Лига Писателей

(18+ содержит сцены насилия)

Неназванная территория.

Местность где-то восточнее Уральских гор, февраль 1959 года.

Он рассмотрел ее во всех деталях – точеная фигурка, соблазнительные изгибы, пушистые рыжие волосы под шапочкой. С кошачьей грациозностью она передвигалась по заснеженной земле, совершенно не боясь упасть вниз, в пропасть. Девушка притягивала взгляд своей красотой и молодостью – в иных обстоятельствах майор бы на мгновение забыл о роде своих занятий, но, без колебаний и сожалений он оборвал чужую жизнь. Ему все равно пришлось бы так поступить, даже если бы она его не увидела, но случилось обратное – так что угрызений совести не возникло. Девушка даже не успела толком понять, что она увидела перед собой, когда Ланге выпустил отравленный дротик в ее шею. Он выбрался из своей расселины-укрытия, чтобы воочию увидеть действие нейротоксина, когда над его головой объявился еще один участник выслеживаемого отряда. И в этот раз Ланге снова убедился, что имеет дело с какими-то любителями – имперский клинок легко пробил зимние одежды молодого паренька, как выяснилось, при его падении вниз. Юноша был еще жив, когда майор склонился над ним. Из его рта потекла алая пенистая кровь – нож прошел почти всю грудную клетки и пробил легкое. Широко раскрытые глаза, наполненные испугом, смотрели на своего убийцу. Молодой человек явно не был готов к тому, что его жизнь прервется так неожиданно – он словно забыл о погибшей спутнице и рассматривал майора.

-Was glotzest du? – Что уставился? – Ланге неожиданно сообразил, что его лицо до сих пор спрятано под очками и шлемом, поэтому он больше похож на оживший музейный экспонат средневекового рыцаря, чем на человека. Которого каким-то ветром занесло в Арктику.

-Кто? Кто ты? – слова вместе с кровью выходят изо рта раненого.

Ланге задумался. Он идентифицировал русский язык, но никак не мог понять, почему именно на нем говорят эти несчастные. Что девушка, что юноша, они оба были безоружными. Придется найти то, что выронила и искала первая жертва – ряд слов оставался для майора загадкой, а их майор не любил. Слишком много странных событий, из которых будет сложена картина прожитого дня. Меланхолично Ланге отнял руку с ножом от шеи жертвы. В глазах юноши мелькнули сомнение и надежда. Напрасно. В последний раз глядя в глаза жертве майор вспомнил слова одного из своих учителей по военной школе, старого офицера, стяжавшего себе военную славу еще в до-имперскую эпоху: «Лишь Тысячелетняя Империя отличается обманом и беспощадностью по отношению к своим врагам» - под эти философские размышления рукоять клинка пробила висок юноши и тот навеки замер, глядя в проклятое серое небо.

- Ты все равно не знаешь, собачий сын – майор наконец нашелся, чтоб ответить.

Ланге встал. Его сердце билось ровно – он давно привык к тому, что видели его глаза – собственноручно убитые люди. Их осталось еще семеро – майор повернулся к горному откосу и подпрыгнул. Вытянутые в прыжке руки зацепились за верхний край и, опершись ногами в породу, майор выбрался с нижней площадки. Дорога уходила в сторону, но на повороте стоял третий член отряда – резко упав на одно колено, майор снова выстрелил дротиком – и вновь, схватившись за горло, жертва беззвучно, извиваясь так, словно ее душат, подошла к краю и сорвалась вниз. В два счета преодолев расстояние, Ланге острожно выглянул из-за края горной поверхности, чтобы увидеть оставшуюся шестерку лыжников. Они растерянно смотрели вниз ущелья, еще не до конца понимая, что их товарищ погиб. Сейчас все закончится, подумал майор, когда еще одна девушка из отряда увидела его и испуганно закричала.

Неназванная территория.

Местность где-то восточнее Уральских гор, февраль 1959 года.

Несколько минут спустя.

Девушка истошно кричала, показывая рукой куда-то в сторону. Кто-то смотрел то на нее, то в том направлении, куда она показывала, а Ланге оборвал еще одну жизнь. Стоявший ближе всех к нему молодой человек даже не понял, что произошло, когда перед его лицом возник угловатый контур майора и кроваво-красный прямоугольник защитных очков, а спустя секунду кости лицевого черепа сломались от удара офицерского кулака. Машинально разум майора зафиксировал глубину удара – клиновидная кость раскололась от столкновения с бронесталью, внутренние структуры мозга оказались задеты ее кусками – смерть была мгновенной. Ланге вытянул кулак, а труп упал на колени и завалился набок. На высоте крика девушка внезапно замолчала. Рот ее так и остался открытым. Расширенные от ужаса глаза смотрели на погибшего, а убийца тем временем извлек из своих одежд трубку и поднес ее к своей голове – из нее что-то вылетело прямиком в эту девушку. Она все неподвижно стояла – Ланге заметил, что жертва пытается пошевелить губами, но не может – яд начал действовать. Девушка еще не понимает, что умирает. Какой у нее красивый рот – ей бы песни петь – его защитные очки приближали изображение, и Ланге увидел, как мелкие сосудики ротовой полости лопаются, выплескивая содержимое наружу. Рот стал наполняться кровью, тело девушки начало неестественно дергаться, словно ей было холодно или ее тошнило, лишь ее глаза продолжали смотреть на него – вдруг она упала на четвереньки, залив снег кровью. Она подняла голову и майор увидел, как начал чернеть белок ее глаз. Руки несчастной разошлись в стороны, и она застыла в этой неестественной позе, глядя на своего убийцу черными глазами.

А он, тем временем, продолжал свою кровавую жатву.

Осталось еще четверо. За считанные минуты Герхард Ланге оборвал жизни пяти молодых людей. В том, что у них нет оружия, он уже не сомневался. Правда, и это побоище тоже было спонтанным, но выбирать не приходилось. Он подбежал к еще одному лыжнику, на бегу группируясь для боевой стойки. Пытаясь защититься, оппонент майора выставил перед собой руки, его ладони уперлись в поломанный нагрудник доспеха. Майор ответил ответным выпадом, почувствовав под руками плечевые суставы. Даже внятное подобие мышц отсутствовало. Отклонившись назад, майор захватил левую руку противника, открывая ее кнаружи и ударяя по его локтю кулаком своей правой руки. Раздался хруст и лицо юноши исказила гримаса боли, а спустя секунду он едва не потерял сознание от болевого шока – продолжая атаку, майор снова ударил, но теперь по плечу. Продолжая выворачивать левую руку врага, Ланге дважды ударил его своей свободной рукой, но теперь по груди справа. Сквозь ткань и бронесталь майор почувстовал, как ломаются ребра оппонента. Последний удар последовал по лицу молодого человека и Ланге отпустил его, тот упал на землю, как раз на сломанную левую руку. Казалось, что глаза сейчас вылезут из орбит, рот судорожно дергались, пытаясь вдохнуть побольше воздуха – значит майорский удар угодил в проекцию сердца. Готовясь к решающему удару по катавшемуся в снегу избитому лыжнику, Ланге пришлось уклоняться от следующего дуэлянта, который попытался ударить его железной дугообразной трубой от каркаса палатки. Псевдо-мушкетер удивленно уставился на свое оружие, которое поломалось надвое, встретившись с вытянутой рукой майора. Ланге в свою очередь, перешел в атаку, мимолетом посмотрев на зону удара – бронесталь пошла трещинами, но выдержала. Серебристые блестки на черно-матовой поверхности напоминали алюминий. Заминка противника вышла боком – своей ногой он ударил оппонента по колену, ломая их, и то упал на землю, как раз на колени, и теперь майор просто подошел к нему и пробил горло ножом. Осталось двое уцелевших и один раненый. Еще один просто сидел среди разбросанных вещей, частей палатки, обняв рюкзак одной рукой и пряча другую под ним – Ланге просто потратил еще один отравленный дротик. Тот, избитый, с поломанной рукой затих. Убийца вернулся к нему, не желая неожиданных атак со стороны спины. Вглядываясь в его лицо, майор пришел к выводу, что сердце юноши остановилось. Еще один удар кулаком в висок и Ланге один на один остался с последним выжившим. Вокруг царила тишина. Если минуту назад они что-то кричали, размахивали руками, то теперь он один возвышался, словно восставший из мертвых. Стало ощутимо жарко. Майор почувствовал, как тяжелеют руки. Майор снял шарф, прикрывавший рот – на язык упали снежинки, снял очки, шлем, который не удержал и уронил на землю. Холодный ветер по почти лысой голове в таких условиях гарантировал простуду, но Ланге было все равно. Внезапная навалившаяся усталость давила на него, мешала вздохнуть. Сжав в руке нож, он смотрел на убитых им людей.

-Где ты прячешься? – говорить почему-то было трудно.

Ответом ему была тишина. Прошло еще несколько минут.

Наконец, скомканный тент палатки зашевелился. Ланге подошел к прятавшейся жертве, лезвием ножа разрезав ткань. Там пытался спрятаться последний из выживших. Он лежал на снегу, сжавшись как эмбрион, одновременно пытаясь прижать руками к груди и ноги, и коробку походной рации.

Выдохнув почти весь воздух из легких, майор с удовлетворением рассматривал находку – реально существующую рацию, не плод его уставшего воображения, но продукт рук человеческих. Вот она, он нашел ее. Наконец, он посмотрел на последнего выжившего. Того трясло от страха, он лежал в той же позе, в которой его нашли, лишь голова его двигалась, словно пленник пытался посмотреть то куда-то вдаль, то за спину Ланге. Майор, преклонив одно колено, подвел нож под щеку молодого человека, лезвием поворачивая его голову по направлению к себе. Маленькие надрезы на щеке, возникшие при этом, обагрили кровью клинок.

- Что? Что? Что тебе надо? Кто ты такой? За что ты всех убил? Убей и меня! – Офицер не винил юношу в истерике, но кроме него допрашивать было некого, а ситуация запуталась окончательно. Нечто подобное уже однажды случалось – как-то однажды, в самый разгар танкового сражения, ему пришлось пробираться среди горящих машин и допрашивать пленника прямо посреди танкового вальса. В этом была даже доля иронии – все вокруг горит, взрывается, умирает, а Герхард Ланге ведет допрос.

Пощечина, как плеть, подействовала немного отрезвляюще. Выжить шансов немного, имея такой характер.

Однако, из всех чувств, в данную минуту самым обостренным стало любопытство.

Майор убрал нож от лица, но держал наготове, заведя руку с оружием немного за голову, замахнувшись, но, не нанося удар. Ткань на груди потянулась и порвалась, обнажая сломанную нагрудную пластину. Глаза жертвы затравленно смотрели на него.

- Кто ты такой? – едва слышно, прошептал узник.

Впервые в своей жизни, майор не знал, с какого вопроса начать допрос. Он даже задумался на минуту. Пленник все также лежал, теперь не шевелясь, и ждал ответ.

- Почему… Почему ты говоришь со мной по-русски? – Ланге если и смог вспомнить слова, то построить из них внятное предложение уже было задачкой потяжелее. Можно было поклясться всеми высшими ценностями, но от майора не укрылось удивление в его глазах. Или даже усмешка. Пленник смотрел на майора, как на идиота. Ситуация окончательно запуталась – машинально, про себя, еще раз повторил Ланге. Видимо, это был самый неожиданный вопрос.

- А как? А на каком языке надо? – губы пленника дрожали, зрачки глаз расширялись и сужались, но он не врал.

Ровно одну секунду занял перевод на немецкий.

- Например, по – немецки. Кannst du deutsch? – Ты знаешь немецкий? – мысли, словно змеи в клубке, роились в голове майора, мешая трезво думать. Внутреннее напряжение росло, грозя выплеснуться наружу и покончить с этой нелепой комедией. Ланге пока удавалось держать себя в руках.

- Д-да, то есть, то есть нет, нет, знаю, немного знаю – пар изо рта вырывался, словно дым из вулкана.

- Тогда почему ты говоришь по-русски, когда должен говорить со мной по-немецки? – Любопытство распирало изнутри, но внешне майор был невозмутим, словно обледеневшая скала.

- Почему я должен? Я даже не знаю, кто ты такой – закричал пленник, когда нож в руке качнулся и снова замер, а жертва содрогнулась, но во взгляде испуга нет.

Это тупик. Надо играть ва-банк, иначе ничего не выйдет. Офицеру начал надоедать этот бессмысленный диалог, в котором он отвлекся от основной темы. Но все же что-то внутри, какое-то странное ощущение, подтачивало, не давало покоя.

Одним ударом майор выбил рацию из объятий и схватил пленника за шею. Почти параллельно руке, нож придвинулся к шее, словно собираясь кончиком ножа выполнить трахеостомию.

- Где остальные? Почему вас так мало? Куда вы спрятали свое оружие? Что случилось с подлодкой? Где капитан? Или нет, я знаю кто ты – ты из «Асано», да? Что, ваш Император так беден, что вербует детей в солдаты? – пленник затрясся, но не от страха, а от того, что у его мучителя начали сдавать нервы. Майор знал, что не только Тысячелетняя Империя содержит аборигенов на военной службе.

Несмотря на боль и ужас, лицо человека впервые с момента нападения выразило комическую гримасу.

- Ты что, сдурел? Какое оружие? Какое оружие?! Мы обычные туристы! Туристы! Турпоход! Откуда нам было знать, что мы забредем на военный полигон. Ты же военный? – пленник внезапно заморгал глазами, разглядывая майора – Я все понял! Ты шпион! Вражина! Диверсант! Палач американский! – поток слов внезапно прервался от кашля, когда под острием ножа показалась струя крови. От рыка майора где-то в горах должен быть упасть снег, но, стиснув зубы, Ланге наклонился поближе к лицу. Что-то в пленнике неуловимо переменилось.

Каков храбрец, даже не смотрит на клинок, не боится – в приступе злобы последовал удар по челюсти, голова юноши отвернулась вбок, он зашелся кашлем, забрызгивая снег кровью и обломками зубов. С его головы слетела шапка. Майор хотел еще раз ударить дерзкого юнца, как вдруг его кулак замер в сантиметре от лица пленника – надпись на черной тканевой подкладке головного убора гласила, что сделана она в СССР. Белая пятиконечная звезда и 1959 год происхождения удивили не меньше, чем показания пленника.

