Лига историков

Более 80 интересных иллюстраций. Полностью можно ознакомиться ТУТ

Хорватский писатель и анархист Мирослав Крлежа в 1925 году совершил поездку в СССР. Его путь лежал через Восточную Европу (включая Прибалтику), и у него была затем возможность объективно сравнить существование этой части континента и СССР. Возвратившись домой тем же путем, каким и приехал в Москву, Крлежа в 1925 году опубликовал свои путевые заметки в нескольких загребских журналах. В 1926 году очерки были собраны в книгу «Поездка в Россию». После голодной послевоенной Европы его в первую очередь поразило продовольственное изобилие в стране Советов, во вторую – прогресс, особенно на фоне остальных стран Восточной Европы…

Некоторые из записок хорватского писателя: «В Вологде я насчитал в одном меню шестнадцать наименований супов. В далеком краю, к востоку от Вятки, где отбывали ссылку Герцен и Салтыков, в доме одного ярого противника большевизма, который не переставая поносил существующий режим, нам было подано следующее: приперченная вяленая рыба, рыба отварная, рыба солёная, рыба в маринаде, винегрет, мочёные яблоки, икра и масло, три сорта вина и хрен со сметаной.

Эти тринадцать закусок были сервированы под сорокоградусную водку, именуемую рыковкой, а также плюс портвейн, малага, вишнёвая настойка и зубровка – это превосходный самогон с запахом травы, которую едят дикие сибирские буйволы. После чего внесли самовар и подали свинину, индюшку, салаты и соусы, пироги, варенье, фрукты, торты, кофе и какое-то горькое водянистое пиво. При этом хозяева ругали революцию, которая разрушила их блестящую довоенную жизнь.

В Москве мне случалось видеть нищих, которые держат в руке бутерброд, намазанный слоем икры толщиной в палец. Не выпуская изо рта папиросы и не переставая жевать, они тянут извечный православный, русский, он же цыганский, припев: «Подайте, люди добрые!».

Я всегда был противником фейерверков и бенгальских огней, но если вы сегодня путешествуете по России и если у вас, как у гоголевских героев, мясной фарш стоит в горле, то вы не сможете согласиться с утверждениями европейской печати о том, что Россия умирает от голода. На станциях между Ярославлем и Якшангой я видел в огромных серебряных подносах такую массу жареных рябчиков, что казалось, будто их кто-то буквально загребал лопатой. Вагоны и улицы заплеваны тыквенными семечками, а большинство людей, с которыми вам приходится общаться, что-то жуют, пытаясь разговаривать с набитым ртом. В учреждениях заваривают чай, едят горячие пирожки с мясом; чиновники, разговаривая с клиентом и оформляя документы, вечно чем-то шуршат в своих ящиках поверх бумаг или грызут яблоки.

Центр Москвы представляет собой скопище хлеба, крымских фруктов, студня, икры, сыра, халвы, апельсинов, шоколада и рыбы. Бочонки сала, масла, икры, упитанные осётры в метр длиной, ободранная красная рыба, солёная рыба, запах юфти, масла, солонины, кож, специй, бисквитов, водки – вот центр Москвы. Итак: дымятся самовары, благоухают горячие, жирные, гоголевские пироги; мешки с мукой и бочки с маслом, здоровенные рыбины и мясной фарш, супы овощные, щи с капустой, с луком, с говядиной, с яйцом – и нищие, которые клянчат бога ради. Слепые, хромые, в меховых тулупах или красных шерстяных кофтах – днем и ночью натыкаешься на них на мостовых и тротуарах.

Единственная постоянная величина в России: время – не деньги. К понятию времени здесь все относятся индифферентно. Вы звоните кому-нибудь во вторник, а его нет, хотя вы договорились встретиться во вторник.

