Лига историков

После того, как Замятин предупредил Фролова, чтобы он держал язык за зубами, особенно во время бесед с лучшим другом, тот сразу побежал к Беляеву выяснять отношения. Фролов сразу же спросил друга в лоб, почему его отпустили, Беляев попытался уклонится от разговора, даже закрылся в комнате, но Фролов все равно к нему вломился.

Как только Фролов ворвался в комнату, Беляев сразу же во всем признался, что он является стукачом НКВД. Беляев даже показал Фролову, тетрадку где он все и про всех записывает, после чего заявил, что ему противно этим заниматься, но не заниматься он этим не может. Услышав признание лучшего друга, Фролов молча вышел из комнаты.

Тем временем, Замятин опять заявился к Карповой с очередной ревизией, она ему заявила, что результатов пока нет, но кое какие подвижки уже имеются. Замятин сказал, что это очень жаль, ибо её положительные результаты, были бы для них спасением, но это ничего, он в неё верит. А так он зашел для того, что бы порадовать сотрудников лаборатории Карповой, очередным авансом.

Этим авансом, оказался ордер на новую квартиру, для Карповой, да еще чуть в самом центре Москвы. Карпова увидев ордер, даже в это не поверила, Но Замятин ей сказал, что её уже ожидает машина, которая отвезет по адресу. Как только Замятин сообщил Варваре, что там в машине, её уже ждет мама с дочерью, та тут же пулей вылетела из лаборатории.

Тем временем, Фролов простивший лучшего друга, уговорил его пойти к Курчатову, обсудить с ним эксперимент, а заодно все рассказать, про работу Беляева на НКВД. И вот, находясь в кабинете Курчатова, после обсуждения эксперимента, Фролов говорит начальнику, что Беляев хочет обратится к нему по личному вопросу.

Но вместо того, чтобы во всем сознаться Курчатову, Беляев засмущался, сказал что в его личном вопросе нет ничего срочного, после чего выбежал из кабинета, так ничего и не сказав. Пришлось Фролову так же выйти из кабинета, ну не сдавать же лучшего друга без его ведома.

Наконец то Фролов заметил, что Анна , это отличный физик, после того, как ознакомился с её расчетами футбольного мяча. На него на улице, снизошло озарение, что округлая форма как у мяча, это оптимальная форма для ядерной бомбы, тут ему и пригодились расчеты Анны, которые она делала по его заданию.

Правда он тогда, давая ей задание, на расчёты футбольного мяча, хотел от неё отвязаться, чтобы она не мозолила ему глаза. Но надо же такому случится, что расчеты эти взяли и пригодились. В общем, Фролов наконец то признал Анну, полноценным членом команды, ведь она, по его словам, нашла способ как собрать ядерный заряд.

Тем временем, Замятин наезжает на Курчатова, за то, что тот устроил в лаборатории какую то вольницу, физики занимаются всем чем угодно, например играют в футбол в рабочее время, но только не работают. А это все сдвигает сроки и срывает планы, что Замятину категорически не нравится. Курчатов говорит, что не будет никогда так, чтобы ученые работали по какому-то определённому плану.

Ага, и это в то время, как сам Курчатов как раз и работал по определённому плану. Основу научной стратегии атомного проекта Курчатов разработал к весне 1943 года, начав систематическую работу по ее реализации в качестве руководителя специально созданного научного учреждения — Лаборатории № 2 Академии наук СССР. Образованная как «физическая Лаборатория по разработке проблемы урана» в соответствии с распоряжением Государственного Комитета Обороны от 28 сентября 1942 года, Лаборатория № 2 свою деятельность официально начала 10 марта 1943 года, с момента назначения Курчатова ее начальником. Эта же дата фигурирует в первом отчете о ее работе, направленном Курчатовым В. М. Молотову 30 июля 1943 года.

Однако процесс организационного оформления продолжался более года. Многие решения, касающиеся создания лаборатории, были связаны с секретным характером работ. Формально входя в состав Академии наук, новое учреждение числилось одновременно подразделением ЛФТИ. Приказ директора ЛФТИ А. Ф. Иоффе от 14 августа 1943 года, изданный во исполнение распоряжения ГКО от 28 сентября 1942 года № 2352сс, предписывал организовать Лабораторию под названием «Лаборатория № 2» в составе одиннадцати человек, во главе с заведующим Курчатовым. Согласно этому приказу весь состав лаборатории считался переведенным в Москву на постоянную работу. Одновременно Курчатов был освобожден от заведования казанской Лабораторией № 3.

