— Итак, ваш первый урок Магии, — его голос прозвучал тихо, но отозвался эхом под куполом. — Но прежде чем осваивать силу, вы должны понять её источник. И её цену.
Он поднял руку — и его тень взметнулась к потолку, не поглощая свет, а превращаясь в гигантское чёрное полотно.
Оно заволновалось, и из него, словно из тёмной воды, вышел мастер Огня Вультарис. Голограмма Земли за его спиной ожила.
— Когда-то мир был слеп, — голос Вультариса был низким и звенящим, как натянутая струна. — Стихии дремали в камнях и ветрах. И лишь немые зеркала природы отражали их силу.
Голограмма показала учёных в лаборатории. Один из них, подсвеченный синевой, приник к окуляру микроскопа.
— Но человек по имени Виталий Наумов — провидец в халате — узрел истину. Он понял: магия — не дар. Это язык. И он научился на нём отвечать.
Эстафету подхватила мастер Воды Карина. Её струя, точная и гибкая, коснулась голограммы, размывая изображение в двух спорящих силуэтов.
— Его ученики заговорили на этом языке. Но слова бывают опасны. Один произнёс «пламя» — и сжёг друга. Другой крикнул «волна» — и едва не смыл лабораторию…
Голограмма затрещала, раскалываясь на свет и тьму. Мастер электричества Громов сверкнул кибер-глазом — и молнии прочертили между ними чёткую, жгучую границу.
— Наумов хотел сохранить знание, как садовник бережёт семена. Но другие превратили семена в стрелы. «Свобода для магии» похитила Око и разбила его. Так магия стала оружием.
Тень Гарадаева накрыла купол, и на его фоне засияли проплывающие тени в капюшонах — силуэты «Дарвинистов».
— Самые мудрые ошибаются страшнее всех. Они решили, что магия — этап эволюции. Создали Вирус Отбора… но не знали, что вирус ненавидит саму жизнь.
Голограмма Земли покрылась чёрными, пульсирующими пятнами. Мастер Земли Тапир сжал кулак — и по проекции поползли глубокие трещины, как по высохшей глине.
— «Хомосмерть» расползалась, как гниль. Она не убивала — опустошала. Магия гасла, города рушились… Выжили лишь те, кто помнил: сила — в единстве.
Земля на голограмме вспыхнула ослепительным белым светом. Девять лучей брызнули из её центра, ударив в учителей и связав их стихии в мерцающую девятиконечную звезду.
— Когда тьма поглотила почти всё, девять странников нашли последний осколок. Они не стали делить его — разбили и смешали с кровью.
Мастер Мысли Вейн коснулся виска. На голограмме шрамы стали затягиваться, образуя новые, чистые контуры Фидерума.
— Они построили город на руинах. Не рай… но убежище. Здесь магию обуздали Метками, чтобы ошибка Наумова не повторилась.
Свет вернулся. Тень Гарадаева опала и снова замерла у его ног. В наступившей тишине был слышен лишь тихий гул проектора.
— Ваша задача — помнить, — голос Гарадаева прозвучал уже без эха, тихо и весомо. — Магия не делает вас богами. Она напоминает: мы — садовники, а не повелители сада. Сорвите цветок — и яд проникнет в корни.
В зале повисло молчание. Даже Марк, который явно слышал эту историю не раз, не сводил глаз с учителя. Ирина лихорадочно писала в блокнот, стараясь ухватить каждое слово.
— С магией люди достигли невероятного величия… — тихо пробормотал Виктор.
— Но именно из-за неё прошлый мир был уничтожен, — без всякой насмешки закончил Павлин. Его лицо было серьёзным.
— Прошлый мир сгорел в огне, не выдержав пламени, — пафосно провозгласил Евгений, оправившись быстрее всех. — Мы — сильнее! Мы потомки тех, кто выжил. — Он бросил взгляд на Виктора и Павлина. — Хотя некоторые явно потомки сгоревших.
Гарадаев сделал шаг вперёд, и его тень послушно двинулась за ним.
