Истории из жизни

– Здесь я задаю неудобные вопросы. Иди лучше отцу помогай навес строить. А то нашёлся тут, – фермер! Давай, пошёл!

Мама уходит в дом. Я иду к батьке, который забравшись на каркас будущего деревянного навеса перед баней, что-то там сверху колотит.

– Принеси гвозди, – слышу я от него сверху ценное указание.

Будет сделано. Иду к сараю. Смотрю в соседний двор. Вижу, как там на прясле сидит Серёга. Ждёт меня. Совхоз закрыли осенью и сейчас, весной, ещё есть шанс найти артефакты по горячим следам. Нам скоро выходить.

– Ну что, идём на ФЕРМУ?! А?! – кричит он мне.

Я в панике машу ему руками, как бы намекая, чтобы он блять так не орал.

– Тихо ты! – яростно выпучив глаза, громко шевелю я губами.

– Чо?.. – не понимает намёков Серёга и раскачивает под собой жердь. Она громко скрипит. – Идём на ферму или нет? – снова орёт он.

Внезапно из дома выходит мама. Смотрит на меня. Я смотрю на неё. Она с подозрением переводит взгляд на прясло соседнего двора, откуда доносились провокационные возгласы. Но там уже никого нет. Серёга исчез прямо как коперфильд. Ловкач. Мама озадачено хмыкает и уходит в летнюю кухню.

Я захожу в сарай. Там зачем-то околачивается младшая сестрёнка. Показывает мне алюминиевую крышку из-под кастрюли и спрашивает:

– Видишь, крышка гнутая?

Я киваю. Ага. Видимо, что-то придумала, чтобы её вне очереди похвалили.

– Сейчас выпрямлю, – деловито сообщает сестра и кладёт крышку на верстак, сверху на неё кладёт шлифовальный круг для точильного станка. Закусив губу, выравнивает по краям. Всё чётко. Берёт молоток и со всей дури хуячит им по шлифовальному кругу. И раз и два. Круг ломается пополам.

– Тебе конец, – немедленно сообщаю я ей. – За поломанный шлифовальный круг тебя сдадут в детский дом.

Она начинает плакать. Мне становится её жалко. Я говорю:

– Давай так: если спросят, то скажешь, что круг поломал я. Но взамен будешь носить папе гвозди. Только скажи, что обязательно без меня. По рукам?

Она, размазав сопли со слезами по своей чумазой мордашке, радостно соглашается на это щедрое предложение. Я закидываю поломанный круг в какую-то тёмную нишу под дом, где его теперь только археологи найдут.

Иду в соседнюю усадьбу за Серёгой. Там дядя Миша нагрузил полную оцинкованную ванну навоза и тащит её за верёвку в огород.

– Ну что, Ильюха, давай папиросу! – весело обращается ко мне дядя Миша.

– Нету! Мне же десять лет, – отвечаю я.

– Вот молодёжь пошла – своего курева нет! –  восклицает он, проходя мимо.

Я нахожу Серёгу. Он сидит на завалинке и, кусая ватрушку с творогом, говорит, что ему надо помогать дяде Мише, но в целом дядя Миша и сам прекрасно справляется, поэтому скорее бежим отсюдова.

Через полчаса мы с Серёгой уже на заброшенной животноводческой ферме лазаем по крыше совхозной конторы. Тут наверху, как оказалось, полно пенопласта: прямоугольные плиты 1х1,5 м настолько крепкие, что из них можно собрать плот и отчалить в море лаптевых. Берём на заметку. Внутри конторы разбросаны бумаги, а стулья хаотично сдвинуты к стене; встроенные лакированные шкафы раскрыты, а на полу валяется портрет Ленина. Здесь явно побывали морлоки антикоммунисты. Идём дальше.

Долго смотрим на высокое сооружение зернотока, пытаясь сообразить, как же попасть внутрь. Никак. Да и делать там нечего.

В коровниках навозные каналы источают соответствующие ароматы. Где-то под сводами урурукают голуби. Кажется, что здесь по-прежнему всё работает. Медленно идём посреди двухрядного стойла, пиная какой-то дырявый бидон. Тревожит ощущение, что сейчас сюда заглянет бригадир и даст нам пизды за то, что мы тут шаримся. Но нет. Коров сдали на мясо, а заслуженные обладатели почётных грамот передовые доярки и зоотехники теперь никому не нужны, сидят по домам и не знают, как им жить дальше.

