Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 474 поста 38 901 подписчик

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
23

Собиратель ч.2

Небольшое дополнение: этот рассказ будет опубликован на Пикабу в полном объеме и является приквелом к другому рассказу. ☺️
____
Глава 2

Майк трепетно разворачивал грязную тряпку, в которую была обёрнута стеклянная банка с тушенкой. Крышка тут же была снята ножом, а содержимое из банки, вывалено в котелок и отправлено греться на костёр. Пока еда нагревалась, собиратель, многозначительно прищурившись, смотрел в горизонт, медленно, с чувством попивая питьевую воду из фляги.

- Как ты питаешься этой едой? – Лиззи рассматривала еду, чем-то похожую на субпродукты мяса.

- Что? – несколько вызывающе покосился Майк. – Думала, что тебя самой не коснётся прекрасная идея безотходного производства? Привыкли у себя только свежее есть. – пробурчал Майк, взяв в руки ложку.

- Мы были вынуждены экономить. – оправдалась Лиззи, перевернув непонятный кусок в соусе.

- Вон, попробуй свиные ушки, очень вкусно. – Майк достал кусочек ложкой. – Деликатес, я за такую банку как-то выменял велосипед у бродяг, сейчас бы он пришелся очень кстати. – как только свиное ушко оказалось во рту, Майк принялся неистово его пережевывать, издавая довольные звуки.

- Боже. – Лиззи отвернулась в сторону. - Я поем только печенье.

- Как знаешь. – Майк забрал котелок и поставил по ближе к костру, который они разбили на обочине. – Значит, не сильно голодная.

- Зачем ты повесил их на крышу, смотрю на них и ноги трястись начинают от ужаса.

- Ну, не знаю. – отпив немного воды из бутылки, Майк оценивающе осмотрел «трофеи» на крыше машины. – Это ценные «трофеи». Наверное. Никогда не доводилось в них ковыряться ножом, может за них хорошо заплатят, они ведь диковинные.

- Ты говорил про велосипед, где он?

- Я обменял его на хирургический набор.

- Зачем тебе хирургический набор, ты хирург?

- Нет, я обменял набор на обезболивающие в одноразовых шприцах. – Майк замер, изменившись в лице. – Так, погоди, надо валить. – засуетился Майк, начав буквально забрасывать в себя еду. – Бегут сюда.

- Кто? – застыла Лиззи. – Кто бежит?

- Собаки. – коротко ответил Майк и схватив пожитки рванул в сторону машины. – Давай быстрей! – крикнул он через плечо. – Стоит высматривает там…

Усевшись за кресло, Майк прикрыл глаза, молясь всем богам, которых знал и смешно выругался, когда машина завелась с первого раза и он дал газу. Лиззи уже сидела рядом, испуганно выглядывая в окно, наблюдая как издалека несётся на всех порах стая диких собак.

Ближе к вечеру, Майк сбросил скорость, внимательно разглядывая домики вокруг. Ему приглянулся один, гараж возле которого казался более целым, поскольку был сделан из кирпичей. Загнав машину, он первым делом опустил подъемные ворота, пришлось, конечно, потрудиться с этим. Потом завалил вход мусором.

Пока не стемнело, Майк решил осмотреть дома по близости, даже спускался в подвалы, хотя это рискованно, так как трухлявые лестницы могли обвалиться в любой момент. Пришло время готовить ловушки: колья, шипы, битое стекло. Все ловушки были щедро усыпаны вокруг гаража, тщательно спрятаны и обозначены на ламинированной карте маркером. Ламинированная поверхность позволяла быстро стирать старые пометки и рисовать новые.

Когда всё было закончено, Майк вытер со лба пот и сел на покрышку, наблюдая, как солнце наконец скрылось за горизонтом. Лиззи в этот момент закончила готовить еду, которую они довольно быстро и без её нытья умяли. Ночь была правда не спокойной, не привыкшая к такой еде Лиззи очень часто будила Майка, чтобы тот её сторожил, пока она ходила в туалет за машину. К утру вроде бы успокоилась, выдавила из себя всё, что уже можно было. Правда потом начала ныть, чтобы Майк убрал с крыши тела, так как они уже дурно пахли. Но Майк не обращал внимания и даже снял ботинки – сбить запах трупов и отвлечь внимание.

На следующий день они проехали примерно до обеда, когда бак окончательно опустел и им пришлось оставить машину, после чего шли несколько часов до построек. Почти все поселения были безжизненные, а они, словно черви в останках мертвеца, блуждали по ним, лазили везде в поисках полезных вещей.

Майк, казалось, совсем не устал, неся на спине увесистый рюкзак, а вот Лиззи, кажется, стёрла себе ноги и то и дело останавливалась, чтобы передохнуть. В рюкзаке было всё, что необходимо, даже секретное оружие, которое он тщательно берёг. Лиззи же он и не думал бросать, даже не выказывал недовольства, лишь опускал плоские шуточки и поглядывал на часы.

- А ты не сильно то и горюешь по своему Энди. – обратил внимание Майк, доедая последнюю банку консервированной еды.

- Какое тебе дело? – резко бросила Лиззи, жуя безвкусные печенья из муки сверчков и личинок, которых она тщательно выводила когда-то. – Слишком много болтаешь в последнее время.

- Я люблю поболтать. – парировал Майк.

- Что-то дома ты не особо был болтлив. – Лиззи хитро прищурилась. –  Думаешь я сейчас в благодарность брошусь на тебя?

- Чего начала? – опешил Майк. – Между прочем, дома у меня осталась любовь.

- Знаем мы твою любовь, одна на всех. – фыркнула Лиззи.

Майк не стал ругаться, отошел в сторону, чтобы доесть еду и справив нужду, отправился спать. Точней спать не получалось, только дремать, без машины было как-то неуютно, не было той безопасности. Вот как раньше, чуть что, какой шорох, сразу педаль в пол и… и всё. Здесь же было как-то… вот словно на виду, хотя дом вроде хороший, двери крепкие, шкафы добрые, половицы правда скрипели, так громко, что резали слух. Ну как сейчас, например…

Майк открыл глаза, он отчётливо слышал, как по первому этажу кто-то бродит. Рука крепче сжала винтовку, другая поползла к рукоятке. Стараясь не шуметь, он медленно поднял туловище, направив оружие на заваленную изнутри дверь. Лиззи кажется тоже проснулась, слишком громко стала сопеть, вроде даже плакать.

Шаги стали слышны ещё более отчетливо, вроде уже на лестнице, вот в коридоре, кто-то очевидно крался, прямо к ним. Собиратель был готов: дыхание участилось, тело напряглось, палец всё сильней сдавливает спусковой крючок и тишина за дверью… Выстрел, снова выстрел и ещё один. Вскочив с кровати, Майк подбежал к двери и ударил её ногой, чтобы выбить её часть. В образовавшуюся дыру он тут же выглянул, включив фонарь, а там, никого нет.

- Не понял. – прошептал Майк, внимательно разглядывая коридор.

- Ты… что с тобой? – Лиззи сжалась в углу, прижимая к себе плед.

- А?! – вздрогнул Майк, направив на Лиззи винтовку. – Ой. – он её снова убрал. – Я… я, кажется, что-то слышал, кажется, к нам…

Не успев договорить, Майк почувствовал, как под ним проламывается пол, и он падает вниз. Превозмогая боль, он пытается подняться и видит, как на потолке висит Морлок, что любопытно повернул голову в сторону упавшего Майка.

- Ух! – успевает вскрикнуть Майк, направив на тварь винтовку, но Морлок уже вот перед ним, а винтовка не стреляет…

- Проснись! Майк! – Лиззи бьет по лицу дергающегося Майка.

- А?! – Майк открывает глаза, видит перед собой Лиззи. – Что случилось?

- Ты упал с дивана и начал верещать как девка. – сморщилась словно от отвращения Лиззи. – Я и не думала, что ты так можешь.

- Дурной сон приснился, представляешь, Морлок по потолку ползает. – отмахнулся Майк, проверяя на прочность полы ладонью. – Я ведь ещё подумал, откуда здесь могут быть Морлоки, это же ведь далеко…

Морлок вломился в окно, разнеся на части оконную раму и остатки стекла. Он пролетел несколько метров, затормозив лишь ударившись об стену. Майк потянулся за упавшей винтовкой, Лиззи бросилась к двери, а вот второй Морлок решил помочь ей открыть дверь с другой стороны.

Наяву конечности слушались Майка лучше, реакция была отличной, только вот он не попал. Ну, выстрелил пару раз, успел, но не попал, куда надо. Винтовка отброшена в сторону ударом, когтистая рука почти вспорола плотный плащ. Лиззи с противным визгом бежит обратно от двери, через которую ломился второй Морлок, от чего даже первый Морлок отвлёкся.

Майк успел достать из кармана зажигалку и чиркнув ею перед белесыми глазами твари, выиграл себе ещё немного времени. Морлок взвизгнул, прищурился, прикрыл глаза и выбил зажигалку с рук Майка сильным ударом по запястью. Когда яркая вспышка перестала причинять боль глазам, Морлок вновь бросился за жертвой, а собиратель на четвереньках уже отполз. Тварь успела схватить за щиколотку, когда Майк обернулся и выставил перед собой зажженный фальшфейер.

Дикий, оглушающий вопль заставил сжать зубы, но собиратель не выронил из рук сигнальный огонь и стал отгонять Морлока назад к окну. Он то и дело оглядывался, боясь, что в дверь снова начнут ломиться, но кажется другая тварь сбежала. Морлок же прикрывая глаза прыгнул в окно и скрылся в темноте. Майк побежал следом, чтобы проследить куда тварь направится.

- Ох, чёрт. – в свете красного огня, десятки Морлоков вокруг дома стали пятится, прикрываясь от света широкими ладонями.

Майк сначала медленно, словно боясь их напугать, отошёл назад, а потом бросился к рваному матрацу. Он поднял его одной рукой и швырнул к стене, после чего бросил в него сигнальный огонь. Рюкзак был по близости, он взял запасной огонь после чего достал винтовку и стал разбирать завал у двери, чтобы освободить выход.

- Майк, что ты делаешь? – Лиззи показалась из-за дивана, её безумно трясло от страха.

- Сжигаю дом. – бросил через плечо собиратель, после чего открыл настежь дверь.

В коридоре прятался Морлок, но из-за света, он не напал, лишь отвернулся и убежал в неизвестном направлении. Майк прижался к стене коридора и немного присел, так как начало сильно коптить и дым стал активно ползти по потолку. Огонь разгорался очень быстро, охватывая уже потолок. Света от огня было достаточно, чтобы отогнать в стороны Морлоков.

Постепенно, путники спустились на первый этаж, а потом и вовсе выбрались на улицу. Надо было быть осторожным и готовым ко всему, так как один из Морлоков напал на Энди посреди дня, значит эти тоже могут рискнуть. Майк подобрал несколько горевших палок, что осыпались сверху и стал их бросать в сторону соседнего дома. План был простой: сжигать дома, пока не взойдёт солнце.

Трёх трухлявых домов хватило до утра, чтобы озарить светом всю улицу. Пока Майк следил за огнём и Морлоками, что прятались в тенях других домов, Лиззи уснула рядом, сжимая увесистые рюкзаки с вещами. Когда солнце уже набралось силы, Майк разбудил Лиззи, и они направились к дороге. Он опасался приближаться к любым укрытиям, так как Морлоки могли позволить себе выпрыгнуть на раз. Как это было с Энди, который неосторожно прошел мимо канализационного люка.

Когда они уже шли по дороге, расслабился, тут же захотел спать. Усталость жидким оловом залило всё тело, казалось, что ноги липнут к асфальту. Идти предстояло ещё долго, поэтому Майку пришлось достать настойку и сделать пару глоточков. Может быть зря, ведь после неё часто приходилось ходить в туалет, но зато сон отгоняло напрочь.

- Сколько нам ещё идти? – казалось, что у женщины вот-вот начнётся истерика, её подергивало и потряхивало каждый раз, когда Майк оборачивался назад.

- Не так много. – Майк достал из-за пазухи карту, осознав, что Морлоки обошли его ловушки вокруг дома. – Еще час или два. – он смочил слюной палец и стёр с карты нарисованную маркером схему улицы вокруг. – Тут плохо видно, но кажется вот скоро будет мотель и заправка.

- А на той стороне карты что? – поинтересовалась Лиззи.

- Карта города, который я исследовал. – улыбнулся Майк, глядя на точки, которые он делал, когда искал очередной нужный предмет. – Какая уже разница. – Снова смочив палец, он стёр и эти пометки.

- Мои ноги, так больно наступать. – пожаловалась женщина.

- Не привыкла, неудобная обувь, вот они и натёрлись, ещё и вспотели, надо снимать и сушить, а то на долго их не хватит. – со знанием дела прокомментировал Майк.

- Дышать, итак, нечем. – посетовала Лиззи. – У тебя есть ещё эта дрянь, что ты пьешь?

- А, ты про кофе?

- Кофе? – округлила глаза Лиззи.

- Ну, не совсем кофе, мы его так называем. – Майк достал бутылочку и протянул её Лиззи. – Держи, бодрит так хлёстко, что едва сдерживаешься, чтобы не побежать.

- Отвратительно. – поперхнулась Лиззи, возвращая её обратно. – На вкус как…

- Как варёные носки? – уточнил Майк, начав закатываться от смеха.

- Хуже. – Лиззи улыбнулась. – Дурак.

- Может юмор у меня и плохой, но он есть. – подмигнул собиратель. – Помогает преодолеть кризисы и унылость.

- Мне повезло, что ты нас там нашёл. – у Лиззи очень часто менялось настроение, словно внутри неё был переключатель света, которым баловался ребенок.

- Да, интересно получилось. – согласился Майк, убирая бутылочку.

- Ты всегда вот так один выходишь на поиски припасов?

- Ну, в последнее время да, мне так привычней. – на самом деле одному было тяжелей, но у Майка были достаточно веские причины выходить одному – схроны, которые он делал для себя. Было бы трудно найти коллегу, который бы понял Майка и не сдал его общине, за то, что он часть найденного оставляет себе. А делиться он ни с кем не хотел и не планировал.

- У тебя же кажется, были напарники раньше?

- Были конечно, да нет их больше. – кто погиб, кто по травме был переведен на хозяйственные работы. – Я одинокий бродяга, понимаешь? Мне одному комфортно, для меня собирательство, как спорт. Каждый выход – это шанс найти что-то уникальное, ценное… для общины конечно. – под ценным Майк подразумевал коллекцию золотых украшений, картин и прочего добра, что он собирал в своих схронах.

- Ты тогда привёз ящик вина. – Лиззи тяжко выдохнула. – Оно было восхитительным.

- Тебе понравилось? – заинтересовался Майк.

- Мне? – Лиззи довольно подняла взгляд. – Мы все были в восторге от такой роскоши.

- Лучше, чем самогон, да?

- Ещё бы. – согласилась Лиззи.

- У меня ещё семь ящиков есть. – довольно покачал головой Майк. – Ну, то есть я знаю, где оно лежит ещё, и я бы…

- Думаешь в общине кто-то мог выжить? – оборвала Майка Лиззи. – Может там есть кто-то живой и нуждается в нашей помощи?

- Помощи... – Майк прищурился, вглядываясь в горизонт. – Мы вернёмся за ними, как только найдём помощь. – соврал Майк, ведь он прекрасно знал, что Морлоки твари прожорливые – уносят даже трупы, возможно грызут кости и точно за собой ничего не оставят. Их дома, точней жителей, больше нет. А вот к своим схронам Майк обязательно вернётся.

Уже скоро, Майк проверял двери мотеля и вскоре решил остановиться в подсобке на заправочной станции, так как там сохранились замки. Они расположились у прочной стены, а двери подпёрли каменными блоками и некоторой мебелью. Поужинали безвкусным печеньем и почти выпили всю воду.

