты его лица. Одежда перепачкана кровью. Ножницы в руке направлены вперёд, как изготовленный для атаки меч.

Он смотрел на дверки и видел, что одна из них прикрыта не совсем плотно – маленький, незначительный зазор, и от этого у неё был такой вид, будто её кто-то совсем недавно отворял.

Он помедлил ещё совсем немного, прежде чем у него вышло справиться со своим страхом, а потом рывком откатил дверку и сразу же стал тыкать ножницами в тёмную пасть шкафа. Но внутри не было ничего, кроме полок с бельём и развешанных на плечиках одежды.

Но он всё же полностью обследовал шкаф, пока не убедился окончательно в тщетности своих поисков.

Потом он позвонил в «скорую помощь» и ещё переходил от одного мёртвого ребёнка к другому. Прикасался к ним, напрасно стараясь уловить хоть какие-нибудь признаки жизни, пока наконец не выпачкал в крови и руки, и одежду и даже большие острые садовые ножницы, которые по-прежнему не выпускал из рук.

Через некоторое время он вышел на крыльцо, сел на ступеньку и принялся ждать, пока кто-нибудь появится.

Так его и застала приехавшая полиция: плачущего, измазанного кровью, держащего садовые ножницы, с которых на ступеньку скатывались иногда тёмно-красные капли.

***

В кабинете сидели двое. Каждый за своим столом. Столы располагались так, что сидящие за ними оказывались друг напротив друга, и между столами ещё оставался промежуток, в котором стоял стул, и на этот стул можно было усадить человека и начать по очереди задавать ему вопросы, и человеку, чтобы на них отвечать, всё время приходилось бы поворачивать голову то влево, то вправо и чувствовать себя при этом довольно неуютно.

Когда за окном стало темнеть, ни один из сидевших в этом кабинете и не подумал подняться и подойти к выключателю. Вместо этого они зажгли на своих столах настольные лампы, и теперь эти двое сидели в жёлтых конусах рассеянного света в темноте кабинета.

Каждый в собственном конусе.

Один спросил:

- Он что – не мог сочинить историю попроще, или он на самом деле сумасшедший?

Второй коротко ответил:

- Признан вполне вменяемым.

Первый хмыкнул и сказал:

- Да, вменяемый человек убил троих детей, старшему из которых не исполнилось ещё и девяти лет безо всякого видимого мотива.

- Может, они плохо себя вели? – спросил второй.

Оба человека, обсуждая детали тех дел, которыми им приходилось заниматься по роду своей службы, довольно часто позволяли себе отпускать шуточки. Это вошло у них в привычку. Это была своего рода защита, ограждающая их от тех страшных подробностей, с которыми им так часто доводилось сталкиваться.

- Послушаю ещё, - сказал первый.

Он включил воспроизведение аудиофайла. Аудиофайл носил название «Рассказ «Садовника». «Садовник» - именно так было принято называть подозреваемого в неофициальной обстановке, когда не требовалось озвучивать его настоящие имя и фамилию.

В тёмном кабинете раздался голос мужчины. Казалось, что в помещении появился третий человек и его просто не видно – затерялся среди тех теней, что залегли то тут, то там и теперь, незримый, рассказывает свою историю усталым голосом, время от времени заикаясь на первых слогах слов.

«В детстве я любил играть в прятки. Эта игра нравилась мне, пожалуй, больше других. Мне одинаково нравилось и искать, и прятаться самому. У меня очень хорошо выходило прятаться. Помню, спрячешься где-нибудь, а водящий проходит так близко, что до него вполне можно дотронуться рукой. И ты стоишь, знаешь, что он тебя не видит, но чувствуешь – опасность рядом, и от этого дрожь пробирает, но ты боишься пошелохнуться и сдерживаешь себя, чтобы вдруг не выскочить и не побежать раньше времени.

А когда водил я, то отыскивал всех довольно быстро. Мне кажется, что тут играло роль моё умение прятаться – я довольно хорошо представлял себе те места, в которых можно было укрыться. И ещё я был немножко психологом: ставил себя на место других игроков и прикидывал, где бы спрятался я, если б, допустим, я был не я, а Петя, там, или Маша…

И я никогда не жульничал: не считал быстрее, чем требовалось по правилам и не делал вид, что вижу спрятавшегося, хотя на самом деле никого не видел, понимаете? Не говорил: «А-а, я тебя вижу!», чтобы заставить того обманом покинуть укрытие.

И мне было девять лет и два месяца, когда мы играли в прятки в доме у соседей. Кроме меня было ещё два мальчика и одна девочка. Сестра одного из мальчиков. И была моя очередь прятаться, и я спрятался в месте, которое заранее уже себе присмотрел. За шторой. Прятаться за шторой – особое умение. Из-под штор часто заметна обувь, кроме того шторы из многих материалов просвечивают под лучами солнца, а самое главное – нужно прятаться так, чтобы у водящего, при взгляде на штору, создавалось твёрдое убеждение, что за ней невозможно незаметно притаиться. То есть водящий смотрит на штору, видит, что за ней спрятаться нельзя, и даже не задумывается проверять, а проходит мимо.

И вот я стоял за шторой почти в полной уверенности, что водящий начнёт заглядывать под кровать, под стол, в шкаф, но и не подумает посмотреть за шторой. В комнате было достаточно других мест и одно из них было шкаф.

Трёхстворчатый старый шкаф коричневого цвета, который называли шифоньер. За одной дверцей, я знал, были полки, с лежащим на них бельём, а две другие прикрывали отделение для одежды. К одной из этих дверок снаружи крепилось зеркало.

И вот пока я стоял и слушал, как водящий ведёт счёт и уверял себя, что ему меня не найти, я заметил, что дверка с зеркалом внезапно медленно отворилась. Я видел это смутно, сквозь штору, но всё же мог разобрать. Поначалу я подумал, что дверка почему-то открылась сама собой, но тут из шкафа выступила тёмная фигура.

Я мог различить лишь её очертания безо всяких подробностей, но видел, что фигура человеческая, и что человек этот гораздо выше детей, а кроме нас в доме никого не было. Все взрослые были на работе, а у нас шли каникулы, вот мы и собрались поиграть в прятки. Человек вышел из шкафа согнувшись, потом распрямился, поворачиваясь в разные стороны, видимо, осматриваясь.

Я затаил дыхание. Я знал, что кроме нас, детей, в доме просто не могло никого быть и, конечно, появление этого человека, да ещё из шкафа, здорово меня напугало. В голову тут же полезли все эти детские страшилки про чудовищ, живущих в шкафах и под кроватями. Знаете, все эти страхи, от которых мы избавляемся с возрастом, но в детстве они для многих из нас кажутся реальными.

И я стоял за шторой, и старался стать совсем незаметным, и слушал счёт водящего и наблюдал, как неизвестный оглянулся по сторонам, а затем принялся заглядывать под кровать и во все те места, в которых можно спрятаться во время игры. И он прошёл совсем близко от меня. Я не мог, повторяю, его как следует разглядеть. Я даже не понял мужчина это или женщина, только видел, что он одет в какой-то чёрный балахон и волосы у него, похоже, длинные. И этот человек прошёл совсем рядом от шторы, за которой я стоял, но не стал за неё заглядывать.

Как я уже говорил – я очень хорошо умел прятаться.

Потом я увидел, что человек направился к выходу из комнаты. Он вышел, и тут как раз раздались слова водящего: «…Четыре, пять – иду искать! Кто не спрятался – я не виноват!» И потом там случилось что-то, что я понял по какой-то начавшейся возне, но, в общем, всё происходило довольно тихо.

Я немного выглянул из-за шторы. Дверка шкафа, на которую снаружи было приделано зеркало, оставалась полуоткрытой, и она замерла в таком положении, что в зеркале можно было увидеть отражение части соседней комнаты. И вдруг я увидел, что в зеркале отразился тот человек. Это заняло всего секунду – отражение появилось и сразу пропало, человек просто прошёл. Но я успел разглядеть его и запомнить навсегда.

Это был высокий мужчина. Действительно в чёрном балахоне и действительно с волосами до плеч. Волосы были седыми. Они висели космами и покачивались, когда мужчина двигался. Ещё у него были борода и усы, тоже седые, а мужчина выглядел старым – морщины глубоко прорезали его лицо. Из-под густых бровей внимательно смотрели пронзительные чёрные глаза.

В руке старик держал нож.

И у меня достало сил продолжать стоять за шторой и ничем не выдать своего присутствия до тех самых пор, пока этот старик не вернулся к шкафу, не вошёл в него и не затворил за собой дверцу.

Потом я выбрался, обнаружил, что мои товарищи по игре все мертвы и побежал искать взрослых. Найдя их, я долго не мог вымолвить ни слова, а лишь плакал и трясся, а когда вновь обрёл дар речи, то выяснилось, что я начал заикаться.

Впрочем, вы сами это, верно, заметили.

Надо ли говорить, что этого старика так и не нашли, шкаф оказался пуст, а мои родители долго боялись, как бы я не тронулся умом. Но я вполне пережил всё это и остался в здравом уме.

Что же до того старика из шкафа, то образ его запечатлелся в моей памяти на всю жизнь. Обдумывая случившееся, я пришёл к выводу, что это был человек. Человек из плоти и крови, а не какое-то потустороннее существо. Ведь вся эта нечисть – вампиры и прочая, не отражаются в зеркалах. Я кое-что читал на эту тему, да потом забросил, стараясь вообще выкинуть всё это из головы. Так вот, я думаю, что старик тот был живым человеком, а внутри него сидело нечто, что заставляло его совершать все эти убийства – водило его рукой. И это «нечто» наделило старика способностью перемещаться через порталы.

Таким порталом в тот раз являлся шкаф.

Этого старика я называл про себя Ловчим.

Помните такую книжку «Над пропастью во ржи»? Так в ней этот парень, Холден, говорит будто бы он хотел быть ловцом и ловить детей, которые играют во ржи на краю пропасти, и вот он бы их ловил, чтобы они не свалились вниз. Книжка по-английски так и называется – «Ловец во ржи». И я подумал, что этот старик тоже ловец и тоже ловит детей, только он вовсе не собирается их ни от чего спасать.

Наоборот.

Он такой анти-ловец, и я назвал его Ловчим, чтобы отличать.

Вот и в этот раз он приходил принять участие в игре в прятки…»

На этом месте один из двух, находящихся в кабинете, отключил запись.

- Интересная байка, - проговорил второй. – А ты видел дело по тем убийствам?

- Да, - ответил первый. – Четыре тома. Знаешь, чем всё закончилось тогда, тридцать лет назад?

- Убийцу так и не нашли?

- Да. Но это ещё не всё. Дело закончилось тем, что сняли с должности тогдашнего начальника УВД, сечёшь?

Второй помолчал, а затем проговорил:

- А нынешний начальник УВД останется на своём месте. Потому, что убийца взят на месте преступления с поличным, и доказательств против него вполне достаточно.

- Да, - сказал первый. – Кстати, я осмотрел тогда кусты роз – их действительно обрезали.

- То есть он обрезал розы, а тут-то его и накрыло, и Садовник решил продолжить это дело с детьми…

После паузы он добавил:

- Тогда, тридцать лет назад…

- Мы ничего не докажем, - быстро сказал первый.

- Но – десятилетний мальчик? Подумай сам: десятилетний пацан хладнокровно убил своих сверстников, придумал какого-то Ловчего… В голове не укладывается – в таком возрасте!

- Да, - сказал первый. – Никто и подумать не мог. Орудие убийства тогда так и не нашли. Но, повторяю – мы уже ничего не докажем. Но тот случай сыграет, конечно, свою роль. Это будет та соломинка, что переломила спину верблюду, и даже если будут какие-нибудь сомнения, то мужик всё равно получит на всю катушку. И так уже в городе подписи собирают за возвращение смертной казни.

Оба ещё немного помолчали. За окном совсем стемнело. Первый поднялся из-за стола и зажёг верхний свет.

- Пора, - сказал он. – Моя пузатенькая ждёт не дождётся меня домой.

Второй улыбнулся и сказал:

- Я бы не стал называть твою жену пузатенькой.

- А кто тут говорит о жене? – сказал первый. – Ждёт не дождётся меня моя пузатенькая бутылочка с коньячком. Ох как ждёт!

Они принялись одеваться. Первый открыл дверку шкафа, вынул оттуда куртку, потом просунул внутрь голову и позвал завывающим голосом:

- Ловчи-и-й, выходи-и-и!

Оба рассмеялись, выключили свет и вышли в длинный коридор, освещённый холодным светом люминесцентных ламп.

Закрыли дверь кабинета, заперли её на замок, поставили оттиск печати на пластилине и разошлись по домам.

***

Горная цепь, протянувшаяся на две тысячи километров, в этих краях сходила на нет. Горы становились всё ниже и ниже и вот уже совсем исчезали, и дальше – до самого горизонта, тянулась бесконечная тундра. Большую часть года земля пряталась под слоем снега, а термометр показывал минусовые температуры.

Одна-единственная дорога вела к посёлку. Дорога была совершенно прямая, так как ей не встречались препятствия, которые приходилось бы огибать. И нужно было только следить, чтобы дорогу не занесло снегом.

Он уже десять лет жил в этом посёлке. Вернее, в том учреждении, что в этом посёлке находилось, но отгораживалось от всего остального мира высоким, прочным забором.

Он прожил здесь десять лет – в камере на двух человек. Он жил в камере и работал в другой – шил рукавицы, и когда он шёл из жилой камеры в рабочую, ему надевали наручники. Жизнь шла по распорядку, и хотя короткие свидания иногда позволялись, его никто не навещал.

Он прожил здесь десять лет, без надежды когда-нибудь выйти на волю за периметр учреждения. За эти десять лет он сменил двух сокамерников, а сам продолжал жить по распорядку и не умер и даже ни разу не заболел.

На одиннадцатый год его перевели в другую камеру к новому сокамернику. Штатный психолог учреждения решил, что эти двое заключённых вполне могут существовать вместе в тесном, замкнутым пространстве без того, чтобы вцепиться друг другу зубами в глотку.

Когда он увидел своего нового сожителя, то первым делом подумал, что сошёл с ума – на него смотрел старик с седыми волосами и бородой и лицо его он очень хорошо знал.

Это был Ловчий.

Выработанная годами нахождения под круглосуточным наблюдением привычка не выдавать свои чувства пришла ему на помощь, и на его лице не отразилось никаких эмоций. Дня два он разбирался в своих ощущениях и в конце концов пришёл к выводу, что умом он не тронулся, что это действительно был Ловчий, и что теперь он делит с ним одну тюремную камеру.

Ловчий же вёл себя естественно. Он вёл себя так, как и полагается вести себя заключённому.

Но он думал о Ловчем постоянно, и разговаривал с ним, и старательно делал вид, что не узнал его. И ночью он прислушивался к мерному дыханию своего соседа, и думал, что судьбы послала ему уже третью встречу с этим существом, и что уж, конечно, это не может быть простым совпадением.

