Лига Писателей

Если у кого получится нейросеткой сделать что-то похожее, то напишите, пожалуйста, об этом. Не в корыстных целях, правда интересно. Ощущение, если ей подавать два объекта, она делает с ними вот это:

На завтраке мать сказала, что отец уже отправился на кладбище, готовиться к завтрашней церемонии похорон девятилетнего сына виконта — на охоте тот упал с лошади. Виконт был убит горем и ни с кем не говорил. В покои пускали только прислугу, один за другим приносившую  бочонки с красным бургундским. Однако отец пробился к нему и вызвался взять всю организацию на себя, в надежде получить хорошее вознаграждение от жены виконта. К церемонии прощания нужно было собрать и привезти немало запасов: цветы, снедь, напитки, — все это сегодня, ведь завтра приготовления надо будет уже закончить! Если все получится, мы будем обеспечены до следующего лета! И у меня теперь своя важная роль в обеспечении семьи:

“Лучший способ добраться до соседней деревни — дворами, мимо избы лекаря, добраться до кромки леса, после чего выйти на тропинку, а по ней пересечь лес мимо вечно тихого зеркального озера. Примерно час пути, но если бежать, приду пораньше и удивлю папу!”

На улице царило будничное оживление: улыбчивые соседи здоровались друг с другом, обмениваясь новостями и слухами. Кто-то с улыбкой смотрел на меня. Но мне было не до того – я торопился по своим делам.

Выйдя к высокой стене густого леса, я огляделся. Тропинка уходила левее, а справа над кронами старинных дубов и высоких берез, помнящих младенцем еще моего прадеда, возвышался шпиль башни. Черная, она будто не подпускала к себе даже лучи солнца и была больше похожа на аккуратный разрез в ткани неба.

Она стояла здесь с начала времен, и деревенские жители никогда не ходили в ее сторону, даже те, что не были суеверными. Детям с малых лет настрого запрещали приближаться к ней, взрослые старались не входить даже в район леса, где она стояла, а деды ставили свои кровати так, чтобы во сне лежать головой в противоположном направлении от таинственного сооружения. Кто-то говорил, что башня – это конец иглы, на которую нанизано наше мироздание. Про нее ходило множество других легенд. Последняя история, которую я слышал, была рассказана моим отцом.

Много лет назад, когда он был совсем ребенком, в деревню приезжала экспедиция ученых мужей, твердо намеревавшихся изучить ее. Много месяцев они провели, плутая по лесу в поисках троп, ведущих к башне. В конце концов, они даже пытались прорубить просеку напрямик. С тех пор их никто не видел. Трудно было не поверить этой истории. Было в башне что-то пугающее, почти потустороннее: даже если идти прямо вперед, глядя на шпиль, он не приблизится. Я сам делал так сотню раз.

Я побежал по тропинке под арочный свод из ветвей согбенных дубов. Высокая трава и причудливые цветы по краям тропинки наполняли лес нежнейшими сладковатыми ароматами, а жужжание деловых шмелей и пчел напоминало мне о собственном срочном задании. Добежав до озера, я решил передохнуть и умыться — вода здесь была кристально чистой, но совсем не холодной: я даже не поежился, когда по раскрасневшемуся лицу побежали частички озера. Подставив лицо небу, я наслаждался прикосновением солнца и теплой лаской лесного ветерка.

Собравшись продолжить путь, я обнаружил странное: тонкая шпилька башни вдалеке показалась заметно больше, а на вершине виднелась маленькая серая точка. Плеснув еще пригоршню воды на лицо и шею, чтобы согнать видение, я не оглядываясь побежал в сторону деревни, ощутив на спине взгляд — тяжелый, жадный и нетерпеливый.

До выхода из леса оставалось совсем немного, когда на тропку надвинулась исполинская тень, какие бывают от грозовых туч. Лес затих: ни жужжания, ни шелеста листьев. За спиной в трёхстах шагах возвышалась башня настолько высокая, что разглядеть ее вершину можно было только высоко задрав голову. Я стоял, не в силах оторвать взгляд от бездны мрачных стен башни, переливавшихся всеми оттенками самого черного из цветов, что можно представить.

Тропинка вела к деревне, и я решил, что лучшим решением будет поскорее добежать до деревни под защиту взрослых. Я побежал сломя голову, не замечая жестких веток, хлеставших по лицу и рукам, и крапивы, в которую угодил несколько раз оступившись с тропы. Окончательно потеряв счет времени и выбившись из сил, я остановился. Паника сковала не только сознание, но и тело. Тьма не пугала, однако ощущение пристального взгляда в спину путало мысли — в этом лесу прошло все мое детство, я знал каждую тропу и не сомневался, что бежал подальше от черной башни, которая маячила на горизонте столько, сколько себя помнят мои прадеды.

Одеревеневшие ноги не слушались, кровь стучала в висках, а в глубине сдающегося сознания осталось лишь отчаяние, вынудившее меня оглянуться и увидеть бесцветно-черный шпиль, находившийся в какой-то сотне шагов. Вокруг меня сгустилась тьма, которую я поначалу принял за тень, плотная настолько, что не было видно ни тропинки, ни до боли знакомых деревьев. Я бежал по памяти, то и дело пропуская повороты и натыкаясь на ставшие вдруг негостеприимными ветви древних деревьев и  кусты крапивы. Все тело ныло и зудело от усталости и боли, а сознание — от ужаса. Хотелось плакать.

Я не останавливался и не оглядывался до тех пор, пока не перестал различать в темноте собственные руки — бежать дальше было нельзя. Остановившись и медленно развернувшись, я не увидел леса: влево и вправо, насколько хватало взгляда, передо мной простиралась темная гладь. Чтобы увидеть собственные ладони, пришлось поднести их к самому носу: я не ослеп. Я пятился, вытирая слезы с лица, однако с каждым шагом бездна стены приближалась, словно я шагал к ней. Тьма. И вот, вытирая нос, я не увидел собственных рук.

- Папочка, прости, я потерялся. Мамочка…

Слезы брызнули из глаз. Задрав голову, я увидел подвижное серое существо в бесконечной тьме. Это оно было той серой точкой на стенах башни цвета бездны. Глаз у него не было, но я знал: оно смотрело на меня.

Тварь с девятью многочленистыми покрытыми длинной щетиной лапами держалось за стену, свесив миндалевидную голову испещренную извилинами и дырами, на фоне которых стена начинала казаться серой. На месте рта из головы торчало множество длинных щупалец: некоторые меланхолично свисали, другие то и дело глодали щетинистые черные лапы и тошнотворную голову. Оно, безглазое, своим вниманием пожирало сознание, память, эмоции — ужас уступал равнодушному смирению — не было матери, не было никакого сына виконта, не было солнца. Я просто корм для этой тянущей ко мне одну из лап древней хозяйки. Для этого я родился, рос, смеялся и плакал.

"Ты заберешь меня в кошмар? "

Чувство реальности вернулось с ощущением теплой струи, бегущей по ногам. Оцепеневший и забывшийся, я трясся крупной дрожью и смотрел на длинные когти, венчающие каждый из трех пальцев на отвратительной лапе. Я не видел их движения, но знал — они приближаются.

В отчаянной и детской попытке защититься, руки сами дернулись и уперлись в дверь. Толстая, из массивного дерева – я ощутил резные изображения людей, ученых, находящихся на пороге открытий, и студентов, только ступивших на этот путь. Я в порыве страха толкнул ее и закрылся руками от ослепляющего света — в кабинете, освещенном десятком свечей, за большим дубовым столом в кресле-качалке сидел крепкий мужчина. Неторопливо оглянувшись на шум у двери, он крикнул мне убираться, но я и не подумал! Я проскользнул в небольшую тихую хорошо смазанную дверь, ведущую к винтовой лестнице. Мне удалось забежать на второй, третий, седьмой этаж. Погони не было.

Почти теряя сознание, я сел на ступени, прислушиваясь к каждому шороху. Не верилось, что все это происходит на самом деле. Это был один из тех самых ученых мужей? Они нашли путь к башне и остались здесь? Что это было за чудовище? Почему я… Память медленно возвращалась, дыхание сбило рыданиями, а слезы снова брызнули из глаз. Как же хочется к маме и папе… Я плакал долго, пока окончательно не выбился из сил, почти провалившись в неспокойный сон.

Из дремы меня вырвало пение хора женских голосов, один из которых принадлежал маме. Моей маме. Она здесь?

"Может быть, я снова уснул? Мамочка, я тут! Я хочу проснуться! Прости, мне опять снятся кошмары, забери меня к себе..."

Крупицы последних сил вели меня выше и выше, к родным голосам и прекрасной песне. С каждой скользкой от смердящей плесени ступенью пение становилось ближе и теплее: я слышал в нем солнце, заливающее комнату теплом и ярким светом, и ароматы топленого молока и выпечки — хотелось поторопиться, поскорее оказаться рядом, проснуться и наконец обнять маму.

