Тимми хотел, конечно, напугать меня, но его истории вызвали грусть, а не страх. Понимаете… будто я как-то избегаю своих обязательств. Глупо, наверно. Я дал себе слово, что спасу деревню и разберусь с чудовищем, а что по итогу? Все разрешила мамаша Амалии. Хотя часть меня – мы зовем ее интуиция – знала, что еще ничего не закончилось. Зло впало в спячку, но не исчезло, не покинуло наши места. И оно объявит о себе в самый неподходящий момент... Но Тимми считал свои страшилки не более, чем шуткой. Для него тема Черного Шака была закрыта, именно поэтому он и поднимал ее, так как не боялся. Но не для меня. Внутренний голос кричал, требовал действий, причем героических, и я не мог игнорировать его.
– Что по-твоему надо сделать, чтобы окончательно уничтожить Черного Шака? – спросил я Тимми.
– Ну… не знаю, можно попробовать освятить кладбище, – предположил он. Я был взбешен.
– Э… серьезно? Это твой гениальный план? Накидать распятий и полить святой водичкой? Здорово! Можем еще вызвать Рахеля, чтобы пропердел нужные молитвы!
– Завали! Что ты хотел услышать?
– Ты у нас спец по всяким таким штукам… вот ты мне и скажи!
– В легендах ничего не говорится о том, как его убить.
– Класс! Черт, черт и черт! – разъярился я.
Тимми удивила такая реакция.
– А ты почему нет?! Или ты уже забыл, что видел его? Что он забрал твою сестру? Почему ты не хочешь отомстить?!
– Потому что все закончилось. Надо просто радоваться. И все.
– Ты упускаешь кое-что, умник. Знаешь, что? Мы видели его, а значит, жить нам осталось очень мало. И тебе, и Робин, и Кристи, и… Мишель. Всем.
Мы некоторое время помолчали. Вскоре Тимми понял, что я все-таки настроен серьезно. Немного поразмыслив, он сказал:
– Ну давай думать… Что нам известно?
– Да ничего. Он черный, он большой, он страшный, – я развел руками и изобразил, что обнимаю большую высокую скалу, – как дерьмо динозавра!
– Ага. Большой, как человек. Или даже медведь. Но откуда он взялся? Может… может, эта душа бывшего заключенного-похитителя детей… он переродился в собаку и продолжает в ее обличие творить зло…
Мне показалось, что это нереально круто… для рассказа. Но не для жизни.
– Вот только рядом нет тюрьмы. Далековато песик убежал, – снисходительно заметил я.
– Хм… а если все же Рахель – оборотень?
Я задумался, но быстро отбросил его идею.
– Он бы убивал или хотя бы кусал жертв.
– Бобби, не надо тебе лезть в это, – вдруг серьезным тоном сказал Тимми. Слова его оказались пророческими. Как жаль, что я его не послушал!
Зато я выдал ему самую глубокую свою мысль за 8 лет жизни.
– Если ты наступил в дерьмо, пути назад нет, ты не можешь сделать вид, что ничего не произошло. Тебе нужно смыть дерьмо с ботинка, пока тот не начал вонять. А мы, Тимми, в дерьме по самые уши, – под конец я так сильно понизил голос, будто говорил из пещеры.
Это была переделанная фраза из какого-то боевика, что мы смотрели накануне у Тимми дома, название я не запомнил. И это произвело на него впечатление. Ты можешь шутить насчет смерти, злых духов и убогих священников, но с тем, что говорят крутые мужики в военной форме с черной краской на лице, – не шутят.
Я продолжил речь в той же манере.
– Я предлагаю вот что: сжечь все к чертям собачьим! Никто не выйдет живым из огня!
– Да! Да!!! – вторил друг. – А если и это не поможет, то заколем его в самое сердце!
– А что, если у него нет сердца? – уже нормальным тоном поинтересовался я.