- Приходите в пятницу, – лениво отвечают вам. Вы заходите в пятницу, а его опять нет.
- Зайдите во вторник!
- Да я уже был во вторник!
- А что мы можем сделать? Его нет. Позвоните попозже!
Вы звоните через неделю, а его нет.
- Он уехал!
- Он в отпуске!
- Он заболел. Звоните завтра!
Вы звоните завтра: опять ничего!

Потом, спустя несколько недель, вы встречаетесь с этим человеком на улице, он очень спешит на какую-то встречу, но он забывает об этой встрече и сидит с вами всю ночь до утра и ещё следующий день до вечера, в то время как тридцать человек его разыскивают точно так же, как вы гонялись за ним по вашему делу.

Итак: запах юфти, мясной фарш, время, которое не деньги, папиросы фабрики имени Розы Люксембург – за всё заплачено серебром, чуть дешевле цен международного золотого паритета. Десять золотых рублей (червонец) во время моего пребывания в России был равен примерно 4,34 доллара. Можно пообедать за 1 рубль 40 копеек. Обед из трех блюд: суп или суп-пюре, щи или говяжий суп с приличным куском мяса. Потом рыба или жаркое, салат, шоколадный крем или мороженое. Обед за 60 копеек состоит из супа с куском говядины и жаркого с гарниром. Текстиль также дорог, как в Германии. Чаевые давать не принято; впрочем, официанты – тема для отдельной главы.

В киосках и в залах ожидания на вокзале продаются книги – от сочинений энциклопедистов до безбожников-материалистов первой половины девятнадцатого века и полные собрания сочинений Маркса и Энгельса, Ленина, Бухарина и т.д. Приятный сюрприз после европейской порнографии.
На пограничных польских, литовских и латвийских станциях у вас в ушах ещё звучат сообщения белогвардейской печати об азиатских способах ведения хозяйства у московитов. Однако станции по ту сторону относительно чистые и аккуратные, с неплохими ресторанами и книжными киосками. Итак, первое и главное впечатление – то, что страна не голодает и что здесь много читают.
Второе впечатление, преследующее вас с первого дня, – это голоса недовольных. Если применить международные мерки, то происходящее в России приобретает более высокий смысл и мотивацию. Речь идет о далеко идущих замыслах, в рамках концепций предстоящих битв крупного международного масштаба. Такие люди, как царские чиновники, служанки, кельнеры, вдовы, гнилая чеховская мещанская интеллигенция, не понимают происходящего, они вздыхают и уныло брюзжат.

Русский чиновник, носивший в царское время полковничьи погоны или генеральские эполеты, а теперь одетый в потрёпанный цивильный пиджак, смотрит на всё это с глубоким раздражением. Кожа на нём шелушится, как на мумии, у него проницательный прокурорский взгляд серых глаз, его закоренелый бюрократизм, врождённая злоба, непробиваемая тупость, прикрытая неискоренимой печатью условностей традиционного воспитания, приправлены передовицами из газеты «Новое время» и затверженными фразами о народе, Боге и царе; такой вот чиновник работает на теперешний режим, но безмолвно ненавидит всё происходящее и умирает с проклятием на устах.
Эти легендарные русские чиновники судят о партиях и событиях свысока, из их взглядов и нудных голосов так и сочится презрение. Для этих типов всё происходящее – бессмысленное нарушение порядка, бунт, хаос, насилие, преступление, они ненавидят всех и вся, осознавая свое бессилие, дрожат перед ЧК и умирают, растоптанные и поверженные.

