Лига Писателей

"47-летний Буц, бывший заведующий библиотекой мотострелковой дивизии, был угрюмым и одиноким человеком. Была ли его угрюмость причиной его одиночества или наоборот, он и сам не мог бы сказать. Возможно, дело было ещё в том, что Буц частенько задумывался о разных абстрактных штуках вроде смысла жизни, истины, идеалов, высоких моральных принципов и справедливости. В общем, о всём том, что обычно людей не интересует из-за своей безупречной непрактичности. Причина ещё могла быть в его слишком требовательном, слишком критическом отношении к людям. А этого людям уж точно не надо, особенно тем, кто никогда не задумывался о справедливости и высоких моральных принципах.

Казалось, жизнь абсолютно не интересовала Буца и он только выполнял необходимый минимум: поддерживал чистоту, делал зарядку, слушал музыку, смотрел документалки, читал книжки, гулял. Может, он слишком много думал о смысле жизни. С этим смыслом жизни всегда так: чем больше думаешь о нём, тем меньше его видишь.

Буц не понимал интересующихся политикой. На его взгляд, политика мало чем отличалась от сплетен, просто это были официальные сплетни. И как бы законы не менялись, на нём это как-то не отражалось. Ещё Буц не понимал людей, которые создавали семьи. Продолжение рода? А в чём смысл? В том, что дети вырастут и тоже заведут детей? Зачем нужна жена, когда есть подружка? Зачем нужны дети, если их нет? На эти вопросы Буц ответов не находил, а потому оставался холостяком.

Ему встречались пустые, как дырявые вёдра, люди, с которыми он моментально обрывал общение. Ему встречались частичные люди. С ними он общался лишь по крайней необходимости. Ещё ему очень и очень редко встречались люди, которых он всё-таки считал за людей."

https://author.today/work/157612

На город опустилась ночь. По коридору пробегали вооружённые
бойцы МГБ. За окнами была слышна стрельба и залпы танко-
вых орудий. Иван Васильевич всматривался в темноту, через
проём, в закрытом мешками с песком окне. Видны были мимо-
лётные вспышки света и трассера, рассекающие ночную мглу.
Над «Плазмотроновском» стояло зарево от многочисленных
пожаров.
На столе была початая бутылка водки и нехитрая закуска, в ви-
де нарезанной колбасы, лежавшей на журнальной обложке с
изображением Неродного. Генерал осмотрел кабинет, повсюду
были разбросаны бумаги и папки, царил полнейший беспоря-
док. Он искал то, что не должны были увидеть посторонние.
« Вот и всё. Много зим и лет прошло с тех пор, как я начал свой
путь в этой организации. Верил в то, что делаю и служил верой
и правдой. Но всему есть предел. Я прошёл этот тернистый
путь, с высоко задранной головой. Ни о чём не жалею и ни чего
не страшусь» - думал он, глядя на штандарт МГБ, висящий на
стене.
Тут в кабинет постучались. Вошел сотрудник группы обороны и
доложил, что сейчас прибудет чрезвычайно – уполномоченный
руководитель региона, генерал Дзежинский.
Дырко достал вторую рюмку. В коридоре были слышны при-
ближающиеся шаги.
На пороге показался Хаим Львович, взгляд был уставшим.
«Мешки» под глазами, выдавали в нём, долго не спавшего че-
ловека.
- С очередным званием и официальным назначением, дорогой
друг,- произнёс Иван Васильевич, наливая водки.
Дзежинский сел в кресло и закурил. После он сказал:
- Благодарю товарищ генерал. Премьер – министр Шиллер, на-
деется на меня. На днях, в помощь нам, должны выделить ар-
мейские части.
- Ещё держится. По всей стране полный кавардак. На что он
надеется? – вопрошал Иван Васильевич, наливая ещё горячи-
тельного.
- Просто тянет время, как и мы впрочем. Ты уже собрался?-
спросил Хаим Львович.
- Я готов. Шелест пришлёт вертолёт за мной, а там, в соседний
регион. Подразделение «людей с гор», ещё удерживает мест-
ный аэродром. Сказал, что самолёт будет ждать меня на взлет-
но-посадочной полосе,- ответил Дырко, выпив очередную рю-
машку. Поморщившись, он посмотрел в сторону рации, стояв-
шей на рабочем столе.
- Много людей уже погибло. Сейчас, верные нам бойцы, стоят
на улице, ожидая штурма мятежников. Жалеешь ли ты о чём -
то? - проговорил Хаим Львович, стряхивая пепел с сигареты
на пол.
- Какой смысл сожалеть, и есть ли резон сейчас, раскаиваться в
грехах? Мне нет до этого дела. Погибшим сказать нечего и нет
возможности просить у них прощения. Это мой путь, мой выбор.
Если сожаления и раскаяние наполнят мою душу, то всё будет
кончено, и я не доберусь до своей цели никогда, - ответил ему
Иван Васильевич, в его словах было слышно раздражение.
- Жаль, что не полетишь со мной. Я не буду переубеждать, раз
уж ты уверен, что так будет лучше,- добавил генерал МГБ.
- Моя жизнь, это служение памяти о моих предках. Я в полной
мере пользовался всеми средствами и возможностями, кото-
рые предоставило это государство. Было проделано много ра-
боты, чтобы сберечь и приумножить завещанное. Система
трансформируется, принимает иную форму, мне это понятно.
Просто не хочу меняться и бежать не буду. Нет смысла уже.
Детей Бог не дал. Сам знаешь, как часто болела Софочка, и
как я любил эту женщину. После её кончины, стал о многом за-
думываться, - ответил ему Хаим Львович
- Знаю друг. Жаль её, хороший человек был и верная жена. И
твоя позиция мне понятна,- сказал Иван Васильевич.
- Мы так хотели умереть вместе, в один день. Теперь, только
боль и тоска мои верные подруги, - снова произнёс Дзежинский.
Он начал кашлять, ему не хватало воздуха. Болезнь съедала
его внутренности, а телесные страдания уничтожали душу.
Генерал МВД, так ни чего и не сказал товарищу.
- Фима уехал? – вдруг напомнил Дырко своему другу, о его про-
блемном родственнике.
- Да. Деньги у него были, не маленькие. Оказывается, он уже
давно готовил «запасной аэродром» и меня держал в неведе-
нии. Повезло, что «проект» близится к завершению. Так бы, ло-
жа с него «семь шкур спустила». И я бы не смог помочь. Жалко
его, всё-таки родной брат, - ответил ему Хаим Львович.
Вдруг рация на столе зашипела, доложили о прибытии верто-
лёта.
- Давай прощаться старый пройдоха! – произнёс генерал МГБ,
обнимая и хлопая по спине генерала МВД. Дырко понимал, что
навряд ли им будет суждено встретиться вновь.
- Надеюсь, Ваня, ты будешь доволен, тем, что получил взамен
всего этого,- сказал Хаим Львович, после дружеского прощания.
Иван Васильевич ухмыльнулся в ответ.
- Я провожу тебя мой друг. Не вижу смысла здесь оставаться.
Если и найду свой конец, то в родных стенах. Подразделение
охраны уже на пути к дому. Раз уж на то пошло, буду держать
круговую оборону там, - сказал Дзежинский, с трудом вставая.
Выйдя во внутренний двор, они ещё раз пожали друг другу ру-
ки. Пахло жжёным пластиком, в контейнерах горели документы
и электронные носители информации. Солдаты таскали короб-
ки и готовились отражать атаку. Воздушные потоки от лопастей
винта вертолёта, поднимали в воздух обрывки бумаги и клочки
недогоревших фотографий.
Хаим Львович смотрел, как винтокрылая машина уносит дале-
ко от сюда, его старого друга. Он ни о чём не думал в этот мо-
мент. Выбор был сделан, и оставалось лишь отдать себя на
волю судьбы.

