На экране смартфона высветилось сообщение, что такси будет через десять минут.
– Десять минут! Твою мать!
Я отменил заказ и очень кстати увидел недалеко частников. Никогда они не внушали мне доверия, но выбора, похоже, не оставалось. Перебежав дорогу на красный, я обратился к первому свободному таксисту.
– До десятой больницы не довезёте? – спросил я с несвойственной мне мольбой во взгляде.
– Пятьсот, – равнодушно ответил мужик и, откинув бычок, сел за руль.
Я сел сзади и дрожащими пальцами начал набирать номер Сони. Механический голос по ту сторону трубки ответил, что аппарат абонента выключен. Не знаю, чего я хотел этим добиться, если пару минут назад позвонила из больницы её мать и сообщила, что Соню отвезли в реанимацию. Снова проблемы с сердцем. В глубине души я надеялся, что она возьмёт трубку и с присущей ей детской непосредственностью скажет, что всё в порядке.
Не успели мы отъехать, как сквозь стекло я увидел его. Воплощение всех моих кошмаров. Человека, десять лет назад забравшего отца. Он стоял напротив, сверлил меня взглядом и закуривал сигарету с таким видом, словно опять победил. На чёрную рубашку было накинуто пальто, а из-под воротника на шее виднелась татуировка, которую за тысячи бессонных ночей я смог изучить в мельчайших подробностях.
За те десять лет, что прошли с нашей последней встречи наяву, он заметно постарел, на лбу появились морщины, взгляд стал более хладнокровным и уставшим, а шрам, идущий от левого глаза к подбородку – только ужаснее.
Руки задрожали ещё сильнее, яркий свет в витринах магазинов позади него и отражения уличных фонарей в окне сливались перед глазами.
– Всё в порядке? – голос таксиста вывел меня из транса и, когда я снова обернулся к окну, мой главный кошмар исчез.
– Да, – как можно спокойнее ответил я, – поехали быстрее, пожалуйста.
Десять лет назад Шрам (так я его назвал ещё в детстве) уже победил меня, забрав отца, и я не позволю ему забрать ещё и Соню.
« – Ну, пожалуйста, ответь», – молился я чёртовому экрану смартфона.
***
Впервые Шрама я увидел в неполные двенадцать лет, когда, стоя на кассе кинотеатра, покупал попкорн. Мужчина, стоявший за мной в очереди, посмотрел на меня так, словно разглядывал ювелирное украшение, и, в ответ на мой испуганный взгляд, криво ухмыльнулся.
Я чуть не выронил ведро с попкорном, когда вспомнил, что он снился мне всю прошедшую неделю. Один и тот же чёртов сон.
В том сне я сидел за ужином, когда раздался дверной звонок.
– Вам кого? – спросила мама, открыв дверь.
Я не услышал, что ответил гость. Вместо ответа он схватил маму за волосы и впечатал головой в косяк. Сердце ушло в пятки, меня словно приклеили к стулу, а ужин пытался выйти обратно.
На лестнице послышались шаги, и сонный голос отца крикнул:
– Милая, кто там?
Пока папа спускался, ещё не осознавая, что происходит, мужчина вошёл в прихожую, обернулся на меня и приложил указательный палец к губам. Я был бы и рад закричать, но слова застряли в горле вместе с остатками ужина.
– Милая?!
Папа не успел ничего предпринять, когда его взору предстала картина, как в коридоре стоит незнакомец, а его жена валяется у порога с кровавой раной на лбу. Быстрым движением мужчина вытащил из кармана пальто пистолет и направил на отца. От выстрела, раздавшегося после, должны были проснуться соседи, но никому не было дела до того, что произошло. Гость ещё несколько раз нажал на спуск, а после, не убирая оружия, двинулся в мою сторону.
Рука инстинктивно потянулась к ножу. Незнакомец поднял пистолет и поводил им из стороны в сторону.
– Не нужно, – сказал он хриплым размеренным голосом, – ты же никому об этом не скажешь, верно?
