Лига Писателей

Иногда на сердце сворачиваются тяжелым комом слова, невысказанные, неисписанные, полные непрожитых эмоций и ощущений, запертых, отчаянных. Они стягивают путами мысли, чувства, словно пережимают кислород, кровь, бегущую по телу, и ты замерзаешь, останавливаешься в моменте, когда личный предел был достигнут.

Предел, который годами расширялся, то терял свои границы, то сжимался до точки одного дня и одной эмоции, но, как и каждая величина он стремился к покою, к балансу, когда нет боли или холода, нет и счастья через край или любви, чтобы от всего сердца. Так и живешь не понимая, не ощущая себя, в стазисе, подменяя его проживанием жизни неосмысленным, от утра до вечера, цикл за циклом, как на качелях, проснулся и полет вверх.

И сторонний толчок, вопросы о цели и смысле жизни, вырывают из этого личного забвения. Приходит лишь одна мысль потом, чувствовать боль, на самом деле жить ею хоть пару дней или недель, лучше, чем не чувствовать совсем.

После каждой темной ночи души, наступает светлый миг, час, когда приходит исцеление и ты можешь вдохнуть полной грудью, ощутить себя единым с целым миром, с каждой его частицей. Пусть и будет, где-то глубоко спрятано ноюще сердце, от того, что оно любило, влюбилось или потеряло все. Пусть, пусть, пусть…

Все что происходит – это жизнь, бесконечный круг из рождения и смерти, расцвета и увядания, и мы следуем ему, от начала и до конца, знающие, конец нашей истории. Эмоции, опыт, удовольствие – то, что мы приобретаем за время нашей жизни, обрастаем историями и характером, пускаем корни в своих домах или страстях.

Сколько историй проходит мимо каждый день, сколько людей мы видим мимолетно, не задумываясь делим счастье или печаль со своими близкими или даже прохожими, когда видим их яркие улыбки или грустные взгляды, как тонкой сетью мы перевязаны друг с другом, такие разные и непохожие все. Живущие в одном мире, но таком разном и необъятном, каждый со своим неповторимым узором, со своим запахом, взглядом, пространством.

Выцепить бы, лишь мгновение, когда растворяется вечер, в будущей ночи, когда светит солнце и уже зажигаются звезды, на границе, на тонкой дрейфующей линии между сегодня и завтра, между прошлым и будущим, когда целиком все происходит сейчас, сжимается, чтобы уместится в одну душу, в одно сознание, пойманное, запечатленное на фотографию или картину, мгновение…

Сколько встреч нас еще ждет с тобой? Сколько слов будет сказано, сколько, сколько, сколько?

И я буду ждать каждой из них. Ведь это жизнь, устремленный вперед порыв чувствовать, любить, наслаждаться...

В воздухе пахнет концом,

Почему-то совершенно спокойном

Бездумно дрейфующем между окон,

Теплым и светлым, льется дождем.

Действительно кончается,

Как-то безвозвратно растворяется,

И холодным градом смешивается,

С настоящим, что еще совершается.

Бьется легкой тревогой,

Такой что нежной и даже приятной,

Но все равно теряешь за дорогой

Остатки разума, беспорядки.

Уже не надеешься,

Надежда давно рассеялась,

По секундам, полям рассыпалась,

И в сердце свернулась.

начало Зеркало (часть 1)

Воин не ждал откровений, сгреб бутылочку и не сразу, но переставил подальше от греха.

— Я пришел не по зову похоти. Что еще мои так называемые спутники на тебе тренировали?

— Это не секрет. Например, маятник переноса в Аланталовый Сад, где круглый год цветут деревья и звучат флейты.

Наверняка это было пожеланием Мага с его тонкой душой поэта, не востребованной в дворцовых интригах. Чувство прекрасного оказалось превыше охоты за знаниями.

Добрая мысль о невинном увлечении старика растопила ожесточенное сердце Воина.

Стоящая Дева продолжала перечислять с отстраненной улыбкой:

—… и музыкальную арфу, искусно завораживающую струнами девственную молодость. Память о восьмой ноте. Капли онемения — ночной кошмар ораторов. Раковину раздора: прислони к уху и услышишь споры богов о сути мироздания. Плеть повиновения, впипающуюся до порванных мышц. Меч десяти обличий, пронзающий за один удар десятком клинков. Непозволительную петлю, которую нельзя снять, не лишившись кожи…

Воину сделалось гадко. В той же степени гадко, в коей мгновение назад было хорошо.

— Постой, — прервал он Стражницу осаждающим жестом, — я достаточно услышал. Позволь мне принести извинения. В отряд брали не за доблесть, а за умение резать глотки. Если расскажешь все без утайки, обещаю не применять к тебе ничего, что принесет случайное или умышленное страдание.

Они молча посмотрели друг на друга, а потом юная Дева произнесла:

— Мясо.

— Мясо?

— Мясо, что ты ел. Вино, что ты пил. Они не настоящие. Ты можешь пить и есть только то, что принес с собой. Моя еда не насытит твой желудок, питье не утолит жажду. Разум, плененный Храмом, обманывает тебя. Ты не спрашивал, но я говорю об этом первый и последний раз. Если будешь думать иначе, то непременно умрешь от голода, как другие, а весь скарб, что сейчас с тобой, со временем впитает в себя темную силу и превратится в волшебные побрякушки.

— А мои раны? — схватился Воин за голову. Затылок вроде был сухим.

— Появятся, когда ты выйдешь отсюда. Я не умею лечить за пределами Чертога. Я всего лишь Дух без имени, терпящий ваши потайные наклонности.

— Но кем-то ты же была раньше?..

— Тьмой и тишиной. И больше ничем.

Невесомый облик начал растворяться, но с каким-то многозначительным запозданием.

Воин разгадал щемящую немую молитву.

— Погоди! Не покидай меня!

Быстрая рука не нащупала девичьей ладони, бесплотной, через которую просвечивали контуры мебельного убранства.

Несчастная хозяйка несметных сокровищ. Им позавидовал бы любой король, а она не могла к ним даже притронуться. На ней испытывали истязающие заклятья, предназначенные худшим врагам, и уходили, оставляя в одиночестве на годы, если не на века. Но он намеревался сотворить большую дерзость — переломить ход такого существования.

К горлу подступила вина и разожгла новый пожар, вынудивший закашляться. Спазмы вызвали боль. Во рту появился застарелый привкус железа, зубы будто плавились. Саднящий желудок свело пыткой из протяжных судорог, выкручивающих внутренности — он и впрямь был пустым, хотя его усердно набивали свининой.

— Разреши мне…

— Не стоит. — Воин обессиленно оперся на спинку кресла, едкий пот тек по вискам. — У всего есть срок, и я не исключение.

Вместе с желчью он сплюнул на рукав сгусток крови и растер до пятна. Достал флягу — не тот момент, чтобы экономить. — Дело плохо, но скоро отпустит.

Дева жалостливо запричитала:

— В Чертогах есть флакон в единственном экземпляре. Я дам подсказку…

— Не искушай меня, мастерица обольщения. Я благодарен за одну возможность говорить с тобой.

Подобие улыбки также получилось вымученным.

— Тебе настолько нужно зеркало, — прошептала ошарашенная Стражница, — что ты готов отказаться от полноценной жизни? Второй твой спутник выбрал жизнь.

— Я воспитывался в деревне среди рыбаков и не очень умен. Я только и гожусь, что махать мечом да сторожить важных персон.

Следующие часы были потрачены на бесплодные поиски. Лишь на закате вечности в сотой, не меньше, комнате Воин обнаружил неуместное, упирающееся в стены потускневшими рамами нечто, что чересчур упрощенно можно было бы объявить зеркалом. Зеркалом, которое, при всем наемническом преимуществе вроде недюжинных мускулов, он не смог бы унести, до того оно было огромным.

Между тяжелых выгнутых оправ вилась и оседала пуховая сероватая дымка. Она то обретала расплывчатые линии, то разглаживалась до блестящей снежной завесы.

В нем Воин увидел свое удручающее отражение, просящее и поединка, и жреческой церемонии, но не увидел Девы, парившей за спиной.

— Это зеркало… — хрипло произнес он вопрошающим тоном, не в силах оторваться от разглядывания постоянно меняющейся поверхности.

— Да, — ответила Стражница откуда-то из-за плеча.

Воин поднял было руку, чтобы вдосталь зачерпнуть тумана, но обеспокоенный голос предостерег:

— Сделав так, ты потревожишь чужой мир ради любопытства. Это скучающее зеркало повешенного за убийства торговца пряностями — некогда достойного человека. Оно пьет увядающие души и требует жертву за раскрытие правды. Правды за непомерную для твоей совести цену. Чем дольше наведываешься к нему, тем сложнее совладать с искусом. Трус попадет под его влияние в сей же миг, а заносчивый храбрец захочет укротить. Ты уже убедился, что я не гожусь, чтобы проверить его в действии. Оно отвергает меня, хотя я слышу доверенный тебе шепот, в котором изобилует красный цвет.

Воин постоял, глядя на пепельно-белый рельеф, выцеживая скомканные обличия непостижимые воображению.

— Это не то самое зеркало, — изрек он наконец, победив в мысленной схватке со шквалом эмоций.

— Нет, не то.

И снова впустую потраченное время, отбирающее надежду. Что в Чертоге могло быть невзрачнее плана по спасению Ашдбора и прилегающих островов?

Разочарованный Воин повернулся к Стражнице:

— Сейчас я вынужден отпустить тебя. Мы много ходили. Я ослаб и нуждаюсь в отдыхе. Мне надо побыть одному и подумать. Прежде чем ты исчезнешь, прошу, ответь: кто принес тебе котел с супом?

Дева разогнула колени и спустила ноги с воздуха на пол.

— Баомбаакаомб, — произнесла она с долей удивления. — Демоническое божество в деревянных башмаках из лодок. Он приспосабливается к правилам, потихоньку заводит знакомства и обучается полезному занятию. У нас случаются и более невероятные истории. Как-то в северных шахтах заплутал пьяный мукомол. Взбрыкнувшая лошадь выбросила его из седла вместе с сумками, и он пешим добрался до Жерла Кислых Брызг со связкой маковых баранок на шее. Звезды были милостивы к нему, раз не дали сгинуть в краю лишайников. На мшистых настилах севера правит Царь Полозов, и норовом он нетерпим к путешественникам. Баомбаакаомб помог мукомолу выбраться невредимым и взамен попросил подарок. Что мог подарить бедный работник мельницы, как не котел с недоеденным супом и ремесло?

— Но здесь не растет пшеница.

— Баомбаакаомб справляется наполовину.

Терзаемый противоречиями Воин кивнул и сел в углу, постелив мешок и положив рядом меч. Прохлада камня успокаивала жар, идущий из сжатой тисками груди. Дыхание вырывалось со свистом, щекотало ребра, мешало размышлять.

Детали головоломки долго не складывались воедино.

Нахохлившись, Воин сидел неподвижным, проваливаясь в дрему, согревал родовой оберег, погрузившись в путаницу событий, накопленные фрагменты легенд, вереницу прадедовых сказаний, а затем засобирался в дорогу.

Прилетевшая из лабиринта в ореоле встревоженных ленточек печальная Стражница окликнула его у глухих ворот:

— Ждешь меня, чтобы попрощаться?

— Не совсем. — Воин протянул навстречу самую что ни на есть обыкновенную веревку. Морские боги, только бы не ошибиться. — Жду, чтобы скрепить наши руки и забрать тебя наверх. Ведь это ты зеркало. И имя тебе давно подарено людьми: «Сердце Храма». Сделка подтверждена: я выбираю тебя.

Вскрикнувшая Стражница упала в приготовленные объятия, задрожала точно испуганное дитя, ударила твердым кулачком в натруженное плечо, не промяв просоленной бычьей шкуры.

— Как ты понял?

Мозолистые ладони наслаждались, скользя по ее мокрым щекам, по атласным волосам, пахнущим чем-то сладким и летним, как этот немолодой мужчина себе и представлял. Он завладел артефактом, таким хрупким и одновременно всевластным, прильнувшим по его безмолвному велению новообретенным телом, отбрасывающим тень. Заслуженная награда — теперь она принадлежала ему одному.

— Твои слова открылись мне, — втолковывал он с грубоватой нежностью. — «Найдет тот, кто не ищет». Потому ты ни от кого не прячешься. Твоя мнимая свобода обрывается перед Ложем, тебе не выйти к солнцу без посторонней помощи. Кто додумается указать на неприкаянного Духа, сторожевую псицу, если взгляд засорен магической шелухой, когда кругом обилие влиятельного мусора? Мы исцелим взбесившуюся Кадзаилову гору. Ты и я. Запечатаем демонов в отдельном измерении за замком и разрушим соединяющий мост. А затем я увезу тебя женой на остров.

Они шагнули в коридор, связанные за запястья веревкой.

На площадке Воин пошатнулся, выронил меч, уперся в скалу. Боль загудела в ушах, ошпарила во сто крат, застлав зрение. Он с трудом прогнал мельтешение алых мушек.

— Старик и Безликий, — вспомнил он между приступами боли. — Мы договорились…

Стражница подала меч.

— Тут никого нет.

Она легко провела по лестнице между выстреливающих струй так, чтобы ни одну не задеть, и при этом непринужденно мурлыкала песенку, где смертоносные шпили приходились на паузы.

Когда ступени кончились, в глубине за поворотами загромыхали подошвы, будто поджидали нарочно.

Чудовищный рокот раскатился прибоем и ударил в стены, распугав мышей.

— Баомбаакаомб чует мое присутствие, — зашептала Дева, спешно укорачивая юбку. Сорванные праздничные лоскуты полетели в стороны лепестками. — Теперь потащится за мной хоть до самого Ложа, чтобы узнать, как дела. Он чрезвычайно озадачен состоянием колосков.

— Почему «колосков»? — также прошептал Воин, высчитывая в изумрудных тенях приближающиеся шаги.

— А как еще ему нас величать? Колоски хорошие — они составляют урожай, вредители плохие, потому что урожай губят. Вот и вся наука.

Перебежкой они пересекли зал, неаккуратно запудренный порошком, и Стражница без сомнений свернула в тонкий разлом.

— Сюда!

Она пригнулась, срезая тропу в толще породы.