Всем добра, уважаемые читатели! Начинаю выкладывать третью главу "Бухвала Мудрик. Аптекарь окружён психами" книги "Сага о призраках: Живым здесь не место...". Даже у призраков есть своё призрачное пиво и настоящие приключения!

Души, покидая плоть, отбрасывают её, как нимфа отбрасывает свою, превращаясь в имаго (максимально избитая метафора с превращением гусеницы в бабочку окончательно набила оскомину; ради развития литературы необходимо стараться использовать минимально избитые метафоры, чтобы с десятилетиями… да, бабочки становились гусеницами). А вместе с материальным телом душа, она же призрак\призраченка, привидение\привидение, отбрасывает все недостатки и преимущества материального. И до того душе становится плевать на материальное, что она сквозь это материальное запросто проходит, будто мощнейшее излучение. Удивительное свойство, увы, недоступно живым, зависимым от материального настолько, что без него они перестали бы быть живыми.

Наряду с этим свойством призраки получают и другое. Призрак, передвигаясь по поверхности, не проваливается сквозь неё, если ему в том нет нужды, и провалится сквозь неё, возникни у него такая необходимость. Обе эти способности объединяет одно: все эти фокусы призраки проделывают абсолютно бессознательно. Так живые дышат, переваривают пищу, стучат сердцем в груди, гоняя кровь по венам, а бывает, и занимаются любовью. А потом появляются дети, зачатые автоматом...