Как объяснить кухарке, которая в Страстную пятницу вечером отчаянно рыдает при мысли, что в этот день тысяча девятьсот двадцать пять лет назад должна была ужасно страдать Матерь Божья, как объяснить такому вот созданию, что сегодня происходит в России? Её призывают в Кремль, чтобы управлять одной шестой частью света, а она не идёт. И слава Богу! Требуется зоркость ума, масштаб личности, знания, убежденность, одарённость, опыт, вынесенный из пережитого на своей собственной шкуре, для того чтобы почувствовать темп движения, осознать его направление и взять инициативу в свои руки. Ничего этого нет у господ юнкеров и помещиков, и потому они предпочитают купание в Дунае и рыбную ловлю в Сремски Карловци, шести- или восьмичасовому рабочему дню в каком-нибудь пыльном московском учреждении или конторе.
Доказано, что можно обойтись без великих умов, отбывших в эмиграцию. По своим внешним, поверхностным формам жизнь в сегодняшней России ничем не отличается от жизни на Балканах, или в Литве, или где угодно в пространстве, лежащем на восток от линии Данциг-Триест.

Поезда идут точно по расписанию. Правда, я путешествовал в международном экспрессе, и здесь спальные вагоны были чистые и аккуратные, и кормили хорошо. Путешественника, прибывшего из урбанизированной буржуазной Европы, на первый взгляд поражает отсутствие роскоши.

Женщины в основном одеты очень просто. На улицах преобладает скромный средний вкус, что весьма симпатично после западных столичных борделей. Все гостиницы принадлежат государству, цены в них в 2-3 раза выше, чем в Германии. Самый обычный гостиничный номер стоит минимум 6-8 рублей в день, что, принимая во внимание низкий курс доллара, очень дорого… Всё, что в Кремле построено в царствование последних двух-трёх императоров, несёт отпечаток типично мещанской безвкусицы, которая часто встречается в убранстве европейских правящих дворов XIX века. Царские палаты в стиле модерн воспринимаются в архитектурном ансамбле крепости как нечто до такой степени неуместное, словно к ним приложил свою тяжелую руку наш сиятельный граф Кршняви. Красный мрамор на порталах императорской резиденции, массивные подсвечники – точная копия царских покоев, какими их представляют публике с экрана провинциального кинематографа. В одном из залов над лепниной главного входа – огромное полотно в манере Репина шириной в десять, а высотой бог его знает во сколько метров в массивной золотой раме.

В солнечных лучах окруженный своей свитой Его Величество, Самодержец Всероссийский, царь Александр III обращается к депутации мужиков, покаянно склонивших перед ним свои головы после безуспешных, подавленных крестьянских волнений, прокатившихся по всей стране: «Ступайте по домам и не верьте слухам о переделе земли. Собственность неприкосновенна!»
Эти слова императора вырезаны на желтой табличке, помещенной под рамой картины. Русские крестьяне, которых ещё недавно иронически называли «мужиками», сегодня останавливаются перед этим полотном, разбирая по слогам мудрые царские слова и радуясь, что слухи о переделе земли все-таки осуществились. Где теперь неприкосновенность собственности?..»

Антиквариат. Активный отдых. Нумизматика. Коллекционирование

Часто можно услышать фразу: «По крайней мере, поезда ходили по расписанию при Муссолини». Произносящие ее обычно пытаются показать, что даже у жестоких диктаторов бывают свои достоинства. К сожалению, они попадают в ловушку пропаганды, ведь Муссолини не обеспечил точность прихода поездов (как и не имел особых достижений).

Итальянская железнодорожная сеть пришла в плачевное состояние во время Первой мировой войны. В 1920-30-х годах ее модернизировали: электрифицировали линии, обновили подвижной состав, построили главные маршруты между Римом и Неаполем, Болоньей и Флоренцией (включая второй по длине тоннель в мире, открытый с триумфальной помпой). Однако, как пишет Питер Невилл в книге «Муссолини», многое из этого уже было начато до прихода Муссолини к власти. Его правительство просто взяло на себя заслугу за реформы предыдущих администраций.

В 1936 году американский журналист Джордж Селдес писал, что поезда больших экспрессов, которыми чаще всего пользовались туристы, обычно приходили вовремя, но на второстепенных линиях задержки были обычным делом. Другие свидетельства той эпохи показывают, что опоздания случались даже на главных маршрутах. Британская журналистка Элизабет Вискеманн отвергла «миф о пунктуальных поездах... Я ездила на многих, которые опаздывали», — писала она.

