Лига Писателей

«Еврей вечен. Он – олицетворение вечности»

(граф Л.Н. Толстой, 1891)

Человек тем и отличается от животных, что всегда хочет большего. Ни одна лошадь не будет требовать от конюха стойла в центре города, или седла, обшитого стразами. Ни одна собака не следит за тенденциями в мире ошейников. И только людям постоянно хочется чего-то большего.

Когда Валентин Иванович Супов был ещё Противнем, обычным бригадиром, контролировавшим рынок и пяток кооперативных магазинов, он и думать не мог о недвижимости за рубежом. Максимум – дом в Подмосковье. Но время шло. Друзья-подельники как-то незаметно сменились на друзей-чиновников, а то и депутатов. И всё чаще слышались речи о том, что вот, мол, купил виллу, теперь прислугу надо. И вроде от души ругались новые знакомые на европейских служанок-недотрог, а всё равно в каждом слове слышалось: «Глядите, как я крут. У меня дом на Французской Ривьере, или на берегу Адриатики. А у вас нет».

Злился из-за этих речей Супов. Так, что спать не мог. И не столько на хвастунов злился, сколько на себя. Ну что ему стоило в нужное время согласиться на опасное предприятие, после которого сразу трое его знакомых плотно подсели на бюджетную кормушку. Ничего ведь не стоило. Рисковать не хотел. И вот теперь эти знакомые свысока жалуются ему на проблемы европейских помещиков.

Полгода Противень себя изводил. Дошёл до того, что средиземноморские курорты опротивели. И неизвестно, чем всё кончилось, если бы не одна шкура на банальном пролетарском Тенерифе. Юристом оказалась, подумать только. Оно и понятно, сколько сейчас зашибает простая подай-принеси в какой-нибудь замшелой конторке? А он тёлочке за две недели совместного отдыха пять штук бакинских отслюнявил. Это помимо всех расходов. Так что когда она вякнула про пожизненную аренду, то одним махом все расходы на себя отбила.

Противень и не догадывался, что бабушки в Европе давно прочухали недвижимость не внучкам на разбазаривание сливать, а как бы продавать заранее. Так, помнится, Костыль со своей кодлой в девяностых делали. Договаривались с каким-нибудь пенсионером, что, мол, будут его до самой смерти опекать, холить и лелеять, а он им за это посмертно отписывает свою двушку в пределах Садового. Ну и надо ли говорить, что пенсионеры после подписания договора долго не жили? Но здесь-то, понятно, Европа. Тут никто в водку клофелин подсыпать не будет, чтобы потом газ в плите открыть. Тут всё по чесноку. Непуганые, что с них взять?

Он вновь вывел на экран виллу и грязно выругался. И чего ему стоило завалить тогда этого старикашку? Договор подписали, первый транш прошёл, и аля-улю. Дедушка в свою итальянскую Валгаллу, а Противень – в свою, полностью в свою, виллу. Но нет. Опять не захотел рисковать. Послал Кабана. Ведь все в бригаде знали, хочешь сделать быстро – направь Кабана. Тому по барабану следы, недовольные, и всё такое. Он бы и в тот раз всё правильно сделал. Случайность помешала.

Кабан решил не заморачиваться и имитировать ограбление. Заодно и бабосиков по-лёгкому поднять. Мелочь, а приятно. Дедушке-то капуста уже ни к чему.

А утром Супову позвонила итальянская полиция. У найденного покойника из всех контактов обнаружили лишь его номер телефона. Пришлось срочно добираться в этот долбаный Четраро, куда автобусы ходят как в забытый хутор – раз в сутки. И там уже забирать дохлого Кабана. Дебил! Надо же было так неудачно поскользнуться – прямо башкой о камень. И ведь даже обвинить некого, никаких следов насильственной смерти. Сам дурак.

Тогда Противень не обратил на смерть подчинённого особого внимания. Бывает. Можно сказать, несчастный случай на производстве. Просто послал уже двоих – Черкаша и Спичку. Антон Черкасов и Сергей Оспин. Отличная пара. В девяносто восьмом Завод в Жуковском для Противня отжали, так любо-дорого посмотреть. Он тогда был уверен, что и с синьором Буттадио промашки не случится.

Вот только через неделю Спичка появился в Москве. Один, с горящими безумием глазами.

- Шеф, это не человек! – вскричал он. – Не человек! Это дьявол!

-Какой на фиг дьявол! – озлился Супов. – Ты ещё зелёных инопланетян приплети. Где Антон?

- Нет Черкаша, шеф! – Сергей заплакал. – Этот чёртов ниндзя уронил на него целый валун.

Боевик лил слёзы, как сопливая малолетка. Пришлось отпаивать вискарём, пока он не рассказал, как дело было.

Черкаш и Спичка встретили Буттадио на вечерней прогулке, и Антон, не особо раздумывая, положил терпиле свинцовую примочку прямо в лоб. И сбежал. Они так и договорились, что встретятся в километре оттуда, на пустынном по ночному времени пляже. Спичка сам видел, как итальянец отбросил копыта. Постоял ещё пару минут в темноте, чтобы быть уверенным, и уже разворачивался…

- И тут поднимается наш жмур, шеф. Вот как в ужастике. Весь бледный, глаза белые, рыбьи. Шляпу снимает, а на лбу крест кровавый с дыркой прямо посередине. И пальцами из лба нашу пулю достаёт. Я не стал ждать, пока он меня заметит, побежал на место. А там Черкаш под здоровенным валуном, только ноги торчат.

Тогда Противню впервые стало страшно. Он помнил этот крест. Джованни Буттадио на подписании его тональным кремом замазывал. И всё равно видно. Супов тогда из-за этого креста чуть переговоры не сорвал. И так-то клиент выглядит не милым котиком. Весь в морщинах, уши вразлёт. Брови как два моста, нос свисает почти до подбородка. И смотрит на тебя, будто жизнь до самого донца прохавал.

И бросил бы, да уж больно клиент выглядел дряхлым. Лет на триста, без балды. Трясётся, походка шаркающая. И голосок такой, с дребезгом. К тому же родни никого. Если этот дед в ближайшие дни загнётся, менты и не почешутся – давно пора. Да и недвижимость того стоит. Одной земли два гектара – кусок сто на двести метров. Забор кованый. Дом весь на фарше. Да какой дом? Почти дворец. Противень узнавал, такая халупа больше ляма зеленью стоит. Ну и подписал. А теперь вот оно что. Кабана с Черкашом нет, Спичка, похоже, с головой поссорился. Впору было назад пятками сдавать. Если бы Кимы не включились.

Кимы, это вообще отдельная история. Четверо корейцев. Причём, ни одного с фамилией Ким. Всякие Паки, Пуки, и прочие Каки. Почему Кимы, никто и не знал. Но очень они Черкашу со Спичкой завидовали. Потому и тогда Олег Ким не смолчал.

- Ты, Спичка, если зассал, так и скажи. Ссу, мол, братва. Не вытяну я это дело. Тогда наша кодла включится, если Противень позволит.

Супов разозлился.

- Тебе, Олег, сколько раз повторять надо, чтобы ты погоняла и феню в речи не использовал. Двадцать первый век на дворе, а ты всё как в советской подворотне. Перестраивай уже мышление.

Но по факту команда Кимов оставалась самой подготовленной. Вот только гнать их в Италию было жалко. Спичка-то не в оранжерее рос, всякое повидал. Врать не стал бы.

Год итальянца не трогали, пока счёт на очередную выплату не пришёл. И тут жаба придавила. Тридцать пять тонн мёртвых президентов. Кому угодно кошелёк узлом скрутит. А друзья-чиновники не унимаются. То один гараж для Бентли пристроил, то второй яхту купил. Здесь никак без Кимов не обойтись.

Решили сделать всё по уму. Заслали Игорька на посмотреть. Выяснить, как себя клиент ведёт, какой распорядок дня, привычки. Прямо разведоперация. А потом уже остальные поехали. И можно сказать, удачно. Олег Ким видео прислал, как старик со скалы в море падает. Жуткое зрелище. Смотреть больно, как он там с двадцати метров летит и всеми частями о камни бьётся. А потом в море. Моменто море, как говорится.

Противень ребятам десять тонн перевёл, пусть гульнут перед отъездом. Только не пошли им те деньги впрок. На следующий день компания взяла напрокат лодку, тёлок подцепила, и в море. А ещё через два дня эту лодку перевёрнутой к берегу прибило. Супов как раз специально новости из Четраро отслеживал. Узнать, что про смерть Джованни Буттадио говорят. Ну и вычитал, как четверо русских в море утонули. Ещё сразу не понял. Какие русские? Кимы-то корейцы. Сообразил только, когда до Олега дозвониться не смог.

