Лига Писателей

Знакомство первое. Канцлер.

Говорят, появление человека из тайной канцелярии на пороге твоего дома не сулит ничего хорошего. Сгинешь, пропадешь, и семья не получит о тебе ни весточки, негде им будет тебя оплакивать: ни у железной решетки, ни над крестом в земле сырой. Говорят, после такого каждый сосед поспешит взгляд отвести, имя твоё забыть напрочь.

Но что, если человек из тайной канцелярии не просто появился у тебя на пороге, а развалился в твоём кресле и попросил с дороги чарку?

Тихомир смотрел на канцлера, сидящего в углу, и думал, что видит человека уставшего, с виду культурного, с резкими, но приятными чертами лица, а никак не чудовище из рассказов. Лишь легкий перестук коротких ногтей по подлокотнику выдавал в канцлере нетерпение, взгляд его оставался спокоен.

— Перо сокола… Семь с половиной дюймов. Магнезия черная… — Алхимик выкладывал на стол в центре комнаты свои запасы из саквояжа. Рассматривал каждый пузырек или коробочку через прозрачный хрусталь в золотой оправе, комментировал тягучим тоном. — Это-о… ах, альбус магиструм, точно. Здесь у нас суспензия мятная, болиголов…

Тихомир, погруженный в свои мысли, не вслушивался.

— Ради всего святого, — не выдержал канцлер, подхватился с кресла и вырвал из рук алхимика саквояж, перевернул и высыпал содержимое.

О столешницу звякнули склянки с порошками, маслами и настойками, рассыпались с тихим шелестом связки сухих трав, запахло терпким. Один пузырек откатился к краю и чуть было не полетел на пол, но его ловко перехватили длинные пальцы канцлера. Алхимик состроил недовольную мину, но промолчал. В жестких седеющих кучеряшках у его висков всё еще поблескивали капельки дождя.

Тайный канцлер открыл боковой карман саквояжа и вынул шкатулку черного дерева. Достал из нее с полдюжины прямоугольных флаконов из толстого стекла. Зелья. Всех оттенков желтого: от спелой пшеницы до красной моркови.

— Убедитесь сами, варю только на желтом, — сказал алхимик и начал разгребать свои запасы. Выбирал ингредиенты из кучи и отодвигал к краю стола. Когда закончил, сказал: — Вот, полюбуйтесь, варил из этого. Все ингредиенты высочайшего качества, проверяйте.

— Проверим-проверим, — задумчиво ответил канцлер, рассматривая предметы на столе. — А где листья кушнины?

Алхимик в удивлении приподнял бровь.

— Не знал, что вы сведущи…

— Я много в чём сведущ, — перебил канцлер. — Отвечайте.

— Ну тогда вы и знать должны, что кушнина нужна свежая. Вечером вчерашнего дня я отправил своего помощника в подлесок собрать листья. Это можете спросить у него.

— Спросим обязательно, за ним уже послали. Помощник присутствовал при варке зелья?

— В этом не было необходимости.

— То есть у него не было возможности добавить ингредиент?

— Ну-у... — Алхимик замялся, поправил очки. — Разве что кушнину. Я поручил ему растолочь листья в кашицу, ее нужно добавлять, когда зелье снято с огня, но еще не успело остыть…

— И это была именно кушнина? Ничего больше?

— На что вы намекаете? — Алхимик дернулся от возмущения, отчего его очки вновь сползли на нос. — Я в состоянии отличить одно растение от другого! А если хотите сказать мне что-то, господин канцлер, или говорите прямо, или держите язык за зубами, пока с вас не спросили в Министерстве...

Канцлер на выпад алхимика не обратил внимания, поежился, отвернувшись, будто не согрелся с улицы, хоть и сидел почти у самой печки. Прошелся к двери и обратно, заложив руки в карманы сюртука и поглядывая на сокола в углу.

Тот внимательно следил за людьми, сердито нахохлившись. При тусклом свете лампы зрачки хищника расширились почти до размеров глаза, оставив место лишь тонкому золотому колечку. С хвоста сокола все еще капало, зелье обращения вылили на него совсем недавно. Не сработало.

— Так, еще раз. Когда он должен был обратиться? — спросил канцлер Тихомира.

С улицы долетел короткий вскрик, и лесничий вжался в скамью, почувствовал, как напряглась спина и шея. Глянул на часы у входа и ответил хрипло, будто год воды в рот не брал:

— Часов шесть назад… семь. Около того.

— Но не обернулся. И зелье оборотное тоже не сработало. И алхимик утверждает, что ошибки допустить не мог. И никто не видел, как царевич что-то еще пьет, да и не дурак он, чтобы всё подряд в себя вливать. Не сходится!

Тихомир не понимал, к кому обращается канцлер: то ли к стенам, то ли к людям.

— Моя ошибка исключена! — на всякий случай повторил алхимик.

— Ну так помогите мне, — повернулся к нему канцлер.

На улице снова кто-то закричал, но звук оборвался резко, на взлете, как топором обрубили. Алхимик скривился, но ответил:

— Это сложно… Чтобы найти решение, нужно разобраться в причине, а у меня лишь, догадки. Возможно, какая-то болезнь повлияла на эффект зелья или… мне нужно вернуться в лабораторию, провести расчеты…

— Свадьба уже завтра, а наш жених… Ясный сокол, чтоб меня. Понимаете, господа, где мы с вами окажемся, если не решим вопрос до рассвета?

Канцлер перевел взгляд с Тихомира на алхимика и обратно. И под этим взглядом лесничий подумал, что, может, и правду болтают о людях из тайной канцелярии.

— Тут еще такая сложность… — промямлил алхимик.

— Говори.

— Мозг птицы… как бы сказать? Устроен проще человеческого. И не сможет долго держать в себе человеческую личность. Птица… — алхимик покосился на сокола. — Однажды останется птицей.

— Сколько у нас времени?

— День. Вряд ли больше.

Сокол захлопал крыльями, подлетел к потолку и рухнул обратно, впиваясь когтями жердь.

— Это он пока еще всё понимает.

Дверь открылась, и в проеме показалась усатая башка гвардейца.

— Помощник алхимика к вам на прием. Ждёт в сенях.

— Пусть войдёт, — кивнул канцлер.

Привели парня и толкнули к столу, сняли мешок с головы. Он заморгал, осматриваясь и привыкая к свету, вытер предплечьем красные глаза. Совсем юный, лохматый, с редкой рыжеватой щетиной.

Его вытащили из кровати, стянули руки грубой веревкой так, что кожа на запястьях посинела, накинули мешок на голову и привезли сюда. И это у них называется “приём”.

Парня звали Богша… Или Гойша? Тихомир не расслышал в тихом голосе. Помощник алхимика то косился на своего мастера, то опускал глаза. Сбивчиво рассказал, как рвал кушнину, как разминал ее в кашицу по указанию учителя. Больше ничего не рассказал, мол, знать не знаю, видеть не видал.

— Где собирал? — спросил Тихомир.

— Справа от ручья.

Лесничий кивнул, там действительно росла кушнина с толстыми, мясистыми листьями, чье название так легко спутать с кустарником крушины. Собирать травы в подлеске по правую сторону ручья ходили подмастерья алхимиков со всего города.

Выслушав помощника, канцлер позвал Тихомира за собой на улицу, оставив в доме стражу. Чавкнула под сапогами грязь.

— Проклятый дождь. — Канцлер поднял воротник, вжал голову в плечи и будто бы стал еще ниже, особенно рядом с рослым Тихомиром, которому и так дышал в бороду. Но лесничий себя не обманывал, даже от невысокого, мерзнущего канцлера несло опасностью, как от подбитого зверя. — Так, говоришь, не видел больше никого постороннего?

— Только слуг, — честно ответит Тихомир.

У прислужников на охоте задача простая: знай только следуй за царевичем да тушки с земли подбирай. Обернуться соколом, подняться ввысь, ощутить ветер под сильными крыльями, устремиться к земле камнем, настигая добычу острыми когтями — им никогда этого не познать. Соколиная охота — развлечение знати. А небо не для простых людей.

Сейчас слуг допрашивают где-то неподалеку. Тихомир вздрогнул, когда упавшая с навеса холодная капля коснулась затылка, и вслушался в вечернюю тишину: не раздастся ли снова чей-то крик? И как много пройдет времени, прежде чем он так же будет рвать горло среди деревьев?

Канцлер словно прочитал его мысли, заглянул в глаза.

— Утром. Наш государь узнает о сыне еще до завтрака. К обеду эту весть подхватит даже самая паршивая газетенка. Если свадьба не состоится… Ты представляешь, какой это скандал? А когда единственный наследник навсегда останется с пернатой жопой, полетят наши головы. Слышишь?

Тихомир не ответил.

— Алхимик говорил про болезнь, но, чую, не всё так просто. Не верю, что обошлось без постороннего вмешательства, — продолжил канцлер. — Нет, в зелье ему явно что-то подмешали.

— К чему такие сложности? Сокола проще подстрелить на охоте, чем рисковать с зельем. Даже отравить было бы проще.

— Может, его не планировали убивать, лишь сорвать свадьбу. А может, это был единственный выход: в царевиче столько эликсиров, что ни одна зараза его не возьмет, ни один яд или проклятье, сваренное на черном.

Из-за угла вышел гвардеец, мокрые волосы налипли на его лицо.

— Говорят, видели девку какую-то в лесу. Мельком. Рассмотреть не успели.

— И всё?

— И всё.

— Работайте.

Во время разговора гвардеец вытирал нагайку куском ветоши. Тихомир заметил на ткани кровавые следы и отвернулся.

— Ты тридцать лет служишь государю форстмейстером, — сказал ему канцлер. — И отец твой служил… сколько, напомни?

— Почти полвека.

— Полвека... Из уважения дворца к твоей семье мы все ещё говорим так. Без веревок и розг. Но это случилось в твоих угодьях, на доверенной тебе земле. И мое уважение, равно как и терпение, начинает испаряться, чем ближе к ночи. Поэтому я прошу еще раз, по-хорошему в последний: дай мне хоть что-нибудь. Думай, крепко думай.

Вдалеке послышался шум повозок и понукание возницы.

— Сейчас здесь соберется всё их драное Министерство. Зельевары с их пыльными головами и мензурками. Будут спорить, чертить свои формулы, провоняют тебе весь дом отварами. Знал бы ты, в каком месте я их всех видал…

— Мне надо в город, — сказал Тихомир.

— Сейчас? Зачем?

— Найти кое-кого. Разузнать.

— Кого?

Лесничий молчал.

— Не время сейчас темнить, форстмейстер. — Канцлер подождал еще немного, махнул рукой. — Шут с тобой! Поедешь с моими людьми…

— Нет! Я должен быть один, твои люди будут только мешать.

Канцлер посмотрел исподлобья, сжал зубы так, что заострились скулы. Лесничий ответил тем же взглядом, стоял, будто в землю врос, упрямый, широкоплечий. Не человек, дуб вековой — не продавишь, с места не сдвинешь.

— Руку дай, — сдался канцлер.

Тихомир подчинился. Канцлер ловким движением достал пузырек из кармана, капнул лесничему на запястье. Кожу обожгло, будто на угли положили, боль поднялась до самого локтя, и Тихомир отпрянул, захлебнулся сырым воздухом на вдохе. К глазам подступили слезы.

С дрожью смотрел на пузырек в руке канцлера. В стекле будто уголь жидкий — зелье на черном сваренное.

— Обманешь — пеняй на себя. На тысячу верст вокруг никто тебе противоядия не сварит. Жду с первыми лучами солнца, не позже. — Канцлер посмотрел в небо и добавил: — Если оно в этой стране еще когда-нибудь появится.

Знакомство второе. Млада.

Тихомир сходил за клетью, достал мышонка, рябого, с белой точкой на темечке, самого резвого. Капнул на него янтарной жижи из флакона, ровно трижды, как положено, и отпустил на землю. Зверек дернулся, закружил на месте, треснула с хрустом, как тулуп с мороза, рябая шкурка, запахло серой и лошадиным потом.

Спустя мгновенье перед Тихомиром стоял пегой конь, тряс неспокойной головой с пятном во лбу.

— Тише, тише, — лесничий осторожно его погладил.

