Лига психотерапии

С рождения сына она знала, что с ребёнком у неё что-то не так. Старший был ближе к сердцу, роднее, хоть и ершистый; младшая была ласковая, болтушка и проказница. А со средним она знала - не складывается.

Свою тонну книг по воспитанию детей она перечитала ещё в молодости. Сыну, казалось, ничего от них не надо: ни подарков, ни объятий. С детьми во дворе особо не играл, сторонился. К отцу тянулся, ездил с ним на рыбалку. Остальное было ему не интересно.

У неё попросил однажды набор инструмента для резьбы по дереву. Это было в его седьмом классе. Она удивилась, стала узнавать, что лучше купить. Никаких денег было не жалко, билась одна мысль - хоть так дать то, что не додала, не вложила, не долюбила. Поиски свели её с мастером резьбы по дереву, у него сын и перенял основы ремесла.

В школе учился сам, хорошо. После школы сын уехал из их маленького города в большой, поступил. Домой не приезжал, - начал подрабатывать. В гости не приглашал, а они показаться дома и не уговаривали - знали, что давить бессмысленно. Пообещает под нажимом, чтобы отвязались, а в последнюю минуту всё переиграет так, чтобы вырулить по-своему.

Когда её мальчику было десять, она разговаривала с психологом о том, в чём её вина, что она сделала не так, что он таким вырос.

Где совершила ошибку?

Психолог задавала пугающие её вопросы - страшным было то, что психолог как будто сына знала, предчувствовала то, как он поступит в разных ситуациях. Потом говорила с ней про то, что ошибки никакой нет, что между людьми бывают разные отношения, и у её мальчика - такой вот тип привязанности, избегающий.

Она шла домой, повторяя про себя слова про то, что он таким уродился и она в этом не виновата. Чувствовать себя недоматерью она перестала только в его шестнадцать, когда он, волнуясь, подарил ей собственноручно вырезанную липовую шкатулку.

Она обомлела, а сын показывал кто где: на крышке скульптурно изображены были и отец, и брат с сестрой, и она с ним у костра, все вместе на рыбалке. Всю композицию он придумал и сделал сам.

После вуза сын приехал один раз повидаться и сказать им, что на Родину не вернётся.

Работать устроился вахтами, чтобы скопить на квартиру в большом городе. Не пил, не курил. С тем, что он проживёт всю жизнь один, она не могла и не хотела смириться.

Раз в неделю она ему звонила, ненадолго. Денег он накопил, квартиру купил, зарабатывал сначала на ремонт, потом на хорошую кухню. Всё сам, без женской руки, - когда речь зашла о кухне, она твёрдо сказала, что после выходных приедут с отцом на новоселье.

Спрашивала, что привезти, что подарить. "Не надо ничего везти, у меня все есть", - как же ранил её раньше этот ответ! Сейчас она ответила спокойно, мол, поняла.

В выходные на базаре столкнулась с учителем по резьбе. Он сильно сдал. Спрашивал, как у сына дела, рассказывал о своих многолетних хворях. Уговорил их с мужем поехать к нему прямо с базара.

В подарок сыну повезли от него тяжёлый мешок грушевых чурбачков. На словах просил передать, что высушена древесина на совесть, сушил для себя.

Дверь по адресу сына им открыла пухлая белокурая девушка. Отец только крякнул.

- Спустись к машине, гостинцы поможешь поднять. Тебе там мешок кой-чего передали, - попросил сына.

Всю дорогу домой она проплакала.

Соседки завидовали, какой он у неё ответственный, разумный и самостоятельный, а ей не хватало его ребячьей открытости, желания прильнуть к маме, того, что было в отношениях с другими детьми - души, тепла. Так и вырос, в своём дому хозяин и при хозяйке теперь. Навсегда взрослый.

- Не угодишь тебе! То один он - плачешь, то женат он - плачешь, - не мог взять в толк, отчего у неё льются слёзы, муж.

Она плакала не о нём, а о себе. О третьем ребёнке, которого у неё не было.

Младшая дочь взяла дело в свои руки, навела мосты, подружилась в Фейсбуке с невесткой. Приходила, показывала ей на компьютере фотографии, которые та выставляла.

Сын тоже там в Фейсбуке был, вёл страницу. Лица его там не было, только на снимках - вырезанные из дерева фигурки. Непостижимо живые.

Она заходила на его страницу каждый день. Научилась лайкать его посты.

Написал он на своей странице только один раз.