— Сильные чувства к истории — это нормально. Но главный урок иной. Обращайтесь с вашей силой обходительно. Только так вы достигнете высот.
Он обвёл класс взглядом, давая словам просочиться.
— А теперь — Живология. Екатерина Даниловна расскажет вам, как работают Метки, что обуздали ту самую силу.
Он сделал лёгкий жест рукой — и растворился в собственной тени, оставив в воздухе лёгкую рябь.
За такой обыденной дверью с табличкой «Кабинет Живологии: Биос Е.Д.» скрывалось помещение, которое одним своим видом кричало: «Я не из этого мира». Вместо обычных парт на травяном полу перед огромными корнями стояли гладкие пни. Стены были покрыты плотным слоем лиан, между которыми находились биолюминесцентные грибы, а единственным «человеческим» элементом в этом кабинете был стеклянный аквариум с необычными рыбами, стоявший в углу. В кабинете было свежо и пахло мятой, хотя окна в нём отсутствовали.
Но несмотря на всю эту красоту, Виктор просто сел на тёплый пень — сегодня он уже устал удивляться. Павлин последовал его примеру.
Ну и как же нас удивит своим появлением этот учитель?
Дверь распахнулась, и зашла молодая женщина в платье из шиповника и шёлка. Её волосы цвета молодой коры были заплетены в косу.
Биос хлопнула в ладоши — лианы на стенах расцвели образуя надпись: «Жизнь — это код. Сломаешь — перепиши».
— Меня зовут Биос Екатерина Даниловна, — её голос звучал, как шелест листьев, — и если вы думаете, что Живология — это скучные учебники про печень и лёгкие, то… ошибаетесь.
Она провела рукой над аквариумом. Одна из рыб выпрыгнула, превратившись в голограмму человеческого тела с мерцающей меткой на запястье.
— Метка — не татуировка, — Биос щёлкнула пальцами. Голограмма увеличилась, показывая микроскопических наноботов, вплетённых в нервные окончания. — Это симбиоз магии Тройса и технологий ДАРИТЕЛЯ. Они следят, чтобы ваша сила не стала разрушением.
— А если метка… ну, сломается?
— Тогда ваше тело станет полем битвы. Наноботы — солдаты Агоры. Они подавят бунт любой ценой. Даже ценой вас.
Виктор задумался: почему же я тогда жив, если моя метка не работает?
Евгений усмехнулся, демонстративно поглаживая свою метку:
— Слабые боятся контроля. Сильные — используют его.
Биос повернулась к нему, и лианы за его спиной неожиданно сомкнулись в клетку:
— Сила без мудрости — яд. Разве ты забыл историю формирования Фидерума?
Она отвернулась, продолжив: «Существует 27 вариаций меток: по 9 стихий, различающихся внешним видом ещё и в зависимости от района: Нищур, Мидир или Элитар»
Она ещё раз провела рукой над аквариумом — из него вынырнули медуза и электрический угорь, приняв вид меток:
Нищур: Метка выглядит как грубый шрам с тусклой девятиконечной звездой.
Мидир: Звезда заключена в геометрическую решётку, светящуюся синим.
Элитар: Метка освобождена от решётки и напоминает ювелирное украшение с голографическими переливами.
«Прошу вас обратить особое внимание на метку Мидира. — указала на неё Биос. — Она не просто запрещает применять магию во зло другим людям — она полностью блокирует магию».
По классу прошёл неодобрительный гул, Павлин спросил:
— Но как тогда люди живут в Мидире без магии? На ней же строится вся наша жизнь!
— В Нищуре — да, ответила Екатерина Даниловна, — но в Мидире она строится на высоких технологиях, и чтобы не было хаоса, Агора решила запретить применять магию там.
— А что насчёт Элитара? — подала голос Ирина, — люди там тоже живут без магии?
Нефритовые зрачки Биос засверкали, будто она только и ждала этот вопрос, с трепетом она произнесла:
— А в Элитар, Ирина, попадают только самые избранные, людей там не так много и все они знамениты, поэтому им разрешены и магия, и технологии.