Выходим к большому строению – это кормовой цех. Тут всё гораздо интереснее, поскольку внутри всякое оборудование.

– «АВМ-О65Ж». Что это?  – читаю я.

– Не знаю. Включай, – говорит Серёга.

Я жму на все кнопки подряд и щёлкаю тумблерами. Веселуха.

Дальше – навозохранилище. Наполненные водой вперемешку с навозом специальные лагуны выглядят весьма неоднозначно. Подходим к краю.

– Бассейны с говном, – говорит Серёга. – Прыгай.

– Сам прыгай.

Немного потолкавшись, слышим звук трактора и отчаянно бежим прятаться. Пригнувшись, стремительно минуем кормоцех и забегаем обратно в коровник. Глядим в мутное окошко. Во дворы въезжает К-700 с телегой.

– Это за нами… не надо было те кнопки нажимать, – говорит Серёга. – Мы что-то включили и совхоз снова заработал. Дебилы.

Трактор едет мимо. Слышим голоса мужиков. От страха быть пойманными и отпизженными, гусиным шагом движемся к выходу. Долго сидим в тамбуре, выглядывая в приоткрытые ворота. Вроде тихо. Сейчас или никогда! Выбегаем и на третьей космической скорости аки гепарды мчим прочь.

Дома матушка страшно гневается. Как она узнала, что я был на ферме?..

– Твоя бабушка, между прочим, была передовой дояркой! – сообщает мама. – А я ей помогала. Так что запах коровника ни с чем не перепутаю! Я сколько раз говорила: не ходить на ферму! – (бьёт меня по жопе) – Говорила?! – (ещё точный удар по жопе) – Говорила?! – (снова удар) – Говорила?! – (тут она попадает по ноге, ведь я изворотливый) – …а ну-ка, не дёргайся!..

За ужином батька зачем-то расспрашивает про ферму: где хранится навоз и какого он качества; зачем приезжал трактор с людьми и куда ехал.

– Да я особо нигде не был… – туманно отвечаю я, поглядывая на маму и раскладывая капусту из щей по краям тарелки. – Так, мимо коровника прошли… на зерноток посмотрели… а трактор увидели и убежали.

Мама не согласна и говорит:

– Нагло врёт. Всю ферму уже излазил и всё там прекрасно знает. Оболтус.

Я молчу. Они ещё что-то про ферму говорят, но я уже не слушаю: ухожу лепить из пластилина трактор К-700 с телегой.

С каждым новым днём заметно теплеет. Весна крепчает. Сосед дядя Миша по утрам выгоняет на прогулку скотину из пригона, который располагается как раз напротив моего окна. Каждый рассвет я теперь слышу, как он мотивирует коров и свиней быть активнее и радоваться солнцу:

– Прошмандовка ёбанная, блять! А ну, пошла! Хули встала! Тварь, сука, тупорылая! Давай, вперёд, нехуй топтаться в проходе! Быстрее, блять!

Как-то так. Мне даже иногда тоже хочется подняться рано, поскольку дядя Миша звучит крайне убедительно. Его мама, старушка Мария Наумовна, открывая ворота на дорогу, обращается к скотине гораздо нежнее:

– Чушки, чушки, чушки… бегим-бегим, не стоим, мои хорошие!..

Своего скота у нас нет, поскольку мы только осенью переехали в деревню, но меня уже не устраивает перспектива с утра пораньше ходить в пригон.

Аккурат после воплей петухов и криков дяди Миши, батька предлагает:

– Хочешь на ферму?.. – по-утреннему громко хлебая чай, спрашивает он.

Старик, очевидно, ещё вчера что-то задумал. Вероятнее всего, что-то такое, в чём будет задействован детский труд. Я отрицательно кручу головой. Не хочу. Хрена лысого я поднимусь с кровати.

– Ясно. Собирайся, – твёрдо сообщает отец. – Хочешь, не хочешь – а надо.

Через полчаса мы уже едем. Привычно брякают борта, а грузовик местами раскачивает из стороны в сторону. Въезжаем на территорию фермы.

– Где лежит навоз? – спрашивает батька.

– Там большие ямы, а там – кучами лежит… – указываю я.

Едем вдоль коровников, затем мимо кормоцеха. Поворачиваем налево. Проезжаем навозохранилища. Прямо по курсу видим кучи навоза.

– Перегной! То, что надо! – восклицает отец и радостно поёт. – По улицам ходила большая крокодила… она, она зелёная была!