Перед сном решили включить рацию, которая и не думала говорить, лишь шипела, выводя Лиззи из себя. На том решили не тратить заряд аккумулятора и уснули. Что удивительно, ночь прошла спокойно.

Утром Майк вновь включил рацию и попробовал выйти на связь, вновь была тишина, точней шум. Тогда они решили пополнить воду, даже обошли несколько комнат мотеля, но ничего не найдя направились дальше. Казалось, что горы впереди, куда они двигались, никогда не приблизятся и вообще, вдруг это некая Фата-моргана.

Ближе к вечеру Майк остановился, услышав, как Лиззи за его спиной упала. Он неторопливо обернулся, чувствуя ни сколько сильную усталость, сколько невыносимую жажду. Женщина лежала на спине, тяжело дыша. Собиратель сбросил рюкзак со спины и лег рядом, положив на него голову. Лежа посреди дороги, мысли лихорадочно метались из стороны в сторону, придумывая варианты спасения.

Майк проснулся от жуткого холода, что опустился с наступлением ночи. Они были посреди дороги, посреди пустоши, населённой дикими псами и с недавних пор Морлоками. Собиратель поёжился и приподнялся, внимательно оглядываясь и прислушиваясь. Лиззи продолжала лежать, обняв свой рюкзак, казалось, ей вообще всё равно на пронизывающий до костей холод.

- Лиззи, вставай, придатки отморозишь. – Майк сел рядом и стал теребить её за плечо.

- Ой. – вздрогнула женщина, открыв глаза. – Где мы?

- В самой заднице. – констатировал собиратель.

Пока Лиззи приходила в себя, Майк дрожащими руками стал шарить по карманам, чтобы найти «кофе», чтобы согреться. Идти ночью, конечно, можно, так бы они согрелись, но ночные хищники, могут прятаться даже за ближайшим кустарником.

- А-а!

Майк чуть не выстрелил от неожиданности и упал на спину, целясь в источник шума. Лиззи истошно вопила, пытаясь вытрясти что-то из себя. Вот ей удалось, и Майк разглядел небольшую змейку, что выпала на дорогу из рукава женщины и стремительно стала уползать прочь.

-  Не шуми! – прикрикнул Майк, чтобы Лиззи замолчала. – Согреться в тебя заползла.

- А если она ядовитая? – дрожала Лиззи ощупывая своё тело.

- Если за два часа не умрёшь, то бояться нечего. – Майк встал в полный рост и сделал глоток «кофе». – Пошли давай и будь готова ко всему.

Они шли достаточно долго, а может нет, но они устали и решили сделать привал. Холод тут же проник даже через плотные плащи и проникал в самые кости, но стремление выжить… Майк сделал ещё глоток «кофе» и передал Лиззи, что уже не воротя носа, отпила из бутылки.

Сил хватило пройти ещё некоторое время, однако солнце так и не всходило. Путники остановились, сели спина к спине, разделили последние глотки воды, которой запили печенье. Лиззи вдруг сама полезла к Майку, в попытке согреться, а Майк, поняв деликатность ситуации даже расстегнул плащ.

Казалось, вот, сейчас их тела переплетутся, и они начнут греть друг друга пламенем…

- Огни. – вдруг застыла Лиззи, слезая с Майка и глядя в сторону.

- Огни? – Майк почувствовал холод и обернулся, он отчётливо видел на горизонте свет фар и честно, ему было непонятно, хорошо это или плохо…

Показать полностью
15

Запретные земли (рассказ, часть вторая)

Первая часть

Запретные земли (рассказ, часть вторая)

…Очнувшись, Антон понял, что не может пошевелиться. Его руки и ноги были прочно пристегнуты к креслу. Тесная комната была залита светом, а прямо перед лицом с потолка свисали несколько инструментов, напоминавших пилу с набором скальпелей и паяльников. Кто бы ни построил эту операционную, она была не похожа ни на одну иллюстрацию из научных журналов.

У оборудования перед креслом, спиной к нему, стоял киборг и что-то настраивал в парящем в воздухе интерфейсе. Антон начал вырываться, но тугие ремни отвечали лишь издевательским поскрипыванием. Наконец, киборг обернулся. Его голубые знакомые с детства глаза были окружены морщинами. Губы стали бледными, будто у мертвеца. Лицо осунулось, хотя тело по-прежнему оставалось крепким…

— Папа?… — С ужасом и удивлением Антон смотрел на своего отца, Тимофея Егорыча. Два года он думал, что тот сгинул в тайге. Возвращался в день, когда вместе с охотниками прочесывал лес, и не переставая корил себя за то, что не нашел ни следа, ни клочка одежды.

— Что с тобой случилось?

Не обращая внимания на сына, Тимофей подошел к креслу. Его глаза были открыты, но он будто бы спал наяву. Взгляд был подернут дымкой и лишен каких-либо чувств.

— Папа, очнись! Это же я, Антон! Когда мамы не стало, ты говорил, что всегда будешь рядом. Помнишь, как вечерами ты рассказывал про другие планеты?…

Диск пилы завертелся, и послышался пронзительный визг. Она подъезжала все ближе к виску. Антон не переставал ерзать в тщетных попытках освободиться, а его голос сорвался на крик:

— А как мы рыбачили помнишь? Как однажды мне воткнулся в палец крючок? Когда ты его вытащил, я орал, как безумный. Ты сказал, что мужчины не плачут, а у самого глаза были в слезах…

Тимофей заглянул в лицо сына и открыл рот. Вместо слов из него вырвалось только мычание, подобное тому, что издавал немой приемный отец. Глаза забегали, но движения тела оставались размеренными. Тем временем поток воздуха от зубьев пилы стал обдувать висок Антона.

— Не надо! — Его отчаянный вопль затих, когда он почувствовал, что руки и ноги свободны. Пила замолчала и отъехала в сторону.

Отец коснулся его лица. Одной щекой Антон почувствовал теплую ладонь, а другой — холодок металлического инструмента. Из глаз покатились слезы. Щеки Тимофея оставались сухими, но его взгляд был тем же, что сохранил Антон в своей памяти.

— Папа… — Обняв отца, Антон зажмурился. Он вдруг понял, как сильно скучал эти годы. В его фантазиях они оказались дома. Бункер исчез вместе с его обитателями, и страх растворился.

Услышав мычание Тимофея, Антон открыл глаза. Они стояли посреди операционной. Уютные видения, в которые он почти успел поверить, оказались иллюзией. Отстранившись, он посмотрел на отца. Тот взял его за руку и повел к выходу.

В проеме двери виднелась лишь кромешная тьма, но когда Тимофей подошел ближе, вспыхнул свет. Взгляду открылась пустая комната, напоминавшая мастерскую. На длинном столе рядами лежали инструменты, такие же, что были у киборгов.

— Все говорили, что тебя растерзали волки. А я все равно ждал, что ты однажды вернешься…

Отец отвечал только мычанием. Неспешной походкой они пересекли мастерскую.

— Нужно выбраться отсюда. А потом привести помощь. Спасти Игоря. — За дверью показался коридор бункера, и Антон замолчал, крепко вцепившись в ладонь отца.

Коробок на виске Тимофея зажужжал, и он остановился перед проемом. Антон тоже замер. По коридору перед ними медленно кто-то прошел. Шли минуты, которые казались часами.

Наконец, Тимофей повел его дальше. Рядом с ним даже это проклятое место не так пугало. Казалось, он вдруг воскрес. Случилось чудо, и все пережитое здесь было не зря. «Мне нужно столько тебе рассказать», — думал Антон, шагая за отцом по коридору.

Все вокруг было освещено. Секции бункера вспыхивали и угасали, следуя в ногу за Тимофеем. Трое киборгов возились с оборудованием позади. Антон старался на них не смотреть, но мимо одного им все-же предстояло пройти.

Дядя Коля склонился над прибором перед висящей в воздухе голограммой. На ней было нечто, напоминающее гладкий параллелепипед. «Космический корабль», — вдруг понял Антон, заметив на его фоне звезды и очертания неизвестной планеты. Коробок на виске тихо жужжал, а рядом с голограммой корабля тянулись ряды непонятных символов.

Стараясь не дышать и идти только на цыпочках, он вместе с отцом миновал дядю Колю. Впереди, уже был виден тупик, где открывался люк на свободу.

С каждым шагом сердце колотилось сильнее. Было трудно поверить, что кошмар вот-вот останется позади. Антон представлял, как вернется в родную деревню. Как будет жить вместе с отцом, и больше никогда не потеряет его. Но сперва они приведут помощь. Спасут всех, кого превратили в персонал дьявольской диспетчерской.

Внезапно вспыхнула секция в десятке метров, выхватив из полумрака раму. Спустя секунду из нее вышел киборг и повернул им навстречу. Тимофей свернул к ближайшему дверному проему, но было поздно. По бункеру снова пронесся рев, и все вокруг залил красный свет.

…Оказавшись в комнате, Антон отпустил руку отца. «Только не снова», — пронеслось в голове, и его взгляд стал беспомощно обшаривать помещение. По боковой стене тянулась труба. Через равные промежутки из нее торчала дюжина шлангов, насадки которых были закреплены на уровне лица. С надеждой Антон посмотрел на цилиндр в углу, способный вместить четырех человек. Хотелось втиснуться за него, но щель была слишком узкой. В нос ударил запах переваренного мяса.

— Нужно спрятаться! — Заметив на дальней стене широкие двойные двери, Антон направился к ним, но Тимофей коснулся его плеча. В красном свечении губы отца зашевелились, будто он что-то пытался сказать. Прежде чем Антон сумел разобрать слова, Тимофей схватился за коробок на своем виске. Вырвав блок с корнем из своей головы, он вложил его в руки сына.

— Папа!…

Глаза Тимофея потухли, и он рухнул на пол. Антон застыл, машинально сжимая блок с торчащими из него окровавленными электродами. Ядовито желтел диод, заставляя капельки крови переливаться подобно рубинам.

В комнату влетела оранжевая сфера. Она напоминала шаровую молнию из журналов. С электрическим треском она направилась прямо к Антону, который так и стоял у тела отца. Каждый его волосок зашевелился от близости переливающегося сгустка энергии. Он знал, что произойдет дальше. Бежать было бессмысленно. Молния все равно догонит. Последует удар жуткой силы, а дальше…

«Пусть лучше убьет», — взмолился в душе Антон, широко распахнув глаза.

Облетев его, молния издала писк, на который откликнулся тихим жужжанием блок у него в руках. Не обращая больше внимания на Антона, молния коснулась головы Тимофея, после чего ослепительно вспыхнула и исчезла. Лицо отца превратилось в кусок угля, а свет в комнате обрел изначальный оттенок.

Антон бросился к отцу и начал его трясти.

— Очнись! Пожалуйста! Мы должны вместе вернуться домой… — Он попытался приложить к обгорелому виску коробок, но Тимофей продолжал лежать без движения.

Иллюзии неумолимо отступали перед суровой реальностью. «Это несправедливо!», — рыдал Антон, проклиная дьявола, создавшего это место, а вместе с ним бога, который позволил им встретиться лишь затем, чтобы разлучить снова.

Услышав гул из дальнего конца комнаты, Антон вздрогнул. Двойные двери медленно разъехались в стороны. Повеяло холодом.

Готовый ко всему, Антон смотрел в темноту открывшегося взгляду проема. Спустя секунду послышался скрежет, будто кто-то тер лезвие ножа о железо. Изнутри показалась низенькая платформа, напоминающая парящую над землей металлическую тонкую дверь. Быть может, под платформой были колеса, но больше всего Антона пугал острый крюк, который и издавал пугающий скрежет, цепляя о пол. Отпустив Тимофея, он стал медленно отходить.

Платформа приблизилась к телу и подняла крюк на длинной складывающейся мачте, после чего с размаху вонзила его в отца. Не в силах вдохнуть, Антон наблюдал, как дьявольская машина протащила тело по полу и погрузила его на себя. С тихим гудением она покатилась обратно к дверям.

Вырвавшись из оцепенения, Антон помчался следом. Платформа скрылась внутри, но двери остались открыты, скорее всего, потому что он стоял перед ними. Еще один шаг — и свет внутри загорелся. Антона обожгло холодом. Из его горла вырвался тихий вскрик.

С потолка на крюке свисала освежеванная туша волка. По соседству болтался человек без головы. Грудь и живот были вскрыты. Одна рука отсутствовала вместе с куском плеча. Вторая безвольно свисала, и из запястья, лишенного кисти, торчал пучок проводов.

Антон был готов кричать от бессилия. Мысль о том, что с телом Тимофея сделают то же самое, впивалась раскаленными ножами под кожу. Но попадись он адским машинам, и жертва отца будет напрасна.

— Папа… — Не в силах смотреть на все, что ждало его дальше, Антон бросился к коридору. Хотелось бежать что есть мочи, но вдруг он понял, что должен идти. Той же размеренной неторопливой походкой, которой ходили киборги.

Прежде он старался закутаться поглубже во мрак, но теперь прятаться было негде. Он шел на виду у жутких существ, а свет следовал за ним по пятам. Без отца рядом ноги начали заплетаться. Будто в ночном кошмаре, где бегство от монстра сопровождалось невероятной слабостью. Вот только страх оказаться разорванным вклочья не мог сравниться с тем, чтобы превратиться в одного из обитателей бункера.

Киборг, возившийся с оборудованием впереди, отошел от приборов и двинулся по коридору навстречу Антону. В глазах стало темнеть. Шаркнув о пол, он едва не упал, но продолжал идти в неизменном ритме. Коробок на виске киборга обменялся жужжанием с блоком отца.

С расстояния десятка метров Антон узнал Игоря. Широко открытыми глазами он смотрел в лицо киборга и пытался отыскать хотя бы проблеск чего-то родного. Сражаясь с безумным ужасом, на задворках его сознания надрывался голос: «Игорь, это же я! Уходим со мной!». Но существо перед ним не было Игорем.

Они поравнялись. Казалось, киборг вцепится в него мертвой хваткой. Просверлит голову инструментом, отволочет в операционную или поднимет тревогу. Но тот прошагал мимо, даже не взглянув на беглеца.

Воображение рисовало кошмарные сцены, в которых киборг подкрадывался со спины. Оставалось только идти вперед не оборачиваясь. Люк был все ближе и ближе. На пути ждала рама с еще одним киборгом и, проходя мимо, Антон услышал неразборчивое мычание.

«Только бы получилось», — эта мысль снова и снова колола разум иглой. Антон твердо решил убраться так далеко, чтобы никогда больше не видеть жуткую тарелку. В большой мир. Такие размышления помогали ему не поддаваться панике и, шажок за шажком, идти к люку, не пытаясь бежать.

В груди больно екнуло. Истории о городах пошли от первых старейшин, которые поселились в тайге много поколений назад. Даже отец никогда не был там. Что если старейшины лгали, как и журналы, что он читал? Вдруг никакого внешнего мира не было? Эта мысль казалась безумием, но чем еще можно было назвать все, что творилось здесь?

Когда Антон приблизился к люку, тот начал медленно отползать в сторону, впуская внутрь яркий солнечный свет. Вместе с тем из стены выезжала лестница, ступенька за ступенькой поднимаясь к спасению.

— Ну давай! Скорее!… — Антон не замечал собственного бормотания. Его колени тряслись.

Услышав жужжание за спиной, он обернулся, и увидел киборга, лицо которого казалось знакомым. Внезапно он понял, что перед ним дед Аким. Тот самый, что любил собирать возле себя вечерами мальчишек и рассказывать им истории. Его глаза когда-то задорно блестели, но теперь в них не было ничего человеческого.

