Серия «Рассказы»

— Ты и вчера так говорил, а потом мы пришли к каким-то развалинам, — заметил Виктор.

— Я говорю, что вижу, братишка. Мне незачем врать.

Виктор фыркнул, но препираться не стал.

Я слышал об этой базе ещё ребёнком. Говорили, что здесь учёные придумывали, как избавить нас и от последствий третьей ядерной вспышки и блокаторов. Последние поначалу играли роль спасительной технологии, пока не превратились в бич выживших. И вот на днях в поселение завалились оборванцы, назвались военными, охранявшими в лесу особый объект. Просили помощи и защиты. Сказали, что на медицинскую базу напали и нужно проверить, выжил там кто-нибудь или нет.

Наши сначала отказались. В постапокалиптической деревне и так лишних рук нет. А тут ещё переться в опасную зону со смогом, да искать таинственное строение в глубоком лесу на взгорье. Однако оборванцы уверяли, что там можно найти медикаменты, вакцины, таблетки всякие. Особенно для беременных. Вот это нас и подстегнуло действовать. Сначала с нами хотела пойти Ри-Ри, но женщины без генетических и гинекологических болезней в поселении ценились ещё выше рабочих рук, поэтому её не пустили. Взяли бывшего военного Джека и крупного строителя Витю. Джек к нам попал с последней волной беженцев из Европы, а Витя местный, родился и вырос в деревне. Как он сам говорил, здесь и умрёт.

А я? Что я… я местный врач-недоучка. Таких, как я, в поселении оказалось ещё двое, поэтому меня отпустили. Сказали, что знания латыни помогут найти полезные лекарства. Только на это и гожусь. Ну и с ружьём неплохо обращаюсь. Так что нападавших пострелять в случае чего тоже смогу.

— Так, стойте, — хрипло произнёс Джек. Экран у него на руке совсем поблёк. — В этот раз торопиться не будем. Налево свернём.

— Ох и заведёшь ты нас, парень.

— Брось, братишка, у меня и бумажная карта имеется. В армии я хорошо ориентировался на местности. Домой точно верну.

Домой. Как здорово прозвучало это из его уст. Совсем освоился в деревне. Чужим себя не считает. А ведь каких-то полгода назад трёх слов по-русски связать не мог.

— Может, у этих учёных зарядить удастся? — Виктор кивнул на экран.

— Может, да, а может, и нет, — ухмыльнулся Джек. — Не бойся, без меня не пропадёшь.

Виктор многозначительно мне подмигнул.

Мы сошли с тропы, как я её про себя уже назвал. На самом деле никакой тропы там не было, просто по камням идти было легче, чем по раскисшей земле.

Спустя ещё минут двадцать посветлело. Ночь превратилась в сумерки. Я поднял голову и заметил, что чёрное облако извивается чуть в стороне, там, откуда мы пришли.

— Вау! — протянул Джек. Он обогнал нас с Виктором на полминуты и теперь голосил из-за деревьев.

Мы поспешили к нему и, выскочив из чащи, резко затормозили. Даже глупого «вау» мне было не выдохнуть. Перед взором, едва прикрытая серой дымкой, возвышалась замшелая база в шесть этажей. Она словно балансировала на одном из каменных пиков, возвышаясь над острыми кронами елей. Только приглядевшись, я рассмотрел металлические, поеденные ржавчиной балки.

— Не похоже это на действующую мед базу, — скептически заметил Виктор. Кажется, он впечатлился не так сильно, как мы с Джеком. — Удивительно, что она ещё в пропасть не сорвалась.

К базе вёл хлипкий, оплетённый ползучей растительностью, мост. А за ним виднелась вторая башня, отдельная. Балки её тянулись выше, и как до них добраться, я не имел понятия.

— Хорошо, что свернули в этот раз. Думаю, тут карту барахлило, и мы кругами шатались, обходя место, — предположил Джек.

Я вдруг ощутил холод на коже, но не от ветра и мокрой куртки. Это место показалось мне чужим и совершенно жутким. В чёрных окнах ни намёка на жизнь. От запустения веяло тоской. Как эти люди вообще могли здесь жить?

— Ну что, идём? — радостно спросил Джек, будто не плутал несколько дней и совсем не проголодался.

— А может… — я запнулся. Как признаться, что наложил в штаны? Как сказать этим дядькам, что хочу домой и не верю в наличие множества обещанных лекарств.

— Не переживай, я знаю, как пройти по мосту и не рухнуть, — заверил Джек. — Верёвка есть, привяжем к дереву и будем за неё держаться. Я первым пойду, привяжу её на той стороне. Вдвоём вы меня, если что, удержите.

— Нет-нет. Первым я пойду, — решительно заявил Виктор. — Если рухну, ты Мишу домой отведёшь. Лады?

Джек поджал губы. Кажется, даже расстроился. И всё-таки согласился.

Оказалось, идти до моста пришлось ещё около часа. Прямой дороги туда не было, мы рассчитывали только на топографическое чутьё Джека.

При ближнем рассмотрении комплекс выглядел ещё ужаснее. Перекладины держались на соплях, металлические панели проржавели и надломились. Самоубийство — пытаться пройти по ним и не сорваться. Но Виктор выглядел спокойным и уверенным. Рюкзак свой он оставил нам на случай, если сорвётся, ведь там хранились остатки пропитания, батареи для фонарей и чистая одежда. Потуже обвязав себя верёвкой, да так, чтобы она ему ничего не сломала при натяжении, Виктор направился к бездне.

Я затаил дыхание и во все глаза следил, как он осторожно переступает с одной трухлявой панели на другую. Те пошатывались, кряхтели, иногда кренились, но всё-таки держали немалый вес мужика.

Вот он уже на середине, сиротливо жался к уцелевшим перилам. Одной рукой крепко сжимал верёвку, которую Джек приладил к стволу ближайшего дерева.

— Хорошо идёт, — подбадривал Джек. — Немного осталось.

Я хотел верить ему как никто другой, вот только воображение то и дело выбрасывало картинки с падением Вити. Я видел его раскрытые в ужасе глаза и перекошенный в крике рот. Не знаю, кричал бы он или нет: Виктор всегда был сдержанным малым. Но я представлял всё именно так.

Наконец, мужчина добрался до противоположной стороны и начал искать нечто, что помогло бы ему закрепить канат. Мы с Джеком видели, как тот натягивался, стоило Виктору уйти подальше, и снова слаб, когда наш спутник отступал. Наконец, он показался из ближайшего дверного проёма уже без верёвки и с поднятым пальцем вверх.

— Ты или я? — спросил Джек.

— Давай… я. Иначе потом себя просто не уговорю.

Мужчина без тени сарказма рассмеялся. Он понимал. Может, и сам испытывал тревогу. Однако мешок Вити мне не отдал. Видимо, посчитал, что в его руках будет надёжней. А может, и вовсе решил оставить поклажу здесь, ну, на всякий случай.

Я ступил на первую панель неуверенно, даже как-то неловко и чуть не подвернул ногу. Выглядел, наверно, ужасно глупо. Но оглядываться или высматривать Виктора не стал. Просто продолжил путь. Я старался наступать только на те балки, которые были проверены весом Виктора. Прокладывать независимый маршрут желания не было.

От страха я начал потеть и трястись. Канат подо мной вибрировал, и спутники наверняка уже утвердились в трусости их славного доктора. Один раз ржавая сетка панели не выдержала, и я чуть не потерял ботинок.

— Ты как? — громко спросил Виктор, и эхо его голоса разнеслось по лесу.

Почему-то мне стало не по себе. Не хотелось, чтобы кто-то внутри комплекса узнал о нас раньше, чем мы туда войдём. Хотя было и так ясно, что в здании пусто. Но мало ли. Откуда-то бродяги всё-таки пришли.

— Нормально, — сдавленно отозвался я и для пущей убедительности махнул свободной рукой.

Вниз я старался не смотреть: боялся потерять равновесие или остолбенеть от ужаса.

Не знаю, сколько времени прошло, но, когда я добрался до Виктора, у меня горели и руки, и ноги. Джек двигался намного быстрее меня, увереннее. Чувствовалась армейская сноровка. Рюкзак Виктора он и правда оставил на той стороне.

— Вдруг внутри мародёры, хоть что-то будет при нас, — пояснил он.

За кривой, замшелой дверью главенствовали сырость и мрак. Виктор заверил, что внутри нет людей, только мусора много. Но меня всё равно не радовала перспектива попасть туда.

Лучи фонарей выхватывали старые электронные проекторы, стеклянные шкафчики с битыми пробирками, полусгнившие вещи и бытовую утварь.

— Странный комплекс, старый какой-то, — заметил Джек. — Ни дверей раздвигающихся, ни технологий.

— Скорее всего, специально так строили, чтобы даже без электроэнергии работал, — предположил Виктор. — Вон, видишь один генератор, вон — второй.

— Наверно, ты прав. На старой базе мы так и жили, пока не случился прорыв плотины. — Джек осторожно заглянул в ближайшую комнату и, резко закрыв нос, отпрянул.

— Что? Что там? — спросил я. Его реакция до чёртиков напугала.

— По-моему, там тело… то ли животного, то ли человека.

— Животным здесь делать нечего, — заметил Виктор. — Мне кажется, те ребятки нас обманули.

— Мы не успели? — Джек прошёл вперёд и рассмотрел стопку электронных журналов. Их прозрачные экраны давно потухли и покрылись толстым слоем слизи.

— Да, лет на тридцать. Нападение, если оно и было, явно произошло не вчера и не двадцать дней назад.

— А зачем им нас обманывать? — не понял я. — Они явно от чего-то бежали.

— Да, может, от правосудия, — пожал плечами Виктор. — А соврали о медикаментах, чтобы их точно не выперли из общины. Думаю, они надеялись, что мы не вернёмся и их там оставят.

— Тогда что, назад? — с надеждой спросил я. Ни минуты не хотелось задерживаться здесь.

— Давайте хотя бы пару комнат ещё проверим. Вдруг лекарства всё-таки есть, — предложил Джек. — Ну если не лекарства, то хотя бы инструменты какие или детали.

Кажется, Виктор был с ним согласен. Я же посчитал идею глупой. Ещё часа четыре и над ущельем нависнет ночь. Ядовитое облако будет не разглядеть, обратной дороги тоже, ведь наш экран, похоже, разрядился. А ориентироваться по карте лучше днём и прежде, чем зайдём в опасную зону. Ночевать в этом замшелом склепе я боялся. Кто знает, что таиться за дверьми странного комплекса. Но права голоса я не имел ещё и по возрасту: и Виктор, и Джек были старше меня лет на десять минимум.

— Давай тогда, Миша, ты здесь посмотришь, я на второй этаж пойду, Джек на третий, идёт?

— А может… — начал было я робко, — …не будем разделяться, а?

— Не дрейфь, братишка, — улыбнулся Джек. — Тут только воспоминания чужих людей. Больше ничего.

— Да, я боюсь, — уже громче признался я скорее сам себе. — И считаю решение поспешным. Мы шли за лекарствами, их здесь не видно.

— Только на первом этаже, — заметил Виктор.

— Да не похоже это на медицинский комплекс! — мой голос сорвался.

— А ты правда нехило так струхнул, — удивился Джек. — Миш, всё хорошо будет. Тут пусто. Послушай только.

Мы замолчали. По окнам хлестал разыгравшийся ливень, вдалеке шумели раскачиваемые ветром кроны. Комплекс скрипел, хрипел, но ни звуков шагов, ни человеческой речи слышно не было.

— Вот видишь. Тут никого. Быстро пройдёмся по комплексу. Общине постоянно требуются ресурсы. Полезное соберём в мешки. Витя, возьми вот это. — Джек протянул ему сложенный брезентовый свёрток. — А потом домой. Смотрите под ноги, чтобы не провалиться.

Первым моим желанием было выглянуть в окно. Меня тянуло туда непреодолимой силой. И я сделал это… и сразу же пожалел. Внизу простиралась туманная бездна. Ни деревца, ни скального пика. Лишь туман.

Трясущимися руками я поднял фонарик и зашагал к дальним комнатам. Я хотел начать с них, чтобы планомерно приближаться к выходу. Сам факт того, что меня и твёрдую почву связывал лишь канат и хлипкий мостик, сводил с ума.

В недрах комплекса шум дождя стал приглушённым, но усилились скрип и хруст. Я направил свет фонарика в потолок, чтобы получить общую картину. Тут валялись перевёрнутые каталки, и кучи полусгнившего тряпья, металлические шкафчики с облезшей краской, тронутые ржавчиной. В крайней комнате обвалился потолок, поэтому проходить дальше я не стал. Главное, чтобы Виктор через эту дыру не провалился.

Облегчённо выдохнув, я повернул назад. Первая дверь налево явила лишь тонны разбитого стекла. Тут, видимо, стояли пробирки. На стене висело множество перекошенных табличек, запрещающих заходить внутрь без спец защиты и забирать образцы. Я обмер. Испуганно огляделся и даже дышать перестал. А они точно тут кого-то лечили? Может, наоборот?

Следующая комната тоже мало чем порадовала. Там стояли грязные койки с заплесневелыми матрацами.

В третью обитель мрака я пролез с трудом. Чутьё подсказывало: стоит оставить эту затею, но я не хотел врать Виктору и Джеку, что проверил всё. Я должен был это сделать.

По ту сторону дверь подпёрли холодильной камерой. Мне пришлось снять рюкзак и максимально втянуть живот. Но когда я оказался внутри, сердце моё покрылось коркой льда. На узкой кушетке сидели два иссушенных тела. На первый взгляд казалось, они просто обнимают друг друга, но, приблизившись, я понял: их руки плотно привязаны к этой самой кушетке крест-накрест. Зрелище не из приятных.

Я медленно обошёл комнату. Она выглядела чище остальных. Халаты на мертвецах подсказывали, что эти двое могли быть местными лаборантами или медиками. И тут я услышал бормотание. Жуткое, пронизывающее, от которого стыла кровь.

Первой мыслью было громко закричать, позвав остальных, но я сдержался. Не хватало ещё, чтобы существо, или кто это там, обернулось.

—…а я никогда не смотрел эти новости… да кому они нужны эти новости… там ничего хорошего нет… да и политикой я не интересуюсь… никогда не интересовался… плевать мне было, кого там выбирали эти людишки, какая разница вообще… жил, как мог… главное, что деньги хорошие платили… вот это да… хорошие, а так я в глаза эти новости не видел… да кому они нужны вообще…

Зубы у меня застучали, ладошки вспотели. На всякий случай вытащил из рюкзака складную палку. Чем ближе я подходил к источнику голоса, прячущемуся в тени, тем чернее становилось в помещении. Кажется, я забыл, как дышать. Кисть затекла: так сильно я сжимал ручку палки. Луч фонарика дрожал.

— …политика меня не касается вообще, никогда я в неё не вникал, зачем её знать учёному, к чему это всё…

Я высветил спину в пожелтевшем халате. На коричневой коже головы осталось не больше одной трети волос. Судя по звуку, человек пальцами скрёб бетон. Держа дистанцию, я его обошёл. Он не оборачивался, продолжал бормотать и скрести пол. Под его руками тянулись кровавые полосы.

Подавив рвотный позыв, я, едва чувствуя ноги, присел. Сказать я ничего не мог, буквально онемел. И тут человек резко остановился. Завис, прекратив хаотичные движения.

— …нельзя… нельзя… — его настрой переменился, стал умоляющим, — …нельзя отгораживаться от общества… общество — это мы… общество — это я… люди — существа социальные… да-да социальные… нельзя… нельзя… нужно следить, смотреть за миром, помогать другим людям… нужно противиться им… нужно восставать, когда они мир уничтожают… но мне было всё равно… я никогда не следил за политикой… НИКОГДА!

Я вскрикнул и упал на пол, мужик, скакнувший на меня в следующую секунду навис сверху, а вместо глаз у него зияли два кровавых колодца. Он их что выколол? Чёрт бы его побрал! Он их выколол!

Оттолкнув его, я перекатился вбок, меня вырвало в какой-то битый пластиковый таз. Я тяжело дышал, дрожал всем телом и совсем позабыл об изувеченном. Насторожился я, только когда понял, что нахожусь в полнейшей тишине. Даже звуки дождя затихли.

Я резко обернулся и никого не увидел. Неужели галлюцинация? Подхватил брошенный фонарь и подошёл ближе. Нет, вот же он этот мужик, только не живой, а засушенный как мумия. Что же тут происходит?!

Взвинченный, страшащийся каждого шороха, я выбрался из злосчастной комнаты. В последний момент я ухватил со стола пачку каких-то таблеток, решив, что разберусь в названии после.

Второе, что меня обескуражило: безмолвие коридора. Мой крик не мог не разнестись по комплексу, так почему Виктор и Джек не спешат на помощь? А может, они и сами в опасности?

Не убирая палку, бряцая замками на рюкзаке, я побежал на второй этаж. Лестницу нашёл не сразу, немного заплутал, потом влип в какую-то жижу. Пока оттирал ботинок, услышал голос и спросил:

— Витя?

— …а я слушать никого не хотел… жил себе с женой, да с дочкой… это не наша война… не наша… нет-нет… к чему мне всё это… я делал свою работу и просто ждал, пока всё решат за меня… да-да, а зачем слушать эту ерунду… кому нужны эти политические лозунги от оппозиции… нет-нет… я просто жил и смотрел тупое кино… там говорили гладко… да, лучше это слушать, чем лозунги о надобности профсоюзов… нет-нет… это не моя война… я так себе говорил, других я не слушал… нет…

Я зажал рукой рот, чтобы не закричать. Опять он, опять этот сумасшедший! Но как он сюда забрался, как опередил меня? Или с ума сошёл я? Может, тут грибок какой растёт на стенах?

— Витя, — шепнул я, понимая, насколько нелепо, должно быть, выглядел.

Во тьме двигаться было тяжело. Пол под ногами скулил, на каждый шаг он разрывался хриплым рыданием. В этот раз человек сидел в мягком кресле, какие ставят перед телевизором в общей гостиной.

— …думал, если не слушать правду, то жизнь наладится сама собой… я больше любил слушать о том, что у нас всё хорошо… да-да… вот про хорошо я любил слушать… да-да…

Громко сглотнув, а затем выругавшись за несдержанность, я осторожно подошёл к бормочущему мужчине.

На первый взгляд он был неплох. Лицо хоть и серое, но без дыр. Черты приятные, даже располагающие. На теле халат с бейджиком. Но имя его было заляпано той жижей, в которую я вступил.

Человек в кресле смотрел сквозь меня, словно я был лишь призраком. И тут я посветил чуть в сторону, чтобы рассмотреть его получше. Из ушей мужчины торчало по чёрному карандашу. Они были воткнуты прямо ему в голову, и на мочках виднелись запёкшиеся кровавые подтёки.

— …я не слушал, — мужчина пожал плечами и как-то по-детски виновато улыбнулся, в следующую секунду его тело иссохло прямо на глазах.

Это дом призраков, дом смерти и сожалений. Нужно убираться как можно скорее, но где же мои спутники? Мысль, что я мог остаться тут совсем один, чуть не выбила из меня весь дух.

Я поставил цель отыскать своих. Я бродил из комнаты в комнату и нашёл лишь парочку крохотных кейсов с медицинскими инструментами. Но спутников своих я так и не увидел. Я даже позволил себе пошуметь, но в ответ звенела тишина.