Приказ Иоффе, как формальное юридическое подтверждение распоряжения по АН СССР № 121 от 12 апреля 1943 года[448]о создании академической «Лаборатории № 2», одновременно свидетельствовал и о сохранении ее связей с ЛФТИ. Начальник лаборатории в течение всего организационного периода оставался в штате Ленинградского физико-технического института. Только 27 января 1944 года «в связи с переходом на оплату по отдельной штатной ведомости И. В. Курчатов был снят с оплаты и штатов ЛФТИ». 30 декабря 1943 года Президиум АН выдал ему доверенность «на руководство всей административной, хозяйственной и финансовой деятельностью Лаборатории № 2»[450]. Распоряжением по АН СССР № 132 от 5 февраля 1944 года лаборатория получила права академического института.

Формированием научного коллектива Курчатов занимался одновременно с разработкой плана исследовательских работ. Он получил право оформить для начала на работу в Москву 100 сотрудников, взяв их из любых отраслей промышленности и с фронта. Ядро коллектива составили ленинградские физтеховцы. Первыми 12 апреля 1943 года (то есть еще до формального приказа А. Ф. Иоффе от 14 августа 1943 года) из Казани в Москву прибыли бывшие коллеги из спецлаборатории атомного ядра Казанского филиала ЛФТИ М. С. Козодаев, Г. Я. Щепкин и С. Я. Никитин.

Направленные Курчатовым в блокадный Ленинград Л. М. Неменов и П. Я. Глазунов в это время подготовили и вывезли в Москву узлы циклотрона ЛФТИ, благодаря чему удалось быстро запустить первый малый московский циклотрон. Прибыли и включились в работу Лаборатории № 2 и числившиеся до войны в других институтах Я. Б. Зельдович, И. К. Кикоин, Ю. Б. Харитон, В. Г. Хлопин, каждого из которых Курчатов знал лично по совместной работе и высоко ценил как профессионалов.

Курчатов подбирал людей неторопливо и осмотрительно. К концу лета 1943 года число сотрудников не превышало 20 человек, к весне 1944 года — 50, а к концу того же года, по разным данным, — от 80 до 100 человек (научные сотрудники составляли половину этого числа). Его не смущало и не останавливало, что большинство набираемых сотрудников не имели ученых званий и научных степеней.

Курчатов понимал, что быстрый успех невозможен без привлечения к научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам высококвалифицированных специалистов. 20 марта 1943 года в записке М. Г. Первухину он запросил участия в атомном проекте ученых с мировой известностью Л. Д. Ландау и П. Л. Капицы, предполагая возложить на первого проведение теоретических расчетов взрывного процесса в урановой бомбе.

То есть тут, определенный план прослеживается, даже есть выполнение этого плана, создание лаборатории, набор сотрудников, начало экспериментов, а в сериале Курчатов, почему то говорит, что это невозможно, ну нельзя заставить ученых работать согласно плану.

Ему возражает Замятин, который говорит, что никакую работу, невозможно выполнить без плана, иначе это хаос. Курчатов говорит на это, что ученые отличаются тем, что они не придерживаются никакого плана, только если они хотят двигаться своим путем, это и приносит результат.

И это говорит ученый, который в реальности придерживался четкого плана. Тут же Курчатов, утверждает, что ученые это особенные люди, которые не придерживаются определенного плана, все подвергают сомнению, предлагают абсурдные решения, но это и есть наука. Тут врывается Фролов со своими расчетами, идеальной формы атомной бомбы,.

В лаборатории Карповой, произошло серьезное ЧП. После того, как Карпова решала, что для получения результата, надо поднимать температуру, резко стало подниматься давление в установке, она попыталась сбросить давление повернув вентиль, но вентиль заело.

В то время, как Карпова пыталась сбросить давление, сотрудницы лаборатории выбежали на улицу с криками о помощи. Когда к лаборатории подбежали Фролов с Беляевым, раздался взрыв, Карпова в то время находилась внутри.

Спустя какое то время, в упрочении НКВД, Берия говорит, что уже назначена специальная комиссия, которая определит причину взрыва, была ли это халатность, ошибка или диверсия. Злобный чекист Мешик, настаивает на том, что это была диверсия, которую совершил Фролов.

Эта идея, пришла в голову Мешику потому, что Фролов первым оказался на месте взрыва, а это значит, что он или знал о времени взрыва, или сам подложил в установку взрывчатку. Курчатов говорит на это, что это все абсурд, Фролов никогда не подверг Варвару Васильевну и труд её жизни такой опасности.