А я не удивлён. Нет. Почему бы с утра пораньше взрослому человеку не порадоваться кучам коровьего говна. Кто знает, чему я буду радоваться в сорок лет...

Половину дня отец энергично перекидывает перегной в кузов. Теперь я понимаю, куда трактор вчера приезжал – за старым навозом. Но зачем?...

Возвращаемся домой. Батька ходит очень довольный вокруг полного кузова.

– Превосходное качество! Влажный, рассыпчатый! – набрав в ладони перегноя, говорит он. – Завтра в город поедем! Дачникам продавать.

От мысли, что мы отправимся в Новосибирск с полным кузовом коровьего навоза, мне становится тоскливо и неуютно. Это же стрёмно! Нас, наверняка, арестуют и упекут в тюрьму. Позор! Кому это нужно?! Кто это купит?!.

Но я оказываюсь совершенно неправ. Едва мы заезжаем в частный сектор Первомайского района, как нас окружают крайне подвижные бабульки. Хищно нарезая круги вокруг грузовика, они приговаривают:

– Отменный перегной! Влажный, рассыпчатый... Почём мешок? Возьму три!

– Нету мешков! – встав на ступеньку кабины, кричит им батька, слово Ильич с броневика. – Несите свои!

Дачники исчезают в проулках, но уже через мгновение появляются с тележками и мешками. Мы лезем в кузов. Я держу мешки, а отец насыпает. Перегной исчезает на глазах. Бойкая торговля в разгаре. Кто-то кричит:

– Беру всё, что осталось! Заезжай в тот огород! Вот деньги!

В толпе дачников завязывается яростная полемика:

– А схуяли-загуляли тебе всё коровье говно достанется!..  Каждому – максимум по три мешка!.. Всем поровну! У тебя даже грядок столько нет!..

– А ты мои грядки не считай! Бюрократию не разводи! И карманы выворачивай! Я видела, как ты горстку перегноя из кузова ухватила! Ворьё!

– Долой кулаков с дачных участков! Доколе они будут скупать навоз оптом!..

– В очередь, товарищи! По старшинству! – кричит интеллигентный мужик.

– Да пошёл ты нахуй! Последним пришёл и права качает!..

И так далее. Батька решает, что безопаснее, справедливо и выгоднее будет продать всё мешками. Вскоре кузов совершенно пустеет. Отец сообщает, мол, не волнуйтесь, граждане, на днях снова привезу ещё партию отменного перегною. Кто-то неистово желает половину кузова оптом – сует бумажку с номером телефона, несколько мелких купюр задатком и бормочет: «По-братски. Отменные говна вези. Договорились?»...

Возвращаемся домой поздно, поскольку дорога неблизкая – сто с лишним километров. Уставшие, но довольные. Кузов пустой – карманы полные.

– Надо ещё отвезти, – сообщает распаренный после бани батька. – Чудом отбились от этих дачников! Очень агрессивные, надо сказать, личности!

Я с голодухи и усталости даже не стал кривляться, а просто схлебал щи. Из последних сил улегся на кровать. Наканецта!

– Ты же хотел больше времени проводить на ферме? Пожалуйста! – с явными нотками ехидства говорит мне мама. – Отличная навозная сделка!..

Ладно-ладно. Смейтесь! Думаете, погрузка навоза отобьёт у меня желание искать артефакты и причины гибели разумной цивилизации на совхозной ферме? Даже не надейтесь! Вы меня сюда в сельскую глухомань сами привезли жить. Тут на выбор ещё много мест, где можно поиграть: река-широка с трупом утонувшего бобра, например, или глубокий овраг, на дне которого в трясине залип автомобиль запорожец. Везде интересно. Но заброшенная совхозная ферма – самое подходящее место! Истинно говорю!

© Иль Канесс "Оформитель слов".

На улице ранняя весна, почти пол-года моей работы на должности, пятница. Решил вечером, в кои-то веки, выпить пивка (без фанатизьма, есссно). И вот оно, прилетело, как только расслабишься.... В час ночи звонок от сторожа: бокс не сдан на охрану, в помещении бокса горит свет, никто не отзывается, ворота и калитка в бокс закрыты изнутри. Да, бывало, что мужики возятся с авто, ремонтируют, задерживаются.... но не вот так. Честно, у меня волосы во всех приличных и неприличных местах сразу зашевелились...ибо фантазия очень хорошо работает. В молодости в конторе, где я работал, вот так один шофер погиб в гараже, решив погреться в машине зимой, будучи поддатым.