Люк замер на середине пути. Лестница остановилась. Взглянув на блок отца, который по-прежнему сжимал в руке, Антон увидел, что желтоватое свечение потухло. Дед Аким шел к нему размеренным шагом.

Раздался знакомый угрожающий рев. Все вокруг покраснело. С перекошенным лицом Антон застыл на месте. Но, увидев направленный в голову инструмент, рванул к лестнице. Он стоял на последней ступеньке, которая уезжала из под его ног. Поверхность была в каком-то метре над ним. Собравшись, будто пружина, Антон сделал мощный рывок, и в этот момент в глазах все померкло.

Он не мог вспомнить, что было дальше. Это напоминало кошмар. Казалось, вот-вот его настигнет шаровая молния или схватит кто-то из киборгов, чтобы швырнуть назад в преисподнюю.

Но ничего не случилось. Вокруг проносились деревья. Он бежал и бежал не разбирая дороги. Перед глазами он видел операционную, и знал, что одна единственная ошибка — и он снова окажется там.

…Показались очертания родной деревни. Три дюжины хижин встречали его взглядами пустых окон. Слышался нарастающий рокот мотора, который настраивал в гараже дядя Миша. У окраины, спрятавшись за забором, обжимались Машка с Тимуром. Меж домов со смехом носилась детвора. Жизнь била ключом. Будто и не было проклятого бункера.

Антон знал точно, он был. Знал, что гигантская тарелка грозно нависла над деревьями за его спиной. И он был единственным в этой деревне, кто знал, что происходит внутри. Добежав до домов, он начал звать приемных родителей:

— Тетя Лена! Дядя Витя!

Дверь открылась, и на порог вышла женщина средних лет в застиранном халате, что был натянут на плотную фигуру без талии:

— Ну, чего раскричался? Боже, да на тебе лица нет! — Посторонившись, мать Игоря впустила Антона в дом.

— Там… Внутри тарелки… В бункере… — Антон закашлялся и раскрыл кулак, в котором сжимал блок отца. Тетя Лена захлопнула дверь:

— Что ты сделал?!

Из комнат вышел дядя Витя, сухой мужчина с короткой седой бородой. Его голова как всегда была покрыта тряпичной шапочкой. Промычав что-то, он размеренной походкой направился навстречу Антону, которого вдруг накрыло холодной волной. Похожее мычание издавали киборги. В ужасе он посмотрел на руку приемного отца, и увидел обыкновенную человеческую кисть. Разум продолжал метаться будто загнанный зверь. Почему даже немым он сохранил место в совете старейшин?

— Где Игорь? — Тетя Лена подошла ближе. Ее губы дрожали. Антон отпрянул и оказался почти вплотную к дяде Вите. Тот протянул к нему руку, но Антон увернулся и одним движением сорвал с него шапку. Под ней на виске зловеще мерцал коробок.

С безумным отчаянным воплем Антон бросился к двери. Тетя Лена хотела остановить его, но он в панике ее оттолкнул. «Они здесь все заодно!», — кричал внутренний голос, пока он мчался по улице. Единственным шансом спастись было уехать как можно дальше. Угнать квадроцикл. Приемная мать семенила за ним, отстав на пару десятков метров и верещала:

— Кто-нибудь, остановите его! Он не в себе!

Наконец, он ворвался в гараж и под вопросительным взглядом дяди Миши оседлал один из квадроциклов. Двигатель предательски отказывался заводиться.

— Куда это ты собрался? — Дядя Миша остановился напротив и положил перепачканные в мазуте ладони на руль, нависнув над беглецом.

— Дядя Витя… — Только и смог пробормотать Антон, не оставляя попыток заставить мотор работать. Сквозь длинный узкий тоннель он видел пухлое жизнерадостное лицо, которое стало казаться маленьким.

— Ну если Витя послал, то езжай. Только горючее сильно не жги. Одни старейшины знают, когда подкинут хоть что-то с большой земли. — Понаблюдав за тем, как Антон судорожно пытается завестись, дядя Миша с усмешкой отпустил руль: — Да ты нежнее, нежнее с ним!

Внезапно двигатель заработал.

— Чего Ленка разголосилась? — Дядя Миша выглянул наружу, и тут же загородил собой путь. Но когда квадроцикл рванул с места, он в последний момент отскочил в сторону, позволяя беглецу вырваться на свободу.

С ревом квадроцикл несся по тайге. Антон гнал вперед, едва избегая столкновений с деревьями. Подпрыгивая на кочках и приземляясь, он боялся коснуться тормоза. Всякий раз оборачиваясь, он видел, как тарелка становится все меньше и меньше. В конце концов она целиком скрылась за кронами, и только тогда он остановился. Погони не было. Нужно было отдышаться. Оглядеться. И придумать хоть какой-то план.

— Главное — вырваться в большой мир… — Голос Антона затих, когда из-за облаков впереди выплыла верхушка гигантского диска, возвышающаяся над деревьями.

Показать полностью 1
18

Запретные земли (рассказ, часть первая)

Запретные земли (рассказ, часть первая)

— Мать говорила, там водится дьявол. — Антон указал на гигантский блестящий диск, верхняя половина которого таинственно нависла над кронами сосен. Игорь о чем-то задумался и, придерживая висящее на плече охотничье ружье за ствол, брел с ним в ногу. «Будь она жива, ни за что не пустила бы», — мелькнула мысль. Но ее не стало, когда Антон был ребенком. Два года назад, незадолго до наступления четырнадцатилетия, бесследно исчез отец. Тогда Игорь и превратился из его лучшего друга в сводного брата. Так было заведено в их изолированной деревушке: своих не бросали.

По слухам деревня в самом сердце тайги существовала веками, и за это время никто не покинул ее. Только старейшины имели связь с большим миром. Они рассказывали о городах в сотнях километров, но находились и те, кто утверждал, что все это выдумки.

Единственным свидетельством существования внешнего мира была кипа потрепанных научных журналов, оставшихся от отца. Антон зачитал их до дыр, но не сумел отыскать объяснения той огромной тарелке на горизонте, которая с раннего детства не давала покоя его пытливому разуму. Больше всего она была похожа на антенну без лишних деталей, но мог ли человек создать нечто подобных масштабов?…

— Подержи-ка. — Игорь сунул ружье в руки Антона, а сам метнулся к ближайшему дереву.

— Дьявола мы, может быть, и не встретим, — продолжал рассуждать Антон, потирая рукав заношенного спортивного костюма, сидящего мешком на его худощавом теле: — А вот медведя…

— Да не водятся тут медведи! Разве что волки, но их мы легко распугаем. — Игорь прихлопнул очередного навязчивого комара и растер по кучерявым растрепанным волосам.

Местные слагали страшилки о дремучих уголках леса. Говорили, там можно встретить лешего, который принимал облик пропавшего ранее человека и заманивал несчастных в темные дебри, откуда никто не мог выбраться. На полянах, что были скрыты в непролазных чащах, летали огненные шары и нападали на каждого, кто посмеет войти в их владения. Одни рассказывали, что шары сжигали свои жертвы дотла, другие — что забирали в логово. Ночью у костра такие истории нагоняли страху, но Антон в них не верил. Хищники пугали его гораздо больше, чем духи леса.

— По твоему, всех, кто пропал, загрызли волки?

Игорь пожал плечами:

— Случается всякое, взять моего старика…

Отец Игоря однажды влетел в дерево на квадроцикле. С тех пор он не разговаривал и даже дома, в кругу семьи, носил шапку, скрывая шрамы. Антон всегда задавался вопросом, почему немой человек годами остается в совете старейшин. «Это называется уважение», — как-то раз пристыдил его любопытство Игорь.

— Все-таки, я не верю, что дед Аким сгинул в тайге. Уж он-то был охотником, каких поискать…

— Кончай нудить, или я тебя обоссу. — Игорь сделал вид, что разворачивается, и сводные братья захохотали. Наконец, он взял у Антона ружье и повел его дальше через тайгу.

Мошки встречали гостей радостным звоном. Сосны отвечали тихим поскрипыванием на щебетание птиц. Старейшины называли такие звуки голосом леса, считая его живым существом.

Показался ручей, заходить дальше которого мальчишкам запрещали родители. Игорь подобрал с земли камушек чтобы швырнуть его в воду:

— Еще не передумал?

— Шутишь? Всегда хотел увидеть тарелку вблизи. — С вызовом Антон встретил насмешливый взгляд, но когда он повернулся к таинственному артефакту, его голубые глаза наполнились ожиданием неизведанного.

— Чего тебя так тянет к тарелке?

— Это может быть технология древних! Или пришельцев… Если тебе не интересно, зачем пошел?

— Представь, как ребята будут завидовать. Они-то верят во все эти сказки про лешего. — Игорь окинул запретные земли гордым взглядом первопроходца.

— Даже бродил бы здесь леший, каким дураком надо быть, чтоб заплутать, когда отовсюду видна такая махина? — У самой воды Антон начал заправлять старые трико в резиновые сапоги. Взглянув на свои подвернутые гармошкой штанины, Игорь толкнул его:

— Кто последний, тот струсил!

— Эй! — Позабыв обо всем, Антон бросился следом.

Спустя какое-то время сосны сменились березами. Лес начал редеть, но даже здесь комары оставались хозяевами в огромной тени, которую отбрасывала тарелка. Мальчишки упорно шли дальше, и с приближением к цели предвкушение каждого становилось сильнее.

…Впереди открывалась площадка пол сотни метров в диаметре, на которой не росло ни кустов, ни деревьев. Только трава высотой по щиколотку. Антон никогда не видел полян такой аккуратной формы. Прежде чем его ум стал задаваться вопросом: «Кто следил за ней все это время?», его взгляд поднялся наверх…

— Вот и пришли. — Игорь вынул из кармана складной нож чтобы оставить на коре ближайшего дерева победную отметку. Тем временем Антон замер, разглядывая объект, который с такого близкого расстояния выглядел завораживающе-гигантским. Казалось, плоский немного вогнутый диск доставал до самого неба. Никто не знал, сколько лет, а может, столетий назад тарелка была построена, но почему-то вся поверхность была блестящей, будто идеально отполированной.

— Обалдеть… — На негнущихся ногах Антон двинулся к объекту. Бесчисленное множество раз он пытался представить тарелку вблизи, вглядываясь в ее очертания. Теперь мечта стала явью, и первобытный трепет перед неведомым овладел им.

Опорой для диска был столб из того же металла, диаметром в добрых пять метров, который подобно дереву рос прямо из земли. Приблизившись к столбу, Антон протянул к нему руку, но в последний момент передумал: «Вдруг под напряжением?».

Несколько раз Антон обошел столб. Если тарелка была антенной, то что принимала? Кто построил ее в этом богом забытом месте? Почему она не покрылась ржавчиной? Эти вопросы мучили Антона с самого детства, и в конце концов, стали настолько привычны, что он перестал задавать их. Теперь же, глядя на титаническую конструкцию с расстояния пары шагов, он вновь почувствовал ту невероятную чесотку в мозгу, что утихла годы назад.

— Игорь!

Ответом было молчание.

— Здесь, быть может, постарались пришельцы, а у него одно на уме, — бормотал он под нос: — А может, это секретный проект? Но если он секретный, то почему построен рядом с деревней? Почему не затянут колючей проволокой, а вокруг не караулят солдаты?

Лавина мыслей вновь захлестнула его. Наконец, он оторвал взгляд от диска и посмотрел в сторону леса, откуда пришел:

— Игорь! Ты где?

Выждав какое-то время, Антон двинулся на поиски друга. Казалось, вот-вот он выскочит из-за спины с медвежьим ревом, попытается его повалить, а потом засмеется и скажет: «Что, обосрался наш светоч науки?».

— Слушай, ну хватит уже! Я не пойду без ружья в самую чащу, не надейся! — Ругаясь и взывая к совести Игоря, он бродил среди деревьев. Невольно в его памяти всплыл день пропажи отца, когда вместе с охотниками он прочесывал лес.

Каково это — быть растерзанным хищниками? Этот вопрос постоянно задавал себе Антон. Бессонными ночами он вспоминал отца и думал, что с ним стало. Порой хотелось верить, что он просто сбежал на большую землю. Пускай даже бросил его, но остался жив. Самой сокровенной, несбыточной мечтой, было однажды снова встретить его…

— Не играю я в твои игры, достал. — Антон махнул рукой и пошел обратно к объекту. Выходя из-за деревьев, он увидел в земле зияющее отверстие прямоугольной формы, метра два в ширину и четыре — в длину.

— Охренеть! Игорь! Ты не поверишь!… — Антон подбежал к отверстию, за которым скрывались блестящие ступеньки, ведущие в темноту.

Под землей оказалась просторная зала, шириной метров десять. Прикинуть длину было трудно, потому что коридор был будто свернут кольцом, и в сотне шагов все было скрыто за поворотом. Судя по тусклым отблескам, где-то там горел свет, но у самого люка Антона окружала кромешная тьма, которую едва рассеивали лучи солнца снаружи.

Когда глаза немного привыкли к полумраку, Антон огляделся. Вдоль стен тянулись стойки с оборудованием, не похожим ни на одну иллюстрацию. Не было ни экранов, ни клавиш. Через равные промежутки от стойки до потолка тянулись цилиндры из того же гладкого матового металла, из которого были сделаны пол, стены и потолок. Между ними были панели с отверстиями, но полумрак не позволял разглядеть что-либо в деталях.

Антон замер с открытым ртом, лишившись дара речи. «Так вот, почему Игорь не отзывался! Наверняка хотел первым осмотреть бункер», — пронеслась мысль в его голове. Хотелось скорее узнать тайны этого места. Вместе с тем руки Антона тряслись. Вдохнув поглубже, он сделал шаг навстречу неизвестности. Затем еще один, и еще. Прежде, чем двигаться дальше, он решил взглянуть на приборы, до которых доставал солнечный свет.

Раздалось жужжание. Стало темнеть, и Антон посмотрел в сторону люка. Он закрывался. Вместе с ним внутрь стены уползала лестница. В груди все запрыгало. Метнувшись обратно, Антон попытался дотянуться рукой до узенькой полоски света. Спустя секунду, она исчезла, оставив его в темноте.

— Срань! — Антон замер на месте.

— Нужно найти Игоря… — Набрав в грудь воздух, он задумался. Объект до сих пор в рабочем состоянии, а это значит, кто-то должен его обслуживать. И этот кто-то мог не обрадоваться незваным гостям. Прежде чем поднимать шум, стоило убедиться, что здесь безопасно.

Добравшись до ближайшей стойки с приборами, Антон продвигался наощупь вглубь бункера. Тишина отдавалась звоном в ушах, сквозь который пробивался шепот тревожных мыслей. Казалось, вот-вот произойдет нечто страшное. Из темноты вдруг вырастет монстр, утащит в логово или растерзает на месте. Впрочем, что могло быть ужаснее, чем остаться замурованным в этом бункере навсегда?

Вместо приборов ладонь Антона нащупала воздух. Шагнув в пустоту, он отыскал металлическую поверхность. «Похоже на арку», — подумал он, когда вдруг коснулся руки человека, который стоял в проходе. Отшатнувшись, Антон начал пятиться и упал на пол.

Вспыхнул свет, ослепив его на мгновение. Светились стены и потолок на участке в десяток метров. Все что было дальше, постепенно утопало во тьме.

Перед Антоном была металлическая рама, в которой удерживался человек. Он был одет в белый обтягивающий костюм и тряпичную обувь. Руки безвольно свисали вдоль боковых краев рамы. Подбородок касался груди. Его глаза были закрыты, а на виске тускло замерцало желтым что-то похожее на вросший в голову спичечный коробок. Вместо левой кисти у него был инструмент, который напоминал то ли дрель, то ли сварочный аппарат.

Человек что-то промычал, и Антон бросился наутек, вглубь зала. Когда его поглотила тьма, он обернулся. Человек вышел из рамы и размеренным шагом направился к одному из приборов.