В итоге он пришёл к выводу, что третьего раза ему не пережить, и только подивился, сколько судьбе потребовалось усилий, чтобы свести их здесь, и что всё могло разрешиться гораздо раньше – когда ему не было ещё и десяти лет, и следовало только отдёрнуть занавеску, а не проводить его через все эти испытания, чтобы в конце концов зарезать его в тюремной камере на краю света.

Одно его успокаивало – нож тут спрятать было невозможно, но он тут же возражал себе, что существу, обладающему сверхъестественными способностями, такая мелочь, как тюремный режим не может послужить помехой в исполнении задуманного им дела.

И они разговаривали обо всякой всячине не касаясь главного, и он вдруг заметил, что заикание его совершенно прошло, и теперь речь его лилась гладко и ладно. И ещё он знал, что ему рано или поздно придётся заговорить о прятках потому, что уж очень его донимало любопытство, которого он не ощущал очень давно.

Но первым заговорил о деле Ловчий.

- Интересно, - сказал он однажды. – Интересно, каков процент невиновных среди приговорённых к пожизненному сроку заключения?

- Не знаю, - ответил он.

Тогда старик приблизил к нему своё иссечённое морщинами лицо и, криво усмехнувшись, сказал:

- Ну ты-то точно сидишь ни за что.

И добавил:

- Мы же оба это знаем, не так ли?

***

Страх перед Ловчим у него пропал почти сразу.

Осталось лишь любопытство и завораживающее чувство новизны, разрывающее круг раз и навсегда заведённого распорядка, по которому он бегал всё время, проведённое в тюрьме.

Ловчий рассказал ему, что знал сам, и рассказал, как много лет назад он сидел в одиночной камере, ожидая уже известного приговора, и только гадая как именно этот приговор будет приведён в исполнение и в какую часть головы – в затылок или в лоб – выпустит свою пулю исполнитель.

Но потом внезапно исполнение смертных приговоров отменили, Ловчего отвезли далеко на Север и поселили здесь, в тюрьме для осуждённых на пожизненное заключение.

И в одну из ночей к нему постучалось ЭТО.

- Понимаешь, - рассказывал ему Ловчий, - всех подробностей и обстоятельств я сам не знаю. Я словно видел сны, и из их обрывков и фрагментов потихоньку складывалась общая картина.

И он рассказал, как когда-то давно, так давно, что даже климат и география на Земле были не такими как сейчас, ЭТО жило рядом с людьми. И не просто жило, но каким-то образом – советами или указаниями нужного пути - помогало людям выживать.

И за все приносимые блага ЭТО требовало от людей немного. Оно требовало небольшой, но регулярной дани – нескольких никчёмных детских жизней время от времени.

Поначалу люди блюли этот взаимовыгодный договор, но однажды они нашли способ, как победить ЭТО. Обманом и хитростью, и теми знаниями, что они успели приобрести и которые давно утрачены, они заманили ЭТО в ловушку и при помощи особого ритуала сумели запечатать его глубоко под землёй. А затем покинули эти места навсегда.

И ЭТО долгие годы томилось под ледяным панцирем вечной мерзлоты, живое, но безо всякой надежды вернуться на поверхность, приговорённое к пожизненному заключению. Но миновали годы, века, а может и тысячелетия и на месте темницы возник посёлок. Пришли совершенно другие люди, не верящие в силу древних заклятий, а вооружённые знаниями науки. И эти люди пробили шурфами и скважинами ледяной свод. Они искали то ли нефть, то ли газ, но ничего не нашли и весь результат их действий заключался лишь в том, что они повредили древний саркофаг и ЭТО обрело возможность время от времени выходить на поверхность. Совсем маленькую возможность – крохотную щёлочку, через которую оно могло вступить с кем-нибудь из людей в контакт и заключить с ним договор.

А потом на этом месте построили тюрьму.

И ЭТО нашло в ней старика, который вовсе не был тогда стариком, и научило его игре в прятки.

- Я получил возможность покидать свою камеру, - сказал Ловчий. – Моё тело обрело способность к раздвоению. Я спал на своей кровати, не накрывая одеялом лица, чтобы охрана всегда могла его видеть, и одновременно я оказывался в каком-то другом месте за пределами тюрьмы. Передо мной всегда появлялась дверка шкафа, в руке оказывался нож, а снаружи доносился детский голосок, который вёл счёт. А потом я выходил.

Он спросил Ловчего:

- А тебе не жалко детей?

- Нет, - сразу же ответил тот. – Это плата за возможность выходить из тюрьмы, и я не считаю её слишком высокой. Да и я думаю: а не лучше ли для них будет так? Кто знает, что готовит им взрослая жизнь? Может, я просто избавляю их от пожизненного заключения. У меня-то самого сорвалось с этим делом. Я бы предпочёл, чтобы когда-то давно тот приговор был приведён в исполнение и для меня бы всё кончилось, и мне не пришлось бы вести эту жизнь, что я веду сейчас, будучи почти погребённым заживо.

***

Мысль о том, что в камере с ним сидит тот, кто действительно совершил все эти убийства некоторое время навязчиво приходила к нему. Но он понимал, что ничего тут поделать не в силах. Если бы он решился всё рассказать, то люди водили бы его к докторам, посмеивались бы над ним, покручивая пальцем у виска, и, скорее всего, разлучили бы его с Ловчим и перевели бы в другую камеру с каким-нибудь скучным, безликим соседом.

Так что в этом случае он бы ничего не выиграл, а наоборот многое потерял.

Ловчий выходил играть в прятки не так уж часто – несколько раз в год. И каждый раз затем пересказывал ему подробности игры.

Поначалу его ужасали убийства, но он очень быстро свыкся с этим. В конце концов люди запечатали его здесь невиновного, как джинна в кувшине и он, как и тот джинн, со временем возненавидел их всех. О деталях убийств он не расспрашивал – его это не интересовало. Гораздо интереснее были рассказы Ловчего о том, что он успевал увидеть в своих кратких путешествиях.

Они никак не ограничивались географически, и каждый раз Ловчий оказывался в новых странах и новых местах.

Игра в прятки была популярна у детей по всему миру.

- На этот раз мы играли в саду, - рассказывал Ловчий. – Я ещё не успел выйти из какой-то будки, как уже почувствовал незнакомые запахи тропических растений. Стоял день и в саду было очень красиво. От листвы лежали на траве пятнистые тени. На ветвях зрели большие плоды причудливой формы. Огромные цветы источали неземной аромат. Это было прекрасно – ты бы видел!

- А что дети? – поинтересовался он.

- Я нашёл их всех, - просто ответил Ловчий.

Через три года и семь месяцев Ловчий умер во сне.

***

Он ждал около года.

Ждал, надеялся и боялся. Он всегда находился под пристальным наблюдением, но теперь чувствовал на себе ещё чей-то, помимо охранников, взгляд. Этот взгляд был всё время направлен на него, изучал его и приценивался к нему.

Несколько раз он просыпался среди ночи от ощущения, что держит в руке тяжёлый нож. Он подносил руку к глазам, но она была пуста, и он разочарованный засыпал.

Но прошло полгода и во сне к нему пришёл вопрос, и он сразу же ответил на него положительно.

На следующую ночь он испытал непривычное и великолепное чувство раздвоения. Он одновременно лежал на своей койке в своей камере, с лицом, неприкрытом одеялом, чтобы охранник мог в любую минуту на него посмотреть, и одновременно находился в другом месте.

«Это ты?» - робко и ещё не веря мысленно спросил он.

И услышал в голове: «Да, я».

И тут же он ощутил запах. Запах одежды, запах дерева, запах уютного старого платяного шкафа. Лицо ему щекотала ткань. Рука сжимала нож.

Извне до его ушей долетел голосок:

- Раз, два, три…

- …Четыре, пять, - неслышно шевельнул он губами. – Иду искать!

И стал осторожно приоткрывать дверцу.

Рассказ написан для конкурса от сообщества CreepyStory,

Майские выходные. Почему-то именно в эти дни получалось по-настоящему насладиться отдыхом, и даже отпуск летом за границей не был настолько приятным. Еще бы - в эти дни погода обычно не такая плохая, воздух теплый, и можно спокойно отправиться отдыхать на природу, а иногда даже на речку, когда случаются особенно жаркие дни.

Отдохнуть я решил на своей исторической родине - одной маленькой деревеньке в такой глубинке, что даже автобусы туда ходят лишь два раза в сутки, а ближайший магазин в часе езды на этом самом автобусе, в селе побольше. Однако именно в этой деревне прошло мое детство, и там продолжала жить моя бабушка, которая то ли из-за возраста, то ли еще почему не хотела бросить свой старый покосившийся дом и переехать в город.

Поскольку родители каждый раз искали повод туда не приезжать, я делал это сам, каждые весну и осень. Уж не знаю, из-за чего родители разругались с бабушкой, но я ее очень любил, как и она меня, так что мне было несложно проведать ее и помочь по хозяйству. Да и спокойнее мне, когда я знаю, что зиму она проведет в утепленном доме с новой крышей и хорошими окнами.

- Витя, ты куда на майские поедешь? - Спросил меня мой коллега по работе и хороший друг Игорь, в конце последнего рабочего дня перед выходными.

- В деревню к бабушке. Хочу немного отдохнуть в тишине.

- О, так давай и я с тобой. - Игорь изредка тоже ездил со мной к бабушке.

Сначала я его звал для помощи, и потом обязательно благодарил, но ему так нравилось в тех глухих местах, особенно он балдел по рыбалке, что в итоге напрашивался со мной почти каждую весну. Я в общем-то и против не был, да и бабушка с ним ладила.

- Без проблем, только в этот раз поедем на мне. - Сказал я, вспомнив, как мы в прошлом году решили поехать на малолитражке Игоря и в итоге намертво застряли на проселочной дороге. Пришлось пешком топать до ближайшего села и просить местных о помощи. Мой же внедорожник я и покупал из расчета на такие поездки.

- Само собой. Во-сколько планируешь стартовать?

- Да думал завтра с утра и поехать. - Пожал я плечами: - Проснешься хоть?

- Обижаешь! - Возмутился Игорь. Он, как человек, одержимый рыбалкой, умудрялся проснуться в три утра без будильника, и это в субботу, после рабочей недели, чтобы только успеть к самому клеву.

Так мы и поехали. Продукты я решил купить в магазине, когда будем подъезжать к деревне, поэтому взял с собой только вещи, рыболовные связи и несколько мелочей для быта. Хоть бабушка и ругалась на меня, что, мол, зачем ты столько тратишь на ерунду, я все равно каждый раз что-нибудь ей привозил. Лишним не будет, а мне не сложно.

Игорь же встретил меня утром со здоровенным рюкзаком и целым арсеналом удочек, прикорма и всевозможной наживки. Глядя на него, становится понятно, почему, имея вполне приличную зарплату, он каждый месяц брал взаймы у коллег.

- Палатка-то тебе зачем?

- Чтобы если на рыбалке дождь пойдет, в ней укрыться.

- А нафиг на рыбалку идти в дождь? - Удивился я, но Игорь лишь махнул на меня рукой, мол, ничего ты не понимаешь в культурном отдыхе.

Дорога была легкой. Слушая музыку по радио, мы с Игорем разговаривали о всякой ерунде, вспоминали прошлые поездки, обсуждали коллег. В общем, коротали время разговорами и даже не заметили, как показались знакомые места. До деревни оставалось еще около получаса езды, так что мы решили пока передохнуть здесь, сходить в магазин и просто подышать свежим воздухом.

Село это тоже было небольшим, и поэтому, когда я вошел внутрь, скучающая продавщица тут же узнала меня.

- О, Витя, давно не виделись. - Низенькая полная женщина лет шестидесяти работала здесь последние лет пятнадцать, и хорошо меня знала. Но сегодня была какой-то невеселой: - Ты к бабушке чёль?

- К ней, Ирина Степанна. - Кивнул я, осматривая полки.

- Ты смотри там, аккуратнее. Позавчера вон автобус разбился по дороге туда. - Бабулька почему-то перекрестилась: - И все насмерть, кроме водителя. Так и тот умом тронулся, говорит, это не он в столб врезался, а он сам перед ним на дорогу выскочил. Совсем дурной стал.

- Какой ужас. - Покачал я головой: - А бабушка даже не рассказывала об этом.

- А как она тебе расскажет? - Удивилась женщина: - Там уж месяц как ни электричества, ни телефона. Кто-то все столбы поломал, ничего не работает.

- О чем вы? - Удивился я, усомнившись в словах бабули: - Я только вчера ей на домашний телефон звонил, все хорошо работало, без помех.

- Чур меня. - Снова перекрестилась бабка: - Домой лучше поезжай, нечего тебе, молодому, в эти гиблые места соваться.

- Буду осторожен, спасибо за совет. - Вздохнул я, поняв, что бабуля мне просто лапшу на уши вешает. Мы вчера так хорошо с бабушкой поговорили, она рада была моему приезду и обещала хорошо встретить, а ей я доверяю куда больше всяким продавщицам.

Ирина Степанна продолжала бубнить всякую ерунду, но товары давала исправно, и вот я закидываю две полные сумки в машину, а тут и Игорь подтянулся.

- Слышал, Вить, что говорят? Авария тут у них случилась, несколько человек погибло. - Покачал он головой.

- Ты про автобус? Слышал. - Кивнул я: - Только уж и не знаю, правда там все так страшно, или просто преувеличивают. Вон, говорят, все погибли, а водитель почему-то жив-здоров, только всякую ерунду рассказывает.

- Ага, столбы у него сами на дорогу выскакивают. - Хмыкнул Игорь, видимо, услышавший ту же версию, что и я: - Пить надо меньше.

- Вот и я об этом. Кстати, о пить - я там взял по мелочи, если что - съездим за добавкой. - Указал я на пакет со звонким содержимым.

- Вот это дело! - Повеселел Игорь, и мы отправились в путь.

Несмотря на дневное время, было довольно темно из-за облаков, что заволокли все небо. Хотя в россказни местных я верил с трудом, но все равно не разгонялся больше сорока километров в час. Вообще дорогу в проблемных местах периодически отсыпали щебнем, но после дождей все равно нужно ехать крайне осторожно, даже единственный автобус, и тот угробили.

Уже на подъезде к деревне Игорь заметил место аварии. Автобус так отсюда и не отогнали, и сейчас он мрачно стоял в стороне от дороги, встретив нас выбитыми окнами и смятым капотом. А совсем неподалеку спокойно стоял столб, без единой царапины.

- Посмотрим? - Предложил Игорь, и я кивнул.

Автобус изнутри выглядел еще хуже, чем снаружи, а виной всему спекшиеся лужи крови в проходах и багровые следы на сидениях. С какой же скоростью надо ехать, чтобы пассажиров так сильно потрепало? Хотя, может, они и не все погибли сразу, просто пока помощь прибыла, а связь тут очень сильно сбоит и дозвониться до кого-то проблематично, все коньки и отбросили.

