Температура была бы вполне терпимой, если бы не промозглый ветер, вволю резвившийся в растянувшемся на многие сотни метров вокруг палаточном городке посреди тайги. Обычно вынужденный лавировать меж вековых сосен, на этом голом пятачке с парой бревенчатых бараков и гигантским коническим срубом он чувствовал себя вольготно. Гонял хвою вперемешку с порошей кругами, заглядывал, точно озорной мальчишка, под юбки бесчисленным паломницам, кутавшимся в пуховики. Трепал полотно палаток и с завидной регулярностью лизал Эвелину ледяным языком под воротник хваленой “Патагонии”.
— Ну и надолго это?
— Как вызовут, так вызовут, а пока молись и жди! — повернулась к ней какая-то неприятная баба, будто целиком состоящая из разномастных платков.
— Ага, как же! — пробормотала девушка себе под нос, не желая вызвать гнева паствы.
Вместо молитвы она принялась мысленно чихвостить редактора Женьку из отдела новостей. Со всеми обычно строгий и подчеркнуто, выспренне вежливый, мастер держать дистанцию, он расплылся перед ней подтаявшим мороженым, стоило лишь стать его любовницей.
***
— Ну ты чего, кошечка, я же под тебя уже бюджет выбил… Давай, туда и обратно, за недельку управишься! — ласково мурлыкал месяц назад он ей в пупок, еще тяжело дыша после “упражнений”, — Тебя на вертолете довезут, слышишь? Ты на вертолете когда-нибудь летала?
— Женя, я на чем только ни летала! — устало отвечала она, желая, чтобы неугомонный “новостник” наконец заткнулся и дал ей уснуть, — Ну чего я там не видела? Кто он на этот раз? Поп-расстрига? Шизофреник? Бывший замполит? Жень, мне этого говна — во хватило! Не хочу я больше, не хочу!
— Да подожди ты! — он настолько возмутился ее скепсисом, что даже вскочил с кровати и принялся расхаживать по комнате. Его вялые гениталии усталым мешочком смешно шлепали по бедру в такт движениям, — На этот раз все серьезно! Настоящие исцеленные есть — раз! Происхождение лидера совершенно неизвестно — два! Никакого пиара, а о нем слышно уже в Москве и в Петербурге — три! Четыре...
— Да было это все уже, было! Найди мне какую-нибудь группку сатанистов-тихушников в Подмосковье, я их быстренько расколю и вся недолга...
— Ты не дослушала...
Эвелина, поняв, что уснуть ей не дадут, завернулась в простыню, встала с кровати и подошла к холодильнику. Достав початую бутылку шабли она, не прибегая к посредничеству бокала, пригубила прямо из горлышка. Взяв вино с собой, села на барный стул спиной к любовнику. Простыня кокетливо сползла, обнажая худые плечи и осиную талию.
— Ты у меня такая изящная... — раздалось сзади тяжелое, с придыханием.
— Ой, Жень, отвали! Хотел рассказать — рассказывай. Трахаться у меня все равно уже настроения нет!
— Короче, — затараторил тот, — четыре года назад, в поселке Ванавара...
— Это где? — перебила его Эвелина.
— Ну... Красноярский край. От самого Красноярска семьсот километров...
— Федотов ты охренел?! — девушка едва не поперхнулась “санкционным” алкоголем, — Ты если от меня избавиться хочешь — лучше прямо скажи...
— Три дня! Всего три дня! Ну, Эль, кого мне еще посылать? Жданову, овцу эту плоскомордую, или Терехина, который еще по дороге убьется? Вспомни, ты этого Абхасвару новгородского в два счета расколола с его кислотными благовониями!
— Да что там было раскалывать? Кто в Амстердаме был, тот в чудеса не верит! Но Сибирь, Жень, серьезно?
— Элечка, милая, всего на три дня. Я не прошу тебя внедряться, только посмотреть. Профессиональным, так сказать, взглядом. Ну, хочешь — на колени встану, — и новостник действительно бухнулся на пол и принялся лобызать пальцы на ноге девушки.