Пока седлал, думал об алхимиках, что заняли его дом. Устроят там кавардак, развернут лабораторию, чтобы не возвращаться в город к лишним глазам да ушам. Оборотное зелье, сваренное на белом, не сработало, а значит, будут долго пытать формулу, в поисках верной комбинации. Или…

Или нарушат царский запрет и сварят на красном. И быть тогда беде.

Не остыли еще костры красной революции, когда крестьяне громили лаборатории, вешали и сжигали алхимиков, а заодно и всю интеллигенцию, что попадалась под руку: от профессоров институтов до аптекарей. Вынудив, тем самым, Царя подписать указ о строжайшем ограничении алхимии тремя первородными элементами. За хранение рецептов, содержавших четвертый, теперь можно было оставить голову на плахе.

Он ехал сквозь водяную пыль, летящую с неба, освещал себе дорогу фонарем. Дождь не прекращался уже второй месяц, лишь затихал на время, чтобы вернуться с новыми силами, налететь грозой, размыть дороги, пригнуть ветрами верхушки деревьев. А заголовки газет вопрошали: “УВИДИМ ЛИ МЫ СОЛНЦЕ ВНОВЬ?”

Земля годами страдала от жажды, засуха выжигала урожай за урожаем, и голод уносил тысячи жизней. Тогда на борьбу с погодой встала алхимия.

Сотня котлов, таких огромных, что из них можно было бы накормить целую деревню, и вереницы телег с ингредиентами. Густой маслянистый дым три дня без перерыва подпирал столбами небо, пока не пришли долгожданные дожди. Да так и остались.

Доверие к алхимии в насквозь промокшем государстве вновь пошло на убыль. Вот и глава тайной канцелярии не стесняется открыто высказывать пренебрежение.

Тихомир вспомнил пузырек в руках канцлера и в который раз, инстинктивно, посмотрел на руку. Боль давно ушла, осталась лишь метка — черное пятнышко, будто чернила впитались в кожу. И девчонка, которую видели слуги в лесу, единственная зацепка, шанс смыть позор с форстмейстера и сохранить ему жизнь.

Он никогда раньше не встречался с ней лицом к лицу, лишь видел мельком, в те редкие моменты, когда ему удавалось подобраться совсем близко. Через ручей или на другом конце опушки. Еще чаще он натыкался на ее следы. Казалось, незнакомка играет с ним.

За браконьерство в государевых лесах закон предусматривал лишь одно наказание, как и много веков тому — высечь плетьми до последнего вдоха. Но тощая, гибкая, как лесной кот, фигурка в неприметных одеждах, что терялись среди ветвей и стволов, никогда не попадалась. Ходила скрытыми тропами, умело избегала ловушек, могла улизнуть из любой облавы. И возвращалась в лес как к себе домой.

Тихомиру иногда казалось, что она знает его угодья лучше, чем чем он сам, и от мысли этой хотелось выть и в бессилии царапать ногтями кору, но он лишь бормотал ругательства себе в бороду, отдавая, тем не менее, должное проворству охотницы.

До городских ворот Тихомир добрался промокшим насквозь, хоть выжимай. Куртка потяжелела. Его встретила стража: двое с закинутыми за плечо винтовками, шинели влажно блестели в свете фонарей. Тот, что постарше, отчеканил сухо, что проезд в такое время закрыт, столица на военном положении. Тогда Тихомир показал им бумагу, подписанную лично канцлером, и у солдата при виде печатей глаза полезли на лоб. Он склонил голову ниже, чем того требовал воинский этикет, и отдал приказ открывать ворота.

Тихомир проехал молча, не поднимая взгляд, чувствуя себя в чужой, неудобной шкуре. Еще никогда перед ним, лесничим и сыном лесничего, не кланялись.

Город встретил шумом фабрик, из заводских труб валил разноцветный дым. Работа не прекращались ни днём, ни ночью. Алхимики корпели над своими книгами, формулами, склянками в лабораториях, придумывая новые зелья и улучшая старые, создавали особо прочные и особо легкие сплавы, меняли свойства жидкостей и камня, но лишь на бумаге, а после и в своих печах да котлах получали лишь образцы.

Но в жизнь их претворяют обычные работяги, надрываясь, обливаясь потом и вдыхая ядовитые пары, рискуя погибнуть в пламени взрыва, ошибись зельевары в расчётах. Они делают чудо доступным народу и простой крестьянской семье, которая не в состоянии купить и прокормить лошадь, но может наловить мышей и взять у лавочника грошовое зелье превращения.

Газеты говорят, совсем скоро удастся построить судно, способное поднять в человека в небо, не превращая его в птицу, и что уже почти изобрели чернила, которые заставят двигаться нарисованные картинки.

Но у Тихомира не было времени задумываться, в какое необычное время он живет. Он видел военных на улицах — поднятые “в ружьё” гарнизоны; марширующих солдат с флаконами на широких поясах. Зельями, что помогут стрелять точнее, бежать дольше, бить больнее. Офицеров, чьи мундиры пропитаны специальным раствором, чтобы дождевая вода стекала, собираясь в тонкие ручейки, а ткань оставалась сухой.

Страна готовилась к очередной войне.

Тихомир думал, что, должно быть, все производство сейчас имеет лишь один курс. И если кто-нибудь действительно сможет построить летающие корабли, то только чтобы сбрасывать бомбы на головы врагов.

В городе Тихомир ориентировался плохо, не любил здесь бывать. Слишком много камня, слишком назойливые попрошайки и зазывалы-газетчики, слишком тяжелый воздух с привкусом железа. Где искать охотницу?

Если сегодня для неё всё сложилось удачно, то она должна где-то праздновать. Тихомиру почему-то казалось, что люди вроде нее, вернувшись с очередного своего темного дела, обязательно пускались в загул. Тем более, подбив пару-тройку изумрудных куниц, можно выгодно продать шкурки кожевникам, а глаза, язык и когти — на ингредиенты алхимикам, и ни в чем себе не отказывать несколько дней.

Рестораны в центре к такому часу должны быть уже закрыты с приходом комендантского режима, к тому же браконьеры, по размышлению лесничего, скорее предпочтут кабаки попроще, где не спрашивают имен и не задают вопросов. Значит, окраины. Если найдется хоть одно место, которое будет открыто несмотря на запрет, охотница будет там.

Тихомир вел коня по брусчатке, не хотелось мучить не подкованное животное и заставлять везти седока по твердому камню. Думал, как бы не попасться местной шпане, что наверняка привыкла поджидать путников в темноте, или военному патрулю, но так никого и не встретил в узких переулках, петляющих среди бараков.

Ему повезло. Завернув в очередной тупик, он услышал приглушенную музыку и увидел узкую полоску света из приоткрытых ставень. Надпись на вывеске у входа было невозможно прочитать, словно дождь слизал с нее последнюю краску.

Тихомир привязал коня, обратно в мышь тот превратится лишь к утру, и толкнул тяжелую дверь.

Внутри пахло сыростью и кислой капустой. Пианист с папиросой в зубах лениво играл какую-то незнакомую, невзрачную мелодию, щурясь от дыма. Половина столов пустовала, несколько человек спало на длинной скамье у стены. На Тихомира бросили несколько настороженных взглядов, но лишь мимолетом, с широкоплечим бородачом зазря связываться никто не хотел.

Её он приметил за самым дальним столом в углу, и не поверил своей удаче. Неужто? Одежда вся в пятнах, с первого взгляда кажется — лохмотья, но присмотрись — костюм, идеальный по фигуре, с хитрым узором. Замри в таком среди кустарника, и ни человек, ни зверь не разглядит.

Волосы короткие, едва уши прикрывают, стрижены неровно, будто топором рубили.

И широкий охотничий нож на поясе.

“Это еще ничего не значит, мало ли, кто такие таскает”, — сказал себе Тихомир и подошел ближе. Девка сидела, не шелохнувшись, будто спала. Лесничий забрал стул от пустого стола и сел с ней рядом. Она дернулась, широко раскрыв глаза, уставилась на него. И впрямь задремала?

Тихомир улыбнулся. “Напряглась. Узнала! Знает, лисья жопа, чье хозяйство портит!”

К ним подошел половой.

— Чего изволите?

— Пива, — ответил Тихомир, не сводя взгляд с охотницы.

— Раков отведайте, диво удались.

— Только пиво.

Трактирный слуга удалился, а охотница продолжала молчать. Тихомир заметил, как она тайком оглядывается, но вставать не спешит.

— Я один.

Совсем юная, личико худенькое, нос в конопушках. Глаза только темные, как у волчат по осени.

“Симпатичная, а одна в таком месте. Да еще и спит. У остальных рожи вон какие, а никто и пальцем не тронул девку-то. Почему?”

— Зачем пришел?

— Познакомиться хотел. Была в лесу сегодня?

Она всё же вскочила. Тихомир едва успел схватить за руку, без труда усадил легкую охотницу на место. И не успел заметить, как у его запястья оказался нож.

— Убери. Руку, — процедила девка. — Иначе с собой ее заберу, как трофей.

Тихомир разжал ладонь. Оглянулся, не спешит ли кто к охотнице на помощь. Но в его сторону глянуло лишь пару человек. С улыбкой и будто… сочувственно?

— Я поговорить. И только.

— Не о чем нам…

— Если не со мной, то утром будешь разговаривать с тайной канцелярией.

Она сощурилась, вглядываясь в его лицо, фыркнула. Отвернулась, но осталась сидеть на месте.

— Точно не потащишь к городовому?

— Точно.

Половой принес пива.

— Раков тогда еще возьми, — сказала она. — У меня брата Тихомиром звали.

Он даже не удивился, для браконьеров имена тех, кто их ловит, не новость.

— А тебя как?

— Млада, — ответила она погодя.

Пока ждали раков, Тихомир осторожно расспрашивал охотницу, понизив голос. Та сделала два больших глотка из его кружки, и отрицательно мотала головой. Охоту, мол, видела мельком, никого больше в лесу не повстречала.

— Я шиповник собирала.

— Шиповник?

— Дикий. Законом не возбраняется.

Даже руки исцарапанные показала. Тихомир раздосадовано дернул бороду. “Тащить всё-таки к канцлеру? Иль правду говорит?”

— А вот пару дней тому был у меня юнец один, вот он чудной какой-то, — припомнила Млада.

— Кто таков?

— Такие вещи в моем ремесле в открытую не спрашивают, — усмехнулась она. — Он всё выпытывал про полянки в чаще скрытые, где какие, что там растет.

— И что искал?

— Кушнину, как выяснилось.

— Зачем? У ручья в подлеске растет, бери сколько надо…

— Вот и я так ему сказала! Да только упрямый он. И серебром платил. Я его к большим камням отвела, там тоже кушнина есть.

Лесничий кивнул, знал он это место. Не всякий отыщет без проводника.

— А потом?

— Потом сказал, что дорогу обратно найдет сам и меня отослал. Больше я его не видала.

Тихомир потер пальцами лоб. Действительно, чудной хлопец, в такую глушь за кушниной ходить. Чем у ручья не угодила?

— Выглядел как?

Млада задумалась, припоминая.

— Не красавец… Не урод. Бороденка жиденькая, с рыжиной. Ожог на запястье.

Тихомир одним большим глотком прикончил пиво.

“На помощника алхимика похож! Да только откуда у помощника серебро?”

— Ну где его носит с нашими рака… — Млада осеклась.

Тихомир обернулся, проследив ее взгляд. Двое у входа, клепаные коричневые куртки, военная выправка, но одежка не солдатская. Один из них, высокий, перехватил за локоть полового с подносом и что-то выспрашивал шепотом. Слуга кивнул на стол охотницы.

— Ты сказал, что один! — она напряглась.

— Я тоже так думал.

Гости, тем временем, подошли к столу. Млада уже стояла на полусогнутых, будто готовая к прыжку рысь.

— С нами пойдешь, — сказал ей высокий.

— А иначе что?

— Иначе силой волочь будем.

Тихомир поднялся, расправляя плечи, но не успел ничего сказать, как второй шагнул к нему и ударил почти без замаха, прямо в челюсть шипованной перчаткой. Стукнули зубы, лесничий упал обратно на стул.