https://author.today/work/168329

Витёк, на пару с Женей, стояли возле дороги, ведущей к аэро-
порту. Скоро должны подъехать его друзья, чтобы попрощать-
ся. Авиа-гавань ещё работала и была в руках войск жандарме-
рии. Мятежники, время от времени, пытаются пробиться к этому
объекту. То тут, то там, видны сгоревшие остовы разбитой тех-
ники, повсюду стреляные гильзы и кровавые бинты. Силовики
пропускают людей, с разрешающими документами на руках и
богачей, бегущих от народного гнева. Самолёт иностранной
благотворительной организации, скоро прибудет для эвакуации
тех, кто пожелал покинуть эту страну.
На дороге показалась машина, впереди сидел Паша, рядом с
ним Толик. Оба были чумазые и серьёзные. На дверях автомо-
биля просматривался жёлто – чёрный флаг, с белым Андреев-
ским крестом поверх.
«Рыба» был очень рад встрече. Тоска овладела им в этот мо-
мент.
«Возможно, мы больше не увидимся никогда » - думал он, когда
«Тролль» шагал к нему на встречу. Толя, с перевязанной голо-
вой и биноклем в руках, пошёл осмотреться.
Евгения смотрела на любимого, седина покрыла его виски, по-
сле всего произошедшего с ними и она всё понимала. Ветер
трепал золотые локоны, выпавшие из шапки, взгляд её был пе-
чальным.
- Здоров друг! Ты как сам, после того случая?- сходу спросил Пашка,пожимая руку старого приятеля и соратника.
- Рад тебя видеть «бро»! Да на даче жили. Хорошо, что дом
далековато находится, так бы разграбили. Питались тем, что я
на всякий случай припас, - произнёс Витя.
- Ну, вот и всё. Жаль, что так вышло. Но ты сделал свой выбор
и мы не в праве тебя осуждать,- сказал Трошев, стараясь не
смотреть в глаза товарищу, чтобы не расчувствоваться.
- Спасибо друган, что понимаешь. Каменского жаль, ужасная
смерть. Женя видела материалы дела. Смахивает на какой – то
страшный ритуал. Его пытали, подвесив за ноги, а после вспо-
роли, как форель. Собаку во дворе, тоже убили,- ответил «Ры-
ба», закуривая сигарету.
- Я слышал. Земля ему пухом, хороший человек был. Честно
сказать, сейчас ни чему не удивляюсь и ни чего уже не боюсь.
Твоего питомца жалко. Смерть сейчас, стала делом привыч-
ным,- произнёс Пашка, поправив автомат, болтающийся за спи-
ной.
- Не говори, не получилось её выходить, после того взрыва. Да
может оно и к лучшему, всё равно забрать с собой не вышло
бы. И от Васи нет вестей,- задумчиво проговорил Витька.
Тут он обратил внимание на их внешний вид, сказав:
- Вы где так прокоптились?
Вот из-за бугра появился Толик. Он шёл не спеша, смотря под
ноги.
- Чтобы согреться на улице, кидаем в бочку всё подряд, что
найдём в офисах или магазинах. Что теперь поделать, придёт-
ся потерпеть. А там глядишь, заживём, как у Христа за пазухой, - невесело произнёс Трошев. Верил ли он сам в сказанное, от-
вета на это у него пока не было.
«Рыба» не хотел снова утопать в тоске и печали, поэтому ре-
шил отвлечь друга от тяжёлых мыслей, вопросом о флаге на их
грузовичке.
- Это ж, задумка Антона вроде. Что хоть о нём слышно? –
спросил он у Паши, указывая в сторону изображения на авто-
мобильной двери.
- Нам этот символ по духу и в подразделениях анклавов под-
держали. Мы ведь за возрождение нашего народа. Сильная на-
ция – сильная страна, сам знаешь. С Антохой всё хорошо, где –
то в Батырхейме, проходит подготовку в тренировочном лагере
«Джокера». В конце зимы должен приехать,- ответил ему
«Тролль».
Подошедший Толя, поздоровался с Витьком и обнял его по-
приятельски.
- Что у тебя с лицом? – спросил «Рыба».
- Пчёлы покусали,- ответил он, улыбнувшись и поправив бинт.
- А не фиг мёд воровать, - сказал Витёк, смеясь.
Друзьям было хорошо вместе. На мгновение, отступили все
невзгоды и разочарования. Как будто и не было этой кровопро-
литной схватки, а был обычный выходной день.
В небе показался самолёт. Сделав круг, он стал заходить на
посадку.
- В тех-то краях, что думаете делать? – спросил Трошев, по-
смотрев за горизонт.
- Пока на запад континента, к отцу заскочим. Потом через Ат-
лантику, туда, где теплее и спокойнее,- ответил ему друг, заки-
дывая сумку на плечо.
- Удачи вам. Дай Бог ещё свидимся,- заканчивая диалог, сказал
Паша. На прощанье они крепко обнялись.
Толя, сказав слова напутствия в дорогу, так же пожал руку
«Рыбе».
- Берегите себя, времена сейчас шальные. Я буду скучать по
вам и этим местам. Гриневского увидите, привет передавайте!
– крикнул товарищ, уже идя в сторону аэропорта. Витёк с Же-
ней, ещё раз помахали им. Пашка стоял и смотрел, пока они не
скрылись за поворотом, напарник ждал его в машине. Сев в ка-
бину, он произнёс:
- Говорят, что собака друг человека. Грустно, когда друг стано-
вится собакой. В итоге ответственность превратит его в раба.
Ни когда до этого, Толя не слышал в голосе Трошева столько
грусти и печали, как в этот раз.

……………..