Затаив дыхание, Антон, наблюдал за киборгом, который поднес к оборудованию свой инструмент. «Нужно выбираться отсюда», — пульсировало в голове, но внутренний голос ответил: «Может быть, просто спрятаться? Меня будут искать. Вдруг Игорь остался снаружи и приведет подмогу?»…

Антон опустился на пол у стойки, стараясь слиться во мраке с ней. Взгляд метался по коридору в поисках хоть какого-то укрытия. В промежутке между силуэтов приборов чернел проем, но отсюда было невозможно разобрать, что внутри. Воображение рисовало арку с еще одним притаившимся киборгом.

Первый встреченный им обитатель бункера был целиком погружен в работу. Но вдруг Антон представил, как он идет прямо к нему. «Что он сделает, если заметит?», — эта мысль пронеслась по коже мурашками, и на цыпочках Антон двинулся вглубь бункера.

Отблеск света, который он видел от входа, был уже близко. Оставалось гадать, что скрыто за поворотом. С каждым шагом комок в животе становился плотнее…

Наконец, взгляду Антона открылся новый отрезок кольцевого коридора. Там он увидел такого же киборга, который возился с оборудованием. А дальше еще и еще. Все они работали в освещенных секциях. В воздухе над приборами парили полупрозрачные голограммы.

— Вот срань… — Пробормотав единственную мысль, которая не успела в панике убежать из его головы, Антон замер на месте.

Внезапно из дверного проема между стойками с оборудованием показался очередной киборг и повернул, направляясь по коридору прямо к нему. Освещенная секция следовала за ним, выхватывая из темноты очередные участки бункера спереди и погружая во тьму все за его спиной. Он шел неторопливой размеренной походкой.

Антон начал пятиться, пытаясь с головой закутаться во мрак. Полоса света неумолимо надвигалась. Силуэт киборга походил на монстра из ночного кошмара, который должен был вот-вот сорвать с него спасительное одеяло.

Из-за гулких ударов в ушах ничего не было слышно. Время ползло, растягивая зловещий момент. Очередной раз обернувшись, Антон увидел, насколько узкой стала полоска тьмы. Еще какой-то десяток метров, и прятаться будет негде. Он начал остервенело озираться по сторонам. В тусклом свечении проглядывался дверной проем на внутренней стене кольцевого коридора.

Рывком он бросился к зияющей черной дыре и влетел внутрь. В этот момент в голову пришла мысль, что кто-то мог услышать шаги. Антон замер на месте, но в коридоре было по-прежнему тихо.

Оказавшись в кромешной тьме, он не стал забираться чересчур глубоко. Никто не мог знать, какие еще сюрпризы таило в себе это место. Что если на одной из стен комнаты была очередная рама с притаившимся киборгом? Разум вдруг стал врагом, будто нарочно разжигая внутри огонек паники. Отойдя на пару метров от двери, он наблюдал за коридором, где свет постепенно включался ближе и ближе. Наконец, показался силуэт человека, который шел мимо, и вблизи Антон узнал Игоря.

— Ах ты мудак… — Внутри все бурлило. Неужели, это был розыгрыш? Пережитый ужас требовал расплаты, и пальцы Антона сжались в кулаки.

— Игорь! Где ты достал этот идиотский наряд? — Антон подошел к сводному брату, и тот остановился.

— Когда выйдем, я тебе так наваляю…

Послышалось негромкое жужжание, и Игорь повернул голову. На его виске мерцал коробок. Именно от него исходили странные звуки.

— Игорь?… — Антон начал пятиться. Игорь двинулся следом. Он шагал неторопливо, в одном неизменном ритме. Его рука вытянулась вперед, и жуткий инструмент оказался направлен прямо в лицо Антона.

Инстинктивно отбив его руку, Антон отшатнулся. По-прежнему он не мог поверить в то, что видел перед собой. Игорь схватил его за локоть. Хватка была такой нечеловеческой силы, что от боли хотелось взвыть. Глаза, в которых меньше часа назад светилась жизнь, теперь казались пустыми. Пытаясь не позволить снова направить на себя инструмент, Антон схватился за запястье киборга свободной рукой.

— Игорь! Да что ты делаешь!? — Антон ударил его лбом в лицо. Из носа стала срываться кровь, но Игорь не обратил на это внимания. Дьявольский инструмент неумолимо приближался к голове, легко преодолевая сопротивление.

— Хватит! — Собрав всю силу в кулак, Антон отпустил руку киборга, чтобы врезать в коробок на виске. Игорь промычал что-то и резко его отшвырнул. С раннего возраста они постоянно боролись между собой, но такой силы Игорь не показывал никогда. Антон пролетел добрых несколько метров и рухнул на пол. Игорь пошел к нему. Драться с ним было бессмысленно, и Антон кинулся наутек, не разбирая дороги.

По бункеру разнесся протяжный рев. Все вокруг залил красный свет. Киборги впереди двинулись навстречу Антону. Он развернулся и побежал обратно. Преследователи были неторопливы, но это пугало только сильнее. Казалось, они издеваются, зная наверняка, что у беглеца нет ни малейшего шанса.

— Отстаньте! Выпустите! Меня будут искать! — Истошные вопли Антона эхом отражались от стен.

Из арки по соседству вышел очередной киборг, и Антон невольно узнал дядю Колю, закадычного друга отца. Он был частым гостем в доме родителей до того, как пропал лет восемь назад. Вместо того чтобы широко улыбнуться и спросить: «Ну-ка рассказывай, что нового прочитал», он впился в беглеца безразличным взглядом. Отскочив от протянутых к нему рук, Антон бежал дальше.

Он надеялся, что люк вдруг откроется. Если же нет, он окажется в тупике. Киборги загонят его в ловушку. Впрочем, быть может, удастся еще раз проскочить мимо них? Что делать дальше? Бегать бесконечно по этому бункеру от чудовищ? А может, оказавшись в ловушке, он проснется дома, в своей кровати? Все эти мысли пролетели в голове за доли секунды.

Внезапно из стены, перед ним, выплыл оранжевый шар. Не успев толком разглядеть причудливое явление, Антон снова развернулся, чтобы кинуться обратно, к дальнему концу бункера. Шар беззвучно помчался по воздуху, и с его приближением зашевелился каждый волосок под одеждой. Мощный разряд электричества, пробежавший по телу, был последним, что он почувствовал.

Часть вторая

Показать полностью 1
84

Корчаги. Часть 2

Корчаги. Часть 1

Корчаги. Часть 2

Она поднялась — неестественно, с хрустом суставов, будто её дёргали за невидимые нити. Тело выпрямилось, вытянулось, став почти на голову выше меня. Руки повисли плетьми, пальцы почти касались пола.

— Все ждали, — Слова хлюпали во рту, захлёбываясь в липкой слизи, и каждый звук был влажным, тягучим, будто пробивался сквозь гниющую плоть.

Попятился.

Упёрся спиной в стену.

Бежать было некуда.

Моя раненая нога подкосилась.

Упал на колени.

Женщина нависла надо мной. От неё несло сырой могильной землёй, затхлостью давно заколоченного гроба и тем же тягуче-ядовитым, гнилостным запахом, что преследовал меня по всей проклятой деревне. Чёрная жидкость капала с её пальцев, прожигая пол.

— Мама ждала, — прошептала она, наклоняясь к моему лицу. — А ты не приходил.

— Я... я не ваш сын, — вжался в стену едва дыша. — Я просто исследователь. Собираю материал для диссертации.

Она замерла, склонив голову набок, как птица. Из пустых глазниц что-то выползло, извиваясь, и скользнуло по щеке — жирный опарыш, толщиной с палец.

— Мы напомним, — голос прозвучал гулко, словно гром прокатился не по небу, а под землёй.

Резко вцепилась в мои плечи.

Её руки оказались очень сильными, пальцы — острыми, как когти.

Куртка треснула под нажимом.

Ткань разошлась.

Когти вошли в кожу.

Боль прожгла до самой костей.

— Узнаешшшь! Всё узнаешшшшь, — зашипела она, притягивая меня ближе.

Её рот раскрылся шире, чем должен был позволять человеческий череп. Внутри увидел не горло, бездонную черноту, в которой копошились те же черви, что выпадали из её глазниц.

Я заорал.

Рванулся изо всех сил.

Что-то треснуло — старые доски пола, не выдержали резких движений. И мы оба — я и существо, вцепившееся в меня — рухнули вниз, в темноту церкви.

Падение было долгим — дольше, чем позволяла высота колокольни. Я словно проваливался в бездну, в глубокий колодец, стены которого были выложены лицами — сотнями искажённых страданием человеческих лиц, кричащих беззвучно, с глазами, наполненными безумием.

Моё тело наконец ударилось о что-то твёрдое.

В груди хрустнуло.

Острая боль пронзила рёбра.

Дыхание перехватило.

Скорчился на земляном полу, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Каждый вдох отзывался вспышкой агонии.

Сломанные рёбра, без сомнения — возможно, одно из них даже проткнуло лёгкое, судя по булькающему звуку, сопровождавшему каждый судорожный вдох.

Попытался двинуться и чуть не потерял сознание от болевых ощущений.

К травмированной ноге добавились новые повреждения — тело ощущалось как единый сплошной синяк.

Правое плечо онемело, сочилось кровью и не слушалось — вывих или перелом, определить не мог.

Вдобавок к этому головокружение и тошнота намекали на сотрясение мозга. В таком состоянии я вряд ли смог бы убежать, даже если бы хотел. Оставалось только одно — ползти и надеяться на чудо.

Темнота вокруг была абсолютной, хоть глаз выколи. Я не видел даже собственных рук, хотя поднёс их прямо к лицу. Холод сковывал тело, заставляя дрожать. Воздух здесь был затхлым, с тем же могильным духом, давно ставшим частью здешней атмосферы.

Где я?

Церковный подвал?

Нет, слишком глубоко. Это место ощущалось иначе, не как часть здания, а как нечто... природное.

— Помогите! — крикнул, и мой голос странно исказился, отражаясь от стен, словно в насмешку повторив: «могите... гите...гите...»

Встать даже не пытался — понимал бессмысленность такой попытки.

Сломанные рёбра при каждом вдохе впивались в лёгкие, а правая нога превратилась в сплошной сгусток боли.

Что-то тёплое и липкое текло по лицу — кровь из рассечённой при падении брови заливала глаз. Вытер её рукавом и, сдерживая стоны, нащупал в кармане телефон.

Экран треснул, но устройство чудом работало.

Дрожащими пальцами включил фонарик.

Свет выхватил из тьмы каменные стены пещеры.

Не подвал.

Настоящая пещера, уходящая глубоко под церковь и, вероятно, под всю деревню.

Пол был усыпан костями — мелкими, крупными, человеческими, животными.

Они хрустели подо мной, как осенние листья.

Где-то капала вода — медленно, размеренно, будто метроном отсчитывал секунды моей жизни.

А в глубине пещеры что-то двигалось.

Я услышал влажное шлёпанье, словно кто-то шёл по грязи босыми ногами.

Женщина-труп, с которой я упал, исчезла.

Или превратилась в то, что приближалось ко мне из темноты.

Я начал отползать назад, туда, где в свете фонарика виднелся узкий проход.

Шлёпающие звуки нарастали, приближаясь. К ним добавился низкий гул, вибрирующий прямо в костях, заставляющий зубы ныть.

Из темноты показалось ОНО.

Сначала увидел руки — десятки рук, тянущихся вперёд, словно ощупывая пространство перед собой.

Они принадлежали разным телам — мужским, женским, детским.

Сухие и сморщенные, как у мумий; распухшие и синюшные, как у утопленников; свежие, с розовой кожей младенцев. Все они росли из единой массы, пульсирующей и меняющей форму.

Тело существа напоминало огромный ком сырого теста, в котором проступали то один, то другой человеческий облик.

Лица формировались и таяли, как воск на огне.

Я узнал среди них женщину с колокольни, увидел старческое лицо, похожее на того «старика» у колодца, заметил детские черты, искажённые мукой.

У этого... сгустка... не было определённой формы. Он перетекал, как амёба, выпуская отростки-конечности и тут же втягивая их обратно. Единственное, что оставалось неизменным — глаза. Сотни глаз, мерцающих в полутьме, как звёзды в безлунную ночь. Они смотрели на меня с жадностью, узнаванием и чем-то, что я не мог расшифровать. Тоской? Надеждой?

— Что ты такое? — выдавил я, вдавливая лопатки в холодный камень.

Существо колыхнулось, и из его массы выступило лицо старика.

— Мы — Корчаги, — голос прошёлся по нервам, будто ржавым гвоздём. — Не просто люди... сама деревня. Те, кто здесь не нашёл упокоения. Меж мирами застряли... Ни с живыми, ни с мёртвыми.

Живая масса приблизилась, нависая надо мной. От неё тянуло зловонием — как от тела, гниющего под половицами.

— П-Почему... Почему вы застряли? — слова вырвались сами собой, пока разум отчаянно пытался найти хоть какое-то объяснение этому кошмару.

Масса заколыхалась, и лица сменялись одно за другим, составляя единый рассказ.

— Проклятие... — прошамкала старуха.

— Сами накликали... — подхватил мужчина средних лет, из пустых глазниц которого сочилась серая жидкость.

— Колдунья ритуал провела, — проскрипел беззубый дед.

— Жертву принесла от всей деревни, — заголосила молодая девушка с синюшным лицом утопленницы. — Осквернили землю...

Из их обрывистых фраз вырисовывалась история. В середине 1980-х деревня начала умирать — как и сотни других сёл: в колодцах иссякала вода, в земле будто погасла жизнь. Молодые потянулись к городам. И тогда местные решились на отчаянный шаг — древний ритуал, сохранившийся в памяти местной ведьмы. Но что-то пошло не так.

— Всяк, кто пытался уйти, — загрохотал старик, — сам воротался аль тянуло его обратно. А вернувшися... сходил с ума. Все сходили... Кто в петлю лез, кто в прорубь... Но и смерть не освободила... Остались, привязанные к этой землице, что сами жертвой кровавой прокляли...

— Мы ждём освобождения, — пронеслось сотрясающим гулом, когда заговорили все его лица разом.

Я сглотнул ком в горле.

Существо вдруг пошло рябью, заколыхалось — как будто кто-то в его недрах сделал резкий вдох. Масса вздулась, задрожала и, издав влажный булькающий звук, растеклась по полу зловонной лужей, почти касаясь моих ног.

Внезапно меня осенило. 1989 год. Мне тридцать лет. Ровно тридцать лет назад деревня опустела. И я... я родился в 1989 году. В марте.

Лужа пошла кругами, и в ней проступило лицо женщины — той самой, с фотографии в доме с куклой.

— Сын, — прошептало отражение в воде. — Мой сын.

Меня словно пронзило ледяным ознобом. Невозможно.

И тут в сознании мелькнула мысль, соединяющая разрозненные фрагменты в единую картину. Свидетельство о рождении с затёртым «д. Корчаги». Рассказ родителей о том, что меня нашли на трассе.

— Да, — произнесла она, словно читая мои мысли. — Ты — последнее дитя Корчаг. Единственный, кто выжил...

— Мартовский ты... Когда рожала, в деревне уж почти никого не оставалось. К снежням твой отец уже руки на себя наложил. А я только тобой и дышала. Ты был единственным, кому удалось родиться после начала проклятия.

— Ты был невинен, — внезапно, будто удар колокола, заголосил хор десятков, сотен голосов, перебивая друг друга, тараторя, шепча, крича: старческие, детские, женские, глухие, сиплые:

— Не осквернён участием в ритуале.

— Смог выжить и всё-таки родиться.

— Но проклятье всё равно коснулось тебя иначе — через кровную связь.