Класс загудел с восторгом, но тут Виктор решил задать вопрос, мучивший его с самого начала этой лекции:
— Екатерина Даниловна, — начал он, чётко выговаривая слова, — скажите, а у членов Агоры есть метки?
9Г замолчал в ожидании, что на это скажет учительница Живологии.
— Виктор Таранис, не так ли? — хладнокровно начала Биос, в её глазах появилась сталь непоколебимой веры. — Нет, у членов великой Агоры Девяти нет меток, им доступны все виды магии. — она подошла ближе к Виктору. — Предвещая ваш следующий вопрос, отвечу: они добровольно несут высшую ответственность за город. Их воля и самоконтроль заменяют им метки. Это необходимо для оперативного принятия решений и защиты Фидерума от внешних угроз.
Права ли она? Действительно ли Агора так чиста? Но зачем ей тогда сила, если они решают все проблемы словами? — все эти вопросы летали в голове Виктора, не давая ему покоя.
Она отошла, с наигранным задором произнеся на весь класс: «Ну что, детки, давайте теперь посмотрим, как метки влияют на ваш организм» — она подошла к деревянному ящику и вытащила оттуда необычного вида семена — они напоминали компас, только растительный.
Биос раздала семена-сканеры:
— Положите на ладонь. Они просканируют метки и покажут, как они взаимодействуют с вами.
Павлин: Семя проросло в мини-дерево, подсвечивая его метку голубым. Ветви указывали на почки.
— О, смотри! Моя вода фильтруется тут… как в природе!
Евгений: Его семя вспыхнуло алым, рисуя в воздухе диаграмму: «90% энергии метки уходит на подавление огня». Он нахмурился:
— Огонь не любит цепей. Чем сильнее стихия — тем жёстче контроль. — прокомментировала Биос.
Марк: Семя превратилось в мухоловку с зашитым ртом — Виктор заметил, как он быстро раздавил это странное растение.
Ирина: Её семя превратилось в идеальную чёрную розу — даже шипы были направлены вверх ровно под углом 45 градусов.
— Интересный экземпляр, я такие никогда раньше не видела… — с удивлением произнесла Екатерина Даниловна.— Но я думаю, это значит, что метка подчёркивает ваш перфекционизм.
Виктор: Семя задрожало, затем потемнело. Голограмма метки замерцала, как помеха. Он незаметно коснулся очков — разряд статики сжёг семя.
— Кажется, бракованное… — пробормотал он, отряхивая пепел.
Биос, рассматривая розу Ирины, бросила беглый взгляд на Виктора, но лишь сказала:
— В следующий раз возьмёте другое. Семена иногда капризничают.
Когда все выполнили задание, Биос произнесла: «А сейчас я покажу вам, что бывает с теми, кто пытается как-то повлиять на метку» — она принесла клетку с белой мышью, у которой на спине была метка жизни.
— Это — Грета. Ей усилили метку, пытаясь ускорить регенерацию.
Мышка дёрнулась, и её лапка начала разлагаться, пока наноботы яростно регенерировали ткани.
— Видите? Её тело борется само с собой. Магия — не игрушка.
— Бедняжка… Ей можно помочь?
— Я усыплю её после урока. Иногда милосердие — это прекратить боль.
Звонок прозвучал как пение птицы. Биос раздала семена-дневники:
— Дома: понаблюдайте, как метка реагирует на ваши эмоции. И помните: даже цветок может обжечь, если его неправильно поливать. Хорошего вам дня, ученики! —она вышла из кабинета вместе с Гретой в руках и направилась в неизвестном направлении.
Павлин (вертя семя-сканер):
— Странно, у тебя оно сгорело. Может, твои молнии им не по вкусу?
Виктор (пряча дрожащие руки в карманы):
— Возможно. Или это просто брак, как она сказала.
Но почему же я ещё жив, а не умираю, как Грета…
Тяжелые дубовые двери кабинета Земленомии растворились беззвучно, впуская волну влажного, насыщенного запахом свежевскопанной земли и прелой листвы воздуха. Внутри царил полумрак, несмотря на то, что теплица находилась на крыше школы. Вместо парт – грубые, теплые на ощупь «торфяные пни» — сжатый торф, добытый на болотах Нищура. В остальном же кабинет напоминал Живологию: всё те же лианы на стенах и пни вместо стульев.
