За Правду

К «измам» у власть имущих отношение всегда было подозрительным. Эти мудреные слова заставляли напрягаться вельможный ум в организации мыслительного процесса, мучительно соображать, как правильно реагировать на досадный раздражитель, не пропустить какой-нибудь подвох или не продемонстрировать собственное невежество. Рассуждать же в категориях «свободы», «необходимости», «добра», «зла» со стороны партбюрократии считалось занятием не то, что бы предосудительным, но к реальной жизни отношения не имеющим, а потому и бесполезным. На любой вопрос всегда найдется подходящий эксперт, который «поработает», подготовит заключение, оставив «самому» необходимое для резолюции место.

В благословенные «застойные» времена мировоззренческие, философские вопросы бытия считались давно и полностью решенными, а если что-то и не вписывалось в теорию, то тем для нее было и хуже. Хотя, определенные «теоретические» изыски все же имели место. Когда народу следовало внятно объяснить, почему в развитых западных странах наблюдается все более очевидный технологический прогресс, почему там растет жизненный уровень и чем вызвано увеличение эмиграции из страны, появилось удобное определение - «реальный социализм». Да, молчаливо признавалось, у нас есть проблемы, типа пожизненного секретарства маразматических вождей, очередей, «блата», инертности хозяйственного механизма и прочих несовершенств. А где оно есть, совершенное общество? «Зато вот, в области балета...» и, далее, по Визбору.

Или еще один продукт околомарксистского «теоретизирования»: «Стабильно низкие цены на продукты первой необходимости при социализме». Как и прочие, подобное «научное» откровение не сопровождалось сколь-нибудь внятной аргументацией. Должны быть низкие цены и никак иначе! А почему? «Забота о трудящихся»! Я сам, будучи в командировке, видел как эти «трудящиеся» на железнодорожных станциях облепливали вагон-магазин и мешками скупали хлеб по цене 13 коп. за буханку на корм свиньям.

Несправедливо было бы называть позднесоветскую бюрократию чрезмерно идеологизированной. Несправедливо, конечно, не в отношении бюрократии, а применительно к уважаемому слову «идеология». Идеологии в среде кремлевских вождей было не больше, чем у обитателей Капитолийского холма в Вашингтоне. Конечно, определенная риторика присутствовала при озвучивании очередных «судьбоносных решений» партии и правительства, но это было, скорее, данью традиции, ритуалом, чем сутью.

Неудивительно поэтому, что идеологическая диверсия, проведенная против нашей страны, против советского общества, достигла свой цели. Все эти партийные иерархи со сворами «академиков», «ученых» давно и безнадежно утратили способность логически и самостоятельно мыслить. Затянувшаяся роль оракулов, «истины в последней инстанции», сослужила им плохую службу, приведя к полной атрофии того, чем принято думать.

В своих статьях «Демократия, как форма поругания свободы», «Мир без корысти» и других я уже показывал, как некритичное восприятие перестроечных «ценностей» привело нас к положению, в котором оказывается простодушный прохожий, доверившийся наперсточникам на вокзале. В горбачевские времена довелось видеть одну такую дамочку, проигравшую шустрым ребятам обручальное кольцо на автостанции. До сих пор в ушах стоит ее истошный плач: «Меня же муж теперь прибьет!» Рискну предположить, что движущим мотивом наперсточников является корысть, стремление завладеть чужими деньгами, но отнюдь не беспристрастное выявление победителя.

Мне не доставляет большого удовольствия разбираться в «наперсточных» технологиях.
Я предпочел бы писать о человеке и о том, чего он сможет достигнуть, когда станет полностью свободным, когда общественное устройство будет определяться Разумом, а не корыстными устремлениями двуногих хищников. Когда человек, протягивая руку, будет ощущать тепло руки другого человека, а не уколы когтистой лапы. Когда всю свою созидательную энергию он сможет направить на служение людям, а не на борьбу за выживание. Тем не менее, писать надо и о технологиях лжи. Так же как и инструкции по технике безопасности, или таблички с очень полезным наставлением: «Не влезай! Убъет!» на опорах линий электропередачи.

Одним из важнейших идеологических «засланцев», внедренных в советское общество, наряду с «материальным интересом», «демократизацией», «свободой» и прочими, была концепция так называемого «плюрализма». Впервые словечко это мелькнуло еще во времена «Пражской весны» 1968 года. После известных августовских событий оно исчезло из политического лексикона с тем, что бы вновь всплыть во второй половине 80-х годов. На первый взгляд совершенно невинный термин, подразумевающий всего лишь наличие разных мнений, разных точек зрения по какому-либо вопросу. Но это только на первый взгляд. В действительности плюрализм, как противоположность монизму, есть важнейшая не столько философская, сколько общественно-политическая категория, яркая упаковка всей западной цивилизационной модели.

Диалектический материализм марксистской философии исходит из положения о первичности и единственности материи как сущности мира. Единое начало определяется как монизм. Хотя монизм не обязательно материалистичен. Диалектика Гегеля тоже монистична, не смотря на то, что в своей первооснове в ней выступает «дух». Из монистичности мира следует важнейшее положение о единственности истины. Не существует двух различных «истинных» суждений по какому-либо вопросу. Как минимум, одно из них будет ложно, как максимум оба.

В отличие от философии, где концепция плюрализма, как суммы не сводимых воедино сущностей давно устарела, в политической практике буржуазного общества термин еще широко используется, как в форме «политического плюрализма», так и в характеристике господствующего типа общественного сознания.