А вечером с ним связался итальянский дедушка. Спросил, не забыл ли синьор Супов о приближении срока выплаты. Противень ругнулся про себя, а вслух пообещал приехать лично и передать деньги из рук в руки. И тут обратил внимание, что пальцы как-то нехорошо потряхивает. А в голову мысли лезут очковитые.

Он бы, может, и плюнул на проклятого деда с его заколдованной виллой. Вот только европейское законодательство предусматривало конские штрафы за невыполнение договоров. Любых. Он специально у юристов интересовался. Да и перед пацанами неудобно. Взыграло, скажут, очко у Противня. Итальяшку какого-то забоялся. И кто тогда его всерьёз воспринимать будет? Дела вести. Делиться. Так что пришлось с утра пораньше скакать бойким козликом на неаполитанский рейс.

Пару лет назад Супов познакомился с одним негром, владельцем в хлам раздолбанного баркаса. Тот возил из Африки беженцев, ну и попутно прихватывал, что плохо лежит. А хуже всего в вечно воюющих странах вроде Сирии, Ливии и так далее, всегда лежало оружие. Так что в Четраро Противень привёз под полой настоящую сицилийскую лупару – обрез двустволки такого калибра, что большой палец со свистом пролетал. Засел в неприметной кофейне, напротив своей виллы, и стал ждать, пока выйдет теперь уже точно бывший хозяин.

Пальцы предательски дрожали. Было всё-таки в этом старике что-то, как говорил знакомый киношник, инфернальное. Бросить бы всё к чертям, вприпрыжку бежать в ближайший аэропорт. Мысли о старике скакали в голове как накокаиненные зайцы. Удерживал лишь страх, который оказался сильнее. Страх за репутацию, за бизнес, да и за саму жизнь.

- Пойдём. – на плечо легла сухая морщинистая рука.

Вот и смерть пришла, пронеслось в голове Противня. Он даже не сразу заметил, что старик заговорил с ним по-русски. Поднялся и покорно потащился за сгорбленной спиной на улицу, потом вдоль по пыльной асфальтовой дороге куда-то за город, не обращая внимания на отчаянно сигналящие машины. Четраро кончилось. Дед брёл вдоль берега, помогая себе крепкой тростью с рукояткой в виде «гимнаста». Буттадио не сомневался, что Супов идёт следом.

Через полчаса путники спустились в распадок между двумя скалами.

- Здесь нормально. Никто не услышит, - резюмировал итальянец.

- Вы… - наконец смог сказать Противень. – По-русски?

- Эх, молодой человек, - при этих словах собеседник стал похож на коренного одессита. – Я говорю почти на всех языках мира. Это вы, молодые, необразованные. И ты тоже. Не смотри на меня так. Иначе бы знал, что меня зовут не только Буттадио, но и Исаак Лакведем, Хуан Эсперайен Диос, Будедео, и много ещё как. За две тысячи лет я сменил массу имён. И всё равно я всё тот же иерусалимский сапожник Агасфер по прозвищу Картафил.

Он вытер пальцем дорожку от слезы на пыльной морщинистой щеке. Повернулся к Супову и рывком сдёрнул широкополую шляпу.

- Ну давай, стреляй, - приказал он. – Не уймёшься ведь. Да и я больше ждать не могу. Две тысячи лет, а он всё не идёт и не идёт.

- Кто не идёт? – оторопело спросил Противень, вытаскивая лупару.

- Видишь, что творит необразованность? Вот знал бы ты историю, и пацаны твои живы бы остались, и ты бы сейчас дурные вопросы не задавал. Иисус ваш не идёт. Он обещал, что я буду слоняться по миру до его возвращения. Я и слоняюсь. Только что-то не очень он торопится. Так что давай, стреляй. Может, меня к нему сможешь отправить.

В голове Супова крутился целый муравейник мыслей. От банального «Так получается, бог есть?» до приблизительного расклада по Подмосковью после его невозвращения. Гнилой раскладец выпадал, если посмотреть. И выхода Противень не видел. Он взглянул в блёклые старческие глаза и хотел спросить…

- Стреляй! – по-сержантски рявкнул дед.

Мужчина вздрогнул. Лупара дёрнулась, выпустив из одного ствола поток пламени с картечью. Обрез задрало отдачей вертикально вверх, вывернув Противню палец так, что тот сам собой вновь нажал на спуск. Сноп раскалённого свинца снёс Супову половину головы. Он упал, уткнувшись обломком черепа в известковый склон.

Агасфер полежал, дожидаясь, когда зарастут раны, поднялся. Стряхнул с себя пыль с оплавленными картечинами. Приложил к носу ладони и понюхал. Пахло порохом. Дед склонился над мертвецом и негромко сказал:

- Как прибудешь, обязательно передай Ему, что я жду. Тен лемахео. Пусть поторопится.

Как-то раз в рамках одного литературного марафона было предложено задание написать один и тот же рассказ в трёх вариациях: состоящий из 50, потом 100, затем 500 слов

Вот что в итоге вышло

«Последний вальс перед рассветом»

**************

Глаза видели только смазанный калейдоскоп огней и порхающих фигур. Я ощущал жар наших ладоней.

Скоро пламя освободит нас от тяжелых оков.

Со всех сторон нас окружают вальсирующие пары. Я практически не вижу их, но чувствую, какие они горячие.

Всё в огне – мы и есть пламя.

Освобожденные и рожденные в пепле.

**************

Музыка не играет для всех, потому что она прячется внутри каждого. Мои руки сжимают ее шероховатые ладони – она такая холодная. Еще немного, так бы и осталась запертой в своей темнице.

Когда мы только сделали первые движения, я в полной мере ощутил тяжесть своего тела. Оно прослужило мне недолго. Такое легкое в начале и такой груз, пришедший ко времени затухания.

Чем дольше мы кружились, тем ярче я ощущал жар наших ладоней.

Вальс расцветал языками пламени, которыми стали мы.

Когда все потухло, остался лишь пепел.

Мы заканчивали цикл ярко, а начинали уже сгоревшими до тла и почти остывшими.

Будет тело снова лёгким?

****************

В последнее время дряхлость стала ощущаться все сильнее. Тело практически не слушалось меня и постоянно мерзло. Мне хотелось плакать, но слезы уже давно высохли. На закате, который должен был стать ярким, со мной были только тяжелое тело с его хрупкими костями и мерзкий холод, проникший даже внутрь.

Я отчаянно смотрел в камин, который горел без передышки и завидовал огню, жадно пожиравшему дрова. Заветного письма с приглашением все не было.

Да, этот цикл выдался тяжким не только у меня. Где-то еще сотни, а, возможно, уже десятки моих товарищей так же сидят у огня, пытаясь сохранить последние крупицы тепла, чтобы не остыть полностью. Остынешь раньше положенного срока – больше никогда не сможешь сгореть. Тогда закат, который должен стать для нас рассветом, будет последним. Потухнешь навсегда.

Этот цикл был самым кратким из всех и самым мучительным.

Нам приходилось сжигать города, и дело не ограничивалось только сооружениями. В пламени сгорали крики, но они не принадлежали нам – в них не было радости, а только лишь ужас и боль.

Нам приказывали лить слезы, чтобы залечить раны, которые не были сделаны нашим огнем. Без передышки стекали жемчужные капли по коже, в которую намертво вьелся пепел.

Нам выдергивали перья златые, чтобы бы писать ими историю кровавую, через которую нитью нескончаемой жертвы людские тянулись.

Мы лишь наблюдали, как огонь поглощает все живое и мертвое. Когда вспыхивали новые цветы, мы чувствовали страх. Никогда еще пламя собственное не приносило нам столько горечи как сейчас. Пепел, который для всех предвещал новый рассвет, забил наши глаза и глотки. Пепел, который был для нас колыбелью, стал могилой других.

Мы боялись себя, но больше ненавидели.

Рассвет, что долгим должен быть, окончился, так и не начавшись.

Когда остыли наши тела, да высохли живительные слезы, мы стали не нужны. Выкинули, словно сломанную вещь. Лишь когда нас бросили, почувствовали все облегчение.

Многие встретили свой последний закат. Гордые птицы, великие фениксы стали одновременно игрушкой чужих желаний и оружием в страшных руках.

Полные страха и ненависти к самим себе, мы затаились, чтобы встретить конец, который должен был обратиться в пустой пепел.

Но хоть и ненавидя себя, мы не хотели затухать навечно, и нашли силы признаться в этом.

Полуслепые глаза неустанно смотрели в огонь, надеясь увидеть заветное письмо. Однако его все не было. Я почти убедил себя в том, что этот закат станет действительно последним. За все наши грехи это меньшее из того, что мы действительно заслужили.