- Походу, в дерево вписался, а по пьяни не придумал ничего вразумительного. - Предположил Игорь: - За такую аварию наверняка сядет этот тупой водила, и очень надолго.

- Хотя людей жалко. - Вздохнул я. Радовало лишь то, что автобус разбился два дня назад, а с бабушкой я разговаривал вчера вечером, так что она точно в аварии не погибла. Хотя странно, что она ничего про нее не рассказала. Может, сама не знала?

- Да и столб-то, глянь, сплошное дерево. - Игорь подошел к нему и погладил поверхность: - Ух!

- Заносу посадил? - Предположил я, садясь обратно в машину: - Поехали уже.

- Да хрен там, обжегся. - Сказал Игорь, сев на заднее сидение и начав копаться в своем рюкзаке.

- Как ты мог обжечься об деревянный столб? - Поднял я бровь, на что Игорь, бубня ругательства, лишь показал волдырь на пальце и, найдя, наконец, средство от ожогов, обработал рану.

- Чудеса, да и только. - Хмыкнул я, трогаясь с места.

До деревни оставалось совсем немного, и уже на подъезде я увидел лежащие у дороги срубленные столбы. Некоторые из них так и вовсе были обожжены, как и трава под ними, словно кто-то облил его бензином и поджег, но успеха не добился.

- И как это понимать? - Сказал я, на что Игорь лишь пожал плечами: - Телефонные ведь столбы.

- Так ты ж вчера с бабушкой разговаривал. - Напомнил Игорь.

- Да вот и думаю, странно это. Ну ничего, сейчас приедем и на месте все выясним.

Деревня встретила нас неожиданным запустением. Во всех домах не было света, нас не встретил лай собак, да и ни одного человека не было. Даже неизменных бабулек, что сидели на лавочке у дороги всякий раз, как мы приезжали.

- Наверное, после аварии все перебрались куда-нибудь. - Вдруг понял я: - Они ж без транспорта даже в магазин не смогут съездить.

-Кстати, может быть. А столбы или хулиганы свалили, или другие алкаши, которые поверили водиле. - Хмыкнул Игорь: - Так что, разворачиваемся?

- Погоди, давай все-таки к бабушке заедем, она ж как-то со мной вчера созванивалась. Вдруг остаться решила?

- И то верно.

Многие окна в домах были выбиты, что только убеждало меня в мысли, что здесь орудовали мародеры. А что, если в деревне никого, то можно спокойно творить беспредел, и никто даже не узнает. Думаю, лучше будет забрать бабушку отсюда, от греха подальше.

Ее дом также стоял без света, но почему-то прямо около забора стоял и освещал дорогу одинокий фонарный столб. И это был единственный источник света на всю деревню.

- Чудеса, да и только. - Напряженно сказал Игорь. Число странностей на единицу времени зашкаливало, и это не могло не беспокоить: - осенью ведь не было этого столба?

- Не было. - Кивнул я.

- А другие столбы на улице есть? - Снова спросил Игорь.

- Нет. И проводов не видно. - Отметил я, припарковавшись под столбом, почему-то включенным днем: - На солнечных панелях что ли?

- В такую-то погоду? - Скептически хмыкнул Игорь: - Тогда, скорее уж, на батарейках. Ладно, чего гадать, пошли Маргариту Иванну поищем, может, она хоть объяснить, что тут творится.

- Пошли. - Кивнул я и заглушил мотор.

Взвалив на себя все сумки, мы прошлись по ухоженному участку и подошли к крепкой металлической двери, на которой красовались несколько вмятин. Черт, похоже, кто-то пытался вломиться, но дверь-то хорошая, дорогая. Проще уж стены сломать, хотя и это вряд ли бы получилось. Сруб этот ставил мой дед, и даже с учетом того, что умер он лет тридцать назад, капитального ремонта дому не требовалось. Все на совесть.

- Лишь бы замок не заклинило. - Сказал я, доставая связку ключей. К счастью, замок пусть и с натугой, но провернулся, щелкнув, и дверь спокойно распахнулась, впустив нас в чистое нутро дома.

Здесь, как и всегда, было очень чисто. Бабушка не любила держать много вещей, а еще постоянно убиралась, так что в доме всегда было просторно и уютно. На всякий случай я запер дверь за собой и щелкнул выключателем. Света не было. Не разуваясь, подошел к тумбе у входа, на которой стоял стационарный телефон. Поднял трубку - гудки пошли. Для проверки набрал свой номер, но мобильник молчал.

- Телефон вроде работает, но мобильной связи нет. - Отметил я, посмотрев на экран смартфона.

- Как обычно, тут то ловит, то нет. - Пожал плечами Игорь. - Ну раз телефон работает, значит, Маргарита Иванна точно могла тебе позвонить.

- А были сомнения? - Хмыкнул я, разуваясь и вешая куртку на вешалку, после чего прошел в комнату, которая служила кухней и обеденным залом.

Тихо и уютно, как всегда. На столе, укрытом белой скатертью, стояла миска с кучей конфет и печенья - бабуля всегда держала такие угощения на случай, если кто-то придет. Тут же рядом, на электрической плите, пристроившейся у старомодной печки, покоился полный, но остывший самовар. И хотя и дарил бабушке чайник, она предпочитала заваривать чай так, и не могу сказать, что это мне не нравилось. Чай всегда был горячий и особенно вкусный.

- Бабуль, ты дома? - Крикнул я, но мне никто не ответил. Подойдя к закрытой двери, что вела в спальню, я толкнул ее, однако она не поддалась. Значит, кто-то изнутри закрылся на щеколду: - Бабуль, ты там? У тебя все хорошо?

Но мне никто не ответил. А вдруг с ней что-то случилось? Человеку уже за семьдесят, мало ли сердце прихватило или еще что? Я толкнул дверь несколько раз, но только петли скрипнули. Тут разве что выбивать осталось, но вдруг я просто себя накручиваю? Или вдруг бабушка у двери лежит, и я тем самым ее задену?

- Игорь, сбегай, посмотри, не открыто ли окно в спальню. - Попросил его я: - Видишь, закрыто изнутри.

- Понял. - Кивнул друг и, шустро обувшись, вышел во двор. Однако уже через несколько секунд влетел обратно в дом и захлопнул дверь за собой, сразу же провернув все замки: - Твою ж мать!

- Что там? - напрягся я. Он что, заметил каких-нибудь местных мародеров или зверя какого?

- Столб! - Шепотом, но громким, сказал он, выпучив глаза и сбив меня с толку.

- Какой нахрен столб?

- Фонарный тот! Он исчез! - Все тем же шепотом кричал Игорь. Зная его, я был уверен, что он не шутит и не разыгрывает меня, тем более в такой неудобный момент.

Игорь развернулся и посмотрел в глазок двери, а дыхание его участилось. Не в силах поверить в его слова, я отодвинул друга в сторону и сам посмотрел в глазок. За калиткой стояла моя машина, однако ничего над ней не горело, и самого столба видно не было.

- Что за бред. - Напрягся я и быстрым шагом пошел к двери в бабушкину спальню, которую без сомнений ударил ногой, легко сорвав щеколду.

В зловещей тишине пустой деревни удар прогремел набатом. Я вбежал в комнату и застыл в оцепенении, а грудь буквально сдавило тисками. На бабушкиной кровати царил бардак, одеяло и простынь были покрыты бурыми следами, которые продолжались до распахнутого настежь окна. А подоконник был залит кровью, и я бы попытался еще себя разубедить в этом, если бы в автобусе не видел ровно такие же следы.

- Да что же это такое… - Только и мог выдавить из себя я, как вдруг на улице раздался грохот.

Взвыла сигнализация на машине, и я сорвался с места, подхватив у печи кочергу и готовый разбить головы тем уродам, что буянят там и которые наверняка виноваты в смерти бабушки, но увидев Игоря, сидевшего в ужасе у двери, я невольно остановился, а весь запал исчез.

- Что за херня… - Шептал он, и я почти на цыпочках подошел к двери и посмотрел в глазок.

Увиденное шокировало меня до глубины души. Прямо посреди моей машины спокойно стоял фонарный столб, буквально вбив ее в землю и смяв, как будто это бумажная фигурка, а фонарь был направлен точно на дом, светя в сторону окна в бабушкину спальню. И тут внезапно ожил телефон, оглушительно зазвенев.

Игорь судорожным движением сбил трубку, и звонок стих. Я продолжал смотреть на неподвижный столб, ощущая, что ноги перестают меня держать. Но тут из трубки, сквозь шум, раздался голос.

- Конечно, Витенька, приезжай! - Голос принадлежал моей бабушке и в точности повторял вчерашний наш разговор: - Ты один будешь?

- Планировал с Игорем вместе приехать. - Из трубки раздался мой собственный голос, и я мог лишь пялиться на нее с выпученными глазами. Игорь и вовсе отполз от нее подальше, вжавшись в стену.

- Как хорошо, что вас будет двое! Я обязательно хорошо встречу вас.

Трубка замолчала окончательно, и я, слыша лишь оглушительный стук сердца и звон в ушах, судорожно повернулся и посмотрел в глазок.

Столб стоял прямо у двери.

- Твою мать! - Выругался я, отскочив от двери и с грохотом споткнувшись о сумки.

В голове творился беспорядок, единственной нормальной мыслью было бежать со всех ног из этого места, искать помощи, но ноги отказывались слушаться, сделавшись ватными от страха. Внезапно меня схватили за кофту и с силой встряхнули, и тогда я увидел бледное лицо Игоря.

- В подпол! - Прошептал он мне в лицо, и я кивнул без слов.

Вход в подпол был на кухне, за печкой прямо около нас. Мы подбежали к нему и, подняв отвратительно громко скрипнувшую крышку, прыгнули туда друг за другом, а Игорь, заходивший последним, догадался придержать крышку в последний момент, чтобы не грохнула.

Подпол представлял собой не очень глубокий подвал с длинным рядом полок вдоль стены, заставленными всевозможными банками. Крепкие стены, заливной пол и толстые доски над головой делали это место надежным убежищем, и только крышка, как на зло, не имела никакого замка.

Мы замерли, стараясь дышать как можно тише, и прислушались к шуму снаружи. Сигнализация машины продолжала надрываться, но когда снова раздался грохот, она сдавленно затихла. Похоже, машине окончательно пришел конец.

Звуки окончательно стихли, и я не слышал ничего кроме свое сердца. Игорь крестился без остановки, шепча единственные известные ему слова молитв, и я стал делать также. Никогда не ходил в церковь, но сейчас почему-то хочется верить, что бог есть и услышит нас. Потому что если бога нет, но творится такое, то как вообще можно спокойно жить?

Внезапно Игорь достал свой телефон и отключил его, а я решил сделать то же самое, но в карманах было пусто. И словно в подтверждение моим мыслям раздался телефонный звонок над нашими головами. Точно, я, наверное, выронил телефон в коридоре.

Телефон звонил где-то минуту, пока вдруг не раздался оглушительный звон разбитого стекла, и по доскам над нашими головами не застучали осколки. Больших трудов мне стоило не закричать от внезапного звука, а Игорь так и вовсе зажал уши руками, боясь сделать хоть что-то.

Звук звонка стих, и я услышал приглушенный голос, видимо, звучавший из телефона:

- Витя! Витя, ты там?! - раздался встревоженный голос отца: - Если ты меня слышишь, ответь мне! Мы собираемся вызвать спасателей, просто ответь, пожалуйста! Эй, Витя...

Раздался треск, и на пол что-то посыпалось. Сверху раздавались скрипы и шорохи, а потом внезапно сквозь щель между крышкой и полом ударил яркий свет. Пол ведь сделан на совесть, ни одной щели, да еще и залакирован, а вот там…

Я покосился на Игоря, но тот, даже прекратив шептать молитвы, просто приложил палец к губам. Я обозначил кивок и замер.

Не знаю, сколько прошло времени, но у меня уже голова кружилась от напряжения, а спину ломило от неудобной позы, в которой я замер, стоило свету загореться. Но, к счастью, он стих, и послышался удаляющий шорох, вслед за которым послышалось шуршание кустов где-то на улице.

И только тогда я выдохнул и опустился на пол, тихо простонав от боли в спине и отдышавшись. Игорь тоже тяжело дышал, наверное, потому что тоже старался дышать через раз, дабы тварь сверху этого не услышала.

- Что делать будем? - Спросил он меня тихим шепотом, говоря прямо в ухо.

- Машине хана. - Ответил я: - Если и уходить, то только пешком. Связи тоже нет.

- Как думаешь, это правда тебе отец дозвонился или…

- Нет. - Покачал я головой: - Сам подумай, если бы он думал, что со мной действительно что-то случилось, стал бы просить меня ответить? Я думаю, он бы просто вызвал их и все.

- Значит, эта тварь пыталась нас выманить. - Предположил он, и я кивнул: - Но странно, оно же должно понимать, что мы где-то в доме, почему просто не обыскать дом и не найти нас?

- Может, оно не настолько умное? - Предположил я: - Не нашло нас в комнатах, поманила, а потом решило, что мы просто сбежали из дома?

- Разве тупое существо может имитировать голоса близких, да еще и пытаться тем самым нас выманить? - Усомнился Игорь: - Возможно, у него какие-то другие органы чувств, и поэтому оно нас не нашло?

- Не знаю. - Покачал я головой: - Что делать будем-то?

- Предлагаю выждать до вечера и выдвигаться. - Уверенно предложил Игорь: - Если оно не сможет нас найти в течение нескольких часов, то может решить поискать в других местах или вовсе вернуться на дорогу. Помнишь, где автобус был?

- Точно. Неужели водила был прав? - Покачал я головой.

- Меня больше беспокоит, что тот столб, об который я обжегся, и был этим существом.

- Но как тогда оно пришло в деревню быстрее нас? - Поднял я бровь: - Либо оно может двигаться очень быстро, и тогда нам точно конец, либо…

- Их несколько. - Кивнул Игорь, и мы замолчали.

Просидеть несколько часов в тесном пространстве, без еды, воды и даже туалета, да еще и ожидая нападения со стороны неизвестного и сверхсильного монстра было невыносимо. Игорь так и не решился включить телефон, справедливо решив, что раз монстр способен связываться с такими устройствами, то лучше не рисковать. Он даже вытащил аккумулятор на всякий случай.

Повезло, однако, что у меня были механические часы, и по ним мы смогли проверить время. И кое-как дождавшись восьми часов вечера, когда еще не совсем мрак, но и не светло, мы двинулись. Максимально осторожно и медленно открыв отвратительно скрипучую крышку, я осторожно выглянул наружу, прислушиваясь к звукам. Тишина была ответом, а свет нигде не горел. Отлично.

Мы молча выбрались из подпола, и подошли к нашим вещам, держась так, чтобы нас не было видно через окна. Мы заранее обговорили, что нам нужно, а потом Игорь медленно и тихо залез в свою сумку, выудив сначала хороший фонарик, а затем жидкость для розжига и зажигалку, а я осторожно подобрал выкатившуюся из пакета бутылку пива.