На улице была слякоть и грязь, пролетал мокрый снег. Для
февраля, не типичная погода в этих краях. Толик стоял возле
грузовика, с кузова которого, на землю скидывали окоченевшие
трупы. Люди в поисках пропитания, лезут под пули, чувство го-
лода пересиливает страх. Он следил за членами похоронной
команды, которая состояла из наркоторговцев, коррумпированных чиновников и остальных врагов народа. Эти скоты, в
мирное время были замечены в преступных деяниях, направ-
ленных против интересов нации. Списки составлялись заранее.
Конечно, кто – то успел скрыться, но многих всё – таки выявили.
«Попили в своё время, кровушки то народной ублюдки. Пускай
теперь, всю самую грязную работу делают» - думал этот па-
рень, глядя на побитых пленников.
Грязные и сломленные «вражины», замёрзшими пальцами хва-
тали покойников и волокли их к ямам. Лихое время, из смерти
сделало рутину. Так уж устроен человек, ко всему привыкает.
Душу его уже давно ни чего не терзало. Он стал другим, всё
пережитое, сделало из сердца камень. Думая о том, что же бу-
дет дальше, Толя видел лишь свою решительность и жёст-
кость, при любом раскладе. Через некоторое время, к ним
подъёхал «Тролль» с Ярославом.
« Хрена ли здесь стоять? Ни куда не денутся, «обезьяны»» -
подумал он и, развернувшись, пошёл в сторону приехавшего
автомобиля. Соратники уже стояли возле внедорожника, с ними
было пару бойцов. Заодно решил, и покурить, раз уж будут
вестись разговоры. Не так давно, его легкие стали «заложни-
ками» никотиновой зависимости.
- Приветствую Анатолий! - с довольным видом, громко произ-
нёс Ярик. Теперь он был вполне здоров. В результате ранения
и потери большого количества крови, ему понадобилось время,
чтобы организм восстановился.
Улыбнувшись, Толик пожал товарищу руку и затянулся сигаре-
той.
- Нормально всё, «гаврики» эти не выпендриваются? – спросил
Пашка, посмотрев в сторону «грешников».
- Да, без происшествий. Смысл им дёргаться? С нами, у них
хоть, какой – то шанс есть выжить, да и «кормёшкой» обеспе-
чиваем, - ответил он командиру.
- «Жратву» ещё, на этих упырей переводить. Пулю в затылок и
в яму,- зло произнёс Ярослав, бросив хмурый взгляд в сторону
трупаносов.
- Горожан жаль. С едой и обогревом совсем всё плохо, - сказал
Толя, грея озябшие пальцы.
- Это понятно. Но пока мы не можем помочь в полном объёме
этим людям. Поставок с Востока, едва хватает для своих под-
разделений. Если военные подсобят в этом деле, и нам удастся
отбить у жандармов продовольственные склады, тогда воз-
можно, получится исправить ситуацию, - произнёс Паша, на-
страивая рацию.
- С нами поедешь,- обратился он к Толику.
- Армия уже хорошо помогла. Другое дело, что в их рядах рас-
кол. И на чьей стороне будет правда и большинство, пока не
ясно, - задумчиво сказал Ярослав.
На улице стало холодать. Трошев разговаривал с кем – то по
рации, прогуливаясь вдоль автомобиля.
Ярик сел в салон, сразу после Толи. Внутри было тепло и уют-
но, из динамиков звучала классическая музыка.
- Люблю на досуге послушать, нервы успокаивает,- произнёс он,
увидев взгляд соратника. Да, ритмы красивой мелодии убаюкивали. Толя зевнул, но сей-
час было не до сна.
«Намечалось, что – то важное. Многие значимые объекты были
взяты. Помогли армейские подразделения, что заняли их сто-
рону. Но комплекс зданий МГБ, всё ещё оставался «крепким
орешком»» - думал он, борясь с нахлынувшей усталостью.
В машину сел «Тролль», вид у него был озабоченный.
- Погнали в город, сегодня штурм «гэбэшной» цитадели наме-
чается, - произнёс он.
- Это хорошая весть,- проговорил Ярик, трогаясь с места.
- Сейчас общался с Корниловым, главой Южного анклава. Их
подразделения уже возле города. Надо ещё будет с военными
обсудить план действий, - сказал Трошев, сосредоточено смот-
ря вперёд.
Толя ни чего не ответил. За окном проплывали брошенные и
разграбленные деревни, ржавая техника и могилы тех, кого
«костлявая» застала в этих заброшенных местах.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

1

Почти все ночи здесь одинаковые.

Липкая темнота опускается на землю, обволакивает дома, пожирает деревья. Беззвездное небо выглядит равнодушным, далеким и чужим. Луна - редкая гостья в этих краях - стыдливо прикрывает облаками свою наготу. К полуночи гаснут фонари и мир окончательно умирает, чтобы вновь ожить утром, когда бесконечные потоки людей вновь хлынут на улицы, заполнят транспортные артерии, разнося по всему организму города инфекцию суеты. Потерянные и безликие, люди здесь похожи на ожившие манекены. У них нет целей, нет фантазий, а все мечты сводятся лишь к увеличению знаков на банковском счету. Свобода для них выражается в бумажках. Глупые люди, обменивающие бесценные годы на ничего не стоящие фантики.

И все же, я завидую им.

На балконе холодно. Морозный ноябрьский воздух обжигает легкие. Кожа покрывается мурашками. Где-то там, по другую сторону ночи, в царстве, где не светит солнце, меня ждет та, что снится мне каждую ночь. И совсем скоро, не пройдет и двух лун, как я смогу увидеть ее своими глазами.

Женщина, которая притворяется моей женой, издает тихий стон. Мир мертв, и голос посторонней женщины, чьим мужем я притворяюсь, не оживит его. Но правило должно быть соблюдено. Я возвращаюсь в комнату и закрываю дверь на балкон. Ложусь в постель. Обнимаю ее. От моего тела веет холодом, она отворачивается и, издав еще один стон, вновь возвращается в царство снов. Когда-то мне было интересно, что она видит в своих снах, в какие дали отправляется. Мы даже обсуждали это с ней, там, в прошлой жизни, полной красок. Она скучает по этой жизни.

Но мне все равно.

Чтобы заснуть, нужно закрыть глаза - таков ритуал. Следовать ритуалу, выполнять обязанности, соблюдать правила. Так поступают те люди, которые живут днем и спят ночью, так живет женщина, которая спит рядом со мной и притворяется моей женой.

Я засыпаю с открытыми глазами.

2

Она приходит во сне, мягко ступает по земле босыми ногами, неспешно поднимается по бетонной лестнице и входит в квартиру. Словно слепая, она протягивает перед собой руку, продвигаясь на ощупь. Ей знакомо здесь все: пожелтевшие стены и выцветшие паласы, покосившиеся шкафы и грязные зеркала. Тонкие пальцы ложатся на выключатель и скользят вправо, к двери спальни. Подобно вору, что скользит среди теней, она прокрадывается к кровати и опускается на колени, прислушиваясь к дыханию спящих. Женщина не замечает этого, лишь ворочается во сне, издавая невнятные стоны и мольбы. Я же поворачиваю свою голову и пытаюсь вглядеться в нечеткие черты лица ночной гости. Мы не разговариваем - не то время, не то место. Сами слова - атавизм, устаревший способ обмена информацией. Ей известно обо мне слишком многое, поэтому каждый мой вздох, сокращение каждой моей мышцы сообщает ей больше, чем любой монолог. Мне же неизвестно ничего, поэтому каждый наклон ее головы дарует мне иллюзию знания. Слова же не даруют даже этого, потому что всякое слово, что слетит с ее уст - ложь.