Тишину нарушил мягкий, но отчетливый стук каблуков. Из зеленого сумрака вышла Анна Алексеевна Таранис. Её практичный костюм цвета хаки казался продолжением коры окружающих кустов, а волосы, заплетённые в тугой хвост, напоминали крепкий древесный корень. В руках она несла глиняный горшок, где росло нечто хрупкое с бархатными листьями, которые мелко дрожали, словно чувствуя биение её сердца.
— Доброе утро, — её голос был низким, ровным, как гул подземного ключа. — Я – Анна Алексеевна Таранис. Здесь вы не просто научитесь управлять землей. Вы научитесь слышать её. — Она провела указательным пальцем по краю горшка. Бархатный лист вздрогнул, выпустил тонкий стебелек, и на его конце за секунду распустился лиловый цветок невероятной глубины. — А она… редко прощает глухоту. И не терпит спешки.
Павлин толкнул Виктора локтем, не сводя восхищенного взгляда с Анны Алексеевны:
— Твоя мать? Она как… генерал в царстве флоры. Командует цветочным парадом!
Виктор молча поправил очки. Его взгляд скользнул не по её лицу, а по рукам, выступавшим из рукавов костюма. Старые, тонкие шрамы, похожие на следы шипов или острых листьев, пересекали кожу. Знакомые отметины. Но на её руках они выглядели как знаки победы, заслуженные трофеи. На его... лишь как напоминание о врожденном изъяне, о чем-то, что она сумела обуздать, а он – нет. Гармония требует жертв? — мелькнуло в голове, но мысль увязла в горечи.
— Присаживайтесь, — Анна указала на пни. — И оставьте магию у порога. Сегодня вам понадобятся только терпение, внимание и… открытость.
Ученики расселись по пням. Виктор почувствовал, как теплая древесина успокаивающе пульсирует под ним. Анна щелкнула пальцами. Из живых стен мягко вытянулись тонкие струйки чистой воды, наполнившие небольшие каменные чаши, стоявшие перед каждым пнем. В каждой чаше плавало одно-единственное семя. Воздух сгустился, наполнившись терпким ароматом влажной глины и ожидания.
— Первый шаг к симбиозу — тишина, — голос Анны стал еще тише, сливаясь с журчанием воды. — Закройте глаза. Ощутите семя на ладони. Его вес — тяжесть камня или легкость пылинки? Его шероховатость — это следы летнего зноя или осенних дождей? Его форма — брошенный вызов ветру или покой, обретенный под снежным покровом? Слушайте его историю. Без слов.
Виктор сжал свое семя. Под подушечкой пальца он почувствовал знакомый рельеф — микроскопические, будто выжженные молнией, узоры. Почему я жив? Как они контролируют? Что если метка… — вопросы после Живологии, как осы, жужжали в голове, заглушая тишину. Он резко открыл глаза, инстинктивно потянувшись к карману за увеличительным стеклом.
— Стекло покажет трещины, Виктор, — Анна возникла рядом так же беззвучно, как её тень легла на его пень. — Но оно не расскажет о страхе семени засохнуть в пустыне или о его надежде на долгожданный дождь. Положи его в воду. Дай ему время… раскрыться. Доверься.
Тем временем Евгений, явно скучая, сжал свое семя в кулаке. Земляная энергия рванулась из его ладони, вытолкнув чахлый, кривой стебелек, который тут же обмяк и почернел, как обгоревшая спичка. Рядом висевшая нежная орхидея резко свернула лепестки, будто отшатнувшись. Грибы позади него тускло мигнули желтым.
— Ты берешь, не отдавая, Евгений, — Анна была уже рядом. Её касание к его плечу было легким, но семя в его ладони с треском лопнуло пополам. — сила земли — не сжатый кулак. Это открытая ладонь, готовая и поддержать, и принять. Минус балл за глухоту. — она подняла треснувшее семя и опустила в его же чашу с водой. Оно медленно разбухло, трещина затянулась темным шрамом, но стебелек больше не появился. Рубец на семени остался навсегда.