– Оно у всех есть, просто некоторым проще жить, думая, что его нет, – ответил он.
Я сделал вид, что смекнул, о чем он. Хотя до сих пор не знаю, понял ли мой друг сам, что сказал. Может, он услышал это от кого-то из взрослых. Однако взгляд его был весьма серьезен. Все же Тимми всегда был где-то впереди меня, словно нас разделяли годы, а не месяцы.
Еще какое-то время мы обсуждали, как убить большую черную собаку, и по итогу сошлись на пожаре. Тогда я пошутил про горящую задницу, а Тимми назвал это моей шуткой дня. И так как у нас застряло шило в том самом месте, мы решили пойти следующей ночью на кладбище. Точнее, через одну. С меня были спички, а Тимми взялся обеспечить нас жидкостью для розжига. Он сказал, что достанет парафин или бензин. Слова эти мало что для меня значили, но я доверился ему, как главному умнику.
Вам это, наверно, кажется безумием, ведь спички детям не игрушки – все верно. Вы даже можете сказать «ой, у меня сердечко сжимается, как я представлю двух маленьких деток в лесу с коробком спичек» и будете правы. Кхм-кхм. Извините за такой тон. Что ж, дети есть дети, а именно ими мы были.
В ту ночь я плохо спал. Перед глазами стоял образ злобной дикой собаки. Подойди – укусит. Поэтому сиди-ка ты, дружок, смирно и не вляпывайся в неприятности. Но вы ведь уже поняли, что я не умел ни того ни другого. Моя мятежная душа стремилась куда-то ввысь, желая прикоснуться к необъяснимому. Вы когда-нибудь испытывали чувство жгучего любопытства? Я хочу сказать… непреодолимого. Побродите ночью по тихому, одинокому дому без единой свечи, погрузитесь в страх темноты, позвольте ему завладеть собой, укутайтесь в него, как в одеяло, и тогда… придет оно. Ощущение, что вот-вот вы станете частью великой тайны, поймете суть вещей, откроете новый мир, недоступный для других. Звуки воспринимаются острее, даже звук тишины, темнота становится ярче… И в последний момент всегда что-то случается: загорится лампочка у соседа, кот запрыгнет в раковину и устроит танцы с немытой посудой или голубь за окном станет зазывать партнера к спариванию – неважно. И вот вы снова оказываетесь в нашем мире, а зеленая дверь в стене исчезла[1]. И уже не знаешь, существовала ли она когда-нибудь…
Посреди ночи мне на живот лег Блинчик. Раньше он никогда так не делал, этот кот вообще не любил мое внимание, а теперь свернулся клубочком и замурлыкал. Я осторожно погладил его, боясь спугнуть. В комнату вошел кто-то еще. Я видел большую скрюченную тень, как она наклонялась над постелью Робин. Последовал тяжелый громкий вздох. Тень разозлилась. Я заметил, что кровать Робин пустует, и тени это не понравилось. Убирайся, старый козел. Он ушел. Но где же тогда Робин?
Пришло время наконец разобраться с этим больным союзом. Вооружившись своей старой рогаткой и двумя камешками, я неспешно вышел из комнаты. Действовать тихо, как шпион, как ниндзя. Подкрасться к врагу и уничтожить. Но для начала – найти цель. Где ты?
Я шел по следам старика, блуждающего в ночи, как призрак оперы в поисках красавицы, которую можно похитить. Он стал смелее, медленно пробирался сквозь темные комнаты и старую мебель и скрипучим голосом зазывал:
– Роооообиииннн…. – затем заливался вонючим кашлем, зловоние которого тянулось до меня непрерывным следом. Я зажал нос, чтобы не стошнить прямо здесь.
– Где ты, Рооообин? Кха-кха! Роообин… – несколько шагов вдоль кухни, обошел вокруг стола, посмотрел под него, заглянул во все укрытия, даже в холодильник. Вышел в гостиную.