Из какой логики исходили перестроечные «мыслители», внедряя в советское общество весьма лежалый политический товар? Чем прельщался простодушный советский обыватель, изрядно уставший от перестроечных идиотизмов? А «демократы» говорили ему примерно следующее: «Нет монополии на истину. Неизвестно, кто обладает истиной и есть ли она вообще. Следует структурировать различные точки зрения в виде политических программ и предоставить народу право выбора между ними. Народ никогда не ошибается».

На самом деле это, конечно, была ложь. «Демократы» так совсем не считали. Они были абсолютно уверены, что истина уже известна ИМ и никому более. Их уверенность была основана на простейшем соображении. Вот, посмотрите, как живет цивилизованный мир, и как живем мы. В чем отличие западных демократий от советской системы? Там есть частная собственность, а у нас нет. Там есть многопартийность, а у нас нет. У них правовое государство, у нас же блат и телефонное право. Зачем нам изобретать велосипед. Следует перенять политическое и экономическое устройство, отказаться от коммунистического догматизма и заживем как в Швеции! Не был проделан даже простейший системный анализ, а почему в Швеции так живут? Каковы составляющие экономического успеха? Почему мы, вдруг, станем жить как в Швеции, а не как в Сомали? Там ведь, кажется, тоже есть «священная и неприкосновенная»? Так троечник в школе, заглядывает в ответ, помещенный в задачнике, и подгоняет под него решение.

Кому придет в голову назначать лечение больному путем голосования больничной палаты? Согласился бы «демократически» мыслящий пациент на подобное надругательство над своим здоровьем? Очень сомневаюсь. Для того, чтобы сделать квалифицированный выбор необходимы соответствующие знания. А разве они не нужны при выборе политического курса страны? Может ли рядовой избиратель полноценно вникнуть в суть многочисленных программ и сделать осознанный выбор? Тем более, что программы эти сводятся к пустейшим лозунгам вроде «За достойную жизнь!» Ведь если пациент больницы доверяет право выбора специалистам, то почему избиратель не может поступить также? Советская выборная система и была построена на делегировании права выбора компетентным в этом деле специалистам. И это ничуть не менее демократично, чем на избирательном участке ломать голову над гипотетическими достоинствами десятка неизвестных претендентов.

Таким образом, плюрализм был востребован «демократами» и деградировавшей партийно-советской номенклатурой не как инструмент поиска истины, а как средство достижения политических целей захвата власти и собственности в стране. Да и не пригоден этот инструмент для «поиска истины». Если бы только ее можно было найти голосованием! Как бы все стало просто в этом мире! Скорее это инструмент сокрытия истины, мощное средство манипулирования общественным сознанием. Можно сказать, что если принцип материальной заинтересованности стал инструментом легализации корысти, алчности, эгоизма, то плюрализм легализировал ложь как идейную и политическую форму выражения этих новых общественных отношений.

После перераспределения собственности, обретения власти новой «элитой», задачи плюрализма свелись к охранительно-декоративным функциям. Тот же монизм, только с иной системой ценностей. Власть в интересах большинства была заменена диктатурой в интересах непроизводительного меньшинства, диктатурой буржуазии.

Для проведения политики насилия над большинством требуется, чтобы «ценности» плюрализма «овладели массами». Требуется расчленить общество на социальные группы, национальные, этнические общины, религиозные конфессии, направить интересы людей к себе, поставить их в условия выживания, лишить их способности здраво рассуждать, свести все ценности бытия к потреблению. «Плюралистическое» сознание опирается на искусственно внедренные ложные «ценности», мифы, примитивные стереотипы, где упор делается не на истину, а на «разность мнений» как самоценность. Перестроечные телевизионщики брали в кадр не выявляющие закономерность явления, а случайные события, не вписывающиеся в официальную идеологию. Благо, страна большая, с обилием кроме «плохих дорог» самого экзотического человеческого материала.

Помниться сюжет по телевизору тех лет. Нужно было найти и показать народу очередную «проблему», «родимое пятно тоталитаризма». И вот молодая девушка, журналистка, кажется из программы «Взгляд», не помню точно, берет интервью у парня, как сейчас говорят, нетрадиционной ориентации. Здоровенный верзила в колготках, плохо понимая, что от него хочет эта вертлявая девица, шел, блаженно улыбаясь. Она крутилась вокруг, тоже плохо представляя себе, о чем, собственно, спрашивать и повторяла: «Ну, как вы?», «Что скажите?». То, что респондент только мычал и пускал пузыри изо рта, ее не смущало. Никаких ответов и не требовалось. Следовало «открыть народу правду», скрываемую «консерваторами-партократами»! Вроде того полотера из старого фильма «Я шагаю по Москве», в блестящем исполнении В. Басова, который учил «правде жизни» молодого провинциального писателя.

Воздействие на советское общество носило комплексный, системный характер. Каждая социальная, возрастная группа получала свою дозу весьма профессионально сработанного пропагандистского материала. Молодежь - мрачные, минорные композиции «Наутилус Помпилиус», аудитория постарше - кино-притчу Тенгиза Абуладзе «Покаяние», книги Солженицына, Аксенова, Рыбакова, сочинения дореволюционных философов и т. п.