В состоянии одурманенной эйфории я оказался в полумраке нужного этажа — голоса несколько десятков голосов доносились из этой комнаты, насколько отчетливые, что казалось, что они звучат в голове. Я смог разобрать слова: песня была о девушке с глазами цвета тихого озера, бездонными и непоколебимыми, ставшие такими после того, как ее возлюбленный не вернулся с кровопролитной войны.

Сидя на холодных камнях, я увидел длинное, в пол, струящееся красное платье из незнакомого мне материала, очень дорогого на вид — в деревне таких не бывало. Поднимая взгляд, я все четче осознавал, что девушка пела о себе: девичья талия притягивала взгляд, а молодая грудь едва была скрыта глубоким декольте.

- Простите... я потерялся, — только и смог я выдавить, слова нехотя покидали горло, вызывая приступы тошноты.

Пение не прекращалось. Почему она здесь? Изящные руки и нежные аристократичные белые плечи… Мог ли подобный ангел стать членом той проклятой экспедиции? Какое-то время я смотрел на ее голову, не осознавая изменений в собственной: каждая мысль застыла, умерла, исчезла, уступив место первобытному ужасу.

С огромного, метра полтора в диаметре, испещренного отвратительными гниющими слезящимися глазами мозга на меня смотрело полтора десятка дрожащих зрачков — каждый глаз жил своей собственной жизнью, однако все, все они хотели меня разглядеть. Те, которым это не удавалось, начинали вращаться, застывать и дрожать еще больше, словно требуя возможности приглядеться к жертве. Пение продолжалось. Красивое тело девушки опустилось на колени, приблизив омерзительный мозг к моему лицу так близко, что густой и навязчивый сладковатый запах гноя и разложения, сочащегося из каждого глаза, заполнил легкие — меня вырвало. Пока я бился в судорогах от непрекращающихся изматывающих позывов порожней тошноты, из-под огромного мозга медленно расправились два пульсирующих щупальца, покрытых густой смердящей жижей вперемешку с запекшейся черной кровью.

Я не мог найти сил поднять или отвести от них пересохшие глаза. Я продолжал лежать и смотреть, как, не прерывая пения, щупальца медленно сжимают мои руки. Услышав сухой треск ломающихся костей, я не ощутил боли. Меня снова не было: это не сон, не кошмар, это и есть жизнь. Не замечая хруста собственных костей, я смотрел в радужки сводящих с ума глаз — множество диковинных цветов, еле различимых за расширенными зрачками, одурманивало и привлекало: оранжевые, штормово-серые, глубоко синие, зеленые и терракотовые, — в них была красота, мудрость и любовь, которые человек в своей ограниченности не может и помыслить. В каждом из них теплилось чудо, сокрытое в столь омерзительной форме: жерло вулкана, дарующее нежное объятие деревушкам у подножия; энергичная океаническая волна, приносящая движение километрам закостенелых лесов; божество без тела и формы, освобождающее скуксившееся в жалкой попытке спастись от страданий бренного существования оболочки сознание. 

Я чаял стать частью этого и знал, что совсем скоро так и случится. На лице, венчающем разорванное и наполовину пережеванное тело, застыла блаженная улыбка. Я стал по-настоящему спокоен. Мама, больше не будет кошмаров?

Рома же удрученно смотрел на мутную зеленоватую воду несколькими этажами ниже и всеми силами старался прогнать воспоминания о предыдущих ночах в обществе Старой Грымзы. Ночи с ней были ужасны, отвратительны, тошнотворны – как-то иначе описать их язык не поворачивался.

– Ну, ты чего? Все загоняешься?

Внезапно грянувший над головой голос напугал Рому. Он обернулся и, прищурившись, уставился на подошедшего Серегу.

– А сам-то как думаешь? – буркнул Рома.

Серега воровато оглянулся и, убедившись, что угрозы нет – женщины возбужденно кудахтали над каким-то отрывком из Писания, – деланно поежился.

– Вот и я так же, – вздохнул Рома.

– Придется смириться, – прошептал Серега. – Я, например, в таких случаях пытаюсь отвлечься, думаю о чем-нибудь хорошем. Например, о Зиночке.

Зиночка – натуральная блондинка с натуральной грудью натурального пятого размера – была самой привлекательной среди женщин. Проблема заключалась в том, что мозги у нее давно уже съехали набекрень. Зиночна была ярым приверженцем религиозно-феминистического маразма, в силу невероятного стечения обстоятельств воцарившегося на Крыше и названного верой. Расхаживая чуть ли ни голышом (впрочем, как и все остальные), Зиночка всячески приветствовала идеи своих покровительниц. Среди прочих там была такая: дабы не впасть в грех прелюбодеяния, всем молодым женщинам необходимо включить режим полной асексуальности. Поэтому мужчин по прямому физиологическому назначению использовали исключительно хрустящие артритом и сверкающие варикозом старухи из бухгалтерии. Самопровозглашенная Пресвятая Троица – Старая Грымза, Дряблая Жопа и Зловонная Пасть – именовали себя святыми, а святым, как известно, грехи человечества не свойственны. Кто там из них Отец, кто Сын, а кто Святой Дух никто выяснять не спешил. Шестеро выдохшихся мужчин против двадцати с лишним откормленных женщин – силы далеко неравные. В особенности, когда похоть прикрыта громким лозунгом о продолжении рода людского, и сам род людской, в лице ослепленных Господним сиянием дамочек, рьяно этот лозунг поддерживает. Что тут еще добавить? Вот и вынуждены были «святые» спасать грешный народ, «разделяя ложе с сыновьями человечьими».

– В гробу я видел твою Зиночку, – проворчал Рома. – У нее кукушка улетела далеко на йух, не иначе как загорать.

– Наверняка так оно и есть, – усмехнулся Серега. – Вернется с оливковой ветвью, и тогда нам объявят об очередном чуде. Но-о… – он загадочно покачал головой, – против того, что сиськи у Зиночки что надо, спорить бесполезно. И знаешь что?

– Ну?

– Когда Дряблая Жопа сбрасывает с себя тряпье, когда раздвигает ляжки, лучше всего думать об этих налитых грудках, чем…

– Хорош уже! Мне, как-никак, предстоит ночь провести в объятиях двоюродной сестренки самого Гренделя. А еще ведь нужно добиться эрекции и потом не сблевать в процессе.

– Вот поэтому лучше думать о Зиночке.

– Мальчики, вы там чем занимаетесь? – раздался скрежещущий голос Старой Грымзы.

– Ничего такого, Марфа Федотовна, – быстро среагировал Серега. – Сидим, прикидываем, насколько еще поднялась вода.

– И насколько?

– С полэтажа за сутки. Теперь вместо восьми семь с половиной, вот-с.

Рома присвистнул:

– И как только у тебя получается?

– Я ж менеджером был, – улыбнулся Серега, – а у нас как: другого не надуешь, сам останешься с…

– Ясненько… Эх, пить охота!

Серега посмотрел куда-то вдаль – кругом одна вода. Даже соседняя высотка исчезла: ушла на дно неделей ранее.

– Мне тоже, – вздохнул он. – Но теперь лишь к ужину, после сраной молитвы получим. И куда только делись все эти дожди, о которых талдычит Грымза?

– Тоже на йух отправились.

Роминой усталости не было предела. Хотелось вернуться в свою уютную квартирку, сварганить простенький ужин из сосисок и «Доширака», и завалиться на диван, с которого не слезать целую вечность, а то и две. Но правда такова, что уютная квартирка с ужином, диваном и вечно слюнявым бульдогом Тяпкой ныне покоилась под стометровой толщей океанской воды. Осталась лишь эта крыша, на которой они вынуждены были ютиться. Двадцать с небольшим человек. Плюс, конечно же, Пресвятая Троица.

Несмотря на то, что со дня затопления мира прошло чуть больше двух месяцев, Рома уже и не мог толком вспомнить, как так вышло, что уцелевшие женщины превратились в агрессивную феминистическую секту. Скачок от слезливого визга и невнятных причитаний к далеко не блаженному смирению искренне верующих оказался молниеносным. Если утром Троица представляла собой перепуганных, вечно всхлипывающих и трясущихся от страха бабулек, то уже к вечеру они как-то разом подсобрались и на один лад затараторили о каре Господней.

Как оно и положено в цивилизованном мире, поначалу на старух не обращали внимания, списывая все их «пронизанные божественным откровением» выкрики на обычную панику. Но время шло, вода прибывала, а соседние здания потихоньку исчезали в глубине. И мало-помалу к проповедям стали прислушиваться, даже поддакивать. Кружок рос день ото дня, пока в один распрекрасный момент вдруг не выяснилось, что число верующих многократно превышает число неверующих. Вот тогда-то безобидные на первый взгляд бабульки из бухгалтерии и показали свои – увы, далеко не вставные – зубы, обернувшись вдруг пророчицами наступившего Апокалипсиса, этакой инкарнацией Пресвятой Троицы.