Больше не было очень необходимых вещей, и мы решили выдвигаться. Сначала я посмотрел в глазок, увидев разбитую машину и отблеск света чуть дальше по дороге. Сказав об этом Игорю, я медленно вышел в комнату и по очереди посмотрел в каждое окно. Да, метрах в пятидесяти от дома совершенно точно горел свет, но больше его нигде видно не было.

Дальше было самое сложное. Нам нужно было выбраться через окно с той стороны, откуда нас бы нельзя было увидеть, однако то окно было закрыто, а мы боялись шуметь. Но выбираться через выбитое окно в комнате или бабушкиной спальне нельзя, потому что тогда нас легко заметят.

В который раз я порадовался, что не жалел денег на ремонт и поставил хорошие окна, потому что, если бы тут остались старые, деревянные окна с единственной открывающейся форточкой, наш побег можно было бы сворачивать. А так оно раскрывалось полностью.

Я взялся за ручку и медленно, задержав дыхание, словно это могло бы помочь, начал поворачивать ее. Но в последний момент Игорь придержал меня и прошептал:

- Давай для надежности подождем ветра.

Я понял, что он хочет, и стал ждать. Низкие облака и плохая погода играли нам на руку, и когда особо сильные порыв ветра заставил растительность в деревне громко зашуршать, я повернул ручку, сделав это плавно и без лишнего шума, и тут же распахнул окно. Пока ветер не стих, мы с Игорем друг за другом выбрались на улицу и, прижимаясь к земле и прячась за кустами, двинулись вдоль стены.

Я шел впереди и аккуратно выглянул из-за угла. Фонарь горел на дороге впереди, отрезая нам возможность пройти через деревню, однако больше нигде никаких источников света не было.

Мы шли шаг за шагом, от дерева к дереву, от куста к кусту так, чтобы нас не смогло увидеть то фонарное существо, но чтобы мы могли следить, не исчез ли свет. И только когда мы вышли на

грунтовую дорогу, а деревня осталась позади, мы побежали.

Чувство, что с каждой секундой мы удаляемся от опасного существа и приближаемся к безопасности, подгоняло, однако долго бежать все равно не получилось. Сначала меня подвела выносливость, и я перешел на шаг, а потом и Игорь притормозил, видимо, боясь остаться в одиночестве в темноте.

Дальше мы двинулись пешком, осторожно, дабы не сбиться с дороги и не рискуя включать фонарь. Не знаю, сколько времени прошло, но сердцебиение заметно успокоилось, и я уже не ощущал того ужаса, что в момент побега из деревни. Нас окружал мрачный вечерний лес, шумевший от ветра, но именно темнота была такой приятной и безопасной.

- Оторвались? - Спросил, наконец, Игорь. Судя по хриплому голосу, в его горле тоже пересохло.

- Наверное. - Пожал я плечами, оглянулся по сторонам и открыл бутылку пива. Сделав несколько глотков, я протянул ее другу и тот тоже смочил горло. Мы шли, понемногу отпивая, но в итоге больше половины вылили и остановились, решив завершить последние приготовления.

- Думаешь, пригодиться? - Спросил я.

- Надеюсь, что нет. - Ответил Игорь, переливая жидкость для розжига в бутылку, а после обильно смочил кусок ткани, оторванный от футболки, и заткнул им горлышко: - Но лучше подготовиться.

С ним сложно было не согласиться, и я взял бутылку с зажигалкой в руки. Спустя время, за которое не случилось совершенно ничего подозрительного, но темнота стала совсем непроглядной, Игорь включил фонарь и шел чуть впереди, светя под ноги. На машине мы бы спокойно добрались за полчаса, однако пешком, ночью, да еще и боясь нападения с любой стороны дорога грозила растянуться часа на два.

Вскоре лес расступился, и мы вышли в просторное поле. Когда-то его пахали, но сейчас оно заросло высокой травой, и только отсыпанная щебнем дорога словно шрам проходила по нему. Лес остался позади, и чувство тревоги еще больше ослабло.

Мы ещё больше расслабились и даже тихо переговаривались, дабы унять нервозность, но в какой-то момент Игорь обернулся, и его глаза округлились. Обернувшись следом, я увидел у самой опушки леса, от которой мы успели отойти на полкилометра, свет фонарного столба.

- Ложись! - Прошептал я, и мы опустились, укрывшись за высокой травой, благо, дорога не была

прямой и давала нам возможность спрятаться.

- Что делать будем? - Голос Игоря дрогнул.

- Продолжим идти. - Сказал я: - Выключи фонарь и иди впереди, а я за тобой и буду следить за ним. Не шумим и не отстаем друг от друга, понял?

- Да. - Кивнул он, смахнув выступившую каплю пота: - Ты только поглядывай вокруг, эта тварь может быть не одна.

Фонарь оставался неподвижен, и мы шли, прижимаясь к земле и истязая и без того болевшие ноги. Мы успели пройти достаточно много и поле почти закончилось, как вдруг я потерял фонарь из виду.

- Не вижу его. - Прошептал я, и Игорь остановился, тяжело дыша. Он тоже устал.

- Давай спрячемся в траве и немного передохнем. - Предложил он, и я согласился. Хотя задерживаться здесь не хотелось, ноги просто отказались шевелиться.

С дороги в поле мы зашли все метров на десять, чтобы не потерять ее. Да и густая растительность неплохо нас укрывала, так что мы, стараясь приминать как можно меньше травы, забрались в нее и уселись на холодную землю, отдыхая. Игорь, хотя и устал, все равно периодически приподнимался, оглядываясь в поисках света, и я делал то же самое, пусть от этого отдых и затянулся.

- До села осталось километра три. - Сказал я: - Если постараемся, доберемся минут за двадцать, а там уже вызовем полицию.

- Точно. - Сообразил Игорь и достал свой разобранный телефон: - Тут должна быть нормальная связь, может, вызовем спасателей?

- Рискованно. - Покачал я головой: - Даже если они сразу поймут, где мы, и даже если вышлют вертолет, а этого они точно делать не станут, нас двадцать раз прикончить успеют.

- Тоже верно. - Поморщился Игорь. Три километра — это много, особенно когда тебя могут сожрать в любой момент, и вызвать помощь проще. Но тогда наши шансы выжить станут ниже плинтуса.

Игорь уже собрался убрать свой телефон, как вдруг его экран мигнул и засветился, хотя аккумулятора в устройстве до сих пор не было. Игорь замер, а на телефон стал кто-то звонить, оглушая противно веселой мелодией.

- Твою ж… - выругался я, выхватив телефон и со всей силы швырнув его куда подальше.

Мелодия играла еще несколько секунд, пока не затихла, а в том месте, куда я швырнул телефон, с треском не засиял фонарь. До него от нас было метров тридцать, но он возвышался в поле, а дорога была в противоположной стороне.

Взглядом указав в сторону дороги, я сжал бутылку с жидкостью для розжига и, дождавшись, пока Игорь отойдет метра на три, двинулся сам. Фонарь не шевелился, и очевидно, что мы сейчас издавали слишком много шума, однако оставаться на месте было нельзя. С шуршанием выбравшись на дорогу, я двинулся вслед за Игорем, который не спешил от меня отдаляться и тоже поглядывал в сторону фонаря.

Фонарь слегка покачивался, освещая траву вокруг, а мы отдалялись от него все дальше и дальше. Войдя в лес и углубившись в чащу, мы побежали со всех ног. Я задыхался уже после ста метров, но желание спасти свою шкуру и жар на спине от чувства преследования не давали сбавить ход. Бок кололо, плечевой сустав отдавал острой болью от того, что приходилось держать бутылку с горючей жидкостью.

Внезапно тьма впереди взорвалась ослепительным светом, раздался противный треск, и Игорь завопил. Я судорожно тряс свой карман, где лежала зажигалка, и моргал, пытаясь привыкнуть к свету, а крик друга раздавался откуда-то сверху. вырвав зажигалку вместе с куском ткани из кармана, я поджег ткань в бутылке и, взглянув на длинный столб, выросший прямо посреди дороги, подошел в упор и разбил бутылку об него, для верности не бросив, а именно ударив ее.

Вспыхнувшая жидкость залила мою руку и рукав куртки, заставив закричать от жуткой боли. Я отпрыгнул и стал судорожно сдергивать с семя куртку, но жидкость залила и голую кожу, отчего я упал на землю и пытался хоть как-то затушить ее.

Подбежавший Игорь скинул свою кофту и быстрыми ударами сбил огонь, после чего подхватил меня под руку и потащил по дороге. Столб, оставшийся позади, шипел и громко трескался, а лампа на его верхушке тряслась из стороны в сторону. Огонь заметно ослабевал, и я даже забыл про боль в руке, продолжив бежать вслед за другом.

Мы успели пробежать какое-то расстояние, как вдруг на дороге впереди засветились фары, и нам навстречу с грохотом выехал трактор, тащивший за собой телегу с пятью людьми, каждый из которых держал в руках по ружью и фонарю.

- Живые! - Крикнул водила, притормозив около нас.

Нас подобрали и довезли до села, где передали в руки сначала местного фельдшера, который, как ни странно, не спал, а после отвезли в городскую больницу. Как оказалось, Игорю буквально раздробило несколько ребер и плечо, а моя рука нуждалась в пересадке кожи, но по итогу мы отделались легким испугом.

В ту проклятую деревню отправились целые бригады полиции, скорой и спасателей, но нашли лишь кровь и странные глубокие ямы в нескольких местах. Лес прочесывали в поисках выживших, но безуспешно, и хотя мою бабушку считали без вести пропавшей, мы все равно устроили похороны, пусть и с пустым гробом.

Родители тогда рассказали, что тридцать лет назад подобное уже случалось, но тогда погибло несколько человек, в том числе мой дед - отец матери. Естественно, милиция не поверила, что дело в каком-то существе, а потрясенная от горя бабушке на одном из допросов вообще заявила, что никакого монстра вообще не было, а людей угробил мой отец.

Естественно, доказательств не было, однако такое простить было нельзя, вот родители и перебрались куда подальше. Ну а не хотели налаживать отношения, как и из-за обиды, так и из-за страха возвращаться в те места. Кто же знал, что история повторится.

Игорь же заявил, что в следующий раз место для проведения майских будет выбирать он.

- … а потом его нашли всего мёртвого.

Ребята оторвались от телефонов, с сомнением посмотрели на Кирилла, затем на качели.

Детская площадка во дворе старой пятиэтажной панельки была единственным ярким островком, в море хрущёвских двухэтажных бараков. На их приземистом фоне дом выглядел готическим замком, у подножия которого отрылся портал в солнечную, сказочную страну детских игр. Окружённая таинственными и опасными горами свалки, ночью эта страна подвергалась набегам жутких чудовищ. Жирные тролли и мерзкие гоблины выползали из своих гнилостных нор, неся за собою разрушение и тлен. Иногда, оглашая окрестности лаем и воем, вместе с ними приходили стаи вечно голодных лютых волков. Но утром, с первыми лучами спасительного солнца, старый рыцарь в оранжевых доспехах прогонял захватчиков. Споро и умело он уничтожал принесённую мусорными тварями мерзость, возвращая сказочную страну их истинным владельцам. Детям.

- Бред, - Артём, в треснутых очках и без шапки, скептически покачал головой. Он не без основания считал себя старше, а значит и умнее всей этой мелюзги, - Я бы знал об этом.

- Ахахаха, тупица! - захихикала Полина. Младше главного заводилы всего на месяц, она родилась в январе и постоянно за это дулась на родителей. До нового года остались считанные дни, а Артёму уже двенадцать, в то время как Полина вынужденно мирилась с такой вселенской несправедливостью.

Кирилл обидчиво насупился. Мнение Артёма, уступающего в авторитете в глазах десятилетнего пацана разве что отцу, было для него крайне важным. А Полина девчонка, что с неё взять, у Мстителей же есть своя Чёрная Вдова. Близнецы Николай и Никодим, как обычно, сохраняли в споре нейтралитет. Ник старший и Ник младший, оба одногодки Полины, оба одетые в одинаковые пуховики и разноцветные шапки. Наверно, чтобы родителям самим их проще различать.

- Правду говорю, он сделал на этих качелях солнышко и разбился прямо насмерть, - Кирилл не собирался сдаваться, - Видишь, они скотчем замотаны. Мне и отец об этом рассказывал, клянусь.

- А мне бабушка говорила, что у рыжих нет души, - снова встряла неугомонная Полина, - а ты рыжий. Если у тебя души нет, то чем ты клянёшься?

- Мамкой своей пусть клянётся, - Артём ехидно ухмыльнулся, - Поклянись здоровьем своей мамочки.

- Ты дурак? – близнецы, хмурые, ставшие внезапно совсем взрослыми, обступили Артёма с двух сторон.

- Пацаны, вы чё? Вы чё, прикалываетесь?

- У него нет мамы, - неожиданно гулким голосом ответила Полина, став серьёзной, чужой.

- Вот блин, - ухмылка моментально слетела с лица Артёма, - Сорян, кто ж знал. Ну ступил, чё сразу агриться то.

- А я всегда знала, что ты тупой, - Полина беззаботно рассмеялась. За девчонкой захохотали близнецы. Артём смотрел на Кирилла, как уголки его губ вздрагивают, приподнимаются в улыбке.

- Не гори, - Кирилл хлопнул друга по спине, - Всё норм. Может ты и прав. Сказки это всё.

- Я и говорю, крипи-стори для личинусов. Спорим, я сделаю на этих качелях солнышко

.

- Чур я первая на ютуб выложу!

- Тян слова не давали. Кто солнышко первый сделает, тот первый и выкладывает. Так будет честно, да, пацаны?

- Да, да.

- Тогда я первый пойду, - Кирилл посмотрел на друга, ожидая его решения.

Артём встал рядом с качелями. Две длинные, железные палки превышали его рост почти в два раза. С проржавевшей перекладины свисали цепи и намертво прикрученное к ним деревянное сиденье. Вся конструкция обмотана полосатым широким скотчем, от времени, влаги и холода истрепавшимся, висевшем на качелях истлевшим саваном. Отклеившиеся концы скотча колыхались на ветру, придавая старым качелям ещё более зловещий вид. Артём поймал один из концов, замялся.

- Ок, валяй.

Лента с треском оторвалась от железа. Кирилл схватился за другой конец, потянул. К нему тут-же присоединились остальные, обдирая скотч. Облупившиеся опоры качелей стояли крепко. Во дворе ни единой живой души, ни одного постороннего звука, не считая доносящегося издалека гула машин на шоссе. Если бы ругаясь и сквернословя, к ним выбежал любой взрослый, Кирилл бы обрадовался. Зимой темнело рано, но среди всех сотен окон, единственное вспыхнуло, моргнуло, высветив неясный силуэт, и сразу погасло, оставляя синий квадрат телевизора.