Виктор, стиснув зубы от невольного сравнения («глухота» — это про него тоже?), отогнал навязчивые мысли. Песчаная почва. Характерные узоры — ветровая эрозия. Дефицит азота. Он методично, как инженер, смешивал компоненты на каменной плитке перед собой: горсть мелкого промытого песка, щепотку темного перегноя, каплю концентрированного раствора. Руки предательски дрожали — образ мыши Греты, раздираемой наноботами, всплыл перед глазами с пугающей четкостью. Почему я не такой? Как они…
Он аккуратно, с хирургической точностью, погрузил свое узорчатое семя в приготовленную смесь. Оно дрогнуло, будто вздохнуло, и выпустило нежный, почти прозрачный, с перламутровым отливом росток. Облегчение, теплое и слабое, разлилось по груди. Получилось! Наука… Но из глубины чаши поднялся темный пузырек… или тень? Агора. Контроль. Подавление. Холодная волна паники сжала горло. От его мизинца, невольно прижатого к холодному краю каменной чаши, соскочила крошечная, но ослепительно-синяя искра — вырвавшийся наружу сгусток страха и неконтролируемого напряжения.
Воздух резко запах озоном и горелой кожурой. Хрупкий росток содрогнулся, почернел и сморщился за долю секунды, издав едва слышный треск. Грибы на стене прямо за Виктором вспыхнули ядовито-зелёным светом и тут же погасли, как испуганные глаза.
Тишина в кабинете стала гулкой, давящей. Павлин замер, широко раскрыв глаза. Анна стояла за спиной сына. Её лицо оставалось бесстрастным, как высеченное из камня. Ни тени боли, лишь ледяная ясность оценки в глазах, таких же серых, как у Виктора, но лишённых всякой теплоты. Она знала этот страх, но признать его — значило бы оправдать слабость.
— Электричество, — её голос был тише шелеста засыпающих листьев, но каждое слово падало, как камень. — Оно может заставить биться остановившееся сердце… или спалить корни жизни дотла. Ты ищешь ответы в схемах и формулах, игнорируя древний язык, на котором говорит сама жизнь. Ты боишься потерять контроль… и теряешь его от страха. Ваша ошибка не в слабости, а в изначально ложном подходе. — Она медленно опустила указательный палец в почву рядом с почерневшим, безжизненным комочком.
Тёмные, обугленные пятна поползли навстречу её пальцу, словно притягиваемые магнитом, растворяясь без следа. На их месте проступил призрачный, мерцающий серебристыми искрами узор жилок, похожий на карту нервов или молний под тончайшей кожей. Её движения были безупречно точными, выверенными, лишёнными лишних эмоций — демонстрацией того самого соответствия, которого не хватало Виктору. — Земля терпелива, но не снисходительна к невежеству. Она принимает лишь то, что соответствует её сути. Минус балл… за недоверие к себе и к жизни. — Её взгляд, холодный и тяжелый, скользнул по Виктору, а затем обвел весь класс, заставляя всех невольно выпрямиться.
Ошибка Евгения была глупостью новичка. Ошибка Виктора... была предательством самого принципа. Она отступила, оставив его наедине с чёрным пятном смерти посреди чаши и жгучим комом стыда в горле. Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони, а дрожь в руках стала лишь сильнее, предательски заметная всем.
Анна вернулась к центру. Её движение привлекло внимание к большому стеклянному террариуму, затянутому влажным туманом. Внутри, среди коряг и мха, сидело странное растение с толстыми, мясистыми листьями, усеянными острыми, загнутыми шипами. Оно казалось спящим.