— Перестань, щекотно! Федотов, я себя не контролирую! По зубам получишь, по дорогущей своей металлокерамике! Слышишь? Ай-ай-ай, хватит! Ладно-ладно, согласна я, только перестань!
Федотов тут же вскочил на ноги и принес из коридора планшет.
— Короче, четыре года назад, в поселке Ванавара пропал ребенок. Мальчик восьми лет. У пацана было ДЦП, он еле ходил, так что отрабатывали версию с похищением. Понятное дело, всех подняли на уши, но безрезультатно. Да и попробуй найди — тайга кругом, Сибирь...
— Сука, даже не напоминай! — в шутку замахнулась Эвелина бутылкой.
— Эй, ты согласилась! — строго, уже совсем не игриво напомнил Федотов, — В общем, год назад пацан вернулся. На своих двоих. Без костылей. И разговаривает внятно. Само собой, репортеры, пресса, шумиха... А он все одно твердит — о каком-то святом отшельнике, что якобы исцеляет хвори прикосновением и пророчит грядущее царствие небесное на Земле. Говорит, что покажет путь к нему, но лишь тем, кто уверует. Говорит, мол, отшельник передал ему лишь малую часть своего неземного сияния и вернул в мир, чтобы тот разнес благую весть...
— Так это бывший ДЦП-шник — наш пациент? — зевнула девушка, — Опять неврология? Ску-у-ука!
— Да ты дослушай! Понятное дело, тогда на это купились только вечнобольные бабки и городской дурачок — из тех, что для РЕН-ТВ сценарии пишут, про Нибиру, рептилоидов и прочую чухню. Через месяц вернулся он один в состоянии глубочайшего психоза. Его в стационар в Ногинске положили. Он там еще два месяца поорал, понаводил панику, а потом пальцами себе живот расковырял до кишок, еле спасли. Eго седативами задавили, лежит теперь на ремнях, в кушетку врастает.
— Похоже на эффект от длительного употребления галлюциногенов псилоцибиновой группы.
— Врачи тоже списали на эндогенный психоз. Но суть не в этом. Еще через два месяца из леса в поселок пришла делегация. Несколько старух во главе с этим самым пацаном. Притом бабки здоровые как лошади — пахать можно, а уходили, кто с горбом, кто с катарактой. Понятное дело, это лишь слова очевидцев, — Федотов поторопился вставить ремарку, — И пошли прямиком к главе администрации. Хрен знает, что там ему в уши лили, но обработали знатно, потому что в тот же день он выделил деньги на строительство деревянных бараков в непосредственной близости от “скита”.
— А не легче было самому “святому отшельнику” прийти в поселок?
— Ты меня спрашиваешь?
— А бараки для кого?
— О, а вот тут интереснее! Делегация пробыла в поселке один день. И увела за собой следом два десятка человек.
— Да ладно!
— В общем, на данный момент “Царствие Небесное” и его лидер — его называют “мессией” — насчитывает не менее сотни последователей, живущих постоянно в тайге и около тысячи паломников ежемесячно. Почти все они — женского пола. Все они возвращаются... беременными.
— Ты серьезно, мать твою? Федотов, ты всерьез решил заманить меня в секс-культ? — возмущению Эвелины не было предела, — Ты правда думал, что я на это пойду?
— А как же Пражская Ложа? Там тебя ничего не смущало!
— Да! Потому что, во-первых, там был горячий душ и полиция, а во-вторых, потому что это была Прага, а не гребанная... Как ее там?
— Ванавара, — послушно подсказал Женя.
— Ладно. Фото какое-нибудь этого отшельника хотя бы есть?
— Никакой информации. Ни об идеологии, ни о постулатах, ни о личности самого “мессии”. Только бесконечные паломничества и “чудесные”, — Федотов пальцами показал кавычки, — исцеления. Для этого я и посылаю тебя.
— Ну, если я за этот материал не получу Пулитцера... У нас сейчас октябрь, средняя температура в Ванaваре... Федотов, сволочь, ты точно моей смерти хочешь!
Тот лишь виновато пожал плечами.
Когда Женя вызвал такси и с весьма глупым видом натягивал носки, сидя на углу кровати, он вдруг застыл и спросил:
— Слушай, кошечка... А ты на таблетках, или...