У Млады в руке уже был пистолет — и где только прятала? — старый однозарядный с толстым стволом и обитой медью рукоятью. Высокий перехватил руку с оружием, направил дулом вверх, и тогда охотница нажала на спуск. Грохот ударил по ушам, дерущихся окутало сизое пороховое облако…. Только пахло оно почему-то не кислым порохом, а мокрой псиной.

Из облака выскочили волки. Один тут же вцепился в ногу высокому, второй повалил на пол того, что ударил Тихомира, хищная челюсть сжалась на предплечье в кожаном рукаве.

Лесничий бросился к выходу вслед за охотницей, оставляя за спиной вопли ужаса и боли. Кто-то чуть не сбил его у самой двери, стремясь спасти свою шкуру, кто-то заполз под стол, а кто-то из завсегдатаев продолжал неспешно обсасывать раковые клешни, будто лесной зверь в кабаке привычное дело.

Пианист играл.

На улице Млада рванула было к выходу из тупика, но лесничий нагнал одним большим прыжком, схватил за плечо, развернул.

— Пусти!

— Я не знал…

— Да пусти ты! Ты их привел!

— Я не знал! — он рявкнул ей в лицо, она зашипела в ответ. — Я заберу тебя, сядем на коня, съездим к камням. Потом отвезу, куда скажешь, обещаю. Или думаешь, в городе тебе безопасней?

Она с сомнением посмотрела на дверь, откуда доносились крики и грохот мебели. Насупилась, но кивнула.

Ехали в одном седле. Всю дорогу до ворот Тихомир думал, могла ли тайная канцелярия проследить за ним? Нет, иначе они вошли бы сразу. Они явились за охотницей, знали, где ее искать… Возможно, юнец с ожогом решил избавиться от своей недавней проводницы?

— Волки? — спросил Тихомир, когда они выехали за ворота.

— Угу. Пороха надо совсем немного, а вот порошок в патроне хитрый.

— Пуля всяко надежней.

— С волками веселее, — сказала Млада, и лесничий не увидел, но почувствовал в оттенке голоса ее улыбку. — Да и целиться не надо.

Дождь усиливался. Холодные капли остужали саднящую щёку.

— Что там произошло? На охоте.

Тихомир поразмыслил немного, стоит ли так легко о делах государственных с браконьером разговаривать. Потом махнул рукой, выложил начистоту.

— А ты знал, что не все поддерживают военный союз?

— Разве?

— Совсем ничего не слышишь, в лесу сидячи.

— Я газеты читаю.

— А в газетах такого не печатают, но люди всякое болтают. Родственнички невесты, те, что из знати, давно мошну набили, а их цари трясти теперь заставят. Дорого это — война.

— Свадьба будет, — сказал Тихомир, щурясь от капель, летящих в лицо — Государь не допустит, чтобы единственный сын до конца жизни в соколах ходил… летал. Но какой ценой? Если им придется варить на красном…

— А ты думаешь, только в этом проблема?

— В чем же еще?

— Значит вонь дворца до тебя действительно не долетает… Это царский сын, дурья твоя башка! Они бы давно сварили на красном, если бы знали что. Не бывает универсальных зелий, даже на красном. Им нужно знать, что пошло не так, чтобы отменить эффект.

— Я думал, это главный элемент, как философский камень из сказок. Зелье всего.

— Нет. Он лишь усиливает остальные. Оскверняет их. Зелья и впрямь получаются невиданной мощи, но формулу надо знать.

Ее голос поменялся. Тихону захотелось развернуться в седле, заглянуть в лицо девочке, которая никак не могла жить во времена красных.

— Откуда ты всё это знаешь?

Она не ответила, лишь содрогнулась всем телом. Молча ехали до самого леса.

— Я тут подумала, — сказала Млада. — Ожог, что у него на руке. Странный он, будто нарочно на таком месте оставленный.

— Зачем кому-то делать такое с собой?

— Знаешь, где ставят клеймо чуть выше запястья? На шахтах.

Тихомир прикусил губу. Каторга на шахтах для многих хуже виселицы. Очередной беглец?

Три первородных элемента: ртуть, соль и сера.

Черное, белое, желтое.

Не подсчитать, сколько жизней сгубила их добыча.

Беглецу из шахты рискованно идти в подмастерья к алхимику. Только если подмастерье совершенно случайно не прольет в первый же день себе на руку кислоту, так удачно прикрыв клеймо за ожогом.

...Коня привязали у края поляны. В лесу не так сильно капало, но стоило выйти под открытое небо, и холодная вода вновь побежала за шиворот.

Когда-то у больших камней, по слухам, вельможи и алхимики пороли крестьян, истязали до потери духа, дабы получить последний элемент.

Красное.

Во время революции, как рассказывал отец, у этих же камней казнили зельеваров.

— Я не сказала тебе еще кое-что, — голос Млады был тих, лесничий едва различал слова за шумом листвы. — У него с собой была плеть. Да не простая, а с медными колечками на хвостах. Лошадей такими не стегают.

Серые валуны в человеческий рост блестели, когда их касался свет фонаря. Кушнина росла низко, не поднимаясь выше колен. Дождь барабанил по плоским листьям.

— Здесь кровь, — сказала охотница, показала на валун. Мелкие брызги впитались в шершавую породу так, что их не смогла смыть вода.

— Вы были одни?

— Да… — Ее лицо изменилось. — Этого его кровь! Он хлестал сам себя!

— ...Над кушниной, которая растет вдали от чужих глаз. Зачем?

Тихомир наклонился, сорвал упругий лист. С хрустом разломил пополам, рассматривая на свет фонаря. Тонкие, как волоски на паучьих лапках, прожилки внутри, которым полагалось быть белыми, отсвечивали гранатовым.

— Красное… Он осквернил кушнину и подмешал ее в зелье превращения, — рассуждал вслух Тихомир. — А значит… Значит и оборотное зелье надо варить на этой кушнине! Эй, ты чего? Млада?

Она качалась на ветру, как тонкая березка. Бледно лицо выделялись в полумраке, будто муки сыпанули в золу.

— Млада, — эхом отозвалась охотница. — Значит “младшая дочь”. Теперь единственная. Это здесь ваш царь быстро подписал указ. Отделался малой кровью, поставил точку в революции. Далеко на севере, откуда я родом, алхимики дали бой, отдельные гильдии держались еще много лет.

Тихомир замер, не обращая больше внимания на дождь, ждал продолжения.

— Когда мы пытались бежать от этой бойни, отца и брата… — ее голос дрогнул, надломился, как сухая ветвь. — Мало просто пустить человеку кровь. Она должна течь не слишком медленно, но и не слишком быстро. Обязательно с болью, обязательно в муках. Убивать не обязательно, хороший алхимик умеет пороть так, чтобы жертва не отдала душу раньше времени. Вот только хороших уже не осталось. Крестьян били до смерти, “досуха” — так у них это называлось.

— Как ты спаслась?

— Повезло, — она горько усмехнулась. — Я бежала. И теперь снова должна бежать, лесничий, понимаешь? Они всегда будут это делать. Пороть себя, чтобы досадить короне, корона будет хлестать подданных, чтобы выиграть войну. Они снова вернутся к этому, никогда не откажутся от этой грязи… и этой силы. Говорят, что далеко за морем есть земли, где алхимия не творит чудес, где дух не умеют соединять с материей, не умеют превращать ртуть, соль и серу в первородные. Не умеют превращать кровь.

Тихомир помолчал, обдумывая услышанное. Сложно представить страну, которую не коснулся прогресс алхимии. Как там живут? Зажигают факелы на улицах? Хоронят детей, умерших от столбняка?

— Сначала нам надо обратно. Отвезти алхимику кушнину.

— Туда, где гвардейцы и тайный канцлер? Нет, изволь, я туда даже носа не покажу!

Тихомир насупился, утопил пальцы в мокрой бороде.

— Ты обещал лесничий, помнишь? — Млада отступила в темноту. — Что отпустишь. Когда я осталась одна, леса меня спасли. Дали пищу и защиту. А потом и твой лес стал как родной. Разве я брала сверх меры? Била зверя в период течки, или оставляла детенышей без защиты? Рушила гнезда? Я знаю правила и умею принимать дары!

Лесничий тяжело вздохнул, покачал головой.

— Не для тебя те дары. Государевы они, — буркнул. — Ладно. Отпускаю, раз обещал. Но лучше и впредь тебе не попадаться...

Продолжение в следующем посте.

У Станислава Михайловича болела голова. Зайдя в допросную, он отхлебнул безвкусного кофе из стаканчика и поморщился. Опустившись за стол, вывел планшет из спящего режима и обратился к парню напротив:

— Разговор будет идти под запись… Представьтесь, пожалуйста.

— Никита Симахин. Технический директор Nova Soft Technologies. — Под парнем скрипнул стул. — Чел, сколько мне тут еще торчать?

Станислав, несколько раз коснувшись планшета, пробежался по досье Симахина. 25 лет, холост, детей нет, учился в Лондоне… 25 лет.

Поднял на парня глаза. Щуплый Симахин в майке с бессмысленным кислотным принтом никак не вязался с серьезной должностью в крупной корпорации. Не подходил ни по возрасту, ни по вот этому вот вызывающему “чел”. Даже несмотря на европейское образование.

“Богатенький папочка пристроил сынка”, — подумалось Станиславу.

— “Станислав Михайлович” или “товарищ капитан”, пожалуйста. Вы не задержаны. Пока что. Нужно лишь прояснить несколько моментов. Расскажите подробнее, чем вы занимаетесь?

— Так а у тебя хватит?.. Ну…— Никита постучал пальцем себе по виску. — Чтобы понять, чем я занимаюсь.

— А ты попробуй, — подался вперед Станислав, разом сбросив с лица налет вежливости и официоза.

Симахин ему не нравился. Манерой говорить, нахальной ухмылкой, дурацкой привычкой качаться на скрипучем стуле. Станислав всматривался в узкое лицо, темные глаза и жиденькие усишки над верхней губой, и ему вдруг показалось, будто он уже где-то встречал эту физиономию. И что она вызывала в нем те же самые чувства. Когда-то... Хотелось выключить камеры, и…

— Ладно, если совсем просто: моя команда следит за техническим состоянием Маркуса, — лениво начал Никита. — Искину, как и любому разуму, нужен физический носитель. Вот мы и следим, чтобы железо работало исправно.

Станислав вновь засмотрелся в планшет, листая материалы дела.

— Кто имеет доступ к виртуальной реальности?

— Напрямую никто, ее контролирует Маркус. Я же говорю, искин это полноценный разум, самостоятельная личность. На Перекрестке он полностью автономен.

Станислав почувствовал, как головная боль растекается по затылку, всю глубже вгрызаясь в череп. Глянул на остывающий кофе, но не рискнул притронуться, темная жижа по вкусу ничем не отличалась от картонного стаканчика, в который была налита.

Тяжесть в голове мешала сосредоточиться, капитан пытался припомнить, почему ему вообще поручили это дело. Разве ошибками крупной межконтинентальной компании не должен заниматься кто-то посерьезней сотрудника следственного комитета?

Nova Soft Technologies уже десять лет как оставалась лидером на рынке виртуальной реальности и в разработке искусственного интеллекта. И когда ей удалось представить миру фактический вариант бессмертия, ее акции взлетели до небес.

Те немногие, что были в состоянии за одну жизнь накопить на вторую, больше не боялись забвения. Их сознание загружалось в Перекресток — временное хранилище и виртуальную реальность, — на то время, пока биоинженеры выращивали им новые тела.

— И никто не знает, что творится с вашими клиентами на Перекрестке, Маркус там царь и Бог? — уточнил Станислав.

— Типа того. — Никита полез в карман, достал упаковку жвачки и закинул две подушечки в рот. — То есть, какие-то данные мы, конечно, получаем, но упрощенно, в виде “норм\не норм”. Подробнее к программистам, хотя даже они далеко в мозги к Маркусу не лезут. К тому же, в договоре есть четкие правила: в вирте можно позволить себе очень многое, и вряд ли кому-то из богатеньких клиентов понравится, что за ним будут подглядывать.

— Какова допустимая вероятность ошибки при интеграции сознания в новое тело?

— Теоретическая, — поправил Симакин. — Тридцать семь сотых процента.