– Роообин… где ты, мелкая засранка?! – мерзкий злобный голос словно принадлежал темной части его души.
– А ну иди сюда, а то я так тебя отшлепаю, что жопа загорится! Рооообин! – услышав такую речь, я бы ни за что не вылез. Надеюсь, сестра думает также.
Обыскал диван, пространство за телевизором, распахнул шторы, выглянул в окно, осмотрел книжный шкаф, сервант. Пусто.
– Роообин, – громче позвал он. От его голоса мне было не по себе. Меня мутило от страха, а при мысли о том, что я встану на пути старика, накрывал ужас. Рогатка сама собой тянулась к полу.
Дед вышел на веранду, сел на кресло, закурил. Я наблюдал через окно.
– Грязная маленькая сучка, – еле слышно выругался он.
Какие отвратительные, а главное, незаслуженные слова выливались из его старой прокуренной глотки.
– Чертовка… блудница… – сигаретная затяжка, – … все вы мелкие суки… – вдох. – ненавижу… ненавижу…
Я дрожал от гнева и ужаса, но сделать ничего не мог. Я будто примерз к полу. Затем заметил что-то…
Однажды дед собрался построить баню, даже закупился материалом, но так и не начал, ссылаясь на артрит. Прошло 4 года, скрепленные деревянные доски так и стояли в углу веранды, облокотившись друг на друга. И я увидел Робин… совершенно случайно, сквозь небольшие щели между досками. Она была совсем близко к старику, но он пока что не заметил ее. Доски высотой около полутора метра, очевидно ей пришлось встать на стул, чтобы хоть как-то перелезть через них сверху и забраться в узкий зазор между ними и стеной. Не представляю, сколько заноз она собрала, прежде чем смогла спрятаться. Больше всего меня смущало, что выбраться оттуда самостоятельно Робин бы никак не смогла. Материал слишком тяжелый, чтобы маленькая девочка осилила его сдвинуть.
Сердце мое защемило от жалости. Какой запуганной и одинокой она, должно быть, себя чувствовала. Только молчи, пожалуйста, сестренка, молчи… ни звука.
Старик продолжал извергать ругательства. Теперь они относились к политикам и церковным служащим. Я не знал значений этих слов. Затем он снова перешел на оскорбления в адрес Робин.
– Робин, чертова корова! Где ты?! – громко выругался он и закурил вторую сигарету. Дым витал вокруг его седой башки, как вокруг костра с говном.
Мне в голову пришла идея: нужно как-то привлечь его внимание, например, постучать в стекло, а затем убежать в комнату. Но тогда я не смогу проверить купился ли он… или…
Густой сигаретный дым забился в ноздри Робин, по иронии судьбы ветер дул прямо на нее. Пока я решал, как лучше поступить, сестра не выдержала и громко чихнула, да так, что доски на секунду затряслись.
Черт! Дед быстро среагировал. Я постучал в окно, будто дятел, но было уже поздно. Стук его не интересовал. Он выбросил сигарету и стал вглядываться в доски.
– Робин! Дорогая! Девочка моя! Вот ты где, – приторно ласково сказал он, затем стал разгребать к ней путь. Представляю, как учащенно билось маленькое сердечко. Когда он достал ее, сестра вся дрожала то ли от холода, то ли от страха.
– Куда ты забралась, шалунишка? Вся испачкалась.
Он усадил ее на коленки, Робин молчала.
– Сними маечку, она вся грязная, – но она не шевелилась. Старик снял с нее майку.
Я не знал, что их игры зашли так далеко. Будто завороженный, я прилип к окну. Мне был непонятен смысл его действий, но от всего этого веяло чем-то зловещим и омерзительным, так же было, когда я лежал на столе, а надо мной склонялся Рахель с острым лезвием.