— Или, — огрызнулась девушка, подтягивая простыню на грудь, — Закрой за собой!
В то утро она решила не отвечать на вопрос Федотова — одного из немногих, с кем она общалась не только по долгу службы, прервав их свидание-деловую встречу хлопком балконной двери. Ментоловая сигарета горько холодила язык, а по лицу Эвелины текли слезы.
***
Теперь же она на вопрос совершенно чужой ей женщины почему-то ответила предельно честно.
— Милая, а ты зачем здесь? — спросила вдруг ее “платочная” баба. С недоверием взглянув в ее безвозрастное лицо, Эвелина не увидела ни неприязни, ни язвительности. Должно быть, сработал эффект “попутчика в плацкарте”.
— Я ребенка потеряла, — выдала она сходу то, чего в Москве о ней никто не знал.
— Ох, милая, да как же...
— Да как... Как у всех. Недосмотрели-недолечили... Теперь — вот, пустоцвет. Для кого и для чего живу — непонятно.
Тут Эвелина лукавила, чтобы своей ролью “страждущей” заслужить доверие местных. Жила она теперь, конечно, для себя. А раньше все было по-другому. Был и безвольный, одобренный родителями муж, были и сами родители — вечно недовольная, сгорбленная, будто несущая крест мать и всегда молчаливый, вихрастый отец. И был ребенок. Совсем недолго, он пробыл в ее дрожащих руках минут пять, но он все же был.
— У всего есть толк, дочка. Кто знает, где бы ты сейчас была, сложись все по-другому? Теперь ты на своем месте. Пути Господни неисповедимы — куда бы ты ни шла, придешь к Богу.
Эвелине стоило большого труда не закатить глаза — сколько же подобного дерьма она слышала за восемь лет своей карьеры: “Все дороги ведут к Братству Света!”, “Да не заблудится во тьме тот, кто чист душой и прильнет с сосцам Матери Матерей!”, “В финале все дети Сатанаила воссядут в тени трона Его!”
— Да, истинно так, — она натянуто-вежливо улыбнулась и, заметив свободное место у импровизированной жаровни из металлической бочки, шмыгнула к источнику тепла. “Платочная” баба подсуетилась и прильнула к ней сбоку необъятной своей тушей. В нос мгновенно ударила вонь давно не мытого тела. — А вы давно здесь... ждете?
— Все ждут столько, сколько надо, дочка. Все начинается с веры. Апостол Его говорит, что без веры нет и исцеления.
Тетка подняла глаза и с благоговением посмотрела на огромный, из цельных, будто бы опаленных, бревен сруб в центре палаточного городка.
— А вы его... видели? Ну, мессию?
— А что, сомневаешься? — лукаво прищурилась собеседница, — Зря. Тех, кто сомневается, Oн дольше других ждать заставляет. Вера, она доказательств искать не должна. Пред верующим и гора расточится, и воды морские разойдутся.
— А у него есть имя?
— Истинному Мессии не нужно имя — ты признаешь Его, лишь увидев. Да вот - сама полюбуйся!
“Платочная” баба кивнула в сторону строения. Полог из строительного войлока откинулся, и оттуда вышла крупная, горбатая старуха. В толпе началось беспокойное шевеление. Женщины, напиравшие сзади оттеснили Эвелину с ее соседкой к деревянному заграждению, едва не опрокинув импровизированную жаровню.
По толпе пробежал благоговейный шепоток, будто волна, неизменно докатываясь до ушей Эвелины и заставляя ее скрипеть зубами от раздражения — “Чудо! Свершилось чудо!” Деревянное заграждение накренилось, и вынырнувшие из-за бараков рослые тетки в одинаковых бушлатах обеспокоенно уперлись в него ладонями с противоположной стороны.
“Ага, значит, белку все-таки слуги стерегут!” — удовлетворенно подумала девушка. Если “мессия” испытывает нужду в охране, значит, его все же есть, за что убить.
Следом за старухой, неуверенно ступая, вышел мужик средних лет. Зажмурился, прижал ладони к глазам, будто свет слепил его, после чего демонстративно оторвал их и возопил на всю тайгу:
— Вижу! Я прозрел! Я вижу, Господи!