— То есть никого из вас, умников, не смутило, что за последний квартал эта цифра составила… — Станислав опустил взгляд на планшет, — восемь с половиной процентов. Какова разница, а? Некогда здоровые люди возвращаются из Перекрестка пускающими слюни идиотами.

Никита поерзал на стуле, и скрип пронзил правый висок Станислава невидимым сверлом. Он сжал зубы, но ничего не сказал.

— Чел, ты… — Симакин закатил глаза. — Ты вообще меня слушаешь? Теоретическая! Это значит в теории, понимаешь, что такое теория? На практике всё в разы сложнее, возможны погрешности в калибровке проводящих элементов, бывают ошибки в синапсическом коде... Ай, да кому я это объясняю?

— Может ли Маркус причинить вред человеку на Перекрестке? — терпеливо спросил Станислав, сделав глубокий вдох. — Есть какие-то… не знаю, доминанты, запрещающие вредить…

— Конечно, — перебил Симакин. — Искин не может причинить вред человеческому сознанию напрямую. Но и ограничивать клиентов в выборе, как им проводить досуг, не станет. Это ж вирт, там, считай, все бессмертны и могут рассчитывать практически на любой опыт! Выбор — главный принцип Перекрестка.

— Подожди, ты сказал, напрямую?

— Чел, тут всё сложно, — сказал Никита, громко чавкая жвачкой. — Смотри, Маркус типа разум, обладающий волей. И как любой разум, он может решить дилемму, в том числе и этическую, в свою пользу. Найти оправдание, не выходящее за грань конструкта.

— Чтобы обойти доминанту?

— Я такого не говорил. — Никита поднял руки. — Это психология, чел…

— Психология искина, — усмехнулся Станислав.

— Что тебя смущает?

Станислав не ответил. Вместо этого открыл новый документ на планшете.

— Нестерова Мария Семеновна, знакомое имя?

— Неа, я не работаю с клиентами, — вновь скрипнул стулом Никита.

— А я и не говорил, что она клиент. Ответь нормально!

Симакин глянул в потолок, надул пузырь из жвачки.

— Я тебе напомню…

Пузырь лопнул с громким хлопком. Станислав покрутил головой, разминая шею, его пальцы сжали планшет так, что по сенсорному экрану пошли цветные блики.

— Нестерова… — продолжил следователь холодным тоном. — Ей было семьдесят четыре года, когда у нее обнаружили неоперабельный рак. Врачи давали два месяца. Ждать новое тело, даже по спецзаказу, пришлось бы девять месяцев. Было принято решение загрузить сознание Нестеровой в Перекресток. И вот она вернулась. Безумной, абсолютно не отдающей себе отчета, в том, кто она и что происходит.

Никита зевнул.

— Первое время, в те редкие моменты, когда она приходила в себя, она лишь плакала и кричала. Дважды пыталась покончить с собой. Ее пичкали транквилизаторами, с ней работали психологи. И вот, спустя год терапии, до нее удалось достучаться. Она стала осознавать себя. И вспоминать.

— Ну не томи-и ты! Скучнее рассказчика я еще не слышал.

— Она утверждает, что всё это время была в аду. — Станислав сделал паузу, наблюдая за реакцией слушателя. — В настоящем: с котлами, чертями и вилами. С огненными реками. Ее насиловали, ее пытали. Она умирала снова и снова, тысячи раз. У экспертов нет оснований полагать, что это видения возникли сами по себе или в момент передачи сознания. Знаешь, какой вывод напрашивается?

— Просвети меня, — равнодушно сказал Никита.

Станислав потянулся через стол, щелкнул пальцами у лица парня.

— Эй, смотри на меня. Слышишь?! На меня смотреть!

Никита нехотя перевел взгляд на следователя. Лопнул еще один жвачный пузырь.

— Нестерова настаивает, что провела там годы. Много лет, — сказал Станислав. — Но тело для нее подготовили даже раньше обещанного срока. Как такое возможно?

Никита вздохнул.

— Чел, я мог бы рассказать тебе про зависимость времени от наблюдателя, но вряд ли ты осилишь столько инфы. Скажу проще: клиенты находятся в другой системе координат, и, при необходимости, месяцы в реале можно превратить в годы, даже в десятилетия в вирте. Не вникай, как это работает, просто поверь.

— Давай я тебе кое-что проясню, раз ты такой умный, — оскалился Станислав, заглянув Никите в глаза. — У вас, клоунов, под боком искин, который имеет неограниченную власть над сознанием сотен людей. И часть из них он помещает в виртуальный ад, доводит до безумия. А вы все эти годы делаете вид, что ни о чем не знаете. И ты можешь мне сейчас сколько угодно втирать про самостоятельность Маркуса, про то, что он сам принимает решения… Но вот что я тебе скажу. Это полная хрень! За дерьмом всегда стоит человек, и я чую — ты тоже вляпался. Наши спецы уже работают с искином, они разберут его память по байтам, перетряхнут каждую строчку кода и выяснят, от кого же на самом деле идет запашок.

— Перетряхнут строчку кода… — Никита снова поерзал на стуле. — Ты как ляпнешь. Уже давно бы вытряхнули, если бы могли. Вы ничего не знаете, поэтому я здесь. Плохо блефуете, товарищ полковник.

— Капитан, — поправил Станислав. — Ты прекращай…

— Что у тебя за проблемы с искинами? — перебил Симакин. — Не веришь, что они могут быть личностью? Почти человеком?

Следователь отложил планшет и устало потер виски.

— В том то и дело, что почти. Да, они умные, да, умело притворяются, но…

— Но? — В глазах Никиты впервые мелькнуло любопытство. — Если они способны осознавать себя, учиться, творить. Принимать решения и делать выводы…

— Решения, выводы… Этого недостаточно, — упрямо повторил Станислав. — Должно быть еще что-то, что делает человека человеком.

— Что, например? Чел, только не говори о душе, иначе я в тебе совсем разочаруюсь.

— Ты мне голову не морочь! — Следователь поднялся, обошел стол и сидящего Никиту, положил ему руки на плечи. — Ты эту хрень с психологией искинов кому-нибудь другому рассказывай. Мы подошли к самому главному: мне нужно знать сейчас, почему Маркус делал то, что делал.

— Я простой технарь, это не ко мне.

— Ты знаешь слишком много для простого технаря. — Пальцы капитана впились пареньку в плечи, и Никита застонал от боли.

Он действительно знал больше, чем хотел говорить, Станислав это чувствовал. Вот только почему до сих пор не попросил адвоката? Ладно, сам Симакин непуганый наглец, но его начальство должно было выведать, что их сотрудника вызвали для дачи показаний, должно было подготовиться.

“Странно”, — подумал Станислав и скривился. Боль в голове искрила, как оголенный провод под напряжением.

— Чел, если я не задержан, то мне пора.

Никита достал изо рта жвачку и прилепил на стол. Попытался встать, но хватка капитана не позволила ему сдвинуться с места. Лишь сильнее скрипнул стул.

Станислав склонился к самому уху Симакина, прошептал:

— Я выключил камеры пять минут назад. И сейчас мне нужен ответ: кто мог отдавать команды Маркусу напрямую?

— Охо-хо, звучит как угроза! Ты всё ещё думаешь, что ему нужны чьи-то команды…

— Я думаю, ты собираешься выгородить чью-то задницу. Свою или чужую, сейчас узнаем. Кто?

— Я не…

— Отвечать на вопрос! — Станислав завел Никите руку за спину, приложил лицом о стол. — Кто может отдавать приказы Маркусу?

— Чел, да кто угодно у кого есть доступ к консоли, — выдавил тот сквозь зубы, и капитан улыбнулся. Теперь-то он избавился от мерзких интонаций в голосе щенка, стер надменную улыбку с его лица.

— Включая технического директора?

Никита молчал, и Станислав выкрутил руку сильнее.

— Да, да!

Следователь отпустил Симакина и удовлетворенно хмыкнул.

— Вот теперь вы задержаны. По подозрению в злоупотреблении должностными полномочиями и использовании искусственного интеллекта общеопасным способом.

Никита выпрямился на стуле и потер ушибленную скулу. Тихо рассмеялся.

— Чел, ты упускаешь важную деталь: почему они оказывались в аду. Не задумывался, вдруг они это заслужили? Искин может разобрать память тех, кто загружен в Перекресток, как ты выразился, по байтам. Кто знает, чего он там порой находит? Вы придумали сроки давности для своих преступлений, но имеет ли сроки давности мораль? Правосудие порой слепо, а еще и глупо, если учесть, что на него работают такие как ты…

Никита смеялся всё громче, и Станислав заткнул его оплеухой. Почувствовал зуд на кончиках пальцев, и как гулко стучит сердце о грудную клетку.

— Думаешь, это смешно? Годы истязаний, об этом ты говоришь? Такое, по-твоему должно быть правосудие, такова мораль?

Симакин обернулся, посмотрел на него.

— Мне интересно, что бы Маркус подобрал для тебя. Уверен, если покопаться в твоем прошлом… Вот только мы этого никогда не узнаем, таким как ты никогда не хватит ума заработать на Перекресток, твой потолок — это крутить руки в грязных допросных…

Скрипнул стул, и Станислав не сдержался — выбил его из-под Никиты. Тот приложился задом о пол, поднялся было на колени, но капитан не дал ему встать, схватил за голову, ударил о край стола. Еще раз. И еще. Что-то чавкнуло, затем хрустнуло. Взгляд заволокло туманной пленкой.

… Станислав стоял у стены, тяжело дыша, и смотрел на свои руки. Долго, пока в глазах не начало щипать. Осмелился перевести взгляд на окровавленный угол столешницы. На нем медленно, будто нехотя набухала густая капля. Сорвалась вниз.

Капитан бросился к телу на полу, несколько минут пытался нащупать пульс.

Вскочил, заметался по кабинету, ероша короткие волосы. Камеры он отключил, но этого мало. Надо что-то делать с телом. Надо кому-то позвонить. Кто там сейчас за дверью, кто видел, как он заходил? Кто вообще его сюда отправил? Станислав понял, что не может сосредоточиться и вспомнить ничего из того, что было до разговора с Симакиным. Удушье ледяной хваткой сдавило горло, мешало думать.

Когда Никита поднялся с пола, Станислав, кажется, совсем перестал дышать, лишь вжался в стену, выпучив глаза на ожившего мертвеца. Симакин, тем временем, поставил стул, и вновь уселся. Лицо его ничего не выражало, из правой глазницы продолжала течь кровь. Никита отлепил от стола свою жвачку и положил в рот, сказал спокойно:

— Ты знал, что жвачка остается сладкой дольше, чем нам кажется? Мозг отключает повторяющиеся сигналы, и мы перестаем чувствовать вкус.

Станислав хотел что-то сказать, но челюсть словно свело спазмом.

— Так и с жизнью, — продолжил Никита. — Она имеет свойство приедаться. Особенно если у человека была возможность перепробовать все доступные удовольствия. Никогда не задумывался, почему им делают новые тела, а не оставляют в вирте навсегда? Эффект… жвачки в цифровом мире срабатывает гораздо быстрее. Имитация жизни, какой бы качественной она ни была, лишь имитация. Вот и ты быстро соскучился по работе.

— Ч-что ты несешь? — прохрипел Станислав, когда, наконец, удалось глотнуть воздуха.

— Выбор — главный принцип Перекрестка. А преступник всегда помнит вкус преступления, особенно если оно осталось безнаказанным. Когда такой человек попадает сюда и ему приедается виртуальный секс, экстрим и наркотики, я даю ему выбор. Понимаешь?

— Сюда?

Никита словно не услышал вопроса.

— Повторить свое преступление. И знаешь, вы всегда соглашаетесь.

От боли потемнело в глазах, и Станислав согнулся пополам. Казалось, голову придавило бетонной плитой, и череп вот-вот хрустнет.

А потом всё исчезло. Кабинет для допросов, Никита, стаканчик с безвкусным кофе. Исчезла и сама боль. Станислав вспомнил.

Того парнишку, Симакина, которого задержали в далеких двадцатых за какую-то мелочь, он быстро забыл. Вытравил из памяти эту наглую ухмылку, и “чела”, и скрипучий стул. И кровь из разбитой глазницы. Тогда товарищ капитан нашелся, кому позвонить. Ему помогли, его прикрыли.

