Дед прочитал молитву и прошептал заговор, снова окропив её лицо травяным отваром.
Сестра вставала еще пару раз до первых петухов, умоляла, грозила, мужским голосом заклинала выпустить её из избы. Мы не поддавались. Таня бросалась в ноги. Ползала по избе, выла, скрежетала зубами и до пены изо рта проклинала нас страшными словами.
Дед молча терпел, не сдавался, не вёлся на жалобы и уговоры. Он снова и снова обливал Таню травяным отваром, читал молитвы, крестился сам и мне говорил креститься и молиться. Еще Прохор Ильич у окон, печи и двери нашептывал защитные заговоры.
Перед самым рассветом в дверь крепко грохнуло, едва не сорвав ее с петель. У меня аж сердце от страха в пятки ушло. Заскреблись невидимые когти по оконным стеклам, заскрипело, прогибаясь под тяжёлой поступью крыльцо.
От звуков со двора мне было сильно не по себе. Не раз хотелось, словно под чужой волей, открыть дверь и выскочить из избы. Не раз хотелось отпустить сестру, лишь бы не видеть больше на её лице страдания и муки.
А дед меня вовремя успокаивал, дотрагивался до плеча, и наваждение отпускало. Я приходил в себя. Только по коже ещё долго бегали холодные мурашки.
Прохор Ильич спокойно говорил мне держаться, и читать «Отче наш», и не подходить ни к двери, ни к окнам. Затем он что-то шептал себе под нос и окуривал избу зажженным пучком полыни.
Наконец рассвело, и тут в печи с жутким воем ухнуло, а в избе резко запахло тухлыми яйцами и тиной. Затем все резко стихло. Невидимое напряжение в воздухе спало. А наступившая тишина длилась и длилась, в избе стало светло и очень спокойно.
От накатившего облегчения у меня задрожали руки. А вот дед, напротив, выглядел удрученным. Он за ночь словно разом осунулся и сильно постарел.
- Плохи наши дела, Ваня. Крепко схвачена Танечка, опутана сетями колдовскими, ибо слаба она как телом, так и духом. Сколько ни изгоняй нечистую силу, сколько ни защищай её, зло все равно не отпустит. Либо сама уйдёт, либо на расстоянии все жизненные соки из неё вытянут.
Он тяжело вздохнул и сказал:
- Чтобы спасти ее, нужно искоренить причину. Найти и сжечь тело колдуна надо, пока ещё не поздно. Ох, Ванечка, не знаю, по силам ли нам это дело. Стар я, да и прежде никогда не приходилось на такой большой риск идти. Я же травник-шептун. Не колдун, не знахарь и тем более не ведьмак.
Тут Прохор Ильич пристально посмотрел на меня, пытаясь то ли отговорить, то ли наоборот убедить не отказываться от непосильной задачи.
- Как же так, дед! Не верю, что это ты мне сейчас все говоришь. Ни за что нельзя нам руки опустить и бросить Таню в беде! - в сердцах воскликнул я. - Хватит меня стращать. Не позволю отнять мою сестру никому, ни колдуну, ни черту. Лучше скажи, как ее спасти, и скорее делом займёмся! Или я один пойду, если ты отказываешься…
- Ох, Ваня, бесстрашный ты парень, решительный. Весь в отца пошел, - по-новому, с уважением посмотрел на меня дед, так как будто я на голову выше стал.
- Значит, вот как поступим, - задумчиво почесал подбородок Прохор Ильич и вздохнул. А после, видимо воодушевившись моим боевым настроем, всё, что следует сделать, мне подробно объяснил.
Утром Таня проснулась и вела себя как обычно. Что было ночью – она не помнила. Травяной отвар, заваренный специально для нее дедом, Таня пить не стала. Попробовала и сказала, что горький. И выплюнула. В избе ей не сиделось, поэтому Прохор Ильич шепнул мне, что действовать нам следует немедленно, и строго мне наказал сестру из избы не выпускать, а пока он отлучится, поручил нам работу: крупы перебрать, нитки распутать и порванные сети зашить. Таня на его приказ не возразила, словно отказать не могла. Она работала быстро и непривычно для меня умело, словно кто помогал. Ещё я заметил, что сестра часто смотрела то на окна, то на двери и всё время прислушивалась, будто ожидала кого. В довесок Таня неприятно улыбалась. Странно и неестественно это у неё выходило. Вот мельком посмотришь на неё, а губы сестры внезапно сами по себе начинают дрожать и растягиваться в стороны, оттого ее улыбка получалась уж больно жуткой. Время, как назло, шло то быстро, то очень медленно.