— Слава! Слава тебе, Господи! — отвечала нестройным хором толпа.
Рядом раздался недовольный голосок какой-то крысоватой пигалицы, на вид не старше шестнадцати:
— Сто пудов, депутатский сынок! Мы тут неделями торчим, а он за день управился.
— А что, думаете, депутат за это платит? — оживилась Эвелина, забилась журналистская жилка.
— Если бы они брали деньги — очередь из мажоров была бы до Китая, — в голосе “крыски”, как ее обозвала про себя Эвелина, явственно ощущалась зависть, — Нет, приглашает через посредников. Видать, для пиара.
Этот давно уже въевшийся в русскую речь англицизм звучал посреди тайги чужеродно и неуместно, напоминая Эвелине о ее цели.
— А тебе это зачем? — на голубом глазу спросила она.
— А то не знаешь! Не хочешь стать матерью Спасителя?
— Я здесь за исцелением вообще-то...
— Понятно, — “крыска” вздохнула — одновременно разочарованно и облегченно, — А что у тебя?
— Детей не могу иметь, — уже сказав это один раз вслух, во второй было легче. Да и где еще исповедоваться, как не на пороге обители “святого”?
— Вот оно что! Так это тебе в другую очередь. Здесь...
— Идет! Идет! — послышалось повсюду, и возбужденный гомон заглушил голос “крыски”.
На самом деле, “мессия” никуда не шел. Его выкатила дюжая сибирская бабища, кажется, даже брюхатая, на садовой тележке. За руку “пророка” держал мальчик лет двенадцати с непропорционально крупной головой. “Тот самый, с ДЦП” — догадалась Эвелина.
Вид отшельника поразил ее в самое сердце. Даже сидя в какой-то странной версии “позы йога”, он, тем не менее, возвышался над головами своих охранниц, будто деревянный идол. Его неравномерно-черная, будто обугленная кожа и надетое на него выцветшее тряпье лишь усиливало сходство. Худое лицо, обрамленное длинными седыми волосами и висячей бородой неуловимо напоминало бесконечно одинаковые лики святых с православных икон. Глаза при этом у “мессии“ были маленькие и совершенно невыразительные, что немало удивило Эвелину. Обычно зрачки у лидеров секты “сияют небесным пламенем и смотрят прямо в душу”, или, как это называла сама журналистка — “взгляд клинического психопата с манией величия”. Здесь же расслабленно-полузакрытые глазки пялились куда-то внутрь черепа, так что зрачки было едва видно.
“Да он же слепой!” — осенило ее, — “Или прикидывается. Подражатели Ванги все никак не выйдут из моды.”
—Осанна! Осанна! — слышалось со всех сторон. Обращались страждущие явно не к авраамическому божеству, но к “пророку”.
Отшельник оставался почти неподвижным, лишь голова его медленно поворачивалась, будто танковая башня. Наконец, „мессия“ уперся взглядом невидящих глаз прямо в Эвелину. Крупноголовый мальчонка, так и не отпускавший руку отшельника, что-то горячо зашептал ему на ухо. Тот благостно кивнул, и пацан воздел тоненькую ручонку, указывая — теперь никаких сомнений не было — на нее. Раздался надтреснутый, простуженный возглас:
— Возрадуйся , богородица, ибо в жены избрана и благословлена ты в чреве носить дитя Его!!
Отшельник удовлетворенно кивнул, точно сделал важное дело, и на тележке его вкатили обратно в сруб. Пацаненок, не отпуская его руки, вошел следом. Стоило “мессии” скользнуть под полог, как по толпе прокатился разочарованный стон, а следом возмущенный ропот. Слышались выкрики “я здесь месяц стою!”, “так нечестно!” и просто беспорядочная бабья ругань. Эвелина и сама была не рада такому повороту событий. Попасть “на прием” к святому отшельнику она планировала как “страждущая”, а вовсе не как наложница. С одной стороны, конечно, неплохо, что не придется куковать на морозе месяцами. С другой – вид неподвижного мужика на тележке совершенно не вдохновлял на постельные подвиги. Так или иначе, теперь, по крайней мере, у нее будет возможность пораньше вернуться в Москву.