Собрался я ОЧЕНЬ быстро, вызвал такси (про вечернее пиво не забываем)...минуты ожидания показались часами.... Прилетел на место, со сторожем (бокс в 30 метрах от основной конторы) добежали до бокса - да, в щели свет горит, и чую, есть живая душа - наш вышеозначенный товарищ водитель!) И долбились мы в эти ворота, и звонили ему на телефон, только на ушах не ходили). Открыл. Еле тепленький, чуть лыко вяжет. Только суровое советское воспитание удержало меня от рукоприкладства). Сказал: "Поговорим в понедельник!", отправил его домой, закрыли бокс, поставили на охрану, и умотал домой. Дома был в 3 часа ночи, всего ничего поразвлекались).

Да, говно перекипело за выходные, конечно.... Опять же, хорошее правило для себя давно усвоил, с проблемой надо ночь переспать, с плеча не рубить.

В понедельник вызвал перед пятиминуткой, поговорили... Не орал, не учил, просто поговорили, спокойно. Поругался с женой, не нашел ничего лучшего, как употребить с коллегами по ремеслу, которые благополучно смылись, не попав в мое поле зрения (а товарища-то оставили...). Что делать? Дал "последнее китайское предупреждение", заручился всеми возможными его клятвами, и оставил работать. Сам же предупредил, что коллектив об этом случае не узнает.

Прошло два месяца. Поехали мы вместе с ним, на нашем большом железном аппарате под названием "Соболь", в славный город N на ежеквартальную порку, 300 верст от моей деревни. Порка прошла лайтово, даже офисный вазелин не понадобился, не выдрали). Едем обратно, тепло, хорошо, пятница, настроение прекрасное! Случилось всё за секунды, которые растянулись на прям конкретные длинные минуты, как в замедленной съемке. Двухполоска...со встречки, плавненько так по дуге, прямо к нам в лоб заходит легковой "универсал"....мы же так же плавненько от него уворачиваемся, "Соболь" тихонько кренится правым бортом над двухметровым кюветом, и я понимаю, что сейчас мы в него будем долго кувыркаться.... "Универсал" сшибает левое зеркало, бороздит борт, и улетает дальше по дороге.... Каким чудом мы остаемся на дорожном полотне - мне до сих пор непонятно. Это я пишу вот это всё долго, произошло оно в один миг). Остановились, выпрыгнули - "универсал" проехал дальше, остановился у дороги, и из него вылез мужик.

Впервые кто-то из моих подчиненных услышал, как я умею материться, с вывертами.....)

В общем, поговорили мирно. Товарищ - с соседней области, дальняк, заснул за рулем. Проснулся только после того, как нам зеркало сшиб, зараза... Договорились с ним по хорошему, и поехали дальше.

Я вот иногда думаю...

Если бы уволил, и поехал со вторым водителем, который уже в годах, с не такой отточенной реакцией, как бы все могло получиться? Может и не строчил бы больше свои рассказики на уютной "Пикабушечке"?)

Да всё ты автор, скажете вы, притягиваешь за уши.... Очень даже может быть). Но я всегда говорю: для верующих есть карма, и прочие ништяки, для атеистов - законы сохранения энергии. И я почему-то уверен, что этот случай - не случайность.

Уж 4 года прошло, как я не работаю в той конторе, уже после меня там сменилось три начальника. Но до сих пор мы помним друг о друге, поздравляем с днем рождения (большинство бывших коллег забыло про меня в первый же год)), а при встрече - с удовольствием и с взаимным уважением общаемся...

И да - обещания свои он сдержал).

После новогодних каникул, когда на улице стояли особо злые крещенские морозы, мы, всем курсом сбились на нижних ярусах ступенчатой аудитории, красными рожами и покрывающим их инеем напоминая японских обезьян. (Впрочем поведением тоже). За окном было темно, и наши души насквозь были пропитаны холодом. Электрические лампы, освещавшие аудиторию, были редкими и слабыми, оставлявшими зловещие тени в углах. Шутки были злыми, женская половина смотрела на мужскую как на говно, понятие «коллектив» осталось где-то там, в детских сказках. Чувствовалось, что ещё немного, и некоторые из нас начнут убивать.

Однако, громко хлопнув дверью, в наш тёмный и ледяной мир зашёл уверенный, худой преподаватель лет пятидесяти, достаточно легко одетый в шерстяной английский костюм, с большим кожаным портфелем в руках. Он осмотрел нас, затихших но затаивших ненависть, с минуту поглядел на замёрзшее, в ледяных узорах окно и вытащил из портфеля негромко звякнувшую бутылку коньяка и небольшой пузатый бокал.