На смерть мастера, у которого учился.

Про то, как много этот человек ему дал. Про то, как важно ему было встретить человека, который чувствовал сокровенные движения его души, даже когда словами он не мог их сказать. Про то, что в жизни таких людей у него было только двое - мастер и мама, которая подарила ему первые инструменты, поддержала в учении, всегда верила в него.

Что она не похожа на других мам - она не любит пустые разговоры. А однажды привезла ему тяжеленный мешок дров в подарок, а не занавески и кастрюли на обзаведение хозяйством. Но это был самый желанный подарок на свете, потому что древесину сушил далеко в другом городе его учитель, и это его наследство. Это его дух делает такими чудесными его скульптурки.

В комментариях к посту чужие люди восхищались ею и пели осанну её материнству.

Она молча легла пластом и не могла сдвинуться с места два дня. О том, что она передумала внутри себя, она никому никогда не рассказала.

Источник

Эстела Уэллдон – психоаналитик и судмедэксперт с мировым именем. Много лет она занимается с женщинами – преступницами и жертвами. У нее веселые очки. И совсем не веселый взгляд. Но в глазах, которые видели столько чужого горя, нет ни отчаяния, ни осуждения. Только сосредоточенное внимание к причинам насилия и желание сделать так, чтобы его стало меньше.

Psychologies: Как судебному психиатру вам приходилось работать со множеством людей, совершивших ужасные поступки. Есть ли для вас – и для психоаналитика вообще – некий моральный предел, за которым работа с клиентом уже невозможна?

Эстела Уэллдон: Давайте я начну с анекдотической истории из жизни моей семьи. Мне кажется, так будет легче понять мой ответ. Несколько лет назад я оставила работу в Национальной службе здравоохранения Великобритании – после того, как три десятилетия проработала в Портмановской клинике, специализирующейся на помощи антисоциальным пациентам.

И у меня состоялся разговор с моей восьмилетней на тот момент внучкой. Она часто бывает у меня, знает, что мой рабочий кабинет завален книгами о сексе и прочих не совсем детских вещах. И она сказала: «Так ты больше не будешь доктором, который лечит секс?» «Как ты меня назвала?» – удивленно переспросила я. Ей, думаю, послышались нотки возмущения в моем голосе, и она поправилась: «Я хотела сказать: ты больше не будешь доктором, который лечит любовь?» И я подумала, что этот термин стоит взять на вооружение… Вы понимаете, к чему я клоню?

Если честно, не очень.

Э. У.: К тому, что многое зависит от точки зрения и выбора слов. Ну, и к любви, конечно. Вы появляетесь на свет – и ваши родители, ваша семья, все вокруг исключительно счастливы по этому поводу. Вас тут ждут, вам тут рады. Каждый проявляет заботу о вас, вас все любят. А теперь представьте, что у моих пациентов, у людей, с которыми я привыкла работать, никогда и близко не было ничего подобного.

Они приходят в этот мир, часто не зная своих родителей, не понимая, кто они сами. У них нет места в нашем обществе, их игнорируют, они чувствуют себя обделенными. Их чувства полностью противоположны тем, которые испытываете вы. Они буквально ощущают себя никем. И что они должны сделать, чтобы поддержать себя? Для начала хотя бы привлечь к себе внимание, очевидно. И тогда они идут в общество и делают большой «бумм!» – привлекают к себе как можно больше внимания.

Британский психоаналитик Дональд Винникотт сформулировал в свое время блестящую мысль: любое антисоциальное действие подразумевает и имеет в своей основе надежду. И этот самый «бумм!» – это именно действие, совершаемое в надежде привлечь внимание, изменить свою судьбу, отношение к себе.

Но разве не очевидно, что этот «бумм!» приведет к печальным и трагическим последствиям?

Э. У.: Кому очевидно, вам? Но вы же этих действий и не совершаете. Чтобы это понять, нужно уметь мыслить, рационально рассуждать, видеть причины и предсказывать результат. А те, о ком мы говорим, не слишком хорошо «экипированы» для всего этого. Чаще всего они не способны думать таким образом. Их поступки продиктованы почти исключительно эмоциями. Они действуют ради действий, ради этого самого «бумм!» – и в конечном счете ими движет надежда.

И я склонна считать, что моя главная задача как психоаналитика – как раз в том, чтобы научить их думать. Понимать, чем вызваны их поступки и какими могут быть следствия. Акту агрессии всегда предшествуют пережитые унижение и боль – это еще в древнегреческих мифах прекрасно показано.