А дальше, как всегда и бывает со всяким радикально настроенным культом, последовали репрессии.

– Сереженька! – вновь послышалось жуткое дребезжание. – Лапонька моя, поди сюда на минутку!

Серега с тоской скосился на Рому, натянул улыбку и обернулся. Дряблая Жопа выбралась из своих хором и, подставив лучам надутое, испещренное растяжками и пронизанное сетью капилляров брюхо, заспанно смотрела на мужчин.

– Уже иду, Клавдия Васильевна, – скороговоркой крикнул Серега и, тяжело вздохнув, побежал к старухе.

Рома снова остался один на один с тоской, бескрайними водами, затопившими столь любимый им мир, и назойливым взглядом Старой Грымзы.

– Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли. От человека до скота, и гадов, и птиц небесных, – все истребилось с земли! – долетали до него обрывки ее слов.

«И почему тебя инфаркт не хватит? – с досадой подумал он. – Ты ж святая, так и отправляйся уже на небо!»

Но обычно жалующаяся на свое здоровье Старая Грымза после потопа выказала удивительную живучесть – такую, какой позавидовали бы даже крысы с тараканами. Ни голод, ни жажда, ни проливные дожди, буйствовавшие в первый месяц, ни все эти тревоги и волнения, на которые так любят ссылаться пожилые, ни радикулит, ни гипертония, ни ревматизм – ни прочие «измы»! – ничто ее не брало. Невольно складывалось впечатление, что похотливая ведьма взаправду святая, все-то ей нипочем!

На ней никак не сказался даже тот случай, когда во время бунта Борис с размаху заехал ей кулаком в щеку – поохала день-другой в своем «храме» и опять была полна сил.

А вот Бориса жалко – мужик он был толковый, один из первых, кто заметил грядущий религиозный беспредел. Из-за этого и погиб. А еще – о чем никогда не вспоминали женщины, но что было очевидно для всех мужчин – из-за того, что в свое время любил всячески подкалывать «пропылившихся мумий из бухгалтерии». Со всем присущим ему задорным сексизмом прохаживался Борис и по Зиночке из отдела продаж, выводя прямую взаимосвязь между объемом ее груди и уровнем интеллекта, вслух восхищаясь «заносом в два метра», в который он «с удовольствием бы въехал передком». Короче, каламбурил как мог. А Зиночка, видимо, не оценив его чувства юмора, впоследствии ему голову проломила. Такой вот суд над грязными еретиками.

Были и другие жертвы, всего за полтора месяца около дюжины человек. Но то в основном были незнакомцы из соседних контор. А контор, надо заметить, в здании ютилось как мух на навозе – все ж высотка. В истреблении «иноверцев» легко угадывался некий офисный геноцид, корни которого уходили во времена до потопа. Но об этом все помалкивали.

Впрочем, не замечать правоверные научились вообще много чего. Даже явные расхождения между словами из Библии, что с утра до ночи изрекала Старая Грымза, и поступками Троицы целиком выпадали из поля зрения паствы…

– Роман, подойди!

Как и Серега минутой ранее, Рома изобразил радушную улыбку и пошел к «храму», представлявшему собой кривоватый шалаш с натянутым поверх брезентом – на большее местные клерки оказались попросту неспособны. Женщины – загорелые, с мускулистыми руками и ногами, в большинстве своем голые (не стоит стесняться собственного тела – так проповедовала Зловонная Пасть) – окинули Рому равнодушными взглядами и вновь повернулись к Старой Грымзе.

– Вам что-нибудь угодно, Марфа Федотовна? – спросил Рома.

– Сделай мне, пожалуйста, массаж, мой хороший. Заодно и стихи из Книги Бытия послушаешь. – Она посмотрела на него. – У тебя ведь сейчас никаких планов нету?

Это, разумеется, была шутка. Ну какие планы могли быть у человека в затопленном городе, да еще и застрявшего на крыше в компании воинственных амазонок?

– С удовольствием, Марфа Федотовна.

– Вот и славно.

Она опять забухтела, высматривая из-за толстых бифокальных линз так свято чтимые строки. Рома же положил руки ей на плечи и, сдерживая рвотные позывы, принялся мять желеобразную плоть.

Тут из шатра вытащилась Зловонная Пасть – единственная из трех ведьм, кого не привлекали плотские утехи. Зато очень интересовала провизия.

– Марфа, а печеньки-то у нас где? – облизнулась Пасть, дыхнув на Рому таким продирающим зловонием, что он поперхнулся.

– Так в загашнике, там пара коробок точно осталась, – сказала Старая Грымза. – Заодно оболтуса этого, Семена, разбуди – хватит ему уже дрыхнуть. Пусть ступает на этажи остальным помогать.

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, Зловонная Пасть унесла свою необъятную тушу прочь. При этом она прихватила бутылку с водой.

Рома же потер языком шершавое небо и постарался отогнать предательские мысли о сладко бултыхавшей в бутылке воде. Жажда казалась невыносимой, но требовать еды или питья раньше установленного часа считалось кощунством, если не грехом. Чревоугодие! А за такое могли и голодом уморить – «ибо известно, что всякий грех выбивается долгим и упорным постом»!

Троица, правда, поститься не любила. Другими словами, жрали эти ведьмы как не в себя. Такое свое поведение они объясняли нуждой паствы в благоверных пастырях. Ведь если призовет Господь последних на небо, кто ж тогда укажет заплутавшим овечкам дорогу к райскому саду? Женщины верили и слушались, и при всем этом пайка их была несколько больше, чем мужская. Да и физическим трудом они занимались только для удовольствия – некое подобие фитнеса по старой привычке, йога и медитации. Мужчин же, помимо унизительных ночей со старухами, регулярно отправляли на очередное бессмысленное задание: то притащить какую-нибудь тяжеленую штуковину – лишь для того, чтоб день спустя переть ее обратно; то провести ремонт в «храме» и опочивальнях Святой Троицы; то исследовать погруженные во мрак этажи на наличие пищи, которой там все равно нет, так как этажи эти были исхожены уже вдоль и поперек; – а то и еще какую-нибудь глупость придумают.

– И благословил Бог Ноя и сынов его. И сказал им: плодитесь и размножайтесь, – продолжала бухтеть Старая Грымза, в то время как Рома массировал ей плечи. – И наполняйте землю. Да страшатся и да трепещут вас…

В этот момент Рома поднял голову и посмотрел на рассевшихся полукругом женщин. И внезапно что-то в нем будто бы надломилось: он вдруг понял, что не может узнать ни одну из них. А ведь он проработал с ними два года, и к некоторым, по неопытности, даже пытался подкатить. Но тогда это были другие женщины. Они были разные – начитанные, интересные, остроумные. То же, что предстало его глазам теперь, вообще трудно было идентифицировать. Пресвятая Троица сделали свое дело, как Конец света сделал свое: бедняжки поверили, что у них есть шанс – если не на земле, то на небесах, – и ухватились за слова спятивших бабок как за спасительную нить. Они полностью утратили себя, став отныне чем-то обезличенным и бесполым.

Они стали паствой. Натуральное стадо!

Рома опустил взгляд и, больше не скрывая ненависти, уставился на затылок Старой Грымзы, из которого торчали слипшиеся грязно-пепельного цвета космы.

– Роман, что-то не так? – не оборачиваясь, поинтересовалась та. – Почему ты остановился? У тебя очень даже хорошо получается. Я чувствую, что боль – ох, эта многолетняя боль! – наконец-то отпускает. У тебя золотые руки…

– Да-да, конечно… – пробормотал Рома.

Зиночка исподлобья глянула на него, по-детски выпятив нижнюю губу. Сам же он отодвинулся от старухи, осмотрелся.

В шаге поодаль валялся кусок кирпича.

– Роман, продолжай же! – не унималась Старая Грымза. – Ты отвлекаешь меня, а ведь я занята важным делом. Разве ты не видишь? Будь послушным мальчиком, иначе ночью мне придется…

– Марфа Федотовна, берегитесь! – заорала вдруг Зиночка.

Старая Грымза испуганно обернулась, и в этот миг Рома, испытав при этом чуть ли не божественный экстаз, обрушил ей на лицо кусок кирпича. Хрустнули кости, осколки линз полетели в разные стороны, а чуть погодя хлынула кровь.

Несмотря на все ожидания Ромы, женщины не набросились на него, чтоб в ту же секунду растерзать в клочья. Вместо этого они растерянно вытаращились на бездыханное тело своей покровительницы и внезапно… дружно завыли.

Они глядели на вытекавшие из проломленного Грымзиного черепа темные сгустки и, заламывая руки, громко рыдали.

Примчалась запыхавшаяся Дряблая Жопа.

– Что здесь происхо-о-о… – Она не договорила, но продолжала растягивать букву «о» до тех пор, пока в легких у нее не закончился воздух.

Затем, сделав глубокий сиплый вдох, повернулась к Роме.