Пока тетки-охранницы, напоминающие тюремных надсмотрщиц, отодвигали заграждение, она быстренько включила миниатюрную камеру, спрятанную в волосах. Та была замаскирована под крупную заколку с фальшивыми изумрудами — ее личное ноу-хау. Стащив капюшон с головы, девушка эффектно тряхнула струящейся рыжей шевелюрой – камера держалась отлично.
— Ах ты сука! — вдруг раздалось где-то совсем рядом, а следом “крыска” с силой вцепилась Эвелине в волосы, — Мерзкая обманщица! Самозванка!
“Как я спалилась?” — лихорадочно думала девушка, пытаясь стряхнуть с себя цепкие руки “крыски”. Маленькая, злобная, неуловимая с искаженным гневной гримасой лицом, она и правда напоминала бешеного грызуна.
— Не пускайте ее, девочки! Она лгунья! Лгунья!
Тут, к счастью, вмешалась одна из охранниц. Без всяких дубинок и шокеров, она в два счета усмирила “крыску” — проведя одну руку под мышкой, а другую заведя за шею, она с легкостью оттащила обмякшую крикунью в сторону от Эвелины. Приведя в порядок волосы, она исподволь проверила — держится ли камера? Та была на месте. Губа распухла, на щеке наметилась пара царапин.
Тетка в бушлате молча взяла ее под руку и грубо повела ко входу в сруб, пока вторая держала смутьянку. В спину Эвелине раздавались хриплые выкрики:
— Она же пустоцвет! Она недостойна! Бесплодна! Эта сука бесплодна!
Не обращая ни на кого внимания, охранница подвела Эвелину к пологу и подтолкнула. Та, не возмущаясь лишний раз, вошла внутрь. На скит отшельника или дворец мошенника помещение не походило даже отдаленно. Скорее, на какой-нибудь склад. Со всех сторон стояли те самые металлические бочки, в которых снаружи жгли костры. Запах свежей древесины наглухо перебивала вонь прогорклого масла. С дюжину тепловых пушек создавали почти тропическую жару, отчего спина у Эвелины под пуховиком сразу взмокла. Оглушительно тарахтел генератор у входа, а в дальнем углу, теперь уже не на тележке, а на пухлом водяном матрасе восседал Он.
— Подойди, дитя. Ближе. Не страшись! — скрипел пацаненок. Огромная старуха, застывшая по левую руку от “пророка” напоминала замшелый валун — настолько вся она казалась безжизненной и неподвижной. Сам отшельник тоже был похож на каменное изваяние, и только мальчишка, крепко сжимающий лапищу инвалида выглядел живым.
Эвелина с удовольствием расстегнула тяжелый пуховик, с досадой оглядывая свою точеную фигурку, туго обтянутую черным шерстяным платьем в пол. Рассчитывая на внешность и обаяние в общении с лидером секс-культа, она никак не предполагала, что тот слеп как крот.
Тем не менее, по привычке виляя бедрами, она подошла к матрасу, не зная, что делать дальше. От “мессии” почему-то несло ладаном и фимиамом, будто из церковной лавки. Медленно, словно преодолевая давление водяной толщи, длинная рука “пророка” с неприлично отросшими ногтями вытянулась к ней. Привычно истолковав этот странный жест, она уже наклонилась для “папского поцелуя” — никакой фантазии, а все туда же — когда кисть отшельника, хитро изогнувшись, схватила Эвелину за шею сзади, сдавив до боли, и притянула к себе.
— Не страшись, — повторил мальчик, глядя куда-то перед собой, — Он желает осязать тебя.
Наглая рука грубо шарилась по шее, лицу, волосам, талии. Бесцеремонно залезла в декольте и болезненно сжала грудь, после чего степенно взвесила их — сначала одну, потом другую.
Черное лицо “пророка” при этом оставалось неподвижным, будто восковая маска. Было в нем что-то болезненно-неправильное, нечто, за что взгляд никак не желал уцепиться, но что вызывало безотчетную, почти инстинктивную оторопь. С получением информации нужно было торопиться.