Деда все не было, а сестра, расправившись с запутанными нитками и перемешанными крупами, снова и снова вставала с табуретки и шла к двери. Так что мне приходилось окликать её и бежать следом, чтобы из избы не выпустить.
Она на мой оклик так злобно на меня смотрела, что мурашки выступали по коже, а волосы на затылке начинали шевелиться. Я тогда спрашивал, как дед посоветовал:
Сестра молчала, потом с неохотой ответила, что ей очень нужно в лес, и просилась отпустить.
Я сказал – мол, позднее пойдешь, потому что работа по дому еще не сделана. Всё, как меня раньше научил дед.
Тогда Таня тяжко вздыхала и с неохотой возвращалась на место и приступала к делам.
Наконец, и сети починили. Сестра снова поднялась с лавки и решительно к двери отправилась. А тут вовремя и Прохор Ильич вернулся с большим, туго набитым доверху рюкзаком и давай ей с порога разные вопросы задавать и одновременно уговаривать остаться. Настаивал, что сейчас время обеденное. Поесть следует. Таня, явно сбитая с толку как вопросами, так и уговорами, запнулась и нервно, дрожащим голосом пояснила деду, что ей очень надо в лес, а объяснить зачем – так и не смогла. Раскраснелась, разволновалась вся.
В общем, Прохор Ильич Таню за руку взял и неторопливо разговаривал с ней, как с маленькой девочкой. Затем, глядя в глаза, усадил её за стол и убедил пообедать, обещая, что потом обязательно отпустит в лес.
Получив его заверение, Таня сразу повеселела и успокоилась. И мне сразу тоже легче стало, ведь сестра снова походила на себя прежнюю.
На этот раз Прохор Ильич сам накрывал на стол, отказавшись от нашей помощи. Оказалось, что в рюкзаке от Марфы Львовны он принес нам щедрые гостинцы: гороховый суп и блины с начинкой, ещё салат из огурцов с зеленым луком, кусок сала, хлеб и графин с ягодным морсом.
Пока я с аппетитом ел суп, Прохор Ильич следил, чтобы Таня кушала как следует и не забывала запивать блины морсом. Она, к слову, чем больше ела, тем чаще клевала носом, а потом и вовсе резко свесила голову на грудь и захрапела.
- Так, Ваня, у нас осталось мало времени. Как Таня проснется, то это уже не она будет. Нас она и замечать не станет. Мои заговоры и защита больше на неё не подействуют. Нечистый за Таней явится. И она, как я тебе раньше говорил, в лес уйдет, на болота. А ты поешь, как следует. Сил наберись. Вскоре сюда придут Марфа Львовна и Игорь Петрович. Безо всяких уговоров, сами помогать нам взялись. Стоило мне им только рассказать, в чём дело, так в помощники и напросились. Не испугались. Сам диву даюсь, - высказался Прохор Ильич и, щедро налив себе в миску супа из банки, принялся как ни в чем не бывало обедать.
Я мыл посуду, когда пришли Игорь Петрович и Марфа Львовна. Оба были в камуфляжных куртках цвета хаки и болотных сапогах. Лица серьезные, взгляды задумчивые, губы поджаты, в руках большие рюкзаки.
- Я Жуку намордник надела и на поводке привела, как ты просил, - обратилась к деду Марфа Львовна, добавив, что пса за избой, у груши, в тени привязала.
Прохор Ильич кивнул. Игорь Петрович с опаской посмотрел на Таню, спящую, сидя на лавке.
- Я жену так и не уговорил, что надо с вами идти. Иду с вами, а на душе тяжело. Знаю, что из деревенских больше вам помогать и некому. А жена сильно с годами ослабела, поэтому страшится без меня на белом свете остаться, - вздохнул Игорь Петрович и почесал седой затылок.
На его слова дед промолчал, и я понял, что уговаривать остаться соседа он не будет.
