Продолжаю тему «власть и алкоголь», в прошлый раз было о том, как Иван Грозный для пополнения бюджета фактически организовал целую «кабацкую отрасль». Сегодня – посмотрим, что с ней было дальше.
Перемены начались довольно быстро. В 1584 году не стало Ивана Грозного, а уже в 1598 году Борис Годунов, вступая на престол «строго-настрого запретил пьянство и шинкарство или корчмарство… Каждый у себя дома волен угощаться чем Бог пошлет и угощать своих друзей, но никто не смеет продавать московитам напитки». Так утверждал немец со славянскими корнями, один из очевидцев и хроникеров Смутного времени на Руси, Конрад Буссов.
В общем, Борис Годунов попробовал ввести «лайт-версию» «сухого закона». Что не помешало ему одновременно устроить массовую пьянку по случаю венчания на царство. Так что, эти запреты были скорее ответом на растущее недовольство населения жестким режимом развода на деньги, установившегося в кабаках при Грозном (напомню – закуски там не полагалось, зато у барменов был жесткий план по выручке, невыполнение которого каралось телесными наказаниями).
Кстати, иностранцы тоже отмечали разницу между пирами и кабаками: «На своих пирах и вечеринках москвитяне употребляют вдоволь кушаний и напитков, так что часто велят подавать до 30 и 40 блюд, как рыбных, так и мясных, особливо же студеней и сладких пирогов, также жареных лебедей, которых если не бывает когда, хозяину тогда не много чести». Это уже Петр Петрей де Ерлезунда, шведский дипломат и историк, служивший в посольстве в Москве при Годунове. Так что культурно отдыхать наши предки умели. Но и он упоминает ограничения на продажу алкоголя и употребления его простолюдинами. Что подтверждает намерения Годунова ограничить «синюю волну», поднятую в Москве при Грозном, не запрещая употребления крепких напитков совсем. Лично мне это напоминает некоторые истории про джинн и Британскую империю.
Затем в страну пришли неурожайные годы и голод. Дефицит зерна сначала взвинтил цены на выпивку, а потом стал поводом для принятия еще более жестких ограничений по производству и продаже алкоголя. В праздники, воскресенья и постные дни продажа хлебного вина была вообще запрещена. В остальные же дни часы работы питейных заведений были сокращены примерно вдвое. Не напоминает андроповские и горбачевские времена, не?) Самый первый кабак, построенный Годуновым на Балчуге был снесен.
В итоге, к концу царствования Годунова, трезвость стала «нормой жизни». Вот что писал уже в годы Смуты польский офицер Самуил Маскевич, вошедший в составе войска оккупантов в Москву: «Москвитяне соблюдают великую трезвость, которой требуют строго и от вельмож, и от народа. Пьянство запрещено; корчем или кабаков нет во всей России; негде купить вина, ни пива; и даже дома, исключая бояр, никто не смеет приготовить для себя хмельного… Пьяного тотчас отводят в "бражную тюрьму", нарочно для них устроенную; там для каждого рода преступников есть особая темница; и только через несколько недель освобождают от нее, по чьему-либо ходатайству». Правда, другие источники говорят о том, что в годы Смуты вновь расцвели кабаки и лихой люд, который ошивался вокруг них. Но, большей частью, они говорят о Новгороде, а не о Москве.
Когда Смута закончилась, новому царю Михаил Романов досталась фактически разоренная страна. И даже простая выплата жалования государственным служащим была серьезной проблемой. Поэтому власть снова открывает кабаки, подчинив их особому приказу - Новой четверти, которая ведала теперь сбором питейных доходов на всей территории страны. Этот термин возник после того, как в конце XVI века организацию различных сборов в государственную казну разделили между четырьмя учреждениями, каждое из которых стало называться «четвертью». Население прозвало новое учреждение «Кабацкой четвертью».
К середине столетия основная часть «хлебного вина» производилась на примерно 200 казенных винокурнях, созданных прямо при кабаках. Так государство стало основным производителем и оптовым покупателем алкоголя в стране. А сборы «Кабацкой четверти» к тому времени достигали 100 тысяч рублей в год.
