— Да, так и сказал: «Брат, своди в туалет».
— Ну да. Хотя начкараула предупредил, что он ни бум-бум…
— Осторожно с ним. Наручники не снимать – пусть ссыт, прям так, стоишь сзади.
Телефон в кабинете начальника загудел сразу, как только хозяин закрыл двери и успел раздвинуть шторки, закрывающие карту на стене.
— Товарищ полковник! Зам коменданта по разведке, капитан Мухробов, — представился подчинённый с комендатуры в Ишкашиме.
— Мураджон, ты когда в Зонге был последний раз? Здорова.
Капитан сразу напрягся. В отделе его все называли на русский манер — Миша, а Мураджоном иногда именовал только начальник. Такое «уважение», означало какой-то косяк с его стороны, и значит, разговор будет явно не про успехи на ниве оперативной работы.
— День добрый, Сергей Васильевич. Неделе две, как назад… и вот, завтра собираюсь ехать, — мгновенно сориентировался опытный оперативный офицер, каким-то чутьём ощущая, что именно недовольство работой в кишлаке, причина воскресного звонка.
Миша был рушанец. Тоже памирский этнос, представителей которого в местном фольклоре нарекли самыми хитрыми прохиндеями во всём Таджикистане. Почему именно их, Сергей не знал, но подчинённый на все сто процентов, оправдывал народную молву:
— Мураджон Ниязович, то, что ты чуешь недобрый настрой начальника, это очень здорово. Только тебе это не поможет, не в этот раз, по крайней мере. Ты в Зонг не завтра поедешь, а сейчас, сразу после нашего разговора. И к 22.00 жду от тебя доклад, прямо с места. Там есть телефон?
— У старейшины, если не сломался… — Миша понял, что накосячил где-то серьёзно, коль начотдела назвал его не просто по имени, а ещё и с отчеством. Поэтому спрашивать, о чём доклад, не стал, дабы не переводить раздражённое недовольство начальства в разрушительный гнев.
— Ты задержанного нашего пробивал по окружению? Его семья, чем в кишлаке занимался, друзья, родственники, где учился, служба в армии? Колесникову передал информацию? У тебя там вообще, какие позиции? Что за агентура?
Капитан перевёл дух и тяжело задышал:
— Да, всё передал. В армии он служил. Колесников отправил запрос в военкомат республиканский. В областном, в Хороге, сказали, что он в центральном на учёте стоит. Семья… мать умерла, остался отец в кишлаке и две сестры. Не женат. По работе… он два года, как приехал за отцом ухаживать. Работа какая в кишлаке – только чабаном, или так, по хозяйству. Всё вроде. А друзей вроде нет особо. Да там и молодёжи-то осталось, человек пять-семь, остальные старики да пожилые.
— Это всё? А откуда приехал и чем занимался до этого – выяснил? Образование?
В этот момент в дверь постучали, и в кабинет вошёл капитан Колесников и майор дознаватель. Кузнецов жестом указал на стулья.
Зам коменданта что-то промычал невнятно про конспирацию, но, как истинный рушанец, мигом сообразил самоубийственность такого ответа:
— Я, Сергей Васильевич, в прошлую командировку поставил задачу агентуре «подсветить» по всем этим вопросам. И как раз завтра намеривался ехать встречаться с ними.
— Два источника, агент «Борз» и «Каюм», — капитан уже взял себя в руки и наперёд просчитал свои дальнейшие ответы. — Справки по прошлым встречам готовы… «Но в делах их ещё нет, потому что в отряде он не был как раз две недели» — иронично подумал Кузнецов, прекрасно понимая ход мысли своего нерадивого подчинённого.
— Сразу после Зонга планировал привезти их в отряд и отписаться по результатам выполнения агентами задания, — закончил доклад капитан Мухробов, но Кузнецов его уже не слушал.
Он спокойно просматривал куцую справочку капитана, что тот передал Колесникову по результатам отработки окружения Али:
— Вы, Мураджон Ниязович, стали предсказуемо неинтересны в оправдании своей профессиональной импотенции. Но к этому мы вернёмся позже, а сейчас записывайте вопросы, ответы на которые я жду сегодня к 22.00. Готовы?
— Так точно, — по-уставному, еле вымолвил капитан, впервые узнав, что импотенция бывает не только сексуальная.
