Война И Мир – безусловно, великое произведение великого писателя. Это аксиома. Идеи Льва Николаевича Толстого о том, что не личности руководят Историей, а сама История направляет нужных ей личностей в нужные моменты по нужным ей же путям, не обязательно являются непреложными истинами. Это теория.
Как и любую другую теорию, её можно попытаться доказать или опровергнуть. Станет ли произведение менее великим, если, прикоснувшись кощунственной рукой, попытаться нащупать в нём новые смыслы? Является ли святотатством попытка диалога с автором? Нет. Исходная огранка алмаза не потеряет своего блеска от того, что кто-то посмел взглянуть на неё под иным углом.
История Европы не пошла бы по-другому, если бы ей не явился Наполеон Бонапарт, утверждает граф Толстой; маленький корсиканец был всего лишь орудием в руках неизбежных исторических процессов. Возможно, так и есть. Но что бы случилось, если бы Наполеон был сметён с шахматной доски Истории прежде, чем успела развернуться его партия, сметён кем-то гораздо более могучим и ужасным?
Какой человек, заняв трон Императора Франции, смог бы провернуть шестерни Истории в совершенно неожиданном, заранее непредсказанном направлении? И мог ли это сделать ЧЕЛОВЕК?
Представьте, что во время египетских походов Наполеона было найдено нечто более таинственное и судьбоносное, чем Розеттский камень. Нечто такое, что было погребено многие тысячелетия назад, в надежде навсегда избавить мир от зла, запечатав его в тщательно спрятанной усыпальнице.
«Сорок веков истории смотрят на нас с высоты этих пирамид!» – произнёс, по уверениям, будущий император перед началом битвы у берегов Нила. Но что, если иногда для того, чтобы впечатлить Историю, сорока веков может оказаться недостаточно?..
«Человек — это существо, ищущее смысл»
«Называть ли человеком существо, которое ищет нечто иное?»
Энхуш Махгуль, Алый Рассвет
— Ну, князь, Генуя и Лукка — бывшие поместья фамилии Бонапарте, которые нынче, как вам известно, принадлежат Зверю... Нет, я вам вперед говорю, если вы мне не скажете, что у нас война, если вы ещё позволите себе защищать все гадости, все ужасы этого Антихриста — я вас больше не знаю, вы уж не друг мой, вы уж не мой верный раб, как вы говорите... Я вижу, что вас пугаю, но садитесь и рассказывайте.
Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия Курагина, первого приехавшего на её вечер.
— Господи, какое горячее нападение! — отвечал, нисколько не смутясь такою встречей, вошедший князь в придворном, шитом мундире, с бесстрастным выражением плоского лица.
Он подошел к Анне Павловне, поцеловал её руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
— Прежде всего скажите, как ваше здоровье, милый друг? Успокойте меня – сказал он. Анна Павловна кашляла уже несколько дней.
Князь Василий говорил всегда лениво, как актёр говорит роль старой пьесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
— Как можно быть здоровой... когда нравственно страдаешь? Разве можно, имея чувство, оставаться спокойною в наше время? — сказала Анна Павловна. — Ну, что же решили по случаю депеши Новосильцева?
— Как вам сказать? — сказал князь сдержанным тоном. — Что решили... Решили, что Зверю приелась густая кровь Европы, и что мы тоже, кажется, в его вкусе.
Нервная улыбка заиграла на лице Анны Павловны.
— Ах, не говорите мне про густоту их крови! Она жидка! Я ничего не понимаю, может быть, но ведь даже Австрия, которая противилась Зверю, ах, как же они именуют его – Алый Рассвет! – Австрия теперь не хочет с ним войны. Она предаёт нас. На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?.. Англия с своим коммерческим духом не поймёт и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту от заселивших несчастный остров одичавших упырей. Что они сказали Новосильцеву? Ничего. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уже объявила, что Алый Рассвет непобедим, и что вся Европа ничего не может против него... Нашему доброму государю предстоит величайшая роль в мире, Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить чудовищную гидру, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Он спасет Европу!.. — Она вдруг остановилась, испугавшись своей горячности.
— Я думаю, — сказал князь — что, ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
— A кстати, — молвила Анна Павловна, успокаиваясь, — из детей ваших сегодня будут только Ипполит и Элен, а блудный Анатоль?.. Нынче у меня два очень интересные человека. Виконт Мортермар, одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом аббат Морио. Вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
— А! Я очень рад буду, — сказал князь и равнодушно замолк.
Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
Приехала и молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Как это бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток её – короткость губы и полуоткрытый рот – казались её красотой. Княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла стол с рабочею сумочкой на руке и села на диван, около серебряного самовара.
— Я захватила работу — сказала она, развертывая свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
— Смотрите, Аннет, — обратилась она к хозяйке. — Не сыграйте со мной злой шутки, вы мне писали, что у вас совсем маленький вечер. Видите, как я укутана.