Но Мешик развивает идею дальше, что Фролов действовал не один, ему помогала сама Карпова. Мне вот интересно, а можно ли в России, снять хотя бы один сериал, без злобных чекистов, которые по надуманному поводу, готовы всех посадить и расстрелять? Или это обязательное условие, для сериала, чтобы там присутствовал тупой садист из НКВД, иначе он не получит финансирования?

В общем, понимая всю дебильность сценария, Мешику возражает Курчатов. Академик говорит, что идея того, что Карпова причастна к взрыва, сама по себе абсурдна, ибо она сама пострадала от взрыва, к тому же если её арестовать, работа на бомбой остановится на год. Замятин говорит, что он ручается за Карпову лично. Курчатов ручается за Карпову и Фролова.

Злобный товарищ Берия спрашивает, а кто за них то поручится. после чего говорит, что пока ничего исключать нельзя. поэтому меры безопасности будут усилены, а все виновные в этом инциденте должны сурово наказаны. Ну а дальше Берия говорит, что несмотря на инцидент, сроки на получения чистого урана, не сдвинутся ни на день.

В общем, как в сериале Бомба, злобное советское руководство, заставляя ученых работать на советской ядерной бомбой, устанавливает нереальные сроки, при этом всячески вмешиваясь в процесс и всячески мешая, ну вообще ничего нового. Когда я приступал к просмотру этого сериала, у меня теплилась слабая надежда, что хотя бы тут, удастся избежать заезженных антисоветских штампов , но увы надежды мои не оправдались, без плевка в сторону Советского Союза, создатели этого продукта не обошлись.

После этого, действие переносится в США, в штат Нью Мексико, где нас ожидает скучнейшая в мире шпионская линия, с Катериной, которая возомнила себя американской кинозвездой, пытается завербовать начальника охраны манхэттенского проекта. Она внезапно объявилась в баре, где тот пил пиво, и начала ему льстить, что он настоящий офицер, надежный, верный и готовый прийти на помощь ближнему.

Американец от этой лести аж растаял и заявил, что эти качества сейчас не ценятся, вот он мечтал о действующей военной службе, служит и защищать, а вместо этого, стоит на проходной выворачивая карманы у ученых крыс. Катя ему сочувствует и говорит, что такие люди как он , именно им и нужны, после чего демонстрирует ему удостоверение ФБР.

Уже сидя в машине, Катя говорит офицеру, что они давно за ним наблюдали, он именно тот кто им нужен, так что та встреча на дороге, была не случайна. Дальше Катя говорит американцу, что их надежный источник, будет через него передавать для них важные документы, главное следование инструкциям и полная конспирация. Американец купился на это и согласился сотрудничать.

Тем временем в лаборатории Курчатова, случилось очередное ЧП, на этот раз с самим Фроловым. Во время эксперимента, случилось самовозгорание реактивов, к тому же на самом Фролове загорелась одежда. На помощь к Фролову, придел Беляев, который потушил горящего друга, а потом ликвидировал пожар на столе.

После этого, Беляев говорит Фролову, что ему нужно в больницу, ибо у него сильнейший ожог. Но Фролов в первую очередь думает не о себе, а о науке, он велит Беляеву, передать Курчатову, что в реакторе, графит и уран должны быть раздельно, после чего теряет сознание.

Когда Фролов лежал в военном госпитале с обожжённой рукой, к нему заявился следователь, допрашивает его, по поводу двух предыдущих инцидентов. Фролов заявил, что у лаборатории Карповой, он очутился первым чисто случайно, к поджогу свой лаборатории, он тоже не причастен, все эти происшествия, это неудачные эксперименты.

Следователь спрашивает, а что если, комиссия выяснит, что два ЧП это диверсия, то что тогда, ведь диверсантом может оказаться любой, даже тот, на кого и подумать то трудно. Фролов говорит, что если следователь намекает на Курчатова, то это исключено.

Следователь спрашивает Фролова про Замятина, , ведь он конфликтовал с ним, не доверял ему, не допускал к секретным материалам, может она намерено хотел помешать работе ведущим ученым проекта. Фролов говорит на это, что таким образов в диверсанты можно записать и самого следователя. На этом, серия заканчивается.

Экономика — это политическая наука. Стало быть, любому уважающему себя экономисту было бы неплохо поработать в крупных организациях, особенно в госструктурах и особенно на руководящих должностях. И хотя это не обязательное условие для того, чтобы получить звание великого экономиста, подобная практика явно пополнит багаж знаний любого социального исследователя. В этом плане наш герой, Джон Кеннет Гэлбрейт, оказался очень удачлив.