— Потому ты и вернулся. Зов крови.

Что-то внутри меня отозвалось на эти слова. Что-то древнее, глубинное, дремавшее до сих пор. Словно на клеточном уровне моё тело узнавало эту землю, этих людей.

— Кровью всё началось... — голоса нарастали и затихали, как волны прибоя. — Невинной... неправильной...

— И... вы... хотите моей смерти?

— Не смерти... — проскрежетало существо, и в этом шелесте слышалась странная надежда. — Выбора... Дара... Кровь, что отдана по воле сердца, не из страха... Только она снимет проклятие.

Зажмурился.

Голова шла кругом.

Рёбра пульсировали в такт биению сердца.

Может, всё это — лишь бред воспалённого разума?

Но когда я поднял веки, сущность всё ещё была там.

Стиснув зубы, приподнялся.

Медленно извлёк из кармана перочинный нож.

Отцовский подарок.

Призрачный ком всколыхнулся, лица в нём сменялись с невероятной скоростью. Казалось, они спорили между собой.

Наконец, вперёд снова выступило лицо женщины — моей матери.

Она закрыла глаза, и существо начало распадаться. Словно песок, сдуваемый ветром, его субстанция рассыпалась на отдельные фигуры: полупрозрачные, мерцающие силуэты.

Среди них стояла она — усталая, отрешённая, но уже отделённая от ужасной массы.

— Следуй за мной, — раздалось, словно изнутри.

Поднялся, с трудом преодолевая слабость.

Призраки расступились, образуя коридор.

Она поплыла вперёд, и я заковылял за ней, освещая путь тусклым светом фонарика.

Мы двигались по извилистым туннелям пещеры. Справа и слева виднелись ниши, заполненные костями. Воздух становился всё гуще, пропитанный сыростью и запахом стоячей воды.

Наконец проход расширился, открывая большой зал. В центре его поблескивало небольшое озерцо — чёрная вода, неподвижная, как зеркало. Вокруг него стояли каменные столбы, исписанные странными символами.

— Здесь всё началось, — голос матери зазвучал как сухой шорох ветвей в мёртвом лесу. — Древнее капище, на котором построили церковь. Место силы, которое мы осквернили своим ритуалом.

Она указала на водоём бестелесным пальцем.

— Смотри.

Подошёл к краю воды. Поверхность её была гладкой, ни малейшей ряби. Я наклонился, ожидая увидеть своё отражение, но вместо этого...

Вода показывала видения. Словно старый фильм, в ней мелькали картины прошлого. Я увидел деревню — живую, полную людей. Увидел, как она медленно угасает, как уезжают молодые, как пустеют дома. И как отчаявшиеся жители собираются здесь, в этой пещере, вокруг этого самого водоёма.

Они принесли в жертву — сначала животных, потом... Я содрогнулся, увидев младенца в руках седой старухи. Но не отвёл взгляд. Мне нужно было знать всю правду.

Вместо плодородия и процветания деревня получила смерть. Тьма отравила реку, земля перестала давать урожай. И люди начали умирать — кто от голода, кто от болезней, кто от собственной руки.

А потом я увидел её — молодую женщину. С ребёнком на руках. Она брела сквозь лес, к трассе.

Видел, как она осторожно положила свёрток на обочину, у самого края асфальта. Пошатываясь, она сделала шаг назад, потом ещё один. И вдруг её отбросило, словно ударом невидимой руки — впечатало спиной в ближайшую сосну с такой силой, что треснула кора. Она закричала — не от боли, от ярости. Из разбитого затылка сочилась кровь, окрашивая воротник выцветшего платья. Попыталась встать, рванулась к трассе, но что-то держало её, не пускало дальше.

Видел, как билась в невидимых путах, рвалась вперёд, пока не упала без сил. Сознание покинуло её, но ненадолго. Очнувшись, она с трудом встала на колени обливаясь слезами. Поднялась и пошатываясь поплелась обратно.

Она уже не видела, как у свёртка остановился грузовик, как двое дальнобойщиков выскочили из кабины, подхватили меня и увезли прочь.

Вот она подходит к реке, уже почерневшей от проклятых душ.

Останавливается на берегу.

Делает шаг вперёд.

Ещё шаг.

И ещё...

Последние жители Корчаг не уехали, как гласили официальные документы. Они выбрали смерть. Коллективное самоубийство, когда поняли, что натворили. Но даже смерть не избавила их от проклятия.

Видение растаяло, и я снова увидел лишь водную гладь цвета воронова крыла. Мать стояла рядом, её призрачные глаза были наполнены грустью.

— Теперь ты знаешь, — прошептала она. — Теперь ты понимаешь.

Я кивнул. Понимал ли? Может быть. Но главное — я чувствовал. Как часть меня всегда ощущала эту связь, эту принадлежность к месту, которого никогда не знал.

— Если я сделаю это, — я сжал в руке нож, — вы все обретёте покой? Деревня перестанет быть проклятой?

— Да, — ответила она. — Река примет нас. Земля укроет. А ты...

— А если я откажусь? — слова сами сорвались с губ.

Существо замерло. По его колышущейся массе пробежала рябь, как по воде от брошенного камня.

Я посмотрел на мать. Она молчала, но её взгляд говорил больше всяких слов. В нём не было ни упрёка, ни мольбы — только бесконечная тоска.

Я глубоко вдохнул. Вот он, выбор. Выбор без выбора. Смерть или смерть.

Теперь я понимал природу реки, окружившей деревню. Это была не просто река, вышедшая из берегов, это были слёзы. Коллективный плач сотен душ, увязших между. Их страдание застыло в чёрной, маслянистой жиже, помня каждую смерть, каждый последний вздох. Вода — больше не река, а сгусток боли. Живая, глухая. И только кровь, не вырванная, а отданная — могла растворить эту тьму.

Пальцы скользнули по гравировке: «Спасая других, спасаешь себя».

Теперь эти слова обретали подлинный смысл. Долг перед матерью, подарившей мне жизнь ценой собственной. Она могла оставить меня умирать здесь, с остальными, но выбрала спасти. А теперь мой выбор мог спасти её. Их всех. И, возможно, мою душу. Вернуть долг.

Странно, но страха я не чувствовал. Словно вся моя жизнь вела к этому моменту, к этому выбору.

Шагнул ближе к воде.

Опустился на колени у самого края.

— Прощайте и... обретите наконец покой... — как-то отрешённо прошептал я.

Одно движение ножом — и горячая кровь хлынула алой струёй в воду. Она расходилась алыми кругами по тёмной поверхности, а затем... затем начала светиться. Мягкое сияние разливалось по водоёму, поднималось вверх, окутывая призраков.

— Мало... — прошептал голос моей матери, едва различимый среди других призрачных шепотков. — Нужно больше... чтобы разорвать проклятье полностью...

Перехватив нож ослабевшей, дрожащей рукой, я резанул второй раз — теперь уже по второму запястью. Боли не было, только странное онемение и тепло, разливающееся по коже. Вторая струйка соединилась с первой, и свечение воды стало интенсивнее, почти нестерпимым для глаз.

Я видел, как они менялись — их искажённые болью и отчаянием лица расслаблялись, обретая покой. Тела, изломанные насильственной смертью, выпрямлялись. Раны затягивались, гниль исчезала.

Они улыбались мне — благодарно, с облегчением.

А потом начали исчезать. Один за другим, растворяясь в сиянии, которое становилось всё ярче.

Последней осталась моя мать, у которой из глаз призрачными ручейками текли слёзы. Она подошла ко мне, опустилась рядом и коснулась моего лица бесплотной рукой.

— Спасибо, — донеслось уже шёпотом. — Теперь мы свободны.

А затем она исчезла, как и все остальные, оставив меня одного у края мерцающего источника. Сияние становилось всё ярче, заполняя пещеру, вытесняя тьму, которая царила здесь десятилетиями.

Я лежал, ощущая, как жизнь медленно покидает меня вместе с кровью. Только покой и странное чувство завершённости.

Мои веки отяжелели. Последнее, что я видел — как светящаяся вода поднимается, окутывая меня, принимая в себя. И в этом ореоле света мне мерещились лица — сотни лиц, улыбающихся, благодарных, свободных.

Мир растворился в ослепительной белизне.

******

Сознание возвращалось рывками, словно я всплывал из глубин тёмного омута. Сквозь туман боли пробивался настойчивый голос, и чьи-то шершавые ладони хлопали меня по щекам:

— Эй, паря, ты чё, живой аль нет? Очухивайся давай! Ну-ка, ну-ка...

Голова гудела, каждый вдох отдавался огнём в сломанных рёбрах.

С усилием приоткрыл глаза.

Сквозь мутную пелену различил знакомое лицо — изъеденное оспинами, с глубокими бороздами морщин, изрезанное временем и ветрами.

— Водитель? — хрипло выдавил я, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Ожил, гляди-ка, — старик отстранился, вытирая ладони о потёртые штаны. — А уж было думал, совсем ты отходишь. Запоздал я маленько.

Вокруг расстилалась странная поляна. Туман клубился над остатками фундаментов, проступавших из травы, как кости из-под истлевшей плоти. Ни домов, ни улиц — лишь замшелые камни да едва различимые следы того, что здесь когда-то жили люди. Корчаги исчезли бесследно, словно их никогда и не было.

Я попытался приподняться, но тело пронзила острая боль, заставившая меня снова рухнуть на сырую землю. В голове мелькали разрозненные образы: пещера под церковью, окружённая костями, чёрная вода подземного озера, призрачные силуэты, растворяющиеся в свете, и конечно, деревянное лицо куклы с живыми глазами, склонившейся надо мной с ножом.

— Лежи уж, не дёргайся, — проворчал старик. — Рёбра, поди, сломал, да и руки-ноги посечены. Кровищи-то сколько потерял...

Он приподнял мои руки, и я увидел, что запястья перевязаны какими-то тряпицами, пропитанными тёмно-зелёным составом. Пахло болотом, прелой листвой и чем-то ещё — горьким и терпким.

— Подлатал чуток, — ответил дед, заметив мой взгляд. — Травки-то мои кровь останавливают да раны затягивают. Дедовскай рецепт, безотказнай. Из лесу-то сам сбираю по весне...

— Деревня... куда она... — перебил я, с трудом ворочая языком.

Дед хмыкнул, присаживаясь рядом со мной на корточки. Его выцветшие до бледно-голубого глаза смотрели цепко, словно видели меня насквозь.

— Нетути её больше. Отпустило теперича. Жертву-то приняли, видать, — он кивнул на мои перевязанные руки.

— Кто... кто вы вообще такой? — попытался сфокусировать взгляд на его лице. — Вы ведь не просто автобус... водите...

Старик усмехнулся, обнажив редкие жёлтые зубы. Он достал из кармана потрёпанный кисет, неторопливо свернул самокрутку. Запах самосада смешался с травяным духом повязок.

— Знахарь я. Шептун, коли по-старому сказывать. В Кривоярах живу, соседня деревня-то. Многие годочки эти места стерегу, вот и знаю то, чего другим не сподручно знать-то. — Он чиркнул спичкой, пламя на долю секунды осветило изрезанное морщинами лицо, делая его похожим на восковую маску. — Всегда знал про Корчаги правду-то. Про проклятье ихнее.

— Баял им — не трожьте того, чего не разумеете, — продолжал он, качая головой. — Ходил, говорил — не слушайте ведьму, беда будет. Да хто ж меня слухал! Глафирка всех околдовала считай — и мужиков, и баб. Смотрели ей в рот, каждому слову верили. А как она младенца невинного для ритуала выпросила, так я понял — конец деревне.

Старик фыркнул, выпуская клуб дыма, который причудливо заклубился в предрассветном воздухе.

— Хитра была, бестия. Прикинулась, будто для деревни старается, а сама силу хотела заполучить чрез ритуал бесовский. Вот и вышло всё наперекосяк, как всегда и бывает, когда с дьяволом якшаешься.

Я слушал, заворожённый его рассказом. Слова старика сплетались с моими воспоминаниями, складываясь в единую, жуткую картину.

Старик вдруг хмыкнул и посмотрел на мою перевязанную ногу.

— Глафирка-то перва тебя встрела, как ты сюды заявился, — проговорил он, выпуская клуб дыма. — Куколка-то деревянна, с личиной живой. Кровушку твою на зуб пробовала — по вкусу-то и учуяла, тот ли пришёл, кого ждамши были столь годков.

Меня аж передёрнуло от его слов.

— Ведьма проклятая-то, как смекнула, что беда-то идёт, успела душеньку свою в куклёнку ту запихнуть. Колдовство древнее, чёрное, бесовское. Думала, значит, пересидит лихую годину, а опосля нову плоть сыщет. А вышло-то, что застряла, как и все в Корчагах-то. Не пущает земля проклятая никого.

Он обвёл рукой пустынную поляну, где ещё недавно стояла деревня.

— Места гиблые ведь такие — кто чрез смерть неправедную ушёл, тот и застрял меж мирами. Вот и сидела она в той кукле, ждала. Как и все остальные.

Мысли лихорадочно метались в моей голове. Если это правда — значит, всё, чем я жил, всё, что искал, вело меня сюда. Словно вся моя жизнь кружила по кругу, чтобы вернуть меня обратно. В Корчаги. В эту точку.

Старик медленно поднялся, кряхтя и опираясь на узловатую палку, затушив окурок о подошву сапога.

Помолчал, глядя на безоблачное небо и продолжил:

— Твоя матушка, Аннушка, хорошая была девка, справная, душой да духом сильная, единственная, кто против ритуала был. Одна из всех, кто сумел родить дитёнка живого опосля проклятья-то. Потому и вынесла за околицу, на чудо понадеялась. И оно случилося. Тебя выпустила нечисть-то и ты выжил. А сама потом вернулася. Должна была, долг-то тянет.

Сердце сжалось от этих слов.

— Значит... они теперь правда свободны? — я смотрел на остатки фундаментов, смутно проступающие в зарослях травы. Утренний свет заливал поляну, и там, где раньше я видел деревню, теперь был лишь пустырь, заросший высокой травой.

Старик кивнул.

— Жертва принята, но душенька возвращена. Редкое дело.

— Но почему... почему я остался жив?

Старик хитро прищурился, и в его глазах словно мелькнул отблеск древней мудрости.

— Кровушка-то, што по доброй воле отдана, не из страху — она силищу имеет особу. Смываить все грехи чужие. Ты хошь и корчагинской кровушки, да сам невиноватый. Не участвовал в том деле бесячьем. В утробушке был так сказать схоронен. Матушка твоя тебя от проклятой земли унесла, вот и не зацепило тебя полностью. Душа-то в тебе чистая, нутро крепкое — сам жисть отдать готов был, не дрожалси. Такую душеньку даже сама смертушка уважаить. Вот и сравнялось всё. А коли бы отказался, то там бы точно и остался, в землице-то сырой.

— Учуял я, как силушка здешняя всколыхнулася, — продолжил старик, задумчиво глядя на место, где деревня стояла. — Землица-то эта мне завсегда знаки подаёт, сказывается. Вот и смекнул, што проклятьице-то схлынуло. Враз сюды прибёг — знамо дело, што помочь требуется. Думал-то, опоздамши уж. Больно синюшный ты был, весь в кровище.

Он протянул мне руку.

— Ну, будя разлёживаться-то. До больницы тебя доставить надоть. Лекаря тебе нужны обыкновенные. Давай-кась, подымайся, голубчик.

С трудом, перебарывая боль в рёбрах и ноге, я поднялся, опираясь на его плечо. Оно оказалось неожиданно крепким для такого тщедушного на вид старика. Он повёл меня через поляну, туда, где в отдалении виднелся силуэт его автобуса.

