Вечером того же дня, коллеги пригласили меня в частный чайный клуб, скрытый в одном из кварталов старого Пекина. Снаружи здания была облупленная серая стена, а внутри скрывался целый мир, остановившийся столетия назад. В воздухе витал древесный аромат с нотками влажной глины и чем-то еле уловимо горьковатым.
Церемонию проводила пожилая женщина. Все звали её тётушка Ли. Её лицо было испещрено морщинами, а движения рук были столь же отточены и полны смысла как формы тайцзи. Я сидел на низком табурете, наблюдая как она омывает чайник водой определенной температуры. В её действиях не было спешки. Всё было подчинено ритму чайного ритуала.
— Жёлтый чай. Мэндин Хуанъя — её голос был тихим как шелест шелка. — Он учит терпению!
Она поднесла мне пиалу с чаем. Цвет настоя был бледно-янтарным как первый солнечный свет. Я сделал маленький глоток. Вкус был неожиданно нежным, почти сладковатым с дымным послевкусием.
Вкус чая появлялся медленно. И в этом вкусе я вдруг с абсолютной ясностью увидел лицо своей матери. Не уставшее и забитое, каким я его помнил, а улыбающееся, каким оно было до того как голод и нужда съели её молодость. Это был вкус потерянного детства и той простой жизни, которой у меня никогда не было. Стена на мгновение дрогнула, и сквозь неё прорвалась острая, почти физическая боль ностальгии по тому, чего уже не вернуть.
Ли наблюдала за мной и в её глазах мелькнуло понимание.
— Он будит то, что спит, — тихо сказала она как бы про себя.
Я молча кивнул в знак согласия.
— Белый чай. Бай Хао Инь Чжэнь. Серебряные иглы. — Вторая пиала была наполнена напитком цвета светлой луны. Его аромат был ярким, цветочным и ни на что не похожим. Вкус был настольно чистым, что я увидел… себя. Не Чена и не Ляна, а ту холодную, безжалостную логику, что управляла мной сейчас. Он не вызывал чувств, а лишь давал больше контроля по управлению своим сознанием. А ведь это именно то, что мне нужно!
— Зелёный чай. Ранний Лунцзин. Колодец Дракона. — Третий чай был ярко-зелёным как весенняя трава после дождя. Его аромат ударил мне в нос свежестью скошенной травы. И вкус… был по настоящему особенным, травянистым, терпким, с горьковатым послевкусием, которое оставило почву для размышлений. Эта горечь напоминала мне мою жизнь.
Я поставил пиалу. Рука не дрогнула. На моем лице была лишь маска светской учтивости, но внутри бушевала буря, вызванная чаями.
— Чай — это не просто напиток, — сказала Ли, заканчивая церемонию. — Это диалог с самим собой. Тот, кто слышит вкус, слышит и свою душу. А тот, кто слышит душу… — Она посмотрела на меня. Её взгляд был подобен взгляду Мастера Цзиня, — …сможет обуздать свои чувства. Ум подобен встревоженной обезьяне, скачущей с ветки на ветку суетных мыслей. Чай помогает обрести ясность, получить контроль и обуздать обезьяну.
Я прочувствовал всю глубину и мудрость сказанного, поклонился и вышел. Вернувшись в свой апартамент, я понял, что пережил один из самых волнительных моментов своей жизни. Чайная церемония едва не вскрыла мою защиту. Она напомнила мне, что где-то под слоями легенд, тренировок и патриотизма, всё ещё живёт деревенский мальчик.
Чувства и проявление эмоций это уязвимости, которые недопустимы в моей профессии. Я посмотрел на свой отстранённый образ в зеркале. Нет, я не мог позволить себе эту роскошь. Впереди ещё были целые выходные и я решил съездить на чайную фабрику чтобы глубже понять чайную философию и окончательно разобраться во всём.
Быстрый поиск выдал мне адрес небольшой, но известной фабрики в провинции Фуцзянь. Я купил билет на скоростной поезд и уже через несколько часов сидел в бесшумном вагоне, несущемся со скоростью триста километров в час. Вау!
Я смотрел в окно и восторг от увиденного вытеснял все мои сомнения. Вот они, доказательства моей работы и службы государству. Эти магистрали, пронизывающие горные тоннели, новые города, растущие как грибы на месте бывших деревень. Я косвенно помогал финансировать подобные инфраструктурные проекты. Возможно, в этом сталепрокатном заводе, мелькнувшем за окном, была частица и тех средств, что я когда-то разбирал в корпоративных отчётах. Мысль была тревожной и пьянящей одновременно. Я был не просто винтиком в современно системе, а строителем нового могучего Китая.
Когда я сошёл с поезда и сел в местное такси, пейзаж начал резко меняться. Городские пейзажи сменились террасированными склонами, покрытыми ровными, изумрудными рядами чайных кустов. Воздух отдавал влажной землёй, навозом и цветами. Это был Китай моего детства, но… облагороженный, поставленный на службу государства.
В старом деревянном здании чайной фабрики, пропитанной вековым ароматом чая, меня встретили не как столичного чиновника, а как желанного гостя. Хозяин, сухопарый дед с руками, почерневшими от чайного сока, по имени Лао Чэнь, оказался моим однофамильцем. Он улыбнулся, увидев мой интерес, и его глаза расплылись в приветственной улыбке.
— Редко городские к нам находят дорогу, да ещё из Пекина, — сказал он, проводя меня через цеха. — Все на поездах мчатся, вперёд смотрят, а чтобы чай понять, надо остановиться. Оглянуться. Подумать!
Он показал мне древние циновки, где вялится сырье, печи для прожарки, где мастер по звуку и запаху определяет момент готовности, тёмные, прохладные комнаты для ферментации, где чай стареет, как вино, обретая свой неповторимый вкус и аромат.