Воин наощупь последовал за ней, проклиная свои немаленькие размеры. В этой душной норе, в отличие от ладной проводницы, он пребывал в кузнечных клещах. Низкий проход драл хребет похлеще обитого гвоздями хомута. Меч впритирку цеплялся за выступы и гремел, должно быть, на всю горную цепь.

Привязанная Стражница уверенно вела змеистыми лазейками по каменной утробе.

— Мельничное крыло вознесет нас к уступу, откуда есть доступ к реке.

Воин толкнул какой-то шаткий булыжник и защемил руку. Заостренные грани сбрили кожу и, вероятно, лишили ногтя.

Дева запнулась на месте.

— Что? — схватился за рукоять Воин, переводя дыхание и напряженно вглядываясь в чернильную тьму всех направлений.

— Баомбаакаомб не станет препятствовать, — сквозь зубы докончила Стражница, — ведь всходы урожая напрямую зависят от талых вод. Он сознает важность полива.

От способностей старательного демона проявлять заботу по отношению к тем, кто был причислен к зерну, вышибало слезу. Хотя, может, это свежая рана сверлила насквозь, отдав разум на откуп вспыхнувшему жжению.

Вскоре пальцы Воина потеряли чувствительность, но также быстро и вернулись в работу. Он не морщась вскарабкался на скрипучую перекладину гигантской мельницы, откуда раскинулся вольготный вид на внушительные владения громоздкого божества.

Чем выше поднималась лопасть, тем яснее простирались перед глазами стога мертвецов. По всей видимости, о многих из них Баомбаакаомб забыл. Среди пышных костров, в беспорядочные поленницы были сложены трупы громадных насекомых, порубленные останки в ржавых доспехах, высохшие мумии с почерневшими черепами, истлевшие тела которых окутывали полупрозрачные запыленные ткани, пеленающие окоченелые конечности.

«Вот тебе и колоски», думал Воин, отвлекая Деву от неприятного открытия торопливыми поцелуями.

Внезапно дурнота накатила на него изнутри: посреди зольника, в ужасном пламенном коконе, корчилась чья-то исковерканная фигура, воздевая обгорелыми прутьями руки, билась, заточенная в плену.

— Это же Маг!

Воин издалека узрел пылающие одеяния старика, придавленную хворью позу, незрелые искры ворожбы, не могущие развернуться из-за тесного пространства в портальный шар.

— Тот самый Маг из «Лиаделии»! Он горит!

Кажется, мужчина был готов сигануть с высоты крыла, и от яростного и глупого поступка уберег лишь горестный возглас Девы и ее объятие.

— Твой спутник пойман извечным огнем! Ему не помочь!..

— Не помочь? — завороженно повторил мужчина.

— К сожалению, артефакт продлевает его мучения: часы несчетных оборотов, что воротят стрелку на минуту до гибели каждый раз. Мудрый наставник отрекся от моего предостережения и поверил, что все предусмотрел, пожелал жить вечно… Он и будет вечен, пока Храм не сжалится над ним.

Страшный огонь в конце концов довершил казнь. Горстка трухи еще какое-то время кружила как заведенная, а после мирно улеглась. Стерев и ее, зеленые языки с шипением всколыхнулись с удвоенной силой. В косых отсветах возник спиралью пепел, он сплотился и вырос в седобородого старца. И все началось заново.

При виде неисправимой трагедии Воина настигло знамение, исказившее лицо до гримасы вусмерть напуганного человека. Он сгреб Деву с таким небывалым отчаянием, словно немедля разлучался с нею.

— Какую награду выбрал Безликий Охотник? Теперь ты можешь мне сказать?

И вдруг понял, что толком ничего не узнал о другом участнике похода, а что знал — равнялось с порывом обнажить меч и заслониться башенным щитом.

Стражница ответила:

— Жилу для тетивы.

— Не простую жилу, надо полагать. В чем ее особенность?

Дева проговорила куда-то в сторону:

— Однажды ко мне явилась женщина, красивая, безумная, сребровласая, провозглашенная той, кого вы так боитесь повстречать. Чье громко произнесенное имя портит вашу пищу и заражает болезнями скот. Она явилась налегке, так как не нуждалась в поддержании того, что можно обозначить жизнью. Явилась с надменной улыбкой, в шлейфе запаха смерти, точно получала удовольствие от посещения Храма, будто замыслила какой-то презабавный розыгрыш. После ее визита на уровне нечестивцев бушевали распри: скелеты-полководцы делили незавоеванные цитадели, колдуны облачались в мантии личей и заряжали посохи. Эта женщина единственная, кто ничем не заинтересовалась в Чертогах.

— Стало быть, она ничего не забрала, — с пониманием высказался Воин, — а наоборот, оставила. И эта ее жила?..

Юная Дева виновато опустила голову:

— Уничтожает мои дары и рассылает собственные. Если тетива окажется на поверхности, если ее не извести в драконьем пламени, колокола всех ваших островов будут звонить не умолкая.

С лопасти Воин и Стражница перескочили на крошащийся уступ и осторожной прогулкой достигли бесшумной воды, разливающейся из скального чрева.

По отвесным стенам промозглой пещеры шуршали юркие букашки со светящимися усами, длинным холмом на реку наползал сфагнум.

Воин постоял в ледяном мелководье, свободной ладонью смывая усталость, наполнил фляги.

— Ты прячешь руку, — стараясь не повысить голоса, сказал он на берегу, — почему? Ты поранилась?

Завернувшаяся в дорожный плащ Дева зябко поежилась:

— Не я.

Помрачневший Воин поймал сонного жука, осмотрел ее распухшие до безобразия выстуженные пальцы с содранной в нескольких местах кожей и сравнил со своими — полностью здоровыми.

— Я зеркало, — попыталась объясниться Стражница, не по воле перенявшая чужое увечье.

Раздающие фиолетовое свечение грибы оказались съедобны и отлично сочетались с солониной и прибереженной гоблинской вытяжкой из лекарственных цветков.

Орудуя одной рукой, Воин устроил ночлег в обороняемой нише за плотным паутинным пологом, пустившим корневище по щелям. Он также приготовил мерзнущей Стражнице перину изо мха и паучьего пуха. Венчанные пеньковой тесьмой, они легли в брачную постель и длительно ласкали друг друга неловкими согревающими поглаживаниями, играясь с прядями волос, распутывая влажные шнурки и расплетая угомонившиеся ленты. Сперва с благоразумной робостью, чуть ли не извиняясь, но потом все смелее и стремительнее, с какой-то ревностной страстью, животным откликом, с нахлынувшим помешательством откидывая кружева, стаскивая со штанов ремешки. Смыкали усилием губы, чтобы ненароком не выдать убежище сладостными вскриками, и все равно не могли сдержаться.

Горизонтальные штольни, отмеченные гномьими рунами, местами завалило насыпью — рыхлой как песок, поглотившей колею. Некому было ремонтировать плетень. Дорожки, укрепленные сваями, вихрились, но куда ни сунешься — упрешься в продуваемые ветрами пропасти или облитые угольными красками изваяния каменных боков.

В иные стволы и заглядывать не стоило — оттуда веяло насиженной злобной магией.

Сначала Воин топтал пороги, расходуя масляный светильничек, но из последнего штока на него вытаращились полуслепые глазищи громадной сколопендры, грызущей козлиную тушу. Сытой, и потому не решившейся напасть. Тогда бегущая галопом на два шага впереди Стражница, удосужившаяся еще и тянуть за собой грузного телом мужчину, натерпелась страху.

Наконец посчастливилось набрести и на проезжий путь. В сети разветвленных скатов предки гномов производили разведку руды и поднимали добытое из забоев отчасти телегами по специальным полозьям, либо колодцами в цеха гранильщиков. Умельцы не поленились снабдить крутые склоны ступенями — не слишком удобными, утратившими чистоту, зато легкодосягаемыми для девичьих ног, обутых в трудолюбиво смастеренные башмачки: одной сумкой меньше — не так уж и важно.

Вода в мехах не успевала залеживаться, едой запаслись впрок: двух неприхотливых влюбленных гора, приютившая в отвалах разнообразие питательных гадов, вполне могла прокормить.

Временами, когда Деву одолевал сон, условно отмерявший в подземелье рассвет и закат, покашливающий в сырости Воин, кулаком массируя грудину, вслушивался в гул, разносившийся из далеких ущелий, и размышлял о возможной опасности, грозившей Сердцу Храма от рук Безликого Охотника, прознавшего о жилке той, кого не упоминали к ночи.

Опасность для Девы исходила и от него самого. Воин зарекся действовать наудачу, ибо безобиднейшие царапинки, что так или иначе ему доставались, перекочевывали на нежную, по-лебяжьи белую кожу прекрасной Стражницы. И за каждую переданную ссадину приходилось расплачиваться поцелуями — в этом хозяйка Чертогов, шутливо хмурившая брови, была непреклонна. Зеркальная душа любила в той же мере, в какой любили ее.

— Душа моя, — вполголоса шептал Воин, боясь разбудить спящую Деву и внимая смрадному дыханию гор.

По его подсчетам, шел месяц созревания яблок. Когда отряд из сорока вояк и десятка слуг дробил подковами храмовый мост, к ледникам неслась оттепель.

Доживет ли он до следующих снегов?..

Истинно, суровые Морские Боги, рулевые облачных кораблей над гребнями кипящей колдовством крепи, почтили вниманием молитвы нырнувшего в бездну островитянина, отвели беду, позволили окольными дорогами, превозмогая бремя тягот, без особых приключений предстать перед вратами к свободе.

И первого, кого нареченные супруги повстречали, спешившись с гармонного бока червееда, был Жирный Мельник — колосс из темно-серого гранита, преградивший пустую вымощенную мозаичной плитой дорогу к Ложу.

Бурый червеед пострекотал и заполз обратно в скважину.

Дева рассмеялась, не выпуская из руки брезжущую медовым маревом друзу.

— Баомбаакаомб…

Растрепанная, в копоти, она смеялась все громче — заливистым соловушком, в шуме эха, роняя благодарные слезы:

— Баомбаакаомб, друг наш, настала пора прощаться.

Настырное божество, будто самостоятельная вершина, молча чесал затылком щербатый потолок.

Сплюнув, Воин прибавил к надоевшему имени пару недостающих, по его мнению, бранных фраз.

— Возвращайся назад, Баомбаакаомб! — воскликнула Дева. — Возвращайся к себе на Мельницу и будь счастлив, как счастлива…

Она поперхнулась недосказанным словом, выронила продолговатый ежистый кристалл и упала на подкошенных ногах: черное оперение стрелы дымчатой вуалью рассеивалось в воздухе от глубокой раны у нее под сердцем.

Появившийся из-за пятки гиганта замаранный Охотник приспустил прелую маску, под которой синюшным разводом виднелась ухмылка умертвия. Он что-то прошипел и вновь вознес лук — старый, надтреснутый в плече, с королевским подарком.

Потрясенный Баомбаакаомб задрал непомерный башмак и раздавил упыря, вызвав в отдалении камнепад. Покачавшись в раздумьях, он принялся снова и снова месить мокрые ошметки подметкой.

— Да, Баомбаакаомб, — задыхалась бледная Стражница, — этот колосок был заражен!.. Ты не виноват…

Воин зажимал ей рану, но из-под пальцев все равно просачивалась, густея, кровь. Кровью перепачкались грязные ленты, кровь стекала тоненькой паутинкой из уголка губ. Все было в крови.

Прерывисто Дева вымолвила:

— Сын славного рода… Я помню… Такой же парус на можжевеловом обереге. Только глаза не синие, а серые.

— О чем ты говоришь? — бормотал Воин, чей мир рушился в эту минуту.

Умирающая Стражница тяжко выдохнула, затем сделала резкий вдох, собираясь с силами, и выпалила:

— Феарзас!..

— Как ты сказала? Феарзас? Так звали моего прадеда. Значит, он был у тебя?

— Мы с ним тоже почти дошли… Две песчинки канувшие в смоле…

Слабая рука погрузилась в рваные одеяния.

— Ты до сих пор веришь?..

Воин не говорил, он плакал и кивал, пытаясь передать теплом своих слез хоть каплю живительной энергии. Однако исступленное, пронзительное желание не становилось реальностью. На пороге Ложа Спящего Дракона, в котором отсутствовал Дракон, чудеса иссякали.

— Когда меня не станет… Возьми взамен…

Словно в бреду Воин замотал головой, отрицая жестокую правду, желая остаться в счастливом прошлом, подарившем столько замечательных дней, столько любви.

— Опять так близко, — содрогнулась болезненным телом Дева. — Солнце… Какое же оно?

Лицом она обратилась к темному залу, врата которого никогда не пересекала, обвела взглядом арку, усыпанную тусклыми расплывающимися светлячками.

— Оно огромное, — зашептал Воин, уткнувшись ей в грудь, — и светлое, ярче костров… К нему тянутся растения. Оно привлекает зверей и птиц. Его любят дети, любят старики — как я люблю тебя. По нему читают время и расстояния. Солнце прогоняет сон, навевает дремоту. Иногда оно само спит за дождливыми тучами, и оттого все на земле видится тоскливым. Нечисть презирает солнце, потому что свет стирает тени, напоминает им, кто они есть. Тебе бы обязательно понравились ласковые лучи, что пускают по волнам озорные слепящие блики. А в зимнюю погоду…

Воин поднял голову.

Дева отвечала прощальной улыбкой, не сходившей с застывших губ.

Сдвинувшийся Баомбаакаомб проревел что-то на смеси раздельных звуков и певучих древних проклятий и наклонился, издавая деревянными башмаками, доламывающими кости Охотника, жуткий хруст.

— Еще мгновение, Баомбаакаомб… Еще одно мгновение, тупой ты ублюдок! — рассвирепел Воин. Он распустил скрепляющие путы, вскочил, огрел пинком сложенную горстью ладонь, величиной с трактирный стол, и яростно заорал во всю мощь угасающих легких: — Она не урожай! Пускай ее душа вернулась в покои, ты не имеешь никакого чертова права смолоть ее на чертовой мельнице!..

Воин захлебнулся взбурлившей влагой, сел на пол, судорожно схватился за горло, будто заткнутое непроходимым ржавым комом, но все-таки попытался отогнать демоническое божество.