— Тебе боле не надобно сюды ворочаться, — сказал он, когда мы ковыляли по тропинке. Восходящее солнце заливало всё вокруг золотистым светом, и на мгновение мне показалось, что в этом свете я вижу очертания домов и силуэты людей — призрачные, прозрачные, машущие нам вслед. — Дело твоё справлено. Можешь жить теперича вольно, не повязанный ихним колдовством-то.

— Землица-то их тела к себе взяла, а реченька — душеньки. Так тому и надобно быть-то, по порядку.

Я обернулся на поляну, где ещё недавно стояла деревня.

Старик-знахарь привёз меня в районную больницу, а потом исчез, будто его и не было.

Врачи говорили о травматической амнезии, о возможной передозировке галлюциногенами (хотя тесты ничего не показали), о суицидальной попытке и последовавшем за ней диссоциативном расстройстве.

Память возвращалась ко мне фрагментами — сначала в снах, потом и наяву: обрывки воспоминаний, вспышки образов, отголоски голосов.

Расскажи я кому — сразу в дурку бы упекли. Ведь так проще — списать на посттравматический синдром и расстройство мозга, чем признать, что есть места, где тонка грань между нашим миром и иными реальностями.

Все воспоминания держал при себе — и без того медики с настороженностью смотрели на мои порезанные руки.

Я слушал их, кивал, глотал таблетки. И молчал. Потому что знал — если расскажу правду, меня сочтут сумасшедшим. Может, я и был им.

Может, всё, что произошло в Корчагах, было лишь плодом воспалённого воображения?

Или может, в той заброшенной деревне был какой-то особый воздух — затхлый, пропитанный спорами плесени или ядовитыми испарениями, которые вызвали у меня кратковременное помешательство?

Что в бреду я сам полоснул себя по запястьям, нанёс все эти раны, сломал рёбра, упав в какой-нибудь обычный подвал в заброшенном доме? Галлюцинация, достаточно сильная, чтобы заставить меня причинять себе увечья, а сознание услужливо дополнило картину призраками и голосами...

Но кое-что убеждало меня в обратном. Документы о моём усыновлении, которые я запросил после выписки из больницы. В них значилось, что меня нашли у трассы Р257 «Енисей» на повороте на несуществующую ныне деревню Корчаги. Март 1989 года. Младенец, завёрнутый в женскую шаль с прикреплённой запиской «д. Корчаги».

А ещё — странные сны, в которых женщина с тихим голосом и грустными глазами говорила, что гордится мной. И травяной запах, преследовавший меня ещё долго после выписки, что исходил от повязок, наложенных стариком на мои запястья.

Иногда, просыпаясь среди ночи от этих снов, я слышу шёпот. Голоса, говорящие на грани восприятия. Они благодарят меня. И тогда я чувствую на запястьях фантомную боль, а в сердце — странное умиротворение.

Я не ищу ответов больше. Может, их и нет. Но я точно знаю одно: куда бы я ни пошёл, что бы ни делал, часть меня навсегда останется там, на берегу мёртвых, где реки принимают души, а земля укрывает тайны.


История была написана на конкурс "Коллекция Ужасов 3" от ютуб канала Wendigo - Страшные истории. Другие озвучки будут считаться нарушением авторского права.

Показать полностью 1
81

Корчаги. Часть 1

Корчаги. Часть 1

Когда заброшенные деревни умирают окончательно, их души ещё долго бродят по берегам речушек, впадающих в Енисей. Так говорила моя бабка, отцова мать, коренная сибирячка, скуля от боли, когда мы вытаскивали занозы из её скрюченных пальцев. Я не верил. Тогда не верил.

Деревню Корчаги я выбрал для своей исследовательской работы неслучайно. Шестьдесят дворов, заброшенных в конце восьмидесятых — идеальный объект для диссертации по исчезающим поселениям Сибири. Отправился туда в начале июня, в самый разгар короткого сибирского лета. Один.

Наткнулся на деревушку в архивной подборке «Список нежилых поселений Красноярского края». Дата выселения — 1989. Странно. Фото не было, спутниковые снимки — размазанные. А возле названия в графе «причина» — пустота. Обычно пишут: «слияние», «переселение», «пожар». А тут — тишина. Это и зацепило.

Я давно собирал рассказы о забытых деревнях — записывал, фотографировал, делал карту. Но Корчаги были странными с самого начала.

Они не вымерли — они исчезли. Будто кто-то стёр их ластиком. И я хотел знать, почему.

Странным казалось и то, что за все эти годы никому не удавалось добраться до Корчаг — словно деревня ускользала от любого, кто пытался её отыскать.

Да и история исчезновения деревни была какой-то неправильной, нелогичной — словно в один день всё село со всеми домами и жителями просто взяло и пропало. Просто в один момент — есть деревня, в следующий — её нет.

Впрочем, одиночество было вынужденным. Коллеги-аспиранты отказались ехать в эту глушь, научрук вечно нехватку финансирования вспоминал, а мне отчего-то было необходимо попасть именно в Корчаги.

Дело в том, что пару месяцев назад, разбирая старые бумаги приёмных родителей, я наткнулся на странную запись в своём свидетельстве о рождении. Графа «место рождения» была старательно затёрта, но под определенным углом свет выявлял едва различимое: «д. Корчаги». Родители клялись, что понятия не имеют, как это могло там появиться, им сказали, что меня нашли на какой-то трассе.

Эта загадка не давала мне покоя. Что-то тянуло меня туда, словно невидимая нить, связывающая с местом, которого я никогда не знал.

Деревенька располагалась в излучине Сыды, притока Енисея.

Когда-то там били студёные ключи, стояла старая мельница, а в реке водилась рыба, от которой ломились столы на ярмарках в близлежащих городках. Теперь же осталась лишь гнилая вода, пахнущая тиной и затхлостью — тот удушливый, трупный запах, от которого першит в горле и сводит скулы.

Добираться до Корчаг было непросто. От федеральной трассы Р257 «Енисей» до деревни — около семи километров по старой лесной просеке. Летом — по колее можно пройти пешком, зимой — только на лыжах или снегоходе.

От Красноярска до этого места — двести пятьдесят километров на юг, почти у границы с Хакасией.

Автобус быстро мчал меня по трассе. Хотя громкое слово «автобус» едва ли подходило этой ржавой колымаге — рейсовому ПАЗику с облезлой краской и выцветшими шторками, который, казалось, держался на ходу лишь благодаря упрямству водителя да паре молитв.

Дребезжащая развалюха высадила меня прямо на на развилке, где дорога уходит в сторону давно заброшенного села, откуда предстояло пройти пешком по заросшей колее.

Рюкзак с палаткой и припасами на две недели оттягивал плечи. Июньское солнце нещадно палило, выжимая пот, который тут же привлекал тучи гнуса.

— Зря ты туда, паря, — сказал мне напоследок водитель, пожилой мужик с лицом, изъеденным оспинами. — Нехорошее место. Бесплодное.

Я усмехнулся. Подобные предупреждения слышал каждый этнограф, отправлявшийся в глубинку. Деревенские суеверия — неотъемлемая часть фольклорного наследия, и именно за ними я и ехал.

К тому же научрук предупреждал, что без эксклюзивного материала о Корчагах моя диссертация рискует потеряться на фоне других работ. В наше время академической конкуренции нужно было чем-то выделяться. У меня не было выбора — эта поездка могла определить всю мою будущую карьеру.

— В каком смысле? — я прикрыл глаза от солнца ладонью.

— В прямом-то, — водитель покачал головой, словно удивляясь моей непонятливости. — Бабы-то там рожать перестали живеньких. Скоко ни пыталися — всё мертвячки шли. А котора и родит — сама в землю вскорости ложилися. Тридцать годков почитай никто туды не хаживал. И кто пытался — не нашёл. Будто прячется деревня-то. Не всякому показывается. Гиблая землица, чё.

Он вдруг замолчал и посмотрел на меня так пристально, что мне стало не по себе.

Внимательнее пригляделся к нему. Старик был худ, но жилист, с изрезанным глубокими морщинами лицом. Выцветшие до бледно-голубого глаза смотрели цепко и неприятно внимательно. На вид ему было далеко за семьдесят.

— Хотяяя...своих-то земля завсегда к себе притянет, — продолжил он наконец с какой-то жутковатой уверенностью. — От судьбы-то, паря, не убежишь, хошь не хошь — а воротишься.

«Классика деревенских суеверий», — подумал я, еле сдерживая улыбку.

— А что с людьми-то случилось? — спросил я, стараясь говорить серьёзно. — Деревню бросили?

Водитель поскрёб щетину узловатыми пальцами, глаза его сузились.

— Бросили? — он невесело хохотнул, качнув головой. — Кто бросил-то, а кто и остался. Навеки вечные тута.

Двери с шипением закрылись, и автобус укатил, оставив меня в облаке пыли и с нехорошим предчувствием, которое тут же затолкал поглубже.

Дорога казалась бесконечной. Кусты лезли прямо в колею, цепляясь за одежду, а деревянные мостки через ручьи прогнили настолько, что проламывались под ногами. Когда солнце начало клониться к закату, я наконец увидел первые избы Корчаг.

Сразу бросилось в глаза, что деревня умирала не как обычно. Брошенные сибирские деревни я повидал — десятки. Там всё понятно: крыши проваливаются, стены кренятся, дворы зарастают бурьяном. Обычное дело.

Но Корчаги... Они будто застыли во времени. Избы стояли ровно, с целыми крышами. Палисадники заросшие, но чистые, словно их недавно пропалывали. На верёвках между домами висело выгоревшее, но целое белье. В некоторых окнах даже виднелись занавески. Только пустота и тишина выдавали, что жизнь тут замерла на три десятка лет.

Стоя посреди этой необъяснимо хорошо сохранившейся деревни, я вспомнил легенды о «местах вне времени» — особых точках, где сама ткань реальности истончается.

Бабка рассказывала о таких — особые урочища, где ни трава не гниёт, ни дерево не тлеет. Будто само время обходит их стороной, оставляя нетронутыми. «Там граница тонка, — говорила она, глядя в огонь. — Между нашим миром и тем, другим».

Тогда я смеялся. Сейчас же, глядя на неестественно целое бельё на верёвках, я почувствовал холодок между лопаток.

Тут же припомнились рассказы о так называемых «аномальных зонах» — местах, где природные процессы замедляются или искажаются. Коллеги-этнографы посмеивались над такими историями, списывая их на суеверия, но сейчас, глядя на недопустимо уцелевшие постройки, я начинал понимать, откуда берутся подобные байки.

Может, особый состав почвы препятствовал гниению? Или расположение в низине создавало микроклимат, замедляющий разрушение? Рациональная часть моего сознания отчаянно искала логичное объяснение, отказываясь принимать очевидное — здесь что-то очень не так.

За пределами деревни начинались настоящие сибирские дебри — дикие, суровые, непролазные. Аномалия, словно зачистившая улицы и дома, не коснулась ни леса, ни зарослей по краям. Там всё росло, как и должно — глухо, плотно, стеной.

Разбил палатку на холме, у старого тополя — с этой точки было видно почти всё: и деревню, и реку за ней.

Сбросил рюкзак.

Решил осмотреться, пока не стемнело.

От главной улицы, заросшей травой по пояс, разбегались кривые переулки. Дома стояли вперемешку — добротные пятистенки соседствовали с покосившимися лачугами. Я заглянул в пару окон — внутри все выглядело так, будто хозяева вышли на минутку: посуда на столах, иконы в углах, выцветшие фотографии на стенах. Старинные часы-ходики, остановившиеся на без четверти три, словно время застыло тут вместе с жизнью.

Перед одним из домов я заметил колодец. Деревянный сруб порос мхом, но крыша была цела, и ворот, поскрипывая, вращался под порывами ветра. Рядом на завалинке сидел... человек?

Вздрогнул.

Вгляделся в сумерки.

На мгновение мне почудилась сутулая фигура старика.

Моргнул.

Но увидел лишь узловатую корягу, брошенную на скамью.

Усмехнувшись своим страхам без причины, двинулся дальше.

В центре деревни высилась полуразрушенная церквушка с покосившимся куполом. Дверь была приоткрыта, и я, поддавшись любопытству, заглянул внутрь. В нос ударил смрад застоявшегося воздуха и разложения — вязкий, приторно-медовый дух.

В полумраке угадывались остатки иконостаса, расколотые лавки и странные рисунки на полу — геометрические фигуры, выведенные чем-то бурым.

Кровь?

Передёрнул плечами.

Поспешил выйти наружу.

Солнце почти скрылось за лесом. Стал накрапывать мелкий дождь, и я решил вернуться к лагерю. Мысль заночевать в пустом доме даже не возникла.

У палатки развёл небольшой костёр, вскипятил чай в закопченном котелке, поужинал консервами и хлебом.

Машинально нащупал в кармане перочинный нож — отцовский подарок перед моей первой экспедицией. Старый, армейский, с безупречно острым лезвием и гравировкой на рукояти: «Спасая других, спасаешь себя».

Раньше я воспринимал эти слова как простое напоминание о взаимовыручке в полевых условиях. Сейчас, в тишине вымершей деревни, отдавались во мне странным предчувствием.

Стемнело быстро, и постройки растворились в чернильной тьме. Только слабый отблеск моего костра дрожал на ближайших стволах.

Я достал диктофон, чтобы надиктовать первые впечатления.

В этот момент где-то в глубине деревни скрипнула дверь.

Замер.

Прислушался.

Ветра не было, и скрип не мог быть случайным.

Затем раздались шаги — медленные, тяжёлые, шаркающие.

Кто-то шёл по центральной улице.

Сглотнул внезапно пересохшим горлом. Темнота за кругом света от костра сгустилась, став почти осязаемой.

Схватил фонарь.

Направил луч в сторону шагов.

Никого.

Только полуразрушенные заборы и тёмные окна домов, подслеповато глядящие в ночь.

Шаги стихли.

Показалось.

— Чёрт возьми... — пробормотал, выключая фонарь. — Надо поспать, пока окончательно не спятил.

Забрался в палатку.

Дождь усилился, барабаня по тонкой ткани, и вскоре его размеренный стук убаюкал меня.

Проснулся от тишины.

Дождь прекратился, и утреннее солнце заливало палатку розоватым светом.

Я выбрался наружу, потягиваясь и разминая затёкшую шею.

И застыл от ужаса.

На влажной от дождя земле отчётливо виднелись следы.

Десятки следов вокруг моей палатки.

Босые человеческие ступни разных размеров — от детских до огромных мужских — отпечатки в грязи. След в след они кружили вокруг моего лагеря, подходя вплотную к палатке, но не пересекая невидимую границу.

Следы никуда не вели и ниоткуда не появлялись. Словно невидимые люди вышли из воздуха, походили вокруг и снова растворились.

Огляделся.

Деревня в утреннем свете казалась ещё более неживой и странной. Особенно теперь, когда я знал, что в ней, возможно, есть кто-то ещё.

— Есть тут кто? — крикнул в пустоту.

Мой голос прозвучал неожиданно жалко, увязнув в густом воздухе. Никто естественно не отозвался. Только где-то вдалеке каркнула ворона.

Стараясь не смотреть на следы, наскоро собрал нехитрый завтрак — остатки консервов и пару сухарей. Холодный чай в термосе немного взбодрил. Решил пройти деревню как следует, заглядывая в каждый дом.

Если здесь живёт какой-нибудь отшельник, я найду его и расспрошу. А если нет... что ж, тогда придётся признать, что мне померещилось. Или я начинаю сходить с ума.

Первые три дома не дали ничего необычного. Обветшалая мебель, личные вещи, давно покрытые слоем пыли. Кое-где на столах виднелись засохшие крошки, будто кто-то недавно ел.

В одном из домов я обнаружил пожелтевшую газету «Правда» с датой — 3 сентября 1988 года. Примерно тогда, судя по архивным документам, деревня начала пустеть, хотя официально её признали нежилой только в мае 1989-го.