Представление о том, что поезда в Италии ходили по расписанию, в значительной степени было создано пропагандистской машиной фашистских властей. Главным приоритетом Муссолини было подчинение итальянского народа и демонстрация всему миру преимуществ фашизма над либерализмом и демократией. Пресса, радио, кино и образовательные программы работали на полную мощность, преподнося новые инициативы как "битвы" (например, осушение болот называлось "Битва за землю").

На самом деле эффективность железных дорог не была заслугой режима Муссолини. Миф о пунктуальности стал символом «эффективности» в попытке завоевать сердца и умы итальянцев. Сам Муссолини якобы сказал начальнику станции: «Мы должны отправляться строго по расписанию... Отныне всё должно работать как часы». Вскоре поползли слухи, что он превратил ветхую железнодорожную систему в предмет зависти для всего мира.

Правительство также запретило освещать в СМИ любые железнодорожные аварии и задержки, укрепляя миф о пунктуальности. Несмотря на все опровержения, этот миф оказался поразительно живучим, поскольку символизировал то, как из самых ужасных обстоятельств может родиться нечто хорошее. Что бесило Джорджа Селдеса, который с возмущением писал в 1936 году о соотечественниках, отдыхавших в Италии: когда они возвращались в США, то будто сговорившись восклицали: «Великий дуче, поезда теперь ходят по расписанию!» И не важно, сколько им рассказывали о фашистском режиме, несправедливости и жестокости, они всегда повторяли одно и то же: «Но поезда-то ходят по расписанию».

...в чем императорам и пáпам отказали,

в чем королям запрет...

Адам Олеарий был прикомандирован к посольству в качестве секретаря Филиппа Крузиуса. Согласно предисловию к книге, герцог поставил ему задачу сбора сведений о посещенных странах. Поэтому о ходе переговоров он практически не пишет, хотя и бывал на тайных аудиенциях с представителями русской стороны, но видел только обмен церемониальными любезностями и бумагами. Олеарий отмечает, что шведы присутстовали на четырых таких приемах, и 28 октября получили «полный отпуск на публичной аудиенции», в середине ноября покинули Москву.

19 ноября гольштинцев пригласили на последний прием в таком составе, где огласили решение: «его княжеской светлости герцогу Фридерику шлезвигскому, голштинскому и проч., как своему другу, дяде и шурину, из особой любви, уступить в желательном деле, в котором до сих пор многим государям отказывалось, и разрешить, чтобы его послы через Россию могли съездить в Персию и обратно, с тем, однако, чтобы они теперь вернулись в Голштинию и привезли оттуда подтвердительную грамоту его княжеской милости относительно статей договора». Послы «доставили себе всякого рода увеселения», на публичной церемонии 16 декабря простились с царем и стали собираться в обратный путь.

Гладко было на бумаге. Напряжение проявилось уже 20 августа: иностранцам разрешили свободное перемещение по Москве, но если гольштинцам предоставили лошадей, то шведов вынудили нанимать извозчиков. Царь отказался принимать опоздавшего Арендта Шпиринга. Шведы заявили, что ничуть не удивлены, «что ваше королевское величество предпочитает в этом деле в качестве агентов таких людей, один из которых купец, другой - конюх» [Кикзее предполагает автором цитаты полковника Флеминга]. Лишь под угрозой отъезда царь поручил направить навстречу Шпирингу 400 конных. Для сравнения, в составе делегации немцев приехал врач Венделин Зибелист, которого герцог обещал прислать царю для собственных нужд.