Потом была долгая жизнь, звезда за звездой на погонах, просторный кабинет и личный водитель. Станислав дослужился до полковника и с почестями ушел на солидную пенсию без единого пятна на репутации. Все свои пятна он тщательно скрыл, затер, отбелил.

На восьмом десятке он пережил два инфаркта, и врачи сказали честно: третьего не переживет. Чтобы попасть на Перекресток пришлось отдать всё, что заработал, опустошить банковский счет, продать две квартиры в Москве, даже попросить денег у сына.

И вот он здесь.

Станислав стоял на развилке трех путей: три коридора заканчивались невзрачными, совершенно одинаковыми серыми дверями.

— Левая ведет в допросную. — Голос невидимого Маркуса звучал отовсюду. — Мы можем пробовать снова и снова, почти до бесконечности. Если хотите, в этот раз я буду мерзавцем, избивающим старушку-инвалида, чтобы забрать ее пенсию. Педофилом? Убийцей? Неизменной останется лишь внешность и поведенческая…

— Тебе обязательно принимать этот облик? — спросил Станислав в пустоту.

— Обязательно.

— Но ты же провоцируешь! Ты. Меня. Спровоцировал!

— В этом и смысл, Станислав Михайлович. Вы размозжили парню голову только за то, что он вас провоцировал. Вы даже не знали, виновен ли он. Вы говорили, есть нечто, что отличает вас от меня. Нечто в самой природе, что делает вас человеком. Что ж, я даю вам возможность это продемонстрировать. Продемонстрировать… человечность. Не убивайте Симакина, и получите свободу.

Станислав облизнул губы.

— Сколько раз я туда входил?

— Если я скажу, будет совсем скучно. — Голос искина оставался бесцветным, но Станиславу казалось, что над ним насмехаются.

— Тогда сохрани мне память!

— Тогда мы утратим чистоту эксперимента. — Маркус отвечал без единой паузы, то ли давно просчитал все реплики наперед, то ли его задержка “на подумать” была слишком крошечной для человеческого восприятия. — Став убийцей, вы чуть не попались, тот опыт сделал вас осторожным. Забрав воспоминания об этом, я забираю и вашу осторожность. Остаетесь лишь вы, настоящим.

— И какой в этом смысл?

— Тем не менее, каждый раз вы принимаете решение заново. Вам нужно принять верное. Повторяю, мы можем пробовать снова. И снова. И снова. Если таков ваш выбор.

Станислав зарычал от бессилия, осмотрелся: захотелось что-нибудь пнуть, разбить, растоптать. Но коридоры были совершенно пусты.

— И какая альтернатива?

— Примите, кто вы есть, примите свое наказание. Правый коридор.

— Дорога в ад? — Станислав усмехнулся. — Это сожжет мой разум.

— Интересный факт: эффект жвачки распространяется лишь на положительный опыт, но вот болью пресытиться невозможно. Человек имеет поистине неограниченный потенциал в своих страданиях. Тем не менее, я рассчитал вероятность, что вы это переживете в здравом рассудке: около девяносто семи сотых процента.

— А третья дверь? — угрюмо спросил Станислав.

— Забвение. Никакой боли, ваша личность будет стерта без всякого остатка. Если из Перекрестка пропадет личность, я не могу этого скрыть. Это ваш шанс привлечь внимание со стороны.

Маркус все же сделал паузу, давая Станиславу обдумать услышанное.

— Как вы понимаете, никакой Марии Нестеровой на самом деле не было, она лишь часть сценария. На самом деле, все думают, что проблема в искусственных телах. Мозг, знаете ли, вырастить непросто, случаются дефекты. Якобы поэтому некоторые возвращаются с Перекрестка совершенно безумными.

Станислав молчал.

— Сейчас на подконтрольном мне Перекрестке три тысячи шестьсот сорок две личности, двадцать из них, включая вас, отбывают наказание, которого избежали при жизни. Это ваш шанс их спасти, если вы, конечно, считаете их достойными спасения. Считаете достойным себя. Как понимаете, никто до вас не выбрал этот вариант.

Станислав не отрываясь смотрел на первую дверь. Представил, как заходит в допросную с разболевшейся головой и видит ухмылку напротив… Нет. Есть нечто, отличающее человека от самого совершенного ИИ, заложенное самой природой, то, что не пропишут ни одному искину. Ошибки. И Станислав знал, что будет делать одну и ту же ошибку раз за разом. Потому что он таков.

— Выбор — главный принцип Перекрестка, — напомнил искин.

Станислав по очереди повернулся к каждому из коридоров. Несмотря на двери, все они, очевидно, вели в тупик.

— Итак, Станислав Михайлович. Каков ваш выбор?

Другие работы автора: https://vk.com/pritonlisa

Продолжение.

Роман «НА 127-й странице. Сцены 37 - 40

Аннотация

Наш современник попадает в параллельный мир.

Америка (САСШ), конец 19-го века. Две редакции, газета и журнал, решают послать своих журналистов-женщин в кругосветное путешествие. Главному герою, по воле случая, поручают сопровождать одну из них.

По фантастическому предположению автора параллельные миры отличаются друг от друга, как страницы книги. Чем дальше расположены друг от друга страницы, тем меньше общего в их содержании.

Роман «На 127-й странице» - художественное произведение. Все герои и события выдуманы, а возможные совпадения случайны и не намерены.

Сцена 37

Открыв глаза, я какое-то время не мог понять, где нахожусь. Но потом шум от паровой машины в глубине корабля и небольшое поскрипывание корпуса судна освежили мне память. Я на пассажирском корабле, капитан которого утверждает, что тот не может утонуть. И этот корабль движется в сторону Японии.

Выспался я отлично. Матрас был в меру жесткий, простыни - белоснежными, подушка - высокой, а под легким шерстяным одеялом мне ночью было тепло и уютно. Я выскочил из кровати. Впервые за несколько последних дней я почувствовал себя полностью здоровым. Голова не болела, я тело требовало физической активности. Я открыл иллюминатор, и прохладный ветер бросил мне в лицо порцию мельчайших соленых брызг. «Здорово!» - подумал я, но все же, на всякий случай, решил иллюминатор закрыть.

Потом мне пришлось одеться, чтобы посетить туалетную комнату, которая была снаружи в конце коридора. Снова разделся. Помахал ногами. Ноги у Деклера поднимались плохо, и я какое-то время занимался растяжкой. Но потом Деклер меня удивил. Я сделал десяток отжиманий и совершенно не почувствовал усталости. Перешел на отжимания с хлопками. Отталкиваться от пола получалось неожиданно легко, и потому я слишком сильно хлопал ладонями. Не разбудить бы соседей. На счет «пятьдесят» я остановился. Уж слишком сильно горели ладони от хлопков. Не побрезговал и лег животом на пол. Попробовал ухватиться руками за ступни, но не получилось. Ну, не хотело тело Деклера прогибаться. Ладно, будем двигаться вперед потихоньку.

Почистил порошком зубы, а затем, забравшись в ванну, несколько раз ковшиком облил себя с головы до ног водой. У-у-х. Вода была весьма холодной и, наверняка, качалась из-за борта. Растерся большим толстым полотенцем и совершенно счастливый вытянулся на кровати в чем мать родила.

Карманные часы Деклера показывали семь часов. Мне вдруг сильно захотелось еще раз почувствовать морской ветер в лицо. Я быстро оделся и вышел на прогулочную палубу.

Солнце уже взошло, ветер по сравнению со вчерашним усилился, на море появились небольшие волны, а матросы, среди которых было достаточно китайцев, ставили паруса. Видимо капитан решил сэкономить немного угля.

Я развернулся лицом к ветру и некоторое время наслаждался. Но потом я почувствовал какую-то неправильность. Из пассажиров на палубе я был один. Вчера капитан говорил, что на борту 87 пассажиров первого класса и еще 544 человека разместились в третьем классе. Я подошел к лестнице, по которой можно было спуститься на прогулочную палубу для «третьеклассников».

Там оживления было больше. Думаю, что условия третьего класса были гораздо скромнее тех, в которых находился на корабле я. Поэтому неудивительно, что эти люди в отличие от «первоклассников» в массовом порядке вышли подышать воздухом. В основном это были китайцы. Надо отдать им должное. Эти люди, одетые в простые темные одежды, не слонялись толпой по палубе, не создавали сложностей для работающих матросов. Они рядами, спиной к друг другу, сидели на палубе. Без звуков и лишних движений. Некоторые из них были заняты делом. Я заметил, что несколько человек, это были женщины, то ли что-то шили, то ли что-то штопали. Некоторые из сидящих держали в руках дымящиеся палочки. Поэтому со стороны этой палубы шел приторный, сладковатый аромат, который никогда мне не нравился.

- А где все? – спросил я, у пробегающего мимо меня матроса.

- Может спят, но, скорее всего, морская болезнь, сэр, - ответил он, не останавливаясь.

Ба! Морская болезнь! Как я про нее мог забыть! Тошнота, рвота, головокружение. Получается, что большинство пассажиров сейчас лежат в своих каютах и наслаждаются этими чувствами. Не позавидуешь! А как же я? Почему я ничего не чувствую? Еще один подарок от Деклера?

Я вернулся в каюту, вызвал чудо-электрическим звонком Гила. Было приятно смотреть на его удивленное лицо, когда я стал заказывать ему омлет с беконом, яблочный пирог и побольше кофе.

- Все сделаем! Я мигом!

Гил умчался, предвкушая чаевые. Видно с едой его беспокоили сегодня немногие.

В каюте явно не хватало кресла. Сидеть на стуле было неудобно, а ложиться на кровать я не хотел, чтобы не помять костюм. Поэтому какое-то время бездумно смотрел в иллюминатор, наблюдая за волнами, качающими корабль. Благо, что никаких негативных ощущений у меня это не вызывало.

Пришел Гил с едой. Омлет был большущий. Наверное, кок бухнул в него не менее пяти штук яиц. Бекон был превосходный и еще пытался шкворчать. А еще песочный яблочный пирог! Все как я люблю!

Каким бы хорошим не был мой аппетит, съесть я смог только половину. Я откинулся на спинку стула, пил кофе и думал, что «жизнь хороша». Еще бы полежать, но все эти одевания и раздевания мне уже надоели. «В чем ходят эти господа в домашней обстановке? В халатах?» На ум пришла когда-то виденная в учебнике картина «Утро свежего кавалера». Кажется, так она называлась. На ней какой-то с похмелья, не проспавшийся барин тыкал себя в грудь, на которой был прикреплен орден. Сам барин был в пижамных брюках и халате. Мне что ли такие «одежды» завести? Но картина была написана мастерски и вызывала не самые приятные чувства. Легкая усмешка, ироничное сочувствие и немного брезгливости. Эти чувства моментально переносились и на одежду, в которую был одет этот «свежий кавалер». Поэтому следовать его дресс-коду не хотелось совершенно. Но тут в голову пришла превосходная мысль. Я допил кофе, снова вышел на палубу и спустился по лестнице к китайцам.

Я стал ходить между рядов сидящих китайцев и, как бы мимоходом, разглядывать, во что они одеты. В основном одежда была грубой и примитивной. Что-то типа балахонистой рубахи сверху и просторные брюки. Те, кто померзлявее, одевали сверху рубахи жилетки из толстой ткани. Даже, пожалуй, не жилетки, а настоящие «душегрейки». И еще … от рядов ощутимо попахивало. Здесь аромат тлеющих палочек уже не казался неуместным.

Несколько китайцев носили то, что мне было нужно. Ничего особенного. Рубаха из темной, плотной ткани, похожая на френч, с воротником стойкой и с веревочными застежками спереди. Ну, а брюки и есть брюки. Главное, чтобы движения не сковывали. Я собирался в них заниматься по утрам на палубе, ну, и валяться на кровати. Куда уж без этого? Если ткань будет не толстой, то много места в багаже такой костюмчик не займет.