Услышав в ответ молчание, он ухмыльнулся и всё в той же спокойной манере продолжил:
– Приятного аппетита, пацан.
После развернулся и, перешагнув через тело мамы, ушёл прочь. Пересиливая себя, я встал и неуверенными шажками пошёл к родителям, молясь, чтобы они были в порядке, чтобы удар маме был не смертельным, а в отца он просто промахнулся. Но с каждым шагом я всё меньше в это верил.
И, как только подошёл ближе, проснулся в холодном поту.
Тогда, в кинотеатре, я впервые вживую увидел его татуировку, чёрные прилизанные волосы, уродливый шрам на лице и карие глаза, преследующие меня последующие годы. В этом пальто и сапогах он напоминал бандита или главу наркомафии. Их я видел только по телевизору и уже воображал, как вечером он врывается к нам в дом и устраивает кровавое месиво. Но после сеанса случилось кое-что гораздо ужаснее – мой главный кошмар начал сбываться.
***
– Мы тут надолго, похоже. Пробка, – водитель взмахнул руками и опустил их на руль.
За окном раздавались сигналы клаксона, таксист по навигатору высматривал аварию или дорожные работы. Смартфон завибрировал от входящего.
– Да! – чуть ли не в истерике закричал я в трубку.
– Положили в реанимацию, пока ничего сказать не могут, – всхлипывая через слово, сказала мать Сони.
– Я уже еду, скоро буду.
Если мне не послышалось, водитель фыркнул, поражаясь моей наивности.
– В трёхсот метрах серьёзная авария, – равнодушно заключил он, – я бы не надеялся…
Увидев мой гневный взгляд в отражении, он, видимо, понял, что случилось страшное и не стал продолжать. Я боролся с желанием хлопнуть дверью и побежать, но понимал, что от меня ровным счётом ничего не зависело. Я не хирург, опаздывающий на операцию, а просто близкий человек, который будет только занимать место в приёмном покое. К тому же, словно, чтобы отговорить меня от ошибки, небеса разразились сильнейшим ливнем.
Я опять ничего не мог сделать. Как тогда, когда умирал отец.
***
После того как я увидел Шрама, весь сюжет третьего «Мадагаскара» в кинотеатре я пропустил, потому что думал о снах и о том, что может случиться вечером. Не успел я дойти до дома, как позвонила мама и сказала, что отцу стало плохо. У двери меня встретили сирены скорой помощи и заплаканная мама, которая молча обняла меня и уехала вместе с врачами.
Позже она рассказала, что отца парализовало. Слово переливалось фонтаном букв во рту, но не значило для меня ровным счётом ничего.
– Он не может говорить, не может двигаться, – добавила она позже и вытерла слёзы.
Я так и не осмелился спросить, случилось ли это само или после нескольких пулевых ранений. Она сочла бы меня сумасшедшим, а только этого ей и не хватало.
Вскоре нас пропустили в реанимацию. Я стоял над отцом в больничной койке, а он молча сжимал мою ладонь – единственной рукой, что продолжала функционировать, и не в силах выговорить ни слова. Лишь слёзы текли по его щекам, принося нам боль.
Мне стало до невозможности жарко, в помещении резко стало не хватать воздуха. Голова закружилась и последнее, что я запомнил, как пол уходит из-под ног, а мама зовёт врача.
Через пару минут, показавшихся мне вечностью, я лежал на скамейке у окна, а заботливая медсестра спрашивала моё имя и возраст, проверяя, адекватно ли я воспринимаю реальность. Невнятное бормотание в ответ её, по всей видимости, устроило. Она приподняла меня на скамейке и открыла окно, впуская свежий воздух.
Я был слишком мал или слишком глуп, чтобы рассказать им про сны, предзнаменования и человека со шрамом. Я боялся, что это сочтут не более, чем детской выдумкой. И, словно в доказательство того, что это не выдумка, в окне появилась до боли знакомая фигура. Мне снова стало плохо. Шрам стоял у входа в больницу и курил. Потушив окурок ботинком, он двинулся к входным дверям.