Неважно, что многие из новых «оракулов», зачастую, говорили прямо противоположные вещи, важно было лишь встать в ряды критиков «тоталитаризма», коммунистической идеологии, советского образа жизни, чтобы получить беспрепятственный доступ к многомиллионной аудитории. Недовольство людей ухудшающимся положением в экономике, пустыми прилавками магазинов направлялось не на конкретных руководителей, а на «систему», на социализм. В массовое сознание пожарными темпами внедрялись новые «ценности» - материального, корыстного интереса, личного успеха любой ценой, свободы наживаться за счет чужого труда.

Значит ли это, что концепция плюрализма полностью ложна? Нет, в истоках любой грамотно сработанной лжи можно усмотреть рациональное зерно. Истина, действительно, на определенной ступени исторического развития может быть неведома. Например, на протяжении тысячелетий люди были убеждены в том, что Солнце обращается вокруг Земли. И считали так бы и до сих пор, если бы не находились ученые, не боящиеся подвергать сомнению, казалось бы, очевидные вещи. Порой, расплачиваясь за драгоценные крупицы знания собственными жизнями. Сама природа научного поиска представляет собой столкновение разных, порой, полярных мнений, где только одно условие является обязательным - стремление именно к истине, а не преследование каких-либо других целей. Однако, такое положение дел и временное, и вынужденное. После выявления истины, плюрализм уступает место монизму.

Сложнее дело обстоит с общественными науками, носящими, как известно, классовый характер. Здесь «чистый» поиск истины затруднен противодействием корыстных интересов господствующих классов, стремящихся получить выгодные для себя выводы. Представим себе двух историков. Первый скрупулезно собирает даты коронаций монархов, всевозможных войн, восстаний и революций, не делая никаких выводов и обобщений относительно общей направленности хода исторического процесса. Другой историк трактует те же факты в контексте выявления вектора развития общества, как борьбу классов, ведущую к освобождению человека. Ведь для того, чтобы понять, куда течет река, на нее следует посмотреть с высоты, а не описывать хаотическое броуновское движение отдельных молекул. Кто из них ближе к познанию объективных закономерностей? Да и что понимать под истиной в буржуазном обществе? Зачем собственнику такая правда, в которой ему в будущем нет места?

Марксистская философия объективна как таблица умножения. Она не служит ни интересам пролетариата, ни интересам буржуазии, являясь в своей фундаментальной, основополагающей части абсолютной истиной. Диалектический материализм такое же достояние человеческой культуры, как теория относительности Эйнштейна, интегральное исчисление, периодическая таблица Менделеева или наше знание о Вселенной. Какой плюрализм возможен ныне, например, в отношении закона Ома? Либо знать его, либо нет. И если не знать, то это проблема не физического закона, а студента-неуча. Но студент все же в своем развитии выше многих нынешних политиков, в отличие от них, он признает свое невежество.

В социально значимых вопросах, разум в поисках истины руководствуется этическими категориями, если это, конечно, разум, а не просто мозги, пусть даже с образованием. Вся история человечества являет собой постепенное приближение к абсолютным этическим нормам, на основании которых формируется общественная мораль, а в человеке формируются нравственные ценности, определяющие его отношение к обществу и своей роли в нем.

Невозможно, конечно, в деталях представить себе общество, каким оно будет через тысячи и миллионы лет. Но можно вполне определенно предположить, что в нем будут разрешены два фундаментальных противоречия сегодняшней цивилизации. Будет преодолен социальный конфликт между обществом и личностью, т. е. классовый антагонизм, и устранено, кажущееся сейчас неизбежным, противоречие между цивилизацией и окружающей природной средой. Направляемое Разумом объединенное человечество найдет те самые рациональные, оптимальные формы своей организации и интеграции в окружающую физическую среду, которые позволят ему существовать неограниченно долго во времени. Лежащие в основе организации такого общества этические нормы имеют единственно возможный, абсолютный и объективный характер, как и свойственно истине, уподобляясь в этом смысле физическим константам. Да это и не удивительно. При всей своей непостижимой сложности, живая материя развивается по физическим законам и имеет свои ПРЕДЕЛЫ совершенствования в данной природной среде.

Таким образом, абсолютные этические нормы и ценности, есть теоретический предел, к которому стремятся относительные нормы и ценности и, как и прочие физические закономерности, могут и должны быть предметом не только философского осмысления, но и научного поиска.

Путь к открытию этических норм и правил человечеству обходится не дешево. Цена противодействия корыстных, классовых, сословных интересов - бесчисленные войны, социальные катаклизмы, неэффективное использование человеческого потенциала. Но, по мере «взросления» человечества, расширения границ познания, господствующим классам все труднее становится держать мир в неведении. Все очевиднее вырисовываются контуры этики будущего. И никаких иных средств их сокрытия, кроме лжи и мимикрии у буржуазной идеологии нет.

Несомненно, высшей ценностью является человеческая жизнь, личность. Эта констатация есть абсолютная этическая норма, которой должно руководствоваться общество всегда. И буржуазная пропаганда, не в силах отрицать очевидное, декларирует свою приверженность провозглашаемому принципу. Но это, конечно, не вполне искренне. Негласным этическим приматом буржуазного общества есть собственность. И для защиты собственности допускается убийство человека, вне зависимости от мотивов посягательства на нее. Потому как, либо человеческая личность, либо собственность «священна и неприкосновенна». Подавляющее число преступлений, связанных с насилием над личностью и убийством, многочисленные войны, унесшие миллионы бесценных человеческих жизней, так или иначе, связаны с переделом собственности. Постулируя право собственности, западная философия предпочитает не замечать столь вопиющего противоречия. Заглушить возникающие сомнения призван шумный, надсадный пропагандистский пиар на предмет «прав человека», различных «свобод», «незыблемых основ» и прочих блестяшек для простаков. Замечу еще одно важное следствие положения о высшей ценности человеческой жизни. Это равенство всех людей, подобно эквивалентности бесконечных величин в математике, что находит свое выражение в таком понятии как справедливость.