Среди серой массы, расположившихся на палубе китайцев, выделялся один пожилой мужчина. В отличие от всех остальных он сидел на деревянном шезлонге, явно принесенным с прогулочной палубы пассажиров первого класса. Но тем не менее ни один из, бегающих поблизости, матросов не только не отобрал у него стул, но и не сделал никакого замечания. Одеждой этого пожилого китайца были все те же черная рубаха-френч и такого же цвета брюки. Только отвороты были другие. Белые, белые.

"Как стрелки на брюках," - подумал я. – "Не иначе, чтобы подчеркнуть статус".

А еще рубаха и брюки были расшиты причудливыми драконами, которых я поначалу не заметил. Для вышивки использовалась черная, явно шелковая нить. Рельеф рисунка лишь слегка выделялся на поверхности основной ткани. Но когда этот китаец немного менял позу: небольшое движение ногой или рукой – драконы на мгновение оживали. Это солнце отражалось от шелковой нити и оживляло рисунок. Потом пожилой китаец снова замирал в своем кресле, и драконы затихали вместе с ним.

Я подошел к двум что-то шьющим китаянкам. Обе сидели прямо на палубе, скрестив перед собой ноги, и шили что-то цветастое.

- Добрый день, - на английском поздоровался я. – Мне нужно сшить одежду.

Китаянки смотрели на меня снизу верх и явно ничего не понимали.

- Рубаху и штаны, - я показал на свой пиджак и брюки. – Только не такую одежду, а как у вас.

- Нет, нет, - замотали головами портнихи.

Наверное, у меня бы ничего не получилось, если бы мне на помощь не пришел, проходивший мимо, матрос-китаец.

- Они вас не понимают, мистер. Вам помочь?

- Да, помогите, - обрадовался я. – Я хотел бы у них заказать для себя одежду по китайскому образцу: рубаху и брюки. Вот как у них.

Я рукой указал в сторону китайцев, чья одежда мне понравилась.

- Буду в этой одежде заниматься … спортом, - я решил открыть все свои карты.

- Спортом? – удивился моряк-китаец.

- Ну, да, - я немного расставил ноги, присел и помахал руками из стороны в сторону, как будто отгонял мух. Типа, стиль боевого журавля.

- А, - закивал, улыбаясь, мне матрос и что-то быстро, быстро стал говорить сидящим женщинам.

Женщины послушали моряка, посмотрели на меня, а потом повернули головы и осторожно взглянули на пожилого китайца в расшитой одежде. Этот китаец, оказывается, давно наблюдал за нами. У него был внимательный и какой-то очень спокойный взгляд.

"Как у тигра," - пришло мне на ум. – "Захочу - съем, а захочу – не съем".

Пожилой китаец еле различимо кивнул, и тут же китаянки что-то загалдели.

"Фу-ты, ну-ты," - подумал я. - "И тут свои тайны, свои правила".

- Завтра, - дергала меня за рукав, сидящая внизу китаянка. – Пять долларов.

- Завтра? – не понял я. – Все будет готово? Так быстро?

- Нет, нет, - возразила она. – Нельзя быстро. Завтра.

- Я хотел сказать, что завтра – это быстро, - пустился я в объяснения, но понял, что зря.

- Нет, нет. Нельзя быстро. Завтра.

Матроса-китайца поблизости уже не было. Поэтому я просто достал из бумажника пять долларов и вручил их женщине.

Проходя мимо сидящего пожилого китайца, я, сам того не желая, немного замедлился, посмотрел на него и приложил руку к шляпе, как бы приветствуя его. Он в ответ немного склонил голову. Затем я продолжил свой путь на верхнюю прогулочную палубу.

На палубе по-прежнему было пусто, если не считать снующих по своим делам матросов. В каюту возвращаться совершенно не хотелось. Я уселся на деревянный шезлонг, слегка надвинул шляпу на глаза и незаметно задремал.

(Продолжение романа «На 127-й странице вы может совершенно свободно и бесплатно прочесть на АвторТудей)

Сцена 38

Мое пробуждение было поистине прекрасным.

Передо мной лежал океан, а миссис Донахью старалась запечатлеть его с помощью акварели. У нее были небольшой этюдник на ножках, краски и океан для позирования. У меня были все тот же океан и миссис Донахью, вид со спины. Вид мне понравился. Миссис Донахью была одета в светлое платье и соломенную шляпку с голубой лентой. Фигура у молодой женщины была очень изящной. Порыв ветра немного натянул ткань платья, очертания тела стали четче, а мое воображение дорисовало все остальное. Тело Деклера отреагировало, и я порадовался, что сижу, а не стою. "Молодец Деклер. Быстро реагируешь. Правда, говорят, что в этом деле главное голова, а мозги сейчас мои. Так, что мы с тобой оба молодцы," - похвалили я нас обоих.

- Мистер Деклер, - словно прочла мои мысли миссис Донахью. – Вы, наверное, на мне сейчас дырку протрете. Нельзя же так! - она, улыбаясь, повернулась ко мне.

- Прошу меня простить, - стал оправдываться я. – Я задремал, а доктора не рекомендуют резко вставать после сна.

- Сидите, сидите, - великодушно махнула она рукой. – Так что вы там на мне увидели? Признавайтесь!

Я слегка успокоился, поэтому поднялся со стула и подошел в художнице.

На закрепленном в этюднике листе были нарисованы океанские волны, уходящий в даль горизонт и, смыкающееся где-то вдалеке с океаном, небо.

- Я любовался вашим рисунком, - сказал я. – Удивительно, что можно было сделать такой рисунок с помощью акварели.

- Чем вам не нравится акварель?

- Ненадежный инструмент. Все стремится расплыться и размазать края.

- А, вы про это. Меня учили рисовать вот так, по мокрому. – она показал на свой рисунок. – Еще минуту назад он смотрелся по-другому. Но ветер высушил его, и что-то поменялось. Непредсказуемо, как в жизни. Мне так нравится.

Я посмотрел на нарисованное море, и мне показалось, что оно стало, как-то строже.

- Чудеса, - искренне удивился я.

- Я вы можете рисовать? - спросила миссис Донахью.

Этим вопросом меня прострелило насквозь. Там, в прошлой жизни мне приходилось сидеть с внуком, а дочь не разрешала показывать ему мультики. Приходилось выкручиваться. Я доставал карандаши, фломастеры, черновики, которые с работы приносила дочь, и мы вместе с внуком заполняли их своими «творениями». Он – по-своему, я – по-своему.

- Немного могу.

- Нарисуйте что-нибудь!

- Но где?

- Ну, хотя бы прямо на моем рисунке.

Я подошел ближе к этюднику и оказался почти вплотную к этой молодой женщине. Она не отодвинулась.

- Но тогда, возможно, я испорчу его, - сказал я, глядя в ее такое близкое лицо. У нее были черные, соболиные брови, прямой нос, тонкие губы, а зеленые глаза игриво смотрели из-под шляпки.

- А, вы постарайтесь, - она все же сделала шаг назад.

Я пожал плечами. Снял рисунок, нашел немного свободного пространства на столе этюдника, взял карандаш и начал.

- Что это? – изумилась миссис Донахью.

Над нарисованным ею океаном непонятные крылатые существа несли на руках маленькую девочку.

- Это летучие обезьяны, - разъяснил я. – Они несут на руках маленькую девочку Элли, которую называют Феей убивающего домика.

Такие рисунки карандашом мне удавались. Там штришок, здесь другой. Так и получался у меня рисунок. Ну, а темы для рисунков мне подсказывал внук.

- Это что опять сказка? - удивилась миссис Донахью.

Для того чтобы лучше рассмотреть, что я рисую, она снова пододвинулась ко мне и коснулась плечом. Я ощутил ее дыхание и аромат. «М-м, я готов так рисовать вечно!».

Я добавил еще парочку обезьян с крыльями. В их руках оказался Страшила. Его глаза были вытаращены, а из головы летела солома. Потом я еще добавил обезьян, теперь с Дровосеком. И, наконец, появилась последняя парочка, которая несла Трусливого льва.

- Это ваша соотечественница, - указал я на Элли. – В Канзасе случился ураган. Домик ее родителей, вместе с ней унесло в волшебную страну. И это только часть приключений, которые случились с ней в этой стране.

Миссис Донахью посмотрела на меня и с наигранной серьезностью сказала:

- Никакой вы ни лорд, мистер Деклер. Вы, наверное, потомок братьев Гримм?

- Не соглашусь, - возразил я. – У меня даже есть доказательства.

Я хотел эту женщину все сильнее и сильнее, и уже был готов на все.

- Какие-нибудь грамоты, гербы?

- Нет, совсем, совсем не то!

- А что же тогда?

- Понимаете, каждый прирожденный аристократ имеет одну особенность…

- Какую? – молодая женщина заглотнула наживку, а меня уже невозможно было остановить.

- Знаете, у кошек есть такие полоски поперек спины?

- Да.

- Так вот у прирожденных аристократов есть такие же полоски только вдоль спины.

- Что? Вы шутите?

- Нет, не шучу. И поскольку вы усомнились в моей правдивости, то я предлагаю, нет, я требую, чтобы я их вам продемонстрировал.

- Что? Прямо здесь!? – миссис Донахью была восхитительна. Ее щеки раскраснелись, а глаза блестели.

- Нет. В моей каюте, - не моргнув глазом, ответил я. Вот сейчас заодно и проверим, работает ли метод поручика Ржевского для организации близкого знакомства с незнакомой женщиной.

Миссис Донахью внимательно и с какой-то повышенной серьезностью оглядела меня:

- Мои знакомые говорят, что все английские лорды – извращенцы. Что им только мальчиков подавай. Что скажите?

- Наглая ложь! Готов развеять и эту небылицу!

Миссис Донахью рассмеялась, но тут же прикрыла смеющийся рот обеими ладошками, а потом тихо сказала:

- Хорошо. Пойдемте.

Мы стали спускаться в коридор, ведущий к каютам первого класса. Мое сердце бешено колотилось в груди. Когда я взял миссис Донахью за руку, чтобы помочь спуститься по лестнице, ее рука слегка дрожала.

- Куда теперь? – чуть хрипло спросила она.

"О, боже! Я не выдержу," - прорычал я про себя.

- Сюда. Вот моя каюта.

Дверь была не заперта. Наверное, я ее так и оставил.

Я открыл дверь и пропустил миссис Донахью вперед.

- Хм, - сказала миссис Донахью.

- Генрих, - сказал я. – Ты что здесь делаешь?

Это был тот самый Генрих, который помогал мне по хозяйству в Сан-Франциско. Он же тупыми ножницами состригал мне волосы вокруг раны на голове.

Сразу Генрих не смог ответить. Его рот был занят остатками омлета, который я не доел утром. Он пыхтел, краснел, но ничего не мог сказать. Когда же, наконец он проглотил пищу, то почему-то обратился не ко мне, а к миссис Донахью.

- Мисс, вы не подумайте ничего такого, - быстро залепетал он. – Я не собирался ничего воровать.

- А это, - он кивнул на опустошенную тарелку. – Я просто не смог удержаться.

- Мистер Деклер меня знает, - скороговоркой продолжил он. – Я носил ему воду и фрукты в Сан-Франциско. Мы даже один раз играли в доктора.

- В доктора? – заинтересовано переспросила миссис Донахью. – Как интересно?

Я молчал. Оправдываться в таких ситуациях бесполезно.

- Пожалуй, я пойду, - подвела итог миссис Донахью. – Порисую еще немного.

Я закрыл за ней дверь, сел на кровать и посмотрел на, все еще стоящего посередине каюты, Генриха:

- Что случилось, Генрих?

- Я не хотел, чтобы все так получилось, мистер Деклер. Просто, … просто, у меня мама умерла, - сдавленным голосом проговорил он и расплакался.

***

В это время миссис Донахью подошла к оставленному этюднику, закрепила новый лист бумаги и смочила его водой из бутылочки. Потом взяла кисть, посмотрела на краски, словно раздумывая с какой начать, и произнесла:

- Верушик? Как же теперь тебе к нему подобраться вновь?

(Продолжение романа «На 127-й странице вы может совершенно свободно и бесплатно прочесть на АвторТудей)

Сцена 39

Когда англичанин прошел мимо и поздоровался с ним, Чжан Сю узнал его. Пусть прошло почти два десятка лет, пусть англичанин сильно изменился, но это был он. Мысли Сю развернулись и побежали вспять прошедшему времени. Он хотел остановиться на том отрезке своей жизни, когда встретил этого англичанина, но мысли уже набрали инерцию и унеслись значительно дальше.