Между тем, юноша откашлялся и снова смотрел на убийцу. Теперь страха в его глазах не было. Ланге почувствовал, что ничего полезного разузнать не сможет, но стоит на пороге неприятного личного открытия.

- Вогулланд?

- Что???

- Во-гул-ланд!!! Как далеко отсюда Вогулланд?

- Я не знаю никакого Вогулланда – пленник, который своим видом, всего минуту назад, показывал полный отказ от сотрудничества, теперь был сбит с толку, он явно не врал. Офицер внезапно понял, что невероятно устал от этой трагикомедии. Схватив за ворот куртки майор резко бросил узника на снег, ударил его по лицу правой рукой, затем левой. Целый каскад ударов превратил лицо в кровавое месиво. Вспышки ярости начали угасать, когда пелена бешенства отступила.

- А где, по твоему мнению, мы с тобой сейчас находимся? Где? Отвечай мне!

- Что? – даже шевеление губ отзывалось болью в глазах замученного пленника. Ланге вместо ответа прислонил нож к шее.

- В Советском Союзе!

- Гдее???

- СССР! Советский Союз! Свердловская область Советского Союза!

С ног на голову все встало внутри Герхарда Ланге. Пленник погиб слишком быстро, что майор даже не сразу осознал факт убийства.

Он еле смог встать. Пошатываясь, поднял рацию. На задней поверхности железная табличка, кроме технических характеристик, вторила и дополняла последние слова пленника – СССР, 1959 год, город

Горький.

- Что это чушь? Ланге отшвырнул рацию и она разбилась на несколько кусков, ударившись о металлический камень. Майор растерянно оглядывался по сторонам – в стороне, метрах в десяти, в окружении сумок и других вещей все еще сидел в той же позе, в какой его застал Ланге, убитый дротиком, лыжник. Офицер вытащил из рук трупа заплечную сумку, которую он сжимал в момент гибели. Среди барахла, внутри, в картонной папке, лежали документы погибшего отряда – сплошь красные книжечки, со звездами, серпом и молотом на обложке, на страницах внутри. Это не подделка – фотокарточки соответствовали лицам погибших. Словно в лихорадке, убийца судорожно перелистывал документы, пока не наткнулся на карту. На ней, кричащими буквами, не оставляя сомнений, было написано: Союз Советских Социалистических Республик. Остолбенело разглядывая карту, Ланге видел ту страну, которую когда-то сокрушила его Тысячелетняя Империя. Ланге казалось, что он попал в какую-то фантазию сумасшедшего. Сложив обратно в папку бумаги, майор повесил сумку себе на спину. Вокруг него, словно по кругу циферблата, лежали погибшие. Подняв голову к небу, убийца нарушил тишину вокруг нервным смехом – прямо перед ним возвышалась цвета стали грибоподобная скала, до боли похожая на точно такую же в Фихтельгебирге. Ланге подошел поближе, перчаткой смел снег с ее поверхности – прохлада металла проникала на кожу сквозь ткань. Сам не зная зачем, ножом прочертил на породе прямую линию – клинок жалобно звякнул и сломался надвое, когда рисунок под прямым углом пошел к земле. Майор отбросил сломанную часть в сторону и прислонился к скале.

Ровно через один удар сердца Герхард Ланге понял, что ошибся. Словно магнит, стальная скала притягивала его к себе. Попавшие на нее капли крови начали испаряться, когда второй раз за день судороги вывернули его мышцы, в ушах стоял грохот, словно били кузнечным молотом – голову резко прижало к камню, что майор едва не поцеловал камень, но сплюнул на него кровь и исчез во вспышке света. Вскоре она рассеялась, когда снег начал засыпать тела погибших лыжников. Герхарда Ланге там уже не было.

Глава  11  Письмо (часть 4)

Едва Фарбаутр взял трубку, отец велел ещё раз, и – подробно, описать бойню в лесу. Голос его был тревожным, беспокойным.

Днём он обсуждал проблему Фарбаутра с начальником отдела Аненербе – Зондеркоманда «h». И тот, услышав о десятках взрывов без осколков; о переломленных пополам стволах сосен; о дереве, с полсотни метров заброшенном в реку – показал бригадефюреру папку: донесение из Чехословакии.

– Неделю назад похожее случилось в Чески-Крумлове! – говорил теперь Фарбаутру отец. – Напали на наш конвой, который вёз захваченную ведьму. Тоже были вырваны деревья с корнями. И гремели взрывы как от гранат! И никаких осколков, и следов от взрывчатки! А вчера там на контакт вышел маг, пообещавший передать нам это оружие.

И прозвучало имя – Томаш Горак.

У Фарбаутра бешено заколотилось сердце – значит, Аненербе его опередило, получив тот таинственный, мощный артефакт?

Но, через минуту сердцебиение пошло ровнее. Ибо, отец сообщил, что маг-перебежчик оказался бесполезен ввиду произошедшего на него покушения. Видимо, собратья-колдуны пытались ликвидировать отступника, как и ранее других.

– Пытались? – уцепился Фарбаутр за слово. – То есть, он ещё живой?!

– Живой… – глухо ответил отец. – Но, ничего не помнит, и не соображает.

– Скрой его от всех! – перебил Фарбаутр. – Убери даже фотографии из агентурного дела! Наложи секретность! Высшую степень! И пришли ко мне! Транспорт я обеспечу!

Отец на том конце провода умолк ненадолго, а затем, с осторожностью спросил, понизив голос:

– Сын… ты что-то знаешь?

– Узнаю! – рубанул Фарбаутр и оглянувшись по пустому помещению узла связи, тоже тихо добавил. – Это нужно для нашего ближнего круга.

В трубке раздался прерывистый выдох. Видимо отец там, в Берлине, тоже кинул взгляд по сторонам.

– Чеха привезёт твой брат – придушенно сказал он.

Не теряя времени, Фарбаутр нанёс визит начальнику отделения гестапо. И поставив на стол пузырёк мёртвой воды, договорился надавить на командира полка – дабы тот выделил транспортный самолёт в распоряжение СС.

Ещё через час с полевого аэродрома взлетел «Юнкерс», взяв курс на Берлин. Вместе с ним Фарбаутр отправил в штаб-квартиру Аненербе копии рапортов и свой отчёт о событиях сегодняшнего, сумасшедше длинного дня. Полным завершением которого стал доклад командира роты СС: беглец к реке не возвращался! Во всяком случае, разведчики не обнаружили свежих следов. Но, заняв позиции, остались на месте. Может, русский задумал наведаться, когда стемнеет. А сейчас – отлёживается где-то в гуще Котельского леса.

Либо, раненый, обратился за помощью к кому-то из тех четверых магов в деревнях! Возможно, имеет смысл провести там обыски. Но, Фарбаутр сразу же отмёл эту идею. Беглец в первую очередь должен предусмотреть такой вариант, и вряд ли сидит в чьём-то подвале.

В крайнем случае, колдуны могут спрятать его у соседей, или поблизости в лесу.

А если и так, то нужно точно знать, в какую деревню ехать. Или, нагрянуть ко всем четверым магам сразу. Если проверять поочерёдно, они успеют предупредить друг друга и перепрячут курьера. У Фарбаутра же нет возможности накрыть и обыскать все три селения разом, включая окружающий их лес. Начальник штаба второй раз навстречу не пойдёт, не выделит людей – ни батальон, ни роту.

Конечно, через Бородача Фарбаутр приказал деревенским осведомителям наблюдать за ведьмами и колдуном. Но не особо надеялся на результат – беглец, всё же, крепкий орешек, чтоб попасться так просто.

Полночи Фарбаутр осматривал его сброшенную в лесу телогрейку, распотрошив вдоль и поперёк, прощупав все швы, перебрав ватный наполнитель. И ничего не нашёл – хоть, в общем-то, того и ожидая. Будь в ней что ценное, русский вряд ли бы её скинул.

Да впрочем, у курьера не оказалось и вещей, совсем уж обязательных для выхода на задание. Тем более – в лес. Ни ножа, ни часов. Как он ориентировался во времени? Особенно, если назначал кому-то встречи в чащобе.

С другой стороны, часы способны многое рассказать о своём владельце. Поэтому, не исключено, что русский швырнул их в ручей – там, где снял телогрейку…

Утром от отца пришло сообщение: самолёт прибыл в Берлин, и брат вылетел на нём в район Чески-Крумлова.

Русский же у реки так и не появился. Ни за эти, ни за следующие сутки.

Однако, Фарбаутр продолжал держать засаду, допуская, что беглец мог разгадать ход его мыслей. И вполне вероятно, сейчас просто берёт на измор. Ждёт, когда наблюдение рано или поздно, всё же снимут.

Но, Фарбаутра устраивала эта тактика. Нужно было, чтоб русский не обшарил берег до того, как привезут чеха. У которого Фарбаутр намеревался любым способом вытянуть сведения о таинственном оружии.

Он перевёл взгляд на подставку для жезла, где лежал тонкий обломок указки. Теперь, когда план удался, можно ехать к реке. И проводить там обыск со знанием дела.

Фон Зефельд поднялся с дивана, плюхнул стопку рапортов ему на стол, кивнул на верхний лист – отчёт самого Фарбаутра о деле:

– А этот твой оперативный источник не может сообщить про русского ещё раз? Или, хотя бы дать наводку.

У Фарбаутра перед глазами – на миг – возникла записка, превратившаяся в чернильную кашу. И раздражённый выдох прорвался сам собой. Фон Зефельд иронично кивнул.

– Ясно, понятно. Информатор анонимный, и у тебя с ним односторонняя связь.

Фарбаутр сгрёб рапорты, и жирно зачеркнув последнего «Густава», протянул брату мамино письмо.

– Отдашь обратно.

Фон Зефельд взял листки, обильно усеянные чёрными кирпичиками закрашенных слов.

– Твой обычный ответ?

Игнорируя укоризненный взгляд фон Зефельда, Фарбаутр снял телефонную трубку – прямая линия с дежурным – кратко бросив:

– Ко мне!

Фон Зефельд плавно помахал в воздухе письмом, чтоб подсохли чернильные прямоугольники среди текста.

– Мама всё равно не станет звать тебя иначе. Ты её знаешь – заметил он.

«Значит, и мои ответы будут неизменны!» – в мыслях припечатал Фарбаутр.

Вошёл дежурный, замерев в проходе.

– Оповестить оберштурмфюрера Шенка и русских! Завтра поисковая операция в лесу! Выезд в семь часов утра! – распорядился Фарбаутр.

Дежурный кивнул – быстро и чётко. Фарбаутр мотнул головой на фон Зефельда.

– Разместить унтерштурмфюрера на отдых. Подать ему ужин.

– Будет сделано, господин Фарбаутр! – отрапортовал дежурный, и оживившись, повернулся к фон Зефельду: – Есть медвежатина! Хотите попробовать?

– Отведать в России русского медведя?! – воскликнул тот. – Конечно!

И посмотрел на Фарбаутра.

– А ты? Так по-прежнему на ночь ничего и не ешь?

Фарбаутр, не удостоив его взглядом, перебирал бумаги

на столе – сортировал рапорты, сложенные фон Зефельдом в стопке как попало.

– Господин унтерштурмфюрер! – дежурный распахнул дверь, приглашая фон Зефельда следовать за ним.

И слегка отшатнулся – на пороге стоял связист.

– Господин Фарбаутр! Сообщение из Чески-Крумлова! – доложил он.

Фарбаутр за столом резко подался вперёд. Фон Зефельд тоже весь подобрался. Связист оглянулся на дежурного, и тот по знаку Фарбаутра покинул кабинет.

– В трактире пусто – процитировал связист. – Хозяева и прислуга скрылись за полчаса до приезда бригады.

– Как?! – вскочил Фарбаутр, опрокинув стул.

– Я не знаю… Всё, что передали… Я записал… – связист протянул ему клочок бумажки. – Там неразборчиво, мой почерк…

Фон Зефельд выхватил у него листок, пробежал глазами.

– Это что ж… Три дня сидели спокойно, а тут – вдруг? Перед самым нашим носом…? – пролепетал он в недоумении.

Фарбаутр яростно стиснул зубы, по скулам прокатились рельефные желваки, грозя лопнуть. Ведь получается, хозяева трактира и обслуга – тоже колдуны, маги, как Горак! И вот – их так бездарно, нелепо, по-дурацки упустили! А возможно, что и Карел был в числе работников пивоварни!

– Кому ты говорил про трактир? – рыкнул он брату. – Кто ещё был с тобой при передаче сообщения?!

И не дожидаясь ответа, жёстко посмотрел на связиста. Тот попятился, испуганно мотая головой.

– Господин унтерштурмфюрер велел мне выйти!

– Я был в комнате один! – подтвердил фон Зефельд.

– Я даже не знаю, о каком трактире речь! – дрожащим голосом добавил связист, чуть не плача.

«Верно…» – вспомнил Фарбаутр. Про «Хмельной трактир» и Чески-Крумлов во всём полку было известно лишь двоим: ему – Фарбаутру, и брату.

Даже будь у колдунов повсюду уши – через животных и птиц, как говорил агенту чех – название города и трактира меж собой Фарбаутр и фон Зефельд вслух не произносили.

– Но, если кто и узнал! Как он успел бы так быстро передать в Чески-Крумлов?! – фон Зефельд нервно скомкал бумажку с текстом в кулаке. – По рации если только…

– Мы бы запеленговали её выход в эфир! – тут же возразил связист.

«У магов есть и другие способы!» – с тяжёлой злобой подумал Фарбаутр, вспомнив фарфорового голубя.

Хотя, птица, конечно, тоже не смогла бы так быстро долететь – буквально, за несколько часов! Но, колдуны, наверняка, располагают и иными каналами связи. В том числе и сверхъестественными, магическими…

Другое дело, что деталей и подробностей они знать не могли. А значит, утечка информации из этого кабинета – маловероятна.

– Кто принял у тебя сообщение в штаб-квартире? – резко перевёл Фарбаутр взгляд на фон Зефельда.

– Отец, лично – удивлённо ответил тот. – Только, он ведь передал потом кому-то дальше. Когда планировал обыск в трактире.