Так она сказала в нашу первую встречу много лет назад.

3

Восход приносит лишь боль и разочарование: она вновь ушла с первыми лучами солнца. Женщина проснулась позже, спустя несколько часов.

Закрыть глаза, чтобы не смотреть на ее тело. Утром все не так, как должно быть, все слишком реально. Женщина в реальности пахнет, она теплая и мягкая. Желанная и манящая. Если я сейчас встану и прижмусь к ней, если коснусь губами ее плеча, если прошепчу, что теперь все хорошо, если скажу, что я вновь стал прежним, она будет счастлива.

Если.

Приоткрыв глаза, я подглядываю за женщиной. Она садится на кровати и берет с тумбочки старый телефон. Проверяет сообщения. Листает ленту. Поднимается в полный рост и, не отрываясь от телефона, идет в душ. Скрип двери. Шум воды. Тихие женские стоны. От удовольствия или мучения? Не разобрать.

Женщина выходит из душа спустя полчаса. За это время я успеваю умыться, почистить зубы и приготовить завтрак - все это не покидая кухни. Омлет с остатками сыра и ветчины и кофе для меня. Черный кофе без сахара для нее.

- Нужно сходить в магазин и купить продукты, - замечаю я, когда женщина заходит на кухню. - Яиц почти не осталось, сыр и ветчина тоже закончились. Крупы кончились еще несколько дней назад. Я тебе говорил об этом, - последняя фраза звучит грубовато, но меня это не беспокоит. Отсутствие круп - беспокоит.

- Хорошо, - бесцветным голосом отвечает она и берет в руки чашку с кофе.

- Вчера пришли счета. Я положил их на тумбочку у входа. Не забудь забрать, когда будешь уходить.

Женщина ничего не отвечает. Отставляет кофе и идет в комнату. Должно быть, одеваться. Перед ее уходом я замечаю, что она не стала красить ресницы. Хочу бросить ей это в спину, но не успеваю - она уже сбегает по лестнице, хлопнув дверью.

Не имеет значения.

Гораздо важнее, что кончились сыр и ветчина. Это означает, что в обед мне придется довольствоваться чем-то меньшим, нежели я планировал. Чтобы экономить энергию, большую часть дня я лежу на кровати, закрыв глаза. Изредка перелистываю старые записи о рунах и в очередной раз перепроверяю свои вычисления, желая удостовериться, что до нужного дня осталось лишь несколько недель. Когда ждешь чего-то значимого, время превращается в мед - оно становится липким и густым, ты ощущаешь каждую секунду. Некоторые, впрочем, обладают уникальным талантом: они умеют время убивать, заполняю свою жизнь пустыми и бессмысленными развлечениями. Трудно представить, что когда-то я вместе с женщиной, которая притворяется моей женой. поступал так же. Мы смотрели бесполезные фильмы, читали ненужные книги и спали ночами. Была ли женщина тогда счастлива? Был ли я тогда счастлив? Прошлое похоронено глубоко, его мертвецы меня более не беспокоят. Та же полумертвая, что навещает меня каждую ночь, ждет в будущем.

На обед решаю отварить макароны, но из-за их отсутствия приходится довольствоваться тостами и кофе с молоком. Чтобы не варить новый кофе, просто разогреваю тот, что женщина не выпила утром. Результат похож на наш с ней брак: сплошная фикция и дешевая иллюзия. Меня все удовлетворяет.

Вечером женщина не возвращается домой. Звоню ей на мобильный с домашнего телефона. Мужской голос отвечает, что она в порядке, но ей нужно побыть одной. Я прошу незнакомца на том конце линии напомнить женщине про сыр, ветчину и крупы. Должно быть, это слишком личная просьба - он бросает трубку, не дав мне времени вспомнить про закончившиеся макароны.

Вечером я доедаю остатки хлеба.

4

Ночью была метель. Тонкая снежная простыня укрыла землю, как медики укрывают труп. Люди в бетонных коробках спали, любили, ненавидели, ругались и целовались. У каждого из них был кто-то, с кем они проводили дни и ночи. Даже у женщины, которая притворялась моей женой, сейчас был неизвестный мужчина, на груди которого она могла плакать после близости. Глупые люди, алчные люди, слепые и глухие люди, неспособные наслаждаться одиночеством.

Почему же ты завидуешь им?

Впервые за долгое время я слышу тихий шепот, раздающийся со стороны детской площадки. Она там, ждет меня. Ткань между мирами становится тоньше с каждым днем. Я протягиваю руку к ней. Холодные снежинки касаются пальцев. По коже бегут мурашки. Реальность все еще сопротивляется, не желает пускать меня в мир снов. Стиснуть зубы, рвануться вперед, разрывая ткань реальности, выходя за ее пределы. Холод вгрызается в мою плоть, теплая одежда для него уже не преграда. Рывок. Стекловидное тело в моих глазах превращается в лед и тут же лопается, миллионы осколков разрезают мои глаза изнутри. Еще рывок. Барабанные перепонки лопаются. Во рту появляется железный привкус. Последний рывок. Мир перестает существовать - все заполняет боль. Холодно. Хочется домой, хочется к маме. Смех. Детский смех. Злые хулиганы толкнули меня в спину и подставили подножку. Их трое, все старше. Драться бесполезно, будет лишь хуже. Бежать некуда. Удар. Еще удар. Они носят старые тяжелые ботинки. Прикрыть голову руками. Острая боль в правой кисти. Поджать ноги.

Отойдите от него.