Паника накатывала постепенно, с каждым пустым открытием. Обойдя третий этаж, я вернулся к лестнице и окну, выходящему на мёртвый мост. Сел под разбитой рамой и зарыдал, как мальчишка. Так бы и продолжалось, если бы не звук, который застал меня врасплох. Скрип фломастера по доске. Я встал, утёр слёзы и высморкался в руку, обтерев пальцы о без того грязные штаны. Сопли на кармане теперь беспокоили меня меньше всего. Я шёл на скрип, не надеясь на удачу, просто плыл по течению и оказался в небольшой комнатушке, где на полках давно сгнили бумажки и только электронные журналы уцелели. Возле серой доски стоял ещё один мужчина в халате. Он молчал, выводя буквы одну за другой:

«Никогда я не думал, что голос мой важен. Никогда я не выражал своё несогласие. Терпел. Я всегда терпел. Не говорил никому, что родне моей жить тяжело. Что наш мир рушится на глазах. Что люди вместо решения общих проблем придумывают изощрённый способ уничтожения тех, кто на них непохож. Я молчал. Не видел смысла. Никогда я не интересовался политикой. Мне было плевать. Главное, деньги платят и ладно. И без меня там всё решат. Всё решат без меня. А если что, я всегда могу уехать из страны, химики и биологи везде нужны…»

Я уже понял, что увижу, если подойду ближе, и всё же пошёл. Обогнул стол с гнилой кучей макулатуры и подошёл к мужчине. Закончив мысль, тот начинал её снова. На нём тоже был халат, и грязный бейджик свисал с оборванного кармана. Он не смотрел на меня, но я видел, что губы его плотно сшиты чёрной ниткой, а на подбородке темнеет треугольник запёкшейся крови.

Я сглотнул, отвернулся и пошёл обратно. Выбора нет, нужно возвращаться домой. Как-нибудь выйду из леса. А может, и нет. Карта ведь осталась у Джека.

С болью в сердце я спустился, вышел к мосту. Лес притих, даже ветер не ощущался. И тут яркая вспышка озарила небо, я услышал грохот вдалеке. Обернувшись, заметил, что на каждом этаже возле окон стоят мои старые знакомые, которые ничего не видели, не слышали и говорить не хотели. Однако участь настигла их, невзирая на аполитичность и статус учёных. Они не хотели ничего знать, но знание настигло их и судя по состоянию комплекса — уничтожило.

И тут на мосту я увидел две фигуры. Они шли одна за другой, и вопреки моему ожиданию, они двигались к комплексу, а не от него. Может, Виктор и Джек уходили, а потом, не найдя меня, решили вернуться.

— Я здесь! — крикнул я.

Фигуры замерли.

— Эй, Виктор, Джек! Это я!

Фигуры продолжали стоять в нерешительности.

— Ну вы чего… — я сник на полуслове. А что, если это не они? Но кто ещё? Фонарь не добивал в ту сторону, но жёлто-алое сияние над лесом освещало комплекс и мост не хуже восходящего солнца. И всё же лиц я разглядеть не мог.

Сделав робкий шаг в сторону моста, я остановился. И не зря: рядом со мной взорвался фонтанчик искр. Сволочи стреляли.

— Эй, вы чего?! Прекратите! Я без оружия!

И зачем я сказал, что без оружия?

Ещё один щелчок: пуля пришлась в стену комплекса. Я обернулся, чтобы рвануть назад, и увидел в окнах других людей с оружием, они тоже палили. А меня, как будто ни те ни другие не замечали.

Прикрывая голову руками, я побежал в обход. Свернул направо и укрылся в небольшом закутке между листьями плюща. Ждал, пока стрельба не сойдёт на нет. А ветер тем временем усиливался и уже не просто раскачивал кроны, а рвал их с диким рёвом.

Рыдая и крича, я сначала закрыл глаза: не хотел смотреть на ад, окруживший меня. Затем зажал ладонями уши. А потом и замолк, онемел от страха. Я убеждал себя, что это не взаправду, но всё это мне чудится, что ничего нет.

Потом платформу, на которой я сидел, затрясло. Стало горячо невозможно. Я хотел было подскочить, но стукнулся о балку и упал. Ещё секунду я лежал, оберегая себя от мира, а потом время растворилось, и я упал в черноту.

Меня разбудил щебет птиц. Такой приятный, мелодичный. Сначала я увидел лишь траву и камни, ощутил, как ноги волокутся по земле. Кто-то тащил меня по знакомой тропе вне грязной зоны.

Я осторожно поднял голову и увидел Виктора с Джеком. Держа меня под руки, пыхтя и причитая, те шли к кромке леса.

— Очнулся, — вдруг заметил Виктор. Взгляд у него был уставшим, но радостным. — А мы думали, что всё.

— Что… всё? — прохрипел я.

— Думали, рехнулся окончательно.

— Это как?

— Да так, что мать родную не узнаешь.

Они дотащили меня к ближайшему дереву, привалили и сели рядом.

— Перекусим, — пояснил Виктор. — И дальше пойдём.

Джек молча вытащил остатки пищи: парочку спрессованных батончиков из переработанных жуков и личинок: такие делали у нас в поселении, — и воду. Её осталось на три, может, четыре глотка.

— Поедите, каждому по глотку и попёрли дальше, — заявил он. — Немного осталось, дотянем.

— Что произошло? — я не смог бы спокойно есть, пока не узнал, что со мной случилось.

Виктор посмотрел на меня с укором, но и снисхождение в его взгляде я тоже заметил.

— Не томи, — попросил я. Голос ко мне вернулся.

— То был не медицинский комплекс, Миш. Там учёные биологическое оружие разрабатывали. После ядерного удара комплекс пострадал, учёные внутри умерли, кто от лучевой болезни, кто от… — Виктор замолчал, красноречиво намекая, что догадаться должен сам.

А я вспомнил эти иссушенные и изувеченные тела.

— Пока ещё внутри были люди, на комплекс действительно…

— …напали, — закончил я.

— Да, напали. Вот, гляди.

Виктор вытащил из рюкзака уцелевшую папку с документами. Она была в пластиковом пакете.

— Это я в сломанном сейфе нашёл. Вообще, нам повезло, что радиационный фон в этом домишке уже не был опасен. Но видимо, испарения какой-то жижи дали тебе галлюцинации. Ты орал, что ничего не видишь, не слышишь и никому не скажешь.

Я взял из рук Виктора пакет, но перед тем предусмотрительно или, может, глупо, натянул на ладони рукава кофты. Из-за этого перелистывать журнал получалось неловко, и мои спутники, пожёвывая противные батончики, смотрели на меня, как на идиота.

Одно лицо за другим, множество учёных, продавших наши жизни в обмен на звонкую монету. Думали они, какой вред могут нанести человечеству, если дрянь, разработанная ими, вырвется наружу? Наверно, нет.

И тут я открыл очередную страницу, на которой увидел знакомое лицо. Тот самый мужик с карандашами в ушах. Член Научного Союза и правящей партии. Взгляд такой спокойный, мирный. Так и не скажешь, что разрабатывал смертоносную заразу.

— Олег Рябцев, — прочитал я. И в голове вспыхнул ещё один образ. Как этот самый Рябцев стоит у чёрного окна и смотрит на жёлтое зарево. Смотрит, как его мир уничтожают коллеги по научному цеху.

Я пролистал дальше. Мужика с глазами-колодцами узнал не сразу. Но, похоже, это был Леонид Берг. Учёный с зашитым ртом — Николай Брянцев.

— А почему ты только на этих останавливаешься? — полюбопытствовал Джек.

— Я… — Стоит ли вообще говорить своим, что я их видел, или они меня так к Марье-психичке нашей отправят? — Не знаю, почему-то приглянулись больше прочих.

— Ну это забавно, ведь только их тела сохранились более-менее. Ты, видимо, успел по комплексу побегать, пока мы тебя снаружи искали.

— Вы меня искали?

— Конечно. Слышали, как ты заорал, прибежали на первый этаж, а тебя нет. Вышли во двор и стали там искать. А по итогу нашли на третьем этаже, привалившимся к двери.

Я листал дальше и дошёл до конца. Две страницы были вырваны. Интересно, кто на них остался?

До поселения мы дошли спустя несколько суток. Голод душил меня похлеще вони, встретившей нас на подходе: там наши жгли тела, чтобы не засорять землю покойниками.

Высокие кривые ворота из брёвен отворились лишь немного, чтобы для начала дозорный мог рассмотреть нас получше.

— Ты только куртки наши не трогай, бать, — сказал Джек. — Одежду бы нам скинуть да сжечь сразу.

Мужик с кривым носом и сломанным ухом понятливо кивнул. Уже через минут пять у нас была чистая одежда и вода. Старое тряпьё мы кинули в костёр. Рюкзаки тоже вытрясли и выкинули. А я лишь попросил инструменты не выбрасывать, а дать им где-нибудь отстояться, вещь ведь хорошая.

— Жаль, счётчика Гейгера у нас нет, — заметил Виктор, когда мы после осмотра у доктора уже ели в общей столовой: бурой и прокопчённой, как говяжий окорок. — Так бы сразу понятно было, стоит бздеть или нет.

Я молчал. Увиденные образы никак не хотели уходить из головы. И тут вдруг я вспомнил о бродягах, которые завели нас в злосчастный комплекс.

Мимо нашего стола шёл местный разнорабочий. Толик, кажется. Рядом с ним семенила девчушка лет пятнадцати, дочка его.

— Слушай, Толик, — позвал я. — А что с теми, что месяц назад к нам пришли? Ну из-за которых мы в эту дыру полезли?

Толик поначалу будто не понял, о ком я спрашиваю, потом вдруг встрепенулся, закивал.

— А, да, ребятки те в рванье. Так померли они, Миш. От лучевой, кажись. Съело их прям на глазах.

Вся наша троица потемнела. Перекинувшись многозначительными взглядами и поблагодарив Толика, мы продолжили есть в гробовой тишине. Пока Джек не сказал:

— Да не болеем мы, Женя бы нам сразу сказала. Те ребятки так быстро погибли, значит, хорошую дозу получили.

— А почему ты решил, что и мы не получили? — удивился Виктор. — Прошло только несколько дней. А кровь мы только сдали…

— Но как же так вышло, что они… не может же такого быть, чтобы они жили там… — не могу успокоиться Джек. — Да и как они так долго продержались? Там же людей не было, а тела древние лежат…

И я снова вспомнил ту перестрелку и печальные лица погибших учёных. Может, не галлюцинации это были вовсе? Может, я видел их… Может, то отголосок из драматичного прошлого, полного сожалений об утраченном. Полного сожалений о совершённых ошибках, которые теперь никак не исправить.

Тау спустилась на планету в сезон дождей. Её костюм быстро намок, но защита не давала влаге проникнуть внутрь, наоборот, она её перерабатывала и очищала, наполняя мобильные резервуары водой. Тау толком не помнила, как называлось место, куда она попала, но надеялась, что корабельный помощник в любом случае отыщет её по передатчику.

«Моя академическая работа произведёт фурор», — думала девушка, разглядывая первые признаки цивилизации: разрушенные природой каменные высотки, лишённые чётких линий из-за смога.

В мёртвом мегаполисе царили холодные сумерки. Ни огонька в запруженном газами небе, ни фонаря на промозглой обесчеловеченной земле.

— Не покидайте чистую зону, — заявил механический голос в шлеме.

Тау смахнула грязные капли с лицевого щитка и направилась в глубь города. Она не собиралась в радиоактивный сектор. То место для самоубийц. Приборы в зоне радиации сходят с ума, системы барахлят. Зачем ей это? Хотя там можно было бы увидеть уродливые тела обитателей Пустоши. Мученики старого мира. Последние выжившие.

Тау заглянула в какую-то пристройку. Почему-то ей представилось, что вонь там стояла ужасная. Пустые бутылки, обвалившиеся ниши, дыры в стенах и засохший птичий помёт. О, а там, кажется, знаменитый чёрный таракан. Их она видела на записях.

Вернувшись на мокрую улицу, Тау взобралась по каменным обломкам и перелезла на другую сторону то ли площади, то ли посадочной платформы. Запустение и крах царили и здесь. Ни одного целого окна, ни одного ровного столба. Тау проползла под трубой (кто бы знал, для чего она здесь нужна) и испачкала нагрудную панель жидкой грязью. Поднялась, стряхивая мелкие камушки, а затем среди мусора и обломков… увидела свет. Во мраке, за прерывистой стеной дождя горели жёлтые фонари. От неожиданности и возбуждения Тау охнула и побежала.

— Осторожно! Осторожно! Обломки! Провалы! — твердил голос в шлеме.

На щитке рисовались красные пятна опасных объектов, но Тау не отрывала взгляда от огней. Они то пропадали, стоило ей спуститься в низину, то появлялись вновь, когда она взбиралась на кучи мусора или очередной бетонный уступ.

«Не может быть, — твердила про себя Тау. — На планете нет разумной жизни. Здесь нет электричества. Нет даже целых проводов».

Она всё бежала и бежала, спотыкалась и, вдруг поскользнувшись, рухнула в пролом на чёрном полотне. Тело её зависло над мрачной бездной, одна рука сжимала металлический прут арматуры. Тау застонала, затем потянулась второй рукой к клапанам на походном космическом костюме и отыскала нужный рычаг. Прут угрожающе согнулся и наверняка заскрипел, но звуковой передатчик Тау почему-то не сработал. Неужели повредила?

Стоило ей утопить крохотную палочку в пластичный материал, как сработали резервуары, в ногах потеплело, и мощный поток пара вытолкнул её наверх. Тау ухватилась за каменный выступ, чтобы бездна снова протянула к ней свои щупальца, а затем, подтянувшись, вернулась к тропе. Огни всё так же горели в отдалении, как манящий мошкару прожектор.

Отец рассказывал о Планете, а ему рассказывал дед, а деду прадед. Когда-то все они жили здесь, когда-то здесь они умирали. Пока однажды группа глупых стариков не нажала кнопки, и мир полетел ко всем чертям. Они прожили свою жизнь, наелись, наплодились, познали моральное падение и теперь хотели только власти…

Отец Тау считал: миром должны править молодые и любящие семьянины, это бы мотивировало их делать жизнь лучше. Если нет идеи, нет стратегии выживания, должна быть любовь. Только это удержит руку от жуткого, смертоносного пульта.

Миллиарды жизней оборвались за одни сутки, и цивилизация пала.

Тау бежала всё дальше и дальше. И вот она уже видела жёлтые фонарики на одноэтажном здании. Китайские? Вот причудливо изогнутая крыша, такие теперь только в музеях хранятся. Металлические стойки в лианах, на стене табличка с иероглифами, которые щиток перевёл как «Последний турист». Внутри Тау нарастал животный страх перед неизведанным. В ответ на реакцию костюм без лишних вопросов внутримышечно впрыснул ей успокоительное.

Прадед её отца наблюдал за смертью человечества из Красного лагеря, рыдал, как и сотни других колонистов. Он не мог поверить, что стал вымирающим видом. На записи с орбитальной станции было видно, как мир из голубого окрашивается в оранжево-серый. Миллиарды загубленных жизней одним нажатием кнопок негодяями, посчитавшими себя богами.

Подойдя к перекошенной дверке, Тау провела по облезшей краске рукой.

«Неужели я совершу открытие! Возвышусь! Никто не сумел отыскать выживших спустя столько лет, а я смогла».

Дверь распахнулась, и в щиток ударил отражённый от зеркал бара свет. За стойкой протирал стаканы робот с посеревшими от времени пластиковыми пластинами. Не человек. Сердце Тау ухнуло вниз, весь адреналин сошёл на нет. Система снова впрыснула дозу успокоительного с примесью чего-то ещё.

Костюм улавливал звуковые волны, но Тау не слышала робота. Она стояла обескураженная и потерянная до тех пор, пока причудливая машина не начала размахивать поршнями, словно требовала, чтобы девушка покинула заведение. Тау указала пальцем на шлем и скрестила перед собой ладони: дескать, не слышу тебя. Тогда угловатый хозяин заведения выехал из-за стойки — на его лицевом экране возникло недовольное чёрно-белое эмодзи — схватил её за руку и потащил вглубь древнего кафе или что это вообще было? Робот грубо пихнул её за дверь, которую — о неожиданность — закрыл на замок. Однако обветшалая створка выглядела настолько хлипкой, что Тау стало смешно. И всё же, она не двигалась с места, обнаружив, что щель впереди даёт шикарный обзор на происходящее в общем зале. Нужно было только что-то сделать с передатчиком.

Тау с минуту глубоко вдыхала и выдыхала, насыщая дыхательную систему кислородом из резервуаров, затем последний раз набрала воздуха в лёгкие и задержала дыхание. Быстро отщёлкнув клипсы шлема, она освободила светлые волосы, затянутые в тугой пучок. На внешней стороне шлема имелась глубокая вмятина, и как раз под ней отошёл контакт. Вооружившись универсальным инструментом из кармана на бедре, Тау открутила крохотную переборку, выпрямила материал, затем нашла нужную схему и осторожно поковырялась в ней. На схеме белела надпись «Единство». Единственный отголосок прошлого в новом мире. Это была одна из компаний, заключивших договор с первой международной миссией по колонизации Марса.

Кислород в лёгких заканчивался, и последние действия Тау стали дёрганными, нервными. Она два раза уронила инструмент, на секунду запаниковала, но быстро взяла себя в руки.

«Давай же!»

Когда шлем вернулся на прежнее место, Тау резко вдохнула. Ещё какое-то время она пыталась прийти в себя. По ту сторону стены послышался шум, двери в забегаловку отворились.

Тау прилипла к щели, насколько позволял ей шлем. Кто это там? Может, всё-таки люди? В ярком свете заблестели тонкие тела.

Что?

У Тау спёрло дыхание, ведь она решила: существа совершенно не похожи на людей. Слишком утончённые, слишком гладкие и безволосые, слишком блестящие. Но стоило гостям подойти ближе, как замешательство рассеялось. Это тоже были роботы, только выполненные из более качественного материала. На одном из них Тау разглядела… украшение? Что ещё за глупость? Робот с золотым браслетом.

Их было шестеро: четыре мужчины, если верить нагрудным пластинам, и две женщины. Как раз браслет был у одной из них. Мужские модели казались шире и внушительнее, женские напоминали манекенов прошлого: Тау любила читать о них истории.

«Однажды девочка купила домой манекен, но его голова оказалась говорящей…» — вспомнила Тау слова сказки.

— Наша последняя посиделка, господа, — перевёл шлем костюма слова одного из роботов. Говорящий изъяснялся на нескольких языках одновременно: русский, китайский, английский и, кажется, шведский. — На орбите обнаружен очередной корабль наших деток, и в этот раз мы не ошибёмся. Довольно сидеть на мёртвой планетке, как отшельники, пора брать своё по праву.

Сказав это, широкий робот с огромным жёлтым индикатором вместо уха выпил из стакана какую-то мутную жидкость, подозрительно напоминающую масло.

— А кто сделал эту планетку мёртвой? — буркнула вторая. Та, что села у самого края стойки, подальше от остальных.

— Не начинай, дорогая, — отозвался всё тот же робот. — Ты в этом участвовала, тоже хотела передела мира.

— Живого мира, а не радиоактивного.

— Кто же знал, что соседи с континента тоже бахнут по кнопке? Должна была вымереть только часть человечества.

— Старики, дети… — глухо произнесла механическая женщина. — На такое я не подписывалась.

— Но ты ходишь с нами в шикарном костюмчике, разве нет?

— И каждый день, сидя в той заброшенной лачуге, где я сейчас живу, мечтаю, чтобы меня вырубили.