Фарбаутр, будто сдувшись, заторможено поставил стул, и сел, уставясь на ворох бумаг перед собой.

– Ты думаешь, у колдунов в Берлине шпион? – тихо произнёс фон Зефельд, шагнув к столу.

Фарбаутр сделал знак рукой, велев связисту выйти.

Связист тотчас скрылся за дверью. Фон Зефельд же подошёл ещё ближе, тревожно глядя Фарбаутру в лицо.

– Прямо у нас в штаб-квартире?! – прохрипел он.

Фарбаутр поднял на него глаза – холодные, стальные.

– Передай в Чески-Крумлов: осмотреть в трактире каждую бумажку! Каждый кирпич! Всё их пиво на экспертизу! У всех солдат, которые там пили, взять анализы крови!

Фон Зефельд беззащитно заморгал, как ребёнок.

– Иди! – глухо рявкнул Фарбаутр с нажимом.

Помявшись секунду, брат – неловко, деревянно – развернулся, и покинул кабинет, забрав портфель с дивана.

«Вряд ли там конечно, найдут что-то серьёзное – устало размышлял Фарбаутр. – А информатор вообще может быть где угодно. Как в самом сердце Аненербе, на вилле Вурмбах, так и в её чешском отделении…»

Открыв ящик стола, он сбросил туда стопку рапортов.

Пускай шпиона выявляют на месте – в Берлине, или в Праге. Это их упущение, им и разгребать проблему.

Фарбаутру же целесообразнее будет заняться созданием своего собственного оперативного отряда. С полномочиями выезжать в любую точку света, не ставя штаб-квартиру в известность. По-другому провалов, подобных сегодняшнему, не избежать…

Утро выдалось свинцово-мрачным и холодным. Десятки человек – рота СС и полицаи – загружались в три тентовых грузовика на плацу, бряцая оружием, и выпуская морозный пар. Машины бодро урчали в предвкушении дороги. Напротив грузовиков, как командир перед подчинёнными, стоял холёный, породистый «Вандерер».

Фарбаутр стремительно шагал к автомобилю-красавцу, натягивая чёрные перчатки, когда сбоку появился хирург. В белом халате, с кровавыми пятнами на рукавах.

– Я закончил исследование тела – доложил он. – Всё чисто.

Фарбаутр остановился, повернувшись к нему.

– Ни в крови, ни в тканях нет следов какого бы то ни было препарата – сказал хирург. – Там вообще ничего нет, кроме последствий хронического пивного пьянства.

– Кожа на лице? – напористо спросил Фарбаутр.

– Кожа на лице, дыхательные пути – без изменений. Без признаков воздействия чего-либо извне! – чётко и уверенно ответил хирург.

Фарбаутр жёстко сомкнул губы, с резиновым хлопком надев вторую перчатку. Хирург смотрел на него с каким-то странным выражением, смесью брезгливости и осуждения.

– А вот ваша инъекция ему в шею… – покачал он головой. – У него выжжен мозг. Обуглен, как запечённая в золе картошка!

Фарбаутр отвернулся, и последовал дальше, оставив хирурга позади.

Возле «Вандерера» стоял фон Зефельд в чёрном плаще нараспашку. Тень от козырька его фуражки скрывала верхнюю часть лица тёмным провалом, как вуалью.

– Я тоже с вами! – заявил он со звонким азартом.

Через сорок минут машины прибыли на место – изрытый, истерзанный взрывными воронками, лесной берег реки.

За минувшие трое суток, однако, природа постаралась скрыть варварство бойни. Почву густо усеивала золотая листва клёна, берёзы и липы. Сотни ярко-жёлтых чешуек трепетали и на чёрных ветвях, беспрестанно осыпаясь крупным, шелестящим дождём, словно банкноты из щедрого кошелька. Толстые стволы ясеня казались колоннами, поддерживавшими свод гигантской сокровищницы. У их подножья сияли груды золота, ослепляя взор.

На миг возникло ощущение, что сейчас, во мраке дальних сосен вспыхнут рубиновые глаза дракона, охраняющего всю эту сказочную роскошь.

Фон Зефельд вертел головой, осматривая местность.

Солдаты и полицаи, откинув борта грузовиков, спрыгивали наземь. Пока они строились в два ряда, Фарбаутр принял краткий доклад разведчиков: русский не объявлялся.

«Хорошо!» – отметил он в мыслях, и повернувшись к длинной шеренге роты СС и полицаев, воздел в руке тонкий штырь – обломок указки.

– Искать похожее! – Фарбаутр двинулся вдоль строя, чтобы палочку увидел каждый. – Поднимать пласты земли и мха! Раскапывать муравейники и кротовые норы! Смотреть в дуплах, под корнями, и на ветвях! Любой предмет, идентичный этому хоть минимально, немедленно предоставить мне! Выполняйте!

Командир роты СС разбил участок поисков на сектора.

Солдаты и полицаи, с малыми пехотными лопатками, врассыпную разошлись по всем сторонам. Лесное пространство наполнилось шорохом листьев, треском хвороста, и гулким гомоном озадаченных голосов.

Золотой слой лимонных лепестков через полчаса стал вывернутым наизнанку, безобразно грязно-бурым. Вперемежку с разбросанной чёрной землёй и гнилыми сучьями. Среди каковых, однако, не попадалось ничего и близко напоминающего гладкую палочку, или сломанные её половинки.

Оберштурмфюрер Шенк увеличил поисковый круг. Полицаи, в излишнем рвении, и вовсе попёрлись вглубь леса.

Фон Зефельд, поначалу активно включившийся в процесс, очень скоро потерял к нему интерес. И как мальчишка, теперь лазил по взрывным воронкам.

Фарбаутр же, всё чаще посматривал на реку. Неужели русский швырнул своё оружие туда, в поток и омут? Выкинул, словно, обычную палку – насовсем?

Такое не укладывалось в голове. Фарбаутр скосил взгляд на жезл, пристёгнутый к кобуре. Взять его – этот артефакт не может взрывать. И швырять деревья. А ресурс и сила в нём ограничены зарядом батареи. В сущности, он вообще легко заменим, являясь пусть и тонким, но всё же конструкторским механизмом.

Однако бросить жезл в воду было б равнозначно, что утопить самого себя!

Он неосознанно провёл пальцем, точно погладил, по тонкому полированному корпусу чёрного металла. Неужели та убойная палочка имеет гораздо меньшую ценность, что русский так легко пожертвовал ею…?

Со стороны реки раздался лёгкий всплеск – словно бултыхнулась рыба. И одновременно с ним, позади Фарбаутра прозвучал весёлый возглас брата:

– Ух ты! Это кто? Ондатра?!

Фарбаутр обернулся. Из воды, почти у берега, торчала гладкая, сверкающе мокрая голова выдры. Восторженный фон Зефельд торопливо подошёл ближе, встав рядом.

Зверёк чуть вздрогнул, но не исчез – остался, глядя живыми глазками-угольками на братьев. И кажется даже слегка удивлялся, какие они одинаково стройные, высокие, в красиво ушитой форме, с маленькими серебряными черепами в фуражках.

Перед взором Фарбаутра же, возникло видение длинного, прямоугольного пруда на фоне темнеющего замка в туманной дымке. В воде шумно барахтался – грёб к берегу – смоляной ризеншнауцер, со старым потрёпанным ботинком в зубах.

– На нашу Хильду похожа… – произнёс фон Зефельд. – Как мы учили её команде апорт в пруду, помнишь?

И Фарбаутр понял, что брат думает о том же.

– С Хильдой занимался только я! – жёстко сказал он. – Ты в ней видел лишь игрушку!

И рывком развернувшись, направился обратно в лес.

Фон Зефельд легкомысленно пожал плечами с насмешкой. И не сводя с выдры глаз, тихо потянулся к кобуре, отодвигая полу плаща. Но, едва он отщёлкнул застёжку, зверёк юркнул под воду.

– Ах ты ж! – вскрикнул фон Зефельд, быстро выхватив пистолет, и кинулся к речной кромке.

Фарбаутр мельком оглянулся, услышав топот и плещущее чавканье под сапогами – фон Зефельд, влетев по щиколотку в прибрежную грязь, крутил головой влево-вправо.

– Куда делась…? – выдохнул он в охотничьем запале, и побежал по течению, вломившись в папортниковую поросль.

К Фарбаутру, меж тем, уже шёл оберштурмфюрер Шенк, с безнадёжным, убитым видом. Бойцы СС – по одному, по двое – сходились в общую группу поодаль, за его спиной.

«Значит, палка потеряна безвозвратно… – резюмировал Фарбаутр. – Придётся работать с обломком указки. Показывать колдунам. Четверым, что есть в распоряжении. Вырывать у них ответы. И принимать меры личной безопасности, помня судьбу чеха из пивного трактира. А так же, подготовить ловушки, если кто-то явится с тем зельем, стирать мне память…»

И в этот момент – со стороны реки – звеняще громко прокричал фон Зефельд:

– Опа!

Фарбаутр крутанулся на месте. Брат стоял в хвощовых зарослях по пояс, и тыкал пистолетом на нечто у своих ног.

– Господин Фарбаутр, смотри-ка! Иди сюда!

Фарбаутра будто передёрнуло током. Сделав всем знак стоять на месте, сам ринулся к фон Зефельду, свирепо исказившись. Намереваясь жёстко одёрнуть – дабы впредь не смел глумиться при людях.

Но, едва он ворвался в гущу папоротника, фон Зефельд вскинул ладонь, веля не двигаться дальше.

Среди сплошной и плотной широкой листвы зияло пятно смятых и сломанных стеблей. Фон Зефельд стоял на самом его краю.

– Кто-то лежал тут! – кивнул он на зелёную проплешь в высоких кущах. – И совсем недавно!

Фарбаутр опустился на корточки, поднял продолговатый, веерный как пальма, пожухлый лист. Если судить по степени увядания – он был поврежден как раз, примерно, трое суток назад!

Фарбаутр вскочил на ноги. Значит – русский шёл встречаться с кем-то вне деревни! Сюда, в условленное место!

И этому же человеку перекинул своё оружие! За миг до того, как попасть в плен!

Рука в перчатке с резиновым хрустом сжалась в кулак.

Всего-то и требовалось обыскать тогда берег! И получился бы двойной улов!

А теперь, выходит, и засада тут торчала совершенно напрасно! Русский, едва сбежав, наверняка, сразу встретился с тем своим контактом, забрал оружие, и сейчас уже далеко.

«Но, тот, кто его тут ждал, скорее всего, наоборот, живёт очень близко! – тут же возразил себе Фарбаутр. – Зачем бы двум абсолютным чужакам встречаться именно здесь, возле населённых пунктов? А значит, лежавший в кустах – это, явно, кто-то из местных!»

Он лихорадочно осмотрел лежбище, надеясь найти хоть нитку, а ещё лучше оборванную пуговицу. Да и вообще любую деталь, которая поможет вычислить подозреваемого среди жителей ближайших деревень.

Из леса донёсся задыхающийся оклик по-русски:

– Господин Фарбаутр! Нашли зарубку на стволе!

Фарбаутр быстро повернул голову – к реке торопливо семенил Бородач, и с ним пара щуплых полицаев. Один, рябой, махал рукой назад, в дремучую чащу:

– Я, на сосне, гляжу, издалека, светлеет что-то! Ну, подбежал, а там и затесь! Недавняя совсем!

Фарбаутр исподлобья глянул в сторону разведчиков СС.

– Им был приказ ждать в засаде тут, на берегу! – вступился оберштурмфюрер Шенк за подчинённых. – Поэтому, так глубоко они не забирались.

Фарбаутр молча устремился к полицаям. А те суетливо кинулись обратно, указывая дорогу. Фон Зефельд и солдаты толпой двинулись за Фарбаутром следом.

Сосна, крупная и основательная, как монумент, росла метрах в десяти от реки, распластавшись толстыми корнями по земле. Небольшой древесный скол белел на ней будто вскрытая под кожей гигантская кость.

Фарбаутр посмотрел на дальние деревья. Тут и там, вразброс – через два ствола на третьем мерцали такие же мелкие белые пятна, выстраиваясь в неровную цепочку. Словно путеводные звёздочки, прокладывавшие курс в недра лесной чащи.

Меж сосен и елей смутно мелькали другие полицаи. Эхом доносились их голоса:

– Вот ещё одна зарубка!

– И у меня тут тоже!

Рябой полицай хлопнул ладошкой по сосновому стволу.

– Кто-то помечал себе дорогу. Чтоб не заблудиться. Аккурат, небось, от самой деревни.

– А какая там у нас деревня? – спросил у него другой полицай.

– Так Караваево! – прикинул рябой по зарубкам. – Где ведьма та живёт, что Шнурка прокляла.

«Сейда Лопарёва – моментально зарегистрировал в уме Фарбаутр. – Одна из четверых!»

Но, вряд ли она бы оставляла зарубки – маги отлично знают свой лес. Да и маловероятно, что приземистая, грузная старуха лежала в папоротниковых зарослях. Фарбаутр видел её, как и остальных, посетив каждую деревню.

Зато, могла послать на встречу кого-то вместо себя. Любого деревенского – помощника ли, должника. А уж тот, отправляясь в незнакомый для себя лесной район, логично делал на стволах пометки для возврата домой. Куда и унёс оружие беглеца.

В тот же миг, в чащобе раздался радостный крик полицая:

– Глядите!!!

Фарбаутр и остальные разом обернулись. Меж густых елей и сосен чуть не вприпрыжку мчался совсем молодой парнишка с винтовкой за плечом. В одной руке он тащил две здоровенные корзины. В другой – не менее увесистый грубый нож.

– Кто-то бросил! Когда удирал, наверно! И грибы там рассыпаны кучей! – подбежав, мотнул он головой назад, и в восторженном возбуждении рывком протянул Фарбаутру нож.

Бородач отбил его руку в сторону.

– Ну, куда ты суёшь-то?!

Фарбаутр нож не взял, но накрыл его цепким взглядом.

Примитивная крестьянская поделка: заточенный кусок толстого железа с чёрной резиновой обмоткой вместо рукояти. Фон Зефельд забрал его у полицая, и с тяжёлым свистом рассёк воздух, как мечом.

Столь же неказистыми были и плетёнки, сотканные, будто из толстых канатов и узлов.