Толстокожий уродливый Баомбаакаомб отмахнулся от назойливого писка вредителя, бережно поднял мертвое тело Стражницы и унес в шахты.

Как в лихорадке оставшийся в одиночестве Воин, с дырой вместо сердца, ввалился через ворота в необитаемое Ложе, бросил щепки со жгучей тетивой, разжал трясущийся липкий кулак. В стеклянной колбе от горящего желтого эпицентра синими кругами разлеталась жидкость. Дар, который, по замыслу хозяйки горы, он заслужил.

Больше всего ему хотелось разбить пузырек, растоптать осколки, лечь и умереть самому.

Кощунствовать над последней волей Девы он не посмел.

Крошечная копия солнца провалилась с языка внутрь и породила взрывной выплеск огня…

Пастухи, покидающие по осени роскошные пастбища, гнали отары овец по перевалам и несли селянам весть, что в гнездовье гор вернулся Дракон. Многие видели кружившего над куполообразным верховьем великолепного зверя с расправленными крыльями, напоминающими седые раздутые паруса. Изредка он поливал пламенем ведущие мосты, и те, упрямые, стонали и выгибались, будто в печи.

Пастухи, честный народ, разносили весть, чтобы всякий знал, что отныне дорога за сокровищами гарантировала смерть, ведь нет Дракона могучей и безжалостнее, чем тот, кому было что охранять.

Всем привет! Продолжение "Саги о призраках"! Проду стараюсь выкладывать ежедневно. "Сага о призраках" - это фэнтези, юмор, приключения, магия и самые живые герои. Живее вы просто нигде не отыщете. Кому понравилось, просьба поставить лайк и добавить в библиотеку на АТ! Всем хорошего дня!) Ссылка на полный текст в конце.

Поляну, на которой проводилось призрачное сборище, оцепили полупрозрачные голубоватые вооружённые стражники. В этом ничего удивительного не было. Оружие являлось частью их обмундирования, профессиональной формы, потому и последовало за ними за порог смерти. Всего собралось душ порядочное количество, наверное, несколько сотен, примерно десятая доля горожан Радруга. Это вселяло надежду в то, что многие жители спаслись… ну или готовились расстаться с жизнью и пополнить население Кладбищенского острова. В первом случае умершим было всё равно, а во втором они только выигрывали. Жаль, что вы умерли, зато мы снова вместе! Да, надо учиться видеть во всём светлую сторону. Собственная смерть не повод пускать дела на самотёк и расставаться с любимыми.

Хейзозера изумляло то обстоятельство, что ставшие призраками вполне быстро оклемались и вели себя так, словно это обычное городское собрание, а сами они вполне ещё живые. Держась Мудрика, он вертел головой, разыскивая Шаулину и заодно прислушиваясь к разговорам. То там, то сям изредка выкрикивали:

– Кородент умер! Да здравствует кородент!

– Мëртвый кородент не перестаёт быть кородентом!

И болтовня двух привидений, плывущих по соседству:

– ...наклеил последнее объявление о пропаже кота, как всё началось. Я и умер.

– У тебя котов отродясь не водилось.

– Не обязательно держать кота, чтобы расклеивать объявления о его пропаже по всему городу.

– И как же ты описал надуманного кота?

– Кородент умер! Да здравствует кородент!

– Обычно. Чёрно-белый, глаза зелёные, среднего телосложения, на вид 3-4 года. Откликается на кличку Иди-Жрать-Скотина-Тварь-Мразь-Ненавижу-Когда-Ты-Сдохнешь-Наконец. Вознаграждение – один реал. Мол, очень люблю, потому и реал.

– Живой или мëртвый кородент, он – кородент!

– Ты бы ещё дал объявление: “Разыскивается человек, две руки, две ноги, голова одна. Откликается на “Эй, придурок!”. Почти всем котам на вид 3-4 года. Натаскали бы тебе усатых, даже если бы у них лапы отваливались от старости, бельма закрывали чичи, а шерсть была бы седая и дыбом, как у свежекрещёного дьявола. И все зеленочичные, даже желточичные. Ни в чём неповинным котам чичи зелёнкой бы закапывали. И все как один были бы чёрно-белые, даже рыжие зеленочичные, на которых наклеивали бы шкуры желточичных чёрно-белых собратьев.

– А чем богато мясо пингвинов?

– Пингвины рыбой питаются, значит их мясо богато рыбой.

– Любой кородент – это кородент!

– Эх, как не вовремя меня убили...

– Не мне, а мерзавцу Бряксу. Я его адрес указал. Он мне год реал отдать не может, а сам давеча в сапогах новых ходил и улыбался, потому что ещё и зуб медный вставил. В первом же закоулке этому дурачку его медяшку кулаком вынесут и из сапог вырвут. Ты, кстати, Брякса не видал здесь? Теперь его можно спокойно на куски рвать со всеми его улыбками, медяшками и новыми сапогами.

– Кородент умер! Да здравствует кородент!

– И мëртвый кородент – кородент!

Ещё два призрака, одетые в какие-то аляповатые наряды, несли совершенную ахинею. Видать, осознание факта собственной смерти повредило содержимое их голов, и без того полупрозрачных и невесомых.

– Воры украли окно. Теперь вместо окна кусок сукна. Но сукно всё равно поменяли на дерьмо.

– Глянь в дерьмо, дождь идёт или нет?

– Вместо окна дерьмо и вместо двери дерьмо. Пока мы болтали, дверь стащили.

– Кородент умер! Да здравствует кородент!

– Кородент в любом виде – кородент!

– Глянь, в дерьме люди, птицы, улица, весь мир в дерьме.

– Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого дерьма…

– Решили заколотить дёрьма и дёрьма!

– Три девицы под дерьмом пряли поздно вечерком.

– Берёшь дерьмо за ручку и тянешь на себя…

– Сколько смешного в дерьме.

– Вот, смешно, хоть и дерьмо. Если дерьмо умело применить, будет смешно. Дерьмо – смешно. Рифма идеальная!

– А кто-то постоянно всё в дерьмо превращает, но смешно почему-то не становится.

– Лучшие книги – книги о дерьме.

– Лучшие мы в дерьме да из дерьма.

– Кородент умер! Да здравствует кородент!

Хейзозер переплыл от доктора к барду. Подальше от юродивых, подальше.

Перед двумя гигантскими осинами со стволами в два обхвата возвышался валун, визуально соединявший их собственным силуэтом. Формой он походил на мышь, с опаской выглядывающую из норы в горе, или же на самый обыкновенный кукиш. Нижнюю часть валуна от зрителей загораживал тупоносый клин из семи короденских гвардейцев во главе со своим командором Щеногго Адавом. Все в устрашающих латных доспехах с захлопнутыми забралами. Скрестив руки и расставив ноги, Щеногго Адав занимал середину клина и тем самым находился на самом острие образованного щита. И именно над ним выглядывала мышь-фига. При жизни командора его кираса отличалась от чёрно-синих доспехов рядовых короденских гвардейцев изумрудными переливами на солнце. Чёрный, синий и зелёный являлись цветами бога Шушары, бога войны. Чёрный – ярость, синий – сила, зелёный – величие. А на гвардейских щитах красовался задравший хвост и вздыбивший гриву мантикора, на которой Шушара сражался с уравнителями, расой из иных миров, стремящейся привести всех к общему знаменателю. Обычно жрецы в Шушарских храмах опускали такие слова как “общий знаменатель” или “стерилизация”, заменяя их более понятными обывателю “срубить головы” и “уничтожить”.

– Выстроились как банки со специями на витрине "Сладостного развала", – пробурчал кто-то.

Подобный расклад не очень справедлив. И речь идёт не о цветах амуниции. Будучи обладателями материальных тел, короденские гвардейцы хотя бы вне службы могли снимать свою нелёгкую форму. Теперь же они вынуждены постоянно носить её, вдобавок с закрытыми забралами. Тут городской страже повезло больше с её гораздо более лёгким кольчужным обмундированием и открытыми тонкостенными шлемами-луковицами. Возможно, короденские гвардейцы своей бронёй могли бы поспорить с магцарями. Или не могли, иначе бы не приобрели этот слегка фосфоресцирующий в темноте нежный голубовато-бледный вид.

Тут уж кому какая ноша выпала. Да, охранять кородента куда более тяжкий крест, чем обычных горожан. Кому они нужны, эти обычные горожане, – их вон сколько, – а кородент один и нужен многим, например, многочисленным врагам, жаждущим его смерти. Впрочем, было одно облегчение. Теперь любой доспех, независимо от плотности и размеров, всего лишь дополнение тебя самого, то есть почти ничего не весящая полупрозрачная плоть. Это как поверх человека натянуть ещё один плотно прилегающий слой кожи.

Но вот относительно оружия дело обстояло несколько иначе. Оружие тоже почти ничего не весило, не ржавело, не нуждалась в чистке и не ломалось, но при этом не лишилось своих прямых функций. Убить, конечно, оно теперь не могло, но проткнуть, порезать, вспороть живот или отсечь чего-нибудь могло даже очень. И даже лучше теперь это могло оружие, потому что отныне являлось идеальным продолжением руки воина. К верности и послушности отлично вышколенного сторожевого пса прибавился вес газового шейного платка и абсолютная неуязвимость.

Хейзозер смотрел на великолепных и неприступных гвардейцев кородента, несколько утративших свою великолепность и неприступность в связи со смертью, и по-прежнему следовал за тучным и насупленным Бухвалой.

– А ты куда намылился, отребье? – вдруг неприятно усмехнулся Мудрик, одетый в мешковину.

– Как куда? – не понял Хейзозер. – На сборище.

– Твоё место там, в задних рядах, – показал налево Мудрик, – где собираются неудачники, нытики и попрошайки вроде тебя. А моё там, в передних, – показал Мудрик направо. – Я как-то привык ногами твёрдо стоять на земле, ну или как можно ближе к ней... И, похоже, достиг своего идеала – не докопаться...

Ссылка на прошлую проду:

Сага о призраках: живым здесь не место - 9

Ссылка на полный текст:

https://author.today/work/168329

Если понравилось, прошу лайкнуть и добавить в библиотеку на АТ! Это мне будет хорошее подспорье! Спасибо!

Всем легкого понедельника. Данный мой рассказ заявлен на конкурс "Эпоха теней" на сайте АТ (голосовать никого не призываю, так как оценивать работы авторов будут другие авторы этого конкурса). По количеству знаков рассказ не вмещается в рамки одного поста, поэтому разделю его на две части. Смею надеяться, что любителям мрачного фэнтези понравится :)

За легчайший налет эротики все же выставлю ограничение 18 +.

Если кому-то будет интересно прочесть историю в едином виде, то ссылка на мою скромную страничку на АТ упомянута под лицом моей Печеньки ))

— Распроклятые сумки, — запорошенный белой пылью Маг наподдал огня, не способного снять с него мелкую изматывающую дрожь, — осталось три штуки, три!

С заклятьем он перестарался: снопы искр из костерка взметнулись к неровному своду узкой пещеры и опали на капюшоны авантюристов. Но по крайней мере огонь был привычного окраса, а не зеленый, как повсюду.

Высокий, с могучими плечами, будто высеченный из каменной породы Воин в легкой броне, подверженной особому заговору, дающему бычьей коже крепость лат, загасил на колене крупный уголек и промолчал, тогда как третий из компании — непонятно какой наружности и возраста, скрытый доспешным одеянием и сплошной повязкой, маскирующей две трети лица, изрыгнул что-то невразумительное.

— Сейчас сволочной Мельник отправится восвояси и мы двинем дальше.

Этим уверенным заявлением седобородый служитель Королевской Магической Академии Наозора — «Лиаделии» — сопроводил неприличный жест, направленный в сторону расщелины, за которой в изумрудном свете факелов маялась грозная фигура с толстыми ручищами — слоновий размер умножал впечатление от вида мерзкой лягушачьей заглядывающей из зольника в разлом рожи, на выпирающем брюхе висел грязный дубленый фартук, а топот деревянных башмаков мог не услышать разве что глухой.

В сравнении с Жирным Мельником здоровенный Воин выглядел ощипанным к обеду цыпленком. Он и был ранен, ведь последний приглашенный в отряд Целитель нелепо сдох в мельничьих жерновах, закусивших сияющую лекарскую мантию. Сдох быстро, без крика, с язвительной репликой на устах. И даже охранные амулеты не спасли от обретения посмертного позора.

Водящиеся в недрах Зеркального Храма бестии игнорировали слабенькие регалии жителей подлунного мира. В червоточинах горных корней, сразу под горячим Ложем Спящего Дракона, словно в гнилом зубе копошились по норам чудовища, поедающие магию вместо похлебки. Все облюбованные этажи уходящего веером вглубь храмового котлована кишели хищными полуразумными созданиями, будто соты с пчелами. Мимо этих извращенных порождений приходилось красться или же принимать бой.

Страшно вспомнить, с какими разудалыми песнями месяц назад в незыблемую крепь заявилась добрая братия налетчиков, объединившихся под знаменем славы и алчности. Лучшие из лучших всех сословий и занятий собирали поход в течение полудесятка лет, а теперь кости их навеки упокоились среди гладких, воистину гибельных стен.

В живых оставалась крупица некогда многочисленного строя: великий Маг, удостоенный за мастерство всяческих почестей, снискавший удачу деревенщина Воин неизвестно чьего подданства, зато с блестящими рекомендациями, да еще Безликий Охотник с феноменально острым глазом, вооруженный одним треснувшим луком и поредевшим пучком бронебойных стрел.

Трое из сорока душ. Маловато для триумфа.

Было бы больше, сумей высокородные предводители перепрыгнуть отравленные пики великанского капкана в Спальне Глумливых Суккубов. Но они не сумели, попав под контрудар зеркальных вкраплений: Храм исказил легкомысленное заклятье «пера» из арсенала магов, вывернул наизнанку и превратил в «кандалы». Суккубы подсуетились, и пол разъехался как голодная пасть. Пружины в нем сработали молниеносно, тугие железные скобы проткнули упавшие тела в доспехах насквозь, вполовину осиротив отряд.

Вслед за предводителями осушающим витком со дна капкана смерть мгновенно сшибла и умельцев ближней атаки — отсекла им ноги.