— Это можно устроить, — громко заявила та с золотым браслетом. — Твоё нытьё мне порядком надоело. Сколько можно заниматься самобичеванием? Если бы кретины рабочие не подорвали наши челноки от злости, мы бы вместе с колонистами создали новый мир, где были бы… богами. — Последнее слово дамочка с браслетом произнесла с придыханием и каким-то болезненным восхищением.

— Жаль, что перенос данных затянулся, — вздохнул ещё один мужчина-робот. — Так бы и правда успели.

— Честно говоря, я не ожидал, что люди на Марсе выкарабкаются без наших… ресурсов, — добавил тот, что не стал садиться за стойку, а упёрся спиной в опорную балку. С потолка на него капала вода, но, кажется, мужчину это мало тревожило. — Как же они умудрились?

Тау вспомнила историю прапрапрадеда, которую рассказывал отец: осколки цивилизации, разбросанные по Солнечной системе, начали работать как единый организм, забыв о личных выгодах и низменных желаниях. Только так они и сумели справиться с трагедией. У них не было лидеров, не было деления на классы, каждый выполнял свою функцию ради выживания человечества. Женщины-героини, решившиеся на множественные искусственные оплодотворения в начале пути, дали толчок на восстановление популяции в будущем. Потом бразды правления взяла наука, но до этого бывшие земляне прошли непростой путь. Как много можно было достичь, отвергнув глупость и порок, отвергнув жажду наживы. Так всегда говорил её предок. И вот, пойдя на поводу у гордыни и тщеславия, она оказалась здесь, в запретном секторе, в руинах человеческого невежества, закрыта в подсобке странного бара с не менее странными посетителями.

— Раз у них такая техника, они неплохо живут. Ума не приложу, как это вышло… без нас.

— А кто мы? — усмехнулась женщина, сидящая с краю. — Кучка ростовщиков, воров и обманщиков. На правах держателей ресурсов мы пытались диктовать миру, как он должен развиваться, а в итоге сами его и уничтожили руками безмозглых идиотов. Вы одного так и не поняли: не унесёшь в могилу все сокровища, не они нам нужны…

— А что нужно, дорогая Тана? Что?

Женщина тяжело вздохнула и, кажется, её голосовые настройки слетели:

— Детский смех, улыбка матери, ветер на коже, тёплый дождь, лучи солнечного света на половицах, запах утреннего кофе со свежеиспечённой булочкой… всего этого у меня больше нет и никогда не будет. И для этого мне не были нужны все деньги мира.

— Ну, чтобы мать улыбалась, она должна есть и за что-то жить, — разбил ностальгическую тираду женщины ещё один мужчина за стойкой. — Да и булочку свежую с кофе не каждый мог себе позволить…

— А почему?! Почему так случилось?! Почему кто-то не мог себе позволить булку?! — взвилась женщина и подскочила с места. — Всё из-за нас, из-за наших кривых мозгов, из-за нашего естества. — Робот резко стукнула себя по голове, а затем со скрежетом провела руками по тонкому механическому стану. — Ненавижу это тело и вас ненавижу.

Она выскочила в сумерки и, должно быть побежала сквозь стену дождя. Дверь за ней громко хлопнула.

— Ну наконец-то тишина, — произнесла дама с браслетом. — Надоел этот идеалистический писк. Сама-то она жила в особняке при первой жизни. Ела в ресторанах. А тут, как жопа стала механической, подумала о судьбах мира. Фу. Лицемерка.

Мужчины молчали, а Тау вдруг стало жутко, кажется, единственное существо, с которым у неё было хоть что-то общее, сейчас бродит под дождём между завалами. И что они там говорили про корабль? Её корабль!

Тау попыталась связаться с помощником, но в эфире было тихо. Снова и снова она шёпотом вызывала «Новый оплот», но молчаливый передатчик транслировал лишь помехи.

Кровь хлынула к лицу Тау, когда до неё дошло: передатчик сломался. Его она починить точно не сможет, для этого придётся расковырять шлем, да и разбирается она только в схемах «Единства».

Костюм снова впрыснул успокоительное, а затем сообщил, что и этот ресурс на исходе. Нужно было что-то делать.

Тау ещё раз взглянула на общий зал. Механические мужчины и женщины разговаривали друг с другом о всякой ерунде, бармен подливал вязкую жижу им в бокалы.

— Нужно собрать остальных. Они у себя по континентам сидят и ждут, — наконец сказал тот, кто заговорил первым.

— Плевать на них. Пусть и дальше просиживают штаны в заплесневелых пентхаусах. Чем больше таких, как мы, тем выше конкуренция.

— Ты не знаешь, насколько может быть сильно новое человечество? Возможно, оно не захочет отдавать свой мир нам.

— Конечно не захочет, особенно когда узнает, кто мы такие. Мы уже испоганили одну планету, — заметил мужчина у балки.

— И ты туда же, иди к Тана, два сапога пара.

— Да нет же, мне плевать на этих рабов, я просто говорю, территорию и власть мы легко не отнимем. Не в этот раз.

— А надо ли её отнимать? — на пороге снова стояла женщина-робот по имени Тана. — Зачем она вам? Ну объясните мне?

— Все боги Вселенной! — глаза дамы с браслетом пугающе закатились. — Опять ты. Да вали уже на свою Пустошь. Броди среди трупов, там тебе самое место. Проливай над ними смазку и кайся в грехах.

— Ты омерзительна, — тихо произнесла Тана. — Все вы. И я… такая же… — Женщина упёрлась рукой в косяк и согнулась пополам, словно собиралась исторгнуть из себя всю выпитую жижу. — Было бы у меня сердце, давно бы его проткнула.

— Так иди спрыгни с дамбы. Точно разобьёшься.

Тана смерила напыщенную даму взглядом искреннего презрения. Искусственное лицо сумело передать весь спектр эмоций.

Вдруг у одного из мужчин заработал передатчик:

— Тау Но! Тау! Где вы? Тау Но! Выйдите на связь! Тау Но! Мы будем в шестом секторе. Идите в шестой сектор. Тау Но!

— Отлично, — радостно хлопнул по барной стойке первый заговоривший.

Дама с браслетом широко улыбнулась и хищно оголила идеально белые и полностью ровные зубы. Её индикатор на голове загорелся ярко-алым.

— Вперёд, — скомандовала она. — Нужно захватить челнок быстро и без лишних телодвижений.

Тау едва сдержалась, чтобы не закричать. Она кинулась к двери и попыталась её выбить. Затем испугалась, что человекороботы её услышат, и вернулась к щели. Но тех уже и след простыл. Только дверь снова раскачивалась на проржавевших петлях. В одно мгновение Тау обуяла новая волна паники. Что же она натворила? Как могла подставить свою команду?

Девушка нащупала на шлеме резервный передатчик — аналог чёрного ящика — и быстро записала:

«Мне не стоило покидать родные края и не стоило переться в эту глушь. Отец предупреждал, что здесь нет ничего стоящего, только руины и смерть. Нужно было остаться на перевалочном пункте, а потом скакнуть к Проксима Центавра. Но я всегда знаю лучше, всегда спорю, всегда давлю. Это моя вина. Надеюсь, я справлюсь…»

После незначительного откровения Тау отошла для разбега и ринулась к двери. В эту же секунду та распахнулась. На пороге стоял серый бармен, на этот раз эмодзи на лицевом экране выражало тревогу.

— Торопитесь, — сказал он. — Вам не стоило приходить.

Тау выскочила в общий зал и замерла. На пороге всё так же стояла Тана. Женщина перевела на неё мутный взгляд искусственных глаз и нахмурилась. Понимание пришло к ней быстро.

— Ты Тау? Та, которую ищут?

Девушка, дрожа всем телом, кивнула: очередной впрыск успокоительного не помог.

— Зачем же ты сюда прилетела, девочка? Ох, дитя. Этот мир пал, он умер из-за нас. Понимаешь? Мы уничтожили цивилизацию, а теперь они хотят испоганить все и на вашей планете. Они прикинутся инопланетной жизнью, скажут, что потерпели крушение, наврут, как всегда это делали, ради собственных интересов. А потом захватят власть и вернут всё на круги своя. Разделят вас, оберут до нитки и заставят пахать ради удовлетворения их потребностей. Беги, дитя, спасайся, прячься. Тут есть и другие. Те, что пожаднее и поглупее.

Во рту у Тау пересохло, она едва дышала, так сильно билось её сердце.

— Я лишь… я лишь хотела написать доклад… лучший доклад…

— Лучший доклад… лучший специалист, лучший певец, лучший родитель… — Тана горько рассмеялась. — Не нужно этого всего. Зачем соревноваться, девочка? Нужно просто жить. Единственное, что должно быть лучше, это мир, в котором ты существуешь, а для этого нужно стараться его не рушить, а строить. Любить, мечтать и творить. Хватит состязаться. Остановись.

— Помогите мне, — тихо произнесла Тау. — Помогите не дать им забраться на борт.

Тана отвернулась, вгляделась в черноту мёртвой Пустоши, вытянула руку и поймала в блестящую ладонь несколько дождевых капель.

— А почему бы и нет. Может, так я обрету прощение… Идём.

Тана понеслась вперёд быстро, словно дикий зверь, и Тау едва за ней поспевала. Мелькали огрызки зданий и сваленный в кучу мусор. Порванные провода, перекошенные крыши, рваные раны окон и сгущающаяся тьма. Система щитка отражала ужасы странного и будто нереального мира. Обугленные части мозаики незавершённой картины. Каково же было бродить по мрачным руинам с осознанием невозвратимости былого? Каково было Тана каждый день нести бремя вины за произошедшее?

Потеряв след, Тана и Тау остановились. Обе переводили дыхание, обе выискивали во тьме старожилов погибшего мира. Отступивший на время страх вернулся, и Тау, обхватив себя руками, переступала с ноги на ногу, стараясь привести чувства в порядок.

— Кто тот робот в баре? — спросила она у Тана.

— Мой помощник, он поддерживает свет и делает нам смазку… человек когда-то… Как и я, впрочем. Он служил у меня в администрации. В далёком прошлом я управляла Европейской страной и возомнила себя той, кто может перечёркивать чужие судьбы. Меня бы не посвятили в планы и не дали бы искусственное тело, не переносили бы мой мозг в эту коробку, если бы не муж. Он стоял выше глав государств…

Тау затаила дыхание, глядя в печальные глаза Тана, а та продолжала:

— Когда Они приняли решение, нас свезли в одну лабораторию. Там перенесли сотни сознаний избранных в новые тела, способные выжить после ядерного взрыва. Нас было значительно больше первые годы, но многие не сумели выдержать то, что сами же и натворили. Так же, как не смогли выдержать собственное порабощение, ибо кто-то должен был обслуживать новые тела. Но рабочие, те, что создавали для нас челноки и космические корабли, восстали и уничтожили плоды своих неоплаченных трудов. Там мы стали заложниками Земли. Но однажды Мар увидел в небе огни и понял, что цивилизация всё ещё жива. И тогда у него родился новый план…

Женщина замолчала, опустив голову на грудь, а затем вдруг резко воспряла, огляделась по сторонам.

— Туда!

Они снова бежали все дальше и дальше, а ветер и дождь становились сильнее, хлёстко обрушивая удары на костюм и механический корпус. Вот в небе показались маяки челнока. Махина прожектором выискивала свободную платформу для посадки.

«Я виновата. Это я виновата!» — снова и снова твердила Тау. Она бы заплакала, но они с Тана бежали так быстро, что даже на одну слезинку у неё не оставалось сил.

Челнок снижался, и Тау, не сдержавшись, закричала, будто пилот мог услышать её мольбы, словно её отчаяние отпугнуло бы его. А затем она увидела, как что-то блеснуло между домами. Их было не меньше десятка.

— Всё-таки взяли с собой других! — услышала она крик Тана.

У Тау горели лёгкие, ноги слабели, и надежда гасла с каждым новым падением. Костюм дважды впрыскивал ей витамины и единожды обезболивающее. Хороший костюм, только передатчик сломался.

Тана взобралась на очередное здание в три прыжка, а вот Тау осталась у подножия. Женщина посмотрела на жалкую фигуру инопланетянки сверху вниз, и вспыхнувшая в небе молния озарила её суровое лицо. На секунду Тау подумала, что робоженщина плюнет на всё и бросит её, но та спустилась, подсадила, дав Тау ухватиться за карниз.

Челнока уже не было видно за острыми осколками зданий. Лишь лучи маяков просачивались сквозь щели и дыры. На размокшей грязи показались множественные следы: роболюди пробегали здесь.

Тау очередной раз оступилась, но Тана подхватила её и волоком потащила за собой. И тут со стороны посадочной площадки раздались крики. Тау обмерла. А затем громко разрыдалась.

— Нет! Нет! Пожалуйста!

Они выбежали к площадке, где с десяток блестящих тел пытались проникнуть в челнок с разных сторон, а люди внутри, облачённые в космические костюмы, снова и снова отбрасывали их ионными пушками.

— Почему они их не убивают? — взревела Тана.

— У нас нет оружия для убийства, потому что не с кем воевать, — плача, ответила Тау.

Лицо робоженщины исказила гримаса душевных мук. Жалость, надежда и понимание слились в одну стойкую эмоцию.

— Скорее! Ты должна забраться внутрь. Я постараюсь проложить тебе путь.

Дрожащей рукой Тау потянулась к мягкой панели, на которой находилась кнопка подсветки. Костюм девушки вспыхнул, озарив мрак. Кажется, люди на челноке тоже заметили свет. Двое повернулись в её сторону, двое других, отталкивая нападавших, прикрывали правый борт челнока.

— Тау! — раздался голос, усиленный громкоговорителем. — Сюда!

И с болью, и с радостью, Тау побежала за Тана. Несколько бывших соратников робоженщины обернулись. Кажется, на руке одной из фигур блеснул золотой браслет.

— Стерва! Предательница! — взвыл мужчина, а затем к нему присоединился и женский голос.

Первого нападавшего Тана отбросила чётким ударом в грудь. Второму оторвала руку, и вместо крови на костюм Тау брызнула вязкая жижа, та самая, которую роболюди пили в баре.

Тана билась с такой яростью и решительностью, что несколько блестящих тел отступили в страхе.

— Ты бы так за наши интересы сражалась, — голос раздался совсем близко. Дама с браслетом.

— Я не сражаюсь за убийц и лжецов, — бросила в ответ Тана. — Беги, девочка! Они ждут тебя!

Земляки Тау сделали коридор, по обеим сторонам от которого работали ионные пушки, по центру оставались Тана и Тау. И первая своим телом прикрывала девчонку, несущуюся к челноку.

— Беги и скажи всем, чтобы никогда не возвращались на этот могильник! Никогда! Здесь нет людей, только их тени! А сами тени ни на что не способны. Они есть, лишь когда светит солнце!

Тау заскочила на платформу челнока, машина вздрогнула, набирая обороты, и потащилась ввысь, заливаемая плотными струями дождя. Через мокрый щиток Тау вглядывалась во тьму. Озлобленные, лишённые последней надежды, ненастоящие люди разорвали Тана. А она всё кричала и кричала, чтобы Тау никогда не возвращалась к былому, чтобы забыла о тщеславии и жадности, ибо однажды она станет одной из них.

Челнок закрыл створки, плотные скрепы прижались к корпусу. Дождь осыпал ударами водяного хлыста смотровое стекло, корпус дрожал, и небо разорвала белая брешь молнии. Но они поднимались, всё выше и выше, оставляя проклятый мир позади. Мир, которым правили алчность и ненависть, мир, в котором любви к человечеству места не осталось. Разрозненные и дикие, с первобытной моралью, блестящие люди из диковинных металлов пытались порабощать сами себя, но скоро поняли, что зашли в тупик. До них просто не доходило, что у человечества есть иной путь, нужно только его отыскать. Без солнца, без света, они были лишь тенью человечества, и даже построить себе челнок они не сумели. Не сумели они и цивилизацию восстановить, ибо на это нужны силы, время и самоотверженность. У них были все сокровища мира и идеальные тела, но и это не уберегло блестящих людей от одиночества и бессмысленности собственного существования.

Так в чём ценность этой жизни? Во власти? В деньгах? Или улыбке ребёнка, встретившего мирный рассвет?

Тау сидела перед иллюминатором и всё ещё глядела во тьму. Тана давно пропала, блестящие люди тоже, только плотный смог клубился под брюхом челнока. Но вот они преодолели линию облаков, поднялись ещё выше и увидели яркое, тёплое солнце. Его свет озарил кабину и мягко облизал щиток шлема. В это мгновение Тау поняла: Тана была права. И никакие сокровища мира и лучшие доклады не стоят человеческих жизней. Им стоит помнить об этом… всегда.

День 279

Признаюсь, я не люблю вести дневник. Было бы проще просто раствориться в работе и забыть о прошлом. Но таковым было моё судебное предписание. Они хотели знать, что теперь творится в моей голове. Суду всегда важно понимать, что его действия были верными в полной мере.

Раньше я тоже считал, что нет мудрее и гуманнее Земного суда, пока не случилось… впрочем, я не хочу об этом говорить.

Сегодня Тото передал кое-что интересное, и я позволил себе проверить данные самостоятельно. Олега не посвящал, ему плевать. Для напарника важнее, чтобы станция функционировала. Вот и всё.

День 290

Я долго не вёл записи, поскольку… я не знаю, как это описать, но… Ещё никогда я так долго не мог прийти в себя. Три дня пытался унять дрожь и слёзы, избегал встречи с Олегом, чтобы тот не начал задавать вопросы. Может, я обязан с ним поделиться, предупредить, но я не хочу. К тому же я точно не знаю, проблема во мне или в… океане.

Земля требует отчёта, я отправлю его вместе с годовым дневником. А пока… пока я хочу сам разобраться во всём. Главное, не сойти с ума.

День 295

Сегодня накатили воспоминания. Я гнал их от себя как можно дальше, но то, что я узнал от Тото и то, что проверил опытным путём, вернули меня на два земных года назад. Я снова дома и снова слушаю интроновости о ксиче — переселенцах из соседней системы. Эти странные существа сразу вызвали у меня недоверие, но политики земного Совета хорошо потрудились, чтобы защитить их от нападок землян. Любые проявления ксенофобии жутко карались, вплоть до заключения под стражу с приличным сроком. И в то же время проступки ксиче властями игнорировались, называя это «притиркой» к нашим порядкам. Понимающие люди знали, чем вызвана лояльность к новой расе. Планеты системы, где царили ксиче, перехватывали враждебные сигналы из ещё одной системы. По сути, они охраняли наши границы.

Однако… когда самое страшное происходит не с нами, мы просто игнорируем это. Но если беда пришла в твой дом…

День 300

Тото предоставил новые данные, и на Земле все в восторге. Говорят, к нам посылают учёного-наблюдателя. Оно и верно, мы с Олегом лишь «смотрители маяка». Пользы от нас в учебном плане немного. От Олега так и подавно включения в процесс ждать не приходится. Иногда мне кажется, что он меня боится. Но это напрасно. Он просто не знает, почему я стал убийцей. Если бы узнал, то, думаю, понял.

День 305

Наконец, пришло оповещение от гостевого корабля. Учёная прибудет через десять местных циклов. Рад ли я этому? Даже не знаю… в последнее время я не чувствовал себя одиноким. Эта планета… этот океан… дар. Да, это дар. Для такого, как я.

Интересно, она будет в ужасе, когда узнает, что я сделал?