Девичий голос. Новый удар. И еще. По лицу течет что-то теплое.

Отойдите от него сейчас же или пожалеете.

Еще удар и оглушительный крик - но теперь не мой. Дети больше не смеются - они кричат от ужаса.

Я предупреждала. Убирайтесь. Ты живой, герой?

Выпрямиться. Сплюнуть кровь. Попробовать сделать вдох. Легкие отказываются работать. Кашель. Больно дышать. Болит лицо. Правая кисть опухла. Пальцы не слушаются. Попробовать встать. Падение. Асфальт уже не такой жесткий. Меня переворачивают на спину. Глаза заливает кровь.

Глупый герой, кто же бросается в драку с теми, кого не победить?

Рот полон крови. Языком вытолкнуть несколько зубов. Попытаться вдохнуть. Больно. Незнакомые прохладные пальцы промакивают мое лицо чем-то влажным. Кровь течет по подбородку. Незнакомые пальцы вытирают ее. Сирены. Голоса.

Я его сестра, пустите!

Ложь. У меня нет сестры.

Если вы не разрешите мне ехать с братом, я жаловаться на вас буду!

Она срывается в крик, переходящий в визг. Врачи сдаются. Незнакомка едет со мной. Растворяется перед дверьми больницы. Реанимация. Череда операций. Перевод в общую палату через неделю. Она стоит в дверях с пакетом. Там мандарины и газета. Моих обидчиков нашли и отправили в СИЗО.

- А меня зовут С., - говорит она, чистя мандарин и закидывая дольку себе в рот. - Живу здесь недалеко, решила к тебе заглянуть.

Она снова лжет, но об этом я узнаю спустя много лет. А пока я ем мандарин и смотрю в васильковые глаза девушки, которая старше меня на четыре года.

- Если тебя спросят, кто я такая, говори, что твоя сестра, а то местные медсестры не любят, когда к пациентам посторонние приходят. У меня здесь мама недавно лежала, так к ней даже подруг не пускали, а папе пришлось паспорт показывать, - очередная долька исчезает у нее во рту. - Ты не из болтливых, да?

Отвернуть голову. Лечь на бок. Сделать вид, что все равно.-

- Ну и лежи здесь один, - фыркает С. и бросает на тумбочку пакет с остатками мандаринов. - Больно ты мне нужен.. И вообще, скоро обход, а врач меня знает, если увидят, то перестанут пускать.

И уже в дверях, прежде чем уйти, она неожиданно признается:

- Я тебя обманула, - и, уже стоя в коридоре, поясняет: - У меня нет мамы и папы. И вообще, я тебе буду врать всегда! И не приду больше! - она убегает, не закрыв дверь. Как будто мне не все равно, зло думаю я, смотря в окно. Словно мне есть дело, что она машет мне, стоя на улице. Она ждет минуту, другую. Разворачивается и собирается уходить.

Я открываю окно и, высунувшись по пояс, кричу:

- И не приходи! - она поворачивается и показывает мне язык. Медсестра втащила меня обратно за шкирку. Мне запретили подходить к окну и не пускали ко мне никого постороннего. С. просто приходила к больнице и ждала, когда я высунусь.

Высовывался я ежедневно.

5

Память - странная штука.

Когда-то я помнил имена, отчества и фамилии десятков людей. Помнил их дни рождения, кто кому кем приходится, кто кого не любит и по какой причине. Потом вся моя память сосредоточилась вокруг одного человека. Имя, дата рождения, любимый цвет и любимое блюдо - этим набором ограничивается большинство влюбленных, но не я. Разбудите меня среди ночи и спросите, как звали классного руководителя моей невесты, какого цвета были ее носки во время первого выступления с хором, при каких обстоятельствах она впервые сломала ноготь и сколько шагов от ее дома до корпуса университета, в котором у нее первая пара в среду, - я отвечу на все. Не было детали, которая ускользнула бы от меня. Цена за это знание казалась мне до смешного низкой: остальные люди для меня просто перестали существовать, мне стало все равно. Сперва ей это льстило. Потом пугало. И наконец-то она смирилась и начала этим пользоваться. “Милый, запомни, пожалуйста..” - и я запоминал, чтобы в нужный момент достать что-то из и преподнести ей на блюдце. Иногда она даже демонстрировала это нашим друзьям - тем людям, с которыми мы проводили вместе досуг и чьих имен я никогда не мог запомнить, ориентируясь лишь по их лицам. И одно из этих лиц, встретившее меня на пороге спальни, я помнил целый год. Женщина, зовущаяся моей женой, просто забыла, что я возвращаюсь на три дня раньше.

А может быть она хотела, чтобы я это увидел?

Тогда моя память выкинула странный фокус: я забыл все, кроме выражения лица того мужчины. Кажется, это был кто-то с ее работы. Или кто-то из друзей. Может, бывший одногруппник? Не знаю. Тогда я не хотел этого знать, сейчас мне все равно. Следующий месяц прошел как в тумане. Она кричала, плакала, умоляла, даже пыталась угрожать мне своим самоубийством. Для меня же время сжалось до одной бесконечной секунды. Дом. Работа. Дом. Работа. Дом. Работа. Дом. Работа. Работа. Дом. Работа. Работа. Работа. Работа.

Работа заменила мне дом. Проекты заменили мне любовь. Заказы заменили мне поцелуи и объятия. Жизнь превратилась в один беспробудный трудоголический запой, изредка нарушаемый вливаемыми в меня кофеином и алкоголем. Коллеги не переживали и не поддерживали. Некоторые даже завидовали и пытались отобрать у меня часть работы. Я не сопротивлялся. Если на каком-то фронте работ количество задач сокращалось, на остальных оно увеличивалось вдвое. Начальство всерьез подумывало дать мне повышение. Никто не спрашивал, что случилось. Всем было все равно - ровно до момента, когда я, закончив в один момент все проекты и, наконец-то, протрезвев, не ушел. Они кричали, плакали, умоляли, даже пытались угрожать мне убийством.