Шведы опять просят готторпцев посвятить их в детали Проекта, ведь «нам было бы очень позорно сидеть здесь, сложа руки, неопытными и ничего не знающими и не понимающими в этом деле». Немцы же публично озвучат намерения только на первом приеме с русскими, 5 сентября. Ничего неожиданного, просили проход в Персию, хвалили расположение Фридрихштадта и указывали, что проход до сих пор не был разрешен иностранцам, даже шведам. Будто бы переговоры осложнились плохими навыками Гельмса, и по итогу попросили изложить предложение на бумаге. Что и было сделано, причем по-русски (это мог сделать и Олеарий, уже владевший русским языком).

Бояр больше всего интересовала сумма, и они пытались вызнать конкретику в неофициальном порядке. Названные 400 тыс талеров, с момента прибытия первой партии товаров, уже не вдохновляли, русские предупредили, что сговорятся с голландцами, если те предложат больше. Разница в сто тысяч с планируемой суммой, по мнению Брюггемана, даже не будет ощутима после запуска Проекта. Партнерство со шведами становилось ощутимо токсичным, недоверие русских к ним было непреодолимо. Переводчик Гельмс, боярский посыльный, сообщал, что предпочитаем договориться без посредников. Брюггеман отмечал, что наши предложения встречали понимание, а шведов - только возражения и принимались редко.

Царь переживал за архангельскую торговлю, и выдача шведами нескольких лицензий голландским купцам на балтийскую торговлю, добавила раздражения. Русских интересовали истинные намерения шведов. Гольштинцы отвечали, что выплатят им фиксированную сумму за право прохода, поэтому всё чисто. При этом отрицали участие шведского директора в управлении, как то подразумевало соглашение в Галле. На второй аудиенции, 19 сентября, бояре настаивали на уплате пошлин вместо фикса в 400 тыс талеров; не договорились. Участие голландцев отрицалось, готторпцы планировали выдавать их за своих подданных.

Тем временем царем опрошены русские купцы, смогут ли они выплачивать такие суммы. Скорее всего, те не подписались. В опасении, что московские голландцы таки прожмут их, гольштинцы улучшили условия. Повысить выплаты до 500 тысяч через пять лет, и до 600 - через десять. Дьяк Грамотин [в оригинале канцлер, Ловягин предполагает, что это думный дьяк, возглавлявший Посольский приказ] предлагает послам поехать домой, и отдохнувшими вернуться следующим летом. Послы подают просьбу остаться на зимовку в Москве (по обычаям, послов содержали за царский счёт, пока велись переговоры). В чем получили отказ, но предпочли остаться, тратя свои деньги и планируя по весне, после схода льда, отплыть по Волге в Персию.

На третьей аудиенции русские выкатили свои требования. Строгий (под угрозой смертной казни) запрет иностранного участия в компании, кроме гольштинцев. Запрашивали роспись провозимых товаров, особенно оружия и боеприпасов. Запрашивали поименный список сотрудников компании в России. Им запрещено контактировать с инородцами, например, черкесами: «которые останутся послушными, пока их держат под принуждением» и «если кто-то из них... покажется, то их следует избить до смерти или взять в плен». Для предотвращения грабежей разрешают нанять до 40 вооруженных людей на корабль. И хотели поэтапное повышение выплат, каждые пять лет: 600, 700, 800 и миллион талеров. Гольштинцы из уважения увеличивают первую выплату до 425 тысяч.

Ставки растут. Представитель голландского купечества, Йост Виллемсен Хойкирхен, вместе с другими иностранцами запрашивает аудиенцию. Шведы давят на гольштинцев, чтобы их представителя взяли в Персию, и требуют оставить их в Москве до заключения договора. Русские, впечатленные усилиями иностранцев помешать готторпцам, спрашивают, а не ухудшит ли договор другие внешние связи герцогства. Послы отвергают опасения.