Робин замерла в моменте, превратилась в куклу, с которой можно делать все, что вздумается. У куклы нет чувств, ей не больно, не противно, она не живая. Я оцепенел, не мог сдвинуться с места. Моя душа словно покинула тело, оставив только пустого наблюдателя. Тяжело объяснить это состояние… действительно тяжело… но ты исчезаешь, исчезаешь и больше не существуешь. И так вышло, что в тот момент, когда я нужен был своей сестре, я бросил ее одну.
Не смотрите на меня с такой жалостью, жалеть здесь нужно вовсе не меня. Я не страдал. Просто чертовски… до смерти испугался. Тяжело сталкивать с тем, что ты не понимаешь.
Пока моя душа витала где-то высоко, Робин вдруг посмотрела в окно. Кукла ожила буквально на несколько секунд и взглянула прямо в мои растерянные глаза. И я увидел… ничего не увидел. Она была пуста, никаких эмоций: ни страха, ни грусти, ни мольбы о помощи. Возможно, ее душа тоже улетела куда-то далеко, но в отличие от моей она так и не вернулась обратно.
Вы можете посчитать меня сволочью, но… я так ничего и не сделал. Робин не нуждалась в моей помощи, глубоко внутри она уже была мертва. Хотя кого я обманываю! Жалкое оправдание моей трусости. Я сбежал. Испуганный, ошарашенный, я был похож на зомби, восставшего из могилы. Какой из меня герой?
Последнее, что помню, это как я лег в кровать и провалился куда-то глубоко. А на следующее утро проснулся другим. Ночь показалась мне нереальным сном. Цвета приобрели другой оттенок, появились новые запахи, все вокруг изменилось и стало чужим. Я ощущал себя иноземцем, прилетевшим на луче света с планеты Ка-Пэкс[2].
Переполненный виной, я набрался решимости поговорить с бабушкой, но в последний момент почувствовал себя максимально беспомощным. Она выжидающе смотрела, а я не мог произнести ни слова. С чего начать? Как объяснить? Что вообще произошло?
– Баба, дед обижает Робин.
– Что за глупости, дорогой? – не восприняла всерьез бабушка. – Что он сделал?
Я обдумывал каждое слово. Что я все-таки видел? Как сложить это в слова? В моей голове они звучали бессвязно.
– Он не дает ей спать по ночам и… щупает, – речь моя сбивалась, язык не хотел слушаться.
– Щипает? – переспросила она.
– Неа. Обнимает. Слишком близко, – я надеялся, бабушка поймет, о чем я говорю. Ведь это было что-то из взрослого мира, и она явно знала о нем больше. Но Мэри просто отмахнулась.
– Ну и что? Пусть обнимает. Они стали ближе, хорошо, что Робин хотя бы с ним общается.
– Да нет… – не унимался я, стараясь подобрать слова. – Не дает спать… щупает… трогает… ей неприятно.
Мэри стала немного серьезней.
– Она сама сказала тебе, что неприятно?
– Ну… да, – соврал я, почувствовал, что так надо.
– Ой, ладно, давай спросим у нее, – я облегченно вздохнул. Наконец-то меня услышали. Наконец-то стало происходить хоть что-то.
– Да! Спроси, спроси ее! – радостно согласился я.
Но вскоре я был разочарован. Робин не подтвердила мои слова. Она вообще ничего не сказала. Даже не кивнула. И больше никогда не заговорила. Душа ее, как я уже сказал, покинула тело, оставив лишь оболочку. Она впала в немую кому, не реагируя на окружающий мир. Осталась пустая кукла, позволяющая собой управлять.
Бабушке это не понравилось, но разницы с ее вчерашним состоянием она особо не увидела. А вот я забил тревогу. Мэри пошла к старику, объяснить что случилось и задать пару вопросов. И позже я услышал крик:
– ЧТО…ЭТОТ…ЩЕНОК…СКАЗАЛ?!?!?
Я замер. Дыхание остановилось.
– ДА Я…ЗУБЫ…ПОВЫЛАМЫВАЮ!!! – речь прерывалась на кашель.