— Когда и откуда Али приехал в кишлак? Полный состав его семьи, место нахождения всех сестёр… и сестрёнок! — последнее слово Кузнецов рявкнул так резко, что Колесников аж вздрогнул. — Это я Вам говорю, чтобы потом не выслушивать бред, что выяснили только про старших сестёр, так как про младших, я не просил, — начальник тут же взял себя в руки. — Далее. Кто конкретно сейчас с ним живёт вместе, особенно дети? Когда и за кого вышли замуж его сёстры, где они и их мужья в данный момент? — Сергей замолчал, глядя на дознавателя, и спустя несколько секунд, продолжил: — С собой возьми обязательно пару надёжных бойцов. В доме Али проведёшь обыск. Тебе перезвонит через десять минут дознаватель, скажет, что искать, продиктует поручение. Не забудь про понятых и по результатам, протокол составь нормальный! Всё понял?
— Отца только не пугай. Поговори аккуратно про сына, что да как, может, он сам расскажет что интересное. С Зонга вернёшься, сразу в отряд. Меры безопасности в дороге! Движение только посветлу. Тридцать км от Ишкашима, но всё равно возьми с собой КВ радиостанцию. Через дежурного по комендатуре быть на связи. Вперёд. Жду результат.
В кабинете словно запахло дымом от напряжения и начальственного гнева:
— Макс, ты вызвал Галлямова, где он?
— Да, уже идёт. Сказал, десять минут.
— Значит, тебе. Звони в отдел в Душанбе, начальнику отделения контрразведки. Кровь из носа, завтра до вечера нужно получить копию учётной карточки в республиканском военкомате. Где это задержанный служил и почему стоит на закрытом воинском учёте? В республике вроде, только мобрезерв старших офицеров ведётся, и зарезервированных запа́сников, по линии ГРУ. Кроме того, пусть завтра сгоняют в Таджикский госуниверситет. Али учился там. Несколько лет как закончил факультет философии. Нужна копия личного дела студента. Ещё лучше, пообщаться с деканом или преподами, как охарактеризуют его, может, что интересное вспомнят. И третье. Проверки с КГБ так и не пришли. Попроси, чтобы прозвонили и поторопили, у нас срок дознания истекает через несколько дней. Всё, иди.
Колесников встал и только подошёл к двери, как она открылась: прибыл заместитель Кузнецова, подполковник Галлямов.
— Привет, Тимур, присаживайся. Дело срочное, сейчас обсудим. Макс, подожди ещё секунду. Прикрой дверь.
Капитан закрыл дверь и повернулся к начальнику.
— Макс. Тебе скидка лишь потому, что ты всего два месяца как с академии. Пока нет времени всё рассусоливать, но ты уже понял, да?
Колесников покраснел и виновно потупил взор:
— Да. Только… он сказал, зачем шёл в Афган?
Сергей сделал вид, что вопрос не услышал:
— Али говорит по-русски, как мы с тобой, а ты за десять дней работы с ним, так этого и не выявил. Запомни, здесь Памир. Он, как лоскутное одеяло, состоит из десятков этносов, религиозных течений, племён, родов и хрен ещё знает чего. Забудь, чему тебя учили на занятиях по оперативной психологии и разведдеятельности. Проникнуть в среду большинства этих сообществ и групп, почти нереально. Поэтому классических агентов у нас практически нет. Какова бы ни была основа вербовки, этнопсихологические и религиозные особенности играют решающую роль. Агент пуштун, «сольёт» с радостью тебе туркмена, но хрен, что сообщит про своего соплеменника, даже живущего в другом кишлаке. Также и остальные. Я уже не говорю о межконфессиональных противоречиях, когда своих единоверцев выгораживают, а соседа, исповедующего ислам иного толка, или вообще иной веры, могут запросто оговорить. Родоплеменные связи и религиозная самоидентификация, вот что ты должен выяснить о своём собеседнике в первую очередь. Не выяснив этого и не зная нюансы его мировоззрения, невозможно понять мотивы поступков и тем более, спрогнозировать действия. О моделировании поведения я уже даже и не говорю… Али, красноречивый тому пример. Он исмаилит. Одно из самых закрытых религиозных сообществ. Ты, надеюсь, знаешь, что, выживая во враждебном окружении, им веками приходилось оттачивать и конспирацию, и навыки выживания, и способность приспосабливаться к обстоятельствам. Для тебя это профессия, а для них это жизнь! Миша сегодня поедет пытать своих агентов в кишлаке Зонг. Там, как раз в основном все исмаилиты. Есть несколько семей просто мусульман шиитского толка и вроде две семьи зороастрийцев. Так вот, они наговорят ему в три короба обо всём: кто у кого украл курицу, где кого видели в округе, у кого ружьё незаконно хранится и где выращивают мак. Но! Если только это не будет касаться своих единоверцев. Здесь живут прекрасные люди. Однако такая раздробленность заставляет их сжиматься в своих группах и оберегать себя от чужого пристрастия. Поэтому бери книги и читай, читай, читай! Ты не сможешь эффективно работать как разведчик, тем более как вербовщик, пока не станешь мусульманином больше, чем они, таджиком больше, чем таджик и так далее… Ты понял меня, Макс?