И вот Прохор Ильич сказал мне собираться и переодеться. Сам он, сложив в рюкзак нож, спички и холщовые мешочки с травами и солью, поинтересовался у соседей:
- Сделали бутылки с зажигательной смесью? Не забыли взять их с собой?
- Обижаешь, Прохор Ильич, - одновременно произнесли они.
А Марфа Львовна еще пробурчала, что весь свой керосин из запасов перевела.
- Хорошо. Сейчас я травами защитными нас окурю и заговор прошепчу. Только давайте Таню во двор вынесем, на пень усадим. Нельзя её в избе с нами сейчас оставлять и травами окуривать. Можно навредить сильно.
Мы сделали, как дед велел, и остались в избе одни. Недолго мы так сидели и наблюдали за Таней из окна.
Внезапно подул ветер, а небо заволокло темными тучами. Моя сестра проснулась и встала с широкого пня, а возле нее мы все отчетливо увидели высокую мужскую фигуру. Разглядев его как следует, черт возьми я готов был поклясться, что это ее покойный муж Вадим. Только он выглядел выше, и черты лица мужчины были словно смазаны, а еще мне показалось что у него светятся глаза, как у хищного животного. Меня пробрал озноб.
Мужчина за окном взял Таню за руку и быстро повел со двора.
В избе вдруг стало так тихо, что я слышал, как колотится в груди сердце.
Марфа Львовна неожиданно ахнула и показала жестом в окно: мол, смотрите! И мы, замершие в ступоре, наблюдали, как у спутника Тани за спиной покачивается длинный чешуйчатый хвост.
- За ними! - громко развеял обуявшие нас чары Прохор Ильич. Затем еще раз напомнил, что нечисть не заметит нас до темноты.
Я, как самый молодой и крепкий, нес большую часть вещей: два рюкзака – один за плечами, второй в руке; и четыре пары самодельных деревянных снегоступов, замотанных для удобства в сетку. Как пояснил ранее дед, они нужны, чтобы нам по болоту идти быстро и бесшумно.
Сейчас я торопливо следовал за всеми, едва поспевая не отставать.
Жук на поводке у деда рвался вперед. Намордник ему сняли, потому что Прохор Ильич заверил, что пёс лаять не будет.
Я как раз успел заметить, как перед дорогой Прохор Ильич некоторое время шептался с псом и тот ему в ответ кивал, словно соглашался.
Едва подошли к краю деревни, как услышали позади женские крики. Обернулись.
- Стой, погоди! - это кричала мужу, догоняя нас, жена Игоря Петровича. А едва настигнув его, она упала на колени перед мужем и, ухватив его за ноги, срывающимся от всхлипов голосом начала умолять не идти с нами.
Игорь Петрович, бледный как мел, молча поднял с колен жену, обнял ее, крепко прижав к себе и прошептал что-то ласковое.
- Не обессудь, Прохор Ильич, но с вами не пойду.
В ответ дед кивнул, и мы втроем, с Марфой Львовной, пошли вперед.
Вскоре деревня осталась позади. Мы подходили всё ближе к густому темному лесу. Солнце нещадно пекло, а в воздухе зависла такая плотная звенящая тишина, что казалось, кругом нет никого живого. И с того мне было жутко и сильно не по себе, а еще одолевали будто нашептанные кем-то дурные предчувствия и мысли.
Лес, что возвышался за деревней, дремучий: густой и тёмный, с частыми проплешинами полян и болот. Богатый в сезон на ягоды и грибы.
Нездешним, не знающим местные узкие тропы, тут легко заблудиться и угодить в непролазные топи, окружавшие лес с трех сторон и незаметно переходящие в бескрайние болота – зеленые царства мхов и лишайников да островков карликовых сосен, елей, берез. Туда мы и держали путь.
Небывалая сильная засуха и жара повлияла на мошкару и комаров: их как в лесу, так и в деревне практически не было. А как дошли до болот, так пришлось быстро всем намазаться дедовой вонючей дегтярной мазью, ибо мошек и комаров тут развелось превеликое множество.
Таня со спутником уже заметно нас опережали. Её высокая, тонкая фигурка вдалеке ловко прыгала с кочки на кочку и уходила вперед, пока мы торопливо натягивали на болотники самодельные снегоступы.