Когда письмо все же пришло, я был рад и огорчен одновременно. Думаю, мои товарищи чувствовали то же самое, но только единицы были настолько смелы, что проигнорировали долгожданное приглашение.

Мы такие крохотные здесь.

Наши почти остывшие тела кружатся в вальсе. Холод уходит. Я практически не могу разглядеть, что происходит вокруг, но ощущаю, как жар наполняет нас. Слезы превращают мир в калейдоскоп.

Мне кажется, что все было лишь сном, но недоступные взгляду раны болезненно ноют, не допуская, чтобы я это забыл. Искры разлетаются во все стороны – мы вновь расцветаем.

Может, это мы обладатели невиданной смелости?

Раны никогда не дадут забыть грехи наши.

Все снова покрыто пеплом. Он мертв и лишь оболочка?

Или мы снова сможем увидеть рассвет?

– Хотя, в принципе, нам уже без разницы. Отныне мы с братом обитаем в разных мирах, которые никак не соприкасаются друг с другом… Эх, окажись он тут, вместе со мною, славно мы бы здесь зажили… Тебе никогда не приходила в голову мысль, как так получилось, что рымаги незаметно подкрались к самым воротам Радруга, а до этого ни один из наших постов, ни одно расположение их не заметили? Не из-под земли же они вылезли, не с неба спустились.

– Приходила, мой кородент. Как только произошло нападение на город.

Кластер сжал губы и повернулся к Адаву с неестественной резкостью.

– Почему же ты мне ничего не сказал, мой командор?! – истошно рявкнул он, выпучив глаза.

– Потому что это и так очевидно, мой кородент. К тому же у меня не было ни единого объяснения на этот счёт.

Кластер немного подумал, поднял руку, покрутил указательным пальцем, словно что-то подсчитывая, хмыкнул и отвернулся от командора, пропев про себя какую-то мелодию.

– Кстати, ты не заметил, как я похорошел в последние дни? – Кластер легонько постучал пальцем по маске ворона.

– У вас, как всегда, золотая душа и серебряный лик, – почтительно склонился командор.

Победонос невидимо нахмурился под маской.

– А откуда тебе знать про мой серебряный лик? – подозрительно спросил кородент. – Я же в маске. И маску ту не снимал с самой смерти.

– Вы наставник божий, иначе и быть не может.

– Ты конечно врёшь, но врёшь очень приятно. Поэтому так и ври дальше. Что-нибудь ещё, командор?

– Граф Тич Чернобрад со вчерашнего утра с воем носится по болотам.

– Зачем он это делает?

– Он рехнулся, мой кородент.

– А граф Чернобрад разве не знает, что на территории моей резиденции летать и опускаться под землю строжайше запрещено? Надо бы ещё и выть запретить. А то что же это начнётся, если каждый выть станет? Так и до революции недалеко. Я в одной книжке читал про революцию. Очень неприятная вещь эта революция. Если начнётся революция, тебя, командор, повесят на первом же дереве.

– О запретах граф знает. Но он же сумасшедший. Сумасшедшим закон не писан.

– Это серьёзная недоработка, командор. Получается, если ты сумасшедший, так тебе всё можно? Нет, так не пойдёт. Здесь только мне всё можно. Дай-ка подумать… Кажется, я нашёл разумный выход! Чтобы сумасшедшие не могли ставить себя выше закона, не объявить ли мне всех законопослушных кладбищенян сумасшедшими? Как думаешь, командор? Тогда нарушители закона автоматически становятся нормальными и могут подвергаться наказанию.

– Думаю, это перебор.

– Возможно, возможно. Мысль интересная, но нуждается в доработке. А графа приведи ко мне в пещеру. Я с ним поговорю.

– Ваши мысли все интересные, мой кородент... Пора предстать перед народом.

– Да, командор, пора, – кивнул Кох. – И да помогут нам боги.

Пока кородент готовился к выступлению, публику развлекала труппа театра "Кладбищенская баба". Актёры показали две коротенькие пьески, в жанре трагедии и комедии. В финале обоих постановок главные герои, естественно, призраки, спасались длительными и изнуряющими молитвами и все до единого счастливо возносились в Эженату, даже если перед этим устраивали кровавую баню в детском приюте (это в комедии) или же отнимали у родителей десятилетиями накопленное тяжким трудом богатство и за неделю транжирили его в различных увеселительных заведениях и весёлых приключениях, а потом как ни в чём не бывало возвращались в родной дом, получали родительское прощение и возносились, причём вместе с родителями (это в трагедии). Публика с подачи клакеров (актёров, не задействованных в представлении) вознаградила актёров такими бурными аплодисментами, что актёры и сами поверили, что сыграли что-то стоящее, хотя по их пьесам выходило, что и в жизни все были призраками. Зенниспар охарактеризовал всё это грёзами кладбищенской бабы.

В заключение выступил Кикосец Ветрокрылый. Он сыграл несколько новых песенок (синяя публика приняла новинки настороженно), увенчав их “Мы тоскуем” (синяя публика “взревела” с первых же нот), молча поклонился слушателям и сгинул под землю.

И вот глашатай объявил победоносное кородентство. Кластер воспарил на камень-фигу, поднял руку в приветственном жесте и медленно прошёлся по народу тяжёлым, сумрачным взором. Народ, между которым и кородентом выстроилась заграждение из шести лучших лейб-гвардейцев во главе с командором Щеногго Адавом, зашумел, вырастил лес рук, закричал шаблонами: "Да здравствует наш кородент!", "Наш правитель живее всех живых!", забросал шапки в воздух, ну и всё прочее, что полагается делать публике в таких случаях. Правда, некоторые особо рьяные игроки в бошканогию по привычке бросали в воздух шапки вместе с головами и срывались с места, толчками в спину сбивая соседей с ног, поддавшихся вперёд и увлечённо разглядывающих фигурку своего правителя, и устраивая вокруг себя кучу-малу. Повалившиеся соседи от такого страшно раздражались, стервенели и пускали в ход кулаки. В нескольких местах вспыхнули драки. Но стражникам, тоже раздражённым, удалось погасить конфликты посредством дисциплинарной раздачи тумаков наугад. Потом искали потерянные головы. Потерянные головы злились и цедили сквозь зубы проклятия ногам.

Перед Кластером раскинулось синее море. Нет, не море. Скорее, волнующееся озерцо. Или… или булькающее болото. Точно, мерзкое, булькающее болото. Под маской ворона Кластера скривило от отвращения. Как же жалко просуществовать какой-нибудь прачкой, каким-нибудь говночистом, в нищите, живя в лачуге, питаясь дерьмом. Ничтожные создания, даже на вкус прогорклые или кислые, как уксус. Да они же все ненормальные! Кто-нибудь может швырнуть в него камень, просто ради смеха! Кластер зловеще ощерился. Не посмеют. Они же трусы, все до единого трусы.

Болото, разобравшись с безголовыми, постепенно затихло и приготовилось слушать своего правителя. А правителя бил мандраж. Когда же последний раз он держал речь перед народом? Неужели одиннадцать лет назад? Да, надо больше общаться с народом, возможно, он не будет казаться таким… жутким. Ну и морды… сплошь дети инцеста. Да они же все до единого дегенераты! Жабами вытаращились, рты пораскрывали. Вот и гадай, что у таких на уме. Тут точно на нехватку в психах не жалуются.

Победонос не зря окидывал публику взглядом. Он высматривал соглядатаев Глазутого. Кластер велел приставить к ним парочку лейб-гвардейцев, чтобы чуть что (одно неверное движение) тут же, мгновенно, сию секунду, располосовать их мечами. Мало ли, покушение удумали. Не зря ведь припёрлись. Не отыскав в толпе вражеских шпионов, которые могли по совместительству оказаться и убийцами (Слушай, друг-шпион, подхалтурить не хочешь? Да ерунда, плёвое дело. Тут одного правителя надо укокошить, пока он речь толкает. Всё равно рядом шпионить будешь, так заодно бы и укокошил), Кластер только чудом справился с острейшим приступом паранойи. На мгновение ему показалось, что вся толпа перед ним состоит из одних глазников, не исключая стражников и лейб-гвардейцев. И они вот-вот все вместе совершат на него массовое покушение. С Кластером едва не случилась массовая истерия в одном лице. Выручило боевое настроение. Надо почаще жрать своих подданных, тогда и на свете как-то легче живётся.