Мне конец. К счастью, мои зубы старик не тронул, а вот задницу отхлестал ремнем так, что с нее лилась кровь. Я визжал как ненормальный от страха, боли и несправедливости, но бабушка никак не могла утихомирить деда, а помешать ему боялась. И все это происходило на глазах безмолвной Робин, которая не подавала никаких признаков жизни. Впрочем, на сестру в данный момент всем было наплевать.
Когда меня оставили в покое, я уже был без сознания. Последнее, что я услышал:
– Маленький лжец, – мерзкий голос доносился как будто из другого мира.
Так Робин потеряла голос, а я – веру в людей.
Я не пришел на встречу к Тимми, потому что не мог вставать и ходить еще какое-то время. Бабушка сообщила ему, что я болен, а Робин она отвела в церковь. Что там с ней делал епископ Рахель даже знать не хочу, но это не помогло. Боль в жопе (уж простите) сводила меня с ума. Вероятно, как-то так ощущают себя заключенные после первой «брачной ночи»… Вам не нравится мое сравнение? Тогда скажем по-другому, хм… будто мне на жопу насыпали жгучего красного перца с солью, а затем сделали пару легких надрезов.
Короче, Робин исчезала. Она становилась тенью, а тени не отражаются в зеркале. Я дежурил каждую ночь, чтобы она могла спать спокойно, но рано или поздно все равно засыпал, поэтому не знаю, тревожил ли кто-нибудь ее сон. Одним утром в полубессознательном состоянии как раз перед приходом бабушки я заговорил с сестрой.
– Робин, – она лежала с открытыми глазами, никак на меня не реагировала, – прости меня.
Сомневаюсь, что она вообще меня слышала. Если ее мысли еще были здесь, то имели совсем другое направление.
Время шло, и чем дольше я находился с сестрой, тем больше верил, что есть только один способ вернуть ей голос: победить Черного Шака. Для меня он был чем-то вроде злого духа, который селится в других и заставляет их делать ужасные вещи. Я убедил себя в этом, потому что не был знаком с человеческими пороками. Гораздо легче поверить в Черного Шака, орудующего чужими руками. Он же, в моем понимании, похитил голос Робин. Таким образом я нашел крайнего, при том что сам приложил немало усилий, чтобы Робин замолчала.
Все разы, что я пытался заткнуть ее, стыдил за все, что она говорит, все слова сейчас проносятся у меня в голове, как кадры калейдоскопа: «заткнись, Робин, это никому не интересно!», «замолчи, ты всем мешаешь!», «хватит орать, ты совершенно не знаешь, когда нужно заткнуться!», «тебе нужно больше молчать». Не ори, не говори, молчи, не существуй. Сигнал принят.
Не спешите возражать мне. Да, основная вина лежит на другом, но я сделал более, чем достаточно. Я долепил фигурку из глины, отточил острые углы и отправил ее в печь.
В общем, по мере того, как я поправлялся, во мне крепла уверенность, что с Черным Шаком нужно покончить навсегда, чтобы наконец освободиться от его влияния, которое я ощущал постоянно. Мне стало казаться, что все вокруг обретет краски, а девочки исцеляться. Деревня освободится от зла и расцветет, как весенняя сакура. Все наладится. Если я поступлю правильно. Что ж, умом я не отличался, это верно.
Как только я пошел на поправку, сразу связался с Тимми. И под «связался» я имею в виду, дошел до его дома пешком (к велосипеду моя задница еще была не готова). Телефонами мы не пользовались, хотя для всего остального мира они давно были в обиходе. Бабушка и почти все остальные в нашем обществе (за исключением Кэтрин и нескольких жителей) считали это сатанинскими игрушками. Здесь, конечно же, чувствуется влияние Рахеля. Что за мракобесие! Ладно, опустим это.