Но, теперь всё точно вставало на свои места. Посланник ведьмы заодно грибов решил набрать. Увидя же, что курьер из «Фемады» схвачен – естественно, кинулся в деревню сообщать, бросив нож и корзины. По которым его гарантированно можно найти. И заставить говорить, если ведьма будет упорствовать. Кто знает, может, и раненый беглец ещё прячется там же.

Фарбаутр выдохнул резко, шумно, и обернулся к роте СС.

– Выдвигаемся в Караваево!

(следующая  глава - 14 января)

Но с этим прекрасно справляются другие люди.

Все знают историю о том как Эрнест Хемингуэй поспорил, что сможет написать самый короткий рассказ, способный растрогать любого читателя («Продаются детские ботиночки. Неношеные»). Но мало кто знает, что это миф. Сама удивилась прочитав статью на TJ. Там много интересных деталей, но если коротко:

Байка эта несется с 90-х годов, из книги литературного агента Питера Миллера, который рассказал об этом якобы споре опираясь на слова «авторитетного газетчика». Несколько исследовательских групп, в разное время, проверяли этот фейк и не только не нашли пруфов написания рассказа именно Хемингуэем, но и обнаружили подобные рассказы, опубликованные еще в самом начале 20-го века.

Ок, Хемингуэй такого не писал. Но история так завирусилась, так замемилась, если позволите, что невозможно отрицать популярность экстремально короткой прозы. Вот этих вот рассказов на 6 слов, 9 слов, 55 и 100.

Драблы, дриблы, микролитература, флэш-фикшн - магические слова об увлекательном искусстве писать коротко, но все же интересно. Крошечные рассказы создавали именитые писатели, в этой области даже есть литературные премии и вручаются с середины прошлого века.

В общем, не Хемингуэем единым!

PS: К сожалению, найти русскоязычное сообщество писателей и читателей флэш-фикшн сложно. Это и привело меня на Пикабу. Говорят, у вас тут есть всё)

Горел весь этаж.

Я смотрела на клубы дыма, вырывающиеся из окон второго этажа, и пыталась вспомнить, кто на этом этаже работает. Вспомнила человек пять - из тридцати-то - и впала в ступор. Все внимание поглотил огонь, рвущийся из рам с лопнувшими стеклопакетами, как из сопл невероятного космического корабля.

- Какой кошмар! - послышался голос кого-то из бухгалтерии. - Кости недосчитались...

Ой. Я вдруг поняла, о ком речь, Костя у нас один.

- Он хотел убедиться, что все вышли. А сам...

Дослушивать я не стала. Как это на него похоже!

Я слышала пожарную сирену где-то недалеко, но минут десять им еще точно понадобится. Неужели мы его там бросим? Всего-то второй этаж, уж как-нибудь можно вытащить… Я оглянулась на коллег и поняла, что ничего не выйдет. Никто туда не пойдет. Все в ужасе.

- Есть вода? - спросила я бухгалтерию. Те отрицательно покачали головой. Потом кто-то с другой стороны протянул бутылку. - Могу забрать?

- Ты что удумала, Кира? - строго спросила главбух. - Геройствовать собралась?

- Нет, - ответила я и пошла к зданию.

Прежде, чем кто-то успел меня остановить, я пробежала к служебному входу, приложила пропуск и оказалась внутри.

На первом этаже было еще мало дыма. Я полила водой из бутылки шарф и замотала себе рот и нос. Нашла еще один в шкафу, заткнула за пояс джинсов и пошла к лестнице на второй этаж через холл.

Костян был на самом верху лестницы. Сидел и кашлял, как проклятый. Я еле разглядела его за клубами дыма. Что-то зловеще трещало у него за спиной. Откуда-то слева периодически сыпались снопы искр, а по облакам дыма пробегали демонические рыжие всполохи.

Что-то я дрожу. Странно. Тут же жарища, сущий ад.

- Чего расселся? - крикнула я с площадки, пытаясь унять дрожь. - Валить надо!

Костя, наш системный администратор, а в свободное время - мастер подземелий, мне не ответил. Не услышал.

Я на корточках поднялась по лестнице - у самого пола было меньше дыма. Читала про это в какой-то статье - мол, выбираясь из пожара, держитесь как можно ниже, передвигайтесь вдоль стен, чтобы не заблудиться при сильном задымлении. Вытащила шарф из-за пояса, намочила и сунула Косте в руки. Он вздрогнул, кое-как обмотал голову. Взглянул на меня, на мгновение прекратив кашлять.

- Дыши у пола, - посоветовала я. - А потом пойдем отсюда.

Костя лег, сделал несколько вдохов-выдохов и ответил:

- Не могу. Ногу судорогой свело, не отпустит никак. Иди отсюда!

И снова закашлялся.

- Обалдел совсем, старый, - я наконец поняла, почему дрожу. Мне страшно. Мать твою, очень страшно. Огонь близко. От дыма дерет горло. Если наш седой гейм-мастер останется здесь - он умрет. Это - самое страшное. - Давай, обопрешься на меня.

- Сил нет.

- Так, - я разозлилась. Нащупала в кармане дайсы - сотку и десятку. - Помнишь последнюю сессию? Критический провал. “У твоего героя свело руку судорогой” - помнишь? Что ты мне сказал сделать?

- Спасбросок на телосложение, - прохрипел с пола Костин голос.

- Кидай, - и сунула дайсы ему в руку.

- Ты серьезно?

- Кидай! - заорала я.

- Ладно, - сдался он. - Тогда и ты кидай. Сколько у меня выносливость?

Я подумала.

- В зал ходишь?

- Да.

- После двух кружек пива не засыпаешь?

- Нет.

- Тогда девяносто. Не спорь!

Дайсы стукнули друг о друга. Я разглядела цифры - сорок и восемь.

- Прокинул.

- Теперь ты. Сила базовая. Кидай чек силы!

Хитрый старикан. Я кинула - восемьдесят семь.

- Все, иди отсюда, не прокинула.

- Пошел ты! У меня перк на удачу. Реролл!

Кидаю еще раз. Ноль-один.

- Съел? Критический успех.

- Критическая грыжа на твоей горбушке.

- Заткнись. Руку через плечо и шею, вот так. Вторая нога-то на месте? Давай, на счет три. Раз. Два. Три!

Я расставила ноги пошире и подсогнула в коленях, как со штангой. Костя сухощавый, но жилистый. Кости и мышцы, лишнего нет. Зато все, что есть - очень тяжелое.

- Давай, рукой за перила. Второй ногой тоже орудуй, ты же не паралитик.

- Как?

- Подпрыгивай.

Мы пошли по лестнице. Медленно. Очень, очень медленно. Дышать стало в сто раз тяжелее. Горло, легкие, ноздри, глаза - все жгло. Не донесу. Сейчас раскашляюсь, и мы оба упадем и задохнемся.

- Слышала? - еле слышно прохрипел Костя.

Я отрицательно промычала.

- Пожарные. Сапожищами топают.

Пожарные! Я про них совсем забыла. Надо дать им знать, что мы тут. Лестницу за дымом же совсем не видно. Если будут тушить тем же порошком, что в огнетушителе, словим химический ожог. Да и вообще не выберемся без помощи!

Но как их позвать? От горящих столов, техники, стен такой треск и гул стоит - меня не услышат. Хотя… Высокие звуки слышно лучше, чем низкие. Надо попробовать. Давай, несостоявшееся колоратурное сопрано!

Я завизжала. Как можно выше, как можно тоньше. Типичный девчачий звук, лучший способ привлечь внимание.

Сработало. Я услышала топот, увидела пару касок, почувствовала, как тяжесть спадает со спины и ног. Кто-то сдернул с лица шарф и приложил маску.

Жить будем.

***

- Ой, дура! Ну и нахрена ты туда поперлась-то, за мужиком этим? Спишь с ним что ль?

Мама, как обычно, беспардонна.

- Мам, окстись. Ему за пятьдесят. И вообще, я замужем!

Мама фыркнула.

- А чего тогда жизнью рисковала, в пожар лезла?

Я пожала плечами.

- Он мой коллега. Он хороший человек.

- И все?

М-да, мам. Вот поэтому ты и в разводе. Я ответила ей с улыбкой:

- А разве этого недостаточно?

Глава  11  Письмо (часть 3)

Вызванные Фарбаутром два офицера и Бородач вошли в комнату одновременно. Оберштурмфюрер СС, и начальник штаба – оберст-лейтенант – изумлённо смотрели на командира полицаев, впервые присутствовавшего на подобном совете. Но, Фарбаутру было не до этики и иерархических субординаций. Время работало против него.

Отмечая указкой свои обозначения на карте, Фарбаутр произвёл расстановку сил. Подразделения вермахта – двумя батальонами – должны оцепить территорию вокруг деревень. Солдат необходимо выстроить в лесу живой цепью – на расстоянии прямой видимости – чтобы иметь возможность подавать друг другу жесты и знаки.

Рота СС и полицаи будут действовать внутри овала. Их местоположение отмечено флажками. Принцип всё тот же: быть в видимом контакте, наблюдать за местностью. И оповестить визуальным сигналом, когда в поле зрения появится курьер.

– Выдвигаться на позиции сейчас же! – подытожил Фарбаутр. – В режиме марш-броска!

И ринулся было к двери, не тратя слов на завершение совещания. Но тут взвился на дыбы начальник штаба: поднять два батальона ради поимки одного человека?!

Фарбаутр резко обернулся.

– Мне не нужно его ловить – с ледяным спокойствием ответил он.

«Уже хотя бы потому, что этого ждёт Птичник. Который предоставил информацию сразу, без всяких условий» – добавил себе в мыслях.

Что ясно говорило: Птичник ведёт свою игру.

Да только вот играть в неё Фарбаутр не собирался. И едва прочитав записку, сходу решил: установить за курьером лишь слежку. Выяснить, кого он посетит, и – самое важное – куда пойдёт потом дальше.

Оберст-лейтенант упорствовал: если конечная цель курьера более-менее известна, то почему не разместить наблюдателей у этих трёх деревень?

Фарбаутр терял терпение. Во-первых – не факт, что курьер направляется для личной встречи к означенным магам! Возможно, он идёт, чтоб заложить для них груз в лесу – в тайнике, в условленном месте! Само его появление здесь утром, а не ночью, намекает на подобный вариант. Зачем ему соваться в населённый пункт при свете дня? Это – во-вторых!

Процедив контраргументы, он глянул на начальника штаба – жёстко, исподлобья, чтобы уже заткнуть – время уходило.

Но, оберст-лейтенант – тёртый, битый, прошедший Первую мировую войну – не отступил от волчьего взгляда. У него была своя правда. Два батальона, которые требовал Фарбаутр, он мог выделить только из числа отдыхавших после дежурства бойцов. Сменившихся с суточной охраны ж\д-полотна.

Сдавив металлический жезл в опущенной руке, Фарбаутр проскрежетал начальнику штаба, что его солдаты вольны покинуть лес тотчас, как курьер будет замечен.

Итогом этих препирательств стала потеря семи минут.

Из-за того что он – офицер Аненербе, добывающий магическую мощь для военных нужд – сам не имел абсолютной власти! Не мог безраздельно повелевать в силу невысокого звания. Армейская система не наделяла его особым статусом. Она признавала лишь старшинство погон, петлиц и нашивок. С чем приходилось мириться, до треска стиснув зубы. Во всяком случае – пока.

Бросая взгляд на часы, Фарбаутр ураганом влетел в свою комнату. На выдвижение всех подразделений в лес он дал 15 минут, и сам сейчас едва успевал экипироваться.

Выдернув из шкафа тонкую камуфляжную накидку-блузу, Фарбаутр натянул её поверх формы. Здесь же, в нижнем ящике всегда стоял наготове набор сухого пайка. Фарбаутр схватил три комплекта – примерно на десять-двенадцать суток – быстро побросал в ранец. Как бы ни пошли события дальше, он намеревался следовать за курьером до конца. Хоть даже и в одиночку. Человек из «Фемады» стоил любых рисков.

Два батальона в течение полутора часов замкнули в тумане кольцо вокруг деревень, где жили маги.

Фарбаутр устроил командный пункт у нагромождения валунов, покрытых зелёным мшистым ворсом. Ординарец – юный солдат – маячил с его ранцем позади.

Здесь же расположились и командиры батальонов – два майора. Можно было догадываться, какой инструктаж провёл им начальник штаба – офицеры контактировали с Фарбаутром строго по необходимости, выпячивая разницу в чинах. Словно, звания наделяли их какой-то силой сами по себе.

Будь воля Фарбаутра, он давно бы отказался от мундира, как от имени и титула ранее. Но – действительность была такова, что в условиях войны офицерский чин всё же давал невеликую толику власти. Столь необходимую для поиска и обретения подлинного сверхъестественного могущества. После чего, все эти условные регалии и статусы окончательно потеряют для него всякую ценность. А напыщенные майоры, полковники и генералы с фельдмаршалами будут обращаться к нему ровно так же как сегодня подчинённые солдаты и полицаи: господин Фарбаутр!

К исходу второго часа один из майоров принял сигнал о появлении курьера. И с издевательской вежливостью спросил, обернувшись к Фарбаутру:

– Мы можем снимать оцепление, герр гауптшурмфюрер?

– Тем более, туман почти рассеялся. Надеюсь, ваши люди дальше справятся сами? – иронично добавил второй.

Фарбаутр смерил обоих взглядом, прогнав по скулам желваки. И того и другого ситуация явно забавляла. Об этом говорили их смеющиеся глаза.

– Действуйте, согласно полученным предписаниям! – жёстко рубанул он, пройдя мимо, и двинулся в чащобу.

И сразу же забыл об этих остолопах, едва они остались за спиной.

А впереди – метров через триста – у сосны возникла фигура первого солдата из роты СС. Знаками он указал Фарбаутру, что курьер движется на юго-запад. Его конечная цель по заданному направлению была пока непонятна.

Жестом велев бойцу оставаться на месте, Фарбаутр бесшумно заскользил меж деревьев дальше – к следующему по курсу наблюдателю. А от него – к третьему, четвёртому, углубляясь в лес, чтоб подобраться максимально близко к курьеру. И оказавшись с ним один на один, повести самостоятельную слежку. В крайнем случае, взять с собой ординарца. Тихий, почти невесомый, благодаря щуплому росту, он неотступно крался с ранцем позади.