"Сага о призраках" (весь текст): https://author.today/reader/168329

Глава 3

Бессонную ночь Дженни с лихвой возместила утренними часами, проснувшись в итоге довольно поздно. Быстро позавтракав, она вернулась в свою комнату, чтобы собрать все необходимое для прогулки. Велосипед стоял в гараже, поэтому ей оставалось только сложить листовки в рюкзак, где уже лежали ножницы, скотч и клей для бумаги. С тех пор, как Марти пропал, она их почти не вынимала. Также Дженни взяла с собой пару резиновых перчаток, которые явно были ей велики, и несколько мешков для мусора.

В гостиной, на диване, все еще спал ее отец. Прямо в грязной рабочей форме, в которой он пришел домой вчера. Местами она еще не успела высохнуть и была заметно темнее остальной ее части. Нашивка в виде автомобильного колеса с правой стороны куртки гласила: АЗС “В путь!”. Отец работал там уже лет пять, сначала обычным заправщиком, а затем и управляющим. И хоть звучала эта должность внушительно, на самом деле, большую часть своего времени он проводил, стоя за кассой. Каким-то образом ему удавалось не вылететь с этой работы все эти годы, несмотря на его пьяные загулы. Иногда Дженни думала, что это из-за того, что он никогда не курил, как многие другие мужчины. Поэтому, по ее мнению, доверять ему бензоколонку было куда безопаснее, чем какому-то там куряге.

Когда Дженни надела резиновые сапоги и уже собиралась повернуть ручку входной двери, она обернулась и заметила торчащую над спинкой дивана голову отца. Щурясь от света, его глаза блуждали по стене позади Дженни и пытались сфокусироваться на дочери.

— Ты куда это? - спросил он, причмокивая пересохшими губами.

— Гулять. Вчера дождь, вот, листовки хочу повесить. - ответила Дженни.

— Гулять? А школа?

— Так суббота же. 12 часов. - устало произнесла она.

— Да? Ну ладно. - отец снова скрылся за спинкой дивана.

Он повернулся на другой бок, и одеяло, которым его укрыла жена, упало на пол. Сама она ушла в церковь еще часов в девять, как делала это обычно.

На западе Ворда располагался старый железнодорожный вокзал с прилегающим к нему рынком под открытым небом. В выходные там было весьма людно, и Дженни старалась следить за листовками в этом месте и в это время особенно тщательно. Большая часть пути от ее дома до вокзала пролегала по Мидл-стрит - широкой прямой дороге, идущей через весь город и соединяющей его западную и восточную границы. Но прямой улица казалась, только если смотреть на нее сверху. Если же идти по ней, глядя на горизонт, который то маячил где-то вдалеке, то скрывался за ближайшими зданиями, станет понятно, какой волнистой она была.

Дженни с трудом крутила педали, когда поднималась в гору, и отпускала их, наслаждаясь отдыхом, когда летела вниз. Потратив на этот нелегкий путь добрую часть завтрака, до вокзала она добралась только к 12:30, упустив прибытие поезда из соседнего Джертона, откуда обычно приезжало много людей.

— Ну вот! - огорчилась Дженни, когда взглянула на большие вокзальные часы. Но дав себе обещание в следующий раз лечь пораньше, она позабыла об этом грустном моменте.

Велосипед Дженни припарковала у забора, недалеко от входа в главное здание. Надев ранее приготовленные перчатки и достав из рюкзака все свои пожитки, она принялась исследовать территорию. В одной руке пачка листовок, в другой мусорный пакет. Как только в поле зрения попадала взмокшая и скомканная бумага, еще вчера бывшая постером, Дженни тут же присаживалась на корточки и собирала ее в мешок. Затем на пустое место клеился новый.

Иногда под тем местом, где раньше висел постер, бумаги не было. Может еще до Дженни ее убрал дворник, а может и нет. Пробираясь между ларьков и ловя на себе многочисленные взгляды, Дженни казалось, что ее присутствие, как и мусор от листовок, начинало раздражать людей. Она была рада, что у них хватает ума не говорить ей об этом в лицо. Иногда Дженни убеждалась, что сама себя накручивает, но бумагу продолжала исправно убирать.

Когда стопка в ее руках уменьшилась почти вдвое, а мешок был полностью набит, Дженни вернулась к своему велосипеду. Оставшиеся листовки она собиралась расклеить на обратном пути, вешая их на столбы вдоль дороги. Но замешкав с замком, все никак не желавшим открываться, она не заметила, как к ней кто-то подошел. Лишь когда из-за спины на нее упала тень, и знакомый голос произнес ее имя, она наконец обернулась.

— О, Тони, привет! - обрадовалась Дженни, увидев лучшего друга своего брата - Что тут делаешь?

— Да я же живу здесь, недалеко. Вот, за продуктами пришел. - ответил Тони. Он держал руки в карманах и раскачивался на ступнях туда-сюда, прижимая плечи к подбородку.

— Понятно. - кивая, сказала Дженни - Просто никогда тебя тут раньше не видела.

Тони ничего не ответил, лишь улыбнулся, поджав губы, и растопырил руки в карманах, будто говоря: “Ну вот так.”. На самом деле он уже видел Дженни в округе несколько раз. Он смотрел, как она клеит листовки, и не решался подойти. Тогда, совсем недалеко от того дня, когда семью Келли коснулась трагедия, он не знал, как себя вести. Тони пытался подобрать слова, которые выразили бы его сочувствие, но каждый раз они звучали дешево и глупо.

Шесть недель назад, когда в его доме раздался телефонный звонок, Тони был обычным, беззаботным подростком. Он любил свою маму, своих аквариумных рыбок, любил фруктовое желе, если оно было не яблочным, любил читать и играть настольные игры, любил смотреть телек и просто в окно, любил передачи о выживании и дикой природе, любил свою коллекцию карточек по Властелину колец, любил влюбляться в девчонок и их подруг. Тони любил быть ребенком и еще не знал, что совсем скоро ему придётся резко повзрослеть.

Он сидел в своей комнате и раскрашивал недавно купленной акварелью свой старый рисунок. Это были одни из тех красок, которые продаются в профессиональном магазине для художников. Тони долго о таких мечтал, и был счастлив видеть большую разницу между ними и его предыдущим набором.

В дверь тихо постучали. Это была его мама:

— Тони, сынок, когда ты в последний раз видел Марти? - спросила она, стоя в дверном проеме.

Тони повернулся к ней на стуле, все еще держа кисточку в руке. Капля красной краски соскользнула с ее кончика и упала на его белые штаны, расплываясь неровными краями по ткани.

— Вчера после школы. - ответил мальчик, добавив с подозрением - А что?

— Звонила его мама, говорит, он дома не ночевал. До сих пор его не могут найти. - сказала она - Где он может быть, как думаешь?

— Что!? Марти? Думаешь, он из дома сбежал? - отложив кисточку, воскликнул Тони.

— Не, он не мог. Тем более у него отец… злющий. - ответил он сам себе.

— После школы он пошел домой, да? - спросила опять мама.

— Нет, он собирался в книжный. Там у них клуб по интересам. - Тони затряс ногой - А в полицию уже сообщили?

— Не знаю. Наверное. Про клуб они знают, его сестра сказала. Попробую им перезвонить, расскажу, что ты видел, что он туда пошел. - сказала мама.

Когда она закрывала дверь, и в просвете оставалась лишь ее голова, она добавила, натянуто улыбаясь:

— Не волнуйся, он найдется.

Но Тони не мог не переживать. Хоть он и являлся, как и его мать, полным оптимистом, в этой ситуации бокал был определенно пуст. Раньше ему приходилось терять вещи: игрушки, книги, часы и даже хомячков, но лучшего друга - никогда.

В своих воспоминаниях Тони вернулся во вчерашний день, где после последнего урока они с Марти все еще были вместе. До собрания клуба, куда друг обязательно хотел пойти, оставалось достаточно времени, и они планировали провести его вместе. Завтра суббота, и им не нужно было торопиться домой, чтобы успеть сделать уроки.

Они обсуждали рисунок, который “заказал” у друга Марти.

— Представь: Земля, планета, на фоне космоса. Сверху должна быть вода, ну океан какой-нибудь. Из нее торчит огромная соломинка, ну для напитков. Как из кокоса. И из нее пьет гигантская голова инопланетянина. Какой-нибудь пришелец, можно обычного самого. Тело у него должно быть маленьким. И зеленым. А ногами он должен стоять на Марсе, который на заднем фоне. - старался описать свою идею Марти.

— Да понял я, понял. Земля как кокос, пришелец, Марс. Нарисую. - ответил Тони сквозь смех - Это из какого фильма?

— Да так, не из какого. Просто захотелось. - улыбался Марти.