Проблему преступности нельзя решить, не поняв, почему совершаются преступления и что предшествует актам насилия

А оценить степень боли и унижения, пережитых этими людьми, невозможно. Речь не о депрессии, в которую может время от времени впадать любой из нас. Тут буквально эмоциональная черная дыра. Кстати, в работе с такими клиентами нужно быть чрезвычайно осторожным.

Потому что в такой работе аналитик неизбежно раскрывает перед клиентом всю бездонность этой черной дыры отчаяния. И осознав ее, клиент нередко задумывается о самоубийстве: жить с этим осознанием и правда очень тяжело. Причем бессознательно они об этом подозревают. Знаете, перед многими моими клиентами ставили выбор – отправиться в тюрьму или ко мне, на курс лечения. И значительная их часть выбирали тюрьму.

Невозможно поверить!

Э. У.: И тем не менее это так. Потому что они бессознательно боялись открыть глаза и осознать весь ужас своего положения. А это ведь гораздо страшнее, чем тюрьма. Тюрьма-то что? Для них это почти привычно. Там понятные им правила, там никто не будет лезть в душу и показывать, что в ней творится. Тюрьма – это просто… Да, именно так. Это слишком просто – и для них, и для нас, общества. Мне кажется, что и на обществе лежит часть ответственности за этих людей. Общество слишком лениво.

Оно предпочитает расписывать ужасы преступлений в газетах, фильмах и книгах, а самих преступников объявлять виновными и отправлять в тюрьму. Да, они, разумеется, винов­ны в том, что совершили. Но тюрьма – это не решение проблемы. По большому счету ее нельзя решить, не поняв, почему совершаются преступления и что предшествует актам насилия. Потому что чаще всего им предшествует унижение. Или ситуация, которую человек воспринимает как унижение, даже если в глазах других она так не выглядит.

Я проводила семинары с полицейскими, читала лекции судьям. И рада отметить, что они с большим интересом воспринимали мои слова. Это дает надежду на то, что когда-нибудь мы перестанем механически штамповать приговоры и научимся предотвращать насилие.

В книге «Мать. Мадонна. Блудница» вы пишете, что женщины могут провоцировать сексуальное насилие. Вы не боитесь, что дадите лишний аргумент тем, кто привык во всем винить женщин – «сама слишком короткую юбку надела»?

Э. У.: О, знакомая история! На английском эта книга вышла больше 25 лет назад. И один прогрессивный феминистский книжный магазин в Лондоне наотрез отказался ее продавать: на том основании, что я очерняю женщин и ухудшаю их положение. Надеюсь, за 25 лет многим стало понятнее, что я писала совсем не об этом.

Да, женщина может провоцировать насилие. Но, во-первых, насилие от этого не перестает быть преступлением. И во-вторых, это не значит, что женщина хочет… Ох, боюсь, это невозможно объяснить в двух словах: вся моя книга именно об этом.

Я рассматриваю такое поведение как форму перверсий, которые свойственны женщинам не меньше, чем мужчинам. Но у мужчин проявление враждебности и разрядка тревоги завязаны на один конкретный орган. А у женщин они распространяются на все тело целиком. И очень часто направлены на саморазрушение.

Это не только порезы на руках. Это и пищевые расстройства: например, булимию или анорексию тоже можно рассматривать как бессознательные манипуляции с собственным телом. И провоцирование насилия – из этого же ряда. Женщина неосознанно сводит счеты с собственным телом – в этом случае при помощи «посредников».

Что же может сделать общество, чтобы снять остроту этой проблемы?

Э. У.: А это возвращает нас к самому началу разговора. Лучшее, что может сделать общество, – понять. Понять, что творится в душах тех, кто совершает насилие, и тех, кто становится его жертвами. Понимание – единственное общее решение, которое я могу предложить. Мы должны как можно глубже смотреть на семью и отношения, как можно больше изучать их – и процессы, которые в них происходят.

Сегодня люди гораздо больше увлечены изучением деловых партнерских отношений, а не отношений между партнерами в браке, например. Мы прекрасно научились просчитывать, что может нам дать наш деловой партнер, стоит ли ему верить в тех или иных вопросах, что им движет в принятии решений. А вот все то же самое в отношении человека, с которым мы делим постель, понимаем далеко не всегда. И не пытаемся понять, не читаем умных книг на эту тему.