Я объяснил другу, что монстр добрался и до Робин, лишив ее голоса, и что я волнуюсь, как бы он не забрал ее жизнь. Тимми доложил, что Мишель и Кристи тоже чувствуют себя хуже, и мы оба сошлись на возможном влиянии Черного Шака. Мы решили действовать быстро и следующей же ночью воплотить наш план. Договорились встретиться у дома Тимми около зарослей, где прятались мы с Робин, когда ждали его в первый раз.
– Ты не передумаешь? – спрашивал я.
– Нет, а ты? – отвечал он.
– Ни за что. А точно не струсишь?
– Не струсю! – настаивал Тимми, показательно стукая себя кулаком в грудь.
– Поклянись. Поклянись, или ты брехло, – я пристально смотрел в его глаза. Причин для недоверия не было, однако сомнения уже пустили во мне корни.
– Да иди ты! – разозлился он.
– Так и знал, ты брехло! Трусишка-ссыкунишка! – я стал дразнить его и тыкать пальцем в область мошонки. – Отрасти яйца!
– Заткнись! Не приплетай сюда Мишель! Вдруг что-то случится, и я не смогу! Я хочу! Но вдруг не смогу! – оправдывался Тимми.
– Умри, но приди. Я не шучу, Тимми. Как тут победить одному? – мой серьезный тон подействовал.
Мы крепко сцепились мизинцами, но друг не смотрел мне в глаза. Я встревожился.
– Клянусь, – тихо сказал он и постарался вырвать руку. Я ему не позволил и второй рукой разбил наши сцепленные пальцы, дал понять, что контракт подписан и пути назад нет.
– Ты поклялся жизнью Мишель, не вздумай меня кинуть.
– Нет! Миху не трожь! Я просто поклялся! – завопил он.
– Окей, – сдался я, – пусть так. Ты нужен мне, Тимми, не будь ссыклом.
Здесь он наконец взглянул на меня и улыбнулся так очаровательно, как умел только он, и я поверил ему.
Я тщательно подготовился. Даже взял тонкий клинок для мяса похожий на кинжал. Сунул нож между ремнем и джинсами, повертелся перед зеркалом – настоящий самурай. Правда ходить неудобно. Должно быть, самураям тоже было не очень, но они не жаловались. Потом вспомнил, что я все-таки пират, а пиратам не обязательно носить меч за пазухой. В комиксах они всегда держат оружие в руках. Тогда я спрятал его в рюкзак.
Я лежал не смыкая глаз, чтобы нечаянно не заснуть. Груз ответственности давил на мои юные плечи, будто камень, который я наравне с Сизифом вынужден снова и снова вкатывать на высокую гору, так и не достигнув вершины[3]. У каждого из нас свое проклятие. Я убежден, что с этого моего решения: катить свой камень несмотря ни на что – все последующие события были предрешены. Сколько бы я ни прокручивал их в голове… Всякая случайность в итоге ведет к неизбежному, и к сожалению, я стал неотъемлемой частью этой системы.
Ближе к полуночи поднялся ветер, стало прохладно. Я боялся, как бы не пошел дождь и не порушил мои планы. Робин мирно спала в кровати. Я не стал сдерживать порыв и поцеловал ее в щеку, считая что могу, в общем-то, не вернуться. Она приоткрыла глаза, но больше никак не отреагировала. Шепотом я произнес:
– Я верну тебе голос и спасу тебя, – и вышел из комнаты.
Шел на цыпочках, и ни одна половица не скрипнула – не смела мешать мне. Никто не остановил юного путника, идущего на смерть. Будто этого хотела сама судьба. Я осторожно спустился и вышел на улицу. Холодно и пусто, как в склепе. Рюкзак потяжелел и стал оттягивать меня назад. Ну уж нет. Не сдамся. Никогда. Я старался не думать о Черном Шаке и нашей с ним последней (то есть первой) встрече. Мне искренне хотелось верить, что в этот раз все будет по-другому. Вы скажете: «это безумие!» или «полное безрассудство!» идти навстречу тому, кто чуть не убил тебя. Но, понимаете ли, для меня было необходимо посмотреть в глаза страху. Иначе я бы просто не смог жить дальше. Где-то я слышал, что некоторые люди творят судьбу мира, и, возможно, хотел стать одним из них.