- Ну что, готов, - спросил Артём. Кирилл чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Возвышающаяся громадина качелей призывно звякнула цепями.

- По-моему сидение сейчас отвалится. Смотри на эти гайки, они еле держат. Я сбегаю домой, принесу ключ от велосипеда.

- Зассал?

- Ничего я не зассал, - ответил Кирилл, зная, что всё совсем наоборот.

Осторожно присев на сидение, он несколько раз подпрыгнул, проверяя прочность. Легонько оттолкнулся ногой. Качели даже не скрипнули. Холодный зимний ветер ударил в спину, подталкивая.

Кирилл посмотрел на друзей. Четыре телефона выжидающе вперились в него алчущими зрелища глазками камер. Он видел себя Тором из последнего фильма, выходящим на арену далёкой планеты против неведомого противника. Только противника этого не победить с помощью меча, магии или фантастических технологий. Монстра по имени страх.

Качели раскачивались всё сильнее и сильнее, выше и выше. Шапка съехала на затылок, но Кирилл боялся отпустить судорожно вцепившиеся в цепи руки. Он скосил глаза. Увидел три телефона. Полина, опустив свой гаджет, не отрывала взгляд, полный тревоги и переживаний, от друга. Это придало Кириллу новых сил. Он раскачался уже достаточно высоко, полиэстеровые штаны предательски заскользили по сиденью, утягивая вниз.

Страх отступил. Шапка слетела с головы, но Кирилл уже не замечал этого. Его охватили эйфория и азарт. Теперь ветер бил в лицо, выжимая впивающиеся ледяными каплями слёзы. Сквозь пелену слёз, с высоты, Кирилл увидел обледеневшие крыши двухэтажных домов. Ему показалось, что он различает за ними и шоссе, и верхушки, строящихся по ту сторону дороги, многоэтажек.

И сумрачный, гнетущий, изрезанный багровыми всполохами молний, восходящий над краем горизонта чёрный шар, обволакивающий город своими клубящимися щупальцами. Зыбкие фигуры, взрослые и детские, не друзей – иные, безликие, чуждые, окружили качели плотной толпой. Они ждали.

Руки сами собой отпустили цепи. Кирилл свалился с качелей, кубарем влетел в сугроб. Уши заложило. Спустя несколько секунд слух вернулся, а следом ворвался громкий, оглушающий смех.

Кирилл вылез из сугроба. Не опуская телефоны смеялись все. Тёма, Ник старший и Ник младший. И Полина. От тревоги и переживаний на её лице не осталось и следа. Кирилл вскочил, схватил шапку и побежал прочь, сопровождаемый переливчатым, звонким смехом и издевательскими выкриками за спиной.

Артём сел на качели.

- Слабак. Ну что, личинусы, ща батя покажет вам как правильно делать солнышко.

* * *

Скорая помощь и полиция уехали.

На детской площадке, вокруг железных качелей, в свете единственного во дворе оставшегося рабочим фонаря, стояли несколько мрачных мужчин и женщин. Тускло светящиеся окна пятиэтажки не освещали, а наоборот сгущали зимний вечерний сумрак. Со стороны свалки ветер гнал кислый, противный запах, въедливой вонью перемешанный с дымом сгоревшего пластика. Мокрыми хлопьями падал снег. Красные точки сигарет гасли, чиркала зажигалка, загорались новые. Оранжевый жилет работника ЖЭКа выделялся на фоне тёмных фигур ярким пятном.

- Это же безобразие! Почему это убожество до сих пор не разобрали!? – прервала затянувшееся молчание крашенная блондинка в короткой лисьей шубе. Даже в темноте было заметно, что при изготовлении этого стильного и статусного предмета гардероба ни одно животное не пострадало.

- Чем Вам эти качели треклятые не угодили? Кому они сдались то? - старичок в оранжевом жилете раздражённо чиркнул зажигалкой, - Ещё раз повторяю. Ребёнок убежал на свалку, встретился там со стаей диких собак, они его и загрызли. Так милиционеры сказали.

- Да при чём здесь Соколов, - фыркнула дамочка, - Мы вам деньги платим не для того, чтобы наши дети гробили себя на этих ваших совковых железках. А если бы кто ни будь реально пострадал?

- А Полина нам рассказала, как они на этих качелях катались, видео на телефоне показывала, - добавил ещё молодой, но уже успевший обзавестись пузиком и лысиной, которую он без конца вытирал шапкой, мужичок, - а вы доказываете нам, что их никто не трогает. Если эти качели никому не нужны, почему вы их не уберёте, в конце концов?

- Эту совковую железку, поставили под новый год, на миллениум этот ваш новомодный. И наглухо забетонировали в землю метра на полтора, - оранжевый старик затянулся сигаретой без фильтра, сплюнул, - Болгарки у меня нет, газового резака тоже. Чем я вам её выколупаю? Метлой? А может лопатой?

- Нас это не волнует, - блондинка сердито запыхтела, - Вам за это деньги заплачены, вот и выполняйте свою работу! Сколько можно…

- Ребёнок умер, Алёна Яковлевна, - медленно произнёс безмерно бородатый здоровяк в дорогом пальто, с начала импровизированного родительского собрания не проронивший ни слова. Женщина прервалась на полуслове. Василий Милонович пользовался во дворе непререкаемым авторитетом, отчасти завоёванным своими внушительными габаритами, отчасти статусом хозяина крупнейшего в окрестностях супермаркета.

- И не первый, - тихая, уставшая женщина, вышла на свет, - дети поведали мне, что несколько лет назад на этой качели уже разбился один ребёнок. Я своим сыновьям верю.

- Чушь собачья. Качели убийцы. Звучит как сюжет из Рен-ТВ.

- Вы же сами же ратовали за демонтаж.

- Делала чего? Мы не на уроке, говорите нормальным, человеческим языком.

- Марта Эдгардовна права, - здоровяк бесцеремонно перебил начинающий зарождаться, новый бесполезный спор, - Я тоже слышал эту историю. Более того, я знаю, кто именно её придумал.

Родители притихли. Несколько зажигалок одновременно чиркнули, высвечивая напряжённые лица.

- В начале нулевых стали пропадать дети. Свалка уже разрослась до таких размеров, что вылавливать привокзальных бомжей и наркоманов милиции попросту осточертело. Вся эта шваль, почувствовав безнаказанность, принялась забредать в наш район. Нескольких пропавших ребят потом нашли. Тогда мы решили взять ситуацию в свои руки, не буду вдаваться в подробности.

- Фреди Крюгер какой-то.

- Тише ты!

- А при чём здесь качели?

Старик, спохватившись, вынул из сумки полосатую клейкую ленту, принялся обматывать ей скрипящий железный остов.

- Что мы могли ответить детям на вопросы, куда пропали Колька, Машка Серёга? – бородач недоверчиво посмотрел на манипуляции с качелями и скотчем, - Старшие и придумали эту историю с качелями.

- То есть никаких качель-убийц нету? Я всегда знала, что это тупость. А качели всё-таки надо не изолентой заматывать, а сносить, - Крашенная щелчком отправила сигарету в песочницу, - Короче, что с Соколовым? Как его там?

- Артём, - тихая женщина достала платок, - Умный, интеллигентный и воспитанный мальчик, самый старательный в классе. Мои оболтусы все уши мне прожужжали, какой он хороший и верный друг. Такая утрата, бедные родители. Что же в школе то будет.

- Давайте без соплей. Значит менты говорят, его собаки сожрали? Нехрена на свалке гулять. Мы своей Полиночке не разрешаем и вам всем советуем. Идём, Никита, нам тут больше делать нечего.

Пузатый мужичок, наскоро пожав всем руки, засеменил за женой. Следом, обмениваясь короткими прощаниями, потянулись остальные. Старик, закончив заматывать качели, сплюнул вслед, засобирался.

- Марта Эдгардовна, подождите, - здоровяк, на удивление робко, остановил учительницу, вытирающую глаза платком, - Извините, скажите, пожалуйста, кто ни будь из Ваших детей показывал Вам, что они записали на телефон?

- Разумеется. Вы, Василий Милонович, за Кирилла не переживайте. Его конфуз я тотчас удалила с обоих телефонов.

- Спасибо, но я не про это, - здоровяк нервно дёрнул себя за бороду, - Артём. Соколов. Дети снимали на телефоны, как они катались на этих качелях. Должна остаться запись с Артёмом.

- Неужто, - удивилась женщина, - Нет, никаких других записей я не обнаружила.

* * *

Уличный фонарь мигнул в последний раз, потух.

Зимняя тьма двора поглотила детскую площадку. До нового года оставалось меньше недели, но вместо елки, посередине двора возвышались качели, наподобие гирлянды обмотанные полосатым скотчем. Вместо подарков, под этой «ёлкой» валялись мусор и бычки. А вместо Деда Мороза с мешком подарков, мимо дома проковылял бомж с тележкой, набитой пакетами и бутылками. Лишь изредка он, и ему подобные, вынуждены были отступать, оставляя ночь сворам диких собак, сбивающихся в смертоносные стаи. И горе тому, кто не успел спрятаться на их пути.

Василий, облокотившись на подоконник, погладил мейн-куна, развалившегося в пол окна и наблюдающего вместе с хозяином за двором. Этого рыжего и безмерно волосатого котяру пришлось заказывать аж из самой Москвы. Но Василий мог себе это позволить. Как мог позволить выкупить весь последний этаж, объединив квартиры в шикарные семи-комнатные апартаменты. За эти деньги, конечно, можно было найти достойную квартиру в центре. А вместе со стоимостью ремонта - неплохой домик в элитном коттеджном посёлке. Но Василий не хотел. С самого рождения он прожил в этом дворе и уезжать не собирался.

И всю его жизнь во дворе стояли качели, на время исчезая, и будто бы возрождаясь. Заново.

Первые, Василий помнил их смутно, перемотанные цепью. Позже, когда в девяностых первые качели сломали и затем поставили новые – верёвкой. Потом, после замены в двухтысячном, клейкой лентой. Сами качели менялись, но неизменным оставалось одно. На них никто и никогда не катался. С них не откручивали сиденье, не снимали цепи, не вынимали перекладину. Они просто всегда были чем-то заблокированы: цепью, верёвкой, скотчем. Всегда.

Телефон, в очередной раз, прожужжал беззвучным оповещением. Родительское собрание, перебравшись из холодного зимнего вечера в тёплые квартиры, вылилось бурным потоком в общедомовой чат, давно потеряв цель и смысл. Василий, потрепав кота за ухом, сунул телефон в карман. Повернулся в кресле, поднял с пола носки, спрятавшиеся под компьютерным столом. Мейн-кун грузно спрыгнул с подоконника, вопросительно посмотрел на хозяина. Ты что, человек, реально собрался идти в этот холод и темень?

Василий скинул халат, стал натягивать джинсы. В дверях кабинета показался Кирилл, в пижаме со значками Мстителей, заспанный и встревоженный, с пластмассовым молотом Тора в руке. Кот подошёл к ребёнку, ткнулся в ногу, сел рядом в проходе.

- Пап, ты куда?

Мейн-кун согласно мявкнул.

- Ты почему не спишь? - Василию стало неудобно, что ли, стыдно. Словно он не во двор собрался, а в кабак бухать или в баню с проститутками. Тошно.

- Иди в постель, поздно уже. Не переживай, герой, папа скоро вернётся, - пряжка ремня не хотела застёгиваться, цепляясь мимо дыры.

- Как мама? Как мама, да? – Кирилл не стал плакать, истерить. Он стиснул игрушечный молот в кулачке, молча развернулся, ушёл.

Василий, справившись наконец с пряжкой ремня, задумался. Когда Кирилл прибежал домой, испуганный и заплаканный, как отец он должен был сразу пойти к сыну, спросить, что случилось, узнать. Вместо этого Василий продолжил разговор по телефону, выслушивая сбивчивые объяснения менеджера о результатах последней инвентаризации. И закончив разговор забыл о сыне. Просто забыл.

В верхнем ящике стола лежал газовый пистолет. Василий поймал себя на мысли, что последние пару минут сидит в одних штанах и смотрит на рифлёную рукоять. Прекрасно. Нужно ещё в ЧОП позвонить и попросить прислать несколько крепких ребят. Василий Милонович собирается выйти новью во двор, срочно выслать подкрепление, вертолёт, пару-тройку танков и авианосец.

Дверь подъезда предательски грохнула. Василий вдохнул на удивление свежий, морозный воздух, прогоняя глупые мысли. Снег заскрипел под ногами. Василий разбежался, заскользил по покрытому замёрзшей коркой асфальту. Подбежал к качелям. Остановился. Раньше он и не обращал внимания, что качели такие высокие. Со своими двумя метрами роста Василий смотрелся рядом с ними ребёнком. Деревянное сиденье висело настолько высоко, что казалось удивительным, как дети вообще на него смогли забраться.

Возвышающаяся громадина качелей призывно звякнула цепями.

Василий сел на сиденье, едва доставая ногами до земли. Вся конструкция стояла крепко, беззвучно, не шелохнувшись. Солнышко, значит. Почему нет?

С трудом оттолкнулся.

- Извините, Василий Милонович, врачи сделали всё что смогли.

Сильнее.

- Васятка, не тряси ты коляску. Всему тебя учить надо. Иди ко мне, Кирюшенька, совсем папка маленького замучал.

Ещё сильнее.

- Васян, ты чё, в натуре, Махе предложение сделал? Красава, братан.

Выше.

- Как вам не стыдно, молодые люди. Здесь же дети играют, а вы целуетесь.

Ещё выше.

- Тили тили тесто, жених и невеста. А Васька любит Машку, тили тили тесто.

Ещё. Выше. Сильнее.

- Папа, нет! ПАПА! СЛЕЗАЙ!!!

Кот жалобно мяукнул, свернулся калачиком рядом с беззвучно рыдающим Кириллом, уткнувшимся лбом в холодное стекло.

Начало рассказа здесь

«Вот и славно, - подумала Жанна, провожая взглядом шамана. – немного подождем и нечисть сама изведется».

Девять дней можно было легко переждать, когда вокруг тебя люди. Настроение улучшилось и можно было спокойно заниматься своими делами.

- Здравствуйте, - кивнула она проходящей мимо знакомой.

- Что так официально со мной здоровкаешься? На повышение пошла или призрак тайну тебе открыл, где сундук с монетами припрятан? - крикнула из окна столовой Раиска.

- Да Галина Петровна же мимо прошла, - обернулась Жанна, вспомнив, что та уже год назад как померла.

- Да-а, девки, надо вам средства для мытья менять. Слыхала, что Анька с прачечной рассказывала? – и не дожидаясь ответа, продолжила. – Она, когда Тоньку нашла, та еле живая была, а потом как-глазенки-то свои вытаращит, да как схватит ее за руки и кричит: «Не виновата я!». Смотрела так, словно прощение просила. Может она чего у призрака забрала, а он теперь и зверствует.