Бесполезно.

Покончив с последним проектом в последний рабочий день, я в последний раз оглядел цех и, сделав глубокий вдох, покинул его навсегда. Мой путь лежал к реке, расположенной у другого края промзоны. Утопиться - и позволить темной грязной воде смыть мои мысли. Позволить бактериям и редким рыбам пожрать мою прогнившую изнутри плоть. Увидеть своими глазами, как же выглядит тот ад, в котором пребывает моя душа последний месяц.

Мимо гаражных кооперативов, мимо ангаров и цехов, мимо мастерских и автомоек. К мосту, на котором вечные пробки. Окунуться в ту бездну, забыться в ее сладком холоде. Отпустить вожжи и позволить миру решить, что со мной произойдет. Отдаться пустоте. Ведь это так просто - закрыть глаза и больше никогда их не открывать; заснуть и не видеть снов, спать глубоким темным сном человека, потерявшего все.

Я была там.

Да. С. была там. Стояла на мосту и смотрела вниз, бросая в темную воду бутоны роз. На ее лице блуждала безумная улыбка, а глаза блестели, как у пьяной. Заметив меня, она выбросила остатки цветов и засмеялась.

- Не могу поверить, когда-то я спасла тебе жизнь, а теперь ты явился, чтобы отговорить меня от прыжка с моста, - ее смех был заразительнее холеры, но я не улыбнулся. - Неужели ты почувствовал, что со мной что-то не так и решил это предотвратить? Глупый герой, ты не изменился за эти годы, - ее смех резко оборвался. - И вообще, ты меня не переубедишь. Я все решила, иного пути нет, после того, как он изменил мне с секретаршей, мне ничего не остается, кроме как свести счеты с жизнью.

- Помню лишь лицо мужчины, с которым застукал жену, - последовал мой равнодушный ответ. - Не знаю, кем он работал или приходился нам с женой.

- То есть, - X. помедлила и положила указательный палец себе на губу. - Ты хочешь сказать, ты пришел не отговаривать меня, а топиться?

- Да. Но, если ты уже заняла этот мост, могу поискать иное место или даже иной способ.

- Ты сумасшедший.

- Разве? Из нас двоих ты бросала в воду бутоны роз и назвала меня глупым героем. А я просто пришел тихо свести счеты с жизнью. Но ты решила вмешаться и помешать мне.

- Помешать?! Да топись на здоровье, мне совершенно безразлично, что ты задумал, только признай, что ты почувствовал, что я в опасности, а эту драму с женой и изменой придумал на ходу, подражая моей - и вовсе невыдуманной! - трагедии.

- Как будто в твоей жизни бывает что-то невыдуманное, - осекаюсь. Ее лицо превращается в застывшую маску.

- В моей жизни был настоящий ты.

Она подходит к перилам вплотную и сильно подается вперед, нависая над водой. Рыжие пряди скрывают ее лицо. Раздают всхлипы.

- А потом ты оставил меня совсем одну. Знаешь, каково идти на аборт одной? Каково принимать такое решение самостоятельно?

- Мы.. Мы же никогда..

Она поворачивается ко мне и улыбается.

- Ты опять купился. Сколько же можно? Герой, ты совсем не вырос с нашей последней встречи. Сколько прошло времени? Пара лет?

На мгновение мой мозг превращается в огромную вычислительную машину. Он считает года, месяца, недели, дни, часы и даже минуты.

- Примерно три года, одиннадцать месяцев, одна неделя, два дня и семь часов, - память стирает мужское лицо. На доске воспоминаний появляются наши совместные с X. приключения.

- Господи, ты всегда был чудовищем, - она смеется. - Как ты это делаешь? И вообще, пойдем отсюда подальше. Я не хотела топиться. Разве что чуть-чуть тебя подразнить.

Разумеется, она вновь лжет.

***

- А помнишь того толстого парня, которому ты впарил муку под видом жиросжигателя? Господи, это было чудовищно, просто чудовищно!

- Чудовищно?! Значит, как спорить со мной, что я смогу впарить любой предмет кому угодно - это нормально, а стоит мне одержать победу, как мои методы становятся чудовищными?!

Мы смеемся. Людей в кафе почти не осталось. На улице уже стемнело. Спустя треть часа мы оплачиваем счет и вместе выходим в ночь.

Встреча на мосту плавно перетекла в желание выпить кофе вместе. Кофе пробудило воспоминания. Мы обсуждали старые приключения, хулиганские поступки и даже не совсем законные дела, которые проворачивали, когда были молоды, свободны и глупы. Ее смех завораживал. Ее улыбка сводила с ума. Ее глаза обещали мне рай и ад одновременно.

- Поехали ко мне?

Слова сами срываются с моих губ.

- У нас нет машины.

Рядом какой-то пьяный бедолага не доходит нескольких шагов до припаркованного автомобиля и падает, поскользнувшись. Из его руки выпадает автомобильный брелок.

- Нет, - она протестует, когда я опускаюсь на корточки возле пьяного и поднимаю ключи. - Нет! Мы не будем этого делать!

- Одно последнее приключение. Как в молодости. Помнишь?

- Нет, нет и нет! Мы не должны этого делать, нам нельзя этого делать, мы не можем этого делать!

Но мы делаем.