И еще замечу, многие из жертв насилия, а также из тех, кто предпочел работу со мной тюремному сроку, демонстрировали потрясающий прогресс в ходе терапии. А это дает надежду на то, что им можно помочь.

Об эксперте
Эстела Уэллдон (Estela Welldon), судмедэксперт и психоаналитик, в 1991 году в Великобритании основала Международную ассоциацию судебной психотерапии, сегодня остается ее почетным президентом. Ведет психотерапевтические группы, выступает с лекциями. Автор книг, написанных на основе многолетнего общения с женщинами – преступницами и жертвами.

Источник: http://www.psychologies.ru/people/mnogie-vyibrali-tyurmu-a-n...

Интересно узнать ваши мнения по поводу прочитанного, размышления на тему.

Пост в Лигу Психотерапии.

Секреты профессии от клинического психолога Алексея Толчинского (работает в частной практике в штате Мэриленд (США),занимается психотерапией и психологическим/нейропсихологическим тестированием)

Бион когда-то командовал танком и был награжден высшими орденами Британской Империи и Франции. Фриц Перлз принимал участие в первой мировой войне. Фрейд, рассуждая о терапевте, которого «много», говорил что перенос в этом случае не формируется, и тогда не с чем работать – трудно сражаться с врагом, которого нет. Неудивительно, что в теоретических моделях терапии есть военные метафоры.

Понятие «психололическая защита» из этой области, оно подразумевает наличие опасности. Само по себе это понятие до сих пор является гипотезой и не более. Невозможно сделать анализ крови и утверждать, что у пациента в самом деле есть устойчивая защита, например интеллектуализация или формирование реакции. Мы привыкли так думать. При этом есть терапевты, которые понятем защита не пользуются вообще и достигают успеха в работе. При желании практически любое поведение человека можно назвать защитой. Меня, например, cлегка коробит, когда защитой называют юмор. Тогда дыхание – это тоже защита от недостатка кислорода, а cон - защита от гиперстимуляции мозга. Можно работать с защитами без экстимизма и рассматривать их адекватно – в контексте происходящего и в том случае, когда подобное рассмотрение может пациенту чем-то помочь.

Для многих терапевтов понятие о защитах полезно, как в диагностике, так и в терапии. Оставив в стороне философию, Нэнси МакВиллиамс пишет о весьма практических моментах работы с защитами.

Первый момент заключается в том, ситуативная это защита или характералогическая. Например, в среде, где опасность реальна, быть более осторожным адаптивно и способствует выживанию. В этом случае можно говорить о ситуативной параноидальности. Если находиться в джунглях и не быть немного волком, но вероятность быть съеденным повышается. Если же человек пользуется примитивной проекцией устойчиво, с разными объектами и в любых ситуациях, то тогда это часть его личности, часть фундамента, это характерологическая защита.

C cитуативной защитой часто не имеет смысла работать. Терапевт, который впадает в восторг от встречи с проекцией или интеллектуализацией, и тут же с места в карьер летит рубить ее шашкой, делает это ради получения нарциссического удовольствия, а не ради пациента. Ниже речь пойдет о защитах характерологических.

С базовой защитой, которая дезадаптивна, устойчива и существенно искажает реальность, можно начитать работать тольно в том случае, когда у человека в процессе терапии сформировались защиты более высокого порядка, способные заменить привычный способ защищаться. Подобное формирование – процесс длительный.

К чему приводит атака на защиту в лоб?

Если у пациента отбирают защиту и не дают ничего взамен, то в первом случае пациент переполняется тревогой, стыдом или виной. Во втором случае пациент сражается с человеком, который нападает на его любимый и привычный способ справляться с негативным аффектом. Чаще события развиваются по второму варианту. Первый возможен в том случае, если пациент иделизирует терапевта в достаточной степени и делает все, что тот пожелает, cчитая, что терапевт более мудрый и лучше пациента знает что делать. Ни первый, ни второй случай проблему не решают и не ведут к прогрессу. Лобовые атаки на характерологическую защиту обречены.