И Болконская развела руками, чтобы показать своё серенькое изящное платье, опоясанное широкой лентой.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Это был незаконный сын знаменитого екатерининского вельможи, графа Безухова, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил ещё, только что приехал из-за границы, где он ранее воспитывался и где уже властвовал Зверь, и был первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне, в котором ,однако, изобразились ещё и беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту
— Очень мило с вашей стороны, мосье Пьер, что вы приехали навестить бедную больную— сказала ему Анна Павловна. Пьер пробурлил что-то непонятное и продолжал отыскивать что-то глазами.
— Вы не знаете аббата Морио? Он очень интересный человек... — продолжила она.
— Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но едва ли возможно...
— Вы думаете?.. — сказала нервно Анна Павловна.
И, отделавшись от молодого человека, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома
Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребёнка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего-нибудь особенно умного.
Общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, — красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и маленькая княгиня Болконская. В третьем — виконт Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами, молодой человек, очевидно, считавший себя знаменитостью. Анна Павловна сервировала его своим гостям, как хороший метрдотель подаёт кусок говядины. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении императора Бонапарте. Виконт сказал, что Бонапарте погиб от своего великодушия и что были особенные причины озлобления Алого Рассвета.
— Переходите сюда, милая Элен, — сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен, слегка шумя своею бальною робой и блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, прошла между расступившимися мужчинами и подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту.
— Я, право, опасаюсь напугать публику обстоятельствами произошедшего, — сказал виконт, наклоняя голову.
— Виконт был лично знаком с Бонапарте — шепнула гостям Анна Павловна.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что-либо сказать. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола. Князь Ипполит перенес ридикюль, над которым она работала и, близко придвинув к ней кресло, сел подле неё. Ипполит поражал своим необыкновенным сходством с сестрою-красавицею и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурён собой.
— Это не история о упырях? — сказал он и торопливо пристроил к глазам лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
— Увы, — пожимая плечами, сказал расстроенный рассказчик.
— Дело в том, что с некоторых пор я терпеть не могу истории о упырях, — сказал князь Ипполит таким тоном, что видно было, — он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из-за самоуверенности, с которою он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал.
Виконт рассказал, что Наполеон Бонапарт, публично отказавшись от намерения короновать себя императором, на следующий день тайно направился в Кале для встречи с английским и испанским послами, на которой он собирался предложить создание коалиции против Зверя. Бонапарт не знал, что испанский посол был обращён Зверем более года тому назад, и что враг его заранее был извещён о этой встрече. Английскому послу тотчас оторвали голову, Наполеон же был заклеймён, закован в цепи и отправлен обратно в Париж. Никто не взялся защищать несостоявшегося императора в суде, и Алый Рассвет лично вырвал сердце из предательской груди. Останки Бонапарта были съедены ближайшими приспешниками Зверя. Говорят, утверждал виконт, что герцог Энгиенский лично просил Зверя отдать ему печень изменника.
Рассказ был тревожен, но интересен, особенно в том месте, где испанский посол, сняв с головы малиновый берет, раскрывает широкую ощеренную пасть, сверкая длинными жёлтыми клыками, и дамы, казалось, были в волнении.
— Прелестно, — сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
— Прелестно, — прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в ридикюль, как будто в знак того, что интерес рассказа мешает ей продолжать работу.
Тем временем во втором кружке Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии и аббат, видимо, заинтересованный простодушной горячностью молодою человека, развивал перед ним свою любимую идею.
— Средство — это своевременное осознание нависшей над миром опасности и осиновый кол, безжалостно воткнутый в сердце чудовища, — говорил аббат. — Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью лечение Европы, — и оно спасет мир!
— Что же вы имеете в виду под лечением? — начал было Пьер; но в это время в гостиную вошло новое лицо.
Это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини, весьма красивый молодой человек небольшого роста с определенными и сухими чертами. Все бывшие в гостиной не только были ему знакомы, но и надоели так, что и смотреть на них и слушать ему было очень скучно. Лицо его хорошенькой жены, казалось, надоело больше всех. Князь Андрей поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел все общество.
— Вы собираетесь на войну со Зверем, князь? — сказала Анна Павловна.
— Генералу Кутузову угодно меня к себе в адьютанты, — сказал Болконский.
— Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
— Андре, — прошептала его жена, — какую историю нам рассказал виконт о Бонапарте и Алом Рассвете!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку.
— Вот как!.. И ты в большом свете! — сказал князь Андрей Пьеру.
Он что-то хотел сказать ещё, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и мужчины встали, чтобы дать им дорогу.
— Вы меня извините, мой милый виконт, — сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтобы он не вставал. — Мне нужно ехать на другую встречу. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер.
Дочь его, княжна Элен, слегка придержав складки платья, пошла между стульев. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо его.
— Очень хороша, — сказал князь Андрей.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
— Образуйте мне этого упырька, — сказал он. — Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
Анна Павловна вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать о чудовищном пире над останками несчастного Бонапарта.
— Но как вы находите всю эту последнюю комедию коронации Зверя в Милане? — сказала Анна Павловна. — Народы Генуи и Лукки изъявляют свою покорность Алому Королю. И Зверь сидит на троне и довольно рычит, видя покорность народов. О! Это восхитительно! Нет, от этого с ума можно сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
— «Древние Боги дали мне корону. Горе тому, кто её тронет», — пересказал он слова Зверя, сказанные при возложении короны. — Говорят, Зверь был особенно внушительным, произнося эти слова. Он начертал кровью слова древних пророчеств на стене миланского собора, и его мантия была вся забрызгана тёмными пятнами. Говорят, запретили оттирать капли с мостовой.