В этот момент мимо проходили девчонки из класса постарше. Они были взрослее всего лишь на год, но разительно отличались от одноклассниц мальчиков как поведением, так и внешностью. Одна из них улыбнулась в их сторону, когда заметила, как они пялятся.

— Тебе еще нравится Энн? - спросил наконец Марти, когда девушки скрылись за углом школы.

— Уже нет. - пошутил Тони, рассмеявшись. Потом продолжил:

— Ну еще нравится, но уже не так сильно. Какая-то она… неинтересная, что ли.

— Зато красивая. - закончил за него Марти. Он посмотрел на часы.

— Может пойдем со мной сегодня в книжный? Можешь даже на собрание не приходить. Я просто одну книгу тебе показать хотел. - уговаривал он Тони.

— Извини, Мартини, - так он его иногда называл - что-то не хочется сегодня. Может в следующий раз?

— Ну ладно. Я тогда пошел, а то уже опаздываю. - Марти грустно улыбнулся.

Они стукнулись кулаками и разошлись в разные стороны от того места, где до этого сидели. На последок Марти обернулся и крикнул:

— Рисунок не забудь!

Так его Тони и запомнил. Небольшая фигура, уходящая в даль. Если бы он тогда знал, что видит его, возможно, в последний раз, он бы побежал за ним так быстро, как только мог. Тони жалел, в первый раз по-настоящему, что магией, который сочилась каждая прочитанная им книга, нельзя было воспользоваться в реальной жизни.

— Нужно было мне с ним тогда пойти. - сказал он Дженни, после продолжительной паузы.

Улыбка на ее лице мгновенно погасла. Затем уголки рта стали опускаться все ниже, глаза заслезились, а нос начал наливаться красным. Ей пришлось несколько раз натянуто улыбнуться, чтобы сохранить контроль над своим лицом, но соленые капли уже катились по ее щекам.

— Куда пойти? - выдавила она.

— В книжный, на собрание клуба. Он же меня просил, а я не пошел. - ответил Тони. Его глаза тоже начали краснеть, но он всеми силами этому сопротивлялся, все крепче сжимая кулаки в своих карманах.

— Ты не знаешь? Я же сразу все рассказала полицейским. Они опросили работников книжного, его в тот вечер там видели. - сквозь слезы рассказала Дженни - Он пропал уже после.

— Я не знал. - ответил Тони - Но… Если бы я тогда пошел, может быть… может, все было бы по-другому? Мне очень жаль.

Когда он закончил, Дженни уже во всю рыдала, громко содрогаясь при каждом вздохе:

— Я так скучаааюю… - плакала она.

Тони неловко оглянулся на прохожих, которые начали проявлять к ним интерес. Он вытер рукавом куртки свои слезы и решительно подошел к Дженни, положив ладони ей на плечи.

— Он найдется, Дженни, найдется. Вот увидишь. Я в это верю. Ты тоже верь. Ну Дженни, ну не плачь. Прости. - успокаивал ее он.

Тони был знаком с Дженни примерно столько же, сколько длилась их дружба с Марти. Вначале он относился к ней пренебрежительно, и всяких раз недовольно вздыхал, наблюдая, как Марти тащится на их совместные прогулки с сестрой. Тому часто приходилось с ней нянчится, пока она наконец не выросла, чтобы проводить время с собственными друзьями.

— Бежим скорее! - кричал Тони другу, когда над городом они услышали звук приближающегося вертолета. Шум все нарастал, и казалось, что вот-вот, и пыльный ветер обдует их лица. Сам Тони кинулся за другими детьми, не оглядываясь. Но через секунд тридцать, когда он все таки посмотрел назад, он увидел, как Марти тоже бежит, неся сестру на руках. Им с Тони тогда было по девять, и Марти, никогда не отличающийся особой рослостью, сам выглядел совсем еще маленьким. Его щеки и лоб покраснели, а на лице красовалось выражение крайней степени сосредоточенности, но он продолжал передвигать ногами, выхрипывая сквозь сжатые зубы:

— Держись, Дженни. Держись.

Вертолет пролетел за зданием, которое они не успели обогнуть. И ни Марти с Дженни, ни Тони, который решил вернуться и помочь, его так и не увидели. Но Тони, к своему удивлению, совсем не расстроился. Глядя, как уважительно Марти обходится с Дженни, как прислушивается к ее словам и желаниям, позже он и сам стал общаться с ней так же.

Про себя он иногда отмечал, что Дженни очень походила на брата. У нее тоже были голубые глаза и темные, слегка рыжеватые волосы. Правда они вились гораздо сильнее. Но может быть, думал Тони, если бы Марти отрастил себе такую же длинную шевелюру, у него тоже были бы такие же шикарные завитки.

К тому моменту, когда Тони стало интересно разговаривать с Дженни, она уже не ошивалась вокруг них. Иногда они перекидывались парой слов в школе, когда еще учились все вместе в средней, иногда ходили втроем в кино. Сейчас же, держа ее за плечи и смотря в ставшие ярко-синими из-за слез глаза, Тони впервые заметил ее красоту. Это чувство было внезапным, но приятным, как когда радуются неожиданному подарку.

— Ты знаешь, я вчера ходил в этот клуб. Ну то есть в книжный, а там он как раз шел. - продолжал Тони, пытаясь хоть немного отвлечь Дженни.

— Они о Марти что-то говорили? - та все не унималась, но хотя бы перестала рыдать.

— Нет. Ну вроде. Я, честно, прямо на собрании не был. Ходил там по магазину, слушал иногда, о чем они там разговаривают. - ответил он - У них там оказывается писательский кружок теперь. Они свои рассказы там читают.

— Да, я знаю. Марти мне говорил. Он мне их приносил даже, на листочках. - на этих словах Дженни снова затрясло.

— Да, листки! Я вчера, когда все ушли, взял со стула несколько. Там рассказы. Хочешь, принесу! Они у меня в комнате, но я сбегаю, мне тут быстро. - оживленно сообщил ей Тони и, не дожидаясь ответа, бросился в сторону дома.

Дженни осталась ждать у велосипеда, провозившись почти все время с замком. Ласковое солнце высушило ее слезы, и она уже ничем не отличалась от себя обычной.

Тони, как и обещал, быстро вернулся. Весь запыхавшийся и взъерошенный.

— Вот. - сказал он, протягивая ей большой белый конверт - Я их в конверт положил, чтобы не помялись. Там есть один рассказ, хороший, какой-то мужик читал.

— Спасибо, Тони. - ответила она - Марти тоже хорошо писал.

— Марти тоже писал?! - спросил ее Тони. Он немного огляделся, надеясь, что его громкий возглас остался незамеченным для прохожих.

— Да. Уже давно. Просто… просил никому не говорить. Только мне их читал. Очень крутые. - Дженни хотела бы передать свой восторг, но в голосе звучала лишь безысходность.

— Вау. Я и не знал. Вот это да. - примерно с той же пустотой ответил ей Тони. По затылку ударила мысль:

“Почему я НИ-ЧЕ-ГО об это не знал?”

Она стукнула его еще раз, и из раны прямо на душу полилась тягучая смесь из жалости к себе и ощущения собственной ненужности. Он спросил:

— А можно мне почитать?

— Так у меня их нет с собой. Марти их на листках хранил где-то. Может у него в комнате. - ответила Дженни. Она резко замолчала и нахмурилась:

— Но я все равно не могу тебе их дать. Это… Он их тебе их сам даст. Когда вернется. Просто, я же обещала. - ее глаза опять намокли.

— Конечно. Извини. - тихо произнес Тони - Я на следующей неделе тоже пойду в книжный, возьму тебе рассказы, если будут.

— Ага. - безразлично согласилась Дженни. Она открыла рюкзак, чтобы убрать конверт с рассказами, и замерла. С постера на нее смотрел Марти. “Все уже всем расплела?” - спрашивал он. Не поднимая глаз, Дженни пролепетала:

— Ты иди, мне тут нужно, кое-что. Пока, спасибо.

— Хорошо, пока. - ответил Тони, и чувство, возникшее у него ранее, усилилось.

Когда он отошел достаточно далеко, Дженни наконец подняла глаза, полные слез, и посмотрела ему вслед. Фигура Тони медленно растворялась вдалеке.

Добравшись до своей комнаты, она бросила конверт к остальным листам, не став его даже распечатывать. Стопку эту Дженни хранила в ящике стола, и не прикасалась к ней с того дня, как Марти пропал. Каждый раз, вспоминая о ее существовании, в голове у Дженни возникало стойкое сопротивление, как когда думаешь о каком-то деле, которое сделать нужно, но очень не хочется.