— Да я и так уже почти не сплю, Коран конспектирую… — офицер вытер пот со лба.
— Молодец. Только подойди к подполковнику Галлямову, у него много полезных книг. Он тебе посоветует, что выбрать. А то, глядишь, так и потеряем будущего гения оперативного сыска – ненароком обрезание сделаешь, и мне из-за этого строгача по партийной линии влепят.
Все рассмеялись. Обстановка чуть разрядилась, и Колесников ушёл выполнять поручение.
— А теперь ты, Джафар, — Кузнецов строго обратился к дознавателю. — Блин, я, конечно, рад, что ты суннит, но какого хрена ты это с Али обсуждал?! Решил теологический диспут провести? Ты же опытный опер, тебе уже под сраку лет! Вон, седой, как старый мерин! Мне что, и с тобой политзанятия проводить о свободе совести в Советском Союзе? Или, может, сразу на парткомиссии это обсудим, а? Он из-за тебя закрылся. Он исмаилит! Ты что, сразу не понял этого? И вообще, что за хрень религиозная из тебя попёрла?
Майор покраснел так, что его смуглая морщинистая кожа приняла оттенок перегретой печки – буржуйки. Богатые усы распушились, а губы задрожали:
— Васильич, да не обсуждал я ничего такого с ним! Спросил национальность, он ответил, что ваханец. Я ему и сказал, что нет такой национальности. Это просто этническая группа, а национальность: таджик, узбек и т.д. Значит, таджик, говорю. Записал в протокол. Спросил, суннит или шиит? Я говорю: суннит… просто чтобы контакт наладить. Он и ответил, что тоже суннит. Ну, и всё.
— Суннит, шиит, ваххабит… как вы задолбали уже! Скорее бы перевестись куда-нибудь в Мурманск, где из людей, одни белые медведи. Ладно, проехали. Испугал ты его, короче. Но сейчас важно другое. Хорошо подумай, и через пару часов нужны предложения, по каким основаниям, мы можем уголовное дело прекратить. Естественно — законным, и чтобы прокурору не стыдно было в них поверить. Разговор с ним я беру на себя. Подкидываю пока одну подсказку. У Али, фактически на иждивении находятся два человека: отец, больной раком и пятилетний племянник – сын старшей сестры. Все живут в Зонге. Правда, относительно мальчишки, нужно проверить, но, думаю, Мухробов с этим справится. Вот такая вводная… И, да! Пацан, вероятно, до сих пор без советских документов.
Галлямов и дознаватель недоумённо переглянулись.
— Джафар, пока иди кубатурь над проблемой. Потом всё объясню. И прекращай свои эти: «Чё почём, откуда призвался?» с религиозным оттенком.
— Командир, да я…, да я от тебя лишь узнал, что наш Навруз, на самом деле языческий праздник огнепоклонников – зороастрийцев. Какие религиозности? Ты чего?
Офицеры по-дружески рассмеялись:
— Всё, иди. И сразу позвони Мухробову, проинструктируй его относительно обыска. Не приведи Аллах, если в кишлаке про шмон узнают. С отцом, чтобы уважителен был и объяснил старику: сам не растрепится, о следственном мероприятии никто и не узнает. Джафар! Миша накосячит, отвечать будешь ты. Понял?
Майор молча встал и направился к двери.
— Стой! — опять у самого выхода остановил начальник подчинённого.
— Да понял я, Васильич! Заинструктирую, как душару на учебке перед стрельбами.