Родился в 1908 году в семье канадских селюков, которая затем перебралась в город. Отец состоял в Либеральной партии, работал в региональном отделении, оба родителя имели тесные связи с аграриями. Вероятно, это повлияло на образование будущего экономиста. Он поступил в сельскохозяйственный колледж, получил козырную стипендию и, закончив обучение в 1931 году, перебрался в США. Будучи доктором философии в области экономики сельского хозяйства, преподавал в Гарварде. Параллельно успел поработать пару месяцев в Минсельхозе, покататься по экономическим конференциям в Европе, познакомиться с Кейнсом (к слову, как и сам Кейнс, Гэлбрейт вымахал под два с лишним метра ростом), пописать исследования по заказу американских министерств.

В общем, карьера ученого-бюрократа началась вполне успешно, и в 1940-е годы его назначают на должность замглавы Управления по регулированию цен, где он занимался борьбой с инфляцией в условиях военного времени. Сам Гэлбрейт считал свою деятельность на этом посту своим величайшим достижением, поскольку цены действительно удалось удержать на приемлемом уровне, и после окончания войны они выросли незначительно. Увы, оппоненты государственного регулирования обвинили его в потворстве “коммунистическим тенденциям”, а потому в 1943 году он ушёл с поста и отправился работать редактором журналов Time и Fortune под патронажем известного журналиста Генри Люса.

В послевоенное время он продолжает карьеру экономиста и государственного деятеля. Активно сотрудничал с видными политиками своего времени, был вхож в высокие кабинеты, выступал за разрядку с Советским Союзом. Биография его чрезвычайно насыщена: он работал в Управлении по экономической безопасности, был послом в Индии, советником в администрации президента Кеннеди и Джонсона, выступал против войны во Вьетнаме, возглавлял огромное количество рабочих групп по узким вопросам, съездил в СССР, получил порядка пятидесяти академических регалий и почетную в США президентскую медаль Свободы. Он скончался в 2006 году в возрасте 97 (!) лет, несомненно являясь одним из самых известных экономистов послевоенной эпохи. Строго говоря, Гэлбрейт и не был им в полном смысле этого слова. Это был настоящий человек практики, который лишь использовал собственный богатый опыт для написания экономических трудов.

В своей знаменитой книге “Экономические теории и цели общества” 1973 года, экономист предложил довольно оригинальное видение современного капитализма, которое он назвал «техноструктурой». По его мнению, экономика современных развитых стран целиком определяется крупными игроками типа государства и большого бизнеса. Гэлбрейт называет этот тандем крупных корпораций и государства, которое вступает с ними в тесные сношения, «планирующей системой», поскольку и правительства, и корпорации рассчитывают на долгосрочное сохранение своих господствующих позиций.

«Планирующей системе» Гэлбрейт противопоставляет «рыночную систему», которая представляет из себя совокупность мелких предпринимателей. Эти предприниматели не в состоянии управлять рыночной стихией в той мере, в какой это делает «планирующая система». Соответственно, они вынуждены подчиняться более сильным игрокам. Подчиненный характер мелких частников проявляется в невозможности диктовать свои условия на рынке и задавать экономическую повестку, что лишь усиливает власть «техноструктуры», поскольку крупные корпорации используют более слабых рыночных игроков в целях укрепления своего положения. По его мнению, капитализм свободной конкуренции ушёл в прошлое всерьёз и надолго, но это не баг, а фича: без крупных фирм и государства современная экономическая жизнь общества была бы просто невозможна. Впрочем, сохраняется угроза, что «техноструктура» будет поглощать всё больше общественных ресурсов и помешает дальнейшему экономическому развитию.

Несмотря на эту, казалось бы, довольно очевидную мысль, в своё время книга произвела фурор в научной среде. На основании своего исследования Джон Гэлбрейт призывал ограничить власть корпораций путем национализации и строгого контроля за их прибылью и окладами их менеджеров, а также усилить социальную политику. По американским меркам, Гэлбрейт был практически коммунистом, который стремился перетряхнуть общественные устои в США. При этом никто не мог обвинить его в недостаточном патриотизме, ведь он исправно работал на американские госструктуры в течение тридцати лет.

Эту работу, как и ряд других, оценили по заслугам, ведь его изыскания актуальны и поныне. Джон Кеннет Гэлбрейт невольно оказался экономистом, который подтвердил и развил многие идеи Йозефа Шумпетера спустя десятилетия. Его считают одним из самых видных экономистов своего времени, который затрагивал вопросы социально-экономической структуры современного капитализма (сие направление называлось институционализмом). Когда-нибудь мы рассмотрим его главный труд более подробно, а пока почтим память одного из самых деятельных, многопрофильных и занимательных экономистов второй половины 20-го века.