Дженни продолжала злиться на себя. Несколько раз она резко сжимала кулаки и била ими по своим ногам, чуть выше коленей, стиснув при этом зубы и плача. То, что она выдала тайну брата, и то, как легко она это сделала, ощущалось для нее как первый шаг к принятию его смерти. Будто Марти уже умер, и будто уже прошли похороны, на которых она, его родная сестра, почему-то, не присутствовала.

Следующая неделя ничем не отличалась от предыдущей, разве что Тони она в этот раз не встретила. Отец был примерно столько же пьян, иногда чуть больше, иногда чуть меньше. Мать продолжала укрывать его одеялом всякий раз, когда он засыпал на диване в гостиной. Она старалась исправно ходить на работу, общаться с людьми и поддерживать быт в их безжизненном доме. И Дженни была благодарна ей за это. За то, что та не дает развалиться тому немногому, что еще осталось от их семьи. Хотя часто не понимала ее удивительного спокойствия.

Еще через неделю, в пятницу после школы, Дженни наконец решилась достать конверт. Сначала она пролистала старые рассказы, вспоминая, как почти каждый из них они обсуждали с Марти. Какие-то были смешные, и тогда она слегка улыбалась. Какие-то грустные, и на них Дженни никак не реагировала. Когда многие истории были вновь прочитаны, она открыла конверт.

Три листка с тремя небольшими рассказами. Первый из них совсем скучный, что-то про путешествие во времени с очевидными от этого последствиями. Второй получше, но местами нелогичный, с глупыми концом.

Читая третий, Дженни почувствовала, как ее рука начинает неметь. Она не могла поверить своим глазам, которые снова и снова пробегались по тексту. Он начинался так:

Когда ядерная война наконец закончилась, на Земле не осталось ни победителей, ни побежденных. Остались лишь выжившие… .

Аннотация: От враждебного мира вокруг Марти убегал в свой внутренний, сотканный из страниц его любимых произведений. Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн... Он мечтал когда-нибудь встать с ними в одну линию, начав писать свои собственные научно-фантастические истории. Так бы и случилось в далеком и светлом будущем, если бы кто-то не заслонил рукой солнце, погрузив Марти во тьму, черную как смоль.

Полный текст

Мой дедушка внушал мне с детства: "У каждого человека есть три спутника жизни. Первый спутник- это друг, второй спутник- это враг, и третий спутник- соглядатай".

Когда я повзрослел и собрался в дальнюю дорогу, мать долго наставляла меня, а под конец произнесла: "Сынок, к тому, что говорил дедушка, Я хочу добавить: у человека есть четвёртый спутник жизни. Это Родина-мать. Будь предан ей!".

А отец, проводив меня до окраины аула, положил мне на плечи свои мозолистые, натруженные, тёплые руки: "К тому что сказали тебе дедушка и мать, добавлю: у человека есть пятый спутник жизни. Это любовь. Будь верен ей, береги её".

(Тулепберген Каипбергенов, Советский писатель, народный писатель Республики Каракалпакстан)

Ааааа все готовятся к н. г., а я всё ещё сижу с какой-то книгой. Кст, вот фото с персами, это мемное фото, необращайте внимание) (Да с руками наляпала, делала на скорую руку)

А вот ещё какой-то чел, ленюсь в диджитале его сделать. Если смогу электронный файл книги как-то приклеплю или ссылку дам, когда сделаю. В процессе аннотация и 1 глава.

Книга будет о том как в лесу была лаборатория, где делали ужасные эксперименты, по лесу бегали странные животные, иутаскивали в лес детей. позже отпишу побольше, щас пишу первую главу.

Аннотация: От враждебного мира вокруг Марти убегал в свой внутренний, сотканный из страниц его любимых произведений. Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн... Он мечтал когда-нибудь встать с ними в одну линию, начав писать свои собственные научно-фантастические истории. Так бы и случилось в далеком и светлом будущем, если бы кто-то не заслонил рукой солнце, погрузив Марти во тьму, черную как смоль.

Полный текст

Добавлю сюда и вторую главу.

Глава 2

Марти не был из тех, кто любит поболтать, но мир, теснящийся в его голове, то и дело пытался вырваться наружу. Будучи совсем малышом, только-только научившимся читать, Марти принялся поглощать книги с удивительной для шестилетнего ребенка скоростью. Вначале детские повести и рассказы.

Марти засыпал вместе с ними, и ему снилось, как мышонок Мортон из леса Ёлки-на-Горке везет на своей тележке большую ароматную слойку. А после того, как он прочитал “Ветер в ивах”, все жабы, кроты и крысы, которых он иногда встречал, представлялись ему не иначе как Мистеры. Постепенно книги в его руках становились все толще, а их содержание все серьезнее. Картинки, наоборот, встречались реже, но к тому моменту Марти уже научился рисовать прочитанное в своем воображении получше любого художника.

Он прожил с Робинзоном Крузо все его 28 лет, полных приключений на необитаемом острове. Сильно переживал за него, когда тот словил простуду, и еще больше радовался, когда Крузо научился обжигать глину. А перевернув последнюю страницу, Марти уже держал наготове следующую книгу. Тоже про остров, тоже про выживание на нем, но только теперь главными героями были дети, такие, как он, и внутри Марти подпрыгивал от предвкушения. Она называлась Повелитель Мух.

— Хрюша… - плакал он ночью, в тот день, когда закончил и эту книгу. Но Марти не жалел потраченных на нее времени и слез. Впервые он встретил такое явное противостояние добра и зла, впервые он ощутил боль в сердце, что возникает сама по себе, без видимой на то причины и разрешения. Еще долго она сжимала его тисками, преподавая Марти урок за уроком, где главный их них звучал так: Я хочу быть хорошим.

Другой переломный момент, когда все прочитанное ранее вдруг стало таким незначительным и блеклым, случился в день его знакомства с Робертом Хайнлайном. Тогда он не знал об этом авторе ничего, и его внимание больше привлекло изображение кота на обложке.

— Холодный сон… - читал Марти, а сам все никак не мог заснуть в ту ночь.

И хоть многое для него оказалось непонятным (Марти пропускал части со всеми этими контрольными пакетами акций и выяснениями отношений), роман “Дверь в лето” открыл ему мир научной фантастики. Мир, где вещи не исчезают по волшебству, а телепортируются. Где путешествия во времени возможны с помощью физики, а не магии. И где есть роботы, способные учиться.

После были и другие: Артур Кларк, Айзек Азимов, Филипп К. Дик. И чем больше Марти читал, тем сильнее ощущал свой правильный выбор. Даже испытывал некую благодарность к тому, каким он родился. К своему разуму и своим предпочтениям, которые не только позволяли ему наслаждаться научной фантастикой, но и любить ее до мурашек в затылке.

Эту любовь Марти долго растил в одиночестве, пока она не вымахала настолько большой, что придавила его своим весом, начав выплескиваться через края. Люди, которые утверждают, что видели пришельцев, были бы рады найти себе подобных, ведь тогда мир в их головах стал бы чуть более реальным. Так и Марти порой задумывался о возможных единомышленниках.

Сначала он пытался увлечь этой страстью своего друга Тони, но тот уже успел подсесть на фэнтези и никак не хотел подвинуть Фродо ради какого-то там Рика Декарда. Позже они нашли компромисс в виде Роберта Желязны, но насытиться лишь этим Марти так и не смог.

К этому времени Дженни, родившейся на два года позже него, исполнилось десять лет. Она как раз заканчивала дочитывать книги из школьного списка. Поэтому, когда возник вопросом - “Что бы ей такого почитать?”, Марти понял - время пришло, и на следующий день, в библиотеке, ей был выдан изрядно потрепанный экземпляр “Я, робота.”. С тех пор в их разговорах частенько мелькали слова о трех законах робототехники, психоистории и межвселенском электронном насосе.

Но иногда Марти замечал, что сестра не до конца понимает идей, заложенных в книги. С ней не получалось спорить и дискуссировать, ведь она во всем с ним соглашалась. Порой даже раньше, чем звучал сам вопрос.

— Думаю, лет сто. - предлагал свой ответ Марти на его же вопрос о том, сколько потребуется времени, чтобы создать робота Робби.

— Да. - кивала Дженни.

— Хотя, наверное, и больше. Может быть и тысяча. - продолжал рассуждать Марти.

— Точно. - снова поддакивала она.

В такие моменты Марти легонько тряс головой и высоко задирал брови, улыбаясь сестре и ее стараниям. Но внутри он тосковал по недоступным ему диалогам.

За полгода до своего исчезновения Марти получил от Тони флаер, который тот взял в книжном магазине “Странная птица”. На нем сообщалось, что со следующей недели любой желающий может присоединиться к их новому клубу по интересам.