– Ты! – зашипела Дряблая Жопа. – Предатель! Убийца! Иуда-а! – И сорвалась на пронзительный, больно бьющий по ушам визг.

Женщины, вернувшись под покровительство еще одной святой, тут же прекратили истерику. С суровыми выражениями на лицах они двинулись на Рому.

– Нет! – рявкнула Дряблая Жопа. – Он сам покончит со своей мерзкой жизнью – так сказано в Писании! – Она ткнула в Рому скрюченным пальцем. – А теперь убирайся, отверженный. Проваливай же, сатана!

И, не разбирая ничего перед собой, все еще с трясущимися от совершенного поступка руками, Рома побрел к своему излюбленному месту у края крыши. Вслед ему неслись вопли Дряблой Жопы:

– Вот видите! Он знает, что натворил! Раскаяние уже наполняет его жалкую душонку! Он не сможет жить с этим, нет-нет!

И тут раздался новый крик.

Не иначе как получив порцию божьего просветления, Зиночка бухнулась на колени перед трупом Старой Грымзы и заголосила:

– Святая! Она святая! Она приняла смерть за грехи наши, дабы искупить вину нашу пред Господом Отцом Всемогущим! Она… она… – Дщерь Господня!

Рома обернулся и увидел, как остальные тоже мало-помалу стали опускаться на колени, пораженные новым откровением. Благоговейный ропот заструился над их головами. И даже расчувствовавшаяся Дряблая Жопа пустила скупую слезу, осознав, кто жил рядом с ней все это время. «Дщерь Господа нашего!» – неслось со всех сторон…

Рома же подошел к самому краю крыши и с тоской посмотрел на мутную зеленоватую воду. День клонился к закату, а с востока приближались густые облака. Возможно, даже пойдет дождь. Возможно…

Он нагнулся, скользнул взглядом по этажам и… замер.

– Эй, народ, – позвал Рома.

– Святая-святая-святая!.. – было ему ответом.

– Алло, люди! У меня для вас новость есть!

– Святая-святая-святая!..

– Здесь восемь с половиной этажей! – закричал Рома бившимся в экстазе женщинам. – Понимаете?

Те притихли, озадаченно поглядывая в его сторону.

– Серега ошибся: тут не семь, а восемь с половиной этажей!

– И че?

– Да ниче! Просто за сегодня воды стало меньше! Вода уходит!

Женщины долго-долго смотрели на Рому, при этом глупо хлопая ресницами. И даже морда Дряблой Жопы вытянулась от удивления. А потом…

…потом все еще пребывавшая в экстазе Зиночка вскинула руки к небу и закричала во все горло:

– Это она! Дщерь Господня ниспослала нам свою милость! Она говорит, что наши грехи отпущены, а молитвы услышаны! Мы прощены! Она! Это все она!

И женщины вторили ей:

– Святая-святая-святая!..

День на крыше мира медленно подходил к концу.

— Ещё бы. Я же не единственный в своем роде даже в Разломе. А ещё мы не единственные, кто хочет победить и соскочить, — ответил тот.

— Именно! Мы их всех порвем и свои души не отдадим.

Так началось испытание для команды Безымянных. Помещение, в котором мы очутились, походило на каменный бункер с газовым освещением. Луми снял со стены газовую лампу и, светя ей, повёл нас вперёд по коридору, достаточно широкому для Мясника. Преодолев несколько ловушек, вышли в следующую зону, довольно большую, с целый этаж психушки без окон. Что это то самое, я понял по тому, что мы в санитарном узле с разбитыми толчками и ваннами с высохшей кровью. Стены гладкие, без углов, мелкорешётчатые сливы. Хаск жестом предложил выйти в коридор, и тут раковины разлетелись осколками, а трубы прорвало кипящим кровавым потоком. Только благодаря броне нас не убило. А по звуку выбитых дверей стало понятно, что монстры прибыли.

Выйдя из санузла, мы встретились лицом к лицу с ними. Нет, это были не местные монстры, порожденные умброй. Это были покоробленные в хлам с содранной кожей, будто сваренные заживо или переваренные. После бешеного расстрела, во время которого противники просто взрывались, интерьер заляпался, а мы не поскальзывались только из-за шипов в подошвах. Во время передышки осмотрелись. Здесь и комнатки с диванами и книжными шкафами, и жилые, из которых повыбегали монстры. И всё это казалось чуждым этому миру. Когда в коридоре возник мясной медведь высотой под потолок и с топором, Руби с налета отрубил ему руку с ним же, а мы втроём расстреляли чудище.

Уже идя по коридору, уводящему с места бойни, я понял, что надо обязательно сделать, и поведал об этом напарникам. Те предложили подождать. Позже, во время передышки перед двадцатым этажом, сидя на каменном полу, Хаск произнёс:

— Вот правильно говорят, что друзья познаются в беде. А пьянки и гулянки — дело десятое. Вы чем хотите заняться, когда соскочите?

— Если честно, всё-таки на радио хочется попасть. Задолбало всё, отдохнуть надо.

Наконец, до тридцатого этажа добрались только мы. Из каменного коридора плавно перешли в современный, привёдший нас на съёмочную площадку. Естественно, никто из нас не показал лицо и не достал оружие, чтобы не открыть охоту на себя же. В просторном помещении со съёмочной аппаратурой и персоналом собрались представители больших шишек, чьи команды участвовали в битвах. При прочих равных эти хмыри не могли быть довольны произошедшим.

— С вами Кэти Киллджой! Поприветствуем команду, дошедшую до финала! Безымянные уже не первый раз накидывают вздумавшим сразиться с ними!

В зале настала гробовая тишина.

— Ну что же, тогда ответьте на вопросы и валите на все четыре стороны, — произнесла скисшая от такого поворота телеведущая.

Мы расселись по стульям напротив камер и приготовились отвечать.

— Знакомьтесь! Тупая сука, Киллджой, дорвавшаяся до сенсации, и такой же тупой мудак Тренч на подпеве у нее. Ненавижу репортеров! — выругался Хаск по внутренней связи. — А ещё этого протеже Вокса. Представляю, как он разозлится, когда мы здесь всё разгромим.

— Так вот, как вам удалось дойти до конца? Против выставили совсем не шваль.

— Всё просто, как два пальца об асфальт. Мы не стоим на месте. Движение — жизнь, остановка — смерть! Не так ли? Но что это я, в самом деле? Болтовня — это не про нас.

Затем Руби встал между Киллджой и Тренчем, взял обоих за глотки и рыкнул:

— А теперь мёртвый эфир. Мочи уёбков!

Выпустив электрический импульс, сжёгший все местные камеры и заблокировавший телепортацию, мы открыли стрельбу и перебили всех. Оставшихся в живых ведущих дружно избили в хлам. Чем решили отмечать каждую завершенную башню, если доживем. Хаск дернул за рубильник в стене за поваленным новостным столом. Весь зал затрясся, уши заложило от гула отправляемых из башни на поглощение душ. Уходя, мы бросили избитым:

— Ещё увидимся, дешёвки!

Прошли выходной пункт Башни и телепортировались с другой стороны Разлома, затем переправились в Бомжовский. Появились мы напротив нашего поселения: осталось только на горушку подняться. И здесь я вспомнил… Хаск понял это и произнёс:

— От нас никогда не было представителей, потому что Аластор предпочитает присутствовать лично или не появляться вообще, а у Эсиди, как создателя этих Башен, нет права на участие.

Затем сел на камень, убрал шлем и пригласил нас на рядом лежащие валуны. Где-то в разломе ударила молния и осветила небо.

— Мы не первый раз участвуем, это вы уже поняли. И уже знаете, кто я, но вас ещё интересует, почему же выбрал вас. За херовых сорок лет сколько я нашел родственных душ? Эсиди и Руби вы знаете. С Аластором и Ниффти я вас познакомлю. И теперь вот вы вытащили меня из бесконечного депрессняка. Вы же не забудете меня?

— Забыть? Хаск, ты чего, какое забыть! Мы же горой за своих. Качай его!

И мы качнули. Да, наш бармен очень похож на нашего главного там, в жизни, из которой мы ушли. Так же принял нас и подбросил нам работу, а теперь он один из немногих дорогих нам людей.

— Ух, укачали старика! — Хаск рассмеялся. — Теперь я могу прийти в свое заведение и снова изобразить ленивого и скучного бармена, к которому приходят выпить местные шишки. Руби снова будет хреначить в нашей столовой, нисколько не худшей и даже лучшей, чем хвалёные рестораны. А вы можете пострадать фигнёй, если налета не случится. Завтра нам ещё к Эсиди идти, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Вчетвером поднимаемся на холм и расходимся. Нас встречает наше поселение: несколько десятиэтажек и халупы, воткнутые рядом и на склоне. За столом сидят наши лейтенанты: Гэри и Кори Вультура. После приветствия такими же полиморфами(5), как у нас, приглашают сесть. Мы долго говорим. Снова где-то бьёт молния и грохочет гром. Темнеет, на стенах домов включаются фонари и прожектора на крышах. Расходимся. Возникает чувство нелогичности происходящего, которое будет с нами всегда.