Другие вспомнили вызубренные при дворах трактаты ведения войн и спрятались за спину единственного выжившего Воина, отбросившего щит и поднявшего на подмогу чужой меч. В своего защитника пассами влили столько временной энергии, что между кончиков его кос проскакивали заряды. Луки и меч зачистили Спальню и вышли победителями. Но какой ценой…

Впоследствии в очевидные ловушки никто не попадал, но и без умысла залы были наполнены природными западнями: колодцами, гейзерами, дурманящими испарениями. Часть группы под покровом темноты свернула к безмятежному подземному озерцу набрать воды и пропала без вести. Обнюхавший грязь пес Рыцаря Вересковой Долины не выявил следов.

Жив ли тот Рыцарь, ныне придавленный оползнем. Верный пес не захотел покидать курган из ледяного крошева…

— Мое зерно заражено вредителями! — проревел Мельник заезженную фразу и пудовыми кулаками обрушился на валуны. Куски с грохотом попадали на землю.

— Он опять про нас, — нервно заметил Маг, взявшись перебрать узловатыми пальцами скудный багаж. — Это мы вредители, чтоб вы знали. А зерна среднего пошиба, между прочим, я так и не увидел. Списать на вторжение можно что угодно — никто не проверит. Две табакерки золотые, две кирасы заморские…

— Для меня его речь звучит как тарабарщина, — покачал окровавленной головой Воин. — На каком хотя бы языке он орет?

Пожилой Маг, прищурившись, глянул на расшитые хитрыми нитями наручи.

— На тарабарском.

Воин усмехнулся, затем украдкой сплюнул возле сапога. Слюна была прозрачной. Пока.

— Сберечь урожай!..

Безликий грел руки в жестких перчатках над костром и никак не реагировал.

— Беда в том, — продолжил вещать Маг, роясь в поклаже, — что мы находимся чересчур далеко от основания жизни: от солнца и влаги. Всякая вещь в силу изнеможения божественной длани копать столь глубоко обретает новое предназначение в проклятом Зеркальном Храме — на территории бездыханных реликтов. Мне пришлось хорониться поодаль от ваших передовых стычек, и я с абсолютной ясностью лицезрел, как арафентумского шамана, к примеру, пронзило старым рудознатным жезлом. Я-то по наивности полагал, что твердый лоб тролля ничто не пробьет. За последние дни произошло столько волнующих для меня открытий… И вот мы, счастливчики, здесь. Воды у нас мало, еды и того меньше. Обратная дорога видится полосой агонизирующего возвращения. Ну и какую награду мне пожелать, друзья, если выбор ограничен? Нам не раскинуть портал в Тириссиль до самого Ложа, где главенствуют верные токи магии.

Так как Охотник был верен обету безмолвия, за него ответил Воин:

— Сначала убедимся, что сказания не врут и Чертоги взаправду существуют, а после решим.

Спорить с неотесанным варваром образованный Маг не намеревался. Мысль о возможном бесчестье до сих пор бередила ему кровь. Щедро одаренный сединой Воин вытащил его, дряхлого старика, из-под рассыпающего взгляда распутного суккуба за лохмы и зашвырнул в какой-то безопасный разлом, пересчитавший голые ребра. Зачарованный преподаватель академических наук, потерявший рассудок, на ходу стаскивал остатки одежды и все лил слезы по неразделенной любви, пока не встал над демоническим трупом исполинской женщины, заколотой мечом, с достоверным признаком мужского пола под платьем. Сдуру он причислил успешное вызволение от срама личной смекалке — коротенькому заклинанию, сделавшему уши на время битвы не могущими слышать, и только целиком избавившись от пьянящего морока оценил, кого должен был благодарить поклоном в пояс. Он и хотел, однако благодарность из гордыни неизменно превращалась в брюзжание. Впрочем, никаких красивых слов деревенщина не вымогал — заставлял молча торить тропу в желобах мельничного механизма и глядеть под ноги.

Когда жирная орясина в фартуке стронулась с места и тяжелой поступью покинула коридор, обойдя завал мертвецов, заготовленный для помола, троица заговорщиков затушила огонь и помчалась по залитой зеленью площадке вниз по ступеням.

В какой-то миг Воин инстинктивно толкнул запыхавшегося Мага в бок: из неприметной щели вырвался пламенный столб, подпалил тряпичную туфлю и модные ездовые шаровары и убрался назад.

Воин же одернул обожженную до пузырей руку.

Безликий — резвее кошки — широко отпрыгнул от следующей раскаленной струи.

Вязкий жар наотмашь ударил по щекам.

— Нельзя медлить! — крикнул Воин, сняв со старика обременение сумкой. — Скорее!

Они ускорили бег, изумленные своей прытью, лавируя среди вертикальных уколов, и, наконец, настал черед Мага выручать соратников по оружию. Впереди, на повороте, простерлись врата в Колдовские Чертоги. Очертания ничем не вырисовывались на камне, но он почувствовал их магнетическую рябь, как чувствовал присутствие изменяющихся потоков, сквозивших из разрыва червоточин. Пожалуй, без него Охотник и Воин проскочили бы мимо, не разгадав призывающую ауру. Ниже лавовые струи били чаще и могли найтись лишь развилки, ведущие в сам ад.

Маг устало вытер пот со лба крапчатым платком и заключил:

— Все.

Волосы его, обычно опрятные, были растрепаны.

Воин залез в карман сумки и зазвенел колпачком склянки со столичным травяным снадобьем.

— Не пролей, дурень, — похвалил старик предусмотрительность спасителя и припал посиневшими губами к сосуду.

Дышалось тяжело, очень хотелось пить, но едва удалось промочить горло — до источника воды путь был не близок.

Безликий рассматривал стену, которая ничем не отличалась от предыдущих стен — такая же непроницаемая до черноты, с отражающими сколами тысячелетних рельефных граней.

— Напомни-ка еще разок, юноша, о чем толкуют ваши легенды…

Храбрый Воин вздрогнул, услыхав просьбу. Он хмуро пробурчал, точно усилием выдавливал из уст сокровенный секрет:

— Наши легенды гласят, что аномалии подземного мира в лоне Кадзаиловой горы наделяют предметы в Чертогах устойчивой магической властью, непостижимой для поверхности. Тем не менее простая корысть способна сгубить колдовство крепи. Унести с собой из обители мертвых можно только один действующий артефакт без того, чтобы он стал бесполезным. За исполнением следит Душа Усопшей Стражницы, как ее называли древние гномьи поселенцы. «Душа Без Имени» — как зовут ее теперь. В тот век гномов изгнала из богатых шахт расползшаяся эльфийская скверна. Говорят и другое: что кирки обуреваемых жадностью гномов в процессе добычи редких минералов прорубили проход прямиком на тот свет. Кого бы они ни потревожили, им спешно пришлось спасать шкуры и привыкать к солнечным лучам. Уже позже Храм заселили чудовища, прознавшие лазейки, хотя ученый люд толкует, что это гора выросла вокруг сосредоточия зла. Я не знаю, кто прав… Бродячая Душа не помогает советами, но и не препятствует искателям могущественных вещей. Поле для маневра огромно: Чертоги разбрасывают посягателей по измерениям, по этой причине ждать подсказок друг от друга бессмысленно. Каждый будет держать ответ самостоятельно.

— Всего один драгоценный приз, — произнес Маг торжественно, извлекая из памяти тайное книжное знание. — Побывавший в Чертогах никогда не переступит порога заново. Для него двери замкнутся навечно. Стоит обзавестись мудростью, не так ли?

Он пригладил непослушной дрожащей ладонью пушистую бороду.

Вдоль плит стелился мутный клочковатый туман. На трещинах лежали черепа в мятых шлемах и согласно скалили зубы.

Безликий, заняв позицию обороны, послал вперед стрелу, и та косо улетела сквозь пласт. Чертоги проглотили оперение. Раздосадованный Охотник с дребезжащим рыком потряс лук, будто это могло его починить.

Вопреки достигнутой цели, никто не решался сделать шаг.

— Друзья мои, — воспрянул старик, оттягивая подвиг. — Мы многое пережили вместе. Поведайте, что могло подкупить таких бесстрашных героев, не единожды подавших мне руку в момент опасности? За каким воздаянием вы явились сюда, рискуя собственным благополучием? Прошу, не подозревайте меня в напрасном любопытстве. Что касается личных выгод, то я жажду заиметь на старости лет толику ума сверх того, что накоплено за годы служения ордену. Уникальный манускрипт, звездные карты или чей-нибудь фолиант, укрепляющий былое вдохновение. Надеюсь, подобная дерзость не обречена на провал…

— Что ж, — произнес он с понимающей усмешкой через минуту и со скрипом качнулся на пятках, — все отдохнули от болтовни? Пора за работу…

Мраморные коридоры Чертога казались совершенно пустынными. С потолка также лился рассредоточенный свет, проникал под прикрытые веки, но был мягок и неописуемого оттенка, приятно успокаивающего взор.

Восхитительный ветерок, чистый от горючих примесей, вскружил ноющую голову.

Воин шел тихо, убрав меч в ножны, нащупывая носками дорогу, и все равно был в потрясении от царящей в лабиринте тишины и громадных помещений, заваленных безделушками.

С выученной осторожностью он заглянул в одну из комнат. Цепи, кинжалы, свитки, чаши, диадемы, чешуйчатые кольчужные изделия лежали на полках, книги — во вместительных коробах. Копья валялись вповалку с алебардами, серповидные топоры — вперемешку с крюками. Если все эти творения артефакты, а не сокровищница — не хватит и сотни перерождений доискаться нужного.

— Здравствуй, гость, — прошелестел позади голос.

В нем не промелькнуло ни малейшего намека на раздражение. Наоборот, донеслась зрелая радость от свершившегося события. Возможно так оно и было, учитывая соседство с одержимыми насилием тварями, выдающими по предложению за удар по морде. Всяко достопочтенный Маг, ловкий Безликий и наемный воитель были предпочтительнее для стихийной встречи.

Воин повернулся, приведя израненное лицо, которым и так не гордился, в надлежащий вежливый вид. Уж его-то внешность не раз пытались подшлифовать кастетами в трактирной драке. Суровые черты наводили разбойников на преступные деяния и привлекали женщин, и ни с первыми, ни со вторыми разговор обычно не ладился.

Стражница Чертогов, тонкокостная, белокожая, с изящными запястьями, закутанная танцующими полупрозрачными лентами, в которых терялись длинные темные волосы, повела волну руками, и мокнущие раны на затылке Воина безболезненно зарубцевались.

— Так-то лучше, — молвила она, притянувшись босыми ногами к полу. — Итак, незнакомец, ты был избыточно смел и добрался туда, откуда не узреть синевы неба. Чем обыденным я могу разбавить твои приключения?

Воин учтиво опустился на левое колено и склонил перед ней голову.

— Приветствую тебя, юная дева. Я заслуживаю не награды, а справедливого суда, потому как незваным вторгся в священные чертоги по велению совести в надежде быть услышанным тобой.

Выпалив это единым махом, он сорвался и замолчал, чтобы перевести дух.

— Встань и говори на равных, коли так, — приказала Стражница, переместившись ближе и не всколыхнув воздуха.

Воин вскочил, сгреб в кулак родовой оберег, выскользнувший из ворота, и продолжил, не смея поднять глаз:

— Из поколения в поколение, от родителей — детям, в моей семье вручали наследие гномов — осколки преданий. В этих преданиях упоминается об одном сокрушающем предмете, хранящимся в покоях хозяйки горы. Он именуется Сердцем Храма и представляет из себя обманчиво невзрачное зеркало. Описание его разнится, ибо гномы горазды разбираться лишь в золоте. Мой прадед, прославленный открыватель безлюдных земель и собиратель верований, с одинаковой легкостью вхожий в дома враждующих народов, рассказывал, что зеркало это, если явить его утреннему солнцу, утратит силу и разорвет роковую связь между Храмом и зловещей мощью, что его питает.

Ленты расцвели в перекрестном узоре, взмыли арками, и Стражница, оправив своенравные ткани, тихо спросила:

— Разве мои дары причиняют кому-нибудь зло?

Воин изобразил сочувственный кивок:

— Мне грустно об этом сообщать, но твои дары, становясь в величии достоянием мира, продлевают войны. Там, наверху, где альянсы живых сражаются с полчищами мертвых, а мертвецы безжалостно истребляют живых, любой заряженный на победу кристалл стравливает армии и обращает целые деревни в погосты. Двадцать лет я верой и правдой служил на материке интересам вельмож, ратующих за то, чтобы поля вовремя засевались и люди не боялись доить скотину. Но когда возвратился на родной остров, который остались защищать лиги окружающих пучин и более искусные воины, чем, я, более опытные, ведающие язык чаек, предсказывающие смену погоды по поведению косяков рыб, я издали услышал траурные колокола, что звонили не умолкая. Скверна добралась и до нас. С нашей стороны гибнут сильные и отчаянные бойцы, чего и добивается восставшая из могил погань. Вчерашние сыновья и верные мужья сегодня примыкают нежитью к бескровным генералам, седлают поклеванных воронами коней, садят на плечи стреляных крылатых разведчиков, бросаются с оружием на тех, кого любили и поклялись защищать!

Страсть ужасающе вскипела в груди и перехватила дыхание, обожгла горло, словно перечной настойкой — поднеси лучину и загорится. Но крови не было. Пока.

— И в чем ты видишь мою вину? — спросила Дева, скользнувшая взглядом по мужскому телу и отмечая невольные знаки, выдающие крайнюю степень волнения. — Я всего-то узница Храма, прикованная к вечности. По моей ли прихоти дары используются во зло?

— Но искушение!.. — вскричал Воин не сдержавшись.

— Искушение? — На короткий лучезарный миг черные радужки глаз полыхнули колдовским пламенем, блеск заметался мотыльками, в прорезях зрачков проступил ощутимый лед. — Проверка на него проходит по обычаю, как встарь. Многие ли из алчущих смогли доказать отвагой право на обладание? Всю ответственность за последствия несет будущий владелец — такова сделка, заключенная не мной, а задолго до меня. Прямо в это мгновение я наблюдаю внутри тебя благородный порыв. Ты не источаешь замешательства, оно не порабощает разум, а ведь твой выбор награды вообще не имеет цены. Зеркало со мной — это так, и с его исчезновением моего чертога тоже не станет. Ты веришь, что достоин распоряжаться им и моей судьбой?