Из постулата о человеческой жизни, как высшей ценности, непосредственно вытекает и важнейшее положение о полной, ограниченной лишь этикой, т. е. общественным интересом, свободе личности. Действительно, как может быть личность абсолютной, высшей ценностью, не обладая свободой? Вполне естественно, что человек вправе делать все, что не противоречит интересам общества. Но категория разумной, осмысленной свободы, как заметил еще Спиноза, ограничена рамками осознанной необходимости. Нужно объективное, истинное знание для реализации свободы личности. Поэтому тесно связанной с категорией свободы обязательный этический императив - право на истинную, достоверную информацию, на правду, или, что то же самое, недопущение лжи, обмана или хотя бы даже умолчания. Переводя в политическую плоскость вышеизложенное, можно свести этические ценности к декларации - Человек, Справедливость, Свобода, Правда.

Определенные таким образом этические нормы являются абсолютными. Никакая социальная доктрина, не опирающаяся на них, не имеет права на существование. Происходит сужение поля концептуального множества за счет усечения разных «кухонных» схем «спасения» человечества, ставящих во главу угла различные национальные, традиционалистские, религиозные, эстетические предпочтения своих авторов. Под броскими названиями всяческих «империй» и «особых путей».

Современное человечество далеко от идеала. Ему еще предстоят сотни, а то и тысячи лет приближения к совершенному, коммунистическому обществу. Медленно, затратно, с возможными войнами и неэффективным «проеданием» природных ресурсов, или революционными скачками устремляясь в будущее. На каждом этапе закрепляясь на достигнутых рубежах справедливости, свободы и правды. Не допуская попятного движения, сползания назад. И в этом плане, марксистско-ленинская философия явилась катализатором революционного взлома общественного сознания. Прорывом от собственности к человеку, значение которого не оценено должным образом до сих пор.

Возвращаясь к теме статьи, задам вопрос. Имеет ли право человек в рамках «плюрализма» высказывать свое мнение, что положение, когда единицы владеют нефтяными промыслами, заводами, миллиардами долларов, а миллионы вынуждены на них работать, чтобы заработать себе на самое необходимое, является естественным и неизбежным? Что присваивание ничтожной кучкой непроизводительного меньшинства плодов труда абсолютного большинства есть неизбежная плата за рыночное «процветание»? Что это вынужденное следствие «свободы» личности? Или, что одна нация в чем-то превосходит другую по каким-то «научным» данным? Да, конечно, имеет. Но только перед такими же «продвинутым» друзьями на собственной кухне. Потрясая их парадоксальностью суждений и неожиданностью словесных форм. Либо блистать красноречием в палате психбольницы перед не менее благодарной аудиторией. Но возможность выхода с подобным бредом на массовую аудиторию должна быть полностью исключена. То есть рамки плюрализма сужаются до пределов известного уже знания, ограничиваются этической нормой о неприемлемости лжи.. И журналист, как и выпускающий редактор, несут персональную ответственность за вбрасывание в общественное сознание неправды, не важно, добросовестное ли это заблуждение, или преследование своего корыстного интереса.

То же относится и к политическому или государственному деятелю. Высказывание идей, противоречащих этике, служение интересам паразитических классов в ущерб обществу, использование лжи в этих целях несовместимо с любым общественно значимым статусом.

История учит, что за слово надо нести ответственность. Что происходит, в рамках безбрежного «плюрализма», видно на примере гитлеровской Германии. А ведь вовремя надетые наручники на площадного трибуна и краснобая, душку и любимца экзальтированной толпы, могли спасти десятки миллионов жизней.

И все же, соперничество идей, но в рамках этики, необходимое условие продвижения вперед. Отсутствием свободы высказывать и продвигать самые здравые предложения объясняется застой и разложение советского общества. Основанное на самой передовой философии, официальная идеология догматизировалось в интересах партийно-бюрократического истеблишмента. Являясь для своего времени самым свободным и просвещенным обществом в мире, достигнув небывалого подъема в экономике и качестве жизни людей, одолев злейшего врага человечества - германский фашизм, Советский Союз не устоял перед крохотным вирусом эгоизма, внедренным в него задолго до горбачевской перестройки. Эгоизм, в целях достижения личной выгоды, попирает этические нормы, не брезгует обманом и ложью. И если на уровне сантехника или маляра это не столь опасно, то когда эгоистические интересы проникают в управленческую элиту, разрушая и разлагая ее, диагноз для общества становится неутешительным.

Единственным лекарством против вырождения власти может быть полная информированность общества, гласность (прошу прощения за словцо из горбачевского лексикона), правда. Нужна открытость и состязательность, но не уличных горлопанов, а высоконравственных личностей, ставящих своей целью не личный интерес, а бескорыстное служение обществу. И утверждение, что таких людей нет, есть чистая ложь и клевета на человека. Таких людей миллионы и вся история советской страны тому подтверждение...

Для ленивых: Евгений Юрьевич полемизирует с Бодяшкиным, который весьма подкован, на тему - Что такое Троцкизм, влияние Троцкого на развитие марксизма и о том, как Сталин "украл" все идеи Троцкоцкого. Это дейстивтельно очень смешной и добрый эфир. Где Бодяшкин, в паре раундов, победил по очкам, но битву, конечно же, проиграл. Очень позновательно.

