— Мне очень жаль. - закончил офицер Стивенсон.
Они с офицером Фоксом расположились на диване, в том время как Дороти была заботливо усажена в кресло напротив.
— Давайте присядем. - так он начал свой разговор три минуты назад, когда они только вошли. Фраза эта не сулила ничего хорошего. Никому и никогда. Но Дороти не впала в панику, не полезла на стены.
“Делай так, будто готовишься к самому худшему - то есть все возможное. Но живи и надейся только на самое лучшее.” - правило, слепленное из пепла ее ошибок.
Да, она подняла всех на уши в час ночи. Да, она настояла на незамедлительных поисках сына. Она самолично обошла всех соседей с просьбой помочь. Но предполагать, что с Тони случилось что-то плохое, действительно давать этому шанс, Дороти не собиралась. Однако, только что слова ваш сын и мертв прозвучали в одном предложении, и голова у нее закружилась, словно после двух бокалов вина. Жесткая, немного кусачая обивка кресла под ней начала проваливаться, уплывать из под рук и ног, углубляться под ягодицами. Как кусочек нежного ванильного суфле жарким летним днем.
— Давайте присядем. - но зачем? Зачем это нужно, если на тебя так или иначе упадет бетоноукладчик.
Дороти смотрела в точку между губ офицера, в самую их середину, внимательно следя за движением языка где-то в розово-черной тьме его рта. И чем дольше он говорил, тем шире расплывались в улыбке ее собственные губы.
— Миссис Гленн? - позвал он неуверенно. Чуть нагнул голову, пытаясь встретиться с ней взглядом. Не позволив этому случиться, Дороти подняла глаза к потолку. Замотала головой, вскинула брови. Легким смешком, что вырвался вместе с воздухом и влажными брызгами, она окончательно дала прочитать ему свои мысли - “Что за небылицы вы мне тут льете? Что за абсурд?”
— Нет, нет. - она продолжала отрицательно качать головой - Вы что-то путаете. Он дома, да! Да, да, он дома, в своей комнате.
Она вскочила на ноги.
— Нет, нет. Он дома. - бросилась к лестнице.
И хоть мозг отчаянно продолжал отрицать очевидное, в легких, недалеко от сердца, Дороти все уже стало ясно. Динамит, его пухлая тяжелая связка, взорвался там, внутри, и всхлип, короткий и громкий, вынесенный ударной волной, прорвался сквозь безумную улыбку. Офицерам, что поспешили за ней следом, взрыв был также заметен по резко содрогнувшимся плечам.
— Да, он у себя. Тони? Тони! - правый тапочек слетел с ноги, пока она перебирала ими по ступенькам, перешагивая через одну.
“Я как Золушка!” - разум все еще пытался спрятаться за посторонними глупыми мыслями.
— Он в своей комнате, идемте скорее. - звала она мужчин, оглядываясь и приманивая их ладонью.
Да, именно им она и хотела показать, что Тони здесь, дома, в своей комнате. Именно им, ведь сама она это уже итак знала. Сейчас она откроет дверь, и Тони повернется к ней на своем крутящемся стуле. Он повернется, а в руках у него будет кисточка с краской. Как и всегда. Он улыбнется, и все будет хорошо. И они, офицеры, еще будут извиняться, что посмели ей наплести такие небылицы. Да, да, сейчас они все увидят.
Дороти схватилась за ручку и, не повернув ее до конца, начала толкать дверь во внутрь. Пришлось подергать ее туда-сюда, прежде чем та отворилась. Как раз в тот момент, когда она давила на нее сильнее всего.
— Тони? - влетев в комнату, Дороти уставилась на пустой стул. Оглядела углы бегающими глазами - “Тони, сынок?”
Пустотой отозвалась кровать. Картинки на стене. В шкафу тоже никто не прятался, затаив дыхание. Второй сдавленный всхлип наполнил комнату звуком. Нарушил тишину в новоиспеченной могиле.
— Мэм… - тихо произнес офицер Стивенсон. Он стоял в дверном проеме, поближе к Дороти, и переводил тревожный взгляд с нее на напарника.
— Он… он… вышел в ванную! - перебила его женщина - Тони! Выйди, пожалуйста, сынок!
Она выбежала в коридор и помчалась по нему дальше, в противоположную от лестницы сторону. Тапочек на левой ноге приглушенным стуком отсчитывал сразу по два шага.