— В мире научной фантастики! - прочитал Марти вслух, прежде чем продолжил ознакомляться с остальным текстом. Он гласил, что участников ждет приятное времяпрепровождение за совместным чтением книг и их последующим обсуждением.

— Ждем Вас каждую пятницу в 5 вечера. - закончил Марти.

Только через месяц он наконец сумел переступить через собственную застенчивость и вступил в клуб. Войдя в книжный, он не сразу сообразил, куда именно ему следовало идти. Марти пришлось прогуляться вдоль книжных полок, прежде чем найти что-то похожее на собрание. Людей было немного, и все они выглядели явно его старше. Он постарался как можно более незаметно сесть на один из свободных стульев, однако тот предательски заскрипел, стоило только его подвинуть. Многие обернулись на шум, заставив Марти нервно сглотнуть. Седоватый мужчина в сером костюме-тройке, до это момента о чем-то увлеченно говоривший, опустил со лба очки и тоже посмотрел на него.

— Добрый вечер, молодой человек. - начал он - Известно ли Вам, где Вы находитесь?

Марти чуть привстал от волнения:

— Здравствуйте, сэр. Извините, я искал собрание клуба любителей научной фантастики. Это оно?

— Верно. - ответил мужчина, слегка улыбнувшись - Как ваше имя?

Уже полностью стоя на ногах, Марти продолжил:

— Меня зовут Мартин Келли. Можно просто Марти.

— Рады Вас сегодня здесь видеть, Марти. - мужчина беззвучно похлопав в ладоши - Меня зовут Дэвид О’Брайан. Я являюсь организатором данного клуба.

Далее он представил остальных участников, каждый из которых, как только произносили их имя, помахал Марти рукой. Забавно, что примерно для половины из них Дэвид перепутал имена, и Марти приходилось то и дело поворачиваться к их реальным обладателям.

— Сегодня мы обсуждаем один из азимовских рассказов, который называется “Двухсотлетний человек”. Знаете такой? - с вызовом спросил Дэвид.

— Конечно! Я его читал. - ответил Марти, услышав название хорошо знакомой повести.

— Великолепно! И что Вы можете рассказать нам о нем? - не останавливался другой.

— Я очень люблю эту историю. В ней рассказывается о двух аспектах превращения робота в человека. - Марти прокашлялся, подбирая про себя слова - Первый включает в себя способность робота к творчеству. Туда же входит гибкость мышления, некая его непредсказуемость. И туда же можно отнести неизбежность смерти.

— Неизбежная смерть. - медленно повторил за ним Дэвид - Продолжайте, пожалуйста.

— Второй аспект - это способность общества принять такого человека как равного. Поверить в его человечность и признать ее. - закончил мысль Марти. Он замолчал, усиленно делая вид, что деревянный орнамент на полу ему очень интересен.

Дэвид же, разбуженный возникшей тишиной, наконец оторвал взгляд от его лица. Он снова натянул очки на лоб. Затем откинулся на спинку стула. Обхватив колено и высоко задрав голову, Дэвид уставился куда-то в потолок.

— И как Вы считаете, какой из этих двух пунктов для нас менее доступный? - не смотря на Марти, спросил он.

Теперь уже Марти получил шанс его как следует разглядеть, не боясь при этом встретиться глазами. Волосы вовсе не седоватые, а самые, что ни на есть, серые.

— Как у Гэндальфа. - сказал бы Тони.

Глубокие морщины в уголках рта. На руках темно-коричневые пятна, будто кто-то потряс над ними кисточкой с краской. Здесь же, рядом, вены, плотно обтянутые сморщенной кожей.

— Можно конечно здесь пофилософствовать и сказать, что второе. Что никогда человеческому обществу не удастся смириться с тем фактом, что робот может быть человеком. Но я думаю, что первый аспект более недосягаем для нас сейчас. Слишком это сложно, на мой взгляд, искусственно повторить человеческий мозг. - ответил мальчик. Его ладони вспотели и ему пришлось вытереть их о джинсы.

Когда он закончил, Дэвид наконец перевел на него свой взгляд и сказал:

— Вам следует больше мечтать, Марти.

И затем, тепло улыбнувшись, он продолжил:

— И давайте начнем это прямо сейчас.

В тот вечер они еще долго обсуждали возможность создания такого робота, попутно разбирая строения человеческого мозга и первые успехи по его воспроизведению. Марти поразился скудности своих знаний и теперь хорошо понимал, что чувствовала его сестра, всякий раз, когда он начинал умничать.

Находясь среди всех этих людей, его захлестнуло единение с ними, так что вскоре Марти потерял счет времени. Только когда собрание закончилось, и его участники повставали со стульев, Марти обратил на него свое внимание. Уйти он планировал в 6, за полчаса до возвращения отца с работы. Однако выйдя на улицу и взглянув на наручные часы, Марти ужаснулся: десять минут восьмого. Со всех ног он бросился домой.

Наказание его неизбежно настигло. Через час после этого, когда он уже лежал в своей комнате, Дженни тайком принесла ему лед для пальцев. А после сэндвич с тунцом, ведь поужинать Марти так и не удалось. Она тихонечко присела на край кровати и своей ладонью обхватила его руку. Ту, что была здорова, и не увеличивалась в размерах прямо на глазах. Дженни уже не плакала, но тень трагедии на ее лице исчезла не сразу.

Когда они оба успокоились, Марти все ей рассказал. Где он пропадал и как здорово провел время. Как мог, он описал ей устройство перцептрона, о котором узнал на собрании, и хоть вышло это коряво, основной смысл передать он сумел. Но больше всего Дженни обрадовалась новости, что скоро в кинотеатрах будут показывать экранизацию по двухсотлетнему человеку, которого она тоже успела прочитать. Они поболтали еще немного, и Марти почти забыл о боли в правой руке. Однако она быстро вернулась, стоило сестре уйти в свою комнату.

Следующее собрание клуба ему пришлось пропустить. Рука все еще отдавала синевой, и он не хотел лишних вопросов. Через две недели после своего первого визита, когда спали последние пятна на коже, Марти опять пришел в книжный. Теперь он смотрел на часы постоянно, каждые пять или десять минут, заметив при этом, что так время шло медленней.

Марти ждал, когда огласят название книги за прошлую неделю. Он надеялся, что знаком с ней тоже, но эта встреча сильно отличалась от предыдущей. Когда женщина по имени Ребекка начала раздавать всем присутствующим листки с каким-то текстом, Дэвид объяснил ему, что помимо обсуждения произведений великих авторов, участники клуба могут также поделиться своими творениями.

— Давайте послушаем, о чем же мечтает Джессика. - закончил Дэвид, снова откинувшись в кресле.

— Ребекка. - поправила его женщина.

— Прошу прощения, Ребекка. У меня отвратительная память на имена. - извинился он.

С трудом сдерживаемым волнением в голосе, Ребекка начала читать. Это была история об ученом, который хотел спасти планету от голода. И через месяцы усердной работы ему удалось изобрести устройство, которое могло преобразовывать энергию, получаемую из электричества, в еду, а точнее в ее основные компоненты. Долгое время его творение исправно работало, обеспечив процветание миру. Шли годы, и в конце концов этот ученый умер, оставив после себя множество последователей, пусть и не таких одаренных. Один из них, уверовавши в свою гениальность, решил модернизировать механизм, чтобы получать не только белки, жиры и углеводы, а их различные комбинации в виде готовых продуктов. И поначалу, как всем казалось, у него получилось это сделать. Однако позже выяснилось, что пища, производимая теперь, отличалась крайней нестабильность. К сожалению, узнать об этом удалось слишком поздно. Еда, съеденная людьми, превращалась обратно в электричество прямо у них в желудках, взрывая и плавя их изнутри. Более того, пища, которая успела превратиться в клетки и ткани человеческого тела, обладала той же неустойчивостью. Недавно родившиеся младенцы умирали в страшной агонии, оставляя после себя лишь лужицу воды. Трагедия унесла жизни почти всех людей, пощадив лишь немногочисленные отдаленные поселения, занимающиеся сельским хозяйством вдали от цивилизации. Человеческое развитие откатилось на много веков назад.

Закончив читать, Ребекка села на место. Ее лицо светилось пунцовым, и она лишь смущенно улыбалась. В это время все, в том числе и Марти, принялись ей аплодировать. Громче всех Дэвид, который теперь стоял, возвышаясь над головами.

— Прекрасно! Спасибо, Ребекка! - он не торопился прекращать хлопать в ладоши.

Все оставшееся время, пока часы не показали шесть вечера, Марти не проронил ни слова. Активное обсуждение, с кучей вопросов и чуть меньшим количеством ответов на них, доносилось до его сознание не более отчетливо, чем звуки проезжающих за окном автомобилей. Он был полностью погружен в собственные мысли, где в этот момент свершалось великое открытие.