— Это — нефелия, — она провела рукой по стеклу. Растение мгновенно ожило, шипы приподнялись, а листья сжались, как клешни. Она просунула внутрь длинный металлический прут. Шипы сомкнулись вокруг него с такой силой, что металл заскрипел. — Её сок — сильнейшее целебное снадобье, способное затянуть рану за ночь. Но сорвёшь лист с гневом, с мыслью о взятии… — Анна быстрым, точным движением специальным серебряным ножом срезала самый край листа. Из среза выступила прозрачная, как слеза, смола. Растение будто съёжилось, шипы дрогнули, — и она отравит тебя до костей. Вы либо соответствуете потоку жизни, подчиняя ему свой хаос, либо вас раздавит ваша же неуправляемая сила или ответный удар природы. Земленомия — не господство. Это вечный, хрупкий договор. Ты даёшь — она отвечает. Нарушишь — ответ будет суров.
Та самая маг мыслей подняла руку, её серебряные глаза были полны тревожного любопытства:
— А что… что бывает, если договор нарушат не с растением, а… с самой землёй? В большом масштабе?
Анна медленно повернулась к огромному, затянутому лианами окну, за которым виднелись старинные башни Нищура, уходящие в туманную высь.
— Спроси руины Старого мира, Соня, — её голос прозвучал с внезапной усталостью. — Они думали, что земля — бесконечный ресурс. Бездушная кладовая. Они забыли слушать… и услышали только грохот собственного падения.
Звонок прозвучал не резко, а как переливчатый щебет лесной птицы. Анна подошла к огромному деревянному сундуку, стоявшему у стены из корней. Внутри лежали десятки маленьких саженцев в горшочках из спрессованного мха.
— Ваше домашнее задание, — её голос был формальным, лишённым тепла, обращённым ко всем и ни к кому лично. — Не требование. Приглашение. — Она раздавала горшочки, и её взгляд скользил по Виктору без остановки, как по пустому месту. Ему достался росток с мелкими, острыми, как иглы дикобраза, шипами, упрямо торчащий из темной земли.
Он автоматически начал просчитывать в уме схему полива, угол падения света, состав удобрений… — Возьмите своего партнера домой. Выразите ему благодарность. Без магии. Поливайте. Говорите. Слушайте. — Анна Таранис остановилась, глядя на всех. — Через неделю я жду не отчёт о сантиметрах роста. Жду отчёт о диалоге. Что вы узнали о нем? Что он «сказал» вам в ответ на ваше внимание? Как изменились вы, пытаясь его понять? Растение — зеркало садовника. В контексте Виктора слова звучали не как совет, а как скрытое предупреждение.
Павлин вертел свой горшочек, где нежный, гибкий росток колыхался от его дыхания:
— Думаешь, если я спою ему серенаду про луну и ручьи, он вырастет до потолка? Моя бабушка клялась, что герань расцветает от колыбельных!
Его смешок прозвучал слишком громко в тишине, все еще хранящей отголоски Викторовской ошибки. Виктор молча достал стилос и начал рисовать схему полива и дренажа, обводя контуры колючего саженца.
Он вышел в прохладный коридор одним из последних, ощущая на спине ледяной комок её невысказанного разочарования. Он нёс в себе бурю стыда, неразрешённых вопросов и этот странный, колючий росток — живое доказательство его несостоятельности в глазах единственного человека, чьё признание он так отчаянно хотел заслужить.
Надо было понять. Систематизировать. Найти закономерности. Доказать. Себе. Ей. Всему миру. Доказать, что его путь — контроль через знание, через точные формулы и безупречные процедуры — не просто не хуже её интуитивного «слышания», а лучше. Эффективнее. Надёжнее.
Уроки подошли к концу, а это значило, что пришло время зайти в кабинет мастера Электричества Громова. Виктор попрощался с Павлином, предварительно добавив его в список друзей на кольце Всезнания —теперь они смогут общаться на любом расстоянии.
Он подошёл к выцветшему плану школы, висевшему в вестибюле. Так, уроки электричества проходят в подвале… Вход через лестницу, отлично! Виктор направился туда, не забыв сохранить план школы в кольце.
Он постучался в дверь с табличкой «Мастер Громов. Вход только для искристых».
Интересно, надпись не такая, как на других табличках...
Изнутри послышался треск статики, приглушённый дверью.
— Входи! — голос Громова звучал так, будто проходил через фильтр.