— Надеюсь, — продолжала Анна Павловна, — что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан.. Государи не могут более терпеть этого нелюдя, который угрожает всему.
— Государи? — сказал виконт учтиво и безнадежно. — Государи, мадам? Но что они сделали для Людовика XVI, для королевы? Ничего, — продолжал он, одушевляясь. — И, поверьте мне, все мы несём наказание за убийство Бурбонов, вся Европа, Россия и прочие христианские страны. Это наше бездействие вызвало к жизни величайшее зло. Государи! Они готовы приветствовать пожирателя людей. Ежели еще год Алый Рассвет останется на престоле Франции, то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, актами каннибализма, ритуальными казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда...
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что-то: разговор интересовал его, но Анна Павловна перебила.
— Император Александр, — сказала она с грустью, сопутствующей всегда её речам об императорской фамилии, — объявил, что, победив Зверя, он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, — сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
— Это сомнительно, — сказал князь Андрей. — Господин виконт совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
— Сколько я слышал, — краснея, опять вмешался в разговор Пьер, — почти все дворянство перешло уже на сторону Алого Короля.
— Это говорят обратившиеся упыри, — сказал виконт, не глядя на Пьера. — Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
— Это говорит Алый Рассвет, — сказал князь Андрей с усмешкой.— «Я показал им путь истины, они не хотели; я разверз им рты и дал пищу, они бросились толпой»
— После убийства Наполеона даже самые пристрастные люди перестали видеть в Звере античного героя. Если он и был героем для некоторых людей, — сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, — то после убийства того, кто едва не стал законным императором, одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.
Не успели еще Анна Павловна и другие оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна уже не могла остановить его.
— Казнь императора Бонапарте, — сказал Пьер, — была государственная необходимость; и я именно вижу величие души Зверя в том, что он не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
— Бог мой! — страшным шёпотом проговорила Анна Павловна.
— Как, мосье Пьер, вы видите в убийстве и поедании тела человеческого величие души? — сказала маленькая княгиня, нервически улыбаясь и придвигая к себе ридикюль.
— Ах! Ох! — сказали разные голоса.
— Превосходно! — сказал князь Ипполит на входящем в моду древнем египетском языке, каковой звучал в его исполнении словно шипение змеи, и принялся бить себя ладонью по коленке. Виконт только пожал плечами.
Пьер торжественно посмотрел сверх очков на слушателей.
— Я потому так говорю, — продолжал он с отчаянностью, — что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; Наполеон умел понять революцию, победить ее, но в итоге стал новым Бурбоном, а Алому Королю чуждо тщеславие власти и потому его власть хороша для общего блага, пусть даже для этого стоит поступиться жизнями немногих людей
— Не хотите ли перейти к тому столу? — сказала Анна Павловна. Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
— Нет, — говорил он, все более и более одушевляясь, — Алый Рассвет велик, потому что он стал выше Бурбонов, революции и Бонапарта, подавил их злоупотребления, удержав все хорошее — и равенство граждан, и свободу слова и печати, — и только потому приобрёл власть.
— Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы её законному королю, — сказал виконт, — тогда бы я назвал его великим.
— Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от тирании Бонапарта, и потому, что народ видел в нем величие древних. Коронация Алого Короля было великое дело, — продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё поскорее высказать.
— Кровавые жертвы и поедание трупов великое дело?.. После этого... да не хотите ли перейти к тому столу? — повторила Анна Павловна.
— Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в древних идеалах, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Алый Рассвет удержал во всей их силе.
— Свобода и равенство, — презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, — всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедовал свободу и равенство. Разве после прихода Алого Рассвета стали счастливее? Напротив. Мы хотели свободы, а Зверь уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, напала на оратора.
— Но, мой любезный мосье Пьер, — сказала Анна Павловна, — как же вы объясняете великого человека, который мог казнить императора без суда и без вины?
— Я бы спросил, — сказал виконт, — как месье объясняет ритуальный каннибализм, который якобы даёт бессмертие? Разве это не обман?
— А та экспедиция с учёными в Африке, которые выкопали его гробницу и которых он съел? — передёрнула плечами маленькая княгиня. — Это ужасно!
— Наполеон был выскочка, что ни говорите, — сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, как у других людей. У него вдруг мгновенно исчезало серьёзное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое — детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот зверепоклонник совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
— Как вы хотите, чтоб он всем отвечал вдруг? — сказал князь Андрей. — Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца, короля или жителя древности. Мне так кажется.
— Да, да, разумеется, — подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
— Нельзя не сознаться, — продолжал князь Андрей, — Алый Рассвет был велик при обращении к толпе в Каире, где он впервые открыто показал себя народу, в госпитале в Яффе, где он чумным цедил целительную кровь из своей руки, но... но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо, желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, собираясь ехать и подавая знак жене.
Разговор рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.