Ближайший час я не отходил от палаты, боясь, что как только мы уйдём, он ворвётся сюда и сделает то, что хотел сделать в моих снах.
Так мы и просидели, пока нас не выгнали врачи.
А через пару дней они позвонили домой и сообщили о смерти.
***
Наконец, такси остановилось у больницы. Я рассчитался с водителем и побежал к дверям. Мельком глянул на окна – за одним из тех, что находятся на втором этаже, стоял когда-то двенадцатилетний мальчик, переживший обморок. Но теперь я стал старше. Умнее. И одолею все свои кошмары.
В приёмном покое я заметил мать Сони. Она сидела, уткнув лицо в ладони. Подойдя ближе, я услышал, как она всхлипывает.
– Марина Александровна?
Она быстро вытерла слёзы и подняла голову.
– Марк?
Увидев, что перед ней близкий человек её дочери, она разрыдалась ещё сильнее.
– Соня, она…
– Что?! Что с ней?!
Ответом мне были лишь всхлипывания.
Я оставил её одну и побежал в сторону реанимации. В коридоре меня встретил врач, который захлопнул двери перед носом.
– Вам туда нельзя, – он выставил ладонь вперёд.
– Там моя девушка. Пустите!
Ни одной эмоции не прочиталось на его лице.
– Девушка? София? – спросил он. – С русыми волосами?
Кивок.
– Мне очень жаль, но…
Я снова испытал ту беспомощность, что каждый раз испытывал во сне, когда моих родителей убивали. Я снова ничего не мог сделать. Лишь тупо пялился на врача и мотал головой, не веря, что это случилось снова.
– Нет… Пустите. Пустите хотя бы взглянуть на неё.
– Не положено, – равнодушно ответил врач.
Я вытащил все купюры, что были в кармане и всунул доктору в руки. Не дожидаясь ответа, побежал в палату.
– Постойте, – услышал я вслед, но мне было плевать.
На койке под белой простыней лежало тело. Аккуратно подойдя, я схватился за край простыни и потянул её на себя. Я уже представлял, как в последний раз увижу безмятежное лицо Сони, её родинку на щеке и бледные губы, которые я когда-то целовал ночами напролёт. Но, как только я одернул простыню, увидел на койке отца. Таким, каким я его запомнил десять лет назад, когда он лежал в реанимации. Я отпрянул от увиденного, а он открыл глаза, словно проснувшись после долгого сна, и мёртвой хваткой вцепился мне в запястье.
– Нет! Пусти!
Отец чуть приподнялся и посмотрел мне в глаза так, словно ненавидел всю жизнь. Таким я ни разу не видел его при жизни, даже тогда, когда он выходил из себя.
– Это ты! Ты во всём виноват! – едва разжимая губы, проговорил он. – Ты никогда меня не любил!
– Не правда! Нет!
Я вспомнил, как накануне его смерти, пожелав спокойной ночи, отец в шутку спросил «Ты меня не любишь?»
« – Как будто ты меня любишь, – улыбнулся я и пошёл спать».
Тогда это было просто дружеской шуткой, которую никто не воспринял всерьёз. Если бы я только знал, что это были мои последние слова ему.
Свет в палате погас. Я чувствовал только его мёртвое дыхание и то, как запястье отдавало болью. Дверь в палату открылась, впустив в помещение немного света.
В проёме стоял Шрам. От него воняло сигаретным дымом и дешёвым парфюмом. Он, ни слова ни говоря, достал что-то из кармана. Звенящую тишину между нами оглушил выстрел. Отец повалился на койку, отпустив меня.
– Ты же никому об этом не скажешь, верно? – сказал мой главный кошмар.
***
– Парень, ты пьяный что ли?! – меня кто-то настойчиво толкал в плечо. – Десятая больница, вылезай.
Я открыл глаза и увидел перед собой таксиста. От него воняло ровно так же, как от человека из снов.
– Вылезай, давай, мне ехать надо.