— Скажи ему, пусть возьмёт на комендатуре канистру керосина, муки, сколько не жалко, и ящик сгущёнки. Всё отдаст отцу задержанного, там как минимум один ребёнок. И спички ещё пусть не забудет. Комендант, если бухтеть начнёт, на мой приказ разрешаю сослаться.
Кузнецов быстро рассказал своему заму суть откровений ваханца. Тот тоже пошёл пятнами, почуяв, в какую задницу его показания могут завести. Решили, что заместитель срочно выйдет на следующей неделе для проверки на комендатуру и проведёт там контрольные встречи с прикордонной агентурой, состоящей на связи у Мухробова. А по самому зам коменданта необходимо что-то делать. Не дай бог, каналы нелегальной переправы — не результат его разгильдяйства, а… об этом думать даже не хотелось.
Касаясь истории с якобы погибшими женщинами, Галлямов подтвердил, что пару недель назад один из загранисточников действительно сообщил об убийстве именно в Лангаре нескольких местных. Кровь несчастных, на руках этого козла – Наби Фаруха:
— Точно! И к партии «Парчам» он примкнул недавно. Сто процентов, казнь сестёр Али, его работа. Неймётся уроду. Но пока он держит участок ишкашимской комендатуры в тишине, убирать его нельзя. У нас хотя бы левый фланг отряда «обеззаражен». Свято место пусто не бывает. Уйдёт Наби, кто придёт? Сможем договориться? Информация по Вахиду, кстати, тоже от него, обещал помочь разобраться с упырём, если он появится на его территории.
— Вахид… — Сергей задумался, услышав имя главаря бандформирования, виновного в гибели уже трёх пограничников. — Действительно, в Афганистане много секретов, но нет ничего тайного. Тимур, ну-ка неси материалы по нему.
Чутьё не подвело Кузнецова. Вечером следующего дня пришла телеграмма из Душанбе, где указывалось, что в 1979-81 года задержанный проходил срочную службу в городе Чирчике Туркменской ССР, в/ч 35651. Призван был после окончания Таджикского госуниверситета. Колесников прозвонил коллегам в Ашхабад, и те, немного удивившись, сразу сообщили, что данная воинская часть является «15-й обрСпН». Капитан впервые слышал подобную аббревиатуру и, когда доложил Кузнецову, предположил, что это отдельный строительный батальон. Начальник мог бы пошутить, однако в Совестном Союзе мало кто знал её расшифровку:
— Ну да. Отдельный точно, только не батальон, а бригада. И не строительная, а специального назначения… ГРУ. Позвони в караулку, скажи, пусть задержанного приведут. Нужно ещё раз его допросить.
Али на вопрос о службе в армии ответил кратко, что был командиром отделения и демобилизовался сержантом. Понимая, что парень под подпиской о неразглашении, Сергей сразу сообщил о своей осведомлённости его припиской к частям военной разведки:
— Я офицер КГБ, мне можно рассказывать такие вещи, потому что расписку о неразглашении у тебя тоже отбирал офицер госбезопасности.
Довод был так себе, но он подействовал, и оказалось, что парень служил в составе 156-го отдельного отряда спецназначения, который участвовал в 1979 году в штурме дворца тогдашнего президента Афганистана Хафизуллы Амина:
— Нашу часть называли «мусульманский батальон», потому что личный состав был из таджиков, узбеков и туркмен, а под Кабулом действовали в афганской форме. Все знали языки, набраны в отряд из частей Спецназа и ВДВ по всему Союзу. Но многих, как меня, сразу призвали в 15-ю бригаду. Я был в сборной университета по лёгкой атлетике, кандидат в мастера спорта, да и учился хорошо, — он испытующе посмотрел на офицера. — Командон, ты поклялся!
— Не переживай, Али. Всё только между нами. И у меня есть новость, про убийцу твоих сестёр… — теперь уже Сергей сверлил собеседника немигающим взглядом.
Тот переменился в лице: смуглая кожа словно ещё больше потемнела, зелёные глаза вспыхнули дьявольским огнём, губы напряглись в каком-то яростном оскале:
— Ты скажешь мне его имя?
— Да. Его зовут Вахид. Более того, я скажу, где найти шайтана, и помогу тебе до него добраться, потому что, кроме твоих сестёр, он убил и троих пограничников. Ребята все русские, поэтому возмездие за них осуществить должно государство, но мы бессильны пока сделать это. И если ты сможешь отомстить за своих родственников, то утешишь и родителей погибших солдат…
— Говори, я согласен, — Али резко прервал Сергея, недослушав его до конца.