Нам бывало трудно много раз,
Но теперь спокойно оглянись:
Стройка обошлась бы и без нас,
Нам же без нее не обойтись…
В. Гузий

Слова, вынесенные в заголовок статьи, принадлежат рано оставившему нас поэту-бамовцу, Владимиру Гузию. Человеку-романтику, мечтателю, чистой и светлой личности, какие могли явиться миру лишь в обществе свободном от духа алчности, корысти, тщеславия и зависти. Он был одним из тех, всегда первых, что жили в палатках, пели под гитары у костров, с упоением  вгрызались бензопилами в тайгу, оставляя за собой новые дороги, города, электростанции, трассы газопроводов и линий электропередач. Павка Корчагин семидесятых - годов, уже тронутой цинизмом, фальшью, ханжеством пустых слов и расплывчатых, ни к чему не обязывающих призывов – повысить, улучшить, сплотиться, устремиться к новым победам, к трудовым подвигам и историческим свершениям. Таких как он были миллионы – прекрасных, открытых, честных людей, находивших в труде смысл и цель бытия, отдававших себя без остатка людям, не торговавшимся из-за премиальных, не выпрашивающих поблажек, не ищущих теплых мест и необременительных занятий. И если бы меня попросили раскрыть секрет успешности советского общества, я бы не стал вникать в динамику мировых цен на нефть или углубляться в анализ статистических данных по промышленности, а ответил бы сразу, без подготовки. Насколько свободен труд, насколько свободен каждый в выборе места приложения своих способностей, настолько успешным является и общество. И наоборот. Чем больше внешних ненужных, надуманных препятствий для самореализации человека, тем хуже в стране будут обстоять дела, тем удушливее становиться общественная атмосфера, тем враждебнее будут отношения между людьми. 

А препятствий в советском обществе с годами не становилось меньше. Глухое раздражение вызывала плакатная неискренность, двусмысленность, как камуфляжной сеткой прикрывавшая от посторонних глаз нечто, что видеть непосвященным  не полагалось. Нечто, вызывающее неосознанный внутренний протест, вселяющее сомнение и неуверенность. Лишь спустя многие годы я понял, какие непримиримые, принципиальные противоречия были прикрыты фиговым листком казённого оптимизма в суетной попытке совмещения несовместимого – продукта с товаром, свободного труда с деньгами, полета мысли с зарплатой, задушевность песни с гонораром, правды с ложью. 

Как известно, труд создает стоимость, но сам стоимости не имеет, как не имеет и никакой иной, отличной от времени единицы измерения. Неважно, насколько сложен, ответственен, индивидуален труд в системе общественного разделения труда, ничем более подходящим чем «человеко-час» измерить его количество не удастся. Тем не менее, «изобретатели» законов социализма, руководствуясь девизом – для партии ничего невозможного нет, были настолько неоригинальны, что «открыли» «меру» труда в виде презренного злата. Провозгласили «законом» социализма принцип – «от каждого по способностям, каждому по труду», без зазрения совести, ссылаясь даже на выдернутые из исторического контекста ленинские слова:

«Предпочтение в ударности есть предпочтение и в потреблении. Без этого ударность — мечтание, облачко, а мы все-таки материалисты. И рабочие — материалисты; если говоришь ударность, тогда дай и хлеба, и одежды, и мяса».

А про личные «Жигули», «брюлики», чёрную икорку и депозитные счета в банке Ильич ничего не написал? Нет ли у вождя мирового пролетариата подходящей к случаю цитаты про благотворность корыстного расчета, алчности, сребролюбия, как человеческих вожделений, стимулирующих вдохновенный труд строителей светлого коммунистического будущего?

Ленин имел в виду рабочих, занятых тяжелым физическим трудом и нуждающихся в дополнительном пайке для элементарного поддержания калорийного баланса. В 1920 году страна лежала в руинах и форсированное восстановление промышленности являлось первоочередной задачей. «Предпочтение в потреблении», в данном случае, есть приближение к вынужденному военно-коммунистическому распределению «по физической потребности», в отличие от социалистического дележа продуктов «поровну». Больше потратил калорий на ударной работе – больше получи и питания. Непомерно большую зарплату приходилось платить и «буржуазным специалистам», без которых молодое советское государство пока ещё не могло обходиться, что, разумеется, не могло служить аргументом в пользу неравенства зарплаты при социализме. В отличие от коммунизма, при котором распределение производится по потребностям, при социализме действует принцип равенства труда и равенства платы, т. е. при равном по продолжительности рабочем дне – за вычетом общественных расходов, равная доля потребительских благ каждому, не взирая на должности, статусы, заслуги и амбиции.

Благословенная «свобода» продавать себя на рынке труда была встречена с восторгом не только профессиональным ворьем, которому, вкладывая новый смысл в слова «Манифеста», кроме решеток и цепей терять было нечего, но и не вызвала решительного протеста со стороны советских трудящихся масс, доведенных до состояния ступора разрушением потребительского рынка, дезориентированных оголтелой пропагандой «новых ценностей» эгоизма, алчности и корыстного расчёта. Ведь наемный труд, если чем и отличался в стране «реального социализма» от труда работников в развитых капиталистических государствах, то лишь уровнем заработной платы, причём далеко не в лучшую сторону.