Только я собрался в путь, как заметил тень, идущую в мою сторону. На секунду стало страшно, но она казалась маленькой и шла очень медленно. Скорее меня напугало чье-то движение, чем сама тень. Я пригляделся, дал ей время приблизиться.
– Робин, мать твою! – вскипел я от злости и удивления. – Ты как здесь…!? Ты что сюда…!? Ты это… А ну иди домой быстро! Тебе сюда нельзя!
Она растерянно смотрела на меня вполне осознанным взглядом и в этот момент вновь была не куклой, а человеком. На ней не было ничего, кроме нижнего белья, но сестра даже не дрожала.
– Иди домой… пожалуйста. Тебе нельзя со мной, – может, она думала, что я иду гулять, или хотела поиграть, но это было неважно: я не мог позволить ей помешать мне.
– Робин, ты слышишь? Это не шутки, блин! Тебе нельзя идти за мной… Это опасно, ясно тебе? – она молчала. Стояла на небольшом расстоянии, не подходя ближе.
– Развернись и иди домой, – строго приказал я, но она не слушалась. Мои доводы не работали.
– Я не развлекаться еду, черт… Робин, ну же, все будет хорошо. Ложись в кровать. Не мешай мне... А когда я вернусь, все будет кончено. Вот увидишь.
Бесполезно. Взгляд потихоньку возвращался в пустоту.
– Ладно… – я сделал глубокий вдох, – идем.
Взял ее за руку и повел наверх. Ее легкие шаги не вызывали никакого шума в отличие от моих. Я уложил сестру в постель, накрыл одеялом.
– Давай, закрывай глаза, – она не закрыла. – Хочешь сказку? Нет?
«Жила-была девочка, – начал я, – она была очень смелой и веселой. Девочка эта росла в семье пиратов. Ее мать – пиратка, папа – пират и брат-недотепа тоже был пират. Вот так… Однажды она с братом отправилась на поиски клада. Нет, сокровищ. Сокровища на заброшенном корабле. Корабль охранял… злой-презлой дракон. Они тихо ползли к нему, но… но ракушки в их волосах бились друг о друга, как волны моря, и издавали слишком много шума, – Робин закрыла глаза, я стал говорить еще тише. – Дракон услышал шум и понял, что происходит. Он поймал брата и сестру и решил наказать их за плохой поступок.
– Нельзя брать чужое, – сказал он.
– Но эти сокровища не твои! Ты сам захватил их, убив всех на этом корабле! – вскричала маленькая девочка, и злой дракон стал еще злее:
Тогда брат достал меч и ударил дракона в голову. Раненый дракон испугался, он собрался бежать, потому что на самом деле был трусом… Улетая, он задел девочку своим хвостом, специально, чтобы наложить на нее проклятие. Таким образом дракон украл ее голос, чтобы хоть как-то отомстить брату и сестре. Теперь у них были сокровища, но оказалось, они им вовсе не нужны. Девочка плакала, а брат поклялся вернуть ей голос, убив злого дракона…»
– У этой сказки хороший конец, Робин. Я расскажу его, когда вернусь. А ты спи.
После этих слов я поднялся и ушел. Подождал немного, проверив, не идет ли сестра за мной, и решил, что она уснула. На всякий случай сел на велосипед, а не пошел пешком, чтобы Робин не смогла меня догнать. Поморщился от боли и отправился в путь. Однако, хорошая сказка вышла, нужно поделиться ею с Тимми. Ох, Тимми… Чувство тревоги не покидало ни на секунду и усиливалось по мере приближения к его дому.