Кузнецов внимательно наблюдал за мимикой и жестами ваханца, пытаясь по невербальным сигналам и неосознанным движениям, прочесть в них ответ на главный вопрос: «Не подведёшь ли ты меня, Али?». Собеседник весь словно подпружинился, корпус подал вперёд и в нетерпении, даже привстал со стула. Разведчик медленно переместил взгляд с его лица на сжатые кулаки, с побелевшими от напряжения костяшками пальцев. Тот проследил направление внимания офицера, после чего шумно выдохнул и, распрямив ладони, растёр их, будто смывая с рук невидимое напряжение:
— Ты можешь положиться на меня комондон, не подведу – я не кафир и вешать собаку не буду. Зачем душе, проданной шайтану, скитаться по земле рядом с душами моих несчастных сестёр? Аллах всемилостив и, может, за моё великодушие к отродью Ибиса… да простит Всевышней за осквернение языка именем дьявола, примет невинно убиенных Бахору, Зевар и их мужей… Аллах, Азза ва Джаль! — ваханец молитвенно провёл по лицу ладонями. — Я сделаю это так, как делали мои предки – ритуальным кинжалом ассасинов. Он умрёт, а его род пусть будет в ужасе.
Сергей внутри даже улыбнулся сам себе, заметив, что Али чутко уловил его сомнения в правильности помощи в столь неоднозначном деле, как месть. Но ещё больше его удивило то, что сам он не был уверен в практической осуществимости акции, а исмаилит решил, что собеседника атеиста могут беспокоить «посмертные мытарства чёрной души нечестивца».
— Это твой акинак? — Сергей вытащил из ящика и положил перед Али старинный кинжал в потемневших серебряных ножнах. — Нам важно, чтобы банда касапа исчезла вместе с главарём, а что будет с его душой, пусть действительно решает Аллах. Извини. Вчера провели обыск в твоём доме. Изъяли холодное оружие. Таков порядок, но соседи ничего не знают, поэтому честь семьи не посрамлена. Отцу привезли керосин, продукты и сладости для племянника. Ты же не думал, что я сразу поверю твоим словам?
Невероятная гамма эмоций промелькнула в мимике парня, окончившись гримасой ужаса:
— Надеюсь, никто не прикасался к клинку? — тихо спросил Али. — Его нельзя трогать.
— Я, точно нет. Ещё даже не видел, — спокойно ответил Сергей и извлёк акинак из ножен.
— Не хватай только лезвия пальцами, а то… умрёшь! Никто не знает, сколько ему лет. Известно лишь, что ко времени создания тысячелетие назад империи Сельджуков, им уже убили десятки врагов исмаилитов, а уж сколько крови он пролил во времена хашашинов…
Деревянная рукоять без гарды потемнела от времени, однако заклёпки явно были свежее́, чем металл самого клинка. Вероятно, накладки уже меняли, возможно, не раз. Кузнецов медленно повертел оружие, разглядывая его со всех сторон, обратил внимание на разную толщину тёмно-серебристого клинка и его плавающую ширину. Местами виднелись мелкие каверны, однако режущая кромка оказалась неожиданно острой – Сергей даже не заметил, как порезал соскользнувший палец, лишь слегка прикоснувшись к лезвию. Судя по всему, кинжал действительно помнил многое, коль метал так истончился, а поверхность обглодало время.
— Какой острый. Хорошо сохранился, если ему действительно столько лет. А что это за крылышки отчеканены у основания? Да ну! Немецкий орёл, что ли? Так это фашистский штык, наверно, какая тысяча лет?! — офицер снисходительно улыбнулся, показывая собеседнику увиденное клеймо.
— Там знак благого духа Фраваши, о котором в своём откровении говорил пророк Зардушт. Ты знаешь, кто это? Посмотри внимательно, клеймо сильно истёрлось. И будь аккуратней, акинак уже сделал тебе предупреждение.
Кузнецов осторожно переложил кинжал в левую руку. Слизнул алую каплю с подушечки пальца.
— Слышал… — он протяжно ответил и, прищурив глаза, поднёс чеканку к свету настольной лампы: — Действительно, как интересно выполнено. Когда-то бороздки, наверно, были залиты золотом, с края в глубине виден ещё блеск. Да. Это не свастика, в центре, просто круг, а сверху, похоже, человеческий профиль. Любопытная вещичка, откуда он у тебя? — офицер спрятал акинак в ножны и положил его ровно посредине, между собой и собеседником.