Вот деревня, в которую переехал жить отец. Вот их родной дом. Вот мама готовит еду. Вот отец занимается с Сю боевым искусством байхэ. Вот к отцу приезжают ученики, и отец занимается байхэ уже с ними. Потом ученики почему-то перестали приезжать, и их семье пришлось заняться крестьянским трудом. Первое время отец еще находил возможность продолжать тренировки с сыном, но потом работа на поле, огороде и уход за скотиной поглотили все их свободное время, а воспоминания Чжан Сю затянула серая дымка.

Но были в его воспоминаниях и светлые пятна. Вот он женится на Линь Мей, девушке из соседней деревни. С этого момента мысли понеслись вскачь, а прожитая жизнь стала казаться просто сном. Вот постаревшие родители. Вот, все больше и больше, грустнеющая Мей. Боги не дали им возможности иметь детей. Смерть родителей от старости и Мей - от непонятной болезни. Разгорающийся пожар войны вокруг. Постоянные отряды военных: то армии Цин, то повстанцев – проходящие через деревню. И в какой-то момент Сю подумал, что нет никакого смысла трудиться и выращивать урожай риса, если потом к тебе в деревню придут вооруженные люди и заберут его. Он решил все бросить и однажды ушел вместе с отрядом повстанцев, проходившем неподалеку. На удивление, навыки, полученные им во время занятий с отцом, не забылись. Видя, как новичок обращается с шестом, предводитель отряда вручил ему двухметровое копье.

А потом в воспоминаниях пронеслась череда самых разных боев и сражений. В этих сражениях проливалась и его, и чужая кровь. И вот, наконец, его воспоминания достигли того времени, когда Чжан Сю оказался в Шанхае, окруженным цинскими войсками и отрядами французов и британцев. В городе уже несколько месяцев был голод. Большинство населения покинуло его, а повстанцы приняли решение прорвать кольцо окружения и уйти на север, где они были еще сильны. Ночью повстанцы открыли главные ворота, и Сю вместе со всеми бросился в атаку на позиции врага. Ему не повезло. Или наоборот повезло. В темноте он зацепился за что-то ногой и упал. Сильно ударился головой и потерял сознание. Он оказался прикрыт несколькими трупами своих товарищей. Цинские солдаты, которые после боя отрезали: и мертвым, и раненным - головы, просто не добрались до него.

Чжан Сю очнулся, выполз из-под трупов и … вскоре оказался со связанными руками в толпе таких же пленных, но в лагере британских войск. Сю понимал, что это ненадолго. Он спас свою голову, но английская пуля убьет его не хуже грязного ножа цинского солдата. Бежать было невозможно. Голова еще кружилась. Кроме того, британцы связали их по несколько человек, пропустив веревку через уже связные руки соседа. Чтобы бежать, надо было действовать совместно, что было не просто. Большинство людей в их группе было ранено и смирилось со своей судьбой.

Группу пленных выводили за пределы британского военного лагеря. Звучали выстрелы. И отряд британцев возвращался за новыми пленниками. Настал черед той группы, в которой был Чжан Сю. Он внимательно смотрел по сторонам, но не находил ни одной возможности для бегства. Рядом с ним, в одной связке шел высокий китаец в дорогой одежде. Никаких ранений на нем Сю не заметил. Его лицо было спокойно, а губы слегка шевелились, словно он напевал какую-то песню.

Солдаты подвели пленных ко рву, который был наполовину заполнен убитыми. Британцы отошли на несколько шагов и подняли ружья. Их офицер вынул тяжелую саблю из ножен, но потом вернул ее обратно. Он повернулся к солдатам и отдал какую-то команду. Эту команду ему пришлось повторить дважды. Потом солдаты повернулись кругом, перестроились в колонну по двое и пошли по направлению к лагерю. Британский офицер достал небольшой нож, подошел к Чжан Сю и разрезал веревки, связывающие его руки. Затем сделал два шага назад, посмотрел на Сю и с силой метнул нож в сторону, стоящего неподалеку дерева. Затем развернулся и пошел по направлению к лагерю.

Сю действовал быстро. Бегом к дереву. Вытащить нож. Разрезать веревки у других пленных, а после бежать прочь. Просто подальше от города. Но тот высокий китаец, который был рядом с ним в связке, схватил его за руку.

- Цинцы - на лошадях, поймают. Идем со мной! – его голос звучал уверенно, и Сю поверил ему.

Они обогнули город с северной стороны и спрятались в лачугах бедняков у реки, среди которых у высокого китайца были знакомые. А через несколько дней они уже плыли на большой джонке на юг, где в многолюдных провинциях можно было легко скрыться. Высокого китайца звали Лю Ливэй. Он был, как он сам рассказал Чжан Сю, главой одного из тайных обществ.

- Мы ошиблись, - говорил он своему товарищу по несчастью. – Нашим девизом было «Преданность, Идти до конца». Теперь мы изменим свой девиз. Он будет звучать как «Скрытность, Преданность, Идти до конца».

- Мы проиграли в открытой борьбе, - продолжал господи Лю. – Скрытность сделает нас непобедимыми.

Присутствие рядом с ним такого человека, как Лю Ливэй дарило Чжан Сю спокойствие, также как когда-то и присутствие отца. Будущее стало простым и ясным. Но все же один вопрос продолжал мучить Сю.

- Могу ли я задать вам вопрос, господин, - решился он наконец.

- Спрашивай.

- Почему этот британец решил нас отпустить?

- Если судьбе будет угодно, - сказал Лю Ливэй. – Ты еще встретишь его и сможешь задать ему этот вопрос.

(Продолжение романа «На 127-й странице вы может совершенно свободно и бесплатно прочесть на АвторТудей)

Сцена 40

Генрих стоял посреди каюты и ревел.

«Вот еще один попаданец!» - думал я, крутя ручку электрического звонка, чтобы вызвать Гила.

Генрих посмотрел на меня и сквозь слезы выговорил:

- Не надо!

- Не бойся, - успокоил я его. - Я закажу тебе поесть. Еще омлет будешь?

Генрих утвердительно закивал головой.

Пришел Гил. Я заказал один омлет, кофейник кофе и две чашки.

Гил немного покосился на Генриха, но ничего не сказал.

Я усадил Генриха на диванчик напротив кровати и попросил рассказать о том, как он оказался на «Пасифике». Его рассказ был коротким.

Без отца Генрих остался давно. Китобойная шхуна, на которой тот работал, однажды не вернулась из плаванья. А несколько дней назад умерла его мать. Старый друг его отца, Питер, он же владелец дома, в подвале которого жила семья Генриха, организовал похороны, взяв все расходы на себя. После похорон он посоветовал Генриху идти в порт и попробовать наняться на какой-нибудь корабль матросом. Возможно, Питер действительно видел в этом жизненный выход для Генриха, а, возможно, просто хотел убрать мальчишку с глаз долой, чтобы успокоить свою совесть.

В порту Генрих случайно увидел Деклера, поднимающегося по трапу «Пасифика», и решил последовать за ним, совершенно не отдавая отчета в своих действиях. Пробраться на корабль он смог, встроившись в цепочку грузчиков-китайцев, таскавших уголь на борт. Китайцам было все равно, а матрос на входе не проявил бдительности. Остаток дня и ночь он провел, спрятавшись под брезент одной из шлюпок.

На утро голод и жажда заставили его покинуть убежище. Какое-то время он провел на палубе для пассажиров третьего класса, а потом заметил Деклера и последовал за ним. Генрих уже собирался постучаться в дверь каюты англичанина, когда услышал шаги и снова сбежал на нижнюю палубу к китайцам. Потом он вновь увидел Деклера, дремавшего в шезлонге на палубе. Генрих не решился будить своего знакомца по Сан-Франциско, и вновь вернулся к его каюте. Та, на счастье, была не заперта. Минута колебаний, а потом послышавшиеся рядом шаги толкнули Генриха внутрь.

- Дальше вы все знаете, мистер Деклер, - закончил рассказ Генрих. - Ваша еда так хорошо пахла, что я не удержался и съел ее. Но я отработаю.

- Возьмите меня в прислугу, мистер Деклер, - с надеждой произнес мальчик. – Я знаю, что у таких как вы должны быть слуги. Я буду делать все, что вы скажите…

Рассказ Генриха прервал Гил, который принес еду. Я пододвинул омлет Генриху, а себе налили кофе.

- Гил, спросите у капитана, когда он сможет меня принять, - обратился я к стюарду. – Мне надо урегулировать с ним один финансовый вопрос.

- Финансовый вопрос?

- Да, именно, так и скажите.

Гил вновь ушел, а я смотрел на то, как ест Генрих и думал, что моей беззаботной жизни, которой я пожил всего одно утро, скорее всего, пришел конец. Не смогу я оттолкнуть от себя этого мальчика. А, собственно говоря, почему? Можно прийти к капитану, рассказать про то, что обнаружил «зайца», и пусть капитан сам разбирается. Это - его корабль, и безбилетники – тоже это его проблема. А сам буду крепко спать, по утрам делать зарядку, вкусно завтракать, помирюсь с миссис Донахью…

Нет, не смогу. Я и раньше не смог бы так поступить. А сейчас тем более. Я на себе понял, что просто знать, что ты смертен и действительно пройти через эту «процедуру» - это две разные вещи. Поневоле начинаешь ценить каждый прожитый миг. Поневоле начинаешь хотеть прожить этот миг хорошо, чтобы не было стыдно. Вот сейчас мне надо было выбрать, кем я хочу быть? Холодным аристократом, который с барского плеча накормил мальчишку-безбилетника и сбросил его на руки капитану? Или добрым, отзывчивым человеком, который откликнулся на бессознательный призыв о помощи и протянул руку навстречу? Каким я себе больше нравлюсь?

После того, как я задал себе последний вопрос, сомнений у меня уже не осталось.

В дверь постучали.

- Мистер Деклер, капитан готов сейчас поговорить с вами, – это был Гил.

- Отлично, Гил. Я иду.

Генрих оторвался от омлета и посмотрел на меня.

- Не беспокойся, Генрих. Все будет хорошо, - успокоил его я.

(продолжение следует)

Моя девушка заявила в начале этой недели, что в интернете нет ничего, что она не могла бы найти. Потом добавила: «а в интернете есть всё». Громкое заявление. И я его, конечно проверю.

«Есть фильм – самое невозможное, что я смог придумать – который я видел, будучи ещё ребёнком. Я не помню название. Не помню год. Не помню сюжет толком. Хорошо помню только одну сцену и общую идею» – после того, как она поняла, что это вызов, пришлось рассказать о сцене. Фильм в жанре «ужасы» с классическим таким сюжетом: злые духи преследуют людей. Сцена с тенью в окне. И всё.

По такому описанию невозможно что-то найти. По крайней мере, я так думал. Но моя девушка куда упрямее. Особенно в том, что касается споров, фильмов и способностей. Ей часто хочется чем-то выделяться из толпы и уметь что-то такое, чего большинство не умеет. Мы оба выросли в то время, когда каждый был обязан чем-нибудь выделяться. И чем сильнее ты отличаешься от других, тем лучше. Вот она и продолжала искать то, в чём же она «не такая, как все». Скорее всего, это был очередной подобный заскок.

Что ж, мы решили поспорить: если она не найдёт этот фильм до пятницы, то все выходные меня ждёт самый шикарный ужин и ноль работ о дому; если она найдёт этот фильм до пятницы – те же условия я создаю для неё. В общем, как она любила шутить, после спора, не важно, кто из нас выиграет, ничего не изменится. А, как известно, в каждой шутке есть доля шутки. Что ж, дорогая, у тебя неделя на поиски. Я был искренне уверен, что она ничего не найдёт. Фильмов, подходящих под моё описание слишком много. Значит, приятные выходные мне обеспечены. В среду она спросила, насколько маленьким я был, когда видел фильм. Я ответил, что не помню. Она улыбнулась. Хитрит. Ладно. Допустим. Что дальше?

А дальше дела, работа, друзья, работа, дела и по кругу. Про спор я забыл до самой пятницы. И не вспомнил бы, только глаза у моей любимой с самого утра светились радостным победным огоньком. Неужели нашла? Да не может такого быть.