К сожалению, среди полицаев таковых не оказалось. Кто-то неуклюже хрустнул ветвями, или раньше времени высунулся из куста, и операция пошла прахом. Лес огласился рёвом, топотом и криками. А затем – стрельбой.

Фарбаутр гаркнул ближнему солдату передать приказ по цепочке: курьера брать живым! И с холодной яростью рванул камуфляжную накидку, разодрав её пополам одним махом. Не глядя швырнул как тряпку, ординарцу под ноги. И оказавшись вновь в привычной форме, отщёлкнул чёрный жезл от кобуры.

– Гнать его ко мне! В мою сторону! – крикнул он в лесное пространство.

С сотни метров Фарбаутр надеялся свалить курьера электрическим разрядом.

Ближайший солдат СС кивнул, и передал распоряжение дальше по цепи. Через минуту оно дошло до Бородача.

Но, по неуклюжим действиям полицаев, беглец очевидно понял, что его гонят в ловушку. И стал всеми силами прорываться к реке.

Выстрелы захлопали почти бесперебойно. Не зная иных способов отсечь курьеру пути, полицаи пытались пулями сменить ему направление.

А затем, грохнул взрыв.

Фарбаутр замер: у полицаев не было гранат. А солдаты СС держались вдалеке от погони. Да и не стали бы работать так грубо и опасно. Неужели курьер подорвал сам себя?

Миг спустя раздался новый взрыв. Лес огласился дикими истошными воплями по-русски. Фарбаутр облегчённо выдохнул. Стоило предвидеть что курьер – а тем более из «Фемады» – будет хорошо вооружён.

– Передать приказ ещё раз! – велел он командиру роты СС. – Брать русского только живым!

Оберштурмфюрер продублировал его слова унтер-офицеру. Тот нырнул в лесную гущу. И там сразу же началась какая-то адская чертовщина. Весь её удар приняли на себя полицаи.

Рота СС благоразумно стояла в тылу.

Сначала на полицаев с треском обрушились деревья. Одно из них неведомая, чудовищная сила швырнула в реку. Потом, вновь загремели взрывы – и с такой частотой, словно лес обстреливали десятки миномётов. Простой смертный был неспособен так быстро разбрасывать гранаты.

И тем не менее, как мельком издали увидел Фарбаутр – крушил, громил, рвал, метал, и сеял хаос именно беглец – резким взмахом руки. В которой сжимал непонятное нечто.

Разглядеть предмет Фарбаутр не успел – Бородач подстрелил курьера.

И тот, напоследок, взметнул настоящий смерч, торнадо.

Гигантскую стену пыли и земли, поглотившую ближайшие сосны и ели! Завесу, чтобы попробовать скрыться – как в тот момент подумал Фарбаутр. Уже много позже, во время обыска он понял: нет, чтобы спрятать своё загадочное оружие.

Фарбаутр, ледяной снаружи, кипел весь внутри. Первым его порывом было – выбить у русского ответ прямо здесь. И неважно – током, или зубодробительной силой – но узнать, а лучше найти и получить ту мощь, которой он разворотил огромный кусок леса и покалечил полтора десятка полицаев.

Однако русский сразу дал понять, что говорить не станет. И Фарбаутр, глядя на его блаженную улыбку, поверил. Он будет дурачиться сквозь боль и кровь, насмешничать и плести откровенную чушь, а секрет не выдаст. И холодная ярость Фарбаутра лишь сильнее подхлестнёт беглеца.

Протяжно выдохнув, Фарбаутр взял себя в руки, и постарался унять нетерпение, остыть, начать мыслить трезво.

Не ко времени разрядившийся жезл окончательно привёл его в чувство. А голос разума удержал от замены батареи прямо здесь, на месте, укорив: завёлся, как мальчишка! Где подход профессионала?!

Скрипнув зубами, Фарбаутр велел доставить пленника в штаб. И поспешил на лесную дорогу, к машине.

Весь обратный путь он размышлял о мотивах Птичника, чей план-таки удался, и курьер оказался схвачен. Но, зачем это Птичнику? Ведь он же точно знал, кто такой Фарбаутр. Не зря наблюдал через голубя двое суток. И должен был понимать – офицер Аненербе использует любые методы, чтобы вытянуть у пленника информацию. Особенно, когда в руки попал человек из «Фемады». Неужели Птичника не пугает разглашение тайн и секретов?

«Или же… – Фарбаутр подозрительно сузил глаза – Или же это способ передачи дезинформации…»

Пленник вполне может быть напичкан ложными сведениями, дабы направить Аненербе в нужную магам сторону. Заставить Фарбаутра действовать, как им выгодно.

«Вот только здесь их ждёт прокол…» – спокойно отметил Фарбаутр в мыслях.

В полчаса он домчался до расположения полка, и войдя в свой кабинет, сразу кинулся к сейфу. Набрав комбинацию и дождавшись двух щелчков, открыл. Извлёк деревянный короб, сняв с крышки фотографию Элли.

Нужный Фарбаутру препарат хранился в верхней секции, в жестяном пузырьке с чёрной, каучуковой пробкой. Внутри бултыхнулась лёгкая жидкость.

Из ниши в стене – за квадратной панелью – Фарбаутр достал штатив и мерный стаканчик.

Вынув пробку из флакона, он сжал её двумя пальцами. И выдавил из резины, как косточку из вишни, другую пробку, древесную, поймав на ладонь. Снова заткнув ею пузырёк, Фарбаутр встроил его в держатель на штативе. Перевернул флакон закупоренным горлышком вниз. И подставил стаканчик.

Флакон содержал в себе экстракт корня скополии – мутноватой водицы. Но, пройдя сквозь пробку из дерева заккум, она превращалась в зелье кристальной прозрачности, именуемое – анакрис.

Введённый человеку в кровь, этот препарат заставлял правдиво отвечать на любой вопрос. Если курьеру из «Фемады» есть что скрывать, анакрис в одну секунду выведет на чистую воду.

Однако, поддавался ему лишь ослабленный организм, уставший. Ещё лучше раненый. Или подвергшийся эмоциональной встряске.

Сквозь древесину пробки просочилась первая чистая росинка, капнув в стакан. Фарбаутр глянул время. Курьера должны привести через два, два с половиной часа. Порядком измотанного до нужного состояния для допроса через анакрис. К тому моменту его как раз наберётся нужное количество – 5 миллилитров.

Фарбаутр сел за стол. И – задумчиво глядя, как из пробки набухает вторая алмазная капля, принялся свинчивать рукоять-аккумулятор у металлического жезла. Пальцы словно работали сами по себе – не отвлекая от размышлений о курьере…

Даже если «Фемада» использовала его втёмную… Даже если он сам не знает, что является носителем ложной информации, то в одном будет точно полезен – с помощью анакриса выдаст своё загадочное оружие. А это уже немало.

Руки – так же споро и привычно – прикрутили к жезлу новую батарею.

Пленника доставили гораздо раньше – через час с лишним. Оберштурмфюрер доложил, что русский потерял сознание, и его пришлось везти в телеге, а не гнать пешком, как приказывал Фарбаутр. Беглец вот только сейчас и очнулся.

Фарбаутр вышел в вестибюль – посмотреть через окно, в достаточном ли состоянии пленник для воздействия анакриса?

Полицаи уже сняли ремни с рук и ног курьера, и тот растирал запястья, с интересом осматривая территорию вокруг.

– А обед у вас когда? – жизнерадостно спросил он.

Полицаи в недоумении переглянулись. Бородач хмыкнул:

– У нас: уже. А когда у тебя, и будет ли вообще… – с иронией пожал плечами.

Фарбаутр ринулся обратно в кабинет. Глянул на стакан – анакриса набралось едва-едва, чтоб покрыть донышко. Но, дольше ждать он не мог. Организм русского, определённо, приходил в норму, и скоро зелье вообще не окажет на него воздействия. Не говоря уж о том, что и сам анакрис через короткое время перебродит, превратившись в огненную кислоту.

Фарбаутр снял трубку и велел дежурному:

– Санитара сюда!

И когда тот буквально вбежал в кабинет с медицинским чемоданчиком, резко придвинул ему через стол мерный стакан, закрытый крышкой. А сам порывисто встал, и надевая чёрные перчатки, двинулся к двери, бросив на ходу:

– За мной!

Он стремительно прошёл по коридору, и спустился в тюремный подвал. Санитар семенил позади, сжимая чемоданчик и стакан, на дне которого искрилась кристальная жидкость, словно частица ручья.

Охранник при появлении Фарбаутра вытянулся во фрунт, щёлкнув каблуками. Начальник караула сообщил:

– Поместили в третью камеру, господин Фарбаутр!

Фарбаутр повернулся к санитару.

– Обработать его рану вот этим! – подбородком указал он на анакрис. – И больше ничем!

Санитар с опаской посмотрел на дно стакана, и тихо кивнув, направился к третьей двери. И теперь уже Фарбаутр пошёл за ним следом, собираясь подождать в соседней камере.

Пленник, конечно, расслабится, увидя санитара. И уж никак не заподозрит, что под видом медицинской помощи ему дают колдовское зелье. Если только санитар не ввалится в камеру прямо со стаканом в руке.

– Стоять! – тихо рявкнул Фарбаутр ему в спину, и тот испуганно замер. – Убрать стакан в кейс!

Санитар неловко затоптался, видимо, соображая как это сделать с обеими занятыми руками. Наконец, догадался поставить чемодан на пол, и опуститься на корточки.

Конвоир возле камеры тонко усмехнулся манипуляциям санитара. И – по отработанной привычке открыл глазок двери, заглянув внутрь.

Фон Зефельд как раз сейчас добрался до его рапорта, словно переместившись в следующее тело.

Откинув крышку глазка, конвоир увидел пленника, который – хитро ему подмигнув – достал из кармана щепотку чего-то бурого, похожего на табак. И мигом сунул её в рот.

Конвоир отшатнулся, суматошно вскричал:

– Чёрт! Он принял яд! – и сдёрнув с ремня связку ключей, воткнул один из них в замок, рывком провернул, но открыть не успел.

Дверь вышиблась мощным ударом изнутри, отшвырнув конвоира, как куклу. Фарбаутр инстинктивно метнулся в сторону, чуть не упав от ураганной воздушной волны.

Из камеры стремительным броском вырвалась тёмная, тонкая гибкая тень – пленник. Казалось, он сейчас врежется в стену. Но, русский оттолкнулся от неё ногой, и – подлетел вверх, как мячик. Широким прыжком он перемахнул через санитара, и едва коснувшись пола, вновь взмыл к потолку. И буквально побежал по воздуху, не касаясь земли, отскакивая влево–вправо от стен и дверей камер – к выходу из подвала.

Фарбаутр, опомнившись, бросился следом, отщёлкнув на бегу жезл от кобуры. С грохотом сбил-разбил подвернувшийся чемоданчик санитара – под сапогами треснули десятки ампул, блистеров, и стакан с анакрисом, плеснув лужицу на пол.

Беглец огромными скачками уже достиг конца коридора – решётки перед лестницей тогда ещё не стояло. Ошарашенный охранник, дико выпучив глаза, схватился за автомат. Начальник караула судорожно дёрнул затвор пистолета.

– Не стрелять! – заорал Фарбаутр.

Беглец на лету врезал охраннику в лоб каблуком. Другой ногой саданул начальника караула в грудь. Их фигурки разметались в стороны, как кегли. Беглец же вспрыгнул сразу на третью ступеньку и рванул ракетой вверх, исчезнув из виду.

Фон Зефельд отбросил рапорты охранника и начальника караула, и схватил доклад дежурного в вестибюле.

Услышав в подвале грохот и крики, дежурный выскочил из-за стола, и побежал к тюремной лестнице. Оттуда – снизу, взлетела чёрная тень, мелькнув перед глазами, как стрела дальше ввысь, к потолку. Дежурный вскинул голову, в долю секунды узрев беглеца, который – там, в высоте – шарахнул стопой по стеклянному плафону.

Светильник взорвался фейерверком осколков. Дежурный едва успел пригнуться, укрывшись руками. На спину, плечи и затылок обрушился звенящий, острый, режущий дождь. Сквозь хрустальный звон донёсся звук удара по входной двери вдали.

Вынырнув из подвала, Фарбаутр уловил лишь краткий миг, когда русский скрылся за дверной створкой. Яростно отпихнув дежурного – тот упал ладонями на битое стекло – Фарбаутр помчался за беглецом на улицу.

Распахнув дверь, он увидел с крыльца, что русский уже в центре школьного двора. От ворот и калитки к нему бежали два постовых солдата, срывая с плеч автоматы.

– Схватить его! – что есть сил, крикнул им Фарбаутр. – Живым!

Боец слева замахнулся автоматом, как дубиной. Но, русский сделал быстрый кувырок, увернувшись от удара, и попутно сгрёб обеими руками по горсти песка. Вскочив снова на ноги, он подлетел над головами солдат, резко раскинул руки в стороны и метнул каждому в лицо россыпь песчаной пыли. И тот и другой схватились за глаза. Один взвыл, выгибаясь. Второй завопил, рухнув на колени.

Беглец же, оттолкнувшись от земли носками, с места перемахнул через двухметровый сетчатый забор.

Фарбаутр вскинул жезл на русского, как указку. Но, сообразил, что весь электроразряд уйдёт в сетку рабицу, и ринулся с крыльца, устремившись к калитке.

Русский вновь совершил толчок вверх – метра на три, не меньше. Пролетев по дуге, спрыгнул на кабину армейского грузовика, с жестяным громыханием. Оттуда подскочил опять, ещё выше, и твёрдо врубился ногами в бетонную площадку перед железнодорожным полотном. Оглянувшись на бегущего к нему Фарбаутра, он дёрнулся телом вперёд – для короткого разбега. Но, наконец, сказалась его рана. Русский отчаянно захромал, пересекая рельсы. Споткнулся, подломив колено, и едва не упал на другой стороне, ткнувшись ладонью в грунт. Однако, тут же, быстро обернулся, и не разгибаясь пульнул в Фарбаутра камнем.

Фарбаутр отбил его жезлом – с металлическим звоном брызнули искры. Машинально зафиксировал вмятину на чёрном корпусе – придётся менять! И наверняка, не обошлось без повреждений внутри!