— Тони, выходи! Сынок, пожалуйста, выйди! - рука легла на ручку. На ее последнюю надежду. Последнюю попытку отложить принятие новой реальности хотя бы еще на пять секунд. Понимание подкралось уже совсем близко, налезло на лицо, закололо в глазах. Слезы, неконтролируемые и неощутимые, скатывались на дрожащие губы, на еще не упавшую улыбку.
— Тони? - она повернула и эту ручку. Один раз. Спокойно и сдержано. Толкнула. Унитаз, раковина, да ванная. Занавески - белые, в синюю полоску, с орнаментом каната и якорями по нижнему краю. Две зубные щетки в стаканчике у зеркала. Ее - зеленая, его - красная. Корзина для белья, из которой высовывается рукав его рубашки. На столике стоят ее духи и множество баночек из под косметики. Расческа, где между щетинок виднелись белесые волосы. Коврик на полу - белый, когда был чистый, но сейчас, ставший изрядно грязным, серый.
Все на месте. Все также, как и всегда. Весь дом, все вещи, все на своих местах. До последней ворсинки на полотенце, до последнего камушка в аквариуме.
Дороти повернулась к офицерам. Смотрела на них секунду, другую. Ждала, может они скажут ей что-то еще. Что они пошутили, что есть шанс на ошибку, что все еще не точно. Но они держали рты закрытыми, и ей пришлось отворить свой. Губы отлипли друг от друга, чуть хлопнув пузырьком слюны между ними. Продолжили отдаляться, все больше натягивая уголки рта. Обошли даже то расстояние, на которое их отбрасывало друг от друга во время зевания. И вот когда Дороти поняла, что шире он уже не откроется, она закричала.
Уже лежа на полу и свернувшись клубком, окруженная склонившимися над ней офицерами, она подумала:
“Почему я не потеряла сознание? Почему я просто не отключусь? Это невыносимо!”
— Нам очень жаль. - как мантру, повторяли офицеры - Нам очень жаль.
— Мне очень жаль. - услышала она от работника морга, после того, как офицер Стивенсон шепнул у нее за спиной - Это мама мальчика.
Как выглядел это человек, как его зовут и знакома ли она с ним, Дороти не имела понятия. Все, что она успела подметить, были его серые мокасины с изрядно потертыми носками и мужской голос, низкий и немного простуженный. Чуть ниже колен свисал подол его белого халата, закрывая собой выцветшие джинсы. Выше этого она уже ничего не видела, продолжая следовать взглядом за своими ногами.
Всю дорогу, от дома до этого пахнущего хлоркой и формалином помещения, она передвигалась на ощупь. Ее вели под руки, терпеливо ожидая, когда ее стопа приземлится на следующую ступеньку. Ее аккуратно остановили перед машиной, чтобы потом слегка надавить ладонью между лопаток, направляя во внутрь. Когда они вышли уже перед черным входом в здание, больше напоминающим подсобку продовольственного магазина, Дороти, как только встала на ноги, сразу же двинулась дальше.
Очков на ней не было, и на улице не шел дождь, но картинка перед глазами стояла размытая и блеклая. Дороти медленно моргала, и тогда на ее горчичного цвета ботинках становились видны темно-коричневые шнурки и такого же цвета ободок подошвы. Спустя секунду они снова сливались в одно оранжевое пятно. Она по очереди поднимала и опускала ноги, за левой правую, за правой левую, боясь остановиться, а после упасть. На этом, в обычное время не требующим никаких умственных усилий действии было сосредоточено все ее сознание, так что глаза и уши остались без дела.
Но когда в ноздри ударил едкий запах дезинфицирующих средств, и кожа, от холода ставшая гусиной, подсказала ей, где она находится, Дороти, не поднимая взгляда, услышала еще одну порцию Мне очень жаль. Наконец сфокусировалась и картинка, окончательно вернув ее в реальный мир.
— Я не могу! - сказала она тихо и остановилась. Припала плечом к гладкой стене.
— Конечно, конечно. Вовсе необязательно делать это сейчас. - поспешил успокоить ее офицер Стивенсон. До этого момента он вел ее под руку, и теперь, осторожно придерживая за плечи, словно увесистую дубовую столешницу, помогал прислониться спиной к стене - Давайте поднимемся наверх.
— Зачем Вы привели меня сюда? - спросила Дороти. Она уже могла видеть его глаза, его нависшие от старости веки. Даже ресницы, что прогибались под их тяжестью.
— Мэм… - его веки дрогнули. Сначала вверх, обнажая возникшие от бессонной ночи кровеносные сосуды, а затем вниз, снова налегая на редкие ресницы - Но ведь Вы сами об этом попросили.