Как правило терапевт начинает работу с поверхности и углубляется внутрь только тогда, когда на поверхности становится более-менее гладко. Работа с защитами или аффектами на два уровня вниз почти всегда натыкается на жесткое сопротивление, за ислючением случая описанного ниже. Защита бессознательна по определению, то есть она не может быть на поверхности. Начинать работать можно с защит, которые предсознательны – то есть c тех, которых пациент может достичь. Кохут называл это «обращением к восходящему» (in ascendance). Именно этот восходящий «слой» – фокус эффективной терапевтической работы. Происходит такая работа в темпе пациента, то есть дает ему или ей возможность переварить и ассимиллировать матерьял, построить что-то новое и только потом постепенно заняться демонтажем старых конструкций. Начинается эта работа не раньше, чем возникает терапевтический альянс и терапевт достигает той фазы понимания и ощущения пациента, когда вероятность ошибиться низкая. Этот ключевой подготовительный процесс Кохут называл "empathic attunement".

Существуют ли ситуации, когда эффективны глубинные бомбы? Нэнси описывает случаи, когда это уместно, а именно - защиты, которые защищают сами себя и не поддаются прямой работе.

Один из таких случаев – это пациент с гипоманией. Основная защита в этом случае – жесткое, все-или-ничего отрицание. Защиту подобного рода трудно проработать кропотливым трудом сверху вниз в связи с тем, что интервенции будут встречены жестким отрицанием.

Другой пример - устойчиво параноидальный пациент. Эти люди бессознательно боятся, что они обладают неимоверной силой, способной разрушить себя и окружащих. В защитах преобладает жесткая и устойчивая проекция, отрицание и формирование реакции. Работать в этом случае эффективно с тем содержимым, от которого пациент защищается. Примитивная проекция защищает человека от ощущения опасного и разрушительного внутреннего зла, поэтому зло приписывается окружающим и опасность становится внешней, а не внутренней.

Есть две причины, по которым в работе с жесткой паранойей эффектвно обратиться к более глубокому уровню. Первая заключается в том, что пациенту необходимо убедиться, что терапевт достаточно силен и устойчив – в противном случае пациент боится, что может терапевта разрушить. Вторая состоит в том, что у параноидальных клиентов произошло столько трансформаций и искажений оригинального чувства, что матерьял на поверхности имеет мало отношения к тому, с чем стоит работать.

_

Примеры терапевтических сессий есть в источнике:

Psychoanalytic Case Formulation. Nancy McWilliam, PhD

Источник: «АиФ»

Специальный корреспондент Роман Павлушев в один прекрасный день встретил в поезде «Москва — Петербург» слегка безумного гражданина, который оказался психиатром, кандидатом медицинский наук, независимым психопрактиком и йогом с 22 летним стажем.

Звали гражданина (и по сей день, к счастью, зовут) Пит Аркадьевич Бэм. Предлагаем вам задокументированную дорожную беседу этих двух достойных мужей. Говорили они о шизофрении.

– Пит Аркадьевич, в двух словах: что такое шизофрения?

– В двух словах? О шизофрении? О ногтевом грибке в двух словах не скажешь, знаете ли! И вы напрасно так широко и глупо улыбаетесь. Ничего смешного в этом заболевании нет. Это серьезный душевный недуг, причиняющий больному и его близким массу страданий. Шизофрения приводит к полной потере трудоспособности! Вот, странное дело, люди обычно боятся заболеть раком или СПИДом, а вот с ума сойти почему‑то почти никто не боится. А ведь в психушках уже свободных мест не найти!

– Так что же такое шизофрения, Пит Аркадьевич?

– Шизофрения — это группа психотических расстройств, связанных с разрушением процессов мышления и распадом эмоциональных реакций. Связь между полушариями мозга нарушается вследствие умирания большого количества нейронов в разных отделах мозга. Мысль становится неподвластной контролю, а реакции неадекватны происходящему. Вот прямо как у вас сейчас — я вам о серьезном и довольно трагичном толкую, а вы улыбаетесь. Это, между прочим, один из симптомов.

Я серьезно. Часто расстройство сопровождается слуховыми галлюцинациями и фантастическим или параноидальным бредом. Голоса, видения, всевозможные мании, чаще — преследования. Страхи и ужасы занимают в жизни шизофреника самые приоритетные позиции. Количество людей, склонных к самоубийству, среди шизофреников превышает 30% – и только у обследованных граждан. А сколько самоубийц не догадывались о своей болезни?

– Каковы симптомы заболевания?

– И опять я вас огорчу! Далеко не главным, но очень типичным признаком является сильная тяга к курению! Прямо как у вас, дорогуша! Посмотрите на свои пальцы, они же коричневые от табака! А вообще, симптоматический ряд шизофрении богат не менее чем запасники Лувра или Эрмитажа.