В четвёртом доме, покосившейся избёнке на отшибе, я заметил странность. Посреди кухни стоял стол, а на нем — глиняная миска с чем-то тёмным.

Подошёл ближе.

Принюхался.

Вонючая смесь прелости и чего-то мёртвого, как в церкви.

Внутри что-то шевельнулось.

Невольно вздрогнул, затем вгляделся внимательнее. В миске извивались полупрозрачные черви, пожирающие что-то тёмное и бесформенное.

Рядом лежал нож — старый, с почерневшим лезвием и деревянной рукоятью. Его лезвие было тусклым, покрыто застывшей коркой, тёмной и бурой.

— Какого черта? — прошептал я, невольно отшатнувшись от стола.

На столе рядом с миской заметил фотографию в простой деревянной рамке. На ней была изображена молодая женщина с ребёнком на руках. Женщина улыбалась, но глаза её были полны такой безысходной тоски и отчаяния, что стало не по себе. А очертания ребёнка на снимке... Они были размыты, словно кто-то намеренно затёр фигуру малыша влажной тряпкой.

Повернулся, чтобы уйти, и в этот момент дверь за моей спиной с грохотом захлопнулась.

В избе стало темно, только тусклый свет пробивался сквозь грязные окна.

Подскочил к двери.

Дёрнул ручку — заперто.

Что за чертовщина?

— Кто здесь? — голос предательски дрогнул.

Тишина была ответом. Но нет, не полная тишина. Где-то в глубине дома, в дальней комнате, начал раздаваться еле слышный звук. Так скулит раненый пёс или плачет ребёнок, который боится выдать себя. Тихий, на грани восприятия, звук человеческого страдания.

Дрожащими руками включил фонарик на телефоне и направил луч в глубину дома. Узкий коридор вёл в комнату, дверь которой была приоткрыта. Оттуда и доносился звук.

Здравый смысл кричал мне, что нужно выбить окно и бежать. Но любопытство исследователя пересилили.

Медленно двинулся по коридору, стараясь ступать как можно тише.

Звук доносился всё отчётливее — теперь я слышал в нем не только плач, но и какие-то слова, произносимые неразборчивым шёпотом.

Толкнул дверь.

Она открылась с тягучим скрипом.

Сделал шаг вперёд.

Комната была пуста. Ни мебели, ни занавесок на окнах. Только в центре, на полу, темнело засохшее багровое пятно. Большое, с человеческий рост. И в центре этого пятна сидела спиной ко мне маленькая фигурка.

Детская деревянная кукла, грубо вырезанная из цельного куска дерева. Даже со спины было видно, что к голове привязаны пучки седых волос. В маленькой руке поблёскивало что-то металлическое — нож из кухни.

Плач и шёпот прекратились, как только я переступил порог.

В комнате повисла мёртвая тишина.

А затем кукла медленно повернула голову, и я увидел её лицо — раскрашенное так, что выделялись только глаза и рот. Эти глаза впились в мои, прожигая насквозь.

Закричал.

Телефон выпал из рук.

Экраном вниз.

Темнота.

Грохот двери за спиной.

Западня.

Опустился на колени, судорожно водя рукой по полу — пальцы нащупали пластик. Мобильник был мёртв: экран потух от удара.

И тут...

Шорох.

В кромешной тьме что-то движется по полу.

Ближе.

Быстрее.

Щелчки деревянных суставов.

Шуршание волос по половицам.

Вжимаюсь в дверь.

Руки шарят, ищут ручку.

Не находят.

Пальцы скользят.

Гладкое дерево.

Что-то коснулось моей ноги.

Маленькая, но сильная рука ухватила меня за щиколотку.

Начал дёргать конечностью, пытаясь стряхнуть её.

Хватка стала крепче.

Деревянные пальцы впились в ткань, прорывая её, добираясь до мяса и сухожилий.

А потом боль взорвалась в моей голове — острое лезвие полоснуло по икре, рассекая плоть до кости.

Я снова закричал, чувствуя, как кровь хлещет из раны. Маленькие ручки карабкались выше, а нож снова и снова вонзался в ногу.

В панике бросился вперёд, волоча за собой существо, вцепившееся в мою ногу.

Руки нащупали окно.

Не раздумывая, ударил кулаком по стеклу.

Оно разлетелось, осыпав меня острыми осколками.

Хватка на ноге ослабла, и я, подтянувшись на руках, вывалился наружу, в спасительный дневной свет. Приземление было жёстким — осколки стекла впились в ладони, раненая нога подвернулась. Но страх гнал меня вперёд.

Перекатился на спину.

Взглянул на разбитое окно.

В проёме, освещённая утренним солнцем, стояла кукла. Её деревянное лицо больше не было просто раскрашенным. Оно жило. Глаза моргали, рот растягивался в улыбке. По подбородку стекала свежая кровь — моя кровь.

Как добрался до палатки, помню смутно. Кажется, я полз, оставляя за собой кровавый след. Нога горела огнём, кровь пропитала джинсы и хлюпала в ботинке. Когда наконец рухнул рядом с палаткой, какое-то время просто лежал, судорожно глотая воздух.

Трясущимися руками достал аптечку, пытаясь остановить кровотечение.

Раны и порезы была глубокими и неровными.

Залил всё перекисью, завывая от жгучей боли.

Туго перевязал.

Голова кружилась от кровопотери.

При каждой попытке наступить на ногу огненные иглы впивались во всё тело, заставляя меня шипеть сквозь стиснутые зубы.

Каждое движение давалось с трудом, словно я двигался сквозь вязкий кисель, но животный страх придавал мне сил.

— Валить надо отсюда, — бормотал я. — Немедленно валить.

Сжав зубы от жгучих ощущений начал собирать вещи, постоянно оглядываясь на деревню. Мне казалось, что в каждом окне мелькают силуэты, а между домами скользят тени. Солнце клонилось к полудню, и палящий зной заставлял воздух дрожать, создавая странные миражи.

Я уже почти свернул палатку, когда заметил, что река, протекавшая за деревней, словно набухла и потемнела. Её тусклая поверхность больше не отражала солнце. Маслянистая, густая, она медленно выходила из берегов, затапливая тропу, по которой пришёл. Она поднималась. Путь к отступлению стремительно исчезал.

Замер, глядя на это явление. Что-то подсказывало, что это не обычное наводнение. Река не просто разливалась — она наступала, словно живое существо, загоняя меня в деревню.

Со всех сторон меня зажимали две стихии: дикая, непролазная чаща, в которой терялись тропы, и густая вода, медленно заползающая между домов. Оставался только один путь — к церкви, чьё шаткое очертание маячило в центре этой заброшенной ловушки.

Взвалив рюкзак на плечи и стискивая зубы от нестерпимой боли в раненой ноге, похромал к церквушке. По пути заметил, что следы босых ног, которые утром окружали мою палатку, теперь вели за мной — появляясь из ниоткуда, они следовали точно по моим собственным отпечаткам, словно кто-то невидимый шёл по пятам.

Когда добрался до ветхого строения, солнце уже скрылось за внезапно набежавшими тучами. Небо заволокло так быстро, будто кто-то набросил на мир ночное покрывало. Стало холодно и промозгло, несмотря на июнь.

Дверь была все так же приоткрыта.

Помедлив секунду шагнул внутрь.

В лицо ударил спёртый церковный воздух — смесь плесени, пыли и удушливо-сладкого запаха мертвечины.

В полумраке проступали очертания опрокинутых скамей, усеивающие пол осколки икон и руины некогда богатого иконостаса.

Прошёл вперёд, освещая себе путь фонариком телефона. Где-то над головой пищали летучие мыши, а под ногами похрустывали обломки штукатурки.

В дальнем углу церкви обнаружилась узкая лестница, ведущая, судя по всему, на колокольню. Решил подняться — оттуда должно быть видно, поднялась ли вода настолько, чтобы полностью отрезать деревню. Может, ещё оставался путь к бегству.

Лестница скрипела под моим весом, некоторые ступени прогнили и проваливались. Цепляясь за перила, я медленно поднимался, преодолевая боль в ноге. С каждым шагом становилось темнее, и я отчаянно вглядывался вверх, ожидая увидеть свет.

Наконец достиг площадки колокольни — маленького пространства с низким потолком и узкими окнами, сквозь которые свистел ветер. Колокола давно исчезли, остались только ржавые крепления.

Подошёл к окну, выходящему на реку, и ахнул. Вода окружила деревню, превратив её в остров. Но это была не обычная вода. Она была густой, почти чёрной, и странным образом шевелилась, будто в ней двигались тысячи невидимых существ.

А потом увидел тела...

Они плавали в воде.

Десятки, сотни тел.

Мужчины, женщины, дети — разной степени разложения.

Одни казались свежими, с бледной, но целой кожей.

Другие представляли собой мало что, кроме скелетов, обтянутых остатками плоти.

Чёрная вода несла их, кружила, выбрасывала на берег, а потом снова утягивала в глубину. Некоторые тела шевелились, хотя я точно знал, что они мертвы. Конечности дёргались, головы поворачивались. И все они, казалось, смотрели на церковь. На меня.

Отпрянул от окна, задыхаясь от ужаса.

Голова закружилась.

Ухватился за стену, чтобы не упасть.

Что это за место?

Что происходит?

За моей спиной раздался звук — лёгкий, почти неуловимый шорох. Словно кто-то проводил пальцами по пыльному полу.

Резко обернулся.

В дальнем углу колокольни что-то шевелилось.

Сначала мне показалось, что это просто игра теней, но затем тьма сгустилась, обретая форму.

Женщина.

Она сидела, скрючившись, в углу, обхватив колени руками. Длинные спутанные волосы скрывали лицо. Она была одета в то, что когда-то могло быть платьем, но теперь представляло собой лохмотья, сквозь которые проглядывала серая кожа, покрытая трупными пятнами.

— Здравствуйте, — прохрипел я, понимая, насколько нелепо это звучит. — Вы... живёте здесь?

Женщина не ответила.

Её плечи начали вздрагивать, словно она то ли плакала, то ли смеялась.

Звук, который она издавала, был похож на скрип несмазанных дверных петель.

А потом она подняла голову, и я увидел её лицо.

Точнее, то, что должно было им быть.

Вместо глаз — пустые глазницы, заполненные какой-то копошащейся массой.

Вместо носа — зияющая дыра, уходящая, казалось, прямо в череп.

И рот — огромный, растянутый от уха до уха, с почерневшими обломками зубов.

— Ты вернулся. — каждое её слово сопровождалось выплеском чёрной жидкости из рта.

Корчаги. Часть 2

Показать полностью 1
31

Пустая клетка

Эдди Хоуэлл проснулся за десять минут до будильника — как всегда резко, как всегда неожиданно. С каждым днём крошечная комната как будто становилась меньше, сжимая его в тесных объятиях. Если про японские отели говорят, что в комнате на двоих может комфортно находиться максимум один человек, то комната в японском студенческом общежитии как будто вообще не была предназначена для того, чтобы в ней кто-то находился. Мечтал пожить в Японии, а пожил в гробу. Мечтал изучать животных, а изучает как правильно убирать за ними дерьмо.

Как минимум один плюс у комнаты был — в ней не хотелось находиться дольше необходимого, поэтому он быстро обтёрся влажным полотенцем и натянул на себя форму. Серый комбинезон с логотипом зоопарка Уэно, бьющий в нос запахом хлорки, за которым он постоянно чувствовал призрачный запах животных. О, как он теперь ненавидел этот запах. Эдди даже пробовал жечь благовония у себя в комнате, но в итоге запах пепла стал навевать ему сны о том, что он сидит на дне погребальной урны, и от затеи пришлось отказаться. Он вздохнул и нацепил бейдж со своим именем, написанным катаканой. Надпись почему-то каждый раз вызывала у него ассоциации с рекламой жвачки.

До зоопарка он всегда ходил пешком — путь не самый близкий, но токийское метро в час пик быстро начало вызывать у студента такой ужас, что он готов был бы пройти пешком и в два раза дальше, лишь бы не спускаться под землю. Начиналось это просто как ощущение неловкости — американец был крупным парнем, и явственно чувствовал, какое неудобство доставляет всем вокруг, пытаясь впихнуться в полный вагон; потом это переросло почти что в фобию. У толпы тысячи глаз. Тысячи рук. Обнимет, задушит, поглотит, сделает частью себя. Нет уж, спасибо, лучше на свежем воздухе, лучше пешочком.

По дороге он по привычке купил в конбини кофе, говоря себе, что это отличное применение сэкономленных на метро денег. Когда он доставал деньги, чтобы расплатиться, из кармана выпала мятая бумажка со списком тем для курсовой. Все пункты вычеркнуты, ни один не вызвал у его куратора одобрения. Эдди уже несколько раз всерьёз задумывался о том, что пора поднять белый флаг и вернуться в родную Алабаму, но пока чувство гордости перевешивало. Что он скажет родителям? Как смотреть в глаза сестрёнке, которая так гордилась, что старший брат едет учиться в Японию?

Кофе на вкус было как подгоревший попкорн, но это было как раз то, что надо — мало что ещё могло хотя бы немного перебить утренние запахи рыбной каши для выдр и горячей резины от фенов, которыми сушат лотки в клетках.

Ночной сторож, бородатый Кондо-сан, выдал ему связку ключей. Звяк — и вся тяжесть дня уже на ладони: медблок, кормовой склад, какой-то странный сломанный ключ, годящийся только открывать пивные бутылки.

— Охайё, Эдди-кун. Как учёба?

— Отлично, — фальшиво улыбнулся в ответ Эдди. На самом деле он был ближе к нервному срыву, чем когда-либо раньше: японский давался ему очень тяжело, а без него он сам ощущал, каким тупым выглядит и для учителей, и для других студентов. "Я не тупой, честное слово, биология — моя страсть, просто языки не даются!" — мечтал сказать им он, но не мог.

Сегодня он начал со здания для ночных млекопитающих. Эдди  всегда старался закончить с ним побыстрее: там пахло отвратительнее всего, а он был сторонником подхода "сначала проглоти жабу". Счастье, что уборка занимала не так много времени.

Несмотря на отвратительную вонь, сами животные ему нравились, особенно медленные лори — тихие, спокойные, пугливые, безопасные.

Он расправился уже с половиной зала, когда краем глаза ему почудилось какое-то движение. Слегка вздрогнув, Эдди повернулся, и тут же с облегчением вздохнул. Он просто заметил своё отражение в стекле пустующей клетки, только и всего.

Клетка, тем не менее, была странной. Это была большая бетонная комната прямо посередине экспозиции, с двумя стеклянными стенами по обе стороны, так что посетители проходили мимо неё дважды. В общем, идеальное место, чтобы разместить там самое популярное животное... вот только все те месяцы, которые Эдди подрабатывал в зоопарке, она была абсолютно пуста. Бетонные стены, бетонный пол, тусклое жёлто-красное освещение, липкий полумрак в углах, отлично подходящий для ночных животных — которых в клетке, опять же, не было.

В первые недели он не придавал этому значения, довольствуясь табличкой "на реконструкции", но через некоторое время начал всё больше задаваться вопросами. Один раз даже спросил у господина Кондо, когда начнётся реконструкция и что за животное там разместят, но тогда Эдди говорил по-японски даже хуже, чем сейчас, и Кондо-сан просто вежливо улыбнулся в ответ, не поняв вопроса.

Эдди считал себя рациональным молодым человеком, но с каждой неделей он всё больше чувствовал, что клетка притягивает его взгляд, как будто обещая показать что-то... что-то, чего не найдёшь в учебниках.