На следующий день мы сидели около гололита вместе с Эсиди Корроди. От окружения всё также веяло ретро-футуризмом, с его бесчисленными светящимися хренями.

— Ну что же, поздравляю вас с пройденной Башней! Молодцы! Плату вы получите сегодня, но чуть позже, — и Корроди спросил: — Рами, Луми, вы хотите что-нибудь сказать?

— В общем, да. Эсиди, здесь всё хорошо, конечно, но мы соскочить решили. У нас вообще есть возможность на радио попасть?

Тот задумался, переваривая услышанное, а после окончания визга оповещателя произнёс:

— Определённо есть. Знакомьтесь. Мой друг…

К нам подошел… Да, именно он и представился.

— …Аластор Эйр, он же Радиодемон. Так меня называют те, кто знают.

Бледно-серая кожа, острые жёлтые зубы и короткие алые с чёрным волосы, по бокам его головы образующие «кисточки», напоминающие уши оленя. На голове у него небольшие оленьи рожки. У него тёмно-красные белки глаз, алая радужка, чёрные зрачки и багровые веки. На правом глазу овальный монокль с тёмно-красным стеклом и чёрной оправой. Алая рубашка с чёрным крестом на груди, изорванный по подолу однобортный сюртук рубинового цвета в тонкую алую полоску и с высоким воротом, бордовые штаны с алой каймой, чёрный галстук-бабочка с алым перешейком, чёрные перчатки с ярко-алыми отметинами на концах («ногтями») и костяшках пальцев и чёрные туфли. Да, щегол ещё тот, по сравнению с учёным и барменом.

— А вы, стало быть, новые солдаты моего отряда? Рамон и Луис, верно?

Мы переглянулись и ответили:

— Да.

— Так-так, Эсиди, ты молодец, и вы все молодцы! Прошли Башню и накидали этим напыщенным имбецилам. Вокс определённо что-нибудь придумает после такого унижения, правда, не дать нам участвовать — не сможет. Нет, не смогут враги сидеть на местах ровно, пока есть мы. Но вы сейчас собирались о другом поговорить, поэтому передаю слово нашему мозгу.

Ал сел рядом с нами нога на ногу, поставив микрофон рядом. Эсиди щёлкнул пальцами, и гололит вместо карты показал броню и оружие. Сначала огнестрельный полиморф представился в виде пистолета-пулемёта из чёрного металла с гравировкой на рукояти и позвонками на ствольной коробке, барабанным магазином и встроенным глушителем. Удлинение в винтовку с прикладом, прицелом и без них. Дробовой вариант с перфорированным стволом с зубцами. Подствольный огнемёт и при перевороте гранатомёт с реактивным вариантом стрельбы. Тяжёлый полиморф с барабанным магазином, пулемётными одноствольным и шестиствольным вариантам, двуствольным дробовым, двумя гранатомётными. Менялась конструкция только спереди. Поворот ему не нужен. Барабанные магазины в разных режимах. Полиморфный холодняк: копьё, меч, тесак, топор, боевой и метательные ножи, бабочка, стилет в разных режимах. Обалдеть!

— Итак, раз говорю я, то скажу, что это доведённое до единичного производства снаряжение шумового солдата. Излучатели присутствуют в шлеме вместе с голосовыми синтезаторами и в его надстройке, и резонируют через вырастающий воротник. Экраны также присутствуют в наплечниках. Режим излучателя(6) и расщепителя(7) включён во все типы полиморфов. Работает направленно через резонатор, так что рядом стоящего не убьёт.

Так вот что за незнакомый вариант!

— Также я доработал генератор боеприпасов для полиморфа и находящийся в холодном оружии. Стандартных режимов теперь три: не смертельный, ангельский режим и режим расщепителя. Последний позволяет поглощать чистую энергию души. А теперь попрошу пройти со мной, собственно, на доработку звёзд.

Доработка, как вы видите, прошла успешно. Как и испытания на полигоне. И нам заплатили.

— И наиболее интересная на данный момент разработка «Взгляд в вечность»! — произнес Корроди, когда мы вернулись в главное помещение. — Глазной протез из живого металла, а именно из серебра, и с водным камнем, а не кровавым. Даёт возможность видеть Истину и ещё много чего, но пользователь может стать алогичным, иррациональным и, наконец, упоротым. А может и не стать. Страшно, поди? Страшно, да.

— Нисколько. Наоборот, даже интересно, что с нами случится.

После установки глаз Истина постепенно захватила разум. Приходилось медитировать и принимать чистый энергетический психодел, чтобы улететь в хлам. Эсиди этот опыт назвал победой над самим собой и над своей болью, чтобы познали её и никогда не вздумали скиснуть.

* * *

— Так, пока всё, рассказчик устал.

Я выпил из стакана, но, посмотрев на Агги и Чарли, выплюнул в сторону. Девушки явно пребывали в прострации. Мы встрепенулись и легонько потрясли их обеих.

— Маленькая, у тебя только чтение мыслей и пространства включено. Никакого ядерного психодела, как у нас. Принцесса, ты чего?

Та горько улыбнулась, обняла Агату и произнесла:

— Мне так обидно, что так поздно всё это узнала. Столько можно было бы сделать! Особенно с этим протезом.

— Чарли, Чарли, не всё должно выплывать на свет, — Хаск вспомнил про портрет её семьи, поскрёб затылок. — Хотя, будь мне сто семьдесят пять лет и мне бы рвали шаблоны все, кому не лень, я бы тоже рехнулся и скис в хлам. Впрочем…

Кот пристально посмотрел каждой в глаза, отчего девушки затихли, и хрипло рассмеялся:

— Да вы чего, подруги! Вы чего это в самом деле! Нацепляйте звёзды и вперед. Мы ещё такие горы свернем, что заебись будет.

— Ну, я так не могу сидеть и смотреть, как вас там колбасит, — Энджел провёл левой рукой по лицу, вытирая пот. — Сейчас придём к вам.

— Согласна полностью, — добавила Ниффти и, судя по движению экрана, спрыгнула на пол и дунула вперёд Даста.

До этого потухшие глаза Чарли и Агги загорелись, а руки взяли звёзды. Принцесса извлекла из рукава свой трезубец. Что же написать? Как назвать и назваться? И ровненько вывела название отряда: «Искупление» и свои инициалы «Ш.М.». Чарли — «Свет», Агги — «Чистота». Я ни разу не видел, как это делается. Как искрятся буквы, будто при электросварке. Затем подруги выполнили команды Хаска, следящего за их безопасностью, я зацепился взглядом за портрет, на который до этого не обратил внимания. Дата его написания стояла: тысяча восемьсот семьдесят первый год. А ведь правда. Пришедший Энджел увидел происходящее и офигел, прислонившись к дверному косяку, а Ниффти радовалась, что подруги перестали киснуть.

Чарли и Агги в порядке, но после трансформаций вели себя возбужденно, что навевало желание выдать какую-нибудь импровизацию(8). Показалось, что Даст понял, о чём мы подумали. Тот зарделся и хихикнул:

— Раз была тема про вещества, звёзды разве при нацеплении ещё и Молли выдают?

— Да не, это так только на первопроходцев звезда действует, — заверила его Тараканша. — Выглядит весело, конечно. Но про вещества лучше забудь.

Отсмеявшись, мы расселись по местам. Даст посмотрел на нас, вздохнул и с серьезным лицом решился:

— В общем, я что сказать хочу. Напрягся, подумал, послушал и решил. Я железно готов соскочить и стать честным с вами и собой, — и постучал по золотому клыку, получив от нас большой палец вверх.

I'm the D—O—N, see?

I live life like you D—O—N—T

And that's why they're filling with E—N—V—Y

'Cause my life is the B—O—M—B

One more time, I'm the D—O—N, see?

I live life like you D—O—N—T

And that's why they're filling with E—N—V—Y

'Cause my life is the B—O—M—B

It's a Don!(9)

Молодец! Так держать. Затем мы выцепили Руби из кухни и направились на задний двор. Провели спарринги с нелетальным оружием: Хаск против Агаты, я против Чарли, Луми против Ниффти.

Это было что-то. У Принцессы движения быстрые, ловкие как у Ниффти. А это не хухры-мухры, учитывая, что маленькая — таракан, а мы — гепарды. Да, возраст для определённых слоев жителей здесь играл большую роль и точно равнялся опыту. Агата уворачивалась от атак Хаска так же мастерски, как он, и спокойно стояла что с оружием, что в рукопашную, нисколько не хуже. Энджел наблюдал за происходящим, замечая, как появляется такое странное чувство, упомянутое дядями Агаты. Из тумана мыслей его вывела фраза Руби, сидевшего рядом, подперев голову:

— Да, Истина всё-таки странная штука. И ты тоже её скоро узнаешь.