- Холодно, товарищи студенты – зычно произнёс он, налил в бокал почти полбутылки, понюхал и шибанул, причмокнув. По аудитории раздался ощутимый запах клопов. ( да, будь я проклят, я тогда не понимал коньяк, и считал его запах отвратительным. В настоящее время для меня нет ничего лучше наполненного испанским бренди снифтера с солëным лимоном в качестве закуски). Все заворожённо молчали.

- Товарищи студенты, – немного насладившись моментом, продолжил преподаватель. -  Меня зовут Владимир Анатольевич, я профессор, буду читать вам курс лекций по истории средних веков. За окном у нас почти такая же эпоха, только холоднее, поэтому я официально разрешаю на моих парах, в умеренных количествах, употреблять спиртные напитки. Естественно, лучше это делать на переменах или до или после. И, конечно, получение знаний, наука, особенно такая как история, должна превалировать над желанием выпить. Поэтому людей неадекватных, доведших себя до состояния сильного алкогольного опьянения  и неспособных воспринимать знания, я буду удалять с занятий, как несоответствующих званию учёного. Итак, приступим.

И он засадил ещё коньячку.

Последующая лекция была настолько интересной, красочной и содержательной, что две пары пролетели как секунда. Надо ли говорить, что предмет мгновенно стал любимым у большинства моих однокурсников. Надо ли говорить, что способ обогрева, предложенный профессором, вошёл этой зимой в топ  и использовался даже в феврале, когда дали отопление. Однокурсники снова стали друзьями, девушки – милыми, шутки –добрыми, среди нас опять процветали взаимовыручка и простое, открытое общение. Причём надо отметить удивительное -  никто, ни разу, не напился до соплей и скотского состояния. (я имею в виду на парах, а то, что было в общаге, навсегда останется в общаге).

Предмет настолько зашёл лично мне, что, будучи на другой кафедре, я первую свою курсовую начал писать по ИСВ, мои научные руководители пошли навстречу и курсовик я обозвал: «История крестовых походов в отечественной историографии».

Вот  так, на первом курсе, «мальчик – одуванчик» В. Арнов и вошёл в добрый, красочный, яркий, ведущий, правда, в никуда, мир злоупотребления алкоголем. Понеслась и закружилась череда посиделок в общежитии, на которых в неумеренных количествах употреблялись разбавленный и палёный спирт «Рояль» (редко был, дороговато, да) со слипшимися пельмешками, редкая водка «Распутин» (подмигивает, сука, одним глазом ели не левак) и самое зло, всевозможные ликёры, сделанные скорее всего в тех же ларьках, в которых их и продавали. Это пойло ( особо было популярно миндальное «Амаретто» и синенькое «Кюрасао») закусывалось домашними закрутками ( огурцы, патисончики и помидорки, привезённые жителями общаги из районов), запивалось дешманским «юпи», разведённым в трёхлитровых банках и выходило (а выходить ему приходилось при таком рационе и неумении пить) жестоко. Прям реально больно, кто понимает.

На таких пьянках происходило дальнейшие срастание коллектива, общение с представителями старших курсов, впитывание традиций истфака. Вседозволенность девяностых, хлынувшая новая  культурная среда и оставшиеся советские традиции смешивались в причудливую картину. По гитару игрались «Нирвана» и «Крематорий», «Queen» и ДДТ (это щас Юлианыч подвинулся кукухой, что не могло не сказаться , а те песни были песнями). Обсуждались Кастанеда и Стругацкие, Ерофеев и Бушков. То, что запомнилось, было здорово, несмотря на ликёры.

К концу зимы у меня, человека совсем непубличного, появилось второе «погоняло» которым пользовались в основном старшекурсники и которое знал весь факультет.

Всё произошло с лёгкой руки одного из пятикурсников, взрослого уже мужика, готовившегося в аспирантуру. Он был старостой, как и я, и в его обязанности входило получать  в кассе универа стипуху и раздавать её студентам своей группы. Таких старост набивалось в день получения денежки целая туча, и образовывалась аццкая очередь, по ощущениям, не меньше, чем в первый Макдак.