Виктор зашёл в тесное помещение, больше напоминавшее мастерскую, нежели кабинет магии: стены были покрыты изоляционными плитами, повсюду висели чертежи неизвестных приборов, а по центру комнаты находилось кресло из тёмного изоляционного материала, покрытое проводами, ведущими к какому-то измерительному прибору около верстака.
Он застал учителя у стола, где тот собирал устройство из медных проводов и кварцевых линз. Громов не повернулся к нему, но его механический глаз сверкнул, настраивая фокус.
— Садись. — он указал на кресло. — Твой выброс на испытании… Интересен. Опасен. Объясни, как ты это сделал.
Виктор подошёл и медленно сел на упругий материал (резину?), рассматривая законсервированные молнии, стоящие на полках.
— Я просто коснулся символа. Думал, так и должно быть.
Громов резко повернулся, отбросив прибор, его живой глаз сузился:
— «Должно быть»? — он щёлкнул пальцем, и электрический шар в его руке потемнел. — Нормальная молния — голубая. Твоя — чёрная. Знаешь, что это значит?
Виктор не пошевелил губами. Тогда учитель выпрямился, чтобы продолжить. Его тень на стене превратилась в силуэт с рогами:
— Это значит, — его зрачки расширились, — что ты берёшь энергию не из метки, а из… себя. Как дикарь. Как первые маги, которые сжигали себя заживо.
Степан Максимович подошёл к стене, где висела картина с изображением обугленного скелета в короне из молний.
— Воли Бире. Гений-самоучка. Взорвал себя, пытаясь приручить грозу без меток. Ты хочешь повторить его путь?
Он схватил что-то со стола — цилиндр с электродами — и воткнул его в розетку. Прибор загудел, заряжаясь.
— Поймай разряд БЕЗ помощи метки. Если сможешь.
Виктор надел перчатки и коснулся электродов. Через перчатки он почувствовал зов энергии — метка на его руке мертва, но тело само тянется к заряду.
Он намеренно допустил ошибку — перчатка задымилась, разряд ударил в стену, оставляя чёрный след.
— Видишь? Без метки ты — как ребёнок со спичками. Но потенциал… есть. — он достал из ящика браслет с кварцевым кристаллом. — Это регулятор. Он будет сдерживать твой «дикий» поток. Носи его постоянно, если не хочешь превратиться в пепел.
Виктор повращал браслет в руках. Камень холодный, внутри — мерцание, словно пойманная молния.
— Почему вы мне помогаете? — в недоумении и с какой-то отрешённостью спросил он.
Громов подошёл к портрету Воли Бире, загородив его своим могучим телом:
— Потому что Агора ошиблась. Метки — клетка для таких, как ты. — он вздохнул, на секунду прервавшись. — Но клетка может стать… тренажёром. — его механический глаз повернулся к Виктору. — Каждую среду, после уроков. Ты научишься контролировать бурю. Или сгоришь от собственной силы. Договорились?
Виктор кивнул, пряча браслет в карман. На выходе Громов бросил напоследок:
— И, Таранис? — его тень на стене на миг приняла вид худощавого человека, ничуть не похожего на него. — Если почувствуешь, что теряешь контроль — беги. Не к матери. Ко мне.
Виктор вышел, сжимая браслет в кармане. В ладони вспыхнула острая боль. Он отдернул руку, разглядывая крошечный, дымящийся ожог в форме десятиконечной звезды.
Виктор сидел за кухонным столом, отгороженный от мира экраном кольца Всезнания. Перед ним лежал новый, идеально белый кожаный блокнот — купленный по дороге домой на последние девиты с карманных денег. На обложке готическим шрифтом, выведенным с хирургической точностью, светилось: «Энциклопедия Совершенства».
Его руки все еще чуть дрожали. В ушах звенели голоса:
Ледяной голос матери: «Минус балл за недоверие к себе и к жизни».
Резкий грохот Громова: «Контролируй бурю. Или сгори».
Шипение разряда в стене лаборатории.
Он глубоко вдохнул, пытаясь заглушить хаос внутри холодной логикой. Система. Контроль. Доказательство. Его пальцы зависли над первой страницей блокнота.