Когда я вышел из машины, ноги меня не слушались. Я вспотел и до сих пор не мог смириться с тем, что не сплю.
Мама Сони, увидев меня в таком состоянии, бросилась ко мне.
– Ты как? С тобой всё нормально?
– Я… да. Как Соня?
– Говорят, что стабильно. Шансы выкарабкаться есть. Нужна серьёзная операция.
Я лишь кивнул в ответ, сев на кресло.
Это был не обморок. Тогда, в реанимации, это был не обморок. Я только сейчас понял, что просто вырубился. Где-то я читал про то, что человек в стрессовых ситуациях способен засыпать. Прятаться в кокон из снов и находить там утешение или… свои главные кошмары. То же самое произошло и сегодня.
Следующими моими запросами в Google были «нарколепсия», «гиперсомния», «опасный сон». Люди при стрессе засыпали за рулём и на опасных предприятиях. Заканчивалось это иногда гораздо хуже, чем в моих случаях.
– Мне нехорошо, извините, – пробормотал я.
– Что случилось?
– Вы верите в предзнаменования? – я посмотрел на её мать.
В её взгляде читалось непонимание. Только разговоров про знаки судьбы ей сейчас не хватало.
– Предзнаменования?
– Мне снятся кошмары. Один и тот же человек приходит в мои сны на протяжении десяти лет. Иногда просто стоит у кровати. Иногда пытается задушить меня или убивает родителей. После его первого визита в сон, я потерял отца. Случайность, понимаю. Но самое плохое, что вижу его и наяву. И сегодня, перед тем как поехать сюда…
– Может, просто совпадение? – спросила она, опустив глаза.
Я покачал головой. Это был ответ любого здравомыслящего человека, который не поверил во всю эту чушь.
– Да, – сказал я, не став убеждать её в обратном, – совпадение. Простите.
– Ничего. Знаешь, иногда просто нужно взглянуть в глаза своим страхам. Не всё в жизни мы можем контролировать. Вещи случаются, потому что случаются. Не стоит винить себя в этом. Ты не виноват в том, что произошло с Соней, и в том… что произошло с твоим отцом.
– Я понимаю.
– Некоторые образы просто западают в голову и не вылезают оттуда всю жизнь. После они превращаются в кошмары. Но остаются просто образами. Ты сильнее их.
Я выдавил из себя улыбку.
– Спасибо вам.
Она опустила руку на моё плечо, и мы обнялись.
– С Соней всё будет в порядке, вот увидишь, – сказала она.
– А как же иначе.
Иногда вселенная даёт нам ответы в самый подходящий момент. Мы можем всю жизнь искать разгадки своих кошмаров, а потом, в один миг, услышать им простое и разумное объяснение. А иногда этого объяснения нет. Единственное, что мне остаётся – бороться со своими страхами наяву и во снах. Мне плевать реален человек с татуировкой или нет. Быть может, новость о каком-нибудь беглом преступнике со шрамом ворвалась в моё подсознание через газеты или телевизор, а я не придал ей значения. Эта мысль устроила анархию в мозгу, похитив сны и всплывая иногда на поверхность галлюцинациями. Может и так. А может, я просто псих.
Позже к нам вышел врач и сообщил, что они сделали всё возможное, но операцию лучше провести как можно быстрее.
– Спасибо, – почти в унисон ответили мы.
– Вот видишь, – сказала её мама, когда врач ушёл, – никакие мужчины с жуткими шрамами её не заберут.
Я уставился на эту женщину, как на призрака. Промотал в памяти весь наш диалог. Там не было ни слова про шрамы.
Поняв, что сказала что-то не то, мать Сони смутилась и отвела взгляд. Накинула на плечо сумку.
– Пойдём, нам нужно купить ей лекарства.
Я поднялся с места, всё ещё не веря, что нахожусь не во сне, и посмотрел ей в глаза. Это была не чёртова оговорка. Следующая фраза слетела с моих губ с какой-то неконтролируемой злостью в попытке найти ответы:
– Вы тоже его видели, да?