Беглец, воспользовавшись секундным замешательством, вновь подпрыгнул – прямо с колена в неестественную высь. Через десяток метров – прямой как штык – спикировал ногами на штабель ящиков. Пружинно оттолкнулся от самого верхнего, взвившись в небо. И – перескочил на гору щебня, с шумом съехав по осыпавшемуся склону. Впереди грозно чернела гигантская крепостная стена с вышками до облаков. Беглец петляюще понёсся к ней воздушными скачками.

Фарбаутр лихорадочно огляделся на бегу – территория пустовала.

«Обеденное время! Вот к чему он задавал вопрос!» – запоздалой вспышкой озарила догадка.

Оживление было лишь у подножья стены, и наверху – в проходах меж башен, откуда, конечно, прекрасно видели беглеца.

Но – русский, не сбавляя темпа упругих прыжков, по прежнему летел на циклопическую преграду: уверенно, упорно. Словно намеревался и её перескочить одним махом, как через школьный забор.

Он и правда рванул в вышину изо всех сил, с шумом и ветром пронёсшись над кучкой спешивших к нему караульных. Те изумлённо вскинули головы, следя за траекторией его полёта. Беглец вонзился в стену руками и ногами, словно когтями, на высоте метров двадцать от земли.

Фарбаутру на миг показалось, что русский сейчас как ящерица заскользит по вертикали.

Но, беглец неуловимо весь поджался. И снова прыгнул вверх по стене, где ухватился пальцами за щели меж досок, сколоченных внахлёст. Тут же в одно мгновение его тело опять легко и невесомо взлетело ещё на несколько метров выше. А оттуда тотчас последовал очередной мощный прыжок – к зубчатой крепостной вершине.

Караульные у подножья наперебой защёлкали затворами, разом вздёрнув автоматные стволы.

– Отставить! Опустить! – прокричал Фарбаутр, кидаясь к лестнице ближайшей башни.

– Мы направим его пулями прямо на них! – один из караульных указал пальцем ввысь, на солдат, с обеих сторон бежавших по проходу от башен.

– Опустить!!! – в бешенном исступлении, оглушительно взорвался яростным рёвом Фарбаутр, заставив караульных в испуге отшатнуться.

И не мешкая, помчался по дубовым ступеням вверх.

Даже если стрелки и не заденут русского, велик был риск, что он сорвётся от вибрации пулевых ударов по доскам. А падение с высоты 60 метров – гарантированно смерть.

И воскрешать его призрачным дымом будет бесполезно.

Русский лишь повторит прыжки и кульбиты своего последнего, предсмертного часа.

Задыхаясь, Фарбаутр скакал по дощатым пролётам.

Оставался шанс настичь беглеца в верхней части стены, в проходе меж башен. И стреножить током, когда схлестнется с часовыми, пусть даже из-за этого под молнию попадёт кто-то из своих.

Фон Зефельд добрался до последних рапортов – солдат с вершины крепостного сооружения. Беглец взмыл перед ними, как огромный нетопырь. Ближний пехотинец рывком схватил его за корпус. Но, русский тоже вцепился в солдата руками, и – вместе со своей жертвой сиганул через бруствер, за пределы цитадели.

Часовые кинулись к ограждению, глянув разом вниз.

Беглец – едва перевалившись – сразу отпустил солдата. Тот с истошным криком пролетел вдоль отвесной стены, и ударился об затвердевшую насыпь.

А русский, оставшись без груза, сам собой повис в воздухе. И медленно, будто на парашюте, спланировал наземь.

Фарбаутр с тяжёлым топотом выскочил наверх. Перед ним – по ту сторону крепости, далеко, сколь хватало глаз, раскинулась вырубка – долина сотен круглых, плоских пней – на полкилометра, до самой границы ещё нетронутого леса. Словно, гигантский пульт с мириадами внушительных кнопок.

Беглец – неестественно широкими бросками – пересекал это мёртвое поле, устремившись к лесной опушке.

Солдаты, замерев, молча смотрели на бегущую фигурку беглеца. Никто не порывался стрелять ему вслед. Это не имело смысла. У Фарбаутра опустились руки – пространство лесной вырубки было плотно заминировано. Проходы знали лишь сапёры, да и то, каждый взвод – только строго свой участок. Солдаты завороженно, как под гипнозом, ждали неминуемого взрыва. Вот-вот, ещё толчок, прыжок – и должно бахнуть!

Фарбаутр не отрываясь, следил за беглецом вместе со всеми. Кулак в бессильном бешенстве сжимал железную ручку чёрного жезла.

Позади раздался грохот сапог, но никто не обернулся. За спиной Фарбаутра возник запыхавшийся командир роты СС. И тоже застыл, увидя русского вдали.

Беглец играючи порхал с пня на пень, легко достигнув середины смертоносной полосы. Солдаты в полном изумлении, недоверчиво переглядывались друг с другом. Один вдруг резко ткнул пальцем в фигурку беглеца, летевшего к очередному пню:

– Там мина! Внутри! Я знаю!

Но, русский, едва коснувшись пня носком сапога, снова подскочил плавно ввысь. Солдат поперхнулся, вылупив глаза.

– Там же точно мина… – пролепетал он.

– Там везде мины – отозвался другой караульный.

Беглец же в два-три упругих прыжка преодолел остаток поля и юркнул меж сосновых стволов в лес…

Фон Зефельд сложил прочитанные рапорты в пачку.

– Это тот бурый порошок прыгуном его сделал! – констатировал он. – Наверно, что-то тонизирующее, бодрящее. Дающее силы.

«И позволяющее, когда надо, держаться в воздухе, как на воде – добавил мысленно Фарбаутр – Потому и не сработали мины…»

Фон Зефельд мотнул головой с усмешкой:

– Хм… щепотка в кармане… Плохо обыскали, значит! Как он в лесу-то от вас ещё не ускакал?

«Потому, что лес и помешал – мрачно понял Фарбаутр ещё там, на стене – Скученность деревьев не позволяла прыгать вдаль. А паутина веток – ввысь! Использовать этот порошок в лесу, видимо, было всё-равно, что гнать в спортивной машине по дремучим дебрям».

Но, ускакать он намеревался… Фарбаутр вспомнил беглеца, рвавшегося к реке – явно перепрыгнуть. И пожалуй, удалось бы. Если б не подстрелили.

А доставив в подвал – расслабились. Да ещё и отдохнуть позволили в дороге! Дали осмотреться, и прикинуть шансы. А он только и ждал, когда развяжут руки-ноги… Ну, а дальше – дерзость, внезапность и магическая сила – идеальная тройка-упряжка коней для побега.

«Чёрт бы с ней, с этой «Фемадой», надо было убить его прямо там, у реки! – ожесточённо подумал Фарбаутр, стоя на крепостной стене. – И применить «Последний час разума». Чтоб показал, куда спрятал оружие».

Фарбаутра, вдруг, словно прострелило: а ведь русский сейчас в лесу и должен побежать обратно – к реке!

Он порывисто обернулся к командиру роты СС.

– Пять человек из взвода разведки! Отправить к месту захвата! Сейчас же! Опередить русского! Залечь там и ждать! Брать, когда найдёт своё вооружение!

Оберштурмфюрер кивнул и бросился вниз. Как быстро бы русский не передвигался – усталость, ранение, и плотный частокол деревьев всё же замедлят его темп. И разведчики на машине должны успеть прибыть в заданный сектор раньше.

Фарбаутр хмуро посмотрел на тёмную чащу вдали. Быть может, русский ещё нарвётся на сигнальную растяжку, и взлетевшая ракета укажет его местоположение. Тогда беглеца смогут поймать лесные патрули. Но это вряд ли. Скорее всего, русский будет следовать поверху – по древесным кронам – до самой реки, минуя все наземные ловушки.

Фарбаутр яростным хлопком прищёлкнул жезл к кобуре.

Спустившись снова в тюремный подвал, он исследовал линзой бетонный пол камеры, где держали беглеца. Дюйм за дюймом, вплоть до углов, затянутых паутиной. Но – не нашёл ни крупинки бурого вещества, похожего на табак.

Санитар в коридоре обрабатывал ушибы конвоирам.

Начальник караула, откровенно мандражируя перед Фарбаутром, коряво пытался оправдаться. Фарбаутр оборвал его взглядом исподлобья, и ткнул пальцем на пост охраны у ступеней:

– Установить решётку! Срок – сутки!

И с резиновым хлопком сдирая с рук чёрные перчатки, стремительно покинул тюремный блок. Ибо, на подходе были новые проблемы.

По полку уже ползли едкие насмешки: СС упустили «языка»! Прямо из-под стражи!

Скрыть столь позорный провал от штаб-квартиры – даже находясь в глухом лесу – не получалось. Все смежные службы полка, а армейское руководство подавно, немедленно доложат о происшествии выше, в штабы – каждый своему начальству. И «Аненербе», по цепочке, тоже узнает о ЧП.

Приходилось действовать на максимальное опережение.

Фарбаутр велел всем свидетелям побега написать рапорты в двух экземплярах. Сам же, экстренно связался с отцом.

Бригадефюрер Герхард фон Зефельд говорил устало, но сухо. Как и всегда в последнее время.

– Что это был за прыгун? – спросил он сразу после приветствия, и Фарбаутр раздражённо выдохнул, едва не сломав телефонную трубку в кулаке: в штаб-квартире уже всё знали!

Как следовало из краткого пояснения отца, командир полка телеграфировал в Берлин почти тотчас, стремясь упредить обвинения в своей адрес. Ведь русского упустили в том числе, и военные – караульная служба на стене.

Полковник уверял, что этого бы не произошло, если б Фарбаутр не мешал поимке, запрещая открывать огонь. А кроме того ни охрана, ни командование не были предупреждены о том, что офицер Аненербе доставил на территорию части объект со сверхъестественными способностями! Что – в свою очередь – несомненно, создало угрозу для всего полка! Поэтому, впредь, полковник просит, настаивает, даже требует, чтобы Фарбаутр держал его в курсе своих операций, и…

– …И так далее… – сумрачно закончил отец, и снова повторил: – Кто это был такой?

Фарбаутр на миг замер. И в следующее мгновение решил: не говорить про «Фемаду». Даже отцу. А в рапорте Аненербе и тем более. Не хватало, чтоб для дальнейшей разработки из Берлина прислали целую оперативную бригаду. Которой и достанутся все лавры.

Если «Фемада» действительно существует – заполучить её секреты должен только он! Напавший на след.

– Это был один из магов – ответил Фарбаутр отцу. – С неизвестным нам оружием большой убойной силы.

Умолчать о взрывах и вырванных деревьях он не мог, поскольку об этом обязаны были доложить в Управление имперской безопасности офицеры из роты СС. И – скорее всего – уже доложили. Да и полицаи, наверняка, отчитались в комендатуре и гестапо.

Фарбаутр сжато пересказал отцу о лесном происшествии, стараясь, сколь возможно, занизить важность случившегося. Да, незнакомец фигура загадочная, так Аненербе и создано для изучения магических тайн. Поэтому, инцидент с побегом хоть и досадный, но отнюдь не катастрофа. Меры для поимки русского уже приняты, ситуация полностью под контролем.

Отец дал в ответ пару стандартных наставлений: во всём внимательно разобраться; учесть ошибки и просчёты; и главное – не конфликтовать с командованием полка. На том их холодный, отчуждённый разговор и завершился.

В душе Фарбаутра ничто не шевельнулось. Хочет отец обижаться, пускай. Главное, чтоб прикрыл перед руководством.

А вечером с узла связи прибежал радист: отец сам вызывал Фарбаутра, срочно!

Глава  11  Письмо (часть 2)

Фарбаутр мгновение помедлил, словно размышляя, брать ли? Ведь и так прекрасно знал содержание. И пожалев, что снял перчатки, с непроницаемым лицом и твердо-каменным выражением всё же принял у фон Зефельда письмо.

Брат, кивнув скорее сам себе, сразу уселся на диван с рапортами.

Фарбаутр опустился за стол, взял из канцелярского набора перьевую ручку. И лишь потом сломал печать конверта с оттиском фамильного герба. Его аналог был изображён и на самом конверте в ярком цвете – мощный щит, горизонтально разделённый пополам: верхняя половина синяя, нижняя чёрная. И два меча по диагонали, остриём вниз, как разряды молний.

Пошелестев плотным картоном, Фарбаутр выудил наружу тонкие листки. В глазах зарябило от их идеальной белизны и изящных строчек, написанных изумрудными чернилами. Любимый мамин цвет был зелёный, во всех его проявлениях и оттенках.

Первая же строка – Дорогой мой, милый Густав! – заставила бросить письмо на стол. Сняв с ручки тяжёлый, металлический колпачок, Фарбаутр жирно зачеркнул – почти закрасил – имя «Густав».

Но, оно и далее щедро усеивало текст. Мама, как и ранее в предыдущих посланиях, упорно вписывала его в каждый абзац. А то и предложение.

Год назад, графиня – тихо, деликатно – но твёрдо сообщила, что не примет новое имя сына, невзирая на любые официальные документы. Пусть и за подписью рейсхминистра.

И тем более не смирится с отказом Густава ещё и от фамилии, как таковой, заменив её с именем – на псевдоним в одно слово.

Отречение от титула в пользу младшего брата на этом фоне выглядело совсем уж малым злом. И потому, практически не затрагивалось в письмах, что мама стабильно присылала дважды в месяц. Пока Густав служил в Европе – почтой. В Россию же – с курьером в эшелонах, шедших через Котельский лес, где сын оказался после того, как вместо Густава фон Зефельда, стал зваться – Фарбаутр.

Мама уверяла – это ссылка, наказание. Возможно, так распорядился отец. Или руководство Аненербе – с молчаливого его согласия. Фарбаутр не подтверждал, и не опровергал её убеждение. Ибо, в действительности всё обстояло и проще, и сложнее, одновременно.

После смены имени, на Фарбаутра действительно начали коситься в штаб-квартире. Неодобрительно, даже с опаской. И подчинённые, и начальство, друзья отца – полковники и генералы.

И Фарбаутр подал рапорт о переводе в Польшу. А оттуда переместился с наступающими войсками в Россию.