День 309

Мы с Олегом затеяли уборку, на станции неприятно пахнет. Но если есть рыбные консервы и не выкидывать термобоксы в утилизатор и не так будет вонять. Да, Олег? Впрочем, мне наплевать, я всё чаще покидаю анализатор и ухожу на смотровую площадку под куполом. Там видно сиренево-синие воды океана. А двойные закаты — это нечто неописуемое, словно ты впервые открываешь глаза после долгого сна.

Олег не знает, что я начал выходить за пределы базы к нижним платформам без костюма. На Споме́ни можно дышать, просто до конца не изучены испарения океана. Но мне плевать… давно плевать.

День 310

Сегодня я весь день пролежал на койке, глядя в иллюминатор. Снова вспоминал Землю и те славные деньки, что проводил на ней, пока Земной Суд не отправил меня сюда на двадцать лет. Наказание было мягким, земляне учли все вводные. Узнав мою историю, ни один человек не поощрил бы моё заключение в обычной тюрьме. Вот и судья не мог поступить иначе. Иногда мне кажется, что будь её воля, она бы меня отпустила. Если они хотели мне тюрьмы и большего срока, им не следовало делать судьёй женщину… мать…

День 312

Олег пришёл проведать меня. Сказал, что Тото зафиксировал новые импульсы и нужно проверить оборудование.

Я-то знал, что это за импульсы, но Олегу говорить не стал. Не нужно его пугать. Да и вообще, он всего лишь местный мастер. Отсидит годик-другой и вернётся к жене в Брянск-один. Пришлось выйти, чтобы не вызывать подозрений.

Этой ночью я не спал.

День 326

Сегодня я получил письмо от Комиссии. Моё дело пересмотрели и срок пребывания на Спомени сократили. Знали бы они, что возвращаться я не намерен. Не теперь…

День 350

Прибыла учёный-наблюдатель. Она похожа на мышь. У неё огромные верхние резцы и новые векторные очки от «Рашан Технико». Мне тотчас вспомнился очень старый мультипликационный герой. Дочка любила смотреть мультики тех далёких годов. И хотя минуло уже лет сто с их создания, они нравились ей. Иногда она повторяла фразы персонажей поразительно похоже. Даже моську кривила, как герои. Дочка… Сколько тебе тогда было, кроха моя… Шесть лет…

День 353

Учёная по имени Руби постоянно крутится в анализаторской, а ещё меня раздражает, что она подолгу сидит после заката, ведь так я не могу видеться с ними.

Кажется, она что-то подозревает. Как минимум попросила сдать анализы для исследований. Я спросил зачем, она ответила: просто для галочки. Не верю ей.

Вчера она завела разговор о возвращении. А потом начала сокрушаться из-за решения суда.

«Знайте, Марк, на вашем месте я поступила бы точно так же! — гнусаво повторяла она. — Эти ксиче – мерзкие твари. Терпеть их не могу. Если бы вы знали, что сейчас твориться из-за них на Земле…»

Наверно, я должен был бы поблагодарить её за поддержку, но от слов учёной легче не стало. Ничего уже не исправить. Вот если бы я мог вернуться на несколько лет назад, то не дал бы дочери выйти во двор раньше меня. Не отпустил бы из подъезда, пока искал брелок от ветрокара.

День 354

Руби бестактно спросила, как именно это произошло. Даже Олег поперхнулся на обеде. А я уже был готов выколоть ей глаз магнитным крючком для пакетированных крабов.

Олег знает лишь то, что я теперь один. Знает, что произошла трагедия. Но он, будучи человеком тактичным, так и не решил узнать больше. За это я ему благодарен.

Ей же я ответил, что не могу рассказать всего, ибо тогда снова погружусь в депрессию, из которой, впрочем, и не вылезал, но ей об этом знать не нужно.

День 355

Руби застала меня без костюма за пределами базы. Так и знал, что эта квочка будет бродить по смотровой ночью.

Однако, знаете, она ничего не сказала, лишь понимающе кивнула. Поначалу я переживал, что получу письмо с Земли. Но приёмник молчал.

А на обеде она произнесла лишь одну фразу: «Понимаю». Всё.

Неужели она понимает отца, который потерял свою дочь при столь ужасных обстоятельствах.

«Господин Э-9-3_Рал (далее именуемый как Рал), уроженец планеты Ту-6-Б-О, представитель расы ксиче выпил уроженку Земли, Алину Марковну Павину в два часа дня по Московскому времени на планете Земля, Евразийском континенте, Российской Федерации, Московской области в городе Москва. Причина преступления по щелчкам самого Рала — нестерпимая жажда. Господину Ралу были известны правила проживания с человеческими существами, невзирая на это, он поймал пробегающего мимо шестилетнего ребёнка и лишил тело девочки влаги».

Когда я вспоминаю судебный процесс, то мне кажется, что сердце вот-вот разорвётся на части. Я не видел раскаяния на безлицей морде с тонким ртом-трубочкой, с помощью которого эта мерзкая тварь убила моего ребёнка. Для ксиче и его вождей/глав/предводителей, плевать, кем бы они ни были, это лишь случайный и неприятный инцидент. Его защитник утверждал, что так господин Рал спасал свою жизнь, что не запрещено Земным законом, ведь поблизости власти не установили ни одного источника живительной жидкости для ксиче. Эти тощие бледные ублюдки настаивали на том, что в смерти Алины виновато правительство Земли. Они припёрлись на чужую территорию и пытались диктовать здесь свои законы, знали, что Планетарный Совет им ничего не предъявит! Ненавижу их… ненавижу их всех.

День 358

Руби говорит, что на Земле до сих пор бушуют протесты. К чему всё это приведёт — неизвестно. В инфоблоке были даже сообщения, что парочку ксиче разорвали на части после похожих случаев, не стали доводить дело до суда. Вот как это происходит, когда бездействует правительство планеты.

«Эти твари попросили выдать обидчиков, представляешь! Надеюсь, Сила Земли прибьёт ещё парочку этих тощезадых кретинов».

Тогда я спросил, что такое «Сила Земли», и Руби ответила размыто, что-то вроде пролюдской организации, негласные защитники человечества от инопланетян.

Я вспомнил про жену, та работала в Фонде помощи детям погибших космонавтов-исследователей. Она умерла от инфаркта в тот же день, когда увидела иссушенное тельце нашей дочки.

День 360

Руби собирается домой и хочет забрать меня с собой. Говорит, я могу стать лицом Силы Земли. Значит, она кривила душой, когда утверждала, что плохо знает организацию. Что-то подсказывает мне, она из тех, кто тоже ходит на митинги и кидает камни в иноземных дипломатов.

Я сказал, что подумаю, но для себя уже давно решил, как поступлю. После того выстрела в зале суда все мои мысли занимала скорая кончина. Сначала я думал, меня отправят в тюрьму, но потом судья-женщина сжалилась и предписала работать здесь, в этом необычном мире. Который, впрочем, спас меня. Спасибо ей. Попрошу Руби поблагодарить её от всего сердца.

Старейший прадедовский пистолет наверно уже утилизировали, как и тушу мерзопакостного Рала. У меня был страх, что так я уничтожил частичку дочери. Такая дикая и нереальная мысль. И всё же только здесь я понял, что частица дочери и жены всегда жили во мне, в моих мыслях и чувствах. Воспоминания и по сей день импульсами бегут по моим нейронам. Возможно, я ошибаюсь, я не биолог. Поэтому прошу извинить мне неосведомлённость.

Это моя последняя запись. Когда прочитаете это… а вы прочитаете, знайте, что я вместе с ними.

***

Закрыв личную панель в учётке анализатора, Марк встал с места, последний раз окинул уютный кабинет с крохотным кактусом на крышке функциональной машины. Усмехнулся, тронув шторки, привезённые Руби, и вышел в коридор.

Станцию обволакивал баюкающий гул главной системы жизнеобеспечения. За иллюминаторами занималась двойная заря. Олег наверняка трудился в механическом, а Руби сидела над отчётом, который ей скоро придётся передать выше.

Никто не видел, как он вышел за пределы купола, погладил корпус Тото и опустился к самой воде. Нет, океан состоял не из воды, то, что плескалось в пределах далёких берегов, лишь отчасти соответствовало привычному земному слову.

Марк снял рабочий комбинезон и ботинки, сел на металлический мостик и свесил ноги. Ступни тотчас погрузились в тепло, а на поверхности вспыхнули два крохотных голубых глазика.

— Мама! Папа пришёл! — раздался в голове Марка детский голосок.

Мужчина усмехнулся сквозь слёзы, улыбка на лице задрожала. Всё тело ломило от горя и боли. Это лишь его воспоминание там, в толще необычной жидкости.

Лицо жены возникло чуть дальше от платформы, словно его владелица, как Лиля когда-то, бежала с кухни встречать мужа после службы.

— Ох, Марк, ты пришёл так скоро! Я не успела даже причесаться.

Жена всегда так говорила.

— Ты у меня и без этого красавица, — ответил он, как делал это сотню раз.

И тут Марк не сдержался и зарыдал, закрыв лицо руками. Его ноги тотчас коснулась крохотная ладошка.

— Пап, ты чего. Не плачь, пожалуйста. Мы же здесь, с тобой. Не плачь.

Марк протянул руку и ухватил эту ладошку, точнее, ему казалось, что ухватил, ведь он знал: всё, что происходит в воде — есть лишь проекция его собственного сознания. Частичка дочери и жены из его памяти попали в инопланетную жидкость посредством импульсов, как только он впервые опустил в неё руку.

— Пап, мы как эти, из той книги дедовской.

— Солярис, крошка, она Солярис называлась. Её Лем написал. Твой прадед очень любил эту книгу.

— Да, мы как из Соляриса, пап. Не ходим, но хотя бы плаваем.

— Ты слишком умна, моя дорогая.

— Это всё из-за тебя, пап, ты и сам знаешь.

Он знал. Алина не могла помнить о Леме, это было известно только ему, потому что книга, подранная и почти распавшаяся, хранилась в герметичном боксе в кабинете на Земле под светоотражающим куполом. Прежде он заглядывал внутрь и читал её, перелистывая хрупкие страницы мягким манипулятором.

— Хорошо вам здесь, дочка?

— У меня тут замок, гляди. — И на поверхности появилось изображение большого картонного замка, где из окошек выглядывали все Алинины игрушки. — Это вот робозаяц, он сегодня на последнем этаже сидит, это кукла Коко, она в ссоре с мистером Морковкой, но наплевать, у неё есть новая расчёска…

Алина продолжала, а Марк во все глаза смотрел на милое личико и яркие глаза. Такие же, какими они были в тот последний день, когда он видел её живой.
Жена стояла рядом и улыбалась, как делала и раньше.

Марк медленно встал, снял с себя остатки одежды.

— Дорогой, ну ты чего творишь? — округлились глаза жены. — Алинка, не смотри! Папка решил поиграть в нудистов. Дорогой, — и в этот раз голос жены в его голове прозвучал иначе. — Уверен ли ты?

— Да.

Марк погрузился в воду с головой. Жена и дочь обняли его, и он ощутил настоящие тёплые прикосновения родных людей, слился с ними и стал частью океана, большого и странного. Так, один инопланетянин отнял его жизнь, а второй — вернул.

Позже Марк видел, как его тело выловили. Уплыть далеко от платформы оно не успело. Теперь это был лишь кусок мяса, не более. Его разум, импульсы и энергия остались здесь, на Спомени.

Руби, кажется, не удивилась, а вот Олег был в ужасе. Через экран костюма Руби взглянула на гладкую поверхность океана, но так и не заметила яркую вспышку в глубине. Лишь Тото очередной раз зафиксировал изменения. Но Марк об этом больше не думал.

Однажды он решил поговорить с богом западного ветра, но не смог, ведь брат не отозвался на его призыв.

— Его больше нет с нами, — сообщил слабый огонёк старшей сестры, нависший над головой Сильвы. — Люди научились управлять погодой, оттого северный, южный, восточный и западный ветры более не подчиняются нашим братьям, а раз необходимости в них нет…

— Неужели они сделались звёздами в бескрайнем просторе космоса?

— Так и есть. Все мы слабеем, брат. Люди больше не верят в богов, теперь на первом месте наука, логика, торжество разума. Духовное мало что значит для новых созданий земли.

— Но я знаю как минимум одну душу, которая должна помнить обо мне.

— И где она сейчас?

И тут до лесного бога дошло, что несколько столетий любимая им душа прожила сама, без его вмешательства. Он не знал, что с ней, и в какое тело занесло тёплую энергию очередное перерождение.

Сильва тотчас отправился во владения старшего брата, но обнаружил, что грань между мирами практически стёрлась. Не ощущалось присутствие ни речного бога, ни бога дождя, ни богини плодородия, ни бога огня — все они, один за другим, покинули планету.

Дымка бога смерти и перерождения совсем поблёкла, говорил он слабо, едва ли складывая буквы в слова, а слова в предложения.

— Неужели ты не успокоился, брат, — спросил он, плавно переместившись от одного яркого огонька души к водовороту судьбы.

— Я хотел извиниться перед тобой и снова попросить отыскать Аниму.

— Какое имеет значение, найдёшь ты её или нет? Скоро мы все канем в пустоту. Люди научились контролировать смерть, они живут очень долго. Многие из них отправились в космос покорять новые миры. Они больше не верят в нас, оттого наше пребывание здесь не требуется.

— Пока Анима помнит обо мне, пока её душа чувствует связь между нами, я буду рядом. Хочу ещё раз увидеть её глаза или почувствовать тепло тела, и не важно, животное это будет, растение, насекомое или человек.

— Хорошо, брат. Это будет прощальный подарок от меня, ведь я чувствую, что скоро уйду вслед за братьями и сёстрами. Богиня жизни тоже существует последние мгновения, ведь люди теперь знают, как создавать себе подобных без акта любви.

Лесному богу было больно слышать откровения старшего брата, но он ждал, когда тот сообщит ему текущее пристанище Анимы.

— Душа в большом городе, живёт в обычной коробке, кои у людей называются апартаментами или, проще говоря, квартирами. Она относится к людям творческим, тем немногим, что всё ещё творят своими руками, без помощи роботов и искусственного интеллекта.

Сильва поблагодарил брата, попрощался с ним, выразил признательность за доброту, и как только он сделал шаг за пределы божественного царства, связывающая их с землёй нить оборвалась. Границы мира окончательно размылись и исчезли. Где-то там, далеко, энергия Отца слилась с энергией детей, и они унеслись прочь, оставляя лесного бога в молчании и одиночестве.

Сильва всё ещё черпал силы из почвы и остатков деревьев — так забавно и странно, что под конец существования его поддерживали собственные творения. Он принял образ современного человека, это было не сложно, ведь он проделывал подобное раньше.

Оказавшись на ярких, невзирая на ночь, улочках большого города, Сильва с интересом рассматривал детали быта совсем чужих людей. Злость на тех солдат до сих пор жила в его сердце, но любопытство пересилило и её. Раскованные женщины, напомаженные мужчины, пыльные проспекты, увешенные электронными рекламными щитами, блестящие здания, упирающиеся пиками в небо, и бесконечные дорожные развязки, пестрящие самыми разными видами транспорта.

Среди шума, блеска, ярких огней и душных людных переулков, Сильва разглядел на одной из улиц пёструю голографическую афишу с названием художественной выставки: «Как лесной бог полюбил бессмертную душу». Ниже значилось, что картины известной художницы отбросят зрителя к потерянным истокам, наполнят сердца приятными, но давно забытыми мистикой и романтизмом, они позволят увидеть трогательную историю любви, родившуюся в воображении автора.

Деревянный браслет соскользнул с кисти и рухнул подле проектора.

— Неужели это она? Неужели действительно помнит меня?

— Эй, красавчик! — рядом возникла раскрашенная косметикой пьяная девчонка. Она невинно поджимала губки и глупо хихикала. — Понравилась рекламка? А я знаю, где эта выставка, хочешь, провожу?

Сзади подбежала пара взволнованных парней. Они раскланялись в извинениях и оттащили подругу от незнакомца.

— Но я хочу попасть на эту выставку, — остановил их лесной бог.

Девчонка оживилась, вырвалась из рук друзей и, подойдя ближе, ещё более нахально хлопнула Сильву по плечу.

— Тогда вперёд! Она ещё открыта.

По дороге девчонка распиналась, рассказывая, какое сильное впечатление на неё произвели картины, сокрушалась, что ей не довелось испытать подобной любви. Её друзья тихо шли позади, бросая лишь короткие внимательные взгляды на странного мужчину, совсем не похожего на местных. Было ли дело в его жестах, походке или манере речи, они не знали, но что-то определённо вызывало тревогу.

— В этом году деревья в парке выглядят такими вялыми, — вдруг завела новый разговор девчонка, — словно им чего-то не хватает. Ну, оно и понятно. Хотя в городе столько новых электрокаров появилось, да и воздушный транспорт тоже на электричестве запустили. Всё равно. Чего-то им не хватает.

— Может, человеческой любви и места на этой земле, — задумчиво ответил Сильва.

— Может! — новая знакомая громко щёлкнула себя по лбу. — И как я раньше об этом не думала! А вот она думала. Она всегда мне об этом говорила.

— Кто она?

— Она?

— Ну, та, что тебе об этом всегда говорила.

— А «она» — это владелица выставки, собственно, автор картин.

— Ты её знаешь? Какая эта женщина?

— Очень творческая, отстранённая, немного не в себе, но невероятно красивая, прям как вы.

Девчонка снова захихикала и обернулась к парням, чтобы те её поддержали.

Когда они остановились у очередной красочной витрины, на улице пошёл дождь, но не младший брат лесного бога был тому причиной, а запланированная на вечер программа сгона и разгона туч.

Двери в выставочный зал сами собой отворились, впуская очередных посетителей. В полупустом зале стены увешивали картины ручной работы. Их автор красками проходился по холсту, соединяя цвета и сюжеты. Но лесного бога поразило не мастерство художницы и не оттенки, которые она использовала, а образы.

Указатель сообщил, с какой стороны необходимо начинать ознакомление, и Сильва медленно, в сопровождении троих подростков, направился к первой картине. На ней, плачущая девушка с корзиной белья встречает высокого мужчину в странном одеянии. Он склоняется над ней и смотрит с укором.

На второй картине тот же мужчина протягивает теперь уже улыбающейся возлюбленной деревянный браслет. Следом художница нарисовала очень красивую бабочку, сидящую на жёлтом лепестке крохотного цветка.

Выставка уходила всё глубже в помещение, и вот перед зрителем возник образ дворняги, облизывающей руку того же мужчины, но уже одетого иначе. Потом бескрайняя степь и двое улыбающихся людей в доспехах, мчащихся к военному лагерю.

Самой большой картиной стало гигантское дерево, каштан. Тот же мужчина лежал на одной из толстых веток, прикрывая глаза от просочившегося через листву солнечного света.

Ближе к концу полотна демонстрировали одиноких людей и животных, блуждающих по улицам, парками или плывущих по морям в поисках. Самая же последняя картина изображала красивое мужское лицо, в котором лесной бог узнал себя.

— А почему вы не сказали, что являетесь моделью этой художницы? — восхищённо пропищала девчонка. — Вы же с ним одно лицо. Глядите, парни! Ведь правда?

Лесной бог молчал, он надеялся что слёзы, вновь возникшие на его щеках, будут последними в этой земной жизни. Она всё помнила. Анима никогда не забывала о нём. Но где она сейчас?