В дверь кухни тихо вошел Димитрий Таранис. Высокий, широкоплечий, но сгорбленный усталостью, как старая ива после бури. Его рабочий комбинезон был в бурых разводах глины, а в руках он нес две кружки с дымящимся травяным чаем. Лицо, изборожденное морщинами от солнца и ветра, светилось тихой, усталой теплотой, так непохожей на выверенную холодность матери.
— Сын. — голос отца был низким, успокаивающим, как гул далекого обвала. — Принес тебе чаю. День нелёгкий? Вид у тебя… будто через каменоломню протащили. — Он поставил кружку перед Виктором, неловко потрепал его по плечу, оставив легкий отпечаток земли на рубашке. Его взгляд скользнул по новому блокноту. — Ого, серьезный девайс. Учеба?
Виктор машинально кивнул, отводя взгляд от отца к странице. Ручка наконец коснулись поверхности. Текст заструился ровными, безупречными строчками:
Урок №1: Тень Гарадаева живёт отдельной жизнью.
Истина: Воля мага может быть столь сильна, что даже его тень обретает независимость.
Заметки: Классный руководитель, Гарадаев Григорий Галинович, маг тени. Его тень движется не синхронно с ним, имеет свои жесты (предупреждающий палец к губам!), может действовать самостоятельно (отвадила Евгения от нас). Это не иллюзия, а реальное проявление силы.
Он смотрел на запись. Ровные строчки. Четкие факты. Логичный вывод. Оценка совершенства. Здесь не было места дрожи, страху, стыду или чёрным росткам. Здесь был контроль. Заложен первый кирпичик в его мост через пропасть.
— Пап, — Виктор не поднимал глаз с блокнота, голос звучал отстранённо, аналитично. — Ты говорил, что раньше работал с Гарадаевым? Его тень… она когда-нибудь делала что-то, чего он явно не делал?
Димитрий сел напротив, обхватив свою кружку грубыми, покрытыми старыми мозолями руками. Он задумался, его взгляд стал расфокусированным, будто он вглядывался в толщу земли.
— Григорий Галинович? — Он медленно покачал головой. — Сильный маг. Очень. Но тень… — Димитрий усмехнулся, мягко, беззлобно. — Ну, сынок, после смены на дальних полях, когда солнце бьет в спину, иной раз и своя-то тень двоится в глазах. А уж чужую… кто её разберет. Может, двигается чуть иначе. Может, показалось. Мы, землерои, больше по корням да пластам, а не по теням. — Он отхлебнул чаю. — Зачем тебе? Уроки теневедения будут?
— Наблюдения, — отрезал Виктор, закрывая блокнот. Он почувствовал легкое жжение на ладони — там, где браслет Громова оставил ожог-звезду. Он машинально сжал кулак, пряча ладонь. — Систематизация данных. Для… энциклопедии.
Димитрий посмотрел на сына. В его усталых глазах мелькнуло что-то — понимание? Беспокойство? Он протянул руку через стол, аккуратно прикрыв своей большой, шершавой ладонью сжатый кулак Виктора.
— Тяжелая штука — знания систематизировать, — сказал он тихо. Голос его был похож на шелест опавших листьев под ногами. — Тут, как с землей: спешишь — комья получатся, глина засохнет. Надо чувствовать. Дать время. — Он слегка сжал кулак сына. — Ты не торопись, Виктор. Не гони коней. Перфекционизм — он, как чернозем: плодороден, да копать его — силы нечеловеческие нужны. А то и надорвешься. — Он отпустил руку и встал, потянувшись с хрустом в спине. — Ладно, я пойду, душ приму. Земля под ногтями — не самый изысканный аромат для ужина. Анна скоро придет.
Он направился к двери, оставив Виктора наедине с его безупречной первой записью, жгучим секретом на ладони и тихим, земляным теплом, которое отец вложил в его сжатый кулак.
P.S. Если вас заинтересовала книга, то вы можете полностью бесплатно прочитать её на АТ: https://author.today/work/479268