Я сижу за рулем, она - на соседнем сидении. Бензина предостаточно, мы решаем отправиться на мою старую дачу, чтобы никто не мешал нам спокойно встретить старость. По дороге мы покупаем вино и распиваем всю бутылку за несколько минут. Мы вновь молоды. Вновь свободны. Я ощущаю, что мне вновь шестнадцать. Она смеется.

- Мы с тобой так никогда и не занялись этим, - неожиданно говорит она. - Почему бы не сделать это сейчас?

- Сделать - что? - переспрашиваю я, не прекращая смеяться. Мне хорошо. Впервые за долгое время мне по-настоящему хорошо.

Вместо ответа она задирает юбку и снимает трусики. Бросает их на заднее сидение. Садится на меня верхом, едва не став причиной аварии. Неизвестный водитель сигналит. Мы смеемся.

- Нет, мы не можем этого делать, - она прижимается ко мне всем телом и расстегивает мои джинсы. - Нам нельзя этого делать, - ее пальцы делают все необходимое. - Мы не должны этого делать!

Но мы хотели это сделать.

И мы сделали.

- Не отпускай меня, держи меня крепче, бери меня, люби меня, не отпускай меня, только не отпускай меня...

Она задыхается от желания и удовольствия, ее слова застревают у нее в горле, но каждый мой толчок помогает им вырваться наружу - пусть и вырваться с хрипловатым стоном.

Должно быть, если бы я не был слишком погружен в нее, чтобы заметить, что впереди опасный крутой поворот. Должно быть, если бы мы поехали ко мне, этого не случилось. Должно быть, если бы мы не встретились на то мосту, все сложилось бы иначе.

И умер бы я, а не она.

Визг тормозов. Лязг металла. Ее резкий вскрик от оргазма, переходящий в вопль боли. Яркая вспышка света. Я держу ее в руках. Она хрипит и шепчет мне на ухо.

Не отпускай меня...

Не чувствую ног. Ее тело обмякает в моих руках. Сознание медленно растворяется в темноте. Все, что остается - это ее просьба. Темнота поглощает нас целиком. А потом возникает он. Высокий мужчина, чья левая половина лица закрыта седыми волосами. Он развеивает тьму и протягивает мне руку.

Нет… Не смей... Оставь его мне…

- Просто назови мое имя, и я приду, - обещает мужчина, улыбаясь половиной лица. Над его головой кружат два ворона. - Назови мое имя, и я открою тебе тайну рун в обмен на бдение, что ждет тебя. Назови его, - с уст мужчины стекает мед, - и тебе будут доступны все мудрости мира

Нет.

- Власть над живыми, тайные сокровища земли, память и знания всякого, кто живет, - лицо мужчины обращается в россыпь драгоценных камней. Его голос раздается в моей голове. - Назови мое имя, и я одарю тебя всем, что ты желаешь.

Верни ее.

- Даже я не имею власти над мертвыми.

Верни ее!

- Жизнь предназначена для живых. Бдение не дарует жизнь мертвецам.

ВЕРНИ ЕЕ МНЕ!

Мужчина исчезает. Вместо него возникает мутное пятно. Секунда - и пятно обретает форму овала. Минута - и овал превращается в лицо. Час - и я смотрю в ее глаза. Зову по имени. Ее бледные губы растягиваются в улыбке. Так начинается мое Бдение. Семь дней и ночей врачи возвращали меня с того света, собирая по кускам то, что осталось от моих ног. Семь дней и ночей я внимал запретным тайнам, познавая одну единственную черную руну, неизвестную даже Всеотцу. Руну, которая в означенный час позволит мне воссоединиться с той, кого я люблю. Она говорит, а я запоминаю. Она шепчет, а я повторяю. Она кричит, и я кричу вместе с ней.

И однажды этот крик вновь раздастся.

Пир Мойше, непосредственный свидетель зверств германцев.

Когда ему было 11 лет (еврей) смог, с Божьей помощью, пережить концлагерь и войну.

Он издал книгу "Берген-Бельзен", когда стал взрослым.*

Семья Пира проживала в Париже.

После оккупации Франции всех евреев поместили в концентрационные лагеря.

Взрослых отдельно, детей отдельно.

Его мать попала в Освенцим. Там она и погибла, как и остальные полтора миллиона заключенных этого лагеря смерти.


Пира поместили в Берген-Бельзен в девятилетнем возрасте.

Рядом с ним оказались его младший брат и сестра.

Пира отправляли в передвижную автомобильную газовую камеру шесть раз, и все шесть раз он каким-то чудом оставался жив... мучился, но не умирал ... и видел, как рядом с ним умирали еврейские женщины и дети...

Он выжил и написал книгу....

.........

*Берген-Бельзен — нацистский концлагерь в провинции Ганновер (возле деревни Бельзен и города Берген). В лагере не было стационарных газовых камер, но сюда приезжали передвижные автомобили–душегубки. За 1943—1945 годы здесь умертвили более 50 тысяч заключённых сюда без приговора суда, людей. Среди погибших была знаменитая Анна Франк.

Пир Мойше

----

Отрывок из документального, военно-исторического романа Летят Лебеди

Том 1 – «Другая Война» 500 страниц

Том 2 – «Без вести погибшие» 750 страниц

Сброшу всем желающим пикабушникам на электронную почту абсолютно безвозмездно.

Пишите мне в личку с позывным "Сила Пикабу" (weretelnikow@bk.ru), давайте свою почту и я всё вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в двух самых популярных форматах).

Есть печатный вариант в твёрдом переплете.

Могу выслать почтой в любую точку планеты Земля (кроме Северного и Южного Полюсов)

Отзывы можно увидеть на Литрес