— Верю! — озлился Воин на хозяйку, на себя, на необходимость доказывать непреложную правоту. — И мой прадед верил! Верил в то, что зеркало должно покинуть Чертоги, в то, что оно не может принадлежать ни людям, ни умертвиям, ни тебе, ни кому-либо еще. Верил настолько, что сам отправился добывать Сердце Храма и не вернулся. Мне жаль тебя, но эта вещь важнее всего! Заклятье должно быть сломано!

Стражница отлетела от него, словно от прокаженного, провела призрачными пальцами по волосам и вразумляюще, чеканным голосом произнесла:

— В моем доме нет замков. Я ничего не скрываю. Все награды перед тобой. Если сомневаешься, любую из них ты волен сперва опробовать на мне. Обезопась себя от ошибки. Скажу тебе, что сказала бы каждому: зеркало найдет тот, кто его не ищет, обретет тот, кто не выпустит из рук до самого выхода из Храма.

Моментом позже она, будто сердитая, растворилась бесследно, и в коридорах снова поселилась тишина.

— Понятно, — ответил Воин в пустоту, хотя ему ни черта не было понятно.

Он принялся за тщательные поиски, борясь с сонливостью от монотонного труда. Стаскивал в кучу все, что мало-мальски сошло бы за стекло, и все, в чем мог разглядеть отражение: в граненых алмазах, перламутре бусин, полированных лезвиях ножей.

Множество способностей перетекло через его руки. Он встретил шепчущее кольцо и не смог оторвать от пола, видел кривую саблю, реющую под потолком, приплясывающую броню из сухих веток и листьев. Какие-то украшения пропадали из-под носа, а какие-то появлялись из ниоткуда.

Зеркалом могло оказаться что угодно. Любая невзрачная вещь, на которую и не сразу обратишь взгляд.

Воин потерял счет времени и очнулся, когда прикончил мех с водой и отпил из фляги, оставленной про запас.

Ощущение ушедших часов настигло его и заставило критически отнестись к выбору. Идея тащить все подряд была напрасной. Проверить чудесные свойства собранных ворохом штуковин не было физической возможности, к тому же усталость постепенно сковывала тело.

При осмотре лабиринта он набрел на помещение с накрытым столом, бухнулся в кресло и почти не удивился тому, что на сидении справа возник нечеткий лик Стражницы.

Из мешка Воин вывалил бренчащую груду.

— Погляди, среди этих вещиц есть зеркало?

Помедлив, Дева покачала головой, то ли отвечая на вопрос, то ли отказывая в помощи.

Воин плеснул вина себе и ей, потянулся за теплым свиным окороком, сочащимся жиром.

— Как давно ты здесь?

— Я разговаривала со многими на их языках, — задумалась Стражница, не притрагиваясь к блюдам, — вспоминала названия народов, великих бедствий, лавовых рек, что брали течение снизу-вверх и низвергались сверху-вниз каменными водопадами. Живые четырежды забывали имена земель, что существовали после тех, что были известны мне из разговоров с гостями. Так сколько же я здесь? «Очень долго». Такой ответ тебя устроит?

— Ты можешь выходить отсюда? Хоть иногда?

Сочное мясо таяло во рту, пачкало щетину на подбородке.

— Могу. Но не по своей воле. Редко, кто отваживался вывести меня на прогулку, ведь для этого пришлось бы навсегда отречься от волшебных предметов. И я не могу переступить порог Ложа сама, поэтому без толку тычусь в невидимую стену. Скажи, детеныши уже вылупились?

— Какие детеныши?

— А как ты миновал Ложе?

— Ах это, — сообразил жующий мужчина, — там никого не было, кроме углубления в плите и раздробленной скорлупы. Нам повезло. Стало быть, детеныши вылупились. Ты следила за ними?

— Считай, подглядывала в замочную скважину, — сказала Стражница. — Драконы любят верховье Храма. Под куполом пригодный уют для кладки яиц. Мне нравилось наблюдать за полетом, хотя я чаще бываю не наверху, а внизу, если позволяет подаренное время.

— И что там интересного? — с набитым ртом пробурчал Воин.

Он обтер губы рукавом и был так голоден и взвинчен, что ему было не до манер.

Дева улыбнулась и воспарила над обивкой кресла:

— На нижних уровнях выдающимся полководцам и еще более выдающимся колдунам предоставлены почетные места в гробницах, наряду с умершими драконами, которым суждено однажды пробудиться. Братство некромантов разыскивает и переносит сохранившиеся скелеты в саркофаги. Драконы спят и во сне терпеливо ждут кого-нибудь, кто посмеет возродить и обуздать их неуправляемую мощь. Ждут такого же мертвеца в короне. Но иногда им не спится, и они покидают мраморную усыпальницу. Летают, но не так, как те, что гнездятся под куполом. Их сгнившие крылья-мачты взбивают зеленый огонь. Тогда все воскресает: полководцы ругаются за пыльные золоченые троны, что расставлены среди могил ради удовлетворения их былого тщеславия, а колдуны соревнуются в обрядах изгнания. Из-за склок Храм сотрясается, и я бы не решилась туда заглядывать, если бы имела живое бьющееся сердце, столь желанное ими. Ты хочешь спуститься?

Воин отставил кружку с вином и недоверчиво спросил:

— Были те, кто соглашался?

— Да. Они думали, что кости не умеют хитрить. Их вводили в заблуждение велеречивые посулы, усыпляющие бдительность, и слабое мерцание в пустых глазницах, затмевающее непримиримое отвращение. Колдуны готовы одарить смертного всеми сокровищами мира за один поцелуй в уста.

— Полагаю, «честное» обещание приводит к тому, что в итоге прах легковерных бедняг покрывает налетом эти троны?

Стражница рассмеялась словам, но ни подтвердила, ни опровергла догадку. Затем она попыталась поднять бокал, но пальцы прошли сквозь хрупкую серебряную ножку.

— Если прислушаться, — добавила Дева, снова потерпев поражение, — то в иные дни слышны нездоровые стенания отъявленных лжецов. Вот кого тебе должно быть действительно жаль. Взлетевших при жизни до небес и упавших после ниже дна. Мне кажется, горестный плач когда-нибудь расколет Храм и выпустит черную обиду наружу.

— Я не допущу этого. — Воин, серьезный, встал. — Если есть пища, то я задержусь, пока не отыщу зеркало.

— Кстати, один из вас выбрал награду и покинул Чертоги, — сказала Стражница, вставая вместе с ним.

— Что он выбрал?

Ответа, конечно, не последовало.

Воин выложил на тарелку хрустальную бутылочку. Свет пронизывал желтоватую жидкость и преломлялся в блики.

— А это что? Я нашел полный шкаф таких. Может, зелье поможет тебе заговорить? Не это, так другое…

Стражница даже не взглянула на сосуд.

— Эликсир предночного контроля, — сообщила она. — Его называют любовным или утешительным. Мне сказали, что вкусом похоже на суп. Острый суп из рыбы и специй. Вероятно, до того, как мне принесли котел, он и был супом. Хочешь, чтобы я выпила и показала, как он подействует?

Она изогнулась в поясе, расправила плечи, полупрозрачные ленты обнажили заманчивую мягкость груди, в разрезе показался живот, кусочек соблазнительной белизны бедра, и Воин замешкался. Красота хозяйки горы вдруг стала слишком осязаемой. Мужчина отчетливо вообразил, как вдыхает аромат шелковых волос, пропускает в пальцах свернувшиеся завитки, с какой расторопностью избавляет послушную Деву от одежд, проникает в нее жарким, страстным натиском, как крепко обвивают поясницу ее худые ноги и двигаются в подчиненном ритме два стонущих тела. Он будто проживал это, уверенный, что тому и надлежало отныне быть.

Средство для воплощения мечты находилось на расстоянии вытянутой руки.

Каким-то подспудным чутьем Воин знал, что Деве понятны его желания, он читал такое же яркое вожделение на ее близком лице, видел реакцию по расширенным зрачкам, проступившему румянцу, закушенной губе, чуть подрагивающим ноздрям.

Эликсир наливался цветом, испуская собственное сияние, обнадеживал, раздувал искру.

— Нет. — Мужчина сморгнул образ и подавил вспышку безволия. — Не хочу… То есть хочу… То есть я бы… — Он осознал, каким дураком выглядит. — И часто тебя просят выпить его?

Перекатывающиеся ткани плотно запахнулись и перевязались.

— Часто, — кивнула Дева с облегчением. Возобновился потухший блеск в глазах. — Оба твои спутника опробовали контроль, но по разным причинам.

Воин не ждал откровений, сгреб бутылочку и не сразу, но переставил подальше от греха.

Привет всем любителям фэнтези! =) Я решила попробовать себя в конкурсе рассказов тёмного фэнтези и хотела бы оставить здесь кусочек своей работы. Буду рада любой критике и комментариям в рамках данного жанра! =) Заранее спасибо!

Жанр:

Тёмное фэнтези, Эпическое фэнтези, Боевое Фэнтези

Аннотация:

Что, если у звёзд есть разум, и они правят целыми мирами? Что, если где-то на краю Вселенной есть мир, где людские души - это лишь корм? Лаэл, молодой бог и хозяин звезды, вынужден бороться с могущественными высшими силами, чтобы сберечь жизнь на своей планете. В своём противостоянии Лаэл ступает на тёмной путь. На путь, устланный костями мёртвых.

Главный зал собора был полон. Холодный и тёмный, он был тускло освещён небольшими парящими огоньками. Сотни голосов, слившись воедино, монотонно читали молитву своему владыке, и каждое пропетое слово эхом разлеталось по огромному залу. Среди поющих был и Лаэл. Он лениво бормотал давно заученные слова, стоя на холодном каменном полу и разглядывая пляшущие перед ногами тени.

- О, Великий Прародитель, что даровал нам жизнь подле себя, свет и тьму, пространство и время. Мы, служители Великого Синода, существуем, чтобы источать свет и тепло, что взращивают души для тебя. Прими дары наши, души мелкие и ничтожные, что сохранят величие твое. Ибо один лишь путь уготован служителям твоим.

Закончив молитву, Лаэл встал с колен, отряхнул свой длинный чёрный сюртук и направился к выходу. Давненько он уже не посещал храм и не молился Великому Прародителю. Со времён своего последнего жертвоприношения.

- Лаэл! - за спиной раздался женский голос.

Он не хотел оборачиваться, но голос продолжал звать его. Он спешно вышел из собора, после чего круто развернулся, и девушка чуть было не врезалась в него на бегу. Она была одета в длинное серое платье, болтающееся на её худощавых плечах. Её чёрные волосы были заплетены в длинную тугую косу, оттеняя её бледное фарфоровое лицо. В руках она держала Священное Писание - толстую книгу с изображением восьмиконечной звезды на ветхой обложке.

- Лаэл! Лаэнлар! - отчаявшись дозваться, она выкрикнула его полное имя.

- Ну, здравствуй, Тиарра, - негромко поздоровался он, расправляя складки на своих чёрных бархатных перчатках.

Она была ему как сестра. Когда-то они обучались у одного мастера и вместе изучали Священное Писание. Они жили под его небесами и под его крышей. Но несколько последних столетий Лаэл предпочитал оставаться в одиночестве.

- Ты так давно не появлялся в форме своего аватара, - произнесла Тиарра, внимательно разглядывая его бледное выразительное лицо. - Пятьсот лет прошло с тех пор, как…

Лаэл слегка поёжился от холода, не желая смотреть ей в глаза. Глубоко вздохнув, он взглянул на серое небо, исполосованное огромными кольцами холодного светила.

- Мне жаль, - продолжила она. - Жаль, что тебе пришлось пожертвовать населением всей планеты, чтобы угодить Великому Синоду. Но их души с честью были подарены Великому Прародителю!

Лаэл ничего не ответил, лишь криво ухмыльнулся.

В этом мире был лишь один владыка, всепоглощающая сверхмассивная чёрная дыра, называемая Великим Прародителем, что пожирал души смертных. Испокон времён ему служил Великий Синод, состоящий из восьми вращающихся вокруг него звёзд, образуя империю Великого Синода. Остальные звёзды, сгруппировавшись в небольшую галактику, были лишь рабами Великого Прародителя, выращивая для него живой корм.

Лаэнлар, молодая звезда на окраине галактики, уже давно был в немилости у Синода. Из тех немногих холодных планет, что кружили вокруг его светила, лишь одна была жизнеспособной. И каждый раз, стоило на ней развиться новым цивилизациям, Великий Синод требовал пожертвовать души смертных во имя Великого Прародителя.

- Мастер хотел бы тебя видеть, - сказала Тиарра. - Может, зайдёшь к нему поздороваться?

Лаэл коротко кивнул и переместился на одну из немногочисленных планет, где жили лишь аватары звёздных духов. Он внимательно огляделся по сторонам, убедившись, что всё осталось по-старому. Старый каменный собор возвышался над пустой мощёной площадью, ограждённой чёрным металлическим ограждением.

Лаэл открыл створку полусгнившей деревянной двери собора и вошёл внутрь. Тёмный мрачный зал был совершенно пуст, высокие витражные окна были покрыты толстым слоем пыли и грязи, на потолке висел огромный чёрный канделябр без единой свечи. В следующую минуту появилась Тиарра. Она создала несколько шариков света и проводила Лаэла в глубь собора.

- Ты вернулась? - раздался голос мастера из темноты. - Как прошло собрание?

К ним вышел высокий статный мужчина с завязанными в хвост тёмно-фиолетовыми волосами. На нём была длинная чёрная ряса, в руке он держал книгу с восьмиконечной звездой.

Увидев Лаэла, он остановился и нахмурился.

- Мастер, - Лаэнлар низко поклонился. - Я рад видеть ваш аватар.

Древний звёздный дух прищурился и пристально оглядел своего ученика. Образ Лаэнлара, впрочем, не сильно изменился за последние столетия: на нём была тёмная рубашка с бардовым кружевным жабо, поверх на которую был надет длинный бархатный сюртук, покрывающий его стройный, даже немного худощавый стан. Его чёрные вьющиеся волосы были собраны в длинный хвост и перевязаны тонкой лентой.