— Ну, всё когда-нибудь бывает, — подытожил Паук и потянулся.

В итоге у нас получился скоростной отряд Чарли и гибридный отряд Хаска. Готовы и собраны. Чарли приняла решение не спрашивать родителей ни о чём подобном, услышанном сегодня. Оставшееся время составляли план действий, состоявший из пунктов: получить одобрение от Аластора, затащить маму и сестру Энджела в наше предприятие, включить Истину у Агги, познакомить Чарли с Эсиди, организовать общий канал. Последнее выполнили сразу и разбрелись по делам отеля, держа связь.

— А Чарли и Агата придут?

— Да, для чистоты. Пойдём уже.

Мы втроем вошли в помещение с занавешенными окнами. За нами проследовали Хаск, Чарли, Руби, Агги и… Энджел Даст. Но ведь он не сотрудник, а житель отеля! Когда последний затворил дверь, магический огонь стал ярче, а командир, сидящий в кресле, жестом пригласил всех сесть за стол.

— Эм, Аластор, почему мы собрались именно здесь? — Принцессе становилось неспокойно и неуютно.

— Шарлотта и мой отряд, прошу, выслушайте меня очень внимательно — повторять не буду. Я не смогу постоянно находиться рядом. Это же естественно, да? Так же естественно и то, что отелем заинтересуется, если уже нет, не только всякая шваль типа того зме́я, а ещё кто-нибудь покрупнее. Как вы думаете, кто это может быть?

— Ну, Валентино это нахер надо, — усомнился Энджел. — Это же не его область.

— Да, своего дорогого протеже он, походу, не посвятил в свои игры за столько лет. Ну так я просвещу сейчас. Смотрите все сюда.

На столе возник вращающийся макет уже знакомой нам Башни Боли. Подруги и Эндж с интересом принялись его рассматривать. Помещения, похожие на карманы, постоянно менялись как по строению, так и расположению. Ал же продолжил, периодически жестикулируя:

— Это Башня Боли, где проводится шоу для богачей, в котором их ставленники группами по четверо преодолевают смертельные ловушки, монстров и режут врагам глотки. Это что-то среднее между гладиаторскими боями и резнёй, только с дополнениями, чтобы несведущие поняли. Во-вторых, ставка в нём — душа. Души проигравших собираются в Башне, затем передаются выигравшему. Да, дорогие мои, не всё решается банальными сделками или резнёй. И для справки: у каждой большой шишки Пентаграмм Сити есть такая башня, если она ему нужна и он может её себе позволить.

Аластор замолчал, заметив, что у Чарли задёргался глаз, а сама она вцепилась в сидение стула. Так вот оно что! Но почему родители ей ничего не рассказывали? Надеялись, что её проект быстро развалится или эти самые шишки посмотрят на него сквозь пальцы? Но теперь, когда начальные условия заданы, и появилась поддержка, надо двигаться только вперёд. Посмотрев на ошеломлённых Агги и Энджа, Чарли деревянным голосом спросила:

— И кто же примет участие в этих, эм, испытаниях? Я не хочу, чтобы кто-то из нас или будущих пациентов пострадал.

Им ответил Луми, подняв руку:

— Как прошедшие уже немало подобной лабуды, участвовать будем мы вчетвером. Ну, а Шарлотту здесь будут защищать Агги и Ниффти. Как вам такой расклад?

За этим последовал жест одобрения Ала. Ожидавшие такой исход Ниффти, Хаск, Руби и я улыбнулись от уха до уха. С нашим командиром никогда не заскучаешь.

— Дядя Лум, я тоже хочу подняться, чтобы защитить Чарли. Зря, что ли, вы меня учили при жизни? Правильно я говорю? Можно даже Энджела припахать. Авось денег накопит и соскочит от своего хозяина.

Тот закашлялся от неожиданности. Агги хлопнула его по плечу и подмигнула серебряным глазом:

— Нет уж, Энджи, никуда ты не денешься с подлодки. Всё равно твой хозяин-еблан узнает, в какую компанию ты попал. Причём реально попал.

Чарли кивнула в знак согласия и произнесла:

— Давайте дадим ему время подумать. Энджел, тебе хватит трех дней? Или больше надо?

Даст, обливаясь холодным потом, пробормотал:

— Нет, нормально. Трёх дней мне вполне хватит.

— Хорошо! А теперь более интересная часть, — Аластор щёлкнул пальцами, и перед ним на стол брякнулся мешок. — Я вам добра принёс. Каждому своё.

Из мешка вылетело то, чего бойцу не хватает. Для Рубиуса и Хаска по блоку новой прошивки. Для нас двоих, Чарли и Агги звёзды, кровавые камни и лёгкие полиморфы со штыками. Для Ниффти полиморфный нож. Для Энджела звезда, кровавый камень и четыре лёгких полиморфа со штыками. Принцесса сразу заметила, что на наших звёздах повторяется гравировка: Т.Э.К., А.Э., Ч.Б.Р., М.Э. Не повторяются только прозвища. Кто здесь у нас? Рубин, Сталь, Серебро, Ртуть.

То, что приземлилось перед Дастом, Радиодемон накрыл куполом и произнёс:

— Получишь, если согласишься соскочить. Или, в случае отказа, ты всё забудешь и вернёшься к своему обычному существованию. Я против своих и себя работать не собираюсь. Принцесса, есть вопросы? Задавай, не стесняйся.

— А мне что делать с этим?

— Видишь вот эти три свободных места? — Ал указал микрофоном на звезду в центре. — Записываешь звание, название отряда и прозвище. Ничего сложного, нужен только твой артефакт. И сразу говорю — это не сделка. У кого ещё вопросы?

— Как расшифровываются эти сокращения? — спросила Агата. — На кепках у дядей есть одно из них.

— Хороший вопрос. Отвечаю. Т.Э.К. — Технологии Эсиди Корроди. Позже с ним познакомлю. А.Э. — Аластор Эйр. Хо-хо, удивительно, что я упомянул свою фамилию. Ч.Б.Р. — Чистильщики Бомжовского Разлома. М.Э. — Мёртвый Эфир. На этом хочу закончить, если вы не против.

Радиодемон встал с кресла и проследовал к выходу. Уже стоя в дверном проёме, он повернулся и произнес:

— Жизнь прекрасна в своих проблемах. Если они есть, то их надо решить. Если их нет, то их надо создать и тоже решить. Наших тараканов пёрло: мы развлекались как могли. До связи!

И Аластор беззвучно телепортировался. Посидев, как и остальные, несколько минут в прострации, Шарлотта наконец произнесла:

— Давайте собирайтесь с мыслями и тоже по рабочим местам. А то голова квадратной стала.

Хаск развёл руками, и мы разошлись, собрав снарягу. Предназначенное Энджелу так и осталось лежать на столе под куполом. Даст бросил кислый взгляд на них. Агата права — ему некуда деваться. Он затворил дверь и двинулся в свой номер. Агата за ним. Разговорить его? Определённо.

Зайдя в свою часть номера, я нацепил звезду. Аппарат присосался к груди и заколол, затем принялся за изменения. Через рукава и штанины прошли шланги, защищённые кожухами. Подключение к сердцу, рукам, ногам, пояснице, затылку. Проросла эндоброня и пневматика. Ну, а с новым скелетом я спокойно повернул голову назад и открыл высунувшийся наружу с плескавшейся в нём «жгучей водой» и положил в него кровавый камень. После электрического разряда жгучка стала переливаться всеми цветами радуги.

«Значит, всё в рабочем состоянии», — понял я и закрыл вместилище со щелчком двойного фиксатора.

Резервуар с пыхом погрузился в толщу тела. Проросла уже наружная сотовая броня(1) и наплечные динамики, а из воротника и подключения на затылке вытекли живой металл и стекло, образовав шлем, снаружи скрывающий лицо рябью, как в глазах у Аластора, и голосовой синтезатор с искажениями. Да не броня, а сказка! Именно она делает из тебя бойца, которого не может убить тьма. Чем мы хуже истребителей? Да ничем! Я развернулся в нормальное положение. Из соседней комнаты вышел Луми и заскрежетал. За ним заскрежетали в других помещениях. Выключив наружную броню и сунув полиморф и тесак в рукава, мы зашагали на рабочие места, то есть в большой зал.

* * *

В это же время в номере Энджела Даста.

— Агги, проходи. Что в дверях стоишь? — бросил Энджел и устало плюхнулся на заправленную постель.

Агата вошла в помещение и затворила дверь. Ничего особенного: двухместная кровать без балдахина, оформленная в яблочной теме. Красный и белый цвет везде. Такой же зубастый диван, стол и трюмо, на котором стояла пепельница и лежал открытый фотоальбом. На него Агата и обратила внимание. Сев на ближайший стул, она взяла его: на общей фотографии изображена вся семья Энджела. Отец и брат перечёркнуты.

— Тяжёлые отношения в семье, да? — спросила Агата, разглядывая альбом дальше.

