Когда во время ковида у жены Марины пропало обоняние, она улыбнулась и сказала: «Слава богу!». Довольно спорно пахнущий мир наконец временно перестал её атаковать, и эта передышка здорово скрасила ей пандемию.
Мне кажется, отчасти из-за очень чуткого обоняния Марина и купила шипованную резину для велосипеда. Перспектива ежедневно по часу ехать на работу в мороз сквозь метель устраивала её больше, чем необходимость ежедневно полчаса нюхать людей в метро.
Интересно, связано ли как-то обоняние с укачиванием? Марина ещё укачивается в транспорте и, по-моему, основная причина того, что мы вместе — это моя способность аккуратно водить машину. «Он может довезти до места так, что меня не стошнит», — это ли не причина для любви?
Марина говорит, что сейчас ещё ничего, а в детстве она укачивалась даже в лифте.
Вы не представляете, если только вам тоже, как и Марине, не досталась интолерантность к кинзе, в какие блюда её сейчас кладут. Во все. Хуже кинзы только не очень хорошая память — постоянно забываешь спросить в общепите, есть ли в заказанных блюдах кинза.
Не помню, кстати, рассказывал ли я, как мы однажды пришли в кафе и Марина заказала суп и забыла спросить про кинзу. И я забыл. А ведь напоминать про кинзу — это примерно половина моих дел как мужчины.
И Марине принесли суп, а там, конечно, кинза. Марина понимает, что суп провален, и спрашивает официанта, можно ли извлечь кинзу. Официант отрицательно качает головой — кинза встроена в суп на уровне несущей конструкции. Суп не украшен ей — это, по версии Марины, лёгкая степень закинзованности пищи, а кинза прямо мелко покрошена и перемешана с супом.
Марина просит принести другой суп, без кинзы. Но официант говорит, что у них тут грузинское заведение и весь суп с кинзой. И вообще всё с кинзой. И что они вообще сначала кладут кинзу, а потом вокруг неё формируют остальное блюдо. У них кинзоцентрическая система.
Я уже готов съесть Маринин суп сам, заплатить за него и увести её обедать в другое место.
Но Марина спрашивает, есть ли у них ситечко.
Официант на секунду немеет, а потом просит подождать и уходит в кухню спросить, есть ли у них там ситечко среди разбросанной повсюду кинзы. Возвращается он уже с ситечком и ещё одной тарелкой.
И Марина начинает процеживать суп.
Остановить её нельзя. Чувство голода и несправедливости смешалось в ней с запахом страха, исходящего от официанта.
Я помогаю держать ситечко и ободряюще смотрю на других посетителей кафе. У нас всё под контролем, ребята. Кинза не пройдёт.
Процеженный суп, конечно, всё равно остался отравлен следами кинзы, но Марина хотя бы смогла его доесть.
А я тогда — редкий случай — оставил чаевые.
Не устаю удивляться собственной удаче: в транспорте не укачивает, из запахов пробивает только прошлогодняя силосная смесь, а есть я могу даже лакрицу и сельдереевый стебель. Да, без восторга! Но восторг — это, скажем честно, не такой уж обязательный атрибут счастья.