- Ты же, Рая, в такие вещи не веришь?

- Я не верю, но вам пора завязывать хлоркой дышать. Насыплете так, что по улице мимо не пройдешь. Там не только призраки по комнатам бродить будут, но и зомби с выжженными антисептиками мозгами.

Посмеявшись, каждый отправился по своим делам.

К вечеру Жанну пробил озноб, и растекшаяся по организму слабость заставила лечь пораньше.

Ее разбудил детский плач, доносившийся с улицы. Открыв окно, она увидела силуэт ребенка лет пяти, одетого явно не по погоде. Он сидел на асфальте покрытым тонкой коркой льда, сковавшем дневные лужи и плакал, уткнув голову в колени. Качающийся на ветру фонарь, то выхватывал его из тьмы, то опять скрывал от нее.

- Где твоя мама? - крикнула она в открытое окно.

- Я не знаю, - закрутил он головой в поисках источника голоса.

- Ты потерялся?

- Да! – закричал он. – Помоги мне!

Жана выскочила на улицу в одной сорочке и закрутила головой. Ветер усилился и бил снежными крупинками, по лицу и рукам.

- Я здесь! Забери меня! – прорывался через завывание ветра голос. Она подняла голову и увидела силуэт в окне первого корпуса. Фонарь качнулся и выхватил из темноты окружившие ее тени.

- Забери его! – заглядывали они ей в глаза, гипнотизируя своим взглядом. Она почувствовала, как задыхается, звук удаляющейся скорой и жуткий холод темного коридора.

- Проснись, Жанна. – тряс ее муж. – Ты чего хрипишь?

- Я не сплю. – прошептала она и села на кровати. Часы показывали три утра. Сон больше не шел, и она сидела на кухне, круча в руках кружку горячего чая. «Надо срочно идти к врачу», - листала она страницы сайта ближайших клиник. Шаманы и приведения могут подождать, но дыхательные спазмы – это уже серьезно. Записавшись на вечер в ближайшую клинику, Жанна принялась собираться на работу.

Уже на подъезде к санаторию автобус вдруг понесло юзом, все вцепились в кресла, уставившись на водителя. Время замедлилось, и Жанна увидела стоявшего на дороге шамана. Кто-то дернул ее за плечо и Рая, сидевшая на переднем сиденье, неестественно вывернула шею, глядя на нее остекленевшими глазами и четко произнесла: «Забери его!». Автобус резко остановился, съехав в кювет.

- Вот это меня приложило, – потирала шею Раиса.

- Все, автобус дальше не идет. Своим ходом до ворот. Тут с километр, не больше. – развел руками водитель и открыл капот.

- Раиса, а тут мальчик не терялся?

- Нет, при мне не было.

- Терялся, и мальчик терялся и девочка, - вклинилась в их разговор Галина Ивановна. – За двадцать лет чего только не происходило.

- И не нашли? – заинтересованно посмотрела на нее Рая.

- Как не нашли – нашли. Разное было: и спичками играли, и водой заливали, но самый страшный случай произошел в первом корпусе. Мальчишка там тыквенной семечкой подавился, еле откачали. Гипоксия сильная была и на мозг повлияло. Больше к нам ни ногой. Вижу их в городе время от времени. Большущий уже, но толку. Никого не помнит, ничего не знает. К мамке жмется и все. Будто душу из него вынули. Лет десять назад это было. В конце октября. К празднику готовились, тыквы резали, а мякоть в мусорный пакет. Вот такой жуткий Хэллоуин получился. Больше у нас эти заморские штучки не практикуются. Своих праздников хватает. Тоня тогда немного умом тронулась. Все рассказывала, что мальчишка этот ей мстит.

- За что? – тихо спросила Жанна.

- За то, что про мусорный пакет забыла и в коридоре оставила. Никто, конечно, не виноват. Дети разорвали пакет, куда только родители смотрели, и один из них и подавился. Как же его звали? Дима вроде бы. Так вот, он семечки из мякоти выковыривал и ел прямо с кожурой, - замолчала Галина Ивановна. – Тонька к ним домой даже ездила, просила забрать мальца. Мать не выдержала и полицию вызывала, после чего Антонине строго настрого запретили к ней таскаться. Вот так, одна семечка и три поломанных человека.

- Четыре, - хихикнула Раиска, кивая в сторону Жанны. – Эта мадама тоже тронулась. Хорошо с вами, бабоньки, но картошка сама себя не почистит.

Жанна тихо вошла в еще спавший корпус. Поднялась на второй этаж и положила руки на ледяной подоконник. Тьма расступилась, и она увидела мальчика, в руках которого таяла голубая лента. Испуганный малыш метался по коридору в поисках своего тела и вскакивал на подоконник, провожая уезжающую скорую. Слезы потекли по ее щекам.

«Теперь ты готова. – раздался голос шамана. – Я жду тебя».

Наспех сделав работу, она отпросилась, сославшись на жуткую головную боль после аварии. Он действительно стоял поодаль, скрывшись за невысокими кустами.

- Мать я возьму на себя. Она придет, - рассказывал план действий шаман. – но ты должна организовать ритуал соединения.

- Праздник, - ответила Жанна. – Мы все примем в нем участие. Мать пустят. Скажет для реабилитации надо, пройти через ситуацию стресса.

Неделя ушла на подготовку. «Костюмы и танцы», - вот залог успешного праздника, - разучивала она хоровод с ребятней и шила костюмы из подручного материала, втянув в ожидание всех, от мала до велика.

В назначенный час шаман вошел в холл с повзрослевшим мальчиком, испугано вжавшем голову в плечи. Диму поставили в центр круга и танец начался. Неведомая сила крутила его против движения хоровода, наматывая невидимые нити на прочное основание. Никто из присутствующих не мог представить, что, совершая выученные движения, вытягивает из другого мира заблудшую душу и крепко связывает ее с потерянным телом. Воздух заискрился, и мальчик поднял глаза: «Я нашелся!».

Видя силуэт в окне второго этажа, Жанна всегда с радостью машет Диме, приехавшему на реабилитацию, а мама, рассказывая об очередном небольшом успехе, досадливо замечает его любовь к холодному подоконнику.

Я никогда не мог спать в полнолуние.

Когда луна, будто желтая поганка, заглядывает в окно, разбрасывая по потолку синеватые тени, минуты превращаются в часы, а те – в тягучую бесконечность. От желтого лика не спрятаться в комнате или гостиной, только на кухне – разложиться на узком диванчике, от которого наутро нещадно болит спина. Я редко так делал, обычно просто не спал. Раз за разом вставал, кипятил чайник, много курил, посиживая на балконе. Тогда-то я впервые заметил его.

Костер на вершине лысеющей сопки.

Просто на «лысой» или «проплешине» – ее у нас по-разному называли. До нее было далеко, и я, честно признаться, никогда там и не был, хотя прожил всю жизнь на окраине, в этой многоэтажке, выходящей окнами на лес, чахлую речку, невысокий зеленый хребет. В разлитом луной синеватом свечении я видел его удивительно четко – красный трепещущий огонек. Мне некуда было спешить, и я курил, внимательно вглядываясь в него, пока ветер пытался вырвать из рук сигарету. Оттуда, с вершины холма, доносились еле слышные обрывки каких-то песен.

Студенты, наверное. Повеяло тихим и простым счастьем, и я невольно улыбнулся. Захотелось тоже оказаться там: немного дальше отсюда и немного моложе. Вдыхать запах костра и хвои, жарить сосиски, петь под гитару и не думать о завтрашнем дне, о заботах, бессоннице - вообще ни о чем. Выдохнув горький дым, я задумчиво прикинул расстояние и примерный маршрут. Стал перебирать в уме друзей и знакомых, еще не отрастивших пивных животов и не до конца променявших авантюризм на паломничества в «Икею».

Что ж это я? Совсем не старый еще. И куда я подевал походные берцы?

∗ ∗ ∗

От двух часов сна в голове было, как в накуренной комнате. Кофе горчил. Пятнадцать минут в пробке на светофоре. Какая-то планерка. Какое-то совещание. Поездка в центр по каким-то делам. В машине заскрипели колодки, требуя срочной замены. Вспомнил, что дома на кухне потек кран. Дела возникали будто из ниоткуда, важные и не очень, разрастались, как снежный ком. Мне с сожалением пришлось признать, что ни в какие походы, по крайней мере, в ближайшее время, уже не выбраться.

Однако стоило выйти на балкон ночью, меня будто окатили холодной водой. Не знаю, виной ли тому усталость и недосып, или действительно что-то по особенному сложилось в окружавшем пейзаже, но вид, который я видел бессчетное количество раз, открылся мне будто впервые. Куда же я раньше смотрел? Темные громады холмов под усыпанными звездами небом. Настолько глубоким, что в нем можно было тонуть. Посеребренная луной речка. Колышущееся море из сосен, уходящее за горизонт, к вершине, к холму, на котором все также горел одинокий костер.

Я стоял, будто завороженный и мне потребовалось меньше минуты, чтобы лишиться сомнений. Оттуда должен быть вид еще лучше – подумал я. Правда эти студенты, но они ведь рано или поздно уйдут.

∗ ∗ ∗

В субботу, проснувшись рано, я побросал в рюкзак термос с чаем, бутылку с водой, моток веревки, охотничий нож, наспех нарезанные бутерброды и, перейдя по шаткому мостику речку, вошел в лес.

Вернулся лишь к вечеру – злой, исцарапанный и уставший.

От давно непривычной нагрузки ломило все тело. Лес, в который когда-то я каждый день убегал после школы, чтобы пинать пеньки и ловить лягушек, сейчас показался мне совершенно чужим. Знакомые тропинки давно заросли, а новые – двоились, троились и уводили незнамо куда. Я несколько раз терялся среди бесчисленных перекрестков, и стоило выбрать утоптанную дорожку, что по моим представлениям должна привести меня к месту, она непременно уводила в сторону или же просто растворялось в лесу. Я сделал попытку пройти напрямик, но быстро уткнулся в заросли стланика и непроходимый бамбук. К обеду полил дождь, и я, ко всему прочему, еще и промок. При мысли о пикнике осталось лишь выругаться и сплюнуть на землю. Дороги я так и не нашел, если только на пару чахлых, загаженных биваков, которые походили на искомое место также, как ночной горшок походит на античную вазу.

Раздраженный и злой я бросил вещи в стирку и начал подсчитывать, сколько бы дел успел переделать, пусть скучных, но важных, если бы так бездарно не провел день. Чтобы не было обидно совсем, сходил в магазин и вернулся с бутылкой коньяка. Какого-то обычного и не слишком хорошего. Из тех, что не закрываются в шкафчик за стеклянную дверцу, а стоят на отшибе, где-нибудь рядышком с водкой «Нацпроект», бутылкой «Рябчика» и прочей бормотухой за два рубля. Сейчас мне искренне жаль, что я не удосужился запомнить даже его названия. Ведь этому мерзкому, но убойному пойлу я, собственно, и обязан всем, что произошло дальше, ибо делать такое на трезвую голову едва бы решился.

Луна начинала идти на убыль, но пока выглядела цельной, как разбитый на небе желток. Я стоял на балконе, прикладываясь к бутылке, и костерок на холме уже не вызывал во мне теплых умиротворяющих чувств. Я начал подмечать странности, над которыми первоначально как-то и не задумывался.

Во-первых, поплутав по лесам, я обоснованно заключил, что дороги на «лысую» с моей стороны попросту нет. Логично предположить, что ее нет вообще. Собственно поэтому я там и не был, хотя по молодости истоптал чуть ли не все известные в округе туристические маршруты. Конечно, подъем мог быть где-то с другой стороны: востока и севера, но там совсем глушь – одни буреломы, куда добропорядочные туристы не забредают.

Во-вторых, крохотная проплешина, что виднелась отсюда, на самом деле не крохотная – наверняка с добрую половину футбольного поля. Следовательно, и костерок на вершине – не походный бивак, а какое-то погребальное кострище.

В-третьих, горит он там уже третий день.

Я порядочно так поднабрался и поначалу не заметил, как чья-то невысокая тонкая фигура осторожно вышагивает по камням у реки. Пару мгновений и она перескочила поток по поваленной ветке, не пожелав почему-то воспользоваться мостом. Я перевел затуманенный взгляд с костра на незнакомца, идущего в лес, и мой пьяный мозг принялся строить логическую цепочку, упуская, впрочем, некоторые очевидные несостыковки.

Это же тип из этих «костровиков». Вот так мы все и узнаем.

– Эй! – прокричал я в темноту, воодушевленный тем, что ответы сами идут ко мне в руки, однако фигура уже скрылась за темной листвой. Вот блядь.

Пришлось напялить ботинки, выходить из дома и спускаться к реке. Дары отечественного алкопрома наделили меня какой-то нечеловеческой силой: я сунулся прямо в воду, перейдя вброд, умудрился не поскользнуться и не свалиться, хотя меня шатало из стороны в сторону. А потом закричал прямо в распахнутую хвойную пасть:

– Эй, мужик! Стой, спросить хочу!

Свет луны едва пробивался сквозь кроны, перед глазами плыло. Я поддался вперед, пробираясь почти наощупь, стукнулся о дерево. Услышал хруст веток – рванулся туда и неожиданно налетел на кого-то. Раздался женский крик, а следом и мой, когда я отдёрнул ладонь и отшатнулся. На землю брызнуло горячим и темным.

Тогда, в тусклом сиреневом свете я и увидел ее.

Она была на пол головы ниже, в какой-то темной толстовке и держала в вытянутых руках складной нож. Я опешил. Попятился, начал бормотать что-то невнятное, пытаясь извиниться. Зажал второй рукой порезанную ладонь. Не скрою – испугался. Однако быстро сумел взять себя в руки. Незнакомка медленно отходила назад, пока беспомощно не уперлась в древесный ствол. Руки ее ощутимо дрожали, и напугана она была явно больше меня. Капюшон отбрасывал тень на половину лица, и я видел только сверлящий меня со страхом и недоверием глаз.

– М-может это, уберешь нож? – я попытался сказать это как можно более миролюбиво, но заплетающийся по пьяни язык едва ли внушал доверие.

– Я просто живу тут недалеко…

– Честно, не хотел ничего плохого…

– Я думал ты из этих…

– Ну, которые у костра…

При последней фразе она вздрогнула, и взгляд ее как-то переменился. Незнакомка опустила оружие и даже сделала шаг вперед. Лунный свет скользнул по ней на какую-то долю секунды и тут уже вздрогнул я – мне показалось, что у девушки нет второй половины лица.

– Ты видел костер? – раздался голос, приятный и тихий, будто шелест листвы.

– Горит уже третий день. Странно, правда? Вот я и подумал, что…

– Пошел вон отсюда! – она резко меня перебила. – И ничего не смей спрашивать. Прямо сейчас разворачивайся и уходи. Даже смотреть на костер не стоит, не то, что идти к нему. Просто проваливай!