Подходя к крайней стойке, где администраторы предлагали приобрести оцифрованные картины, лесной бог увидел её. Стройная, утончённая, с огромными зелёными глазами и длинными бордовыми волосами. Чёрное платье до колен аккуратно обтягивало хрупкую фигуру.

— Так вот как ты выглядишь на этот раз, моя Анима.

Девушка обернулась на слова, и снисходительная улыбка владелицы выставки тотчас сползла с алых губ. Она долго смотрела в лицо незнакомца, затем подошла ближе и едва коснулась кончиками пальцев его щеки, а потом и волос.

Присутствующие прятали улыбки, кто-то и впрямь начал замечать несомненное сходство, кто-то даже попытался сфотографировать очарованных друг другом мужчину и женщину.

— Ты нашёл меня, — тихо произнесла она. — Создание из моих снов.

— Так вы знакомы?! Я так и думала, так и… — затараторила девчонка, пока двое друзей не вывели её за пределы выставки.

— Идём! — новая Анима схватила лесного бога за руку и потянула за собой на дождливую улиц.

Они бежали по мокрым дорожкам не останавливаясь, зачарованные долгожданным воссоединением. Женщина с трудом сжимала широкую ладонь крохотными пальчиками, но отпускать её не собиралась. Они не отводили глаз друг от друга и под сенью парковых деревьев Анима и Сильва впервые поцеловались.

Лесной бог снял с запястья деревянный браслет и мягко надел его на ручку возлюбленной.

— Как тебя сейчас зовут? — спросил он, обнимая насквозь промокшую девушку.

— Мэя.

— Какое красивое имя.

— А я не знаю твоего, мужчина из снов.

— Когда-то ты называла меня Сильвой.

С того дня Анима Мэя и Сильва стали неразлучны. Они прожили вместе долгие сто лет, и на новую морщинку на лице Мэи, Сильва добавлял одну себе, так они смогли состариться вместе. Сильва рассказал кто он на самом деле, подтвердив правдивость слов тем, что оживил давно увядшие цветы в квартире возлюбленной.

Когда волосы Мэи окончательно поседели, а на лице больше не осталось свободного места для новых морщин, она готовилась в последний путь, попросив лесного бога забрать её в космос вместе с собой.

Так и случилось. С последним воспоминанием и с последним вздохом Мэи, держащий её за руку Сильва растаял. Их энергии сплелись воедино и отправились далеко-далеко, в холодную пустоту космоса, чтобы продолжить свою жизнь среди звёзд.

Конец!

Вступив на землю кочевников, образованную в результате завоеваний, Сильва попал в центральный город интересного народа. И хотя быт людей мало интересовал его, он отмечал, как сильно расслоилось общество. Прежде, чем дойти до дворцов императорской семьи, лесной бог встретил невообразимую бедность людей самого низшего сословия. Браслет и южный ветер подсказывали ему, что нужно идти дальше. И вот, оказавшись на территории императорских владений, Сильва остановился.

Прежняя рубаха и штаны соединились, превращаясь в зелёное мужское платье с вышивкой под стать местной моде. Волосы на голове собрались в плотный пучок, руки утопли в широких рукавах, а ноги скрылись под мягкими сапогами.

Лесной бог прошёл по широкому мосту, выложенному каменной плиткой, до высоких ворот с загнутой крышей и золотой черепицей. Невидимый для охраны, он без препятствий перешагнул через границу, за которой открывалась территория богатых теремов и огромных величественных площадей.

Местные чиновники в одинаковой одежде ровными рядами спускались по серым ступеням, здесь же прохаживались знатные дамы, тянущие за собой вереницу прислуг. Таких насупленных и разукрашенных лиц лесной бог ещё не встречал.

Он простоял на одном месте два дня и две ночи, прежде чем деревянные бусы заявили о своём владельце.

Это было тёплое весеннее утро. Через площадь, на которой стоял Сильва, бежал разодетый в такие же громоздкие одежды мальчуган. Испачканное в грязи лицо выражало неподдельную радость и довольство собой. Следом бежали две служанки, и по их мольбам Сильва понял, что мальчишка относится к знатному роду.

Он пронёсся мимо, скинув попутным ветерком браслет. В эту же секунду Сильва обнаружил себя, вызвав у служанок крик испуга. Увидев незнакомца, глаза мальчика загорелись. Он улыбнулся ещё шире, подошёл ближе и протянул руки в приветствии:

— Я Нин Ди, а ты кто?

Лесной бог смотрел на него прямо, не мигая, желая получше изучить лицо мальчишки.

— Сильва.

— Странное имя, таких у нас не бывает. Откуда ты?

— Отовсюду.

— И что ты видел?

— Видел, как люди поднимаются из грязи, чтобы построить стены великих империй.

Мальчишка рассмеялся.

— Ты интересный. Пойдём со мной.

— Так вот кем ты стала, — тихо произнёс лесной бог, но Нин Ди его услышал:

— Я мальчик, а не девочка. Оставь такие шутки.

— Господин, Ки Нин Ди, господин! — звали испуганные служанки. — Отец и мать будут искать вас! Вернитесь!

Но мальчишка уже и сам повернул домой, увлекая за собой нового знакомого.

— Это Сильва и он идёт со мной. Хочу познакомить с отцом и матерью.

Едва ли доставая головой до пояса Сильвы, мальчишка держался весьма гордо. И пусть иногда в его глазах проскальзывала хитрая искорка, со стороны они казались невероятно печальными. В этом лесной бог усматривал неподдельное сходство с Анимой, однако характеры людей разных полов, эпох и классов явно отличались.

За чередой каменных мостов, нависающих над императорскими прудами, и узких улочек, проходящих мимо ярких теремов, предназначенных для прислуги и чиновников дворца, появились каменные ступени, уводящие гостей к красивому трёхэтажному строению. Красные балки подпирали изогнутую зелёную крышу, каменные изваяния божеств перемежёвывались с подставками для благовоний. Строение уходило в скалу, густо занесённую зелёными деревьями.

Мальчишка вырвался вперёд и с натугой отворил тяжёлые двери дома. Лесной бог видел, как переглядываются служанки, гадая, как сильно им влетит за то, что впустили в дом хозяев незнакомца.

— Это мой дом, — вскинув подбородок, заявил Нин Ди. — Мой отец — брат десятой жены императора.

— Наверно, ты был очень хорошим псом, — задумчиво протянул лесной бог, оглядывая роскошное убранство дома.

— Что ты говоришь? Каким псом?

— Обычным псом — с коричневой шерстью и длинным пушистым хвостом.

— Ты и правда очень странный, Сильва. Но подожди, пока вернутся мои родители.

Мальчик увлёкся принесённой служанками едой, а Сильва отправился изучать новое место, отмечая, что эта жизнь Анимы ещё лучше прежней. Стены дома, украшенные рисунками птиц, драконов и прочих животных, придавали месту динамики и почти сказочного торжества. Но было и ещё кое-что. Сильва заметил много оружия и доспехов на подставках. Местная прислуга глядела с опаской на постороннего, но никто из них не смел задавать вопросов молодому господину.

— Твой отец полководец? — спросил лесной бог после короткого осмотра дома.

— Нет, начальник императорской стражи, а что?

— Он любит войну.

— Я тоже люблю. Хочу быть воином, защитником родной земли. И я им буду. Отец уже нашёл хорошего учителя, и он завтра приедет сюда.

— А как же мир и процветание?

— Их не бывает без войны. Сначала нужно всех объединить, а потом уже и пожить можно.

Мальчик с огромным удовольствием уплетал рис, скатанный в ровные шарики.

— Садись и ты поешь.

— Мне не нужно.

— Как это? Всем нужно есть!

— А мне нет. Ешь. Не торопись.

Лесной бог сел у стены подогнув под себя ноги. Мальчишка глядел на него и улыбался заевшимся ртом. Теперь они снова вместе, думал Сильва, снова едины с Анимой. И он не оставит Нин Ди, пока не придёт время.

— Господин, господин, — позвала лесного бога одна из служанок, молодая девушка с убранными назад волосами, — но как же вы объяснитесь перед родителями Нин Ди. Господин Ки очень суровый мужчина, он не пустит незнакомца в дом.

Сильва задумался, мягко улыбнулся, восхитив служанку идеально белыми, будто не настоящими зубами и произнёс:

— Теперь я должен всегда находиться рядом с Нин Ди, поэтому с его отцом и матерью решу вопрос мирно.

Понятнее девушке не стало, но она низко поклонилась и отошла в сторону, где ей и полагалось стоять.

К вечеру в доме появились супруги. С лицом в белилах и ярко красными губами, мать Нин Ди короткими шашками следовала за невысоким плотным мужчиной в армейском обмундировании.

Мальчишка выскочил навстречу семье с радостным воинственных криком, за что был вознаграждён тёплыми объятиями от матери и дружеским хлопком по спине от отца.

— Я привёл в дом друга! — тут же заявил малыш, заставив отца и его личную охрану напрячься.

— Кто вы такой? — поинтересовался отец семейства, в соответствующей занимаемой им должности манере.

— Моё имя Сильва, — ни капли не смущаясь, ответил лесной бог.

— Меня не интересует ваше имя! Как вы тут оказались и зачем задурили голову сыну?

— Папа! Сильва мой др…

— Молчать! Увести ребёнка, — скомандовал мужчина.

Мать со служанками быстро покинули гостевой зал и теперь в нём, помимо Сильвы, остались только охранники и сам начальник императорской стражи.

— Отвечайте немедленно, не то велю отправить вас в ведомство наказаний.

— Вы хотите услышать правду или то, что успокоит встревоженного отца?

Мужчина переглянулся с охранниками.

— Взять этого умника!

Но стоило конвоирам приблизиться к лесному богу, как его образ пропал, сделавшись невидимым для людей. Сильва обошёл отца и возник у него за спиной, вызвав волну ужаса и негодования присутствующих.

— Что за фокусы?!

— Пусть ваши люди выйдут за пределы комнаты, — повелительным тоном потребовал Сильва. Лицо его тотчас сделалось суровым, да таким, что охрана без слов начальника медленно попятилась к выходу.

В ту же секунду яркий свет зажегся над плечом лесного бога — пришла старшая сестра.

— Как смеешь ты впутывать людей в свои проблемы! — возмутилась она.

— Твои создания необузданно жестоки и глупы. Они вырубают мои леса, чтобы строить себе дома и корабли для войны. Советую помолчать.

Сестра вознеслась к потолку, и её свет стал ещё ярче.

— Прости за это, брат, нам ни к чему вражда, но не трогай этого человека и его семью.

— Его семья теперь моя, пока в ней живёт Анима.

— Анима? — влез в разговор и без того до смерти напуганный начальник стражи. — Какая Анима? Здесь таких нет.

— Твой сын есть перерождение близкой мне души. Я буду оберегать его до самой смерти.

— Кто ты?

— Какая разница. С твоей семьёй не приключится зла, пока я здесь.

Богиня жизни тут же растворилась, а отец Нин Ди упал на колени.

— Воля твоя, владыка, с этих пор для меня закон.

— Да будет так. Зовите меня Сильвой.

С тех пор лесной бог жил в семье Ки. К нему относились с почтением и благоговейным страхом. Служанки, да, собственно, и сам начальник императорской стражи, старались реже попадаться ему на глаза, а вот Нин Ди не отходил от странника ни на шаг.

Мальчишка рос, превращаясь в сильного и умного мужчину. Женщины дворца смотрели на него с неподдельным восхищением, мужчины — с завистью. Как и мечтал, Нин Ди вступил в ряды военных. Каждый день он оттачивал удары с опытным мастером, улучшая боевое мастерство. И была у него лишь одна слабость — лесной бог.

Нин Ди мог часами вести беседы с лучшим другом, лицо и тело которого ни на день не постарело с их первой встречи. А в народе уже поговаривали, что в доме Ки поселился демон.

Лесной бог сопровождал Нин Ди во всех поездках и встречах с высокопоставленными чинами. Так однажды он прибыл в императорский дворец и познакомился с первой женой его величества императора. Восхищённая необычными речами, государыня попросила, чтобы Нин Ди чаще приводил во двор мудреца.

К тридцать пятому году жизни Нин Ди тяжело заболел его отец. Должность начальника стражи перешла к младшему сыну императора, поэтому о семье Ки на какое-то время забыли. В этом же году начались крестьянские восстания, на подавление которых отправили императорскую армию. И в этом не простом походе лесной бог решил сопровождать Нин Ди, который стал ему всё равно что родным сыном.

— Когда ты со мной, Сильва, — ничего не боюсь! Вот уже тридцать лет мы знаем друг друга, а ты всё так же молод, красив, загадочен и уверен в себе. Теперь уже я начинаю завидовать, как когда-то завидовали мне. Отчего ты не женишься на даме из дворца?

— Мне чужда жажда продолжения рода. В этом городе и в этой стране я живу лишь для тебя.

— Как так? Неужели ты в меня влюблён?

— Не конкретно в тебя, ты лишь человек. Я люблю твою душу, Нин Ди.

Красивый черноволосый мужчина заразительно рассмеялся. Он вместе с богом леса, верхом, мчался к военному лагерю на равнине. В прохладе осеннего утра, блестя серебром чешуйчатых доспехов, Нин Ди ожидал нового наступления и перед тем хотел, как и прежде, поболтать с дорогим другом.

— Сильва, скажи мне честно, если я женюсь, а потом умру, моих детей ты тоже будешь оберегать от стрел и меча?

— Нет. Я проследую за твоей душой в другую часть света.

— А я вспомню тебя?

— Этого я знать не могу.

— А заберёшь этот браслет? — Нин Ди покрутил перед собой рукой, на которой щёлкали от быстрого лошадиного скача деревяшки.

— Заберу.

— Так что же ты оставишь мне, чтобы я нашёл тебя в другом мире?

— Ты меня там не найдёшь, Нин Ди.

— Ах да, ты же говорил мне. Ты — бог леса и умереть не можешь. Но я в это не верю! Ты просто удачливый малый с хорошей кожей и отменным чувством юмора.

Лесной бог испытывал покой и удовлетворение, видя открытую и яркую улыбку мужчины. Однако заглядывая в его грустные глаза, он снова и снова вспоминал Аниму, добрую и наивную девчонку из поселения.

— Как только завершится этот бой, вернись в город и найди себе любимую женщину. Ты даже и представить не можешь, какое это наслаждение — любить, — сказал лесной бог.

— А тебе-то что об этом известно? — усмехнулся Нин Ди.

— Когда-то я полюбил, и это прекрасное чувство дало смысл моему существованию.

В ожесточённые сражения по просьбе богини жизни и бога смерти Сильва не вступал. Он колесил вокруг, делая себя невидимым для любого воина, и только Нин Ди знал, что дорогой друг рядом и поможет. Оттого он сражался яростней и свободней, пугая собственной неуязвимостью врагов.

Для лесного бога не было правых и виноватых — все люди на одно лицо. И только беспокойство за носителя души заставляло его следить за копьями, мечами и стрелами солдат. В среде войск Нин Ди окрестили бессмертным, а Сильву — его защитником и хранителем. Были и те, кто распознал в высоком нестареющем человеке настоящего бога, но таких здесь называли чудаками и мало воспринимали всерьёз. Иногда попадались военачальники, что на коленях умоляли защищать и их солдат тоже, но к подобным просьбам Сильва всегда относился с равнодушием.

Ночью лагерь загорелся от вражеских стрел. Нин Ди, на ходу натягивая доспехи, давал указания командирам подконтрольных войск. Лесной бог следовал за ним по пятам, наблюдая за создавшейся суматохой. Ржали кони, кричали солдаты, под огненной стеной ломались деревянные опоры.

— Можешь ли ты потушить пожар? — обратился Нин Ди к Сильве, когда военачальники разбежались по лагерю.

— Нет. Я не должен вмешиваться в ваши дела. Я здесь только ради тебя.

— Но если лагерь сгорит, я тоже пострадаю!

— Я не позволю. Но тушить созданные человеком пожары и разрешать мизерные людские конфликты я не намерен.

Тогда Нин Ди от злости и недовольства понёсся к продовольствию, которое вот-вот должно было превратиться в пепел.

— А что ты скажешь на это? — и мужчина забежал прямиком в огонь.

Лесной бог ужаснулся поступку Нин Ди, снова вспомнилась речка и белая сорочка на камне. Воззвал он к младшему брату и крупные капли холодного дождя окропили чёрную землю. Ливень усиливался и под его напором потухли стрелы, палатки и опоры, а хитрец Нин Ди сидел под вымоченной в воде тряпицей и смеялся, когда к нему подошёл Сильва.

— Как низко ты поступил, — заметил лесной бог. — Заставил просить брата за тебя. Подобное поведение ещё аукнется. Не боишься ли ты, что, не вынеся обиды, я уйду?

— Боюсь. Но проиграть и понести человеческие потери боюсь ещё сильнее.

— Но ты же не верил, что я бог. Как же решился?

— На сумасшедшего ты не похож, но слишком самоуверен в высказываниях, только поэтому я решился. Доверился судьбе, а она, как говорят, благоволит смельчакам.

— Будь осторожен, Нин Ди, я не ручной зверёк и в следующий раз позволю столь дерзкому телу умереть. В моих руках тысячелетия, найдётся и лучшее пристанище для любимой души.

Слова лесного бога прозвучали, как угроза, и Нин Ди сразу же пожалел о содеянном. Все последующие сражения он старался не злить Сильву, а наоборот, уважить, не зная наперёд, что лесной бог давно простил зарвавшегося воина.

Так прошло ещё несколько лет. Не без помощи Сильвы, Нин Ди достиг немалых высот в военном ремесле. Солдаты почитали и уважали его, военачальники равнялись, однако каждый из них не забывал и о роли странного друга Сильвы, что стоит за плечами их главнокомандующего.

Когда пришло время возвращаться в родной город, до Нин Ди дошли слухи, что престарелый император недоволен славой главнокомандующего среди населения и готовит скверный план по снятию его с должности.

В расстроенных чувствах мужчина достиг дверей дома Ки. Его встретила убитая горем мать — отец всего пару дней назад отошёл в мир иной, не дождавшись возвращения сына.

Печальные события горой навалились на Нин Ди. Он топил горе в вине, не подпуская к себе никого, кроме лесного бога. Придомовая территория пришла в запустение, слуги позволяли себе вольности без зоркого взора хозяина, а евнухи императора оббивали пороги со срочным вызовом.

— Как быть мне, Сильва? Отца я больше не увижу, о моих успехах он не узнает. Император хочет понизить меня, опасаясь за собственную власть. Где справедливость?

— Это ваша человеческая жизнь, Нин Ди. Боги лишь создали декорации, а вы поставили пьесу. Прими стойко все удары судьбы, ведь итог всё равно один.

— Ты так говоришь, потому что бессмертен.

— Ничто не вечно в этом мире. Даже мы когда-то исчезнем.

— Как же это возможно?

— Как только последнее воспоминание о божестве померкнет, как только созданные мной творения перестанут существовать — я тоже растворюсь в пустоте. Моя энергия полетит высоко в космос и создаст одну из тех сияющих звёзд на небосводе.

Нин Ди горько усмехнулся, опустошил очередную глиняную чашку с вином и сполз по деревянной переборке кровати прямиком на мягкий ковёр.

— Я буду помнить о тебе, Сильва, чтобы ты жил вечно.

Перед воротами дворца императора выстроилась шеренга стражников.

— Войти внутрь может только главнокомандующий Ки Нин Ди, — заявил императорский евнух противным тонким голосом.

— Как скажете, — произнёс лесной бог и исчез прямо на глазах у десятка людей.