Сюда входят бред, галлюцинации, бессвязная речь, фанатичная и, как правило, агрессивная религиозность и многое другое. Это все так называемые «позитивные симптомы». Есть еще «негативные». Такие, как эмоциональная тупость, ослабление воли, исчезновение каких‑либо желаний, отказ от общения с внешним миром. В свое время возникли даже дебаты относительно того, считать ли шизофрению одним заболеванием или комплексом отдельных синдромов. Одно время так и говорили: «С вашими шизофрениями, сударь, в желтом доме впору проживать».

– Каковы причины возникновения этой болезни?

– Наследственность. Шизофрения чаще всего передается по наследству. Как говорится, спасибо матери с отцом. Причем родители не обязательно сами должны страдать шизофренией. Достаточно пьяного зачатия и продолжения (даже умеренного) употребления алкоголя с никотином во время беременности. То есть многие (и это печально) девочки с яркими баночками 6–7‑градусного национального напитка могут запросто нарожать стране целое поколение психических инвалидов.

– А как же стрессы, депрессии, разве все это не может стать причиной заболевания?

– Психологические причины появления шизофрении встречаются гораздо реже, чем наследственные. То есть глубокая и крайне затяжная депрессия, конечно, может стать одной из причин шизофрении, но единственной причиной ее возникновения — редко. А вот детские сильные стрессы и психотравмы в этом смысле довольно опасны. Очень большую роль играет внутриутробное развитие. И вообще, чем моложе человек, тем тяжелее протекает у него заболевание.

– Лечится ли шизофрения, Пит Аркадьевич?

– Начну издалека. Видите ли, дело в том, что диагностировать отсутствие этого заболевания так же сложно, как диагностировать его наличие. Один американский психолог по фамилии Розенгольц провел в начале 70‑х годов довольно занятный эксперимент. Он направлял в разные психлечебницы совершенно здоровых людей, которые должны были симулировать слуховые галлюцинации. Все до единого были госпитализированы и оставлены на лечение даже после того, как сообщили врачам о прекращении галлюцинаций. Их исправно кормили таблетками, которые они незаметно выбрасывали в унитаз.

В итоге каждый из них пролежал в больнице около трех недель и был выписан с диагнозом «шизофрения в стадии ремиссии». История получила огласку. Но Розенгольц на этом не остановился. Он сообщил врачам из одного очень серьезного НИИ, что будет направлять к ним в течение трех месяцев пациентов‑симулянтов, но… никого не послал. В итоге около 20% настоящих больных были признаны симулянтами, еще примерно столько же были взяты на заметку как вероятные симулянты.

– То есть диагностировать шизофрению — дело непростое?

– Не то слово! Мне даже известны случаи, когда во врачебном консилиуме принимал участие хиромант!

– Это как?!

– А вот так. В старинных медицинских трактатах часто можно встретить утверждение, что форма кисти руки, длина пальцев, а также линии на ладони могут указывать на предрасположенность к этому заболеванию.

– Например?

–Например, когда безымянный палец длинней указательного. Или когда на ладони отсутствуют второстепенные и мелкие линии — так называемая «пустая ладонь». Или слишком длинный мизинец. Или когда средний, указательный и безымянный пальцы одинаковой длины. Просто очень короткие пальцы. Я сейчас всего не помню. Ах да! Когда верхняя фаланга большого пальца короткая и заострена, считается, что это указывает на тяжелую форму врожденного заболевания. Это я помню, потому что там была гравюра. Но это все средневековая ерунда. И не смотрите на свои руки, я и так могу сказать, что у вас с головой не все в порядке.

– Неужели?

– А что тут удивляться? Как говорил герой Леонида Броневого в одном прекрасном фильме: «А кто не пьет?!» Студенты одного моего зарубежного коллеги шутки ради провели как‑то небольшое исследование на основе сказки о Винни Пухе. И знаете, что выяснилось? Каждый (!) персонаж этой сказки страдает тем или иным психическим отклонением! Взять хотя бы самого Винни Пуха — он же типичный наркоман! Он страдает тяжелейшей психической зависимостью от меда. Ни на чем другом он сосредоточиться не может. Он им живет, о нем только и думает, это центр его мироздания. Пух счастлив только тогда, когда у него есть мед, а когда меда нет, он может думать только о том, где бы его достать. Все, что к меду не относится, интереса у Винни Пуха не вызывает.

– А Пятачок?