Я совершенно ничего не понимал.

– Подожди, давай сначала. Как хоть тебя зовут?

Я отвернулся лишь на мгновение, но его хватило, чтобы незнакомки и след простыл. Только качались ветки, и едва слышный шум раздавался из тьмы. Догнать ее я, естественно, не пытался.

∗ ∗ ∗

Наутро было стыдно настолько, насколько вообще могло быть. Не знаю, по поводу чего я переживал больше: того, что меня могли ненароком зарезать или того, что и правда приняли за маньяка. А еще, как ни старался, так и не смог вспомнить ее лица. Очень надеялся, что она мое – тоже. Ведь это, скорее всего, какая-то местная девчушка, с которой я могу жить на одной улице, ходить в один магазин, а может, даже и жить в одном доме. Если мы случайно столкнемся в очереди на кассу, как я буду выглядеть?

Я провалялся в постели достаточно долго, борясь с нахлынувшей на меня апатией. Днем поехал по делам в город и ожидаемо застрял в пробке. Похоже, что в этот раз на дороге произошло что-то серьезное, потому как затор растянулся почти на всю улицу. Впереди отчаянно сигналили и ругались. Я тоже нервно крутился на месте и барабанил пальцами по рулю, но затем смирился и стоически откинулся на сиденье, безучастно пялясь в окно: на прохожих, витрины, мамашей с колясками. Возле супермаркета замигал красками рекламный монитор. Изображение на нем показалось мне несколько странным.

Это была какая-то реклама детского питания. Там женщина кормила с ложки деревянную куклу, сидевшую на детском стульчике. На кукле был белый чепчик и белый фартучек; наверно она должна была изображать Буратино или Пиноккио или что-то в этом роде, вот только выглядела она, мягко говоря, странно. Не знаю, о чем думали создатели ролика, но «это» и близко не походило на белобрысого жизнерадостного мальчишку, из всем известного советского фильма или на улыбчивого Пиноккио из мультфильмов «Дисней».

На стульчике сидело какое-то карикатурно обтесанное полено, темное, цвета мореного дуба. К бугристой голове, под чепчиком, были прилеплены голубые пуговичные глаза, а вместо рта зияла овальная дырка. Кукла вращала глазами, тянулась к женщине и перебирала сучковатыми руками-отростками.

Полная к обеду ложка!

Для вашего крошки!

Не содержит консервантов.

Ну и реклама. Ахуеть просто.

Женщина, все время находящаяся за кадром, под нехитрую детскую песенку, сопровождавшуюся такой же заурядной мелодией, отправляла полную ложку чучелу в рот. Оно же переводило взгляд то на кормилицу, то прямо на зрителя.

Пока я наблюдал эту картину, камера зачем-то стала приближать «лицо» куклы, отсекая от зрителя убранство кухни, женскую руку, и вскоре на экране осталась только темная морда и бегающие туда-сюда голубые пуговичные глаза.

Не содержит консервантов….

Я был искренне рад, что в этот момент мой ряд таки тронулся, и мне не пришлось досматривать этот пиздец.

∗ ∗ ∗

Вечером я как обычно вышел курить на балкон и с неудовольствием уставился на лысую сопку. Костер на вершине никуда не исчез. В этот раз я поежился. Странно, но от теплых ностальгических чувств, с которыми я рассматривал его три дня назад, не осталось даже следа – они сменились неясной тревогой, причину которой я не мог себе объяснить. Но еще более я помрачнел, стоило разглядеть фигуру в капюшоне на берегу.

Я тяжело вздохнул. Конечно, можно было незаметно юркнуть обратно в квартиру, вот только она меня уже видела – я был в этом уверен, хоть сейчас незнакомка и отвернулась, всматриваясь в чернеющие надгробия сопок. Я неуверенно помахал ей – реакции не последовало.

После некоторых внутренних колебаний я все же решил, что мне стоило бы объясниться из-за вчерашнего, ну или хотя бы попытаться это сделать. Нехотя одевшись, я вышел на улицу.

Она стояла все там же, едва ли отреагировав на мое появление.

– Привет, – честно сказать это все, на что хватило моей оригинальности.

Девушка слегка обернулась, но не ответила, а я плохо, но смог ее разглядеть: резкие, угловатые черты лица, острый подбородок, немного неправильный, но вполне симпатичный профиль носа, темные волосы; обычная одежда – толстовка и джинсы, на плечо накинут рюкзак. С рюкзака свисала металлическая цепочка, на которой болтался посеребрённый брелок, в виде головы оленя с широкими ветвистыми рогами, наверняка бутафорский. Я не мог назвать ее очень красивой, но холодный свет луны придавал лицу какую-то особую бледность, тонкость, которая, признаюсь, меня очаровала. Впрочем, капюшон все равно скрывал половину лица.

– Ты постоянно тут по ночам бродишь? – я набрался немного смелости.

– А ты, что, меня сталкеришь?

Стало обидно. Никого я не сталкерил и даже слова такого не знал. Я попытался извиниться за вчерашнее недоразумение и все объяснить, но она дала понять, что ей это совершенно неинтересно. Некоторое время мы просто стояли, глядя на терявшийся среди звезд огонек костра. Повисло неловкое молчание. Я рассматривал ее с интересом, пытаясь выловить какие-нибудь детали, которые могли бы сказать хоть что-то об этой странной девице, что ночью шатается по лесам, но кроме цепочки на рюкзаке, ничего не бросалось в глаза. Обычная одежда, обычная внешность. Я даже не мог сказать примерно, сколько ей лет. Наверное, чуть моложе меня, но не намного.

– Как твоя рука? – наконец спросила она слегка виновато.

Я ободряюще повертел забинтованной кистью.

– Не страшно. Лучше расскажи, что там, с этим твоим костром?

– Как будто ты мне так возьмешь и поверишь.

Я ответил, что находятся в мире вещи и более безумные и зачем-то начал рассказывать о виденной рекламе про кормление чучела. Это произвело неожиданный для меня эффект. Она резко повернулась и уставилась на меня, как будто увидела только сейчас. Потом сцепила пальцы в замок (в дальнейшем я заметил, что это ее привычка) и стала нервно прохаживаться по берегу. Внутри у меня похолодело – мне, как и вчера, показалось, что за скрывающем часть лица капюшоном нет ничего, просто чернильная тьма.

– Оно начинается так, ты скоро и сам все увидишь. Вот зачем ты за мной пошел? Если бы ты … хотя, с другой стороны, я же не виновата. Это ты сам. Ты, что думаешь это смешно?

Мне и правда было немного смешно. Я попытался ее убедить, что это была всего лишь реклама, а тупых реклам сейчас – лопатой греби. Просто жизнь у меня вполне заурядна и я подчас подмечаю такие вот необычные штуки, чтобы потом рассказать в компании друзей, например. Ну, необычные по моим меркам, конечно. Она лишь снисходительно хмыкнула с выражением, дескать «думай, как хочешь» и отвернулась.

Я уже понял, что мадам была немного «с приветом», и мне следует осторожней подбирать выражения, а еще лучше просто тихонько отстать от нее. С сумасшедшими девками вообще не стоит водиться – ничем хорошим это все не кончается. Уж я-то знаю. Тут не отделаешься обычным порезом ладони. Нет, будь мне лет двадцать – тогда окей, но я уже не в том возрасте, чтоб радостно визжать от этих полунамеков и перебирать винегрет в чужой голове.

В то же время во мне впервые за долгое время проснулось что-то похожее на интерес. Возможно, причиной тому была невыразимая скука, в состоянии которой я пребывал последнее время, возможно и то, что эта сумасшедшая мне и правда понравилась (на самом деле чуть-чуть), но я не мог прямо сейчас взять и уйти. Даже несмотря на четкое осознание, что вот она, здесь и сейчас, та тонкая черта, перейдя которую я уже не смогу вернуться. Если разворачиваться и уходить, то самое время. Я понимал это на удивление ясно, но почему-то остался.

– Расскажи про костер. Что с ним не так?

Она снова сцепила пальцы в замок, кинув на меня задумчивый взгляд.

– Для начала то, что видим его, похоже, одни только мы.

– Да ну.

– Можешь проверить, – девушка безразлично пожала плечами. – Только не забудь, что костер загорается лишь в полнолуние.

– Меня больше волнует вопрос: кто наверху? Туда же нет дороги.

– Если ты видишь костер, то найдешь и дорогу. Она там, – девушка кивнула в сторону тропинки, уходящий в чернеющий хвойник. – Но все не так просто. Костер, он манит. Заставляет пуститься на поиски. Открывает дорогу, но одновременно мешает, сбивает с пути. Там можно встретить пугающие и странные вещи, так что до конца можно и не дойти…

– И что там, в конце?

– Никто не знает, – ответила она с улыбкой. – Мы ведь с тобой здесь, а не там. Но это неправильный вопрос. Правильный вопрос: для чего вообще зажигают костер?

– Ну и для чего же? – честно сказать, я чувствовал себя все глупее и глупее.

– Я думаю, это что-то вроде маяка. Для таких как… мы, получается. Для тех, кто отчаялся. Это второй шанс, перерождение. Не знаю, как еще назвать.

И она стала рассказывать какую-то толи сказку толи легенду, которая, честно признаться, меня не впечатлила, и я ее плохо запомнил. Про мифические горы и богов либо каких-то существ, спускающихся туда. Тот, кто сможет найти дорогу к богам – останется с ними.

Она приводила в пример ветхозаветный Синай и горы в восточной традиции, по преданиям соединяющие земной и божественные миры или являющиеся осью мироздания. Было занятно, да я и сам кое-что знал, хоть мне и было неведомо, что это боги могли забыть в нашей с ней Мухосрани.

Едва ли я верил в то, что слышал, но в тот момент мне было плевать. Мне хотелось, чтобы она говорила и говорила, не умолкая. Стояла вот так, полуобернувшись к реке, а я бы просто слушал и смотрел на тонкие пальцы, нервно теребившие рукава кофты. Чтобы наверху звезды, и луна серебрила поверхность воды. Чтобы солнце где-то там, на другой стороне, зацепилось за волшебную магнитную ниткуи уже не вставало, а мы бы остались здесь, застывшие в мареве ночи, как в янтаре.

Будто издеваясь над моими мыслями, небо над горизонтом начинает светлеть. Я сбрасываю оцепенение, и вижу, как незнакомка плотнее кутается в кофту и спешно уходит.

– Погоди, – кричу я, но та даже не оборачивается, будто это и не она проболтала со мной всю ночь напролет. Я злюсь, но в целом не удивляюсь.

– Даже не попрощаешься?

– Ты завтра тоже придешь?..

– Может, хоть скажешь, как тебя зовут?

Она идет, не сбавляя шагу, и только в последний момент оборачивается. Лица больше не разглядеть – оно скрыто причудливым переплетением теней.

– Диана. А ты больше не приходи сюда, пожалуйста. И на костер не смотри.

От этого «пожалуйста» чувствую приятное покалывание, хоть и не желаю себе в этом признаться. Я хочу возразить, но она уже далеко, а бежать за ней я не собираюсь.

∗ ∗ ∗

На следующий вечер Диана не приходила, но не было и костра – небо заволокло тяжелыми тучами. Я знал, что дело не в этом, а в том, что от небесного сыра отделили кусок – луна шла на убыль и вернется лишь через месяц. У меня, впрочем, и без этого забот хватало. Жизнь стала возвращаться в привычное русло, и времени на размышления особо не оставалось. Детали ночных похождений начали забываться, и даже лицо Дианы ускользало из памяти: размылось, стало подрагивающим бледным пятном, будто я видел его во сне.

Я с легким сожалением решил, что вот мое маленькое приключение и окончено, когда поздним вечером пошел выносить мусор (что само по себе плохая примета).

В окнах пятиэтажки скромно горели огни, освещая детские качели, скамейки и беседку с пятнистым грибом. Фонарь бросал столп света на парковку, но другой, у мусорных баков, чернел потухшим глазком. Там вообще творился какой-то беспорядок. Один из контейнеров был опрокинут и лежал на земле, в двух других рылся широкий, дурнопахнущий бомж. Мне оставался последний, четвертый.

Я медленно обошел по дуге, брезгливо отвернув голову в сторону – воняло рыбой и грязной псиной. Пожалуй, только мерзкий запах и чувство глубокого отвращения не дало мне раскрыть рта, чтобы прижечь бомжа крепким словцом. Тот был закутан в ворох какого-то тряпья, одно поверх другого, что и придавало фигуре «разбухший» неправильный вид. Бомж был всецело поглощен мусоркой, перебирая и бесцеремонно разбрасывая вокруг ее содержимое.

Я бросил на него быстрый взгляд и тут же отвернулся – что-то в его виде сильно мне не понравилось. Я решил торопиться. Кинул пакет с мусором в бак, но промахнулся, и тот повис на выступающем металлическом уголке. Сука. Скорее по привычке, чем осознано я попытался исправить оплошность, когда что-то стукнулось об асфальт и ударило мне по ботинку. Этого уже терпеть было нельзя.

– Слушай, ты… – я повернулся к бомжу, а он ко мне, и я потерял дар речи.

Из-под грязных засаленных тряпок, облепивших голову наподобие тюрбана, на меня смотрело бугристое белое нечто. Я поначалу решил, что бродяга болен чем-то запущенным и жутким, но тут, перекрывая даже смрад отходов, на меня дохнуло влажным терпким запахом, который ни с чем не спутать – запахом грибов. Бугры, морщины и складки, огромные шишки, выступающие на лбу, уходящие лесенкой подбородки и даже вздувшиеся губы – все это были наслоения бледных шляпок, бесчисленные и переплетающиеся. Белые шляпки со светлыми желтоватыми пластинами. Оно дышало медленно и тяжело, правда, непонятно чем. Два темно-синих глаза, похожих на спелую смородину, уставились на меня.

– Не спится, браток? Почему ты не дома? – спросило оно, прервав свое занятие.

Из мусорного бака, в котором то рылось, донеслось какое-то шебуршание. Правда, меня это уже не волновало.

– Может, хочешь в загадки сыграть? Любишь загадки?

Не хотел я, блять, никаких загадок.

Я начал медленно отступать, стараясь не сводить с него глаз, пока грибочеловек выпрямился, отойдя от контейнера. Движения его были медленными и тяжелыми, зато кулаки – с двухпудовые гири.

– У зверушки три ноги, да стальные сапоги. Что это? Ну?

В этот момент я с воинственно-испуганным криком метаю в него пакет с мусором и, не оглядываясь, бегу.

С трудом справляюсь с домофоном, распахиваю дверь и погружаюсь в темноту коридора. Скорее, в квартиру – и закрыть дверь. Взлетаю по лестнице на пару пролетов, останавливаюсь, судорожно вцепившись в перила. Это не мой дом. В стене справа зияет огромная трещина, из которой со свистом вырывается ветер. Поросль желто-коричневых длинных грибов ветвится на ее стенках и уходит выше, на потолок. Ветер затихает, потом возвращается, с резким звуком вновь пробиваясь через разбитый бетон. Тянет не прохладой, а влажностью. Угадывается ритмичность.