И она вспомнила. Перекатилась по стенке обратно на плечо, рывком оттолкнулась и медленно зашагала.
Делай так, будто готовишься к самому худшему.
"Сейчас я увижу, что это не Тони. Сейчас я увижу, что это не он. Что это не мой сынок. Все это просто ошибка. Да, все так и будет." - на место ботинок вновь вернулись мутные оранжевые пятна.
Но живи и надейся только на самое лучшее.
— Куда? - она прошлась по коридору до двух закрытых дверей. Свет от ламп играл на их стальных поверхностях, обличая многочисленные царапины и плавные края старых потертостей. Там, где время оставило на металле меньше следов, Дороти увидела размытое отражение собственного пальто. Его фиолетовый цвет.
— Проходите, пожалуйста. - офицер открыл одну из дверей, и ее ноги, жаждущие идти вперед, переступили плоскую границу порога.
Пятно света на потолке. Пятно - кажется, это были ведра - на полу. Белые в крапинку пятна вдоль стен - плакаты и памятки. Большое прямоугольное пятно посередине - белая ширма.
— Сюда. - офицер направил ее за это большое пятно.
И вот они уже стоят перед еще одним белым пятном, зависшим горизонтально в воздухе.
— Вы готовы? - спросил ее офицер.
Нет, конечно, она не готова. Как можно быть готовым к такому?
— Да. - ответила Дороти, думая про себя - “Сейчас этот кошмар закончится. Сейчас я увижу - это не он.”
Часть белого пятна вдруг уменьшилась, сменившись другим, розово-серым. Она смотрела на него, не отрываясь. Скользила глазами по этой неразборчивой кляксе.
— Нет… - два кружочка, красных и продолговатых, выплыли на поверхность, на глазах превращаясь в залитые кровью белки. А в их центре - серо-зеленые радужки. Те, что в первую очередь привлекали внимание.
— Нет! - синие, по-настоящему синие губы чуть разомкнулись, когда она схватила сына за плечи и потянула их на себя. Волосы…
“Совсем как у тебя.” - вспомнила она слова матери.
… упали со лба вниз, к остальным, таким же светлым, местами пепельным.
Затылок же остался лежать на столе. Нежно опустив худенькие плечи обратно на стол, Дороти запустила под него свои пальцы, хотела обнять, но представшая перед ней картина заставила ее вскинуть руки к раскрывшемуся от надрывного вопля рту.
— НЕЕЕТ! - на шее, под подбородком, красовалась грязная палитра из алых, фиолетовых и черных цветов. Ожерелье, нарисованное на коже. Краска, залитая под нее.
— Тони! - Дороти отняла ладони от своего лица и, сцепив их на макушке сына, приложилась мокрой щекой к его - холодной.
Она стояла так минуту-другу, рыдая и сотрясаясь, пока не почувствовала, что кожа у нее под щекой начала нагреваться. Отпрянув и вновь посмотрев Тони в глаза, Дороти приложилась к его другой стороне, тоже ее обогрев. Потом уткнулась ему в шею, по очереди легла на ключицы.
“Может…” - думала она - “...если я смогу согреть тебя, может тогда ты проснешься?”
Переместившись на грудь, ее собственная кожа стала совсем холодной, и в голову пришла другая мысль:
"А может это я уже начала умирать? Может это я сейчас превращусь в ледышку и засну вместе с тобой?”
Она прижалась к нему еще сильнее. Под ухом не билось сердце.
"Безжизненная тишина.” - вот, что окончательно забрало надежду.
— Мне очень жаль. - Стивенсон все еще стоял рядом, когда Дороти кинулась к нему, обвив шею руками.
Он тоже сомкнул свои у нее за спиной. Прильнув к его груди, она услышала беспокойное биение живого сердца, и от этого ее собственное начало выворачивать. А потом она услышала, как он плачет. И ей вдруг представилось, что офицер Стивенсон - это папа Тони, ее, когда-то давно, любовник, а теперь и потенциальный муж, которым он мог бы быть. Что горе они с ним теперь разделят пополам, и что она не одна останется с ним лицом к лицу. И на мгновение, когда она правда поверила в это, ей стало немного легче. Но затем ей в висок уперся острый край офицерского значка, и фантазии эти рассыпались и сдулись. И лучше бы их не было вовсе.
“Теперь я совсем одна.” - Дороти оттолкнула от себя мужчину и снова ринулась к Тони.
— Мой сыночек… - причитала она, заводя его пряди за ухо - Мой красивый мальчик…
________________________________________
Связанная с ней глава.