К слову, по болоту я правильно ходить умел – дед на каникулах всегда уделял время, чтобы меня и на охоту, и за травами да ягодами по заветным местам сводить. И как правильно ногу вытягивать – учил, чтобы я не шумел и не распугивал дичь.
А про Марфу Львовну в этом вопросе и речи не шло: она в Заболотье родилась и жизнь прожила.
Скажу так: в любое другое время летом здесь, на болоте, знатно хорошо: пеший поход превращается в небольшое приключение.
Запах на болоте совершенно особенный. Пронзительно чистый и свежий, не надышаться. Вокруг кипит жизнь. В воде и траве полно разных жуков, лягушек, стрекоз и пестрых бабочек.
Повсюду на болоте ковром стелется мягкий, пружинящий под ногами мох. Цветут, как белоснежные снежки, багульник и пушица. Растёт у кочек хвощ, расстилаются вдаль кустики голубики и клюквы… Но если не умеешь ориентироваться, то очень легко заблудиться.
Сейчас вот, торопливо идя цепочкой, мы с Марфой Львовной дружно следовали за Прохором Ильичом, надеясь как на его природное чутье, так и на житейский опыт. Не понаслышке знаю, что он, как травник-шептун и бывалый охотник, в поисках редких лекарственных трав единственный из деревенских, кто осмеливался ходить в болотные дебри, особенно в те опасные, нехорошие места с дурной славой, где утоп колдун, куда остальные заходить опасались.
Медленно темнело, и так же медленно спадала жара, прятались во мху и листьях изумрудной осоки мошки и комары.
Шли мы долго, устали, а Танин едва заметный силуэт вдалеке, словно по волшебству, так и не становился ближе. Зато неожиданно исчез её спутник. Он внезапно остановился и словно подернулся рябью, задрожал и сник. А в воздухе на его месте с догорающим на горизонте солнцем взвилась вверх и исчезла россыпь огненных искр в форме длинной крылатой змеи.
Миновав небольшой низкорослый пролесок из кривых сосен, чахлых берёз и разлапистого кустарника, мы вынужденно резко снизили шаг: болото стало такое непроходимое, что не обойти. Здесь начинались гиблые места – так сказал дед. Ещё он добавил, что нам следует ориентироваться на болотные кустарники и на стебельки пушицы.
Хорошо, что она издали видна благодаря белым пушистым бутончикам.
Затем Прохор Ильич пошептался с Жуком и дал ему понюхать Танину кепку.
Замедлившись, мы были вынуждены сделать привал и перекусить, потому что незаметно потеряли Таню из виду. Но Прохор Ильич заверил, чтобы мы не переживали: мол, найдем ее, есть способ – и с задумчивым видом погладил пса по голове.
К слову, миновав густые заросли пахучего багульника, устали мы все страшно. У меня ныли руки, спина. Казалось, во всём теле не осталось живого места. Марфа Львовна тяжело дышала и выглядела из ряда вон плохо: бледная, лицо в испарине. Она внезапно остановилась, тяжело вздохнула и, обращаясь к нам с дедом, сказала:
- Устала я что-то. Ног не чувствую. Не пойду дальше, не буду вам обузой. Здесь лучше останусь, вас дожидаться буду.
- Как же так… - начал говорить я.
- Погодь, Ваня, - перебил меня дед. - Верно Марфа Львовна говорит, пускай останется. Так лучше будет.
Я снова попытался было возразить. Марфа Львовна мне не дала договорить, сказав:
- Не тревожься обо мне, Ванюша, Бог защитит, а смерти я уже давно не боюсь. Вот возьми лучше кое-что в подарок. С молодости берегла для особого случая. Пусть и тебе со злом бороться поможет, - и достала из рюкзака небольшой холщовый мешочек, наказав достать заговоренную плакун-траву, если окажусь в безвыходном положении.
- Ух, Марфа Львовна, где только такую ценность раздобыли? - с неприкрытым удивлением в голосе произнёс Прохор Ильич.
Я же поблагодарил и взял мешочек, спрятав его в карман рубашки, тут же вспомнив сказки Марфы Львовны о плакун-траве, которая помогает найти клад и любовь, а также побороть зло и сильное колдовство.
