Серёга подскочил: адреналин опять сделал своё дело. Зна́ком показал, чтобы Колесников налил горячего чаю в котелок, пока он шнурует кроссовки и накидывает «лифчик» с магазинами. Схватив автоматы и радиостанцию, оба разведчика через пять минут уже спустились по склону, куда должна выйти агентурно-боевая группа.
Кузнецов мелкими глотками пил тёплый напиток и вслушивался в предрассветную тишину. Как вдруг, на небе кто-то захлопал в гигантские ладоши. И сразу же раздалось разноголосое: «Бр-р-р-ра-а-аво-о-о… бр-р-р-р-ра-а-а-аво-о-о…». Одновременно залаяли две собаки: «Саг-саг-саг-саг…». Все эти аплодисменты миномётов, восторженные возгласы крупнокалиберных пулемётов и автоматических гранатомётов, через пятнадцать секунд заглушил грохот разрывов мин, что прокатился по ущелью, как состав, гружённый металлоломом. И опять, аплодисменты от выхода мин, басовитый раскатистый треск тяжёлых «Утёсов» и тявканье АГС – 17, заглушаемые разрывами упавших боеприпасов. Дважды оркестр сыграл согласованную мелодию, но потом началась беспорядочная какофония взрывов и стрельбы. Грохот, многократно отражаясь от склонов ущелья, прилетал с границы и эхом железнодорожного эшелона, укатывался по нему дальше, на север.
Разведчики лежали в камнях, напряжённо сканируя взглядом темень и пытаясь в мельтешении отблесков разрывов, увидеть силуэты приближающихся всадников.
— Вижу, двое на лошадях, — произнёс офицер, не отрываясь от прибора ночного видения.
Спустя минуту, метрах в пятидесяти, заметили красный огонёк. Кузнецов моргнул фонариком условный сигнал. Огонёк световой азбукой ответил. Сергей толкнул в плечо Колесникова, тот снял автомат с предохранителя в готовности немедленно открыть огонь. Справа двое офицеров, также клацнули флажковым переключателем огня. Кузнецов встал и, включив фонарик с красным светофильтром, положил его на валун в пяти метрах от группы приёма. Сам отошёл на противоположную сторону и спрятался за камень, в ожидании подхода всадников.
— Али, чапан, — произнёс пароль Колесников, когда лошади были перед ним в семи метрах.
— Васкат, комондор джан, — отозвался ваханец, не узнавший голоса подполковника.
Тот включил другой фонарик и появился сбоку, напугав жеребцов, и так дрожащих от страха перед канонадой.
— Я здесь, — еле прохрипел Сергей, показав на горло. Потом взял коня под уздцы, протянул наезднику руку: — Как ты?
— Хорошо командон, — мужчины обнялись. — Точно разболелся, совсем голос, не узнать.
В небе кто-то щелкнул выключатель, и блёклый солнечный свет залил ущелье.
Стрельба стихла. Природа в ужасе замерла от такого шумного рассвета, и даже мелкие птички, обычно в зарослях встречающие солнце весёлым чириканьем, сидели, не шелохнувшись. Сергей послал одного офицера к Смирнову, дабы он лично в группе осмотра, проконтролировал результат огневого поражения, проверил тщательность обследования на предмет изъятия важных трофеев и документов, и не допустил дострела тяжелораненых – обязательно нужен хотя бы один пленный, для понимания полноты картины. Обычно раненых душманов спасали, но здесь был особый случай. Огневой налёт совершён всего в километре от пакистанской границы и в ущелье, откуда вытаскивать кого-то, времени просто не будет. В любой момент может нагрянуть подмога, и тогда сама группа осмотра, спустившаяся вниз, окажется для противника как мишень на стрельбище. Успеть бы собрать оружие, документы и, заминировав всё, под прикрытием своих, выйти по ущелью в тыл.