- Где твоя восьмиконечная звезда? - строго спросил мастер, заметив, что Лаэл был без книги.

- Да не нужна она мне, - лениво отмахнулся тот. - Зачем вообще эти сборища? Мы всё время повторяем на них одно и то же…

- Ты - звёздный дух! Ты - разум звезды, способный предстать в виде аватара! Так почему ведёшь себя, как жалкий смертный?

- Вот поэтому я и не навещал вас, мастер, - пробормотал Лаэл, картинно закатив глаза.

- Сейчас же открывай Священное Писание и читай вслух всё с самой первой страницы! - настойчиво велел мастер, протягивая ученику свою книгу.

- Я уже знаком с сим занятным чтивом, - усмехнулся Лаэл. - Вы лучше поразмыслите, к чему Великому Прародителю столько смертных душ? И вообще, кто он такой? Ведь его аватар никто никогда не видел…

- Лаэл, тихо! - шикнула Тиарра.

- Зачем вообще чёрной дыре, разум которой спит уже миллиарды лет, души?

- Замолчи! - рявкнул мастер. - Тебя и так уже прозвали звездой смерти, потому что твои планеты мертвы!

В ответ Лаэл лишь усмехнулся, чем заслужил ещё более суровый взгляд. Глаза мастера вспыхнули от гнева, и в следующий миг с его пальцев сорвался искровой разряд. Лаэл пригнулся, попытавшись увернуться от магической атаки, но мастер одним движением мысли поставил на колени нерадивого ученика, всучив ему в руки книгу.

- В начале был свет, и ничего кроме, - Лаэнлар тяжело вздохнул и лениво зачитал первые строки. - И рассеялся свет в мёртвом пространстве, и стал он пылью и облаками. И закружила пыль, породив тела наши по образу света первозданного. И был средь нас Великий Прародитель наш. И был он воистину велик. Сила его была выше силы света первозданного. И возымел он тело новое, поглощающее облака и пыль и свет всякий. И пробудил он разум наш от забвения. И назвал он нас звёздами. И стало время, и породило оно мелких тварей вокруг нас, что зовутся душами. И стали восемь из нас столпами незыблемыми, вечными слугами Великого Прародителя. И назвали они себя Великим Синодом. И стала тьма. Ибо лишь во тьме узрим путь Великого Синода.

***

Лаэл неспешно прохаживался по мёрзлой земле, едва-едва согреваемой лучами его холодной звезды. Пятьсот лет прошло с последнего катаклизма, унёсшего жизни многих жителей его планеты. Синод тогда был непоколебим, требуя людские души для Великого Прародителя.

Лаэл вышел к небольшому поселению, мёртвому, как и вся планета. Деревянные домишки уже давно покосились и поросли мхом. В полуразрушенных каменных строениях поселились лисицы и дикие собаки, пытаясь поделить между собой скудную добычу.

Ступая по пустым мощёным улочкам, Лаэл вспоминал, как когда-то здесь кипела жизнь. Образы бегающих детей, работящих мужиков, сварливых старух и вездесущих торговцев эхом отразились в его памяти. Казалось, он всё ещё слышал весь этот гам, наполнявший городок жизнью. Когда-то изобилующая растительностью, теперь земля здесь была покрыта лишь редкими кустарниками, лишайниками и вечной мерзлотой.

Лаэл помнил все народы, наблюдая за ними с высоты своей звезды. Помнил он и все катаклизмы, что пришлось пережить этой планете: потопы, землетрясения, извержения и, наконец, оледенение.

Выйдя из городских развалин, Лаэнлар направился в сторону горного хребта. Пробравшись меж скалистыми выступами, он наконец вышел к большой зияющей пещере. Несмотря на разгар лета, внутри всё было покрыто инеем и многовековым льдом. Внезапно его взор привлекло какое-то шевеление в дальнем тёмном углу, и в следующий миг к нему выбежала мышь.

- Ты решила поприветствовать меня? - с ухмылкой сказал Лаэл, глядя на крохотное трясущееся создание. - Холодно тебе, наверное.

Он нагнулся и бережно посадил мышь себе на ладонь. Животное замерло в испуге, но вскоре привыкло к тёплой руке. Лаэл засунул грызуна себе в карман и направился в глубь пещеры.

Он долго шёл по узким каменистым проходам, ведущим глубоко под землю. В непроглядной тьме лабиринтов ему не нужен был источник света. Этот путь он знал как самого себя. Каждый камень, каждый поворот, каждую ложбину.

Наконец далеко впереди заблистал свет, становясь всё ярче. Лаэл ускорил шаг и вскоре вышел из тоннеля, оказавшись в огромной пещере. Щуря глаза от ярких лучей, он огляделся по сторонам. Под высоким каменным сводом парила массивная энергетическая сфера, освещая лиловым светом сотни каменных домов и построек. Перед Лаэлом стоял громадный подземный город, в котором кипела жизнь.

Словно муравейник, город имел несколько уровней, которые уходили вверх и объединялись вместе на той самой площади, к которой вышел Лаэл. Подняв голову, он увидел тысячи магических огоньков, разноцветных фонариков и ярких вывесок, которые приглашали прохожих наведаться в таверны и торговые лавки. Повсюду сновали бледнокожие жители, закутанные в меха и шкуры животных.

Уже пятьсот лет город скрывался в подземных чертогах, век за веком, поколение за поколением. Именно тогда, во времена последнего катаклизма, Лаэнлар испещрил свою планету подземными тоннелями и пещерами, создав сотни подобных городов, где люди могли бы выжить и скрыться от Великого Синода. Многие тогда погибли, но большинству, всё же, удалось спастись.

- Дядюшка! - раздался громкий детский голос. - Господин! Вот вы где!

К Лаэнлару подбежал светловолосый мальчуган лет восьми и улыбнулся своим беззубым ртом.

- Здравствуй, Пин! - Лаэл улыбнулся в ответ, взъерошив волосы на голове ребёнка.

Они направились в сторону одного из тоннелей, спешно ступая по ярко освещённым торговым улочкам. Прохожие, едва завидев Лаэла, приветливо здоровались с ним и радостно махали руками. Многие здесь знали его как колдуна с поверхности и с нетерпением ждали его визитов.

- Не нужно было меня встречать, - Лаэл обратился к мальчику. - Я помню дорогу к вашему дому.

- Матушка наказала, - Пин пожал плечами. - Говорит, вы можете заплутать в тоннелях, а искать вас по тавернам ей не хочется.

Вскоре они вышли к небольшому двухэтажному дому, выстроенному из грубых каменных блоков. Внутри горели магические огоньки, и слышался звон посуды. Мальчик вошёл в дом через полупрозрачную энергетическую завесу, после чего пригласил внутрь своего господина.

В доме было довольно тепло и уютно. Мальчуган тут же сбросил с себя кабанью шкуру, оставшись в простой рубахе и широких штанах, из которых торчал его длинный лысый хвост, непроизвольно виляющий то ли от радости, то ли от возбуждения.

В следующую минуту из кухни вышла женщина средних лет в простом длинном платье и с повязанной на голову цветастой косынкой.

- Господин Лаэл! - она радушно улыбнулась. - Как я рада вас видеть в целости и сохранности! Устали, поди, с дороги! Я там вам шанишек напекла! Сейчас к столу пойдём, минутку!

- Приветствую, Рина. Я тоже рад тебя видеть.

Женщина собралась было обратно на кухню, но резко повернулась и строго взглянула на сына.

- Пин, негодник! - рявкнула она. - Убери хвост, сейчас же! Стыдоба! Негоже показывать хвост господину!

Мальчик пристыженно засунул хвост в штаны и натянул их по самую грудь, вызвав у Лаэла смешок.

- Пин, подойди сюда, - Лаэл мягко обратился к мальчугану. - Смотри, с кем я пришёл!

Тёмный бог аккуратно опустил руку в карман и достал оттуда спящую мышь, которая тут же проснулась и принялась судорожно вырываться из его руки.

- Какая мелкая, - скривился Пин.

- Эту мышку я нашёл на поверхности. Она совсем замёрзла, бедняжка. Хочешь забрать её себе?

- Конечно! - глаза мальчика загорелись, и он с рвением взял мышь в руки.

В следующий миг Пин без колебания свернул мышке шею и помчался на кухню, держа её в руке её обмякшее тельце.

- Ма-а-ам! У нас на ужин крыса!

- Как хорошо! - обрадовалась женщина. - Только уж больно мелкая она, но на суп сгодится. Ты сказал спасибо господину? Ну-ка, пойди поблагодари его за еду!

- Спасибо, дядюшка! - прокричал мальчик из кухни, готовясь освежевать мышь.

- Да, собственно, не за что… - пробубнил Лаэл, испытывая жалось к несчастному животному.

Вскоре они сели за стол. Рина приготовила скудный праздничный обед, с гордостью выставив несколько коронных блюд: жареную рыбу со шпинатом, печёные кукурузные лепёшки и кукурузно-кабачковую кашу.

- Сегодня у нас праздник живота! - воскликнул Пин, принявшись накладывать еду себе в тарелку. - Люблю, когда к нам приезжает дядюшка Лаэл!

- Не дядюшка, а господин! - Рина отвесила оплеуху своему сыну. - Вот подожди, отец вернётся с шахт, всё ему расскажу о твоём поведении! Пойди лучше сходи наверх, позови сестру к столу!

- Маньжа-а-а! - прокричал Пин с набитым ртом. - Иди есть!

- Я сказала, пойди наверх, а не ори отсюда! - посетовала Рина, встав из-за стола.

- Да здесь я, - раздался раздражённый женский голос, и через миг к ним спустилась молодая девушка.

Маньжа была невысокой и худощавой, с длинными светлыми волосами. Как и у всех подземных жителей, у неё была чрезвычайно бледная кожа и большие серые глаза. Она грациозно села за стол и налила воду в свой стакан.

- Зачем столько еды? - строго спросила она. - Мы могли бы питаться этим неделю.

- Господин приехал! Поздоровайся!

Маньжа коротко кивнула, положив себе в тарелку немного шпината.

- Кушайте, кушайте, господин! - запричитала хозяйка. - Накладывайте! Шанишки отменные вышли!

Лаэлу не нужна была пища для поддержания жизни его аватара, поэтому он не хотел зазря объедать семейство. Но ради приличия он положил себе в тарелку одну лепёшку и листик шпината, которые и вправду оказались весьма съедобными. Шпинат и кукуруза, выращенные под магическим ультрафиолетом практически не отличались от тех, что росли на поверхности до наступления вечной зимы.

- Вот как ни посмотрю на вас, вы всегда так легко одеты! - поёжившись, заметила Рина. - Вам не холодно так ходить? А ещё, помню вас с детства, но вы ничуть не изменились! Неужели, люди на поверхности не стареют?

- Не неси ерунды, - огрызнулась Маньжа. - Погляди на наших разведчиков и охотников! Возвращаются с поверхности все в ожогах, с отмороженными конечностями, многие - слепыми. На поверхности царит настоящий ад!

- Ты права, - кивнул Лаэнлар. - На поверхности очень холодно, но лучи светила там намного ярче, чем лучи сфер в городах. Однако до катаклизма звезда была ещё горячее, и люди легко могли ходить под её светом. Просто сейчас ваши глаза и кожа стали слишком чувствительными.

- Дядюшка, а там правда бывает то светло, то темно? - спросил Пин, обгладывая рыбий скелет.

- Всё верно, на поверхности бывают красивые рассветы и закаты, предвестники дня ночи. Планета постоянно вращается, поэтому, когда светло на одной её части, темно на другой. Но по ночам светят луны, наши злейшие враги. Поэтому ночью на поверхности строго запрещено показываться.

- Помним мы эти байки, - скривилась Маньжа. - Если бы разведчики не слушали эти старинные легенды и выходили по ночам, им было бы намного проще охотиться.

- Но, говорят, ночью там так холодно, что кровь в жилах стынет! - воскликнула мать семейства. - Да и можно самим стать добычей волкам! Вот так, пошёл за шерстью, а вернулся стриженым!

- А кто такие, эти волки? - спросил Пин.

- Знал бы, если бы не спал в школе на уроках, - съязвила Маньжа. - Хотя правильно делаешь, что спишь… Не стоит слушать все эти глупые проповеди.

- Не смей так говорить! - Рина ударила ладошкой по столу. - Наш бог, хозяин светила, дал нам эти наставления полтысячи лет назад! Не ходите под лунами, сказал он. Пользуйтесь моими божественными силами, сказал он. Живите в свете и тепле моих сфер, сказал он. И наделил он народы свои магической силой священной. И даровал он нам города подземные. И оставил он в каждом городе по звезде своей…

- Прекрати! - вскрикнула Маньжа. - Этот ваш бог уничтожил всё население планеты! Как вы, слепцы, можете поклоняться этому чудовищу? Если он и бог, то бог смерти!

- Он спас нас всех!

- Спас от самого же себя? - усмехнулась девушка.

- А кто, как ты думаешь, создал все эти тоннели? - мать перешла на крик. - Кто создал подземные города, чтобы мы могли в них жить? Кто, если не наш бог?

- Успокойтесь, - негромко произнёс Лаэл. - Вы обе правы.

- Да мне плевать на ваше мнение, - холодно ответила Маньжа. - Всё, что мы о вас знаем, это что вы - нестареющий колдун, который не чувствует ни холода, ни голода и легко ходит по поверхности под лучами адского светила. Почему я вообще должна сидеть с вами за одним столом?

Маньжа резко встала со стула и поспешила в свою комнату.

- Вернись, дрянная девчонка! - выкрикнула Рина, но Лаэл мягко положил руку на её плечо, призывая успокоиться.

- Это молодость, - сказал он. - Не кричи на неё, она имеет право мыслить по-своему.

- Молодёжь сейчас совсем другая! Они не ценят того, что оставили нам предки! Они не слушают наставлений, не почитают нашего бога и не верят в его Слово. Даже разведчики… Ох¸ как бы не было беды!

- Не волнуйся, Рина, всё будет в порядке. Мне пора на посевы, нужно проверить освещение и водохранилище.

- Дядюшка, можно с вами? - умоляюще попросил Пин, всё ещё смакуя рыбий хвост.

- Руки сначала вымой! - рявкнула мать.