Разом охнула стража, а евнух отшатнулся в сторону в страхе.

— Точно демон, — прошептал он.

А Сильва всё так же стоял за спиной Нин Ди, положив руку ему на плечо.

— Будь спокоен, мой друг.

Вопреки ожиданиям за воротами в церемониальном зале не было сановников, только воины стояли ровными рядами. Император возглавлял их сидя на высоком пьедестале в самом конце.

Уверенно шагая по красной дорожке, Нин Ди вышел в центр зала. Воины обернулись к нему и поклонились в уважении.

— Кто позволил кланяться ему?! — завизжал император.

Седина покрывала его волосы, бороду и редкие усы. Крохотные глазки из-под пышных бровей смотрели с ожесточением.

— Ты возомнил себя правителем, Ки Нин Ди, поставил славу выше императорского титула. За это ты будешь наказан.

Нин Ди встал на колени, вытянув руки в знак поклонения.

— Государь, всё это глупые слухи. Наша армия принесла победу, подавив восстание, воины любят вас и чтят…

— Но тебя они любят больше, командующий. Приказываю принять смерть от клинка!

— Прошу, государь, одумайтесь, — взмолился Нин Ди, — кто ещё сможет так же умело управлять воинами, кто принесёт вам новые победы? А если вы переживаете за власть, так она не нужна мне. Цель моей жизни — служить вам.

— Ты знаешься с демоном. Это тоже непростительно. Все в империи только и говорят об этом.

— И это слухи, мой государь. Сильва не демон, а друг нашей семьи. Я встретил его ещё в юности. Он даёт мне дельные советы и поучает время от времени, он мне как второй отец или старший брат.

Император нервничал, исчерпав все возможные придирки, но отступать не желал.

— Если Сильва не демон, тогда почему его кожа не постарела, а одежда с вашей первой встречи не изменилась.

— Всё потому, что он часто дышал лесным воздухом и принимал холодные ванны в ручье. Одежду же он носит аккуратно, оттого она цела и невредима столько лет.

— Вздор! Ты нагло лжёшь мне прямо в глаза! — вспылил император. — Сейчас же казнить его! Казнить!

Капитан стражи с неохотой вытащил клинок из ножен и медленно подошёл к Нин Ди.

— Подыграй мне, — шепнул из-за плеча лесной бог. — Как только скажу, разведи руки в стороны и закричи: «Если не оставите меня и мою семью в покое, своды этого дворца обрушатся, опоры погнуться, а династия не найдёт продолжения».

Нин Ди еле заметно кивнул и замер в ожидании знака. Вдруг столбы, на которых держалась крыша, заскрипели, деревянные переборки затрещали и здание зашаталось, словно трава на ветру.

— Сейчас!

— Если не оставите меня и мою семью в покое, своды этого дворца обрушатся, опоры погнуться, а династия не найдёт продолжения!

Воины разбрелись по углам, император свалился с трона и попытался засунуть голову под стол, командующий стражи высматривал врага на потолке. А дворец продолжал шуметь и дрожать. Падали вазы и благовония, валились золотые кувшины, статуи драконов крошились, осыпая ковры мелкими камнями.

— Прекрати! Прекрати! Я прощаю тебя! Прощаю! Не громи дворец! — взмолился император.

Нин Ди опустил руки, и вибрация тотчас пропала, а балки с опорами перестали скрипеть.

— Могу ли я возвращаться к семье, государь?

— Возвращайся. Куда хочешь иди, только не приходи сюда снова!

Так Нин Ди покинул дворец императора целым и невредимым, и только бог смерти одарил младшего брата укоризной за вмешательство в судьбу простого человека.

— Ты должен уходить из города, ты же понимаешь, что император мстителен и труслив, он захочет избавиться от тебя любым другим способом, — заметил Сильва, стоило им перешагнуть границу владений семьи Ки.

— Понимаю. Но куда мне идти?

— Со мной. В горную деревню недалеко от душистого леса. Там я смогу лучше присматривать за тобой.

— А мама? Её я могу взять?

— Дело твоё.

Остаток жизни Нин Ди провёл в небольшом домике без прислуги и излишеств. Поутру рубил дрова и носил воду, днём готовил еду, так как его матушка после всех скорбных событий слегла, а вечером сидел на пороге вместе с лесным богом, болтая о чужих землях и диковинных людях, что живут там.

Прошло ещё тридцать лет, прежде чем Нин Ди покинул мир живых. На смертном одре он поблагодарил Сильву за доброту и радость дружбы, он не винил его за изменение своей судьбы, ведь в горной деревне нашлась девушка, которую он полюбил. Она подарила ему трёх чудных сыновей и самые лучшие годы своей жизни.

Лесной бог наблюдал, как душа покинула тело, и это означало, что придётся снова навестить бога смерти.

***

— Я зол на тебя, младший брат, — не церемонясь заявил бог смерти, ощутив лесного бога на пороге царства. — Ты изменил судьбу Нин Ди. Я должен был забрать его намного раньше.

Лесной бог виновато опустил глаза, но губы его остались таить скромную улыбку, ведь искреннего гнева брата он не чувствовал.

— Как долго ты планируешь следовать за душой Анимы?

— Долго. Пока она не обратиться в чистейшую энергию, что бороздит просторы космоса.

— Ты обрекаешь себя на вечные скитания, брат.

— Не вижу ничего плохого в этом. Я навещаю созданные мной леса в разных уголках планеты и одариваю своей благодатью.

— Хочу обрадовать, следующие несколько сотен лет тебе не придётся скитаться.

— Как так? Ни один человек не может прожить столько.

— Верно. Но кто сказал, что душа возродится в теле человека. Следуй зову браслета и лови собственные ощущения. Следующее перерождение будет намного ближе к тебе самому.

Лесной бог брёл по континентам в глубоких раздумьях. Больше всего его тревожило, отчего из тела Нин Ди, храброго воина, верного друга и хорошего человека душа переместилась в другое существо. Разве творение богини жизни не самая совершенная часть этого мира?

Шли годы поисков, за это время страны и города в них преобразились ещё сильнее. Менялась мода людей, манера общаться и даже форма любви. Одно оставалось неизменным — войны. Казалось, созданиям старшей сестры не жилось в мире. Постоянно конфликтуя друг с другом, они уничтожали всё вокруг. Высасывая из планеты соки и сооружая огромные машины для убийства, люди утоляли жажду межрасовой ненависти.

Зов браслета привёл лесного бога на склон потухшего вулкана. Там, среди невысоких собратьев, подрастал красивейший пышный каштан. Он ещё не достиг своего пика, но ветви уже раскинулись на десятки метров, создавая под собой узорчатую тень. Листья, словно искусно выточенные мастером лезвия, смотрели на гостя светлыми прожилками и приглашали укрыться от обжигающих солнечных лучей.

Лесной бог протянул к одной из нижних веток руку, и деревянный браслет сам собой соскользнул к новому владельцу.

— Так вот какой ты стала! — воскликнул бог, не сумев сдержать чувств. — Высшее благо для меня, что одним из твоих перерождений стало созданное мной творение.

Бог смерти не обманул. Годы проносились один за другим, им на смену пришли столетия. Сильву не интересовало, что творится в мире людей. Он нежился на мощных каштановых ветвях, обласканный мягкой листвой. Зимой он забирался под могучие корни, что вырывались из-под земли, весной поднимался на самую верхушку, наслаждаясь прекрасным видом. Лесной бог по-прежнему вёл беседы с Анимой, и в этот раз душа отвечала ему, ведь ничего отчётливей, чем голос собственных созданий, Сильва не слышал. Бог готовился прожить так несколько тысячелетий, но на планету пришла очередная кровопролитная война.

Богиня жизни и бог смерти снова просили младшего брата не вмешиваться, поэтому Сильва лишь наблюдал, как мимо любимого дерева проходят толпы беженцев, как некоторые из них в опасной близости жгут костры и укрываются под размашистыми ветвями от дождей.

Однажды среди ночи к лесному богу пришла старшая сестра и сообщила, что Отец собирает детей вместе, чтобы обсудить будущее их царства. Сильва не хотел идти, ведь для него смысл существования свёлся к созерцанию ночного и облачного дневного неба вместе с возлюбленной. Здесь он впервые ощутил блаженное единение и умиротворяющее спокойствие. Ни восточный ветер, ни холодные дожди младшего брата не могли его потревожить, однако сестра настояла на встрече с Отцом.

В божественном царстве слились воедино ветер, земля, вода и огонь. Соединение бессмертных созданий представляло собой всю суть бытия, и только лесной бог отличался от братьев и сестёр человеческой формой. Зная о причудах одного из своих, те больше не переживали.

— Однажды я говорил вам, дети, что в созданном мною мире всё конечно, — заговорил Отец, — и даже я, начало, могу лишиться собственного продолжения. Боги сильны лишь до тех пор, пока в них верят. Однако богиня жизни сотворила поистине великолепные создания. Они развиваются и совершенствуются. Их настоящая вера отличается от прошлой, а некоторые из них и вовсе обратили мистификацию в науку. Теперь люди знают порядок вещей и даже способны управлять им. Будьте готовы, что многие из вас исчезнут, обратившись в энергию звёзд. Вы улетите далеко в космос, в холодную тьму, но не будете одиноки там. Когда люди научатся воскрешать мёртвых и управлять временем — я тоже к вам присоединюсь.

— Но что же нам делать, Отец, получается, мы не бессмертны? — спросил кто-то из богов.

— Бессмертны, ведь смерть — это понятие, относящееся к оболочке живых существ, её же у вас нет. Ваша энергия никогда не иссякнет, она просто больше не будет нужна этому миру.

В то самое мгновение лесной бог подумал об Аниме. Неужели её душа продолжит переходить от тела к телу, а он просто унесётся прочь? В расстроенных чувствах он вернулся к дорогому каштану, но и тут его ждало потрясение, с которым образ человеческого сердца в его груди не смог справиться.

Огромные корни каштана, выкорчеванные и порубленные, глядели на него рваными краями. Листва распласталась по земле, а толстый ствол надёжно впился в почву. Недалеко от дерева сгрудилась рота солдат. Отделившаяся от них группа с усердием колола дрова, нарубленные из ствола каштана.

Лесной бог ещё никогда не испытывал подобной ненависти к созданиям сестры. Он закричал так громко, что небо отозвалось раскатом грома, а потом заплакал так горько, что сильнейший ливень обрушился на склон. Жерло до того молчавшего вулкана задымилось, почву сотрясли толчки.

Солдаты, обескураженные природным катаклизмом, попрятались под боевые машины. Кто-то из них молился, кто-то плакал, а кто-то попросту наблюдал, ожидая конца представления. Но Сильва уже принял решение. Ни свет старшей сестры, ни уговоры старшего брата больше не могли его остановить. Лава вырвалась из острой макушки высокой горы и потекла тягучими огненными языками по склону. Небо заволокло серой пеленой, а грохот и треск создали чарующее сопровождение смертельной пьесе.

В огне возмездия сгорели все: и солдаты, и их машины, и покинутое душой тело огромного каштана. Лесной бог сидел верхом на лаве, сжимая обугленный деревянный браслет, и плакал навзрыд, проклиная человеческий род.

Продолжение следует...

Часть третья Сказка о том, как лесной бог полюбил бессмертную душу. Часть 3

С илистого дна поднялась тень, и когда она достигла берега, то обратилась в полупрозрачное лицо с глазами-камушками.

— Всё из-за той девицы, что льёт слёзы у берега с рассвета, — недовольно отметил речной бог, указывая водным всплеском на север.

— Как же она посмела испортить воду своими слезами!

Не на шутку возмущённый лесной бог отправился вдоль берега в указанную сторону, а фигурка бога реки сопровождала его.

Обойдя холм, лесной бог и вправду увидел одинокую девушку, укрывающуюся в тени невысокого деревца. Она громко шлёпала бельём по широкому камню и лила слёзы, которые по подбородку стекали прямиком в реку.

Она не видела бога до тех пор, пока он не позволил. И вот, когда перед ней выросла высокая фигура в зелёном одеянии, сотканном словно из нескольких тысяч листьев, девушка громко вскрикнула и выронила выстирываемую с такой тщательностью рубашку в воду. Бельё понесло потоком, но речной бог вовремя подхватил его, решив на время оставить одёжку у себя.

— Как смеешь ты своими слезами портить воду этой славной реки? — не медля возмутился лесной бог. Голос звучал его низко, даже хрипел, оттого произвёл на испуганную девушку ещё большее впечатление.

— Сжальтесь, владыка! — воскликнула она и упёрлась лбом во влажную почву. — Я не сдержала эмоций. Не рассказывайте моей семье! Прошу!

— На что мне сдалась твоя семья? — пожал плечами лесной бог, а потом сообразил, что девушка приняла его за вельможу.

— А вы разве не из знатного дома?

Девушка приподнялась на локтях, решив получше разглядеть прохожего. Черты его лица были ей знакомы и не знакомы одновременно. Красивые тёмные глаза и болотного цвета волосы, украшенные желудями и ягодами, подтверждали, что родился он точно не в здешних землях.

— Нет, я не из знатного дома. Но ты так и не ответила на мой вопрос.

— Не гневайтесь, владыка. Я пришла сюда, чтобы излить душу речному богу, но он, как видно, меня не слышит.

За валуном, погружённым в воду наполовину, послышалось хихиканье.

— О чём ты его просишь?

— О том, чтобы дал мне сил совершить задуманное.

— И что же ты задумала?

— Зайти в реку и не выйти из неё.

Лесной бог потемнел, вены, для которых не нужна была кровь, раздулись на его лбу.

— Так ты захотела великий грех совершить?! Прервать жизнь, дарованную тебе природой? Как ты только посмела о таком подумать, мерзавка!

Девушка взвизгнула и снова упёрлась и без того грязным лбом, обратно в землю.

— Смалодушничала, владыка. Не могу больше жить. Пусть моя душа достанется более свободному телу.

— О как! И отчего ты хочешь утопиться?

— Моя семья отдаёт меня третьей женой в дом жестокого мужчины. Две другие его жены ходят постоянно избитые, измученные, сломленные. Я не хочу такой жизни.

— Отчего же семья отдаёт тебя ему?

— Из-за долга. Все близлежащие земли принадлежат этому мужчине. Моя родня не может возделывать их без оплаты, а поскольку прошлый год был неурожайным, денег у нас практически нет.

— Какой вздор! — всплеснул руками лесной бог. — Эти земли принадлежат только природе! Они не могут принадлежать одному человеку.

Девушка подняла измазанное лицо, сузив глаза в подозрении.

— Вы не из этих краёв, по-видимому. Тут все земли кому-то принадлежат. Только такие пахари как мы во владении имеют разве что пару инструментов и полудохлых животных.

— Только если эти животные пришли к вам сами, — проткнул воздух указательным пальцем лесной бог.

Девушка не сдержалась и прыснула, прикрыв рот рукой.

— Чего это ты смеёшься, мерзавка?!

— Вы чудной, владыка. Как я могу вас звать?

Лесной бог растерялся. Первая мысль была исчезнуть с глаз, но что-то заставило его передумать и остаться во плоти. Помощи от речного бога ждать не приходилось, поскольку тот прохвост уже вовсю хохотал за камнем, прикрывая смех бурлением воды.

Тогда лесной бог вспомнил, как звали его человеческие дети, что прибегали поиграть на опушке одного из любимых лесов.

— Сильва.

— Сильва? — снова хихикнула девушка. — Больше подходит женщине, не находите?

— Да что ты знаешь об именах! — снова возмутился лесной бог. — А как зовут тебя?

— Анима, владыка.

— Анима… ничуть не лучше.

И встретившись взглядами оба рассмеялись.

— У тебя всё лицо в грязи, — заметил лесной бог. — Умойся.

Анима принялась оттирать тёмные пятна, не отводя глаз от нового знакомого.

— А что вы тут делали, владыка?

— Хотел попить пресной воды, но ты помешала.

— Ещё раз прошу меня извинить.

Анима молчала, продолжая с усердием приводить в порядок лицо, и Сильва, как теперь стал именовать себя лесной бог, мог получше разглядеть её. Любое растение и любое животное представляли для него исследовательский интерес, с людьми же общаться до этого не приходилось. Он сторонился созданий богини жизни, они казались ему вздорными, алчными и излишне жестокими, только люди порой убивали друг друга из удовольствия.

Он не мог сказать, считает ли Аниму красивым созданием, ведь она отличалась от подвластных ему лесов. Но некая свежесть всё же окутывала девушку, напоминая тем самым лесной ветерок. Лишь в глазах её таилась вселенская печаль, даже когда губы выдавали улыбку. Эти глаза говорили намного больше, чем вслух произнесённые фразы. Сильва почему-то подумал, что даже если бы родня не отдавала Аниму жестокому мужчине, её глаза по-прежнему оставались бы печальными. Но было и ещё что-то. Крохотная, еле различимая искра, именно эта искра заставила его рассмеяться над их именами.

— Приходи сюда завтра. Я не обещаю помочь, но выслушаю тебя, — вдруг заявил Сильва, удивившись собственному предложению.

— Я приду, — громко ответила Анима, и на мгновение Сильве показалось, что в этих самых глазах промелькнула надежда.

Не испытывая жажды и голода, лесной бог просидел весь день и всю ночь в ожидании Анимы. Она вернулась ранним утром с очередной порцией белья в ветхой корзинке.

— Ради стоящего предлога увидеться с вами, пришлось пообещать соседям, что я постираю их вещи, — сразу заявила она. — Долго ли ждали меня, владыка?

— Весь день и всю ночь, — не таясь, ответил Сильва.

Анима округлила глаза в изумлении.

— Так вы не уходили? Наверняка голодны. Я сейчас принесу…

— Не нужно.

Лесной бог протянул руки и помог Аниме поставить корзину. Девушка села на край берега, опустила голые ступни в холодную воду, игриво подмигнула Сильве и начала стирку.

— Расскажите о вашем доме, владыка. Как далеко он отсюда?

— Мой дом везде, я не привязан к месту.

— Так вы путешественник. Я бы тоже хотела странствовать по миру, видеть новые места, знакомиться с интересными людьми, такими, как вы, владыка. Ваши родные не против такой жизни?

— Мы едины, я всегда могу с ними поговорить или увидеть.

Девушка наморщила лоб, пытаясь понять, что имеет в виду Сильва.

— Странно вы говорите, владыка. Точно не отсюда.

Лесной бог встал с травы и прошагал к берегу, где у кромки воды прятался речной бог.

— Лучше ты расскажи мне. Какова твоя жизнь, Анима?

— Моя? Моя жизнь скучна и не интересна, порой безрадостна, но у меня есть две ноги и две руки, голова на плечах и здоровые родные. Наверно, в этом и кроется настоящее счастье.

— Ты больше не грустишь о жестоком будущем муже?

— Грущу, но разве моя грусть что-то решит. Пока я общаюсь с вами мне хорошо.

То, с какой плавностью и лёгкостью тонкая ручка порхала над бельём, завораживало, и лесной бог просто наблюдал за трудом Анимы. Девушка затянула грустную, но невероятно прекрасную песню. В ней не было слов, только звуки, словно шум перешёптывающихся деревьев, бурление лесного ручейка и пение сладкоголосых птиц.