Я разворачиваюсь и бегу обратно, когда понимаю, что то не ветер, а чье-то дыхание с другой стороны.

С разбега вышибаю дверь подъезда и, теряя равновесие, падаю на асфальт. Колено разодрано, в плече что-то мерзко хрустит, дыхание перехватывает. Я затравленно озираюсь, но жуткий бродяга исчез, лишь мусорный бак сиротливо лежит на боку. Оглядываюсь на подъезд: мой подъезд, моя дверь, знакомые надписи, листки объявлений...

Престарелый собачник, с мопсом на поводке, глядит на меня с тревогой и любопытством.

∗ ∗ ∗

Еще никогда в жизни я не считал дни до нового полнолуния.

Диана знает, что происходит, и она придет, должна прийти. Я еще не был готов поверить в историю о волшебном костре, но что-то плохое однозначно происходило, и мне нужен был кто-то: собеседник, советчик, хоть кто-нибудь. Я ждал нашу встречу, но теперь ждал со страхом, ведь точно помнил, как за тенью капюшона мне померещился чернильный провал. Однако она единственная, с кем я могу поговорить. Возможно, единственная, кто знает, что делать. Конечно, грибной бомж тоже был говорящим, но отгадывать его загадки мне как-то не хотелось.

Когда я различаю у речки фигуру в капюшоне, то не могу сдержать вздох облегчения.

Мы встречаемся молча, она лишь искоса смотрит на меня и сдержанно улыбается. Я снова не могу разглядеть ее лица, вижу только белый острый подбородок и тонкую линию губ, изгибающуюся в кривоватой усмешке. Невольно ловлю себя на мысли, что хотел бы провести пальцами по этим губам, но тут же отдергиваю себя – обычные бабские штуки, не нужно на это вестись.

– Я ведь просила тебя не приходить.

– Просила, но я тебе ничего и не обещал.

Она демонстративно сердится, но ровно настолько, насколько того требуют неписанные правила их непонятного женского мира. На самом деле Диана рада, что я пришел. Я это чувствую, хоть и не знаю истиной причины. Это меня тревожит. Как и мне, ей может быть одиноко, страшно, а может она сродни тому бродяге, и я для нее тоже объект для загадывания загадок. Я не знаю.

Особо не таясь, рассказываю ей о встрече с грибным человеком. Она хмурится, но, кажется, не удивляется. Жестом предлагает мне пройтись. Мы переходим по мостику реку и идем вдоль, не углубляясь в лес, по какой-то тропинке.

– Я точно не знаю, как это работает, но если ты видишь костер, а тем более, если хоть раз ступил на тропу, то ты должен идти по ней. У тебя просто нет выбора. Иначе лес сам приходит. И это будет уже не так, как если бы ты шел к нему. Все эти штуки, которые ты уже видел, их будет больше и больше. Они будут подбираться и окружать, пока не проглотят. И чем дольше ты медлишь, тем хуже. Остается одно – идти к костру.

– Этот костер, он как бы… исполняет желания?

– Бред, хотя некоторые так думают. Но исполнение желаний – детская чушь. Ничто в мире не создано для исполнения наших желаний. Кто мы такие? Просто там все становится по-другому, перерождается. Это место, где ты становишься новым собой, не знаю, как объяснить иначе. Я часто вижу сны о костре, и там я… неважно.

Я поглядываю на нее исподтишка, пытаясь понять, лжет она или говорит правду; пытается ли запутать, усыпить бдительность, сбить с толку? Однако я никогда не был особо проницательным. Диана идет чуть поодаль, время от времени поправляя капюшон, и я уже не сомневаюсь, что она прячет от меня правую часть лица. В момент, когда она останавливается вполоборота, и свет луны снова скользит по ней, падает на алую полоску губ, у меня возникает непреодолимое желание коснуться ее подбородка и развернуть к себе. Движение рефлекторное, почти неосознанное, но девушка замечает его.

– Не нужно. Не нужно на меня пялиться. Ты не будешь этому рад.

Я чувствую, что стою на пороге: или сейчас или случая не представится. Не уверен, хочу ли я этого, однако осторожно прошу ее снять капюшон. Она замолкает, оторопев от моей наглости, и испытующе смотрит на меня. Мне тут же становится не по себе – вспоминаю, что в лесу я-то один и до дома не близко, однако стараюсь выдержать ее взгляд. Мы стоим в матовой тишине, которую нарушает только плеск воды и далекое уханье филина. Когда я уже решаю, что окончательно все испортил, Диана неожиданно откидывает темную ткань и полностью поворачивается ко мне.

Я был готов ко всему: к лавкрафтовским щупальцам и чему-топодобному, вот только их нет. Просто плотная черная повязка, закрывающая правый глаз и почти половину лица. Из-под нее, через щеку и до самой шеи тянется красноватый раздвоенный шрам. Теперь я вижу ее хорошо, настолько, насколько вообще могу видеть при таком освещении и понимаю, что кривоватая усмешка, до этого казавшаяся мне недоброй и едкой, на самом деле просто нарушение мимики. Слова застревают у меня в горле.

– Авария, – говорит она тихо, – на трассе вылетели с дороги. Скользко было – первые заморозки. Все бы и закончилось хорошо, никто даже не пострадал, вот только ветка пробила лобовое стекло. Я сама была за рулем, сама виновата, больше никто.

Она печально улыбается, а я все еще не могу подобрать слов. Понимаю, все, что могу сейчас сказать, будет банально, много раз слышано и не нужно.

– А ты думал, что я тоже поганками обросла? – Диана смотрит на меня внимательно, с вызовом. – Доволен теперь? Все еще хочешь гулять тут со мной под луной?

На последних словах ее голос чуть вздрагивает, а меня передергивает от потока хлынувших чувств: облегчения, жалости, нежности.

Я молча приближаюсь и целую ее.

Мир останавливается и истлевает. Все исчезает, кроме журчащей реки, шепчущих лиственниц и желтого ока над головой. Я сжимаю хрупкие плечи, провожу пальцами по прядям темных волос. От нее пахнет пихтой и ландышем. Когда она отстраняется, потупив взгляд, я замечаю, что глаза… глаз ее изумрудно-зеленый, как у кошки.

Мы гуляем по берегу, и я хочу, чтобы ночь не кончалась. Тяжелые мысли тают, как первый снег, и я с облегчением могу забыть о костре и о том, что возможно, меня ожидает. И хоть Диана снова набросила капюшон, я все еще мельком поглядываю на нее. Мне нравится ее бледная кожа, эта смешная привычка сцеплять пальцы в замок и даже брякающий на цепочке серебристый олень – какой-то «бунтарский», подростковый, немного нелепый. Мы идем и болтаем о всякой ерунде, как обычные люди, и осознание этого наполняет меня чем-то похожим на счастье.

∗ ∗ ∗

Эта история была написана участником Мракопедии Sallivan

Продолжение в комментах

Эта хрень случилась со мной, когда я ещё учился в ПТУ. Жил я тогда один в квартире бабушки, которая была в полугодовом отъезде. Дело было в небольшом уральском городе, где я любил ходить по местным лесам, собирать ягоды и грибы, благо лес был прямо у меня за домом. Однажды на осенних каникулах решил сходить в лес на целый день. Взял с собой фонарик, термос с чаем и коробки для ягод и грибов. Ходил весь день по сырому разноцветному лесу, но ягод нашёл только на одну коробку, а грибов и того меньше. Настроение было испорчено ещё и тем, что становилось пасмурно. В итоге решил идти домой.

У знакомого камня свернул к тропинке за трудные кусты, откуда до дома было часа два ходьбы. Тропинки нету. Повернул обратно, иду к камню. Камень тоже найти не могу. Иду обратно к кустам, думаю, тропинка чуть левее. Выхожу на поляну с уже мёртвой осенней травой – должно быть, тропинка вон за той толстой ёлкой. Только вместо тропинки меня там ждало болото, поросшее ивняком. Я понял, что вконец заблудился. Мобильник я, дурак, не взял с собой, хотя не факт, что мне бы там попалась связь. К счастью, за болотом виднелась гора, чернеющая лесистыми склонами, а по её вершине проходили столбы электролинии. По электролинии можно добраться до города, но сначала нужно пройти по трясине и не утонуть.

Уже смеркалось и слеталась мошкара, отчего я уж было представил себя Никитой Столпником, но тут над открытым пространством болота подул ветер, яростно гоня тучи на нервное мерцание первых звёздочек. Мошкара пропала. Сперва я хотел пойти в обход болота, но ни слева, ни справа краёв этому болоту было не видать. Я плотнее застегнул куртку от ветра, включил фонарик и, потеряв надежду вернуться домой до полуночи, побрёл в сторону горы.

Дошёл до середины болота и угодил прямо в воду по самую жопу. Слава богу, не застрял, и полез к первому попавшемуся высокому месту. Так я сумел выбраться на холмик, на котором стоял булыжник высотой с мой рост. Решил там передохнуть и выпить остатки горячего чаю из термоса. Огляделся вокруг. За булыжником была большая выемка, где я решил спрятаться от ветра.

Лучше бы я этого не делал. Первое, что я заметил, едва войдя в выемку, был запах тухлого мяса. Посветив туда фонариком, я пришёл в ужас: всё дно в выемке было завалено розовеющими костями. Там были и разбитые черепа лосей, и тонкие звериные позвоночники со шмотами гниющего мяса, и совсем свежие распиленные кости (тоже, судя по всему, лосиные). Посреди костей возвышалась обмазанная кровью каменная фигурка, похожая на то ли на гриб, то ли на ботинок. Человеческих костей вроде не было, но вид у того места был похож на языческий алтарь, отчего становилось жутко, как на каком-то лобном месте.

И вот, я стою в этом смрадном углу прямо посреди трясины под светом луны, то и дело скрывающейся за тучами. Единственная моя надежда - добраться до электролинии. Не желая знать как и зачем кости очутились прямо посреди трясины и что это за идол, я рванул к горе, при этом стараясь опять не упасть в воду. В итоге сумел добраться до края леса, весь вспотевший холодным потом. Ноги мои ещё сильнее промокли и пошли мозолями. Я стал взбираться через бурелом на верхушку горы, и довольно быстро добрался до просеки, по которой шла электролиния.

Решил идти по ней влево, сам не знаю почему. Проходя мимо места, где деревьев было мало, посмотрел в сторону болота. Лучше бы я этого не делал. Там, в свете луны, было ясно видно тот булыжник посреди болота, но кроме этого я заметил там леденящую кровь тень. Было ясно, что на булыжнике кто-то сидит как бы на корточках. Поперхнулся взглядом на этот пейзаж и пару секунд тупо в шоке глядел на этого НЁХ-гопника. Потом я очнулся, нелепо извихнулся и, чуть не упав, двинулся, сломя голову, дальше вдоль столбов. Не знаю, сколько я бежал, но столбы вывели меня к цивилизации. Огорчило меня то, что я очутился на грёбанном обрыве, и не мог просто так спуститься вниз: провода столбов шли вниз почти вертикально и уже там внизу электролиния продолжалась вплоть до сереющей в свете луны крыши ГЭС.

Я понял, что нахожусь около плотины на самом краю города. Вдали, словно приветствующий меня Золотой Адокентин, виднелись радостно мерцающие жёлтые огни города. Туда я и направился по краю обрыва, продераясь через кусты, стараясь не свалиться вниз. Идти чуть глубже в лес мне не хотелось: было страшно даже шагу ступить обратно в ту жуткую сторону, откуда я пришёл, тем более ещё был риск потерять край обрыва из виду и опять заплутать в чаще.

Внезапно слышу треск далеко позади меня. Остановился и прислушался. Поняв, что за мной кто-то тоже продирается по краю обрыва, понёсся, сломя голову. Высрал столько кирпичей, что хватило бы на целое ведро Угартилока. Треск становился всё ближе, но тут я дошёл до того места обрыва, где можно было спрыгнуть вниз. Я спрыгнул и упал на руку, повредив себе запястье. Но от страха уже не чувствовал ни этого, ни мозолей на ногах, ни того, что замёрз – просто рванул к первым попавшимся на глаза улиным фонарям.

Сразу сообразил, что я оказался на пустынной улице Б.....ского в спальном районе, и помчался по ней. В тот миг даже встреча с гопниками меня бы обрадовала: хотелось скорее увидеть людей. С другой стороны, я понял, что бегущий по ночной улице мужик, едва не кричащий в слезах от страха, выглядит весьма странно, и попытался успокоиться. Как только сбавил шаг, услышал со стороны обрыва страшный вой, словно какой-то бухой алкаш взял мегафонный аппарат и начал орать, стоя на краю обрыва.

Тогда я уже просто потерял всякий контроль над своими первичными чувствами и бежал через весь город вплоть до дому. Никогда не чувствовал такой благодарности к моему физруку, который постоянно орал на меня матом, заставляя быстрее бегать на физре. Мой городок не ахти какой большой, поэтому мне было ещё стрёмно от того, что на всём пути к дому я не заметил по пути ни одного человека, что было и не удивительно: дома я оказался в четыре ночи.

Выпил разом три банки балтики и уснул, молясь святому Семанглофу. Утром рассказал о случае ментам, но те мне не поверили. Ну, подумаешь, на болоте кто-то выбрасывал недавно несколько раз звериные кости. А, мол, силуэт мне мог почудиться, а гнаться и выть мог, скорее всего, просто волк. Тем не менее, пообещали потом проверить что да как, но со мной так и не связались.

Не знаю что это было, но мне от всей души хочется верить, что тот булыжник был импровизированной мусоркой или алтарём сумасшедшего охотника, который за мной и гнался. Отчётливо помню, что видел там несколько распиленных костей, а у лесных чудищ вряд ли есть бензопила. С другой стороны, даже сумасшедший охотник вряд ли стал бы забредать так далеко в чащу и ходить через болота к своему тайному месту.

Ещё одна деталь, которая меня немного пугает: если той ночью этот псих успел дойти до булыжника, когда я был уже на вершине горы, то он не мог идти с правой или левой стороны болота, иначе бы я его заметил. Тем более он не мог идти мне навстречу, иначе бы мы с ним разминулись. Получается, он шёл за мной откуда-то сзади. Причём когда я только оказался на краю болота, он, должно быть, ещё был далеко сзади меня в лесу, или же ещё меня не заметил, иначе бы я видел его на краю болота сзади меня, когда вышел к булыжнику и там оглядывался. Конечно, свет луны слабоват, но чёрный силуэт, медленно пробирающийся по топи, я бы уж точно увидел, потому что и с горы видел его на булыжнике отчётливо.

После того случая в лес я целый год не ходил, и начал активнее заниматься физкультурой, а потом переехал к отцу в Москву подальше от тайги.

Источник: Мракопедия