— Почему он такой черный? — спросила она первое, что пришло на ум.
Мальчик, продолжая одухотворенно созерцать пустоту, провещал:
— Путь с небес в бренный мир лежит через Преисподнюю. Геенна огненная закалила, опалила, но не сломила волю Его. Он пришел привесть с собой Царствие Небесное! Так возрадуйся же, богородица, ибо тебе надлежит родить одного из тех, кто продолжит род Господа Нашего на Земле.
Рука, тем временем, все наглела. Острые ногти орудовали под платьем где-то в районе паха, разрывая колготки.
— Мальчик, а тебе... Как тебя зовут?
— Мое имя больше ничего не значит. Теперь я — очи Его и уста Его.
— Слушай, очи и уста, — грубые пальцы, наконец, прорвали ткань и теперь вовсю обследовали ее гениталии, по очереди погружаясь внутрь, будто пробуя ее женские соки на вкус, — А тебе не кажется, что это немного не детское зрелище?
Уговорить уйти дебелую старуху Эвелина и не надеялась.
— Я никогда больше не покину истинного Отца нашего, — отрезал мальчик.
Мда, при детях Эвелина сексом еще не занималась. Потом подумала — к черту, наверняка пацан такое по пять раз на дню наблюдает. Должно быть, потенция у мужика на зависть многим. Женька-то больше двух раз за ночь не выдерживает, а этот...
Рука грубо втащила девушку на матрас, лицом вверх, после чего зарылась в полусгнившее, беспорядочное тряпье, служившее “пророку” одеждой.
Из-под ткани показался черный бугристый член, похожий на корягу. Эвелина в последний момент уперлась ногой в торс “мессии”, застыв в нерешительности.
— Не сомневайся, сестра. Наш Отец не несет на себе скверны и пороков плоти человеческой, он чист как слеза раскаяния! — заверил пацаненок.
Эвелина нехотя убрала ногу, мысленно содрогнувшись: “Придется принять вaнну с мирамистином после этого лесного... целителя!“
Повернувшись одной лишь поясницей — ноги так и лежали обгоревшими бревнами, “мессия” задрал Эвелине платье и взгромоздился сверху. Вслепую поелозив, он “нашелся”, уперся свободной рукой в спину старухи — та не шелохнулась — и задвигался в тупом, механическом ритме. Вторую руку чертов мальчишка так и не отпустил. От тела отшельника шел жар, как от печки. Температура его была градусов под пятьдесят, не меньше. Глядя на лицо “Отца” — неподвижное, лишенное эмоций, с перманентно закатившимися глазами — девушке совершенно неудержимо захотелось сорвать его, будто маску. Отведя взгляд в сторону, на бревна, она принялась мысленно набрасывать текст для грядущего выпуска.
Пережив рак яичников и эндометрия, который навсегда оставил Эвелину бесплодной, она стала проще относиться к сексу и, в особенности, к собственному влагалищу. Удивительно, сколько всего можно добиться, если грамотно распоряжаться своим телом и милым личиком. Так Эвелина сдала экзамен, попала в престижную московскую телекомпанию, тем же способом внедрялась в многочисленные “кружки по интересам”, как она в шутку называла все эти тайные общества, секты и курсы личностного роста. К своей вагине она относилась ничуть не более щепетильно, чем того бы заслуживал аппендикс. Или свищ. Без яичников, без шанса забеременеть, без своей основной функции — просто слепая скользкая кишка, которой так легко кружить мужчинам голову.
Кончил “Отец” быстро и едва заметно. Просто поднялся и сел обратно на матрасе в своей позе истукана. Эвелина проверила, но из нее ничего не вытекло. Впрочем, неудивительно — учитывая количество поклонниц, наверняка, у “мессии” яйца пусты с самого утра. Она вздрогнула от неожиданности, когда пацан вновь певуче заскрипел:
— Ликуй же, богоматерь, ибо отныне носишь ты во чреве дитя Его. Вернись сюда, когда придет час, чтобы все мы засвидетельствовали рождение Его дитя.