***

Отправившись к оранжереям, Лаэнлар внимательно осмотрел системы поливов и магического освещения, обогащённого ультрафиолетом. В городах было не так уж много посевов, поэтому если что-то выходило из строя, это могло разрушить всю цепочку земледелия. В основном выращивались такие культуры, как кукуруза, томаты, тыквы, кабачки, баклажаны и огурцы, требующие тепличных условий.

К Лаэлу подошёл крупный мужчина в массивных защитных очках, сделанных из металла и тёмного стекла.

- Господин, вот и вы! Приветствую! - поздоровался он сиплым басом. - Я Кавин, новый инженер. На днях у нас сломался полив на огурцах. Вызвали механиков, те сказали, что двигатель вышел из строя, так что, без вас никак! А ещё сосны в главном парке кое-где потемнели и стали осыпаться.

- Идём к огурцам, затем к соснам, - скомандовал Лаэл.

Наладив систему полива и вылечив сосны, тёмный бог направился к водохранилищу, чтобы проверить целостность дамб. Убедившись, что подземные реки не угрожают безопасности жителей, он поспешил обратно к центральным улицам. Там, на главной площади, собрались толпы людей. Все они в нетерпеливом ожидании глядели на тоннель и ликующе выкрикивали:

- Разведчики возвращаются! Разведчики возвращаются!

Вскоре из темноты каменного прохода показались люди. Все они были крупными молодыми мужчинами, закутанными в шкуры животных. Их красные бородатые лица, покрытые язвами и ожогами, выражали холодную непоколебимость и суровость. На шее у них болтались массивные металлические очки, предназначенные для защиты от поверхностного света. Из оружия у них было лишь по паре кинжалов и топоров. Будучи искусными мастерами, разведчики в основном полагались на собственные магические силы, дарованные им энергией звезды Лаэнлар.

В каждом отряде было по пятнадцать мастеров, но они далеко не всегда возвращались в полном составе. Хищники, холод и губительные лучи светила уносили жизни многих сильных мужчин. Однако на этот раз вылазка оказалась вполне удачной: отряду удалось добыть с десяток кабаньих туш, четырёх оленей, пару песцов и целый мешок, набитый курапатками.

В толпе Лаэл увидел Маньжу. Она внимательно оглядела разведчиков, после чего подошла к их главарю.

- Где Рикар и его отряд? - с беспокойством спросила она. - Вы выдвинулись в одно время.

- Как? - удивлённо воскликнул мужчина. - Они ещё не вернулись? Они должны были вернуться первее нас.

- Что? - ахнула Маньжа. - Неужели…

Так и не закончив фразу, девушка отстранённо сделала шаг назад, глядя в пустоту.

- Если отряд Рикара не вернулся, то мы должны отправиться на их поиски! - скомандовал глава разведчиков. - Всем раненым остаться здесь! Остальным за мной, на поверхность!

- Постойте! - выкрикнул Лаэл, выйдя в центр площади. - Я сам их найду.

Главарь хмуро взглянул на Лаэла, но, узнав его лицо, сразу же успокоился.

- Господин! - разведчик коротко кивнул головой в знак приветствия. - Вы здесь весьма кстати! Вы уверены, что вам не нужны силы нашего отряда?

- Скоро закат, поэтому лучше, если я буду один.

Отряд отрапортовал тёмному богу и продолжил свой путь. Лаэл же поспешил обратно в тоннель, из которого пришёл в этот город. Едва он ступил в тёмный каменный проход, как его окликнул женский голос. Обернувшись, он увидел перед собой Маньжу.

- Господин… - произнесла она тихо и неуверенно. - Рикар, он мой жених…

- Я постараюсь найти его до захода солнца, обещаю. Ни о чём не волнуйся и иди домой.

- Да, но вы должны кое-что знать… Их отряд… Они не верят в Слово Лаэнлара, не почитают его и считают истребителем всего живого. Я тоже так считаю, но…

- Но решила обратиться ко мне за помощью? - усмехнулся Лаэл. - Какими бы ни были их взгляды и намерения, я найду их.

- Я боюсь, что они решили остаться на ночную охоту. Они уже давно планировали эту вылазку... Я тоже не верю во все эти глупые легенды, но, всё же, волнуюсь за Рикара. Вдруг лунный свет и вправду убивает…

Лаэл тяжело вздохнул и положил руку на плечо девушки.

- Ступай домой. Обещаю, что найду их и верну в город целыми и невредимыми. Времени до заката совсем мало, так что я пойду.

- Они должны были выйти через западную пещеру, но я слышала, что на самом деле они отправились к северной.

- Ты уверена?

Он дождался молчаливого кивка собеседницы, после чего скрылся в темноте тоннеля. Он устремился вверх по узким каменным корридам, отказавшись от магии перемещения, которая могла бы привлечь внимание служителей Синода.

Лаэл знал все ходы наизусть, каждую щель и каждый поворот, поэтому двигался быстро и проворно, минуя проход за проходом. Но внезапно на середине пути он услышал позади какой-то шорох. Убедившись, что за ним кто-то следует, он остановился и создал энергетический шар света. Резко обернувшись, он увидел замерший силуэт.

- Выходи, - протянул он, изящно вертя сферой в своей руке, словно бокалом дорогого вина.

Через пару мгновений силуэт начал приближаться, и Лаэл увидел перед собой непослушного мальчугана Пина.

- Дядюшка, я просто хотел посмотреть на закат… - произнёс он хрипловатым голоском. - Простите меня.

- Ну и что мне с тобой делать? - раздражённо прошипел Лаэнлар. - Времени и так мало!

- Я пойду обратно, дядюшка…

- Ты заблудишься в тоннелях!

- Тогда, я буду сидеть здесь и ждать вашего возвращения…

- А что, если мы вернёмся другим тоннелем? Ты тут замерзнешь насмерть!

- Простите, дядюшка… - мальчик тихонько всхлипнул.

- Ладно, - Лаэл тяжело вздохнул. - Идём смотреть закат.

Глаза Пина расширились от радости и немого восторга, и он без лишних слов последовал за тёмным богом. Однако вскоре мальчик выбился из сил, и Лаэлу пришлось тащить его на спине.

Когда они вышли на поверхность, был уже поздний вечер. Заснеженные степи и руины древних городов утопали в ярко-лиловых лучах заката. Лаэл окружил Пина плотным защитным барьером, но чувствительные глаза мальчика всё равно могли пострадать от столь яркого света.

- Не смотри на диск светила, - сказал Лаэл, но ребёнок не мог оторвать взгляд от манящего горизонта.

- Поверить не могу, - прошептал он. - Поверхность и вправду бесконечна!

Лаэл опустил мальчика на землю и крепко взял его за руку.

- Слушай меня внимательно, - со всей серьёзностью сказал бог. - С этих пор ты должен оставаться рядом со мной, что бы ни произошло. Если я говорю прятаться, ты прячешься. Если я говорю бежать, ты бежишь. Всё понятно?

- Да, дядюшка!

...

Всем привет! Прода "Саги о призраках". Кому нравится юмористическое фэнтези с приключениями, призраками и магией, должно понравится:

"Мужчина догнал их и пристроился возле Мудрика. Он был одет в лёгкую рубашку, дуплет и шоссы с кожаными подошвами вместо отдельной обуви. Всё полупрозрачное и голубоватое, по устоявшейся среди призраков моде. Через плечо у души был перекинут дульцимер.

– Разрешите представиться, – на ходу откланялся призрак. – Я Кикосец Ветрокрылый, известный средь населения радружских кабаков, – и не только там, – миннезингер, исполнитель и сочинитель героических эпосов, баллад, лейхов, а также шпрухов на истинно народном языке.

– Думаю, Кикосец Пафосоветрый тебе больше подойдёт, – встрял в разговор ещё один призрак, возникший рядом с Хейзозером, сухопарый мужчина лет шестидесяти, с клочковатыми остатками былой шевелюры вокруг изящной лысины, в очках. Ещё его отличал пытливый, проницательный взгляд с плутовским огоньком. Одежду мужчины составляла застёгнутая куртка, штаны и тупоносые туфли с пряжками. – Ты столь высокого мнение о своей особе, что, поди, и ветра пускаешь с пафосом. Но я догадался, о чём ты, догадался, недаром ведь ношу звание доктора, а зовут меня, мои друзья, Зенниспар Мао-Ивен.

– Хейзозер Краснощёк, – успел торопливо вставить Хейзозер Краснощёк.

– Так ты, Кикосец, по твоим словам, – продолжил доктор Зенниспар Мао-Ивен, – сначала исполняешь чужие песни, а потом “сочиняешь” из наиболее понравившихся публике свои? Но хоть я и доктор, однако далеко не всегда понимаю, о чём ты говоришь. Позволь уточнить, есть ещё и не истинно народный язык?

– Да, – отрезал Кикосец с непроницаемой миной. С такой же злобой слуга готовит обед господину, давшему ему накануне пару обидных подзатыльников за здорово живёшь. И при этом помышляет, а не покрошить ли в закипающий суп синекожего древолаза в качестве приправы? – Это тот, на котором ты ведешь высокопарные беседы с себе подобными, кабинетная задница, в кои-то веки высунувшая нос за дверь и тут же сдохшая. Язык учёных и знати – язык меньшинства, а значит не народный! И песни мои – это мои песни и ничьи больше. Держи шляпу, полную яиц, бесталанная докторская морда!

– Так ведь это я, бесталанная докторская морда, семь лет обучал гармоникам и обертонам твою бесталанную студенческую морду. А какие студенты у бездарных лекторов? Только одни бездари.

– Тут ты прав. В основном так и есть, и я подтверждаю это правило потому, что я исключение. Я превзошёл своих учителей, в том числе и остолопов вроде тебя, умеющих лишь законопатить мозги бестолковой теорией и историей музыки и стихосложения, а на практике не способных создать ничего путного.

– А тут прав ты, теория мне куда ближе практики. Однако интересно, коль я остолоп, по чьему же указу меня почтили степенью доктора? – невинно осведомился Мао-Ивен.

– Известно по чьему, по кородентскому. Только это ничего не значит. Может, он и сам не способен отличить бубен от скрипки.

– Кто “он”? – вкрадчиво уточнил доктор.

– Ну… – протянул Кикосец, поняв, что сболтнул лишку. – Пёс! Короденский пёс. Такой анекдот широко известен в стенах нашей академии. Вас, досточтимый доктор, называли короденским протеже – протеже короденского пса, то есть пёсьим протеже. Ха-ха-ха!

– Впервые слышу сей анекдот.

– Ну конечно, кто вообще станет общаться с пёсьим протеже?

– Ты вот общаешься.

– А от тебя и после смерти никуда не деться. Доктором-то ты стал, но по должности выше лектора подняться не смог.

– Смог. Я отказался от должности завкафедрой. Слишком много обязанностей бы отвлекало от того, что мне действительно интересно. Я нашёл своё призвание. Докторская степень и должность лектора, по моему мнению, и есть золотая середина в моей карьере. Есть время учить, и есть время учиться самому.

– И академиком не стал, – упорствовал Кикосец. – А если бы работал в Коллегии, не стал бы коллегой, а если бы в консерватории, то не стал бы, эээ, консерватором.

– А в университете он не стал бы университетом! – перебил Бухвала и рявкнул на спорщиков: – Хватит вам горланить! Один в одно ухо кричит, другой – в другое. Или мои уши вылитые трубы глашатая? Два трепача с двух сторон насели. Такое впечатление, будто на кладбище базар открыли! И после смерти не дают мне покоя. Мало мне гвоздя в затылок... Ржавого. Сука.

– Неудавшаяся любовь? – полюбопытствовал Кикосец, произведя выстрел наугад и попав точно в сердце, вязкое и холодное, как холодец, полупрозрачное и голубое, как чья-то сопля. – Не волнуйся, мой интерес чисто профессиональный, я никому не расскажу.

– Я тоже, поэтому заткнись, – посоветовал аптекарь.

– Неужто сейчас мы увидим своего кородента? – спросил Хейзозер. – Получается, и у призраков есть свой кородент?

– Да, посмертный, и тоже призрачный, – охотно пояснил доктор Мао-Ивен. – Короденты умирают до подданных, вместе с подданными и после подданных, чтобы продолжать править ими и править их."

Предыдущая прода:

Сага о призраках: живым здесь не место - 8

Здесь весь текст:

https://author.today/work/168329

Если понравилось, прошу подписаться, поставить лайк и добавить в библиотеку на АТ. Спасибо!)

Когда я была маленькой, то страшно любила танцевать. Особенно мне нравились народные танцы. Причем — все. Русские, украинские, индийские, испанские… Нравились за самобытность, задорную музыку, яркие костюмы. Особенно, за костюмы. В 70-е годы одежда для детей, хоть и шилась из натуральных тканей, но была блеклых расцветок. Я так к этому привыкла, что долгое время не сомневалась, что в мире нет ничего ярче, чем осенние листья дикого винограда.

Как же я ошибалась…

***

Суббота, 10.00

Городской ДК

(второй этаж)

Шла генеральная репетиция концерта "Дружба Народов", в котором принимали участие все детские сады нашего городка.

Оригинальная задумка была такой: каждый садик представляет какую-либо союзную республику. В те благословенные годы детских садов в нашем провинциальном городе было намного больше, чем пятнадцать, поэтому республик на всех не хватило, и некоторые детские группы готовили выступление-танец, посвященное одной из стран социалистического блока или одному из малых народов Союза.

Нам по жребию досталось быть "русскими".

Впервые увидев костюмы для танца несколько недель назад, мы слегка разочаровались. Мятые, ядовито-зеленого цвета, обшитые колючей (елочной!) мишурой, наши костюмы явно проигрывали по сравнению с нарядами других республик, стран и народностей.

И мне, и моей танцевальной группе, да и всем участникам концерта больше всего нравились грузинские костюмы. Ладно пошитые, подогнанные каждому участнику по фигурке, они не могли не восхищать.

У мальчиков на черных пиджачках были нашиты необычные карманчики ("Это для пуль", — высокомерно объясняли "грузины"). У девочек к костюму прилагалась кружевная фата ("Как у невесты!" — чуть не плакали от зависти остальные девчонки), парик (две чудесные черные косы) и самое невероятное… Платья других участниц были короткими (иногда, даже чересчур), а ЭТИ ПЛАТЬЯ были длиной до самого пола! Девочки в таких элегантных платьях выглядели не ряжеными куклами, а самыми настоящими маленькими представительницами Грузии. Но я не унывала. У меня были заботы поважнее. Мой партнер по танцу, до жути тупой мальчишка, никак не мог запомнить порядок движений в танце.