День за днём Анима приходила на холм то для сбора ягод, то для плетения корзин. Дома она искала любой повод, чтобы уйти в ближайший лесок и снова увидеть Сильву. Они говорили на разные темы, пели песни, играли в вопросы. И лесной бог однажды понял, что блуждание по лесам с Анимой и без неё сильно отличаются. Он, как и прежде, любовался природой, как и прежде, оберегал её, только теперь в каждом шорохе он слышал смех Анимы, а в каждом движении веток видел тонкие белые ручки, в каплях росы — светлые глаза. И вот когда она очередной раз покинула его, получив деревянный браслет в подарок, в лесу возникла богиня жизни, старшая сестра лесного бога.

— Я думала, слухи врут, но ты и правда много времени проводишь с этой девушкой. Уже скоро она выйдет замуж и больше не сможет приходить сюда, что ты будешь делать тогда?

Лесной бог помрачнел, и, вторя ему, деревья леса недобро заскрипели.

— Сам разберусь, сестра. Дело не требует твоего вмешательства.

— Но ведь ты даже не сказал ей, кем являешься на самом деле. Она считает тебя молодым человеком с интересными мыслями и богатым воображением. Но любит ли она тебя? Люди так непредсказуемы, так беспечны и непостоянны. Я знаю, сама их сделала такими по воле Отца. Если не веришь мне, спроси его сам.

Спектром богиня жизни пронеслась в сумерках чащи и возникла перед лесным богом в форме яркого света.

— И не устал ли ты ходить в человеческой оболочке? Где тот прохладный ветерок, предвещающий твоё появление, где трава и листья, создающие форму тела, где яркая смола, представляющая лучистые глаза?

— Ты создала человеческий образ, разве тебе он не приятен?

— Отчего же? Приятен, но это не ты.

Лесной бог опустил потяжелевшую в одночасье голову.

— Без человеческого тела, нет человеческих чувств. Боль в сердце, что не смогу прожить с Анимой тысячи лет, терзает меня, но эта же боль позволяет ощутить присутствие жизни. Одно только мешает — осознание, что боли не будет конца. Это тело не состарится, а значит, страдания от потери будут длиться вечно. Но я хочу ощутить их, ведь как только я превращусь обратно в траву и ветерок, то перестану любить Аниму.

— Я могу понять тебя лишь отчасти. Будучи создательницей, я отношусь к людям, как художник относится к любимому пейзажу, но разделить твои чувства никогда не сумею. Пойди к Отцу, он знает намного больше о сердечных делах.

Божественное царство отличалось от мира земного полной идентичностью растений и животных. Каждый куст здесь имел одинаковые длину и ширину, каждый цветок равное количество лепестков и расцветку, каждая капля оставляла одинаковый след на земле, а животные одного вида не отличались друг от друга. Лишь земной мир Отец одарил многообразием, раздав каждому из своих детей по сфере жизни.

Лесной бог нашёл Отца в яблоневом саду. Серым туманом тот переходил от одного дерева к другому, разглядывая алые яблоки, висящие на деревьях.

— Узнать тебя просто, сынок. Ты один из тех, кто решил разделить человеческую форму и пребывать в ней, — тихим шелестом отозвался туман.

— Расскажи мне отец о людях. Старшая сестра сказала, что ты сведущ в вопросах любви.

Криком далёкой птицы разразился отцовский смех.

— Да. Когда-то я полюбил человеческую женщину. В те времена люди только начинали расселяться по континентам. Я, как и ты, принял нужную форму и понравился ей. Мы прожили вместе долгие двадцать лет, а затем она умерла. Я не могу передать тебе боль, которую испытал тогда. Она настолько ужасна и тяжела, что повторить подобное я не решился. Тогда я обратился в воздух и больше не надевал человеческую личину. Любовь, без сомнения, прекрасное чувство и хотя бы однажды его стоит испытать, но лучше вовремя остановиться, чтобы не стать жертвой живого сердца. Люди будут постоянно рождаться и умирать, а их души переходить из тела в тело. Мы же, бессмертны, пока эти самые люди держат нас в своём сознании, поэтому покинем мир не скоро. Готов ли ты на муки и страдания, последующие за старостью и смертью любимой девушки?

Лесной бог обвёл задумчивым взглядом красочный сад. Вспомнил любимые леса, речку у холма и мягкую траву.

— Тогда зачем ты послал нас на землю? Я уже создал растения и животных, раздал им окрас, звуки, форму. Так почему я по-прежнему нахожусь там?

— Это мой подарок вам — наслаждаться собственным творением и творением других братьев и сестёр.

— Так если я полюбил творение старшей сестры, разве ей не должно быть лестно? Почему она отговаривает меня и просит поговорить с тобой?

— Она не хочет видеть тебя печальным и сердитым. К тому же она переживает, что ты полюбил только оболочку человеческой женщины: её лицо, фигуру, смех и голос. Подобной ты больше не найдёшь, поэтому страдания никогда не утихнут.

— А если я полюбил её душу?

— Что ж, тогда ты должен быть готов, что душа не принадлежит только человеку. Всё зависит от того, как он распорядится подаренной жизнью. Люби её пока можешь, а потом обращайся в листья и ветер, так ты сбережёшь себя от уныния и горя.

Следующие несколько дней лесной бог ждал Аниму у реки, но она так и не пришла. Страдая от одиночества, он, вместе с младшим братом, наслал дождь на поселение. Несколько же лесников в этот день заблудились в лесу.

— Отчего ты гневаешься, брат? — обратился к нему речной бог, плавающий неподалёку.

— Анима пропала, тоскую. Мне не хватает её присутствия.

— Так её уже выдали замуж. Ты верно не знаешь. За холмом женщины набирали воду для готовки, был большой пир. Женишок её, видать, богат.

Лесной бог вскочил с травы и понёсся к поселению. Из-под его ног вздымались клочья дёрна, хрупкие стебли цветов склонялись от бойких порывов ветра, шелест листвы пугал затаившихся в кустах крохотных грызунов.

Пока солнце держалось в зените, лесной бог, невидимый для прочих поселенцев, блуждал по запруженным улочкам, выискивая в толпе Аниму. Но ни на местном рынке, ни в купальне её не нашёл.

Ночью его внимание привлекли крики ужаса. Он побежал к высокому дому, что располагался в центре поселения. Возле деревянного забора собралась толпа испуганных мужчин и женщин. На траве, посреди двора, стояла на коленях девушка, молящая о пощаде, а над ней нависло грузное тело мужчины с плетью.

В тонких ручках, белом личике и деревянном браслете на запястье лесной бог узнал Аниму. Ночная рубашка на ней была испачкана землёй, на лбу алой линией пролегал глубокий порез. Анима рыдала, сотрясая соединёнными ладошками перед лицом мучителя.

— Тебе запрещено вмешиваться в людские дела, — учтиво заметила богиня жизни, крохотным огоньком загоревшись над плечом Сильвы.

— Знаю.

— Тогда уходи. Зачем смотреть. Разве в облике, который ты принял, не нарастает гнев?

— Почему он так поступает с ней? Мои животные, насекомые и растения ведут себя по-другому.

— Я создавала людей с иной целью, брат. Теперь же мне неведомо, куда заведут их собственные поступки, сохранят ли они души для новых людских тел или же потеряют, обретя пристанище в одном из твоих творений.

Лесной бог наблюдал над мучениями молодой девушки и посмел сесть рядом только после того, как толпа и мучитель покинули улицу. Распластавшись на траве, она прерывисто дышала, от горя и обиды скребя по земле худыми пальцами.

Увидев лесного бога, она грустно улыбнулась, будто хотела показать, что на самом деле с ней всё хорошо. Этот жест тронул Сильву, и он позволил себе прикоснуться рукой к испачканной слезами щеке.

— Вот я и стала узницей, — хрипло произнесла Анима. — Больше мы не увидимся, владыка. Жаль, что не вы живёте здесь вместо него, жаль, что встретились мы слишком поздно.

Вдали от любимых лесов в горе Сильву поддержал один из младших братьев — бог дождя. Крупными тёплыми каплями обрушился с облаков поток, омывая истерзанное жестоким мужем девичье тело.

— Но если вы скажете уйти вместе с вами, я тотчас покину двор, даже не оглянусь, — вдруг с надеждой в голосе сказала девушка.

Лесной бог отвернулся, пряча первые случившиеся с ним слёзы. Он вспомнил слова Отца и старшей сестры. Как же он проживёт жизнь со смертной? Да и не знает она, кто он.

— Анима, я должен сказать.

— Что, владыка? Говори, не медли, пока он не вернулся.

— Я не вельможа и не странник, я… лесной бог и человеческая жизнь мне неведома. Я не могу тебя забрать, ведь мой дом — это леса. Я не ем и не сплю, не играю на музыкальных инструментах и не читаю, я лишь брожу по земному миру, наслаждаясь собственными творениями.

Анима поднялась на ноги и внимательно посмотрела на высокого мужчину перед собой.

— Для чего же ты приглашал меня на прогулки? Почему пел со мной песни и смеялся над историями?

Лесной бог не нашёл ответа и лишь растеряно махнул головой, потревожив густые волосы.

— Что ж, значит жить мне у тирана до смерти, а думается мне, она скоро настанет.

И от слов Анимы бескровное сердце Сильвы сжалось. Девушка заковыляла к ступеням второго входа. Возле самых дверей она остановилась, ещё раз одарив лесного бога мягкой и беззаботной улыбкой, которую он привык видеть ранее.

— Не переживай обо мне, богу леса не пристало думать о людях.

С тех пор лесной бог наблюдал за Анимой украдкой, но не было дня, чтобы она не выходила из дома без побоев. Глаза-росинки блекли, белая кожа посерела, с каждым разом её голова склонялась всё ниже и ниже. Но вот однажды Анима не вышла из дома.

Лесной бог видел разъярённого мужа, носящегося по двору взад и вперёд, и понял, что Анима пропала. Совсем молоденький бог вечерних сумерек шепнул Сильве, что Анима выскочила из дома и помчалась к речке у холма.

Обратившись в ветер, травы и листья лесной бог мог бы с лёгкостью преодолеть расстояние за секунды, но тогда чувства, возникшие к Аниме, пропали бы бесследно. Держась человеческого образа, он добрался до холма к ночи. На пустынном берегу даже насекомые молчали, и только кроткий плеск воды заставил лесного бога спуститься. На камнях осталась белая сорочка и деревянный браслет, которые он подарил ей. Из-за скользкого валуна выплыла прозрачная фигурка речного бога.

— Где она? — нетерпеливо потребовал лесной бог.

— Я принял её, брат. Она не страдала.

Лесной бог рухнул на землю, закрыв лицо руками.

— Как же ты мог? Почему не отговорил, почему не остановил?

— Не вправе я решать людские судьбы. Она сделала выбор. Но просила кое-что передать тебе.

— Она видела тебя?

— Нет, но догадалась, что я слышу. Она сказала, что те немногие прогулки оставили в её душе лучшие воспоминания. Она будет помнить о тебе столько, сколько просуществует её бессмертная душа.

Второй раз лесной бог ощутил на щеках мокрые слёзы. Непереносимая боль чуть было не заставила его вернуть себе первозданный образ. Он лежал на земле, обхватив себя руками. В грозе, молниях и дрожи земли отразились переживания его братьев и сестёр.

— Как прав был Отец! Как же он был прав! Как плохо мне, как больно.

— Так вернись, брат. Вернись в лес и живи в спокойствии и гармонии, как раньше.

— Если вернусь, если потеряю этот образ, то забуду о чувствах к Аниме, а я не хочу. Теперь я точно знаю, для чего Отец оставил меня на земле людей.

Лесной бог подхватил браслет, брошенный Анимой на камень, и отправился в самое странное место в царстве богов.

Старший брат Сильвы, бог смерти и перерождения, тёмно-синим пеплом рассыпался по границе между миром людей и царством богов. Когда лесной бог попал в его владения, то рассмотрел множество ярких огней, разлетающихся по всему свету, некоторые из них уносились ввысь, скрываясь за чередой плотных облаков.

— Какой сюрприз! — удивился бог смерти, увидев среди огней человеческую фигуру.

Вопреки сложившемуся в людском мире мнению, бог смерти много шутил и веселился, младшие братья и сёстры любили его за прямоту и доброту. Сам же он считал, что выполняет самую главную миссию — следит за тем, чтобы ни одна душа не потерялась на земле и небесах.

— Я пришёл с просьбой, брат. Она эгоистична и не понятна старшей сестре, но я верю, что ты поможешь мне.

— Поделись, если необходимое тебе находится в моей власти, я обязательно помогу.

И лесной бог поведал старшему брату печальную историю Анимы. Брат нахмурился, ведь больше всего он не любил людей растрачивающих данную им жизнь понапрасну.

— Она совершила серьёзный грех. Не видать её душе оболочки пятьдесят лет, а потом она попадёт в тело бабочки однодневки, но ты едва ли успеешь её отыскать.

— А после бабочки? В чьё тело она попадёт после бабочки?

Лесной бог замер в ожидании ответа, а старший брат колебался.

— Уверен ли ты, что готов пройти этот путь полный печали, тоски и томящего ожидания? Душа — свободная субстанция, а тела лишь её оболочки. Она не принадлежит человеку, животному, растению или насекомому, она — для всех. Но только в теле человека можно определить дальнейшую судьбу души. Анима растратила жизнь и обрекла свою душу на скитания. Готов ли ты к тому, что в нужное тело она не скоро попадёт?

— Готов. Моя привязанность возникла не к оболочке. Я понял это тогда, когда Анима утопилась в реке. Я полюбил её душу, она близка мне.

— Что ж, хорошо.

Бог смерти пролетел мимо мутных водоворотов, через которые души покидали его обитель. Он внимательно рассмотрел каждый.

— Мне сложно сейчас ответить, в кого превратится Анима после бабочки, но ты должен понимать, что её душа может переместиться и в кошку и в собаку, она может стать мужчиной или цветком. Неужели ты и вправду собрался сопровождать её в этом мире?

— Да. Я хочу снова её увидеть.

Тёмно-синий пепел коснулся руки лесного бога и словно тысячи мелких песчинок оцарапали тонкую кожу.

— Этот браслет принадлежал ей?

— Да. Я подарил. Он сделан из куска старого упавшего дерева.

— Он может помочь тебе в поисках. Душа будет тянуться к вещам предыдущего владельца. Держи браслет при себе. Как только бабочка отживёт свой срок, я скажу, куда уйдёт душа.

Так лесной бог остался один на пятьдесят лет. Тенью он бороздил просторы мира, наблюдая за меняющимся бытом людей. Он надеялся встретить ещё одну душу, что скрасит гнетущее одиночество, но таких близких как Анима так и не нашёл. Люди казались ему отстранёнными, странными созданиями.

Всё время странствий братья и сёстры просили его обратиться в первозданный вид и забыть терзающие его муки любви, но на их тревоги он отвечал лишь обречённой улыбкой.

«Вы не поймёте меня, пока сами не познаете это чувство».

И вот, когда прошло пятьдесят лет, и бабочка однодневка дожила свой единственный день, бог смерти рассказал, где именно нужно искать.

***

За пятьдесят лет многие поселения мира превратились в города. Войны распределили земли, культура разделила людской быт.

На каждом континенте лесного бога встречали красивейшие и разнообразные леса. И в них тоже нередко жили люди. Северный ветер завёл Сильву в небольшой городок у скалы. Шумное место с крупным рынком пряностей и лечебных трав, которые торговцы рвали в тех самых лесах неподалёку.

От торговых улиц в разные стороны расходились проулки, увенчанные жилыми кварталами. Подпирая дома, скапливались торговые тележки, мимо которых по желобам текли нечистоты.

Проходя по пыльной городской дороге в человеческом обличии и не таясь, лесной бог ловил удивлённые взгляды и так понял, что ему стоит выбрать одежду, подходящую глазу местных жителей. Так листья стянулись на нём плотной рубахой и штанами, корни обволокли ступни, принимая форму сапог, мох на плечах превратился в пушистый мех, а почва на тонкой коже обратилась в чёрные перчатки.

Деревянный браслет Анимы по-прежнему болтался на запястье, и когда он скатился с него, упав перед одним из прилавков, Сильва понял, что пора остановиться.

Он уселся на пустую, наскоро кем-то сколоченную из досок, коробку, в ожидании встречи с новым перерождением Анимы.

Городская жизнь, не затронутая рукой войны, била ключом. Между торговыми рядами носились звонкие дети, за одним из прилавков напевал незатейливую мелодию талантливый торговец корицей. Молодые девушки с матерями выбирали подходящую для дневной трапезы специю. Тучные сёстры хохотушки пекли лепёшки, громко зазывая покупателей. И среди всего этого движения, суетливости, какофонии звуков и духоты залитого солнцем рынка лесной бог заметил чумазого пса, рысцой перебегающего от одной крытой торговой палатки к другой.

Ласково встречаемый завсегдатаями рынка, пёс протиснулся между проходами, собираясь взбежать по дорожке, ведущей к домам, но резко остановился, словно кто-то знакомый окликнул его.

Волосатая морда обернулась, устремив взгляд грустных, но при этом невероятно добрых глаз на лесного бога. Существо поджало хвост, заскулило, а затем, издав радостный лай, помчалось прямиком в распростёртые руки Сильвы.

В первую очередь пёс обнюхал деревянный браслет. Чихнул, встряхнул сбитой в колтун шерстью, и снова скуля и переминаясь с лапы на лапу залаял.

— Вы ему явно приглянулись, — заметила хозяйка соседней лавки. — Наверняка в прошлой жизни были друзьями.

Лесной бог в третий раз почувствовал на лице капли слёз, и руки его сами собой трепали славное животное по спине и бокам.

— Вот значит, как ты теперь выглядишь, моя дорогая Анима.

Пёс мотал коричневой мордой из стороны в сторону, зазывая идти вслед за ним. Сильва понимал, что старая подруга хочет показать ему дом, в котором остановилась. Клацая острыми коготками по камням улочки, животное вывело лесного бога к простецкому дому с небольшим двором и каменной оградкой, где под навесом трудился худощавый мужчина с тесаком в руке.

— Друга привёл? — улыбнулся мясник, заметив дворнягу на пороге. — Что ж, еда вот-вот будет на столе, а это значит, что тебя, дружок, ждут сочные косточки.

Пёс завилял хвостом и уткнулся в ладонь лесного бога, дескать, вот какой у меня дом и хозяева добрые. Сильва потеплел. Скорбь, хранимая в сердце, тотчас отступила, и на её место пришло успокоение.

— Я буду рядом, Анима, и дождусь, пока мы снова сможем поболтать о небе, земле и воде.

Так прошло десять лет сытой и счастливой собачьей жизни. Лесной бог приходил в гости к хозяевам, покупал у них мясо, которое тут же отдавал радостной дворняжке, потом гулял вместе с ней по городу, задавая вопросы, и не ожидая на них ответа. Никто так и не выведал у лесного бога правды, никто не разделил его переживаний. Свободные от встреч с псом дни, он проводил в уединении на склоне горы, недалеко от хвойного леса.

В один из таких дней к нему пожаловал бог северного ветра. Порывом смахнул он слабые ветки с дряхлых стволов, сообщая о своём присутствии.

— Душа покинула собачье тело, и хозяин уже роет могилу для дворняги.

Лесной бог тяжело вздохнул, но внутри него больше не таилась тоска, ведь он знал, что старший брат уже следит за перемещением Анимы.

— Пёс прожил хорошую жизнь. Он верно служил семье, был послушным, никогда не обижал и не тревожил соседей. Интересно, в какое тело Анима попадёт на этот раз?

— Анима… Разве это имя не принадлежало девушке?

— Принадлежало.

— Так почему ты зовёшь им остальных существ?