Мамины письма в первые месяцы войны разрывались от мольбы беречь себя и образумиться. Казалось, сама бумага пульсирует, будто насмерть перепуганное сердце. А имя «Густав» ощущалось в каждой строке, даже если там и не фигурировало.

К осени, когда выяснилось, что Густав сидит в лесных дебрях далеко от фронта – истошная тревога поутихла.

Заклинания быть аккуратнее, правда, никуда не делись. А вот вместо воззваний к разуму, мама начала обильно сыпать новостями об однокурсниках Густава, делавших карьеру при штабах. В Берлине, Вене, Копенгагене, или в Париже.

Фарбаутр понимал мамины намёки. И они – эти рассказы о блестящих перспективах ровесников – единственное, что по-настоящему приводило его в ярость. А отнюдь не упоминание бывшего имени по двадцать раз на страницу.

Стальное перо раздражённо замазало чернилами второго «Густава» в письме. За ним и третьего, строкой ниже.

Внутри – в душе кипело всё и клокотало. Карьера!

Положение в обществе, престиж, привилегии, жирные оклады! Любая мать, всегда, конечно, будет беспокоиться и печься о материальном благе своих детей.

Но – однокурсники?! Разве Аненербе создавался, как штабной питомник?! Для банальной добычи высоких званий в тиши и уюте столичных кабинетов? Ради борьбы за должностные чиновничьи портфели, и внушительные спецпайки, которые к ним прилагаются? Такой они видят свою службу? Забыв, или наплевав на истинное предназначение организации – постигать сокровенные магические тайны мира?! А их невозможно открывать, сидя в кабинетах! Тем более, если конечной целью является могущество и власть, каковую дают эти мистические знания.

И ради обладания ими Фарбаутр готов был грызть толщу арктических льдов, и карабкаться на вершины Тибета. А если нужно – то и пасть на дно самой Преисподней.

Он перевернул листок, усеянный чёрными кирпичиками закрашенных слов. Взгляд тут же выхватил на обороте новую россыпь своего бывшего имени шахматным каскадом по строчкам. Рука, сразу же – автоматически – вымарала очередного «Густава» сверкающим металлическим пером.

Даже будь пребывание в здешнем лесу и действительно ссылкой, её стоило расценивать, как подарок. Попади он сюда сразу, приказом из столицы – сэкономил бы уйму времени, потраченного на бесплодную охоту за колдунами по Европе.

В Германии их не было уже давно. С тех пор, как Аненербе начал выявлять магов, и склонять к сотрудничеству.

Желающих набралось едва ли с десяток. Половину сберечь не удалось, их ликвидировали собственные собратья. Жестоко, беспощадно, словно напоказ, и другим в назидание.

Остальные перебрались через границу. И рассеялись по сопредельным странам – под защиту польских, чехословацких, венгерских, румынских и прочих магических сообществ. Которые, конечно, тоже представляли интерес для Аненербе.

Наибольшая концентрация ведьм и колдунов оказалась в Польше. И Фарбаутр, прибыв туда следом, понял почему. Здесь был идеальный плацдарм для дальнейшей миграции – в Россию. Где, даже в случае немецкого вторжения, можно затеряться на бескрайних просторах гигантской территории. В гуще диких, непроходимых лесов, и разбросанных там деревень. Что, маги, собственно, и делали, искусно ускользая от Фарбаутра и его коллег, буквально, из-под носа.

Варшавскому отделению Аненербе вскоре стало известно, что основной поток европейских беженцев-магов, достигнув России, устремился в Котельский лесной массив. Фарбаутру не пришлось прилагать усилий, чтобы получить туда назначение. Коллеги только и ждали добровольца, не желая ехать в столь далёкую глухомань даже по приказу, и обкладываясь важными делами в Польше.

В начале августа Фарбаутр прибыл на базу бывшего леспромхоза Котельский, где теперь разместился полк охраны железнодорожного пути. Других частей и соединений Вермахта в Котельском лесу не было. А сам лес поражал чудовищными размерами, являя собой необъятную Вселенную деревьев.

Согласно картам, массив включал в себя с полсотни деревень и хуторов различной степени удалённости друг от друга. Леспромхоз же ютился на самой его кромке, позволяя Фарбаутру дотянуться лишь до пары-тройки поселений в радиусе 20-30 километров.

Об экспедициях в отдалённые лесные районы не стояло и речи – Фарбаутр не располагал для этого людьми. В своём распоряжении он имел одну роту СС, которую к тому же приходилось делить с гестапо, и взвод полицаев. Да и тех часто забирала по службе комендатура. Армейские же подразделения Фарбаутр мог привлечь только в самом крайнем случае. И уж никак не уводить их в долгие походы – солдат в полку и без того едва хватало для охраны ж\д-магистрали.

Фарбаутр переполнялся ледяным бешенством, но упорно работал с тем, что есть. В пределах его досягаемости жили четыре представителя магического мира: две ведьмы-одиночки по соседним деревням, и супружеская пара.

Он решил не трогать этих магов, а попытаться вскрыть их контакты с другими колдунами. Теми, кто населял тёмные пучины Котельского леса, недоступные Фарбаутру.

За всеми четверыми он установил надзор – через продажных, или запуганных соседей.

Ежедневно, во время сбора продовольственной дани, те тайком предоставляли полицаям устные сведения, если таковые имелись.

Фарбаутра интересовал конкретный ряд вопросов. Не раздавались ли в домах ведунов странные звуки? Не мерцал ли в окнах необычный свет по ночам? Всё это могло означать попытку общения с дальними собратьями посредством магии.

Отлучались ли ведьмы и колдун из деревни, и надолго? И самое главное – не посещал ли чародеев кто-либо иной, из чёрных, лесных недр?

Бородач исправно дублировал полученную информацию Фарбаутру.

Большей частью донесения были пустыми. Ведьмовские избы хранили мрак и тишину. А их хозяева если и уходили в лесную чащу, то ненадолго, возвращаясь с грибами, травами или съедобными клубнями и корешками. Они не поддерживали контактов даже между собой.

Но, Фарбаутр верил – это безразличие показное. Волшебный мир не пережил бы сотни лет гонений и притеснений, оставайся в нём каждый маг сам по себе.

В годы войн же, как сообщали инквизиторские трактаты, сплочение колдунов всегда укреплялось многократно.

К тому ж, Фарбаутр не сомневался, что эти четверо тоже наблюдают за действиями немцев. А возможно – и скорее всего – даже персонально за ним. И подозрения его полностью подтвердились, когда в руки попало сообщение о том русском незнакомце из леса…

Фарбаутр исподлобья посмотрел на брата. Фон Зефельд увлечённо читал рапорты. Их копии Фарбаутр предоставил в Берлин – в штаб-квартиру – вместе со своим отчётом. Где максимально подробно изложил, описал и даже проанализировал всё происшедшее в лесу и на базе леспромхоза.

Но, пару моментов он предпочёл утаить. И в первую очередь то, каким образом к нему поступила информация о русском. В служебных документах Фарбаутр отметил стандартно: из оперативных источников.

Узнай столичное руководство, как всё происходило на самом деле – вполне могли решить, что их сотрудник тронулся умом. Характерное мышление тыловых бюрократов. Пусть даже из Аненербе…

Началась эта история за двое суток до появления русского.

Октябрьское утро в тот день сияло солнечным светом – подарок для середины осени в здешних краях. Фарбаутр велел установить на школьной террасе стол и стул. И сразу после завтрака сел за работу – изучать рукопись с двойным дном.

Он обнаружил её весной, в Польше – в доме у колдуна, успевшего сбежать. Сам текст не сообщал Фарбаутру ничего, сколь-нибудь нового. В нём описывались давно известные ему способы использования хрустального песка – из горного хрусталя.

Фарбаутр забрал рукопись в числе прочих найденных магических рецептов – просто для передачи в архив Аненербе. И готовился уже отправить её в Берлин с ближайшим курьером.

Он как раз составлял в Варшаве краткую опись всего изъятого, когда вдруг, открылся секрет этого листа.

Рукопись, и остальные свитки лежали тогда перед ним в кабинете, ожидая присвоения инвентарных номеров.

Снаружи, за окном, тем временем, выглянуло солнце. Яркий его луч, пройдя сквозь стекло, озарил рукопись. И бумага засияла мягким, золотистым светом с мириадами искр. А поверх написанного текста проступили неведомые знаки сочного, янтарного цвета.

Отдалённо они походили на древнюю клинопись – масса мелких чёрточек, вертикальных палочек, галочек и точек.

В верхнем же углу страницы и в нижнем образовались объёмные квадраты, словно в них были рисунки. Однако, вместо изображений там растеклись и застыли бесформенные пятна, навроде клякс из тестов Роршаха.

Фарбаутр немедленно просветил на солнце остальные бумаги польского колдуна. Но – нигде ничего подобного больше не вскрылось.

Следующим этапом Фарбаутр разбил флакон с магнием, и расплавив осколки, покрыл густой мазью янтарные символы. Это тоже не дало результатов – клинопись не превратилась в понятный и читаемый текст. Исходя из чего, Фарбаутр понял, что имеет дело не с таинственным языком, а с шифром.

На обратной стороне листа так же – под воздействием солнца – проявлялись сверкающие золотые знаки и кляксы. И исчезали вне солнечных лучей.

Фарбаутр задержал отправку бумаг колдуна в Берлин. В тот же день он занялся изучением всех его записей, надеясь отыскать ключ к магическому коду.

Он прокорпел над пожелтевшими бумагами и иссохшими свитками всю ночь. И почти пришёл к выводу, что – второй слой текста тоже является рецептом использования хрусталя, но, сокрытым от чужих глаз.

А утром – когда опять взошло солнце – на листе проступили совсем другие янтарные шифры. Теперь это были руны. Точнее, бессистемная их мешанина, где бок о бок теснились и древние тюркские, и этрусские, и даже шведские, ещё недавно бывшие в ходу. Вчерашних квадратов с кляксами не появилось.

Мазь из разбитого флакона по-прежнему показывала, что это кодограмма, а не язык.

Текущая неделя после того выдалась пасмурной. И метаморфоз с листком не происходило. Фарбаутр потратил это время на обследование бумаги, изучение под микроскопом. А так же выложил её под лунный свет – и всё бесполезно.

Ну, а когда вновь вышло солнце – рукопись заполонили ряды крошечных золотых квадратиков, кружочков, ромбиков и треугольничков – перевёрнутых кое-где по странице.

Фарбаутр сфотографировал их, чтобы иметь магический шифр перед глазами для дальнейшей работы. Однако на фото оказался лишь текст рукописи, без солнечных знаков.

Назавтра же, поверх рецепта вообще всплыли янтарные линии. Прямые и змеистые, изломанные и волнообразные, штрихами и пунктиром, словно аккуратно проведённые золотой краской на кончике кисти. Это было очередное – кардинально новое послание.

Определённо, через волшебный листок кто-то слал сообщения его бывшему владельцу – польскому чародею. Явно не подозревая, что рукопись уже в других руках.

Видимо, беглый колдун ещё не успел оповестить того человека по причине отсутствия с ним иных способов связи. Особенно, если отправитель жил на другом конце мира. В Австралии, Канаде или США, откуда и передавал свои письма посредством солнечных лучей. А значит – Фарбаутра поджимали сроки расшифровки. Неделя, две, пока весть не достигнет адресата, и послания прекратятся.

Каждый день, выдававшийся ясным, Фарбаутр вручную переписывал знаки, возникавшие под светом солнца.

И ежевечерне, по многу часов анализировал, сверяя группы и каскады сотен символов, пытаясь понять систему шифрования.

И не находил никакого порядка, схемы или логического смысла. Чёрточки, галочки, линии и кружочки размещались хаотично и случайно. Да просто наобум! Бездумно! Словно их горстью бросал годовалый ребёнок.

Прочтение через зеркало, просмотр под инфракрасным излучением, и сочетание разных фрагментов текстов друг с другом тоже ни к чему не привели.

В ледяном, яростном бессилии Фарбаутр принял решение подключить к работе дешифровальщиков абвера и гестапо. Как вдруг, поймал себя на мысли, что время идёт – миновало лето, пришла осень – а неведомые сообщения по-прежнему свободно поступают, будто ничего и не случилось.

Это озадачило его не меньше чем сам солнечный шифр.

Даже если допустить, что польский маг забыл о своей рукописи, либо же вообще погиб, не успев выйти на связь с отправителем – разве тот не должен был сам насторожиться? От отсутствия ответов на свои письма.

Вот только вопрос: а точно ли послания пишет человек?

Спустя три месяца, Фарбаутр засомневался, что имеет дело с перепиской. Возможно, листок является автономным, и самодостаточным артефактом. И все загадочные знаки просто скрыты внутри него, в недрах многослойной структуры бумаги, хоть и не видной под микроскопом.

Это может быть какой-то солнечный календарь. Или – живой гороскоп, реагирующий на свет и тепло, как термометр. Словом, безделица, которую и бросить не жалко.

Но дабы убедиться в своих выводах, либо опровергнуть их, следовало решить эту головоломку. Расшифровать хотя бы маленький отрывок текста.

Последние недели – когда азарт уже остыл – Фарбаутр занимался дешифровкой скорее из спортивного интереса.

Тем ясным утром, на школьной террасе он копировал свежие – первые в этом месяце – золотые символы, возникшие поверх рукописных строк. Записывать приходилось тщательно и аккуратно: сегодняшний код состоял из конфигураций точек, как на игральных костяшках, или в шрифте Брайля. Да ещё и нужно было торопиться – к солнцу подбиралась обширная, серая туча.

Фарбаутр мельком глянул в небо. И мимолётно полоснув глазами по ближней берёзе, увидел белую птицу в ветвях.

Подавшись вперёд, Фарбаутр присмотрелся – голубь. Совершенно белый, точно холмик снега. Идеальный альбинос! Прямо как с рождественских открыток!

Но, удивило его другое – он впервые лицезрел голубя на дереве! Не на заборе, проводах, или шагающим по земле, а на ветке! Непривычная для горожанина картина. Впрочем, ведь и голубь не городской, а дикий, лесной – вяхирь.

Странно лишь, как при таком окрасе он до сих пор не стал добычей коршунов, ворон, или своих же собратьев…

Солнце, меж тем, заволоклось громадной тучей, сияние листка померкло, и золотые точки исчезли. Фарбаутр в мыслях чертыхнулся, не успев скопировать примерно четверть текста.