— А то ж, — буркнул Энджел и сел на кровать. — Папаша-мудак и братец-еблан, устроившие нам пиздец. Ну как пиздец? Кокаиновый передоз мне и простой расстрел мамы и сестрицы, чтобы всё смотрелось так, что это сделал я в наркотическом угаре. Испугались, что мы много знаем. Зато пограбили! Нехило так. Было весело, а закончилось грустно. И ещё потому, что я не такой, как все. А когда я попал сюда, это и всплыло. Всё началось в борделе, да! Именно там меня Валентино и подобрал. А я согласился. И поднялся. Да, были некоторые проблемы, и он нашел сестру и мать. Не, ну а что плохого в том, чтобы их защищать? У них нормальная работа, по адским меркам. Конечно же, не будь у меня проблем с долгами, я бы к вам не сунулся.

— Не будь проблем у меня, я бы ещё жива была! — воскликнула Агата, хлопнув альбомом. — Но там альтернативы не было. Вообще. А здесь тебе её прямо в лицо суют! Ну ты сам посуди: вдруг твой хозяин ставит ваши души в играх таких же богачей? Где гарантия, что такой ставки не будет?

Затем оба подпрыгнули от испуга: по зданию пронеслась какофония из воплей, скрежета и плохо настроенной электрогитары с тяжелыми риффами с завершением из белого шума.

— Что это такое? — пролепетала Вегги, зажимая уши и вжавшись в стул.

Когда гул прошёл, Даст ответил:

— Так начинается мёртвый эфир команды Безымянных, если я точно помню. По крайней мере, так говорил Вэл, когда я зашёл не вовремя. И у него почему-то дёргались глаза и руки, когда он это описывал. Хо-хо. Да. Выпишет он мне, когда я в студию вернусь. Мне же уходить нельзя из студии, но там так скучно. Я хочу избавиться от скуки, перестать видеть эти рожи и перестать служить. А дальше я не знаю. Ну чем можно заменить наркотики и секс?

Агата встряхнулась и посмотрела ему в глаза. Серебро говорило, что он не обманул её, но себя… Проблемы начинаются в том числе и из-за вранья самому себе.

— Соскочи со сделки для начала, перестань быть ограниченным, ну и будь честным с самим собой, конечно, а там посмотрим. Искупление — это перегиб в одну сторону! Запомни.

Не спеша выходя в коридор и затворяя дверь, она заметила, как он достал то письмо, которым понтовался тогда, в лимузине, и порвал его на кусочки. Если в кого-то верить, то он свернет горы. Агги прошлась по коридору колесом и направилась к Чарли, попутно разглядывая стены. Да, на них картины. Да, у неё под ногами ковер. Но всё это меркло перед тем, что видел её серебряный глаз. Или слышал? И что резонировало у неё в голове. Нет, это не боевой клич и белый шум. Это вечность! Оказавшись в главном зале, Агата услышала уже другое и не менее соответствующее обстановке.

* * *

Энджел смял клочки и сжёг их в пепельнице. Да, он прекрасно понимал, что живется здесь херово. Это же Ад, кому здесь легко? Но радостно врал себе, что всё путём, раз получилось вылезти и пристроить родных. Но с другой стороны, как они помогут вернуть долги? Денег много не бывает, а Валентино по-любому будет доить Даста до упора, как это было до этого. А чем ему поможет Черри? Нет, она тоже не поймёт. Что её с ним связывает? Преступления, разборки. Больше Энджел не смог вспомнить ничего. А с этими двумя... Кикиморами? Нет. Уже нет! После вчерашнего он поменял свое мнение на корню. Надежда вылезти по-настоящему без иллюзий всё-таки есть. Даст снова распластался на кровати и вздохнул.

* * *

Чарли вертела свою звезду и так, и этак. Ей хотелось верить, что подвохов в предмете нет. Затем взяла камень, засветившийся у нее в руках, и тут по зданию прокатился скрежет. Что это было? Все живы, никого не убило? И выбежала в главный зал, где и застала Хаска в полной боевой готовности. Тот поднял зеркальное забрало и произнёс:

— Вот так это работает у нас всех. А это звучал наш боевой клич. Ты уж извини — ритуал у нас такой, когда кто-то присоединяется.

— Как камень с души упал. Я уж подумала, что случилось что-то, — Принцесса перевела дух и добавила: — Тогда я сейчас подожду Агги.

Чарли села на один из пяти высоких стульев у бара. Сначала появились мы оба и плюхнулись рядом.

— Мы готовы. А вы как?

— С каждым разом всё больше вопросов, — Шарлотта подпёрла голову рукой. — Пока Аластор не познакомил нас в вашим общим другом — Эсиди Корроди, я хочу узнать, как вы все познакомились.

Как раз подошла Агата, а на большом столе вспыхнула и тихо стукнула появившаяся знакомая нам аппаратура.

— Раз уж настало время офигительных историй, то надо бы их подкрепить.

Я вызвал интерфейс и просканировал отель на сигналы. Так-так, сначала просто позвонить. И набрал Ниффти.

— Приём! Ниффти, ты меня слышишь и видишь?

Голографический экран пошёл рябью, затем отобразил её лицо.

— Рами, слышу тебя громко и чётко. И вижу тоже. Я сейчас у Энджела, как договорились. У вас всё в порядке?

Тут экран дёрнулся, видимо, меняясь. Какое-то движение и выше, точно над её лицом, появилось огорошенное лицо Даста.

— Так вот как ваша связь выглядит. Обалдеть! Вокс и Вельвет будут кипятком ссать, если увидят вашу лабуду. А чего мы собрались?

Я подмигнул серебряным глазом и щёлкнул пальцами. Пульт сначала свистнул, затем стрельнул, и зазвучала музыка(2). Хаск, начавший было мыть стаканы, обернулся с улетевшим вдаль взглядом. Агги вовремя села. Всё будто зарябило. Возникло ощущение солёного бриза и неонового моря в бутылках вместо алкоголя. Луми начал наш рассказ:

— Всё началось с шума истребления…

* * *

Про день истребления мы узнали позже, а тогда только исчезла непроглядная темнота. Тёмное небо, две луны и мы двое, лежащие на куче мусора. Два мутных, не до конца преобразовавшихся чела. Кем мы стали? Нет времени соображать. Надо было просто бежать. Нас чуть не сшибли и не затоптали. Даже в убежище, в которое нас не то затолкали, не то мы прорвались раньше других, оказалось неспокойно. Не всем хватило места. Вокруг шум, крики, вспышки снаружи, а у нас жуткая драка стенка на стенку.

— У него светляк, мочи его!

По этому воплю стало понятно, что опасность в светляке. Конечно же, нам повезло. Удалось и выжить и оружием разжиться. А затем получить работу на свалке и копаться в местном мусоре, затем подняться до доставщиков. Конечно, мы узнали, где мы очутились.

— Слушай сюда, вот это нужно в наш бар доставить и отдать соответственно бармену. И не разбей! — наказывал главный, также известный как Старое Пнище.

И мы отправились. Путь не близкий так-то, поэтому хочу рассказать про сам Бомжовский Разлом, исследованный нами за год пребывания здесь. Сам он в форме пятиконечной звезды, чьи лучи — это широкие овраги с мусором, а в конце каждого находится убежище. На этих свалках прозябают новоприбывшие. В центре разлома находится арена, бар и казино. А уже на возвышениях вокруг звёзды, и высотки, и малоэтажные домишки. В таких местах нередки разборки и набеги монстров. У главного луча находится крепость Эсиди Корроди. Толстые стены с колючей проволокой искрятся и рябят от магии. Силовой купол и орудия на вышках, которые могут убить всё, что движется. А за ними и находится целый комплекс, который лучше увидеть своими глазами.

Когда мы прибыли на место, конечно же, обалдели. Нет, там пили и продували деньги и богачи, и бедняки. Их никто не делил. И как раз за длинной барной стойкой стоял и мыл стаканы наш будущий товарищ.

— Салют! Это же тебе посылку надо передать?

Тот обернулся с привычным скучным видом, указал на стол. Осторожно поставили их и ушли. Уже у нашего хозяина мы поняли, что что-то не так. Начал он сразу без вступлений.

— Ну что, уёбки, недавно сюда попали, а уже на арену захотели? Подняться решили! Хер вам. Никуда вы не денетесь от меня.

— Тихо-тихо, Пнище. Остынь. Никто ни на какую арену не собирается.

— Ну да, конечно! Мне перед вашим приходом позвонили, — он показал на потрёпанный дисковый телефон, — и сказали, что ждут вас обоих завтра. Но вы никуда не пойдёте!

— Хорошо! Давай так, мы соскакиваем с твоих дел и уходим насовсем в банду Морозильника. Поменяем одного хозяина на другого. И ничего не изменится, потому что сделки здесь запрещены.