Перво-наперво, Али с напарником попросили воды, и, лишь напившись до отвала, все двинулись к точке эвакуации. Периодически с границы долетало эхо отдельных выстрелов, и Кузнецов каждый раз морщился, понимая, что они значат. По дороге ваханец рассказал, что Вахида ему пришлось просто взорвать в своём доме. Килограммом тротила, что ему выдал Кузнецов, он этой ночью обвалил саманную стену его спальни со стороны улицы. А когда глиняная кирпичная кладка рухнула, он залез в пролом и уже мёртвому головорезу, своим акинаком отрезал башку. Сергей вопросительно взглянул на агента, тот невозмутимо махнул за спину, где другой офицер вёл под уздцы его лошадь:
— Там. В мешке. Собаке собачья смерть. Не получилось кинжалом прирезать шайтана. Кишлак большой, он целыми днями где-то лазил. К ночи лишь домой возвращался. Во дворе постоянно охрана и два пса. Когда стену взорвал, их контузило. Пока темно да пыль, я и успел. В стену, кстати, был замурован металлический шкаф, вроде сейфа, его верхнюю часть тоже разворотило. Там какие-то бумаги лежали в шкатулке, забрал их. На, держи, — ваханец достал из-за пазухи и протянул картонную канцелярскую папку. — Между прочим, этим шкафом Вахида и прибило. Его озирбоши[1] и соседи примчались, но сразу так ничего и не поняли. Я при них изобразил, будто тоже на взрыв спасателем прибежал. Темень же, да ещё шарфом лицо от пыли закрыл, с фонариками, чтобы не узнали. Мы спокойно из кишлака вышли. Смотрим, никто и не собирается за нами гнаться. Пришлось напарнику из автомата пальнуть. Тогда лишь засуетились.
По ущелью с севера докатился рокот вертолёта.
— Молодец, Али, — как змей искуситель, прошипел Сергей. — Вас обоих сейчас вертухой вернём на Бондар-пост. Я с вами. Что с собой забрать нужно, с лошадей снимайте, и на себя. Коней заберут. Давайте быстрее, надо подняться по склону. Вертолёт не может ждать.
Последние метры подъёма, подполковник вытянул на «автопилоте». Несмотря на адреналин, болезненная слабость дала о себе знать. В глазах темнело, горло с шумом пропускало воздух, но потребность организма в кислороде превосходила возможности больных лёгких изъять его из бедной атмосферы высокогорья. Мышцы ног выкручивало от боли и судорог, начало жутко тошнить, тело покрылось холодным потом, зрение стало туннельным… сознание держалось на тоненькой нитке его воли.
Выйдя на гребень, в пару сотнях метров, Сергей увидел вертолёт, еле касающейся земли шасси и натужно ревущий двигателями, тоже страдающими от кислородного голодания. Несколько десантников, занявшие вокруг машины позиции охранения, бежали в их сторону.
— Али, — прохрипел Кузнецов, но, понимая, что в шуме винтов его шипение никто не услышит, схватил за руку Колесникова: — Скажи им, надеть маски на лицо и руки свяжи.
Оба агента упали на колени. Пока приближались бойцы, разведчики накинули им на голову мешки, затянули сзади руки ремешками. Сергей закинул за спину автомат афганца, поднял с земли пистолет Али:
— Макс, на контроль парней. Смотри, чтобы не пинали их. Скажи, что пленные и ранены.
Сам отвернулся в сторону, и, оперившись руками на колени, попытался вызвать рвотный рефлекс. Но желудок, кроме чая, в себе ничего не имел, поэтому его спазмы возымели лишь отрезвляющий болевой эффект.
Десантура последней запрыгнула на борт, и машина тут же, грузно качнувшись набок, с облегчением провалилась в ущелье, что, оказывается, было всего в метре справа. Три секунды невесомости стоили, наверное, всем пару лет жизни, даже привычным ко всему десантникам. Сергей опять согнулся от рвотного спазма, но даже не попытался упредить нежелательные последствия для окружающих – желудок вторые сутки, кроме жидкости, ничего не видел, да и та покинула его за минуту до этого. Он заглянул в кабину, попросил у борттехника наушники:
— Здорова, Серый! — разведчик протянул руку давно знакомому командиру экипажа.
— Здорова Серёг! — прозвучало в наушниках. Лётчик, выравнивая машину и не поворачивая головы, протянул ладонь для рукопожатия: — Всё нормально прошло, все живы? Это пленные? Идём на Хорог?
— Вроде живы. Внизу ещё работают, но, думаю, самое опасное уже позади. Серёг, закинь нас только на Бондар-пост. Мы там останемся вместе с бармалеями.
В наушниках что-то щёлкнуло, и раздался голос полковника Смирнова:
— Да, забрал. Я 38-й. Идём на Бондар.
— Пока повиси на районе. Может понадобишься. В ущелье движуха. Дай «зелёному» связь.