Кажется, ее выгоняли. Эвелине и самой не хотелось здесь оставаться. Все, что нужно — записала камера. Вряд ли у этого шалаша есть какое-то закулисье. Все присутствующие — старуха, “пророк” и пацан, перед которым ей теперь было несколько неловко — застыли в вежливом ожидании. Наскоро оправив платье и застегнув пуховик, девушка выбежала наружу, к свету и холоду. Толпа разразилась радостно-завистливыми славословиями. “Крыски” поблизости не наблюдалось.
Пока Эвелина шла в сторону просеки, где ее дожидался нанятый Женей пилот вертолета, в спину ей раздался знакомый хриплый писк, уже обращенный к кому-то другому:
— Возрадуйся , богородица, ибо в жены избрана и благословлена в чреве носить дитя Его!
Эвелина в ответ лишь горько хмыкнула — в ее чреве никакого дитя, конечно же, не было.
***
— Это полная лажа, Жень, я не знаю, на чем его подловить! Все по-чесноку, денег не требует, исцеленные не в претензии. Я пробила того “слепца” — действительно, депутат заксобрания Пермского Края. И реально был слепой, прикинь! Законы всякие продвигал о помощи инвалидам и прочее... А теперь вот, инвалидность снял, права на машину делает. Не подкопаешься!
Записав голосовое сообщение, Эвелина ткнула кнопку отправки. Поехать в офис сегодня не получилось, даже на телефонный разговор она оказалась совершенно неспособна — ее скручивало каждые пять минут. Болезненные спазмы уже не выдавливали из нее ничего, кроме едкой желчи. Тошнить начало еще на обратной дороге, в поезде Красноярск-Москва. Эвелина не забывала поминать добрым словом персонал вагона-ресторана и ту рыбу в кляре, на которую девушка с самого начала смотрела с недоверием.
От нечего делать Эвелина пересматривала записи из поездки. Она начала фотографировать суровые сибирские просторы еще с вертолета. Приземлились на небольшой площадке, аж в пяти километрах от палаточного лагеря.
Потом, уже спустившись на широкую просеку, что протоптали паломники, она не могла перестать снимать все подряд: вековые сосны, стеной окружавшие тропу со всех сторон. Топкие, присыпанные снегом болотца с живописными корягами. Непостижимую, подавляющую мощь матушки-тайги. Ближе к лагерю даже удалось заснять зайца — тот застыл на месте и не шевелился, хотя Эвелина подкралась к нему почти на расстояние шага. Какой-то куцый, он болезненно щурился и нервно перебирал передними лапами, будто готовый в любую секунду дать стрекача. Лишь когда Эвелина хрустнула веткой, отступая обратно на тропу, заяц все же снялся с места и ленивыми грузными прыжками поскакал вглубь чащи. Причина странного его поведения тут же стала ясна — с левого бока свисала огромная, лишенная шерсти, сизая опухоль.
Деревянные бараки — явно для “приближенных” — не отличались роскошью. Наскоро сколоченные, они были лишены стекол в окнах — их заменяли толстые войлочные покрывала. На следующих фото сливались в единую мешанину бесчисленные кислотных цветов палатки. От этого зрелища у Эвелины едва не закружилась голова.
“Держаться!” — приказала она сама себе. Горло и пищевод уже саднило от бесконечных потоков желчи.
Разномастные бабы — встречались и молодые и пожилые — толпились в кадре, укутанные поверх одежды в платки и одеяла. Эти фото получились смазанными — пришлось снимать исподтишка, но толпа, по счастью, оказалась такая громадная, что пока Эвелина продвигалась к заграждению, успела наснимать не меньше двух сотен кадров.
Спасибо Жене — тот, оказывается, за два месяца договорился с одной курицей из местной газеты, чтобы та заблаговременно заняла место в очереди “невест”.
— Вот говнюк, — Эвелина то ли всхлипнула, то ли хмыкнула, — так ты все спланировал!
Девушке вдруг стало отчего-то невероятно обидно — вот так, значит, не спрашивая ее мнения, он все устроил заранее, а ее саму не мытьем так катаньем заставил поехать в эту дыру на “заклание” самоназванной мессии.