На четвертой встрече требования уточняются. Ограничить штат компании 30 людьми. Запрет на ввоз в Персию меди и латуни (удар по шведам), запрет на вывоз товаров, которыми уже торгуют русские купцы, например, крашеные шелка, сафьян, индиго. Имея в виду ожидаемые 117% прибыли, требуем 600 тысяч талеров. Брюггеман уступает до 500, но русские не собираются торговаться. И сообщают, что требуют заверения договора самим герцогом. Последнее условие особенно смущает послов, которые собирались в Персию. Спустя два дня немцы соглашаются разделиться, останутся только шестеро для подготовки путешествия (в Нижнем гольштинцы заложат корабль, «употребляя тут же плотников русских повольною ценою»).

Довольный Грамотин произносит любопытную фразу, в евангельском стиле: «Позволь нам при этом помнить, что, когда мы, возлюбленный Бог, вернемся к Тебе, нам не понадобится приводить с собой заступников, потому что у нас не будет необходимости в них». Присутствовавшие шведы намёк поняли, и засобирались домой (уехали не все, посол Гильденстерн позже был понятым на передаче договора). Далее дело пошло быстрее, и все детали согласовали за одну встречу. Филиалы компании размещались в Новгороде, Москве, Ярославле, Нижнем и Казани, под строительство разрешали купить участки не более 20 квадратных саженей (40 х 40 метров, если грубо). В иноагенты также добавили католических священников; своих [протестантских] церквей не строить, службы проводить на дому.

В список разрешенных товаров включили дамаст (ткань такая) и ревень (против цинги помогает). Оговорен статус Архангельска, что если в результате персидской торговли, обороты порта упадут, то русские имеют право разорвать договор. Подразумевалось, что герцог будет направлять специальные рейсы с европейскими товарами в Архангельск, которые будут распродавать на месте, обратно уходить порожняком. Царь даже пригрозил, что если местные не скупят поставку, то прикажет выпороть шесть наиболее уважаемых купцов на рынке.

И все же подозрительность русских не желала угасать. Они потребовали перевести немецкий оригинал договора на русский слово в слово. Немцы возмутились, «это поистине невозможно, так как русский язык имеет свой особый диалект, совершенно отличный от немецкого», предложили просто переписать текст русскими буквами (изобрели транслит нечаянно). Несколько раз от царя доносились угрожающие слова. В конце концов немцам пришлось уступить, чтобы всё не оказалось напрасным. «По усмотрению каких-либо невыгод для России от этой персидской торговли, государю иметь право, выждав два, три или пять лет, отказать в ней, и голштинскому князю за это не иметь неудовольствия».

3 декабря Брюггеман и Крузиус составили расписку, русские передали свою «запись» 16 декабря. В итоге обещали выплачивать ежегодно 600 тыс талеров в первые десять лет, потом пересмотреть сумму. Передачу денег осуществлял агент компании в Москве (им остался Бальтазар де Мушерон). Задержка платежа влекла неустойку в двойном размере. Первая выплата приурочена к прибытию партии товаров в Ярославль [из Персии], 300 тыс, и другую половину к концу года. Дополнительно разрешали возить шёлк-сырец, пряности, селитру, «дорогие каменья».

Что касается денег, в виду огромных сумм, их планировали взимать на вес: «а имать ефимки, привешив в фунты, а фунт по 14 ефимков». Платежи требовали безусловно: «исправном платеже этих денег никакими купеческими несчастиями не отговариваться». Царю гарантировали выкуп нужных товаров по себестоимости. В тексте договора [Ловягин цитирует изложение Бантыш-Каменского в введении, cc. 8-10] приводится очень широкий ассортимент товаров, которые «нам [голштинцам] не покупати и русским торговым людям в их торговле не мешати». Любопытно, что отпускная цена на индийские краски установлена с учетом маржи: «имати нам из его царского величества казны за всякий пуд по 15 рублей потому, что тое краску покупают в Индее по 2 рубля пуд, а в Персиде по 7 рублев».

Гольштинская делегация покинула Москву 24 декабря 1634 г. To be continued...

вниманию еще трех новых подписчиков, сделаю перерыв на неделю, надо прочитать всего Олеария на выяснение, что же между ним и Брюггеманом произошло