— Ферментация — это не гниение, — объяснял он мне, будто посвящая в великую тайну. — Это преображение. Горький лист под воздействием времени и правильных условий, становится источником глубокого вкуса. Прямо как человек в испытаниях.
Его слова отозвались в моём сознании. «Преображение под воздействием условий». Это была прям суть моей работы!
Затем он принёс несколько бамбуковых коробочек.
— Это не для продажи, а исключительно для ценителей чая!
Он открыл первую коробку. «Да Хун Пао» или «Большой Красный Халат». Вот он легендарный материнский куст, который охранялся как национальное достояние. Его листья были тёмными, слегка смолистыми. Аромат был настолько глубоким и насыщенным, что его было очень трудно разгадать. Вкус менялся от горечи к сладости, оставляя во рту долгое послевкусие.
Во второй коробке были «Воробьиные Язычки» с горы Цзиншань. Это были крошечные, нераспустившиеся почки, собранные на рассвете в первых числах апреля. Их аромат был нежным, цветочным, но вкус был невероятно плотным и насыщенным. Это был вкус утончённости, элитарности и знания, доступного лишь избранным.
Я пробовал и другие сорта. Каждый из них был шедевром, предназначенным для того, чтобы радовать верхушки партийной и финансовой аристократии. Это был тот самый круг, в который я так отчаянно пытался проникнуть.
Стоя на склоне среди чайных кустов, с кружкой элитного чая в руках, я почувствовал оглушительный контраст. Скоростные поезда и вековые террасы. Цифровые сети «Небесный Глаз» и живая мудрость Лао Чэня. Я работал на технологический прогресс, который стирал этот старый Китай и в то же время моя служба позволяла элите наслаждаться его самыми утончёнными плодами.
Я пил чай и с каждым глотком приближался к чему-то высокому. Это было отголоском системы, в которой я был одновременно и архитектором, и пленником. Где-то в глубине, под всеми слоями легенд, я поймал себя на мысли, что меняюсь и сам.
Мы пошли дальше гулять по фабрике и чайным плантациям. Я думал, что секрет кроется в сорте, в мастерстве прожарки, в тайне ферментации, но Лао Чэнь, проводил меня к небольшому роднику в тени бамбуковой рощицы. Он зачерпнул деревянным ковшом кристально чистую воду и протянул мне.
— Попробуй, — сказал он просто.
Вода была холодной и очень мягкой. Она не была безвкусной, как бутилированная из супермаркета или дистиллят, что используют чайные гурманы в специальных чайниках перед завариванием. В ней чувствовалась едва уловимая сладость и полнота, будто она несла в себе какой-то сакральный секрет.
— Все эти чаи, — он махнул рукой в сторону фабрики, — ничто без воды. Душа чая рождается здесь.
— Вода — это уникальный дар земли.
Он налил воду в походный чайник и начал готовить тот самый «Бай Хао Инь Чжэнь», что я пробовал в Пекине.
— Смотри, — его слова обрели вес настоящей мудрости. — Если вода жёсткая, с избытком минералов, она заблокирует нежный вкус, не дав ему раскрыться. Если же вода пустая как дождевая, или дистиллированная… — он усмехнулся, — …то ей просто нечем будет поддержать. Рецепторы не почувствуют тонких ароматов белого или жёлтого чая. Они слишком хрупки для этого. Им нужна идеальная основа.
— Но ведь минерализация в разное время года может сильно меняться, — заметил я.
— О-о-о-о! — восторженно воскликнул старик. — Как глубоко ты мыслишь! Я восхищён! Ты прав! Обильное выпадение осадков может сильно поменять минерализацию воды, а засуха может её увеличить. Именно поэтому мы используем воду из этого родника, который течёт из горного озера чуть выше.
— А, понятно, — смекнул я. — Озеро как бы служит нормализатором, поглощая излишки воды и компенсируя недостатки.
— Всё верно, — согласился старик, улыбаясь и кивая в ответ. — Приезжали высокопоставленные чиновники и проводили анализ. Они нашли там даже ионы серебра, но хорошо хоть их концентрация оказалась незначительной для того, чтобы начать их промышленную добычу.
— А бактерии или растительность? — вдруг подумал я. — Водоросли или обитатели озера могут испортить воду!
— Там нет ни рыбы, ни растительности, — ответил старик. — Озеро на высоте более трёх тысяч метров над уровнем моря. Большую часть времени года оно подо льдом.
— А-а-а, понятно, — согласился я и взял в руки чашку.
Он разлил чай и это стало настоящим откровением для меня. Тот же самый чай имел совершенно иной вкус. Яркий и многогранный. Я почувствовал цветочные ноты, а спустя немного времени ощутил яркое медовое послевкусие. Вода стала проводником для новых вкусов и ароматов чая, позволяя каждому оттенку медленно раскрываться.
— Так и в жизни, — заключил старик, глядя на меня так, как будто бы знал все мои тайны. — Самый сложный план ничего не стоит без правильной основы. Без того, что его питает и направляет.
Его слова попали в цель. Я был тем самым листом, переработанным, ферментированным, превращённым в инструмент. Что было моей водой? Идеология, которой я служил! Или что-то иное, что я давно утратил? Иссяк ли мой родник детской простоты и наивности?
Я поблагодарил старика и поехал обратно в Пекин. В голове у меня всё ещё крутилась мысль о моём стержне в жизни. Она была напоминанием, что любая сложная система, будь то вкус чая или многоходовая шпионская игра, держится на чём-то простом и фундаментальном.
Это глава из книги "Шпион из поднебесной". Да, вот так наш шпион решил разнообразить свою жизнь!