— Игнат, я должна с тобой серьезно поговорить, — сказала я ему. — И предупредить! Если на выступлении ты хоть раз ошибешься, я тебя побью. Прямо на сцене!

— Дети! Все сюда! — стали собирать нас воспитательницы, замученные тетки, лет 30-35-ти. — Идёмте мерить новые костюмы!

Новые костюмы?.. Звучит здорово!

Оказалось, что спонсором костюмов для нашего детского сада (или другими словами, шефом) выступал химический комбинат красителей для тканей. Новые костюмы изготовили из настоящего атласа, покрашенного самыми лучшими красителями.

Так как мы собирались танцевать московскую кадриль, для мальчиков пошили жемчужно-белые рубашки-косоворотки с разноцветными поясками и черные укороченные штанишки, а для девочек — приталенные платья-сарафанчики длиной чуть ниже колен: индигово-синий, малиновый и изумрудный.

Ах, что это были за цвета!.. Что это были за платья!.. В восторге были даже наши воспитательницы. Все: и дети, и взрослые, сошлись на том, что никто и никогда не видел вещей настолько ярких и красивых. Мне после примерок досталось платье малинового цвета.

Принарядившись, наша "маленькая стая" направилась, было вниз, на первый этаж. Туда, где холл дворца культуры украшали зеркала во всю стену.

— Девочки, вы куда пошли? — удивились воспитательницы. — А короны надевать?

КОРОНЫ?.. К такой неземной красоте… ещё и короны?!

Эти короны, похожие на три полумесяца, потрясли наше детское воображение ещё больше, чем чудесные платья, покрашенные и пошитые нашими любимыми шефами.

Наконец-то, и на меня надели корону и отпустили полюбоваться на себя в зеркало. Какая это была корона! Огромная, полупрозрачная, в тон к платью, украшенная блестинками, с хрустальными сережками внизу. Такой короне позавидовала бы сама царевна-лебедь из сказки про царя Салтана!

Меня и моих друзей переполняла такая радость, что мы не сразу разглядели неприятную перемену, которая произошла в других участниках концерта "Дружба народов".

***

11.00 (на сцене и за сценой)

Первая, вступительная, часть концерта была сравнительно короткой.

Она заключалась в том, что от каждого детского сада выходил один представитель и читал хвалебный стишок в адрес какого-либо городского предприятия: "чулочки", хлебного комбината, завода взрывчатых веществ и т.д.

В нашем детском саду эту ответственную миссию поручили мне, и я успешно справилась с чтением стишка в честь химкомбината. Говорю это без ложной скромности, потому что по условиям концерта, каждый, кто выходил читать стихи, должен был держать в руках изделие предприятия, так вот, кому-то досталось держать в руках маленькую булочку или носочки или какой-то муляж из папье-маше, а мне — большой и страшно тяжелый фолиант с образцами окрашенной ткани.

Вторая часть концерта была танцевальной. Всех ее участников собрали за сценой. Вот тогда-то мы и заметили перемену, произошедшую в детях из других детсадов.

Никто не порадовался нашим обновкам, никто не подошел нас поздравить. Наши новые красивые костюмы встретили среди других "братских народов" глухое неодобрение. Их восприняли, как предательство. Бывшие фавориты концерта — "грузины", демонстративно стали нас сторониться, "прибалты" встречали наши взгляды кривыми усмешичками, остальные "народы" – выжидательно помалкивали.

***

11.30 (за кулисами)

В половине двенадцатого нас рассадили на специальных ступенях-скамейках лестницы, на которую обычно ставят детский хор. Группу нашего детсада (за самые красивые костюмы) решено было посадить по центру. Впереди висел бархатный тёмно-красный занавес, который должен был, вот-вот, раздвинуться и показать публике "семью братских народов".

И началось…

— В этот знаменательный для нашей страны год… тра-та-та… в юбилейный год для нашего градообразующего предприятия… тра-та-та… — доносилось из-за занавеса со сцены.

В это время меня кто-то сильно дернул за сережку. Я подумала, что это шутка такая или случайность, и продолжала сидеть спокойно в предвкушении своего выступления.

— …мы проводим концерт, посвященный вечной и нерушимой дружбе братских народов нашей страны и всех народов дружественных социалистических стран мира… — продолжала ведущая.

Меня дёрнули ещё сильнее! Теперь уже с двух сторон! Я обернулась. На меня с издёвкой смотрел мальчишка из чужого сада.

— Ты чего?

— Ничего.

Точно так же, как и меня, изводили всю мою танцевальную команду — и мальчиков, и девочек, но девчонкам, наверное, из-за красивых корон, доставалось намного сильнее.

— Мирные инициативы нашего правительства… тра-та-та… созидание… тра-та-та… разоружение… тра-та-та…

Как настоящий советский ребенок, с трёх лет отданный в детский сад, я прекрасно знала, как надо поступать в подобных ситуациях. Когда меня ещё раз дернули за серьгу и пнули кулаком в спину, я показала своему обидчику, что у меня от природы хорошо поставлен удар левой. И правой тоже…

— Не дайте им сломать короны и украсть пояса!!! — завопила Вика Собакина, барышня в голубой короне и синем сарафане.

И началось…

Нас было шестеро против всего "мира". Но мы так лихо отбивали атаки, что вскоре нам удалось сбросить нескольких "агрессоров" с лестницы, на которой все сидели. К счастью, никто серьезно не пострадал.

Когда наши обидчики попытались вернуться на свои места, мы их, естественно, не пустили. И драка началась с новой силой, втягивая в себя, постепенно, и те танцевальные коллективы, которые сначала старались соблюдать нейтралитет.

— Вы хотели драться с "русскими"? Вот идите к ним и деритесь!

— Но мы можем подойти к ним только через вас! Пропустите! А не то сами получите!

— Кто получит? Мы получим?! А вы сами получить не хотите?!

Занавес раскрылся на жизнерадостной фразе:

— А теперь поприветствуем участников нашего концерта… (пауза)… "Дружба Народов"!

Что же увидели зрители? А вот что…

Мы были единственной группой, что сидела на своем месте. И ни одна пылинка не попала на наши костюмы, ни одна блестка не упала с корон. Мы сверкали и сияли. Все остальные "страны" сидели вперемешку, вцепившись друг другу в одежды или в волосы. Некоторые "братские и дружественные" — запыхавшиеся и растерянные, стояли возле хоровой лестницы. Многие плакали.

Ведущая концерта, молоденькая студентка музучилища, пришла в ужас. Она так на нас смотрела, будто никогда в жизни не видела дерущихся детей.

В зале начали смеяться. Сначала тихо. Потом, все сильнее и сильнее. В конце концов, зал сотрясал просто гомерический хохот.

— Занавес! Занавес!! Занавес!!! — расстроено выкрикивала ведущая.

Занавес закрылся.

Думаете, концерт на этом закончился? Ничего подобного.

***

11.45 (за сценой и на сцене)

Воспитательницы объяснили ведущей, что на детских утренниках ещё и не такое бывает. Директриса ДК философски пожала плечами и предложила, говоря современным языком, "перезагрузку" концерта.

Нам прочитали мораль по поводу недопустимости подобного поведения для детей Страны Советов (никто не запомнил ни единого слова), всех плачущих отвели умыться, затем снова рассадили по местам, и стали ждать, пока в зале пройдут смешки.

В этот раз над нами посадили "китайцев", а не тех приставучих хулиганов, уже не помню, какую они там представляли страну или республику. Взрослые, не такие уж и дураки, как думают о них дети. Если им нужно, то они начинают соображать, во всем разбираться и с первого взгляда определяют зачинщиков драк.

Китайские костюмы были скромны — тёмно-синие рубахи с симпатичными пуговицами из намотанной ткани и штаны, а на головах — необычные конусовидные шляпы, завязывающиеся темной лентой под подбородком. Сидели "китайцы" тихонько, сложив руки на коленях, не разговаривая ни с кем, даже друг с другом. Я вспомнила — когда началась драка, они дружно встали, отошли подальше от лестницы и с умеренным интересом наблюдали за всем происходящим со стороны.

Наши "враги" успокаиваться и не собирались. Как только мы расселись во второй раз — они сразу начали подбивать "китайцев" на всякие каверзы. Мы, как настоящие маленькие медвежата, стали "рычать" на "китайцев" и грозить им самыми страшными карами, если они посмеют пойти против нас. В ответ "китайцы" вежливо улыбались и загадочно молчали.

Наконец, зал устал смеяться, занавес раздвинулся и наш многострадальный концерт продолжился.

Выступали мы хорошо. Во всяком случае, мне понравилось.

Мой партнер по танцу Игнат Сизов ошибся во время выступления, всё-таки повернул "не туда", как и на репетициях. За что получил тумака прямо на сцене, как я и обещала. В зале опять засмеялись. Мне от этого было ни холодно, ни жарко — я была собой очень довольна. Помахав всем на прощание малиновым платочком, я закончила свое выступление.

А дальше началось самое интересное…

***

13.40 (за сценой)

Думаете, я стала бы рассказывать вам эту историю, только для того, чтобы посмеяться над дружбой народов? Да ничего подобного! Слушайте, дальше!

Все больше групп заканчивали выступать и собирались за кулисами. Дети общались, веселились, давали померить друг дружке костюмы. От нас все старались держаться подальше. Мы тоже держались особняком. Зачем якшаться с всякими завистниками? Какая от них польза?

Наконец прошло последнее выступление, и концерт закончился. По задумке организаторов по окончанию мероприятия нас должны были собрать вместе и прочитать пафосную завершающую речь, что и было сделано. Зрители (родители, бабушки, дедушки, братья и сёстры и другие родственники, а так же друзья и соседи выступающих) откровенно заскучали и начали потихоньку расходиться.

И тут… Нам стали раздавать призы! Всем одинаковые, но это не огорчило нас ни капли. Ведь призами оказались плитки шоколада "РотФронт"!

Не знаю, понимаете ли вы, что такое для шестилетнего советского ребенка из провинции БОЛЬШАЯ плитка московского шоколада "РотФронт"? Мы не смели поверить в свое счастливое счастье…

Золотисто-коричневая обертка, с тоненькой красной надписью "РотФронт", сладко пахла, но мы не спешили ее срывать. Мы и раньше ели конфеты этой фабрики, но такую обёртку в нашем городе ещё не видел никто. Красивая неброскость шоколадки наводила на мысль, что она предназначалась для взрослого человека, а не для ребенка. Кто-то из нас даже высказал предположение, что это — шоколад лётчиков-полярников!

И вдруг…

— Эй, русские! — позвали нас со стороны "братских народов".

Мы сделали вид, что не слышим. Не потому, что не отзывались на "русских", а потому, что не ожидали услышать ничего интересного.

— Не стойте, не рассматривайте свой шоколад, а начинайте его есть! Сюда идут воспитатели и будут его отбирать!

А вот это уже… информация к размышлению! Причем, думать надо быстро!

Вестником плохих новостей стал высокий мальчик, чью братско-народную принадлежность уже невозможно было определить. Помимо всего прочего на нем были надеты: расшитые бисером якутские унты, украшенная лентами гуцульская безрукавка и золотое цыганское монисто, а на парик с длинными косами он ухитрился натянуть маленькую шапочку с приклеенными черными пейсами. Это… внушало уважение. Сразу было видно, что кадр дружит со всеми и, наверное, много знает.

И мы снизошли до разговора:

— Зачем воспитателям наш шоколад?

— Себе заберут, — хихикнул мальчишка и зашелестел обёрткой.

Понятно… Вопрос был глупым. Кто же позволит маленькому ребенку, самому распоряжаться таким сокровищем, как плитка ротфронтовского шоколада?

С противоположной от нас стороны раздались обиженные всхлипы и рассерженные окрики воспитателей. Ни в коем случае, я не обвиняю воспитательниц в попытке присвоить наш шоколад. Скорее всего, они действовали из самых благих побуждений. Ну, нельзя же, в самом деле, позволить детям бесконтрольно объедаться шоколадом?

Хотя… как знать… как знать.

Дела были совсем плохи. Деваться некуда. Голоса воспитателей послышались и с другой стороны. Мы окружены! Но сдаваться никто не собирался! Потому что русские не сдаются! Это знают даже маленькие дети! Разворачивая на бегу обертку и фольгу, откусывая немыслимо вкусные куски шоколада, мы, вшестером, не сговариваясь, опять полезли на хоровую лестницу. Вслед за нами, оценив идею, устремились и другие "братские народы".

Воспитательницы не могли "полноценно" последовать за нами, так как детская хоровая лестница была достаточно хрупким сооружением. Во всяком случае, если бы сразу несколько взрослых, нехуденьких теток залезли на лестницу и предпринимали бы на ней какие-либо активные действия — лестница точно не выдержала бы и развалилась.

— Мы отдадим шоколадки вашим родителям! Если вы сразу все съедите — у вас потом будут болеть животы! — надрывно кричали воспитатели, но слишком поздно было что-то объяснять.

С помощью поясов от костюмов мы затягивали обратно на лестницу тех, кого нашим бедным воспитательницам все-таки удавалось с нее стащить, отдавали друг другу куски шоколада, если воспитатели пытались вырывать их у нас из рук, откусывали, кто, сколько мог, и передавали дальше. Все закончилось только после того, как "темнокожий" мальчишка в пестрой тюбетейке выкрикнул "Вива, Куба!" и проглотил самый последний кусок.

Уставшие воспитатели, махнув на нас рукой, пошли к директору ДК пить чай и валерьянку. А мы слезли с лестницы и стали дружить… Все со всеми!

Тем, кто не верит в дружбу народов, скажу одно — ну, и не верьте! А я верю! Мы верим! Мы даже разрешили другим "народам" померить свои эксклюзивные сарафаны.

Только КОРОНЫ — никому не дали, сказали, что они очень крепко закреплены специальными заколками, которые делают только на военных заводах. Вот так!

Занавес.

Размещено с разрешения автора и по её непосредственной просьбе.