Вот чего ему так сильно не хватало все это время! Оказывается, по бокам, чуть выше пупка, у Марти годами болталась без дела лишняя пара рук. И теперь, узнал о ее существовании, он мысленно стукнул себя по лбу одной из своих новых ладоней.

Все эти годы, впитывая как губка труды великих, Марти ни разу не задумывался, какая сила двигала ими. Но теперь она возникла и в нем. Растекаясь по венам вместе с теплой кровью, эта сила уже успела достигнуть его сердце. В пятнадцать минут седьмого, на полпути от дома, она добралась и до его мозга, заражая каждую его клетку жаждой писать.

С ужина Дженни ушла раньше всех, ведь наверху ее ждал листок. Рассказ она проглотила еще до того, как Марти успел положить последнюю ложку сырного супа к себе в рот.

— Она его сама написала. - сказал Марти сестре.

Дженни посмотрела на его светящееся от восторга лицо и закивала:

— Да, очень здорово!

И тут же, опустив взгляд себе на колени, Марти смущенно продолжил:

— Я тоже хочу что-нибудь написать.

Он рассказал ей, что теперь в его голове постоянно рождаются и умирают идеи для его собственных рассказов. Что подобного он никогда не испытывал, и что он такой дурак, раз сам не догадался.

— Конечно, я дам тебе почитать. - пообещал Марти на тот случай, если он выловит в этом нескончаемом потоке что-то действительно интересное.

Заснуть в ту ночь ему было сложно. Марти пытался завершить какую-нибудь из своих фантазий, но то и дело отбрасывал их в сторону. Каждая новая казалась ему находкой, но по мере того, как история обрастала деталями, она начинала рушится словно карточный домик. Если в ее основе лежала технология, недоступная человечеству в настоящий момент, то Марти не мог придумать проблему, связанную с ней, чтобы позволить будущим персонажам ее решить. Если на ум сначала приходила проблема, то у него возникали сложности с технологиями. Иногда рассказ складывался, но каждый раз после этого, Марти обнаруживал, что что-то похоже он уже читал. И хоть это занятие больше походило на мучение, он радовался каждой его секунде.

Прошли все выходные, понедельник и вторник, прежде чем Марти смог соорудить историю, достойную для пробы пера. В школе, почти на каждой перемене, ему приходилось запираться в кабинке туалета, чтобы творить там подальше от любопытных глаз. Вооружившись карандашом, ластиком и парой листов, вырванных из тетради по биологии, Марти выводил слово за слово, иногда полностью стирая написанное. Перекладывать текст из своей головы на бумагу оказалось труднее, чем он предполагал, но он и не думал останавливаться.

К четвергу его первый рассказ был готов. Он прочитал его, наверное, раз двадцать, прежде чем считать его таковым. Однако некоторые предложения не всегда звучали складно. Необходимо было правильно делать паузы и ставить ударения на определенные слова. На какие именно знал только Марти, поэтому свою дебютную историю он зачитал Дженни вслух:

— Когда ядерная война наконец закончилась, на Земле не осталось ни победителей, ни побежденных. Остались лишь выжившие. Люди объединились против их нового врага - холода. - Марти громко произнес слово “Люди”, сделав после этого короткую паузу, а затем еще одну, более длинную, сразу перед “холодом”.

— На Антарктиду теперь был похож не только Северный полюс, но и весь остальной мир. Европа, Америка и даже Африка. Ресурсов становилось все меньше, а температура опускалась все ниже. Люди продолжали умирать, и оставалось так мало тех, кто мог бы решить эту проблему. Одного из таких звали доктор Фейнман. Он был не только гениальным изобретателем, но и безнадежным мечтателем. Когда другие начинали сдаваться, он продолжал идти вперед. Доктор Фейнман никогда не выходил из своей лаборатории. Она была организована в старом заброшенном ледоколе на Аляске. Там он пытался использовать атомный двигатель корабля как источник огромного количества энергии. Но по его расчетам, этого объема хватило бы только на несколько лет работы. То, что доктор Фейнман искал, была идея. Идея, как использовать запас энергии за один раз, но так, чтобы это могло согреть Землю. Он знал, что до того, как он ее найдет, двигатель нельзя было приводить в действие. Поэтому он продолжал свои исследования. В это время в остальном мире начинался твориться хаос. Люди дрались друг с другом за остатки еды и дров. Люди убивали. Бывшие друзья становились врагами, а родные люди чужаками. Постепенно они добрались бы и до Фейнмана. С помощью собственноручно разработанной системы оповещения, он знал, когда за ним придут. У него не осталось никого, кто мог бы его защитить. Но у него были все эти люди, которых необходимо было спасти. Все, что он хотел, - это время. Он не спал ночами, чтобы успеть, и через несколько дней его изобретение было готово. Это было устройство, состоящее в основном из усилителя микроволнового излучения и внутренностей обычных микроволновок. Доктор Фейнман потратил еще целый день, проверяя расчеты. Все должно было работать. Он собирался разом использовать энергию атомного аккумулятора, чтобы распространить микроволны в радиусе тысячи милей. Это растопило бы снег и лед, позволив Солнцу достигнуть земли и согреть ее. И это вызвало бы цепную реакцию, так как освободившаяся почва продолжала бы поглощать солнечные лучи и передавать тепло дальше. Что и хотел доктор Фейнман. Он также соорудил устройство дистанционного запуска двигателя, чтобы убраться подальше от источника микроволн и при этом иметь возможность управления. Он не хотел умирать. В его планы входило увидеть результат своих трудов. Однако, когда он наконец собирался покинуть свою лабораторию, на радарах он увидел людей. В тот момент они были в безопасности, в нескольких милях от границы радиуса действия. Времени не оставалось. Доктор Фейнман нажал на кнопку. Конец.

Марти сложил листок пополам и убрал его в карман джинс, попутно вытерев об них свои ладони. Его брови вопросительно поднялись, когда он посмотрел на Дженни:

— Ну? - спросил он.

Дженни сидела на полу, обняв подушку, и выглядела такой удивленной, какой она была, когда четыре года назад Марти притащил домой кота.

— Мааартиии… - улыбаясь, прошептала она - Это все… ты сам?

— Ну да. - он покраснел - Так понравилось тебе или нет?

— Вааау… - протянула Дженни - Это… было… круто!

Она вскочила на ноги и принялась трясти Марти за плечи, смеясь при этом совершенно безумно и все повторяя:

— Круто, это было круто!

— Спасибо. - выдохнул он, болтая головой из стороны в сторону.

Когда Дженни отстала от плеч Марти и села на кровать, она заговорщический спросила:

— Возьмешь его завтра с собой? Ну в клуб?

— Не знаю, посмотрим. - задумчиво ответил он. На самом деле Марти знал, что рассказ он с собой не возьмет и уж точно никому его не покажет. Потом он спросил:

— Хочешь пойти со мной завтра? - и серьезным голосом добавил - Там дают печеньки.

Дженни залилась смехом:

— Печеньки?! Вкусные, надеюсь? - а затем ответила - Нет, я боюсь.

Марти не стал ее уговаривать. В целом он и сам понимал, что для Дженни их собрания покажутся чересчур заумными, а порой даже скучными. У нее было много друзей, и не было такой потребности в разговорах о книгах, как у него.

Когда Дженни уже собиралась пойти в свою комнату, Марти попросил ее:

— Обещай, что никому не расскажешь. Ну, что я начал писать. Даже Тони. Я ему еще ничего не говорил.

Дженни кивнула.

С тех пор Марти приносил ей на рецензию по одному рассказу в неделю и каждый раз читал его вслух. И ей он либо нравился, либо очень нравился. Презентовать свои истории на собрании Марти пока не решался, хоть Дженни всякий раз пыталась сподвигнуть его на это. В свою очередь он каждый раз брал с нее обещание молчать. Марти не мог объяснить почему, но писательство он считал своей суперспособностью и своей уязвимостью одновременно. Поэтому, когда в клубе кто-то читал свои истории, он лишь внимательно слушал, невольно замечая, что искусность его рассказов становится вполне сопоставимой другим.

Постепенно у него накопилась довольно большая стопка исписанных им листов. Они быстро мялись и пачкались, и Марти решил перенести все свои рассказы в тетрадь. Когда на внутренней части передней обложки он написал: “Автор: Мартин Келлер”, ему пришлось стыдливо обернуться, хотя он знал, что в комнате был один, и дверь в нее плотно закрыта. Эту тетрадь Марти всегда носил с собой, под футболкой, прижав ее к телу поясом от джинс.