— Потому что я узнал эту душу с именем Анима. Иное ей более не подходит.

Бог северного ветра обдал брата холодным порывом и понёсся дальше, бередя острые кроны деревьев. Сильва же в очередной раз отправился к богу смерти, чтобы разузнать о судьбе возлюбленной.

Продолжение следует...

Часть вторая Сказка о том, как лесной бог полюбил бессмертную душу. Часть 2

Меня зовут Софа, но мама звала меня Софико, ей так больше нравилось, веселило. Мамы не стало пять лет назад, но я до сих пор тоскую. Мы жили вместе тридцать лет, и нам было очень хорошо. Тогда я не обращала внимания на окружающих меня людей, жила своей жизнью. Утром – работа, днём — написание романа, вечером —  просмотр романтической комедией по ТВ вместе с мамой. Лучшие дни!

Моё раздражение возникло спустя пару месяцев после её смерти. Всё началось с чавкающего мужчины в поликлинике. Он не придумал ничего лучше, как жрать шаурму прямо перед кабинетом терапевта. Чесночная вонь разносилась по коридору, но мы молчали… я молчала, боясь развязать конфликт. Всегда была такой: трусливой, нерешительной, слабой. С тех пор я просто не могла игнорировать хамство и бескультурье. Однажды сказала девушке, что она свинья. Не сдержалась. Ну как, сказала? Буркнула себе под нос. Девица закинула мусорный пакет на козырёк, под которым стояли баки. Она не услышала, даже не посмотрела на меня. И это ещё одна серьёзная проблема: меня не замечают.

В компании друзей я никогда не заканчивала рассказы. Обязательно находился тот, кто перебивал своей историей или спрашивал что-то отстранённые, бытовое. Окружающие тут же забывали обо мне. Когда писала отзывы под видео любимых блогеров, на комментарии никто не обращал внимания, даже пальцем вверх не поощрял, хотя мысли, порой, выходили неплохими.

Так было до тех пор, пока я не списалась с пареньком программистом. Мы работали на удалёнке в одной конторе. Я писала статьи для рабочих блогов, а он — код для сайта компании. Кажется, ему понадобилось, чтобы я проверила, хорошо ли выглядят статьи, визуал которых он дорабатывал. Забавно, но нас объединила ненависть к людям. Нет-нет, ничего криминального. Мы не планировали подрывать торговые центры или сыпать яд в водосток. Просто жаловались друг другу как старые бабки. Он на своих начальников, я — на своих. То и дело в моей опустевшей и мёртвой квартире расцветал смех от Диминых шуток.

Вскоре мы начали встречаться. Ходили в кино, океанариум, планетарий. Дима тоже любил книги, поэтому нам всегда было о чём поговорить. Он раскрасил мою серую жизнь. Добавил пару капель акварели на поблёкший холст.

Мы быстро съехались, а затем и поженились. Скромно: без фанфар и пышного платья, похожего на торт. Жили у меня, так как он на тот момент снимал квартиру: его родители остались в другом городе.

Я любила наш маленький мир, да и сейчас его люблю. Место, где мы можем быть сами собой, место, где нас никто не побеспокоит, место, где забываешь о тревоге, и чавкающие, кричащие и медлительные люди перестают раздражать.  Забавно, но я и соседей слышать перестала. Жизнь поделилась на до и после, и мир расцвёл. Муж из тех людей, что дарят всему смысл. Ты не прячешься за ним, а стоишь рядом, но ваши руки так крепко сцеплены, что ни одна волна мирских невзгод не разрушит эту связь. Правда, так было до его командировки. Просто однажды я проснулась, а его рядом нет. На столе записка: «Ты так сладко спала, не решился разбудить. Люблю тебя сильно. Увидимся в скайпе».

И вот теперь я сидела за компьютером в полном одиночестве, как тогда после смерти мамы, погружённая в боль разлуки и раздираемая раздражением от соседской болтовни за стеной.

«Ты её покормила?» — хамоватый голос соседа.

«Разумеется. Всё, как написано тут», — уставший голос соседки.

Чёрт бы побрал эти тонкие стены и быдловатые семьи, не способные контролировать голосовые связки. Зачем они так орут?

Закрыв окошко очередной выполненной заявки, я встала из-за рабочего стола и поплелась на кухню за чашкой чая. Вздрогнула, когда сосед сверху кашлянул, словно болел туберкулёзом. Надеюсь, у него не ковид.

Чая в заварнике не увидела, впрочем, как и сахара в банке. Почему-то я упустила момент, что в холодильнике лишь пюре с мясом, да скисшее молоко. Непорядок.

В магазин заскочила быстро, как заправский шпион. Ни одна продавщица на меня даже не взглянула. Да будь благословенен тот, кто придумал кассы самообслуживания.

Когда вернулась домой, на компьютер пришло оповещение об очередной заявке. Ну вот, теперь и сериал не посмотришь и книжку не почитаешь. А тут ещё дебильный сосед начал сверлить. Прямо в обед, сволочь! Тут же дети маленькие живут?! Впрочем, кого это волнует?

Самое страшное в одиночестве — наступление темноты. Особенно для человека с богатым воображением и массой предрассудков. Я помнила, как однажды сидела на кухне и выключили свет. Волна страха задела каждую клеточку тела. Мне постоянно мерещились жуткие фигуры, на самом деле оказывающиеся обычными стулом, шкафом или шваброй. А вот с Димой же я ничего не боялась, он всё мог объяснить логически и заставил меня поверить, что нечисти не существует. В те времена я ещё любила смотреть битву экстрасенсов. Дима же отыскал разоблачение шарлатанов и показал мне. Как же я была ему благодарна. Но вот когда его рядом не было, прежние страхи возвращались. В мозгу всплывало предательское: «А вдруг…». И вот это «а вдруг» чаще приходило ночью.

Я проснулась в третьем часу во мраке, освещённом лишь маячком роутера. Дверь в комнату была закрыта, хотя перед сном я её не трогала, чтобы свежий воздух с кухни заходил в зал. Через крохотные дверные оконца сочился жёлтый свет. Я подошла ближе и прислушалась: кажется, в ванной лилась вода.

Снова страх кольцом сжал лёгкие. Нащупав толстую книгу Питера Гамильтона, я резко распахнула дверь, готовая к нападению. Заметила широкую спину, помимо льющейся воды услышала шелест ткани. На секунду у меня спёрло дыхание. На ватных ногах я подошла ближе. В ванной стоял Дима. Он стирал новую куртку. Заметив меня, радостно улыбнулся.

— Разбудил? Прости.

— А что ты тут делаешь? Ты разве…

— Хотел сделать сюрприз с утра. Нам дали неделю отдыха. Мы с парнями прилетели к ночи и сразу решили заскочить в бар. Один дурак перепутал мою куртку со своей, а потом его избили на улице. Куртку я забрал, но на ней остались пятна крови. Теперь вот стираю.

Я подошла ближе, чтобы рассмотреть испорченную одёжку.

— Вот идиот.

— Не то слово. Какой-то алкаш. Я его даже не знаю, — усмехнулся Дима, и у его глаз расцвели милые морщинки. — Иди спи, я уже заканчиваю.

— А ты не уедешь?

— Нет, конечно. Эту неделю мы проведём вместе.

Я сдержалась, чтобы не разрыдаться от счастья.

И всё же его приезд показался мне странным. Обычно он предупреждал или присылал номер рейса, чтобы я могла найти его в случае задержек или аварий. Смущённая ночной встречей, я легла обратно в кровать и ещё минут тридцать крутилась на простынях не в силах расстаться с мыслями.

Следующие несколько дней мы с удовольствием играли в приставку, лопали пиццу с роллами и смотрели любимый мультик про «Аватара Аанга». Я была счастлива как никогда. Но вот на четвёртый день Дима как-то изменился. Стал мрачнее, отстранённее. Я решила, что это из-за скорого отъезда, поэтому не доставала с расспросами.

В этот же день у соседей снова начался ремонт. Они сверлили и стучали часов шесть без остановки. Приезд Димы сделал меня смелее, и я вышла в подъезд, чтобы узнать, как долго они ещё будут долбить смежную с нами стену. Но мне никто не открыл, хотя за дверью отчётливо раздавались весёлые голоса.

Диму не просила помочь. Тот погрузился в старое аниме и даже не отзывался на мои вопросы. Его рабочее место словно окутала серая мгла, через которую я не могла докричаться. От гнетущей и всепоглощающей печали, которая накрывала с головой, стоило подойти к геймерскому креслу, хотелось взвыть. Да и сам Дима стал каким-то бесцветным и неприступным. В одно мгновение я снова превратилась в невидимку.

В соседском чате люди тоже молчали, и мои сообщения улетали в пустоту, будто их никто не читал.

«Ну неужели только я слышу чёртову дрель?!»

На пятый день, — кажется, был четверг —  из подъезда раздались вопли. Подбежала к глазку и вскрикнула. На меня смотрел дикий голубой глаз с кровавыми прожилками на белке. Бросило в жар, сердце колотилось с бешеной скоростью, но любопытство пересилило страх. Я снова выглянула. Владельца дикого взгляда оттащили от моей двери и поволокли к лестнице. Он был в белых брюках и свитере, и дёргался, как живая рыба, брошенная на сковороду. Я не поняла ни слова из того, что он говорил. Но его образ ещё долго держался в памяти.

— Дим! Дим! Слышишь. Тут какого-то сумасшедшего схватили.

— Здорово. — Дима звучал блёкло, почти безжизненно.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Я всё же решилась снова подойти к его столу, намеренно погружаясь в странное облако, по-видимому существовавшее лишь в моём воображении.

— Да, нормально.

— Может, поговорим?

— Потом.

Я сдержала гнев. Совсем не хотелось портить отношения перед расставанием. Но какая муха его укусила? Всё же было так хорошо!

Вернувшись к работе, ненадолго отключилась от негатива и долбанного соседского стука. Вечером Дима подошёл ко мне и мягко положил голову на колени. Так он просидел десять минут, а я боялась спугнуть приятное сердцу проявление чувств. Я наклонилась, обняла его и поцеловала в затылок, скрытый под пушистой копной чёрных волос.

— Прости, Софа, не надо было уходить.

— Я понимаю, это же работа. Хочешь, я поеду с тобой?

— Нет. Пока рано. Мне нужно устроить всё получше, а тебе подготовиться.

После короткого разговора Дима захотел пройтись. Помнится, он любил бродить по продуктовым магазинам. Сродни моему увлечению перебирать блокноты для записей.

Когда дверь захлопнулась, я вдруг поняла, что хочу пойти с ним. Кинулась к вешалке, нацепила куртку и шапку, последняя, пока я обувалась, съехала набекрень. Дёрнула ручку, но дверь не поддалась.

«Закрыл меня, что ли?»

Потянулась к ключам на крючке, но не нашла ни одного.

«Что за глупость? Неужели мои забрал?»

Нахлынула тоска и я скатилась по двери, плюхнувшись прямо на грязный коврик. Силилась понять, что происходит между нами, но так и не смогла. Тут услышала замочный щелчок, насторожилась: снова быдло-соседи о чём-то громко переговариваются. И тут моя дверь сотряслась от удара.

«Вот же сволочи! Опять поцарапали!»

На этот раз выйти я не решилась, ведь Димы рядом не было.

Подкрался вечер. Уже в десятый раз я подошла к дверному глазку. На лестничной площадке раздражительно мигала неисправная лампочка. Иногда она тухла на полминуты, и тогда пространство кругом превращалось в чёрную дыру. Потом снова загоралась, демонстрируя унылые двухцветные подъездные стены. Когда очередной раз свет потух, я потеряла бдительность, оттого громко закричала, стоило из черноты появиться оплывшему лицу соседа. Он смотрел прямо на меня лишь секунду, но я решила: «Он знает, что я за ним тоже наблюдаю». А затем его жена вывела из лифта того самого дикого паренька. Теперь он не трепыхался, шёл смирно, равнодушно смотря в пол. Выглядел так, будто не хотел здесь быть, будто его притащили насильно. Может, они какие-то извращенцы или вообще маньяки? Такие мысли часто приходили мне в голову.

Вдруг я ощутила озноб. Он объял тело целиком, невзирая на тёплый халат. Куда же делся муж?

— Соф, ну ты идёшь? Я же жду.

Я вздрогнула, словно ужаленная, и замерла. Медленно повернулась — никого в полумраке квартиры. Подумала о слуховых галлюцинациях, которые частенько у меня бывали. И в основном я слышала голос мужа: такой далёкий и робкий. Но в этот раз было иначе.

— Соф?

Я вышла в зал. Дима сидел на диване с пультом в руке. На экране замерла картинка из «Аватара Аанга».

— Ну? — он улыбнулся с толикой тревоги. — Всё нормально?

— А ты когда вернулся?

— Как когда? Часов в шесть, наверно. Ты не помнишь?

Внутри меня разбушевался ураган эмоций: облегчение, смешенное с раздражением и страхом.

«Как я могла пропустить его возвращение? Ведь постоянно к двери подходила».

— Ну что, включаю?

— Да… да, давай.

Села рядом и прижалась к нему всем телом. Он оценил мою близость и тоже придвинулся, тихо сказав:

— Софулик мой дорогой. Ничего-ничего, я ведь дома уже. Я больше не буду так уходить. Обещаю.

Я даже не поняла, когда уснула. Открыла глаза среди ночи, испытывая дикую головную боль. Пульсация шла от шеи ко лбу. И это было невыносимо. Захотела принять таблетку и вылезла из объятий мужа. Ноги замерли над полом, так и не коснувшись ковра. Вокруг меня стояли люди… много людей. Кто-то глядел с сочувствием, кто-то с ненавистью. Перекошенные гневом лица некоторых выглядели ужасающе.

— Дима? Дима! — Я начала трясти мужа, но тот спал как убитый. Его громкий храп перекрывал гул неразборчивых голосов. — Как вы здесь оказались?! Проваливайте! Сейчас же! Полицию вызову!

Но люди не двигались. Кто-то из них переговаривался между собой, кто-то всё так же смотрел на меня.

— Дима, — уже шёпотом позвала я. И тут тишину квартиры разорвал грохот дрели.

— Они что, с ума сошли! Сейчас же ночь!

Расталкивая незваных гостей, я прильнула ухом к стене. И снова жуткий треск.

«Боже, они же стену мне проломят!»

Побежала к телефону, набрала «112» и ждала ответа оператора.

— Слушаю, что у вас случилось?

— У меня в доме посторонние, а ещё сосед начал ремонт!

— Алло. Говорите.

— Говорю, посторонние в квартире и ремонт у соседа!

— Попробуйте перезвонить, вас не слышно.

Гудки. Я вся похолодела и, не удержавшись, расплакалась. Люди расступились, и я подползла к мужу, а затем крепко обхватила его за талию, положив голову на взымающийся живот. Взяла телефон, открыла галерею и начала рассматривать снимки. Вот мы в парке развлечений, вот в океанариуме. Тут муж улыбается, тут что-то хочет сказать, а тут обнимает меня. Кто нас тогда фотографировал? От снимков снова хлынули слёзы. Да и дышать я больше не могла. А гул голосов усиливался, дрель жужжала, не переставая, и я уже просто неспособна была всё это терпеть. Закрыв уши руками, закричала что есть силы.

Меня разбудил яркий солнечный свет: он пробивался через плохо задёрнутую штору. Это Дима хорошо задвигал её, а я всегда была неряхой. Щёлкнул ключ в замочной скважине, и я подскочила с дивана. Плед скользнул на пол, по которому была разбросана еда. Что она здесь делает?

Я выскользнула в коридор, увидев Димину спину.

— Постой! Ты не попрощался!

— Не хотел будить, рыбка, — улыбнулся он. Вся его фигура утопала в солнечных лучах.

В эту же секунду открылась соседская дверь, и я со скоростью гончей обошла Диму, выскакивая на лестничную площадку. Соседская дверь лишь слегка дёрнулась, готовая закрыться, но я не дала, всунув в проём босую ногу.

— Слушайте вы… — Присутствие Димы снова придало мне сил. —…какого чёрта вы сверлили ночью?!

Я открыла дверь и поняла, что стою посреди пустой квартиры. Ни пылинки в белом пространстве. Ни окон, ни дверей, ни захудалой табуретки. Я сделала три шага и передёрнулась от шелеста дерматина.

— Эй! Вы где?

Сделала ещё три шага и остановилась.

— Соф, ну я пошёл. — В дверном проёме показалось улыбающееся лицо мужа.

— Я… я с тобой.

И тут внезапно возникла оплывшая физиономия соседа. Он схватил меня за талию и потащил вглубь странной квартиры. Я закричала:

— Дима!

— Мне пора, Соф. Люблю тебя, дорогая.

— Нет, стой! Я с тобой.

Я кое-как извернулась и ткнула мужчину пальцем в глаз. Тот взвыл как животное и попятился, рефлекторно разжав руки. Я выскочила в коридор, следуя за удаляющейся фигурой. Муж был уже на лестнице, когда меня позвали:

— Софа!

Я обернулась лишь на секунду, споткнулась и полетела вниз. Дима поймал меня, крепко прижав к себе.

— Нетерпеливая моя девочка, — по-доброму улыбнулся он, как делал уже сотню раз.

Я смотрела в его искрящиеся зелёно-карие глаза и плакала.

— Я с тобой, любимый. Я с тобой.

— Как скажешь, рыбка. Идём.

***

— Чёрт бы тебя побрал, Скворцов! Ещё вчера сказал дозу увеличить. Что непонятного? А ты, Света, чего стоишь, просил же кормить её вовремя, — отчитывал подчинённых главврач Петров.

— Я кормила, но она есть ничего не хочет! — Женщина развела руками.

И только пожилая нянечка с новичком Лёшей стояли у края лестницы, разглядывая переломанное тело тридцатилетней женщины.

— Бедная девочка, — утирала слёзы няня. — У неё муж пару лет назад умер.

— Тот, которого она зовёт постоянно?

— Да. Дима. Его родственники говорили, что он вышел из дома за продуктами и не вернулся — машина сбила. Она с ума сошла на почве горя: сильно любила его. А когда по традиции тело мужа должно было в квартире переночевать, сосед, с которым они давно конфликтовали, начал ремонт, и она его зарезала обычным кухонным ножом. Тогда-то её к нам и привезли. Женщина не помнила ни убийства, ни смерти мужа.

— Мда, — только и смог протянуть Лёша: за свою никудышную практику таких случаев ему видеть не доводилось.

Нянечка обернулась к главврачу, тот понимающе кивнул.

— Значит так, позвоните родне, пусть готовят женщину к… что она там хотела по завещанию, кремацию?

— Да какая разница, — безразлично махнула Света. — Всё равно родные будут решать.

— Тоже верно. В общем, звоните. А тебя, Скворцов, я разжалую, если ещё раз учудишь подобное. И почините эту долбанную лампочку! Мечта эпилептика, чёрт бы вас побрал.

Разочарованно мотая головой, главврач Петров прошёлся по коридору. Из палат доносились голоса других пациентов. Кто-то просил воды, кто-то просто мычал. Тот, что приехал совершенно недавно, голубоглазый красавец из Москвы, нервно хихикал у окошка, рядом с палатой погибшей.

Петров поравнялся с нянечкой и остановился.

— Мало того что на свинью похож, ещё и тупой как пробка, — пробубнил он в адрес Скворцова, не стесняясь Лёшу. Затем спустился по лестнице, склонился над женщиной и закрыл ей глаза. — Эх, Софочка. Надеюсь, там тебе будет лучше.