Так вот, пользуясь тем, что кассы находились от нас на один этаж ниже, я всегда занимал очередь первым, и потом, до открытия кассы занимался своими делами. В феврале я поступил точно так же, но пришёл уже к шапочному разбору и мне пришлось пробиваться через всю толпу. Подлезая к кассе я лез уже почти на четвереньках, и ногой отдавил пятикурснику ногу.

- Как тебя звать, подлец?- почему то заорал он.

А я, буквально на днях, смотрел кино, где была эта фраза

- Зови меня Себастьян Перерейра, торговец чёрным товаром - нагло выдал ему я.

Заржали все.

Поэтому на старших курсах меня некоторые знали как  «Перейру».

Исторический фон:

Жопа в стране продолжалась и приобретала размах, ширину и перспективу.

В начале зимы стоящие у власти придумали новую конституцию и запустили «сумашедший принтер»- Государственную Думу Российской Федерации. Видимо основным пропуском туда до сих пор является маниакальное желание всё запретить, ибо столько запрещающих и бюрократизирующих всё и вся законов, на мой взгляд не издавал ни один законодательный орган России, в том числе дореволюционный.

Что характерно, выборы в первые ГосДумы выигрывал лютый демагог Вольфыч.

В январе в Белоруссии сняли главу по фамилии Шушкевич. Один из трёх гандонов, поделивших и попиливших основной кусок СССР.  Тимлидером кампании по отставке стал  глава бульбашской комиссии по борьбе с коррупцией, никому не известный тогда Лукашенко.

В это время в самой стране лютовало «МММ» со своими акциями, безумными рекламами, и всей хуйнёй. До тотального наебоса было ещё далеко и народ ссал кипятком отдавая своё бабло тварям.

Из хорошего – появились новые автомобильные номера с флажком, такие, какие мы видим и сейчас.

В начале года Штаты сняли все санкции в отношении России ( ну почти все, кое что оставили на развод) и мы сделали алаверды в отношении них (мы то уж сняли всё и ещё доплатили). И, в качестве шикарного бонуса, 14 января янкесы, при нашем содействии, заложив основательный фундамент будущей СВО, заставили хохлов отдать всю-всю ядерку. ( Ну как отдать. Продать. Насколько я помню, там что-то говорилось о трёх ярдах вечнозелёных). А ещё тогда же мы со штатниками подписали бумажку о «взаимном ненацеливании стратегических ядерных ракет начиная с 30 мая 1994 года», (которой дружно подтёрли жопу  лет через двадцать). А ещё через пару недель Украина подписала документ о партнёрстве с НАТОй., на что нам приказали завалить хлебало и разбирать свои ядерные игрушки. Короче, сплошные мир, дружба жвачка.

25 февраля 1994 года, в день когда нам наконец включили отопление, в пять часов утра некий Гольдштейн (ну, локация понятна по фамилии)  вошел в «Пещеру Патриархов» ( такое молельное место где молились и христиане и мусульмане.

Там он нашёл помещение, служащее мечетью, и полоснул очередью из АК Галиля по  восьмистам молельщикам в мечети. Ну не нравились ему мусульмане.  Положил наглухо человек пятьдесят. Палестинцы вроде как начали протестовать, за что евреи прикончили для профилактики ещё двадцать пять из них в городе.

Что характерно, Гольдфингер Гоьдштейн был забит до смерти огнетушителем, когда перезаряжал оружие. А последующая комиссия установила, что  убийство Гольдштейна носило противозаконный характер. Такое вот превышение допустимой самообороны в отдельно взятой израильщине.

В Европе же пользовались дарами нашего развала по-полной. Зимой девяносто четвёртого включили Шенген.

Ну и немножко из культурного кода, к сожаленью, в те годы по полой забитого иностранщиной.

Вышли «Эйс Вентура: Розыск домашних животных»  и  «Побег из Шоушенка», фильмы, которые я смотрел много раз. Да, еще вышла отвратная блевотина «Утомлённые солнцем» Мигалкова, которую я смотрел полностью один раз. Blizzardы выкатили божественную «Варкрафт»

В январе умер Евгений Леонов, на мой взгляд один из самых лучших актёров планеты («Кин-дза-дза», «Убить дракона» и «Белорусский вокзал» в списке моих самых любимых фильмов в о многом благодаря ему), а в феврале склеил ласты мрачный Чикатило.

По телеку показали первый раз «Гуфи и его команду»

Шумахер стал в первый раз чемпионом мира.

Что ещё?  А да, в Эфиопии нашли Австралопитека Афарского, в очередной раз нанёсшего из глубины веков по мировым религиям сильный, но бесполезный удар.