Слегка поёжившись, он продолжил уборку. Ведро — швабра — шорк-шорк — и родной запах хлорки изо всех сил борется за обладание его носом. Иногда Эдди представлял себе, что хлорные пары окутывают его, превращая в рыцаря в белых сияющих доспехах, и своей шваброй он сражается с тёмными демонами зловония. Что угодно, только бы скрасить невыносимую рутину.

Сегодня он немного затормозил с уборкой, и в зал уже начали заходить первые посетители — в основном школьные группы разных возрастов. Эх, получит он за это нагоняй. Ну да ничего страшного.

Быстро добравшись до другой стороны зала, Эдди снова оказался у той самой клетки. Он старался больше не обращать на неё внимания, но всё-таки бросил взгляд мельком. На мгновение он готов был поклясться, что внутри что-то есть.

Миг — и гомонящая толпа школьников заслонила ему обзор. Когда они прошли, клетка была абсолютно пуста, как и всегда, как и положено. Лишь красновато-жёлтый цвет мерцал, как сонное веко.

Эдди улыбнулся сам себе: "Эй, приятель. Не гони лошадей. Воображение у тебя слишком бурное". Но напускная бравада не могла обмануть лёгкую дрожь, которую он почувствовал в поджилках. "Надо ещё раз спросить, что это за клетка. Может, ждут какое-то совсем экзотическое животное".

Свет в клетке моргнул, как будто подмигивая ему.

Остаток дня прошёл без происшествий. Эдди отключил мозг и унёсся в мечты о том, как он выучит японский, блеснёт на экзаменах, получит степень, и вернётся домой победителем. Он уже убирал швабру в подсобку, когда старший смотритель, коренастый Ябута-сан, протянул ему лист обхода и сказал с вымученной улыбкой:

— Эдди-кун, останешься на ночное дежурство? В зале для ночных млекопитающих что-то с электрикой. Надо присмотреть.

— Но мне нужно успеть... — начал он и прикусил язык. Поучиться он может и в зоопарке, а вот если он откажется, то может лишиться смен. Лишится смен — лишится подработки, лишится подработки — лишится денег, а у него их и так нет. К тому же зоопарк был единственным, что ещё давало ему призрачную надежду на тему для диплома. — Я хотел сказать... конечно, господин Ябута. Рад помочь.

Они вежливо кивнули друг другу, и смотритель протянул ему журнал ночной уборки. Эдди почти не глядя расписался, и уже на пути к своему ночному пристанищу заметил, что часть граф в журнале уже заполнена — в том числе "вольер номер 14", та самая пустая клетка. Росчерк был похож на подпись Кондо-сана, а ниже на странице было одинокое оранжевое пятно, в котором Эдди распознал отпечаток пальца.

"Интересно, почему господин Кондо ушёл со своей смены, едва начав? А впрочем, хорошо, что мне не придётся убираться в той клетке. То есть в тех клетках, в которых Кондо-сан уже убрался. В той клетке-то ничего особенного нет." — успокаивал он себя.

До закрытия оставалось полчаса. Посетители рассосались, гул человеческих голосов осел в углах, как пыль. Последние потолочные лампы погасли, и зал освещали только тусклые жёлто-красные лампы, милые сердцу ночных животных. Воздух стал влажным и прохладным, и в тишине Эдди слышал собственное сердцебиение громче, чем шаги.

Он обошёл ряд клеток с фонариком. Лори тихо дремали, обняв хвостами ветки. Между клетками мерно тикал таймер автоматической кормушки, иногда выдавая немного еды. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Тррр. Щёлк. Щёлк. Щёлк.

И вдруг скррррип.

Как будто кто-то медленно провёл длинными ногтями по стеклу. От неожиданности Эдди подпрыгнул, но тут же успокоил себя – тут у кучи животных есть когти, и точат они их обо всё подряд, и…

Скрррррип.

Сомнений быть не могло – мерзкий звук доносился со стороны той самой клетки.

Эдди почувствовал, как волосы на шее встают дыбом. Спина похолодела. “Нужно убираться отсюда! Выйти в дверь, запереть здание, бегом до ворот, потом на поезд и сразу на самолёт!” – кричали ему какие-то первобытные инстинкты, и он чуть было не поддался им, но всё-таки взял себя в руки. Это просто звук. Может быть вентилятор в клетке забарахлил. Может быть что-то ещё. Нужно взять себя в руки и пойти посмотреть своему страху в лицо, потому что если убежать сейчас – будешь бегать всю жизнь.

Он медленно пошёл к клетке. Тусклый свет немного заморгал, и на секунду он готов был поклясться, что в клетке кто-то есть. Кто-то маленький, с длинными чёрными волосами. Ребёнок?!

Эдди ускорил шаг. Разумеется, клетка была пуста. Он готов был уже уйти, когда услышал едва различимый шорох… как будто что-то шуршало по бетону. А потом — тихий детский голосок. Четыре быстрых слога шёпотом.

Дрожащими пальцами он достал телефон и включил запись звука. Те же четыре едва различимых слога. Эдди выкрутил звук на максимум, и телефон с оглушительным треском заговорил. “Ta-su-ke-te… ta-su-ke-te…” — для американца это было не самое знакомое слово, и он никак не мог вспомнить его смысл.

Пальцы вспотели так, что телефон едва не выскользнул у него из рук.

— Эй? — позвал он по-английски, потом добавил по-японски: — Dareka imasu ka? Здесь кто-нибудь есть?

Ответа не было. Только странный сухой хруст под полом… как будто кто-то жевал щебёнку.

Эдди, Эдди. Давай мыслить трезво. Электрика барахлит. Из-под пола доносятся звуки поездов и бог весть чего ещё. Никаких детских голосов там нет и быть не может. Пятясь, он подошёл к выключателю дневного режима. Щёлк! Флуоресцентные лампы внутри зала вспыхнули слепящей белизной. Бетонные стены гладко блеснули влагой, тени исчезли.

Ни девочки, ни шуршания, ни голосов.

— Вот и сказочке конец, — выдохнул он, чувствуя, как на короткий миг смех подступает к горлу. Рациональный мир вернулся.

Рациональный мир обнажил ещё один рациональный факт, заставивший его похолодеть. На бетонном полу пустой клетки выделялся металлический люк. Слегка сдвинутый. Смотрящий прямо на него тёмной щелью.

Лампы мигнули и снова переключились на ночной режим. В красноватом полумраке люка не было видно, но было поздно: теперь Эдди знал, что он там есть.

Дрожащими пальцами Эдди надел наушники. Нужно просто включить музыку и пойти убираться в другой конец зала. И так до утра.

Тишина в наушниках. Потом — влажный, хриплый вдох, будто огромная грудная клетка тянет воздух сразу из всех вольеров. Скрип металла, глухой удар. И снова тот же детский шёпот, прямо в ушах, тягучий, как оранжевая жвачка, но едва различимый:

— Ta-su-ke-te… Ta-su-ke-te…

Голос повторял и повторял слово, а на фоне шуршало что-то тяжёлое, как будто ползущее по стенкам его черепа. Эдди наконец вспомнил перевод, и его снова прошиб пот. “По-мо-ги-те… по-мо-ги-те…” Он сорвал наушники, будто они жгли ему кожу. В коридоре было тихо, только лампы в пустой клетке таинственно мерцали.

Он подумал, что пора бы ещё раз попробовать включить свет поярче. А потом — что, может, лучше вовсе не включать.

Что, если там правда ребёнок? Девочка в беде? Маленькая, как его сестрёнка. Заблудилась в зоопарке и провалилась в люк. За свою сестру он готов был горы свернуть. Может быть, тут он тоже спасает чью-то сестру?

Эдди облизнул губы, неловко позвенел ключами, и оказался внутри.

Изнутри клетка выглядела так же, как снаружи. Абсолютно пустой, с единственно рвущим однообразие люком в полу. И в то же время… оказывается, бетонный пол покрыт налётом белёсой пыли. Эдди сделал шаг, подняв крохотное облачко сероватой пыли. Она прилипла к губам, и на секунду всё во рту стало сухим-сухим, будто он лизнул меловую доску. Слабый привкус извести и чего-то сладкого. Почему-то в голову пришло воспоминание о том периоде, когда он пытался жечь благовония в своей комнате.

— По-мо-ги-те…

Дверь тихо щёлкнула у него за спиной. Он повернулся и подёргал ручку. Захлопнулась. Заперта. Не открывается.

— По… мо… ги… ТЕ…

Люк, который ещё минуту назад смирно лежал на бетоне, колыхнулся. Металлическая поверхность выгнулась, а потом вогнулась, как детские губы, болезненно хватающие воздух. Из щели тянуло влажным теплом, пахло ржавчиной и… мандариновой цедрой? Тягучий аромат новогоднего утра, вывернутый наизнанку.

Эдди сделал полшага назад — и застыл. На металлической крышке выступил отпечаток детской ладони. Пять пальцев, маленькая ладошка, но пальцы продолжали вытягиваться, поползли дальше, длиннее, тоньше, пока не стали похожи на оранжевых червей под стальной кожей.

Сознание ткнуло его болезненным любопытством. Треснувший экран телефона вспыхнул, и он включил фонарик. На экране — приглушённый, ртутно-зелёный мир. Вне экрана — пустая бетонная клетка, хлопья бледного порошка, и странный отпечаток на люке.

Страх сковывал колени, но бежать было некуда. На губах зазудели гранулы пыли, превратившись в хруст на зубах. Костная мука. Вот что он чувствует. Перемолотые в порошок кости.

Тёплая капля тёмной жидкости сорвалась с его языка, мгновенно впитавшись в припорошенный пол.

Лампы вспыхнули густым пурпурным цветом. Стекло рядом с ним треснуло — но не сломалось; паутинка микроскопических лезвий повисла в воздухе, колыхаясь, как сети невидимого паука. Из люка раздавался шёпот, теперь многоголосый, ребёнок и аккомпанимент целого хора слипшихся глоток:

— Ne-su-ta… mi-ya…

Слова отпечатывались рубцами по коже, хотя Эдди не знал их смысла.

Пол содрогнулся. Люк открылся — не вверх, а внутрь, как будто его всосало в мягкое тесто бетона. Внутрь стекала тьма, и спустя несколько мгновений из люка показалось голова.

Это была девочка лет восьми, прямо как его сестра. С чёрными волосами, но европейской внешности. Прямо как его сестра. У неё были карие глаза. Прямо как у его сестры.

Эдди почувствовал, как пульс стучит в висках. Время, когда ещё можно было убежать, прошло десять минут назад, если существовало вообще.

Бетон прошёл волной под его ногами, роняя его на задницу, и он наконец разглядел отвратительную массу костей и кожи, длинным щупальцем уходящую от головы девочки вниз, в люк, во тьму, —  и закричал.

Показать полностью 2
191
CreepyStory
Серия Таёжные рассказы

Легенды Западной Сибири. Дети из тумана

Легенды Западной Сибири. Дети из тумана

Дорог в тайге, окружавшей небольшой поселок, ни тогда не было, ни сейчас не прибавилось. Нет, одна-то дорога все же имелась, грунтовка, по которой в Кемерово гнали груженные лесом машины, а обратно, в Мурюк, спецконтингент, чтобы было кому для Родины этот лес валить. Для снабжения отдаленных рабочих участков пользовались силами малой авиации.

Стояло короткое сибирское лето, отличающееся своим капризным и непостоянным характером. Вот солнце, жаркое, почти южное, пылающее посреди бескрайнего, синего, без белой крапинки купола, пронзает лучами самую густую хвою седых кедров, бросает узорчатые блики на рыжие каменистые склоны сопок и заражает всеобщим ликованием жизни тайгу. В считанные минуты небо темнеет, солнце прячется в фиолетовых клубах облаков, температура падает, туман, зародившись на болотах, вползает в лес и, незаметно, проглатывая дерево за деревом, куст за кустом, понемногу затягивает все вокруг. Такая погода может простоять целую неделю.

Как распогодилось, в поселок вернулась смена с лесной командировки, в числе прочих приехал и мой папа. Папа, хоть и обрадовался при виде нас с сестрой, но был как-то непривычно задумчив, и по рассеянности, с которой он отвечал на наши вопросы, я поняла, что мысли его витают где-то далеко. Выяснить, что именно беспокоит отца, я смогла лишь через неделю, когда мы вдвоем отправились на рыбалку. Мы брели вдоль высокого берега реки, время от времени останавливаясь и забрасывая удочки. Клевало неплохо, и это меня отвлекло, так что свой вопрос я задала, когда солнце уже касалось верхушек сосен, а мы шли домой, неся в ведре богатый улов к ужину. Помнится, я так и спросила: что такого необычного приключилось с ним за эти две недели, проведенные на дальней лесной вырубке?

Папа помолчал, и начал рассказ. Погода испортилась. Сгустился туман, да такой, что невозможно было рассмотреть пальцы на вытянутой руке. Самолёт, прилетевший с провизией, не смог вылететь обратно. Все работы были прекращены, и командировочные проводили дни во времянках, попивая крепкий чай и раскидывая партии в нарды и подкидного. В туалет выходили по двое, обвязавшись веревкой. В тайге и без того заблудиться несложно, а в густом тумане, крадущем звуки, искажающем расстояния и сбивающем все ориентиры, потеряться можно даже в хорошо знакомой местности. Так прошло трое суток.

На четвертое утро туман почти рассеялся. Летчик, проснувшийся раньше остальных, порадовался солнцу, проглядывающему сквозь густые ещё облака, и решил прогуляться, проверить самолёт. А дальше началась какая-то чертовщина. Разбуженная нечеловеческим воплем бригада высыпала, кто в чём был, на улицу. Кинувшись на крик, обнаружили летчика со спущенными штанами, сидящего на крыле своего верного Ан-2, подобно горному орлу. Пилот голосил и отказывался спускаться на землю, а когда удалось его сманить и привести во времянку, запричитал по-бабьи, лепеча что-то про белоглазых детей, вышедших прямиком из тумана.

Исходя из фактов, можно предположить, что летчик, пребывая в хорошем расположении духа, пользуясь уединением, решил справить нужду, не удаляясь далеко от самолета, и только присел, как в тумане появилось нечто, испугавшее мужика до такой степени, что тот, не натянув штанов, прямо из положения сидя преодолел более четырех метров, взлетел, иначе и не скажешь, на крыло своего "жеребёнка", где его и обнаружили подоспевшие рабочие. Выслушав сбивчивый, путанный рассказ, мужики ушли его проверять, в надежде отыскать какие-либо следы пришельца, если, конечно, предположить, что летчик не обманулся игрой теней в подсвеченном тусклым светилом тумане. И действительно, трава в той стороне, на которую указал пострадавший, была немного примята, росу с кустов кое-где, задев походя, стряхнули, но самое странное, песок на границе полянки хранил свежий отпечаток детской ножки.

Вот, собственно, и все, что поведал мне отец. Потрясенная историей, я молчала до самого дома, даже не подозревая, что очень скоро мне самой доведётся пережить события, которые прольют свет на историю бедолаги пилота, и толкнут меня на поиски новых ответов.

Ответы на все вопросы, которые могут возникнуть у вас, можно найти здесь: Таёжные рассказы

Показать полностью 1
19

Кто-то спас

Я иду из универа, слушаю музыку в наушниках. Остановилась на светофоре, пока горит красный свет, ищу, как бы поудобнее спуститься на дорогу: на тротуаре снег, а дорога расчищена, целая горка получилась примерно по колено. Загорается зеленый свет, и я, не посмотрев по сторонам, спускаюсь на дорогу с легким ускорением. И тут чувствую, как кто-то схватил меня за воротник и затаскивает обратно на тротуар, а прямо у моего носа проносится маршрутка. Все это происходит за доли секунды. Оказавшись на тротуаре, я оборачиваюсь, чтобы увидеть спасителя, а вокруг никого. Вообще никого, пустой перекресток.

Источник: https://t.me/myststory/633

Отличная работа, все прочитано!