– Пятачок страдает хроническим тревожным расстройством. Он постоянно чем‑то напуган, его обычное состояние — это тревога и страх. Он часто вздрагивает, пугается, беспокоится. И Кролик недалеко от него ушел. Его можно смело назвать типичным ананкастом, то есть патологическим педантом. Среди его симптомов — тревожная мнительность, боязнь загрязнения, боязнь воров, сверхаккуратность, сверхпунктуальность, требовательность, муки совести, тирания долга и т. п. У ослика Иа — хроническая депрессия. Об этом говорят его всегда поникший вид, меланхолия, непробудный пессимизм. Такой персонаж, как Тигра, страдает СДВГ — синдромом дефицита внимания и гиперактивностью. Причем ярко выраженными. Посмотрите, как он себя ведет: он крайне непоседлив — просто шило в одном месте, — постоянно требует к своей персоне повышенного внимания. У Совы обсессивно-компульсивное расстройство: мнительность и склонность к редким эмоционально-взрывным действиям, что особенно заметно на фоне ее преобладающего спокойствия.

– Но вернемся к моему вопросу: как же все‑таки лечится шизофрения?

– Шизофрения не лечится. Лечатся ее проявления. Такие проявления, как бред, галлюцинации и т. д. В первую очередь используется медикаментозный метод. Для этого в начале 50‑х годов прошлого века Господь создал нейролептики. Когда они только появились, их применение было связано с серьезными побочными эффектами, но современная фарминдустрия предлагает препараты, которые практически не причиняют вреда здоровью пациента. Их можно совмещать с другими лекарствами. Например, если заболевание связано с депрессией, то нейролептики совмещают с антидепрессантами.

Роль психотерапии тоже трудно переоценить. Когда состояние больного стабилизировано приемом нейролептиков, психотерапия способна сгладить многие аспекты заболевания, такие как проблемы в общении, исчезновение мотивации, нарушение навыков самообслуживания, взаимоотношений с другими людьми. Научившись под руководством психотерапевта решать свои проблемы, пациенты могут снова посещать учебные заведения, начать работать и вообще полноценно общаться с другими людьми. Психотерапевт становится для пациентов источником сочувствия, поддержки, нужной информации. А ведь это все очень нужно больным шизофренией. Замечено, что при посещении сеансов психотерапии больные гораздо реже испытывают рецидивы и нуждаются в госпитализации.

Проводится также когнитивно-поведенческая терапия. Она ориентирована на тех пациентов, у которых симптомы болезни не проходят даже после приема лекарств. Психотерапевт обучает таких пациентов проверять на соответствие с действительностью свои мысли и представления, не слушать и не обращать внимания на «голоса» в голове, преодолевать апатию и т. д. Этот вид терапии позволяет эффективно сократить тяжесть проявлений заболевания и уменьшить риск рецидивов.

Больные шизофренией могут и сами играть активную роль в лечении проявлений заболевания. Узнав основные факты и принципы лечения, они могут принимать обоснованные решения о лечении. Если пациент научится узнавать первые признаки рецидива и правильно на них реагировать, он сможет предотвратить рецидив.

Где искать помощь?

Существуют группы самоподдержки больных шизофренией. Как правило, в них помимо самих больных входят их родственники и близкие люди, которые должны знать, как распознать и предотвратить надвигающийся рецидив. Родственники должны знать схемы приема препаратов, владеть методами и стратегиями эффективного обращения с больным родственником и в случае чего знать, где и как быстро получить нужную информацию или помощь. В таких группах проводятся различные мероприятия, даже научные исследования, и, что тоже немаловажно, привлекается внимание общественности к таким уже социальным проблемам, как дискриминация людей с психическими расстройствами.

Необходима также и реабилитация больных шизофренией, которая поможет им адаптироваться в обществе. Ведь надо понимать, что заболевание часто развивается в критические для выбора профессии годы — 18–35 лет — и почти всегда вызывает нарушение обучаемости. Поэтому большинство пациентов не получают достаточного образования для дальнейшей самореализации. Программы реабилитации предлагают консультации по выбору профессии, профессиональное обучение, ведь зачастую пациенту приходится учиться чуть ли не всему заново — от планирования личного бюджета до пользования общественным транспортом.

Шизофрения — сложный комплексный недуг, и борьба с ним тоже сложная и комплексная. Кажется, мы подъезжаем. Бросайте курить и будьте здоровы, дружище!

Макс Люшер, швейцарский психолог, ставший известным как «король цвета» благодаря своему цветовому тесту, умер 2 февраля 2017 года в Люцерне в возрасте 93 лет.