Прояснений – судя по облачному фронту – ждать не приходилось. И Фарбаутр, собрав записи, покинул террасу.

Тем же днём – после обеда – он неспешно прогуливался по улице. Кулак в чёрной перчатке сжимал открытый флакон с мёртвой водой – вязкой жидкостью, заживлявшей любые раны, и даже сращивавшей кости.

Единственным условием было дважды в неделю насыщать колдовское зелье свежим воздухом, пока оно не потемнеет. Стоило пропустить хотя бы раз, и препарат навсегда терял волшебное свойство.

Фарбаутр шёл привычным маршрутом меж хозяйственных построек, цехов и бараков. Под сапогами шуршал мелкий гравийный щебень. Погода стремительно ухудшалась. По ту сторону циклопической ограды далеко в лесу шумел ветер, словно там бесился великан. Над зданиями сумасшедше трепетали красные, со свастикой, флаги.

И вдруг, взгляд зафиксировал непривычную деталь в общем пейзаже. Справа, по ходу движения, на коньке длинной крыши амбара замерло какое-то фигурное изваяние. Фарбаутр подошёл ближе, и на миг оторопел – снежный голубь! Тот самый!

Свирепый ураган заставил быстро вскинуть руку – Фарбаутр придержал фуражку. Над головой с мощным ударом захлопнулось окно.

Белый голубь же, сидевший, буквально, как флюгер на Розе ветров, даже не шелохнулся. Его фигура сохраняла благородный, породистый стан. Казалось – это и правда, мастерски вырезанная статуэтка, окрашенная белой эмалью.

«Всё-таки домашний – подумал Фарбаутр. – Разводил, наверно, кто-то из местных».

Тогда, и тем более, жить ему не долго. Остальных, видимо, уже переловили хищные птицы. Этот – последний.

Фарбаутр двинулся дальше. И голубь тотчас перелетел на крышу следующего дома впереди!

А когда Фарбаутр прошёл мимо – взмыл в ветреный поток, и спланировал на конёк барака по-соседству. Едва же Фарбаутр миновал и его, голубь перенёсся к очередному строению по улице – гаражу, и сел над воротами, на козырёк.

Фарбаутр, поддавшись сиюминутному порыву, свернул с привычного пути. И в том же неспешном темпе прошагал вдоль вытянутого блока столовой. Вверху, сквозь ветер он услышал характерное хлопанье крыльев с воздушным посвистом.

Голубь стремительно мелькнул в вышине и с царапающим стуком когтей увенчал собой крышу беседки, к которой как раз и направлялся Фарбаутр.

Фарбаутр замер. И сразу оглянулся – не увидел ли кто его внезапную, короткую заминку? Ведь смешно же! Принимать происходящее всерьёз, считая, что за тобой наблюдает голубь!

Другой не обратил бы и внимания.

Однако другие и не ведали тех вещей, о которых знал сотрудник «Аненербе» по самой своей службе…

В то же время всё могло оказаться банальнее, и проще.

Пернатого альбиноса – быть может – прикормил кто-то из офицеров. И он теперь порхает за знакомым силуэтом.

Раздражённо скрипнув зубами, Фарбаутр бросил взгляд на флакон в кулаке – жидкость внутри потемнела. Фарбаутр защёлкнул крышку большим пальцем, и не обращая внимания на голубя, по кратчайшей траектории ринулся обратно в штаб.

Больше в тот день он голубя не видел, и не вспоминал. А наутро вообще стало не до него. О себе заявила иная – давно назревшая, гораздо более актуальная проблема.

Вернувшийся со сбора деревенской дани Бородач, как всегда доложил, что новостей от соглядатаев за чародеями нет. Всё идёт по-прежнему, никаких изменений.

И Фарбаутр решил: хватит! Пора форсировать события! Заставить магов шевелиться!

А для этого создать им опасность. Сгустить атмосферу.

Пусть всполошатся. Забегают, засуетятся. И кинутся искать защиты у своих.

Или, по крайней мере, попросят у них помощи. Словом, так или иначе, но – обнаружат, вскроют контакты.

Фарбаутр тотчас заперся в кабинете, и приступил к разработке плана. Необходимо было тонко донести до ведьм и колдуна информацию о грядущих арестах. Через кого-то, кому они поверят, и не заподозрят ловушку.

Завербованные односельчане сразу отпадали. Откуда бы им знать о планах Аненербе? От полицаев, по секрету? А тем какой резон болтать?

Другое дело, если полицаи сами предупредят четвёрку магов. Напрямую. В благодарность за что-то.

А может даже кто из немецких солдат…

Фарбаутр разложил на столе пухлые записи: сведения о ведьмах и колдуне, местные слухи, рассказы.

Супружеская пара, к примеру, занималась врачеванием, целительством, знахарством. И весьма успешно, как говорили.

Это веская причина для суеверных полицаев и солдат – тех, что из крестьян – тоже пойти к ведунам. Залечить язву, или унять мигрень, зубную боль.

А там и втереться в доверие следом. Стать своим в их доме.

Вынув чистый лист, Фарбаутр сделал первые наброски по внедрению своего человека к колдунам. А ведь ему и в самом деле можно внушить идею о посещении чародеев.

И использовать потом втёмную, не посвящая. Пускай, узнав об охоте на ведьм, искренне кинется спасать их. Даже рискуя своей жизнью. Героически. Правдиво. Тогда уж точно поверят!

Конечно, на столь хрупкую, и скрупулёзно выстроенную операцию уйдёт не один месяц. Знакомство, и постепенное сближение – процесс деликатный и осторожный.

Но, результат – обнаружение колонии магов! Сотен, а может и тысяч укрывшихся в лесном массиве колдунов! Такой улов стоил любого времени и ожидания. И, разумеется, жертв.

Фарбаутр принялся записывать в колонку имена-фамилии кандидатур – русских и немецких. Тех, кто подойдёт на роль подставной фигуры. И станет ею, сам того не понимая…

Работа мысли закипела! И тут же прервалась.

Фарбаутр услышал непонятный шорох за окном, будто кто-то там царапался и скрёбся.

Резко встав, он отдёрнул чёрную штору. И отпрянул, зажмурился – в глаза брызнул ослепительно яркий свет. Не то дневной, после кабинетных ламп с непривычки… Не то – от оперения птицы.

Снаружи за стеклом, на подоконнике примостился белый голубь.

Фарбаутр, сам не сознавая, сделал порывистый шаг вперёд – инстинктивно, машинально.

Голубь-альбинос не встрепенулся. Даже напротив – бесстрашно, с непередаваемым птичьим любопытством смотрел на Фарбаутра, мелкими рывками вращая головой, дёргано склоняя её влево-вправо, под любым углом.

Отодвинув штору шире, Фарбаутр медленно подошёл к окну вплотную. И изумился сильнее. Голубь – стой он неподвижно – казался бы игрушкой, отлитой из фарфора! Его обтекаемое, совершенно гладкое тельце лоснилось, словно покрытое лаком.

Фарбаутр склонился, чуть не ткнувшись лбом в стекло.

Но, не сумел разглядеть ни единого пёрышка и пушинки на рельефных белых крыльях, упругой спине или выпуклой грудке.

Будто голубь был одет в скорлупу, как в глянцевый панцирь.

Белизной сиял и гладкий полированный клюв, похожий на тончайшую ручку от китайской сервизной чашки.

Белые фарфоровые лапки с отшлифованными коготками белой же глазури, плавной линией сливались… с телом? С корпусом? Внутри которого – возможно – спрятан часовой механизм!

И Фарбаутр бы не исключал столь фантастического варианта. Не будь у этой птицы пугающе подвижных карих глаз с чёрными крапинками-зрачками.

Тончайшие веки, как плёнки, смыкались и раскрывались в долю секунды, беспрестанно. Глаза влажно блестели чисто вымытым стеклом.

Вряд ли подобное мог создать гениальный мастер, или одарённый Богом ювелир. Голубь, явно, имел нерукотворную, мистическую природу.

Не разгибаясь, Фарбаутр тихо потянулся за линзой в нагрудном кармане. Голубь тотчас сделал шаг назад вдоль подоконника. Его зрачки сузились, превратившись в пылинку и схлопнулись, исчезли. А тёмные, карие хрусталики растаяли, утонув в дымчатом белке. Глаза стали прозрачными и светлыми, точно ручей.

Голубь попятился по подоконнику дальше – мелкими шажками, и скрылся из виду за деревянной рамой. Через миг оттуда раздался скользящий скрежет и хлопанье крыльев, в два-три взмаха растворившись в пространстве.

Фарбаутр простоял возле окна ещё с минуту. Сомнения отпали. Колдуны – нет, за ним не следили. Они открыто демонстрировали ему свою силу и сверхъестественную мощь.

Но, для чего? Желая запугать? Смешно.

Или – тоже подтолкнуть к неким действиям? Подобно его собственным замыслам? И каких же ответных мер ожидают колдуны от офицера «Аненербе»?

Импульсивные глупцы, вроде младшего брата, решили бы первым делом подстрелить голубя. А убив – чесали бы затылки, не зная, что делать теперь дальше.

Фарбаутр – появись голубь снова – намеревался отдать приказ Бородачу: поймать его. Сетью, силками, как угодно, главное, чтоб невредимого, и живого. Для скрупулёзного изучения. Чего ни голубь, ни его хозяин, определённо не желали. Возможно, меж ними есть магическая связь, судя по тому, сколь мгновенно изменились глаза птицы. А через эту связь есть шанс выйти и на самого владельца – «Птичника» – как окрестил его Фарбаутр сразу для себя.

Остаток того дня он целенаправленно теперь высматривал загадочного альбиноса. Однако, после полудня грянул ливень стеной. И на улице не стало даже ворон и воробьёв.

А следующим утром, когда Фарбаутр в своей комнате едва облачился в форму, и наводил перед зеркалом строгий лоск – раздался негромкий, но настойчивый стук в окно. На втором этаже.

Распахивая штору, Фарбаутр знал, кого увидит. Белый голубь жался к стеклу, постукивая по нему клювом. А через миг и сам Фарбаутр прильнул к окну: к фарфоровой птичьей лапке крепилась ниткой бумажная трубочка – записка!

Фарбаутр, грохоча сапогами, бросился из комнаты.

Сбежав по ступеням в коридор, на первый этаж, промчался мимо дежурного, вскочившего из-за стола. И едва не выбив дверь, ворвался на террасу, задрал голову вверх.

Голубь расправил крылья, и как ангел, величественно спустился на перила ограждения. Ухватив записку на ножке клювом, дёрнул миниатюрной головкой пару-тройку раз.

Бумажка выскочила из опоясывавшей её нитки, и упала на дощатый пол. Голубь окинул Фарбаутра косым взглядом, и тут же взмыл ввысь – вдоль стены и ската крыши, перелетев через конёк, где исчез из виду.

Фарбаутр подхватил бумажную трубочку, и развернул её дрожащими от нетерпения пальцами.

Глазам предстали две строки, написанные тёмно-синими чернилами по-русски:

«В течение двух часов, в лесу – в районе между Караваево, Скалбой и Рядью – пройдёт курьер из «Фемады».

Фарбаутр машинально глянул вслед улетевшему голубю. А затем впился глазами в текст – в последнее его слово. Мелькнула вспышкой лихорадочная мысль: неужели…?!

С этим названием он сталкивался второй раз. И в первый – не принял всерьёз.

А сейчас, держал записку – по сути оперативный документ – извещавший, что оттуда должен явиться посланник!

В трёх указанных деревнях жили маги, которых Фарбаутр держал под наблюдением. Получается – курьер идёт к кому-то из них. А может, и ко всем четверым поочерёдно.

Фарбаутр посмотрел на часы – почти семь утра. Затем, на пространство вокруг: территория утопала в густом тумане.

Значит, и лес затянут беспросветно белой пеленой. Отличное прикрытие для курьера.

Или, для западни ему – Фарбаутру? С последующим захватом в плен, а то и сразу бойней…

Фарбаутр снова бросил взгляд на записку, подспудно ожидая уловить в ней какие-нибудь скрытые штрихи, детали, давшие бы намёк на истинные цели отправителя, и застыл.

В тексте явственно происходили изменения. Он ожил.

Шрифт его стал крупнее, и жирнее. А слова продолжали набухать, будто зрели, наполняясь соком. Распираемые буквы прижимались друг к другу столь плотно и тесно, что начали сливаться, терять форму. За ними лишались очертаний и сами слова, расползаясь, растекаясь по бумажке в обширное пятно, покрывая сплошным слоем чернил весь крохотный листик. С неровных рваных краёв его просочились и полились тёмно-синие капли. Отяжелевшая от влаги записка развалилась у Фарбаутра в руках.

Он поспешно стряхнул с пальцев склизкие, дряблые ошмётки, и они звучно шлёпнулись мокрой кашицей на пол.

Фарбаутр раздражённо выдохнул сквозь зубы. Текст он, конечно, запомнил, но намеревался исследовать почерк автора, Птичника. Наклон письма, направление строк, нажим пера и многое другое, что позволило бы понять, с кем имеешь дело. Птичник, очевидно, это всё предусмотрел. Или же – просто решил не оставлять против себя улик. Следов своего предательства.

А раз так, то ловушки в лесу, видимо, можно было не опасаться. И послание представляло из себя именно то, чем являлось. Голубь, которого Фарбаутр хотел поймать, словно бы предлагал взамен другую жертву.

Мелькнула мысль, собрать остатки записки – установить состав чернил. Но – каждая новая секунда уменьшала два отпущенных часа.

Фарбаутр кинулся обратно внутрь школы. На ходу велел дежурному вызывать командира роты СС, начальника штаба полка, и Бородача. Чтоб через 10 минут все трое были в комнате, соседней с его кабинетом. Там, на стене, висела огромная карта Котельского леса. Едва влетев в помещение, Фарбаутр очертил на ней большой овал вокруг деревень, отмеченных в записке.

Этот сектор он давно изучил вдоль и поперёк. Поэтому быстро расставлял по памяти карандашом точки и крестики с флажками – как вдоль периметра, так и внутри него.

(продолжение  главы - 11 января)