Человек посвящает работе значительную часть своей жизни. И насколько его дело отвечает призванию, наклонностям, способностям, во многом зависит и степень его удовлетворенности своим положением, своим местом в обществе. Счастлив человек, для которого работа - не восемь часов подёнщины, а увлекательнейшее дело, захватывающий целиком процесс творчества, созидания, в котором перерыв на обед и окончание рабочего дня воспринимаются как досадные необходимости. Человек по своей природе – творец; для того, чтобы убедиться в этом, достаточно заставить себя хотя бы несколько часов ничего не делать, не напрягать ни голову, ни мышцы. Отсутствие работы, праздность угнетает нормальную психику, вызывает чувство обеспокоенности и неуверенности, вызывает укоры совести, ощущение уходящего впустую драгоценного времени.

Да как труд может быть неинтересен? Даже самый тяжелый, о котором писал Маяковский:  «Но блузы прилипли к потненьким. Под блузой коммунисты грузят дрова. На трудовом субботнике». Как может быть скучно, когда рядом с тобой – твои товарищи, друзья. Когда стихийно возникает дух соревновательности, азарта, игры. Именно такой труд имел в виду В. И Ленин: «Коммунистический труд в более узком и строгом смысле слова есть бесплатный труд на пользу общества, труд, производимый не для отбытия определенной повинности, не для получения права на известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд, даваемый без расчета на вознаграждение, без условия о вознаграждении, труд по привычке трудиться на общую пользу и по сознательному (перешедшему в привычку) отношению к необходимости труда на общую пользу, труд, как потребность здорового организма».

Были ли ростки подобного коммунистического труда в советском обществе? Да, несомненно, были. Но, как и всякое культурное растение, эта молодая, нежная поросль нуждалась в охране, защите от вредоносных сорняков, от агрессивной и невежественной обывательской «философии» потребительства, эгоизма и равнодушия. И уж конечно, носителям подобных «ценностей» должны быть наглухо закрыты все двери во власть, к любым должностям, связанным с управлением людьми и распоряжением материальными ценностями. И не о них речь. Не о том, как общество должно поступать с паразитами, вредителями, тунеядцами и не по разуму активными глупцами. Неизмеримо больший интерес представляет исследование обстоятельств, порождающих новое отношение к труду, освобождающих человека от подневольности, создающих условия для превращения заурядной работы в желанность, в средство раскрытия своих способностей, самоутверждения как личности в общем деле служения обществу. 

Очевидно и без ленинских слов, что в действительно плановой экономике невозможны никакие денежные расчеты, никакое «материальное» стимулирование, «зарплаты» и премии, поскольку, какой же это план, если работник может сделать что-то больше или меньше, лучше или хуже, «уйти в загул» или поработать сверхурочно? Нелепо, наряду с физическими показателями, учитывать и их отражение в некой финансовой плоскости, в категориях «прибыли», «себестоимости», «рентабельности» и т. п. К чему это приведёт? К деформированию целевых установок, к извращению нравственных устоев личности, к возникновению локальных, частных интересов, противодействующих достижению общей, глобальной цели. Здесь, или план – или рынок, как верещали перестроечные оракулы, иного не дано.

Отношение к труду вторично, производно от материальной основы бытия, от господствующих общественных отношений. Невозможно привить человеку уважение к труду в среде воров и спекулянтов, бездельников и обывателей при доминировании «ценностей» личного «успеха», праздности, погони за удовольствиями и наслаждениями. В этих условиях, добросовестно работающий человек чувствует себя обманутым, обделенным, ничего не достигшим в жизни неудачником, «лузером». Работа начинает вызывать раздражение, становиться неизбежным злом в деле добычи средств к существованию. К тому же, иррациональные запросы социальных паразитов порождают потребность в таких «рабочих местах», которые никак не могут пробудить в человеке его лучшие качества. Какое может быть отношение к «труду» у работника казино, ночного клуба, лакея, проститутки, наркоторговца? Да и труженики традиционных, рабочих профессий, работая на дармоедов, строя им поместья, собирая роскошные лимузины, яхты, уж точно, коммунистическую радость труда не почувствуют…

Шустры на выдумки были политбюровские «теоретики». Не без учета общественного звучания слов «труд», «материальный» выводили свои «основные законы» социализма. Действительно, кто возразит на то, что добросовестный труд, ударный, качественный, должен оплачиваться лучше халтурной, спустя рукава, работы? Разве можно уравнять передовика, ударника и лодыря, бракодела, прогульщика? Да и слово «материальный», прилагаемое к мотивации труда, звучало солидно, основательно, вроде как антоним идеалистичного, ассоциируясь с Марксом, Лениным, материалистической философией, но не со шкурным, корыстным, эгоистическим интересом работника.

Партийных идеологов не смущало то обстоятельство, что как товарно-денежные отношения, так и наёмный труд с социализмом не совместимы принципиально. Распространение действия экономических законов капиталистических отношений на новое общество оправдывалось ими тем, что марксистской наукой раскрыт механизм их действия, а, следовательно, этими законами можно управлять, их можно использовать в интересах развития народного хозяйства. При этом, под «управлением» законом стоимости, по всей видимости, понималась возможность произвольного манипулирования с цифрами на ценниках в магазинах и контроль за уровнем заработной платы советских трудящихся. После отмены НЭПа, который Ленин характеризовал отнюдь не как магистральный путь движения к коммунизму, а как поражение, как тяжелое вынужденное отступление, никаких объективных препятствий для последовательного сужения сферы товарно-денежных отношений, к нивелированию социальных различий и переходу к бесклассовому обществу  не существовало. Однако, к тому времени вполне оформились противодействующие интересы партийной бюрократии – номенклатуры, совершенно не заинтересованной в понижении своего статуса до уровня рядового рабочего или колхозника.