— Кинжал передаётся по наследству. Год назад, будучи при смерти, отец завещал его мне. А на следующий день он резко пошёл на поправку. Отец сказал: это была воля Всевышнего, потому что акинак просто так не попадает в руки никому. И к тебе, кстати, тоже. Любой, кто хоть раз сжал рукоять кинжала, становится его слугой. Кому он доверился, уготована священная миссия защитника и помощника, или смерть. Не спрашивай только, защитника кого. Никто не знает, кроме самого акинака – он выбирает достойных. И пока человек не докажет свою богоизбранность делами, ему нельзя прикасаться к лезвию.
Повисла пауза. Оба смотрели на лежащий между ними артефакт. Первым заговорил Кузнецов:
Али просто пожал плечами и, посмотрев в потолок, поднял к верху ладони:
— Не знаю. Всевышний ведает. Аллах, Бог, Дхарма, Ахура-Мазда, Яхве, Брахман… может, твой Ленин. Выбирай, кто больше нравиться, и слушай. Если он истинный, то всё тебе скажет.
Сергей, сам того не замечая, украдкой взглянул на портрет Ленина:
— Если он истинный, а ты умеешь слушать – обязательно скажет. Если не умеешь, то обязан научиться, вернее, прийти к этому состоянию слушания. Кинжал готов ждать. Иначе ты становишься ему не нужен здесь, на земле…
Рука офицера невольно потянулась к ножнам. Он крепко обхватил рукоять, не поднимая оружия со стола. Али продолжил:
— Самый древний владелец, о коем известно моей семье – это предок по мужской линии в тринадцатом колене. Он первый мусульманин в нашем роду, а его отец, последний зардушит. Пришедшие полчища Тамерлана, вырезали огнепоклонников. В 14 веке прапрадед принял ислам шиитского толка и сразу подвизался к общине исмаилитов, где вскоре стал пиром – главой общины. До прихода советской власти все мои деды были пирами, хотя всегда, и вера зардушитов, и наша, подвергалась гонениям. Этот пост наследовался, а с ним передавался акинак. Потом светская власть разрушила религиозные структуры, и пиров перестали избирать. Остались халифы – местные главы небольших общин. До болезни таковым был и мой отец.
Кузнецов разжал пальцы, посмотрел на порез: крови уже не было, и широко улыбнулся:
— За столько лет никто так и не понял, кому должны помогать эти избранники и кого защищать? Да уж! Сначала ты заставил меня поклясться перед портретом товарища Ленина. А теперь говоришь, что надлежит узнать у него имя моего тайного подзащитного. Интересно, как? Не в мавзолей же идти? — Сергей снисходительно засмеялся. — Ладно. Давай закончим то, с чего начали разговор. Только прежде, теперь ты должен поклясться мне, в трёх вещах. Готов?
— Первое. Содержание нашего разговора не подлежит оглашению. Второе. Ближайший год, для всех родственников и знакомых, ты будешь якобы в тюрьме. Поэтому не видеться, не общаться, ты с ними не сможешь. Мы вдвоём съездим в Зонг. Ты сам объяснишь это отцу, попрощаешься, и на год исчезнешь. Обязуюсь проследить, чтобы семья не бедствовала. Поможем и дровами, и всем остальным. Не волнуйся, без тебя не пропадут. И третье. Я решу твою проблему с уголовным делом, помогу покарать убийцу сестёр, но ты поможешь Родине в борьбе с душманскими бандами. Как? Расскажу позже. Уверен, ты сможешь. И ещё. Впредь без моего разрешения ты никогда не появишься на территории Ваханского коридора и тем более, в афганском кишлаке, где жили твои сёстры – в Лангаре. Если готов, вот новый протокол твоих показаний по уголовному делу, чтобы прокурор мог прекратить его. А здесь, — он положил перед собеседником чистый лист и ручку, — запечатлеешь свою клятву, содержание помогу изложить.
Кузнецов подвинул кинжал к Али, откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на ваханца. Тот, взял акинак за рукоять и медленно извлёк его из ножен:
— Теперь мы оба слуги этого господина… поскорее узнай у своего Бога, зачем кинжал выбрал тебя, — и, вернув его опять на середину стола, придвинул белый лист: — Диктуй, что писать.