Он разработал категориальную модель мышления, включающую шесть категорий – директивная - рецептивная, константная - переменная, интегративная - сепаративная, с помощью которых можно описывать эмоции, мотивацию и следующее из них поведение.

Эта модель мышления – куб Люшера – представляет собой квинтэссенцию долгой, насыщенной работой жизни ученого и его завет потомкам.

Эта модель позволяет осознать амбивалентность человеческого мышления и деятельности, которые могут привести как к невероятным взлетам, так и к непостижимой жестокости. Куб Люшера как модель категориального мышления позволяет осмыслить эти взаимосвязи. Если понять эту модель, она укажет путь из самой безвыходной ситуации, а также покажет, как обрести равновесие.

Макс Люшер, которого Вторая мировая война почти не затронула – ведь он был швейцарцем, был, по его собственным словам, настолько поражен в молодости зверствами войны, что это знание о бездне человека никогда не покидало его. Он регулярно перерабатывал и дополнял свою книгу «Закон гармонии в нас». Это был его призыв к «неосознанному знанию», «совести», которая управляет уравновешиванием основных эмоций у каждого человека. Книга долгое время была бестселлером и была переведена на множество языков.

Еще в возрасте 23 лет он обнаружил, что цвет может быть средством тестирования. На протяжении многих лет профессор Люшер искал функциональные с точки зрения психологии цвета. Он экспериментировал с различными материалами и пигментами. Он тестировал полученные результаты в ходе длительных серий исследований с участием пациентов психиатрических клиник в Базеле. Первые результаты были представлены в 1947 году на Международном конгрессе по психологии в Лозанне. Цветовая диагностика Люшера вызвала большой интерес среди специалистов.

Основы этой модели ученый, которому было всего 25 лет, изложил в 1949 году в своей диссертации «Цвет как инструмент психодиагностики». Эта работа, защищенная «summa cum laude» (с отличием), привлекла к нему большое внимание. Представленный метод тестирования как инновационный психологический метод диагностики эмоциональной структуры нашел применение в психологической диагностике.

Швейцарский философ Жан-Клод Пиге в 1952 году писал в своей рецензии: «Этот молодой базельский психолог одновременно занимается психологией цветовосприятия и типологией характеров». [Revue de Théologie et Philosophie, Tome II, Lausanne 1952, стр. 341] В отношении типологии характеров Пиге выделял философский подход, в рамках которого необычным образом объединялись французский и немецкий дух.

Уже через 5 лет после защиты первой диссертации, в 1954 году Люшер стал хабилитированным доктором, представив свою антропологическую модель в диссертации «Философская антропология, психология и культура», которую курировал Карл Ясперс, преемник Пауля Геберлина в Базельском университете. После этого его сразу же пригласили преподавать в Амстердаме. Затем последовала работа в таких университетах, как Гарвард, Йель, Мельбурн, Рим, Грац и Сантьяго-де-Чили. С 1978 по 1990 годы Люшер преподавал психологию цветов и форм в Государственном университете дизайна в Линце.

На фоне многообразия творчества и ширины интеллектуальных горизонтов Макса Люшера иронией судьбы кажется тот факт, что его популярность обусловлена, главным образом, «малым тестом Люшера», который представляет собой сокращенную форму «клинического теста Люшера». «Малый тест Люшера» состоит лишь из 8 цветных карт, которые испытуемый располагает в порядке предпочтения. Этот очень популярный 8-цветный тест рассматривался не столько как основательный и надежный инструмент в руках профессиональных психологов и медиков, сколько как игра. Публикуя эту сокращенную форму, Макс Люшер следовал духу того времени. Однако достигнутая таким образом большая популярность отрицательно сказалась на «клиническом тесте Люшера» в кругах специалистов.

Понимание и распространение собственной антропологической модели, а также использование цвета в качестве психологического ключа к эмоциям человека всегда было для Макса Люшера делом жизни. Он активно занимался публицистикой вплоть до глубокой старости, стал автором многих статей по психологии и многочисленных книг, долгое время входивших в списки бестселлеров. Речь идет не только о работах «Цветовой тест Люшера» и «Куб Люшера», которые были переведены более чем на 40 языков, но и о книгах «Сигналы личности», «4-цветный человек», «Цвета любви», а также о фундаментальном труде «Закон гармонии в нас», где цветовой тест рассматривается с самых разных углов зрения, как в теории, так и на примере множества случаев практического применения.

Источник