Мы оставили его в одиночестве. Рано или поздно это случилось бы. Так как ничего путного Пнище бы не сказал и не сделал, мы решили не задерживаться и двинули домой. Становилось все чудесатей и чудесатей. Нет, правда! Кто бы это мог быть? Но кто бы это ни был — он сделал ставку на нас.

Раз уж зашла речь про ставки… Население Разлома делилось на бомжей, бандюков, учёных и злачных.

Бомжи: новоприбывшие (просто бомжи) простые сортировщики мусора и живущие на свалке, пережившие налет истребителей или монстров (горелые) выполняют разные поручения хозяина свалки, посыльные доставляют посылки без вопросов (связующее звено с бандами, учёными и злачными). Если особо отличились при жизни и в Разломе, то можно попасть в банду. И хозяева свалок. Высшие в этой структуре, но иногда игнорируемые.

Бандиты (структура как в мафиозной семье): посыльные (просто шестёрки), солдаты (киллеры и бойцы при жизни, рабочие) имеют доступ к местной мастерской, лейтенанты и капитаны (прошедшие арену определенное количество раз), подручный босса и сам босс (прожжённые вояки).

Злачники: работники (местного казино), пришлые богачи и местные боссы.

Учёные: рабочий, инженерский персонал, начальник комплекса (может отдавать приказы всем местным шишкам).

Всё как в той жизни! А теперь вернёмся к нам. Кто может поставить на недавнего бомжа? Разве что капитан, не выше. Месяц назад как отличившихся бомжей и бывших наёмных убийц нас приняли в «Чистильщиков» бойцами и переселили со свалки. Мы сделали себе оружие из живого металла, пережили налёты врагов и монстров. В ту ночь произошёл особенно жёсткий налёт. В Яме мы вжарили местным воякам по самые брови. Понеслось то, что сейчас принято называть нормальной жизнью по меркам Разлома. Драки, налёты, стрелки, защита своего жилища, сопровождения.

Через четыре года всё это тоже закончилось, когда нас вызвал к себе сам Эсиди Корроди(3). И мы увидели комплекс и его. Высокий. Одет в белый хирургический халат, штаны, заправленные в чёрные резиновые сапоги, подбитые сталью, судя по стуку подошвы, и перчатки. На голове поверх шапки надета каска с металлическим платком сзади. Лицо узкое и худое, с выступающими костями, коршунский изогнутый нос с чёрным концом и острые зубы. Кожа серая. Склеры глаз желтые, а зрачка будто и нет. На шее висят защитные очки с фильтрами.

— Ну что же, добро пожаловать в моё место обитания или, как его некоторые называют — «Кузница вечности»! — произнес он и обошёл гололит. — Не буду кривить душой, наш комплекс в Аду пока единственный, с подачи Самаэля Магне. Но я вас не для пустых разговоров позвал: у меня для вас предложение.

Вот тут мы, конечно, испугались. Попасть к безумному учёному, который может без зазрения башку с жопой поменять, в наши планы не входило.

— Нет, то, о чём вы подумали, я делать не буду, но мысль интересная, — Корроди усмехнулся. — Мне нужны ещё два солдата для прохождения такого испытания как «Башня Боли». Но дело в том, что его могут пройти с начала до конца только имеющие какие-либо магические дары, получаемые по выполнении сделок. А сделки я могу заключать только с теми, кто из учёной фракции.

— Брезгуете гопотой типа нас? — спросил Луми.

— Нет, что ты. Кстати для справки, бармен Хаск, уже знакомый вам, второй человек здесь после меня. А я просто не люблю краткосрочные сделки. И не удивлюсь, что вы рано или поздно уйдёте из Разлома.

— Но почему именно мы? Кроме нас здесь ещё херова туча кодлы и выше.

— Почему мы не попали в Рай? Почему мы не можем жить нормально и без нарушений? Почему вообще что-то делаем? Невыносимая скука! Наша или какой-то невъебенной шишки, стоящей над нами. Неважно это. Хаск выбрал вас? Да. А я уважаю его выбор. Так что, вы согласны?

— Да, долой скуку! — гаркнули мы, аж стёкла задребезжали.

Рывок — и мы втроем оказались в просторном помещении с аппаратурой. Просветив нас одним сканером, Корроди пригласил на операционные столы, а сам включил соответствующие приборы и манипуляторы. По ходу своих действий он объяснил, почему нас закрепили. Чтобы мы себе ничего не свернули и не сломали. И пошло-поехало.

— Конечно, я мог сунуть вам серийные усилители, но делаю с индивидуальной подгонкой. Для богатых не изготовляем, чтобы у них харя не треснула от возможностей.

К телу над сердцем намертво крепится звезда, являющаяся главным управляющим модулем, и подключается к самому сердцу множеством щупов. Впрыскивается «жгучая вода» и производятся преобразования: формируются кости и мышцы, позвоночник подстраивается под установку основного резервуара и ресивера.

— На всякий случай скажу, что без звезды жгучка уничтожает любого принявшего её, но в таком виде для пользователя она безопасна.

Показатели всё ещё в норме. В отверстия в спине установились резервуары, от которых протянулись шланги к голове, рукам, ногам. Затем в сосуды залилась та же жгучая вода с последующей прокачкой и снятием показателей. В основной резервуар погрузился кровавый камень, похожий на батарею и запаянный проводником с двух сторон. Проросли уже наружная броня и интерфейс управления, а сосуды закрылись кожухами и заглубились до упора со щелчком. Повторная прокачка и перезапуск. Снова проверка. И мы поняли, что становится легко внутри.

— Казалось бы, мы все умерли и остались только души. Какая здесь, нахрен, наука? Только магия! Нет, мои дорогие, здесь всё и сразу, только надо разуть глаза и хорошенько поискать. Внутренняя броня выдерживает нагрузки на наружную, а вместе со жгучкой даёт мгновенную регенерацию и защиту от ядов. И не придётся ждать, когда местная среда оживит тебя. Наружная защищает от физического, элементального и изначального урона: кровь и умбра. Такого солдата даже высший не убьёт.

Эсиди ненадолго прервался и посмотрел на прозрачный экран со схемами и числами.

— Но самое интересное здесь — сами звезда и камень. Ух! Достать их и создать было еще той проблемой, но это получилось. Звезда управляет новыми возможностями, броня генерирует управляющий интерфейс. Кровавый камень производит энергию преобразования. Создать стимулятор или дурь? В два счета! Отрезвитель или противоядие? Раз плюнуть! Что ещё к этому добавить? Ах да, гибкость!

Корроди повернул головой вправо и влево на триста шестьдесят градусов и повыворачивал руки и ноги, перетекая живым металлом.

— Есть ещё одно «но», которое я пока не перескочил. Даже с аугментацией колдовать как высшие вы не сможете никогда. Да, ваши силы, природные силы, вырастут, вы сможете создавать предметы, вещества, манипулировать с приборами и пространством, но повелителями вам не стать, увы. Ну, а если вы вдруг лишитесь её или избавитесь от неё, то вернетесь в своё прежнее состояние стандартных демонов средней силы. Такие вот пироги. Хм, у вас, я вижу, все показатели в норме. Можно завершить и отпустить.

Столы прокрутились в горизонтальное положение, крепления расщёлкнулись. Мы встали и привели себя в порядок. Ученый проводил нас в жилой корпус, где нам предстояло жить до прохождения испытаний. Всё это время мы разговаривали. Он призвал нас не киснуть насчет наших сил. Никто нас что с усилком, что без него не считал мусором. Позже прошли тренировки и привыкание к новым возможностям. Встретились мы ещё раз перед днём испытаний, тогда и узнали, что знакомство с сокомандниками происходит только в башне. Там-то мы и увиделись второй раз. Удивительно, правда?

Я перевёл дух и бахнул из стакана, а Хаск усмехнулся.

— Да, это же удивительно, когда босс выползает на стрелку сам и участвует в испытаниях. Нет, чтобы послать шестёрок, которых не жалко! Наша банда не такая. Агата, твои дядьки такие же, как мы.

Теперь щёлкнул пальцами он. Вместо ржавчины и подобного зазвучало то самое. Я помню… Теперь мы дома.

***

If you look just through the mist in front it’s there it’s small but you can just see it

— See what

You can just see it through there just look a bit more carefully

— Yeah but there's like nothing there

And that’s cuz your looking out my window look out your own window man

Float back

It’s gonna be a long walk home and I’m just a stone’s throw from a telephone tone

You can tell from the groan it’s engaged throw the phone in a rage

Rip the yellow paper page like a poem

Watch me show’ em say the lips to the mountains wide hips

Smiling like a crisis before applying like this

Keep calm let the mist take you by its blind vision

Walk slowly don’t bother with the offers to be driven

There ain’t nothing like living stay cunning fight systems

Keep running write riddens speak something like missions

Don't sleep but if you do then dream freaky bright thrills

Steal souls like television listen if you will

Fill her up drill it out spill your beans like a journal

Still the scenes never certain with my verbal in reversal

Get immersed in your words create verse and wake up

(Продолжение следует...)