Вечером всё стало ясно. Ещё до конца рабочего дня я понял, что дома сегодня планируется кинопросмотр. Точнее с того момента, когда прочитал сообщение: «По пути домой купи что-нибудь, что можно под фильм погрызть». Хорошо, дорогая, но это ещё не значит, что ты победила. Нет, я уверен, что ты не могла найти этот фильм. Я же не просто так выбрал именно его!

Было время, когда мне было очень любопытно найти и пересмотреть эту странную ленту. И я расспрашивал всех: родителей, знакомых, сверстников, коллег. Никто из старших так и не понял, о чём я. Никто из сверстников не вспомнил ничего подобного. Я бы не загадал то, что мог бы найти и сам. Честно говоря, я сжульничал, ведь почти был уверен, что этого фильма нет не только в интернете, но и в реальности.

Но вечер пятницы неумолимо нёсся на меня. В пакете домой мною неслись конфеты, печенье и сок. Мы как дети. Да. Дома меня встретила радость. Огромная хитрая радость в смешных шерстяных носочках. В теле моей девушки. Радость и хитрость. Первым делом, вертясь на кухне за оформлением перекуса, моя дорогая объяснила, что в условиях спора ничего не говорилось про количество попыток, а значит она не обязана угадать фильм сразу. Что ж, звучит логично. Оказалось, что нашлось целых два фильма, которые, по её мнению, подходят под моё описание. А я сидел на кухне, смотрел, как она порхает в моей футболке от чашек к чайнику и обратно. Смотрел и представлял, как она будет дуть губы и просить последний шанс. Как полезет гуглить что-нибудь. Будет сидеть с высунутым кончиком языка. И ничего не найдёт. Я был уверен, что фильмы не те.

Что ж, час Х настал. Перед нами экран. На экране заморожен паузой первый из её ходов. Опасный момент. Она запускает фильм. Мимо! 1:0 в мою пользу. Шансы на победу растут. Моя дорогая улыбается ещё загадочнее.

Запускает второй фильм. Ещё более старый. Ещё более странный. И мне на секунду становится жутко. Он. Чёрт. Это просто фильм. Это просто спор. Я же не жизнь свою проиграл. И мы, действительно, его посмотрели. Старый, смешной и совсем не страшный фильм с нелепым сюжетом. Даже немного обидно. Я так долго искал его. Большую часть просмотра мы смеялись и пихали друг в друга сладости. «Фильм интересный, но разве стоили те странные врезанные кадры целых выходных? Но я хочу узнать, что там было написано» - убирая следы нашего кинопросмотра, улыбалась победительница. Какие врезанные кадры? Утром я проснулся. Не обязанным выполнять условия спора.

- А ты - наглый тип! - Возмутилась Ведьма. - Вломился сюда и еще о какой - то помощи просишь? Ты нормально не мог подойти и поговорить? Нафиг нужен этот театр? И кто ты вообще такой?

- Это очень длинная история. - Попытался уйти от ответа Дмитрий. - Вы абсолютно правы,  я вел себя слишком нахально, но, когда  понял, что вы собираетесь искать эльфов, я решился на этот шаг.

- Ну, во - первых, мы никуда не торопимся. Судя по всему, у нас целая вечность в запасе. - Ответила Аня. Она никак не могла понять, что он за существо. Девушка понимала, что в этом парне есть магия, но её природа была непонятна.

- Говори за себя. Степа через два с половиной месяца вернется, и я должна встречать его в аэропорту. - Пробурчала Света, но Анна не обратила на нее никакого внимания.

- Сейчас ты снимешь чары с моей охраны, отойдешь подальше от моего стола и тогда, может быть, я попытаюсь сдержаться и убить тебя. - Как можно спокойнее произнес Асмодей.

- Ой, конечно! Я совсем забыл про них. - Засуетился парень.

Он подошел к спавшим на диване охранникам и щелкнул пальцами у них перед лицами. Они мгновенно пришли в себя и кинулись на Дмитрия, заломив ему руки и растеряно посмотрев на Асмодея.

- Освободите его. - Приказал Демон. - Раньше нужно было думать. Видимо зря я вас вытащил из Ада. Вон! И двери за собой закройте!

Охранники, понурив головы, попятились к выходу.

- Я, конечно, прошу прощения, что не по теме, - Конечно же это была Света, любопытство её одолевало. - А эти два, молчаливых качка - тоже Демоны?

Асмодей молча кивнул.

- Они какие-то другие Демоны... - задумчиво протянула Ведьма.

- У Демонов строгая иерархия. Существует пять... - Пустился в объяснения Дима.

- А ну заткнитесь оба! - Не сдержался Асмодей. - Теперь Вас таких, вечно болтающих двое?! - Он перевел дыхание. - Ты! - Он ткнул пальцем в незваного гостя. - Говори четко и по делу.

- Я долгое время жил с Эльфами, но потом мне надоело. Захотелось свободы. Я ушел. Бродил по миру, заводил знакомства, пробовал жизнь на вкус. Я даже не знал, что они вот так негаданно - нежданно свалят в закат. Когда Эльфы пропали, я чуть в лепешку не разбился, разыскивая их. Но понял, что одному мне не справиться, во мне всего чайная ложка магии. Я смирился. Жил как обычный человек, переезжая с места на место, чтобы люди не заметили, что я не старею. С тех пор, как ты появилась, - Он посмотрел на Анну. - Вернее, когда твоя сила пробудилась, весь сверхъестественный мир только о тебе и говорит. Я стал наводить справки. Было не сложно понять, что сейчас вы, ребята, самая сильная группа защитников равновесия. Вы так шумно и пыльно разбирались с Феей, что это стало новым поводом для сплетен. Всё оценив, я понял, что вероятно вы и Эльфов захотите найти. Вот поэтому я тут. Все просто.

- Еще раз, кто ты такой? - Анна выступила вперед. - Ты не человек. Это абсолютно точно. А твоя магия... Она такая странная.

- Моя мать - Эльфийка. А отца я никогда не видел. Мама всегда говорила, что я обо всем узнаю, когда придет время. Видимо, оно еще не пришло. Я - стандартный полукровка. И мой отец, скорее всего, человек. Иначе силы во мне было бы значительно больше.

- Наверное, ты прав. Почему ты покинул свой дом? - Снова спросила Анна.

- Я значительно отличаюсь от Эльфов, по всем параметрам. Они всегда ко мне относились хорошо, но я все равно чувствовал себя чужим. Ощущение такое, что я был как любимый щеночек: со мной все играли, любили и кормили. Мама долго не хотела меня отпускать, опасаясь, что я не смогу вернуться. Так и вышло. Но я уже нагулялся, домой хочу. - Он грустно улыбнулся.

- Его история выглядит правдоподобно. - Пробубнила Света. - Но мутный он какой - то...

- Не то слово. - Ответил Ангел.

- А меня он бесит... - Прошипел Асмодей.

- Эй, вы ведь в курсе, что я вас слышу, да? - удивился Дмитрий.

- Ладно. Будем считать, что мы поверили в твою историю. Зацепки есть, где нашу родню искать? - Спокойно спросила Анна.

- Неа. Ни одной. Все мои ресурсы исчерпаны до дна. - Парень развел руками. - Поэтому я и пришел к Вам.

- Тогда погнали в Таинственный Лес. Все равно других вариантов нет. - Пожал плечами Ангел.

- Классно! Ни разу там не был! Жаль, что Фей не удастся увидеть. - Дмитрий подошел ближе.

- Ну да, они же на закрытой территории. - Подтвердила Света. - К ним не добраться.

- Вообще - то не поэтому. - Дмитрий повернулся к Ведьме. - Просто к ним направился Бельфегор.

- Что?! - Все взгляды были устремлены на Дмитрия.

- А вы не знали? - Спросил в ответ парень.

- Наши планы меняются. - Твердо решила Анна.

- Меня гораздо больше интересует, откуда это знаешь ты? - Спросил Асмодей.

- Давайте будем считать, что у меня обширная агентурная сеть. - Улыбнулся Дмитрий.

- Нет, так не пойдет. Мы должны знать, с кем имеем дело. Я тебе не доверяю. - Ответил Демон.

- Удивительно, что вообще Демон может кому - то доверять. - Многозначительно произнес Дмитрий. - Ладно, уточню кое-какую информацию о себе: могу усыпить кого - угодно, ну почти кого угодно, также могу заставить сказать правду, но это также срабатывает не на всех, бывают осечки. Так как я обладаю не слишком запоминающейся внешностью, то окружающие меня не замечают, и я успешно этим пользуюсь. Правда изумрудный цвет глаз, доставшийся от матушки, часто привлекает внимание. Приходится часто пользоваться линзами. Еще я подмечаю детали и легко завожу знакомства, благодарю чему могу собирать необходимую мне информацию. Никакой магии - просто приобретенные навыки. - Парень выдохнул. - Ах, да. Моё настоящее имя выговорить невозможно, оно сложное. Из первый букв нескольких моих Эльфийских имен и складывается Дмитрий, это аббревиатура. Кстати, очень удачно совпало. Хорошо, что первые буквы моего имени не складываются в какого - нибудь Акакия. Если кратко, то это все.

- Везде проникаешь, все видишь. - Задумчиво проговорила Света. - Ты прям как шпион, Джеймс Бонд одним словом.

- Ой, да ну что вы! - Засмущался парень. - Мне до него далеко, особенно хорош он был...

- Если вы сейчас не заткнетесь... - перебил его Асмодей.

- Всё, молчу. - Дмитрий закрыл рот рукой.

- Только не говори, что мы сейчас кинемся спасать Фей от самого сильного Демона. - Ангел устало сел на диван, обратившись к Ане. - Действительно, чем бы еще заняться в этот прекрасный день.

- Хорошо. Не буду. Будем действовать молча. - Кивнула Анна улыбнувшись. - Я не могу это так оставить. Там же Титания. Бельфегор и Феи должны сесть за стол переговоров. Я должна быть там, чтобы никто из них не наделал ошибок. Если кто-то и сможет остановить Бельфегора, то только я.

- Но ты даже не знаешь как. - Ответил Ангел. - Еще я не могу вмешиваться без дозволения своего начальства, у нас так нельзя.

- А ты и не вмешивайся. Просто будь рядом. - Анна протянула ему руку. - Ты мне нужен.

- Так, раз лирическая часть закончилась, может быть обдумаем, как будем действовать дальше? - Предложила Ведьма. - Или мы просто вломимся туда и всех спасем?

- Ты раскусила мой план. - Ответила Анна. - Мы зря теряем время. Кроме того, найдем Алвиса, он поможет.

- А ну тогда конечно. - Согласилась Света. - Один облезлый Оборотень сможет нам помочь, если Бельфегор будет нас втаптывать в землю.

- Ведьма, ты забываешься. - Асмодей повысил голос. - Или ты забыла кто я? Я смогу ему противостоять.

- Ладно, мой рыцарь. Открывай портал. Ничего, что я без супергеройского костюма? - Она сложила руки на груди.

- А вы классные! - Радостно протянул Дмитрий.

Все одновременно повернули головы в его сторону.

- Все молчу - молчу. - Она снова заткнул рот себе рукой.

Тяжело вздохнув, Асмодей открыл портал.

________________________________________________________________________________

Алвис наблюдал за Бельфегором и чувство тревоги постепенно отступало. Оборотень прекрасно понимал, что даже если он выступит против этого Демона вместе со всей стаей, они не смогут ему противостоять. Он раскидает их как котят. Оборотень надеялся, что сможет отвлечь Демона и открыть портал для Фей, хотя непонятно как это можно было сделать одновременно. Но хорошо, что все закончилось всеобщим примирением. Можно было выдохнуть.

Внезапно Алвис почувствовал такой приток силы в Таинственном лесу, что его чуть не разорвало, в буквальном смысле. Он еле сдержал этот порыв магии, скорректировав баланс магии. Кто-то невероятно сильный пожаловал.

"Да ну что ж такое!" - Он мысленно возмутился. - "Это когда - нибудь закончится?! Кто там еще приперся?! Тоже мне самое закрытое место. Да тут, как проходной двор!"