Отражением противоречивости в общественном сознании сложившихся экономических отношений, сочетавших в себе государственную собственность на средства производства, планирование с фактически наёмным трудом и денежными расчетами явилось болезненное раздвоение этических ориентиров личности, нравственная аберрация, порождавшая фантомы мнимых желаний и потребностей, конфликт частного и общего. Общество мутировало, расщеплялось по «интересам», атомизировалось, превращалось в рыхлую обывательскую массу, лишенную единой цели. «Материальное» поощрение, дифференциация в оплате подавляли интерес к труду, к общему делу, сдвигали присущую человеку соревновательность, тягу к самовыражению и самоутверждению в область потребительства, статусного и имущественного соперничества.

Всё выше поднимал голову обыватель. Дай! Мне! Больше! Ещё больше! Обыватель не был голоден, раздет и разут. Он жил в добротной квартире, часто имел машину, ездил по бесплатным путёвкам на лучшие курорты, бесплатно лечился, не задумывался о плате за образование своих детей, о неизбежной старости, но этого ему было мало. Хочу! Ещё! Сейчас! Как в таких случаях предлагала поступать партийная «теория»? Конечно, пойти навстречу «трудящимся» и дать больше, «по труду» и «заслугам». Равенство? Коммунизм? Подождут…

Все более очевидные признаки стагнации и застоя в экономике «развитого социализма» заставляло партийных иерархов с отчанием взирать на «цивилизованные» страны, на азиатских «тигров» в надежде найти спасительные лекарства от всеобщего «пофигизма», разбудить в людях уснувший интерес и инициативу, в силу своего скудоумия, чаще скользя глазом по формам явлений, но не выявляя закономерностей, не проникаясь мыслью в суть вещей. Невозможно, не прибегая ко лжи говорить о справедливости в условиях неравенства. Невозможно, словесно развешивая картинки «светлого будущего» для всех, «светлое настоящее» предоставлять избранным. И самое подлое в той мерзости было то, что партийные кликуши обильно окропляли  марксистско-ленинской лексикой порожденный гибрид плана и рынка, вымирающих деревень и жирующих спекулянтов, тружеников и номенклатурных бонз. Каждый шажок к Предательству партийные дегенераты подстраховывали подходящей ленинской цитатой, освящали ссылками на классиков, не только предавая свой народ, не только обманывая людей, но и извращая, искажая, дискредитируя саму суть марксистско-ленинского учения как строгой и последовательной науки.

Почему же «материальный интерес», на который уповало несколько поколений советских «реформаторов», не сработал при социализме? Ведь, вроде бы именно материальным интересом, частной инициативой объясняется экономическое процветание развитых капиталистических государств? Увы, нет. И в «благословенных» буржуйских краях этот «интерес» не менее разрушителен и вреден, чем в плановой экономике. Для творчества, для созидания Разуму необходима свобода. Нужны современные лаборатории,  оборудование, производительные компьютеры, доступ к информации, к последним результатам исследований в данной области знаний. Разум не должен отвлекаться на «мирские» дела – как устроить ребенка в детский садик, у кого занять до получки, как получить квартиру и где купить лекарство для больной матери. Эти проблемы ограничивают свободу творчества, вынуждают человека загружать голову посторонними делами, вносят нервозность и обеспокоенность в дело, требующее предельной концентрации мысли и определенной отрешенности от суетного. Свобода Разума есть реализация первой части принципа социализма – от каждого по способностям. Каждый человек должен иметь ничем не ограниченную возможность занять место, максимально полно отвечающее его призванию и таланту. Такую возможность предоставляет только равенство. Полное лишение любой должности каких-либо материальных преимуществ, предпочтений или, говоря словами Ленина, - отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного».

Понятно, что для творческого, вдохновенного труда не требуется никакого вознаграждения. Такой труд – сам по себе награда. Но как равенство будет стимулировать работу менее творческую, рутинную, физически тяжелую? Ведь социализм это не только равенство платы, это еще и равенство труда? Именно это соображение и легло в обоснование химеры оплаты «по труду», а фактически привело к краху наше общество. «Теоретики», уличенные в отходе от принципа равенства, возражали примерно так. Ленин говорил не только о равенстве платы, но и равенстве труда. А если труд не равный? Приводя, к примеру, в качестве довода труд шахтера и молоденькой секретарши.

Вопрос «равенства в труде» никак не связан с равенством платы! Это дело специалистов по научной организации труда позаботиться о том, чтобы каждое рабочее место полноценно использовалось. Человеческое время самый ценный ресурс и непозволительной роскошью будет плодить должности всяких секретарей, сторожей и вахтеров. Если в плановой экономике предусмотрена должность бульдозериста, то, естественно, обеспечен и фронт работ для этого бульдозериста. Как, впрочем, и на любом другом месте. Поэтому, аргумент о «неравном» трудовом вкладе, с вытекающем из него выводом о необходимости оплаты «по труду» есть и признание неготовности работать наравне со всеми, и демонстрация желания взять от общества больше других. Как в своё время было откровенно провозглашено известными апологетами расового превосходства - Jedem das Seine - каждому своё.