Но к этому времени у государства появились и другие доходы, а пьянство в кабаках стало, наоборот, проблемой, так что царь Михаил вновь ввел регламент на употребление алкоголя. Выпивать разрешалось только четыре недели в году: на Масленицу, в недели, которые следовали после праздников Пасхи и зимнего Николы, а также после Димитриевской субботы. За пьянство в другие дни штрафовали. Кроме того, чтобы излишне не привлекать в кабаки посетителей, в них было запрещено исполнять музыку.
В общем, начиная с Ивана Грозного начались своего рода «качели»: когда в казне становилось туго с деньгами, власть давала волю кабакам (которые были по сути госпредприятиями), когда ситуация с бюджетом улучшалась – начинала заботиться о нравственном облике своих подданных. Отсюда, кстати, и разночтения в воспоминаниях иностранцев о нравах москвичей, все зависело, в какой из периодов этих «качелей» автор посещал русскую столицу.
Как же выглядел кабак семнадцатого века. Он напоминал уже не татарский постоялый двор (у которого «заимствовал» название), а немецкий биргартен. С поправкой на климатические условия, конечно. Это был большой хозяйственный комплекс. В отдельной, огороженной части находились пивоварня и винокурня, обычно там же ставился мед. Рядом – ледники для хранения готовой продукции и склады для сырья (зерно, солод, хмель). Центральный объект комплекса – питейная изба (в больших кабаках она делилась на «чарочную», где наливали в разлив и «четвертную», где алкоголь продавался в таре). Поблизости ставили вспомогательные постройки: жилье персонала, мельницы, часто – бани (для посетителей), а иногда и таможни (бывало, что кабаком и таможней ведал один и тот же человек).
А поскольку в кабаках по-прежнему еду не продавали, рядом строилась харчевня. Правда, пить в одном месте, а закусывать в другом – неудобно, что открывало «коррупционные возможности» персоналу кабака. За «мзду малую» они позволяли сотрудникам харчевни (а то и вовсе третьим лицам) продавать закуску прямо на крыльце кабака.
Обороты у кабаков были разные. Заведение в крупном торговом селе приносило в год полсотни рублей, кабак при сельской ярмарке давал уже пару сотен, а вот четыре нижегородских (управляемые одним семейством целовальников) имели совокупную годовую выручку 9000 рублей. Понятно, что получить в управление кабак в крупном городе (даже один и без таможни) было немалой удачей для госслужащего.
А вот население к кабацким поборам относилось без воодушевления. И уже при следующем царе – Алексее Михайловиче в Москве и ряде городов случались «кабацкие бунты» из-за невозможности уплатить долги по платежам в этих заведениях.
Бунт в Москве поддержало около двухсот священнослужителей, заявлявших, что кабаки есть рассадник греха и ростовщичества, и что они наносят гораздо больший урон нравственному облику прихожан, чем домашнее самогоноварение и употребление для личных нужд. Выступления жестко подавили стрельцы, священников лишили сана, а самых активных – казнили.
Но отголоски бунтов нашли отражение в принятом в следующем 1649 году Соборном Уложении (правда, там основной упор сделали на запрет негосударственных питейных заведений, видимо, до конца устранить конкурентов никак не получалось). Дома разрешалось гнать только некрепкие напитки – пиво и мед. Но уже через год вышел царский указ, по которому в каждом городе и селе может быть только по одному кружечному двору (которыми стали заменять кабаки), что ограничивало уже аппетиты местной бюрократии по выжиманию денег из желающих выпить подданных.
Но главное изменение было в другом - в кружечных дворах было разрешено торговать только на вынос. То есть теперь это был магазин при производстве, а не питейное заведение. Клиент теперь должен был нести алкоголь домой и распивать его там (за распитие алкоголя на улице и просто пьяные прогулки Соборное уложение тоже предусматривало наказание).
Окончательно регламент работы кружечных дворов был утвержден в 1652 году на специальном «Соборе о кабаках» Боярской думы. Там ввели ряд дополнительных ограничений, по часам работы, норме отпуска водки в одни руки и т.п. В этом виде система просуществовала фактически до петровских времен. О том, что было дальше – в другой раз.
ПС. Баянометр ругался на картинки, но там тексты вообще о другом.