Эвелина не собиралась просматривать последнее видео — никакой важной информации она все равно не получила. Планировала сесть за компьютер, вырезать пару кадров, где хорошо видно отшельника и удалить к чертовой матери этот позор. Но теперь ей захотелось взять и отправить этот ролик Жене — то ли в назидание, то ли в качестве отместки. Смотри, мол, что вытворяют с твоей рыжей “кошечкой”, по твоей, между прочим, вине!
Открыв файл, Эвелина совершенно машинально нажала на кнопку воспроизведения. Снято видeо было, конечно, под странным углом, но, пожалуй, налобная камера смотрелась бы слишком подозрительно. Хриплый писк мальчишки через динамики раздражал еще сильнее. Промотав вперед, она уткнулась взглядом в черное, будто обугленное лицо “святого”. Тот ритмично двигался в кадре с монотонностью механизма. Взглянув повнимательнее на его рожу, Эвелина вновь, как и тогда, почувствовала, что волоски на шее встали дыбом от какой-то необъяснимой, но при этом явственно, на уровне инстинктов, ощутимой жути. Остановив воспроизведение на кадре, где лицо “пророка” было видно лучше всего, она внимательно вгляделась в эти пустые, закатившиеся глаза, тонкие губы и прямой, будто выточенный из дерева, нос.
А буквально через секунду скрючилась над тазиком. Изо рта вытекала вязкая кислая слюна — желудок был пуст, и лишь спазмы заставляли тело мучительно сокращаться, будто ужас, вдруг осознанный и мгновенно наполнивший ее, искал выход. Теперь Эвелина знала, что не так с лицом у “мессии”. Оно было идеально симметричным.
***
Холодный декабрьский ветер ожесточенно трепал желтоватую бумажку в руке Эвелины. Она разжала пальцы, и направление на УЗИ пометалось немного в воздухе и улетело прочь, будто обиженное таким пренебрежением. Девушка обернулась на здание поликлиники и в который раз за день недоуменно покачала головой:
— Дебилы-недоучки...
Врачиха с настойчивостью идиотки битый час втолковывала ей, что результаты ХГЧ врать не могут. В ответ на отчаянное Эвелинино “Да мне весь нижний этаж выскребли до основания!”, терапевт лишь отмахивалась , мол, плохо провели диагностику, врачебная ошибка...
— Бред какой-то!
Живот в очередной раз скрутило спазмом. На секунду ей показалось, что там, внутри, в брюшной полости и правда ворочается чья-то нежеланная, еще не сформировавшаяся жизнь. Нестерпимо захотелось курить. Как назло, в сумке оказалась лишь пустая пачка.
Рванув к ларьку напротив поликлиники, она нагнулась к маленькому окошку и бросила внутрь:
— Пачку “Вог”, тонкие, с ментолом, будьте добры!
— Вам для себя?
— Простите? — от удивления Эвелина даже наклонилась, чтобы посмотреть на продавщицу — толстогубая некрасивая баба лет сорока хитро улыбалась, посверкивая золотыми коронками.
— Я говорю, сигареты для себя берете?
— А вам какое дело? — с вызовом ответила девушка.
— А я вас видела. На входе в поликлинику. У меня глаз-то уже наметанный...
— На что?
— Бросай ты это дело, дочка. Ты теперь за двоих отвечаешь. Не след тебе дитя-то травить...
— Не ваше дело! — злобно бросила Эвелина и пошла прочь от ларька, не солоно хлебавши.
Уже в каком-то безымянном торговом центре от покупки сигарет ее отвлек запах. Последние два месяца, учуяв аромат еды, она изгибалась в очередном болезненном спазме, но теперь рот ее наполнился слюной, а желудок требовательно заурчал. В “Маке” Эвелина не ела принципиально, уже не меньше пяти лет. Но теперь этот густой запах фритюра, многократно вскипяченного масла и прожаренного до хруста картофеля вызывал почти наркоманский зуд. Лишенная каких-либо мыслей, она как сомнамбула направилась к кассе.
***
Продолжение следует...
Автор - German Shenderov
Мой паблик