В чём видел Ленин возможность разрешение противоречия между умственным и физическим трудом в условиях коммунизма? Чем обосновывал Ленин свою известную формулу «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны»? По мысли вождя, всеобщая электрификация позволит отказаться от тяжелой физической работы, механизировать и автоматизировать подавляющее большинство рабочих мест, поставить людей управлять техникой, а не сжигать калории в изнурительном физическом труде. Тем самым, позволит обеспечить равное трудовое участие в независимости от естественных индивидуальных различий и физических данных. Позволит стереть грань между умственным и физическим трудом, добиться социального равенства людей, перейти к бесклассовому, коммунистическому обществу. Уже при социализме должен был быть обеспечен принцип равенства трудового участия и равенства платы.

Но как быть со скучными, малоинтересными, утомительными видами деятельности? Если в отсутствии материальных стимулов все вдруг возжелают труда творческого, неординарного? Кто станет ремонтировать сантехнику, класть асфальт, спускаться в шахту, выходить в море на рыболовецком сейнере? Нет ли тут принципиально неразрешимого противоречия?

Во-первых, так ли уж все стремятся стать профессорами, учеными, музыкантами, художниками, певцами? Ведь не говоря о том, что эти профессии требуют наличия природных способностей, это ещё и тяжелый, изнурительный труд. При наличии равной платы и равного социального статуса не каждый и согласится променять свою работу строителя, водителя, механизатора на подобное самоотречение. Очень многих устроит нормальная рядовая работа от восьми до пяти, дом, семья, дети, любимый телесериал и прочие радости жизни, не отягощенные комплексом «неполноценности» или чувством неудовлетворенности. Материальное равенство исключает основания для зависти, тщеславия, неуверенности в будущем, делает существование комфортным и по-настоящему человеческим.

Во-вторых, непривлекательные работы могут быть переведены в разряд общественной повинности, выполняемой всеми поочередно. Не в буквальном смысле, конечно, когда профессор отвлекается каждый день на 15 минут для работ на овощной базе, а как дополнение к срочной службе в армии. Например, призывник один год служит в армии и один год отрабатывает в самых напряженных местах общественной потребности.

В-третьих, можно законом обязать молодых людей перед поступлением в институт отработать, предположим, год по профилю будущей специальности. Юноше, желающему стать врачом, небесполезно будет познать выбранную профессию с самых низов, поработать в морге, санитаром в больнице по уходу за тяжелобольными. Будущему горному инженеру не помешает освоить профессию шахтера и т. д.

В-четвёртых, в обществе следует создать культ человека труда. Работать должно быть почетно, престижно; чем труднее работа, тем больше уважения и признания должна она находить в обществе. Отношение к сталевару – как к космонавту. На таёжные стройки -  запись комсомольцев по конкурсу.

Разные методы мотивации трудовой деятельности могут быть при социализме, за исключением скотских, в виде «кнута и пряника», страха, алчности, корысти, под фиговым листочком «материального интереса». 

Тем не менее, несмотря на господство «материальной» заинтересованности, официально-плакатный язык общения власти с народом, теряя в искренности, в основном оставался прежним, звавшим к свершениям и трудовым победам, к самоотверженному труду, к строительству светлого будущего. Не приветствовалась открытая демонстрация роскоши и социального превосходства. Да и особой возможности «разруливать финансовые потоки», превращать безналичные, формальные деньги в хрустящие банкноты, в недвижимость, в бриллиантовые безделицы для любимых жен и дочек всё же не было. Поэтому в общественном сознании непостижимо уживались самоотверженность и корысть, энтузиазм и меркантильность, искреннее служение делу и карьеризм, большая правда коммунизма и мелкая, своекорыстная ложь «коммунистических» ренегатов. Это непримиримое противостояние нравственных ценностей существовало не только в обществе, оно проявлялось в каждом из нас, создавало внутренний дискомфорт, раздваивало сознание, обязывало делать непростой выбор как жить, - к своей личной выгоде или по совести.

Живущих «по совести» в советском обществе было много, очень много. Это и придавало жизни наших людей тот восхитительный дух единства, братства, бескорыстия, который немыслим в буржуазном мире страха, тщеславия, зависти. В условиях социального равенства создаются условия для раскрытия лучших сторон человеческого общения – солидарности, взаимовыручки, коллективизма.

Преступность «либерального» режима заключается не столько в нанесении колоссального материального ущерба народу, в разрушении государства, в уничтожении промышленности, науки, культуры, образования, сколько в расчеловечивании человека, в лишении его радости труда, чувства причастности к общему делу, в расщеплении общества на суетящихся особей, «индивидуальностей», рабов, озабоченных лишь ценой, за которую они могли бы себя продать. Которым не дано даже понять, чего они лишены, как грубо их «кинула» партийная номенклатурщина, прибравшая к рукам народную собственность, власть, страну. Которые уже не выгрузят из вертолета на таёжной полянке палатки, инструмент, провизию, не выкатят бочки с горючим, не разведут первый костер у холодного ручья, не споют комсомольскую песню, и не назовут свою дорогу лучшей. Весь мир которых сведен к потреблению, работе на «собственника», на номенклатурного вора, чтобы заработать себе на маленький пай продажных жизненных радостей. Им остается только завидовать тем счастливым строителям Магнитки, Братска, БАМа, первоцелинникам, первопроходцам, работавшим на себя, на свой народ, не считавшим зарплаты, премии и награды. Потому как не будет им другой Ангары. Украдено-с…