Вертолёт уже уверено опёрся лопастями на воздух, и машина начала набирать высоту. Командир обернулся, зна́ком показал Кузнецову, что канал переключён и он может со своей гарнитуры говорить с начальником. Тот поинтересовался, как прошла эвакуация. Сообщил, что группа зачистки уже выходит без потерь. Но в ущелье зашёл ещё отряд душман. Остановился в полукилометре от границы, вероятно, поняли, что дальше засада.
— С Бондара по закрытой связи выйдешь на Хорог. К вечеру там надеюсь быть, — закончил Смирнов.
— Командир, где висеть-то будем? — забеспокоился второй пилот, хорошо понимая, что вертолёт в воздухе – это прекрасная цель.
— Возвращаемся на точку эвакуации, там постоим на винтах у земли лучше. Место хорошее, не просматривается.
Вертолёт заложил левый вираж, и в иллюминаторе стало видно, как вдалеке пара боевых Ми-24, выходят на боевой курс, задрав кверху свои хвосты. Машины поочерёдно выпустили за собой облака чёрного дыма и прочертили тёмные линии от себя, куда-то за склон горы.
— Ой, хорошо! — прохрипело в наушниках голосом Смирнова. — 16-й, 23-й, прям в десяточку, снайпера! Спасибо.
— Пушками ещё отработать? Я 16-й, — поинтересовался командир звена.
— Не. Всё. Остатки уходят за линейку, не успеете. Спасибо. Мы снимаемся. По топливу смотрите, пока есть, маршрут нашего отхода держите. 38-й, тоже спасибо, давай на Бондар, там будь в ожидании.
Вертолёт заревел двигателями и резко пошёл в набор высоты, а потом, в наивысшей точке завалился в правый вираж и, развернувшись, как с горки, помчался с ускорением вниз, на север.
— Серый… сука, — застонал от позыва тошноты Кузнецов, еле устоявший на ногах и вцепившийся в плечо бортмеханика, который, в свою очередь, держался за ручки курсового пулемёта.
В наушниках раздался смех обоих лётчиков и голос командира:
— Не ссы, Серёга, домой идём. Не обрыгай мне только аппарат, сам мыть будешь!
Кузнецов вернул наушники на голову бортмеханика. Повернулся в салон и в полу присесте, чтобы не упасть, двумя шагами достиг своей сидушки. И лишь в это момент увидел, что у Али на поясе болтается кинжал. Ваханец сидел в хвосте вертолёта, и никто из десантников оружия у «пленного» не заметил. Не потому, что они были невнимательны, нет. Просто парни, широко распахнутыми глазами смотрели в одну точку, куда-то в пол у дверного проёма лётной кабины. Кузнецов проследил взгляд: под сидушкой бортмеханика лежала… человеческая голова и равнодушно смотрела в салон. Вероятно, до этого, Кузнецов, стоя в проёме, не дал ей вкатиться в кабину, а сейчас стопы лётчика препятствовали выкатиться голове прям в блистер нижнего остекления. Дождавшись окончания безбашенного манёвра вертолёта, бортмеханик вытянул ноги вперёд и Сергей, в последний момент успел упасть на карачки, и схватить голову за бороду. Лётчик обернулся, почувствовав какую-то возню под сидушкой. Кузнецов, спрятав руку с головой за переборку, похлопал его по плечу, мол: «Всё нормально». Плюхнулся на место.
Али сидел с мешком на голове, Колесников кемарил после нескольких бессонных ночей. В хвосте валялось барахло военных, и рядом, опустевший вещмешок ваханца. Десантники, не моргая, глазели то на мёртвую голову Вахида, у который вывалился язык, то на живую голову Кузнецова. Сергей встал, и ноша, выскользнув из его рук, подкатилась к ботинкам одного из бойцов. Тот, как ошпаренный подкинул ноги чуть ли не выше плеч. Офицер посмотрел на ладонь, она была в тёмной запёкшейся крови. Осмотревшись в поиске потенциального полотенца, своим взглядом привёл нескольких храбрых десантников в состояние первобытного ужаса. Им разное приходилось видеть, но чтобы вот так, просто и незатейливо, по салону вертолёта каталась человеческая голова – это уж слишком сюрреалистично. Офицер взял вещмешок, поднял останки душманского главаря, засунул внутрь и затянул потуже петлю. Зна́ком согнал с места десантника, что сидел рядом с Али, и уселся на его сидушку. Соседний боец достал флягу, полил офицеру на руки. После чего Сергей толкнул Колесникова и, попросив у него платок, вытер им ладони:
Тот махнул головой и опять задремал. Кузнецов, скомкав тряпку, кинул её за кучу с десантским барахлом.
Бойцы по-прежнему смотрели на офицера с нескрываемым ужасом и уважением к его хладнокровию, вероятно, думая, что это он отрезал башку. Мало ли – разведчики же. Никто не знает, чем они занимаются, может, у них так принято поступать с врагами, или предателями.
Как ни странно, Сергей абсолютно ничего не почувствовал, ни брезгливости, ни отвращения, ни страха. Хотя раньше подобное зрелище произвело бы на него, явно неизгладимое впечатление. Почему-то душа никак не отреагировала на произошедшее, словно она окаменела. Никакой радости, тем более эйфории, от успешно проведённой операции, он не испытывал тоже. Тошнота, головокружение, боль в горле и внутренняя опустошённость.
Вертолёт пошёл на посадку, и в шуме несущего винта послышалось: «Апостасия, апостасия, апостасия…». Сергей незаметно для окружающих, вытащил акинак из ножен Али и сунул его себе в магазинный карман разгрузки.
Операция действительно прошла безупречно. Не одной потери, а душманов намолотили аж десятерых, и это без учёта, накрытых авиаударом у самой границы. Троих раненых удалось пленить. Правда, один скончался в ожидании эвакуации вертолётом. Самое главное, был ликвидирован Вахид, главарь банды. Уже к ночи, мотоманевренная группа вернулась на Бондар-пост, и офицеры разведотдела приступили к осмотру трофеев. Помимо оружия, притащили невероятно красивую конскую сбрую и такое же седло. Оба явно старинные, с серебряными и золотыми накладками, украшены цветными камнями и резной вязью. Судя по гнедому, породистому жеребцу, с которого сняли богатую упряжь, хозяин коня являлся непростым бандитом. И наудачу разведке именно его и получилось захватить живым.
Кузнецов, шипящим голосом, задал пару вопросов раненому басмачу, лежащему на хирургической кушетке в санитарном бараке. Однако тот лишь ответил, что он гражданин Пакистана и не понимает, почему его захватили советские солдаты.
— Да, могли и не захватывать. Был бы сейчас уже дохлый от кровопотери и немножко поменьше, от волчьих зубов. Кто ты и что делал на территории Афганистана? — Сергей невозмутимо уставился на кровавый бинт, намотанный вокруг бедра пленного.
— А что делаете здесь вы? — глаза бандита блеснули злобой и презрением.
— Ещё и дерзит. То есть, не нужно было тебя тащить, чтобы спасти?
— Сами ранили, а теперь хочешь спасение выдать за свою заслугу?
Кузнецов устало улыбнулся, понимая, что сейчас нет смысла продолжать допрос, хотя определённые выводы о субъекте, он уже сделал:
— Твоя? — он протянул трофейную уздечку. — Твоя, по глазам вижу. Жить хочешь? Скажи сразу, чтобы доктор зря не старался.
Пакистанец молча глядел на офицера. Доктор и фельдшер, подыгрывая разведчику, прекратили греметь инструментами, что готовили к операции, и тоже уставились на бандита. Пауза затянулась, и доктор по-русски спросил:
— Ну, чего молчишь? Хочешь или нет? Там ещё пациенты ждут.
— Доктор спрашивает, оперировать или нет, а то ещё пятеро твоих раненых собратьев ждут медпомощи, — перевёл Кузнецов реплику врача, слегка дополнив её. — С бинта кровь уже на пол капает. У тебя артерия задета, до утра не дотянешь. Только не надо говорить, что на всё воля Всевышнего. Ты богатый человек, должен уметь договариваться.
Раненый сморщился от боли, пытаясь удобней лечь на кушетке:
Сергей переглянулся с врачом.
— Что, режь? Ногу или глотку? Я тебе вопрос задал, ты жить хочешь? — офицер нагнулся почти к самому лицу пленного.
— Да, — тихо выдавил из себя гордый бородач.
— Громче! Так и скажи: «Я хочу жить», — повысив голос, прохрипел разведчик, — чтобы доктор услышал, а то у него до тебя здесь солдат наш скончался, твоими… а может, тобой, раненый. Громче скажи, чтобы его скальпель не дрогнул случайно.
— Я хочу жить, — вымолвил раненый.
«Сработаемся!» — подумал Кузнецов и, махнув благодарно хирургу, вышел из палатки.
