CreepyStory

Читать первую часть

Внутри было темно и странным образом очень тепло, отчего я тут же взмок в своих свитерах. Где-то впереди зазвенели цепи, заставив меня застыть на месте.

— Ну, что там? — прошипел Мишка. Ткнулся сбоку, протискиваясь внутрь.

— Темно… — еле слышно, одними губами произнес я.

— Ща… — послышался щелчок, и желтый луч фонарика скользнул по грязным матрасам, заваленному тетрадями верстаку, осветил видеокамеру на штативе — видимо, ту самую, при помощи которой снимали видео — и, едва зацепив чьи-то стопы, тут же метнулся прочь.

— Блядь! — выругался Мишка. Немедленно раздалось натужное мычание, будто кто-то пытался кричать сквозь кляп. Вновь луч фонарика несмело пополз вверх — показались грязные, в какой-то налипшей дряни, стопы; бедро с отвратительным влажным кратером; свет стыдливо мазнул по темному треугольнику волос, устремился выше — на странную крышку посреди живота. Подняв, наконец, фонарик выше, Мишка вновь выматерился, а я вскрикнул — лицо женщины было искалечено. Единственный глаз дико оглядывал нас, место второго занимала какая-то затычка, будто винная пробка. Весь лоб опоясывала линия отверстий, точно перфорация на отрывных календарях. Пленница мычала и дергалась в цепях, явно пытаясь высвободиться.

Первым взял себя в руки Горлов.

— Сейчас мы вас освободим! — сказал он твердо, уверенно, точно какой-нибудь пожарник или спасатель, после чего скомандовал: — Неси гвоздодер и плоскогубцы!

С облегчением я выбежал на улицу и принялся дрожащими руками вынимать из плотных пазов инструменты. Происходящее никак не укладывалось в голове. Там, на кассете, это можно было принять за монтаж, за какой-нибудь розыгрыш, но здесь кошмар обернулся объективной реальностью, с которой мне еще лишь предстояло смириться.

Первым делом мы взялись за ноги. Вернее, Мишка принялся вынимать гвоздодером вбитые в стопы несчастной шурупы, а я просто смотрел, не в силах пошевелиться. Каждый раз, когда у Мишки срывался инструмент, несчастная тихонько вскрикивала и дергалась на цепях.

— Есть один! — довольный, Горлов продемонстрировал мне окровавленный гвоздь. Следом с немалым трудом, расшатав, он выкорчевал и второй. — Так, сейчас займемся руками.

Тут все оказалось сложнее. Во-первых, никто из нас не доставал до цепи, пришлось подвинуть верстак. Тот неохотно полз по бетонному полу с чудовищным скрипом. Вцепившись плоскогубцами в одно из звеньев, мы принялись по очереди плющить и крутить его, надеясь разогнуть.

— Ща все будет! — невозмутимо успокаивал пленницу Горлов. — Ща!

Настала очередь Мишки. Он вновь залез на верстак и принялся тянуть плоскогубцами то вниз, то влево, а я стоял внизу и ждал, пока ноющие от непривычной работы руки хоть немного отдохнут. Не знаю, что тогда было в моей голове. Наверное, я просто хотел убедиться, что не сошел с ума. Взгляд мой зафиксировался на круглой пластиковой крышке посреди живота пленницы. Пальцы сами потянулись к ручке, несмотря на испуганное мычание несчастной женщины. Крутанув, я направил фонарик в открывшийся мне темный тоннель, который никак не мог уместиться в человеческом теле.

— Эй, ты куда светишь? — спросил Мишка, но я не слышал, я орал, или даже, скорее, пищал, потому что ужас судорогой сжал мне горло. Оттуда, из женского брюха в складках плоти на меня смотрело то, чему я не мог найти имени. Это бледное лицо объединяло в себе все мои страхи, все самое жуткое, что я видел в жизни — человека без кожи из «Восставшего из ада»; дохлую кошку, обнаруженную за гаражами — всю покрытую беспрестанно копошащимися червями; бледную как мел бабушку в гробу с зашитым ртом; жуткую картинку с хэллоуиновской тыквой из старой детской книжки. Все это сочеталось в кошмарном существе, что медленно ползло по неестественно-глубокому тоннелю из плоти в мою сторону.

Раздался тоненький «дзинь», и женщина повалилась на меня, накрыла меня своей жуткой дырой на животе, выбила фонарик из рук. Я не мог видеть ничего, но слышал влажное шуршание, с которым наружу продвигалось нечто. Где-то позади послышался жуткий скрип, тусклый вечерний свет проник в гараж, и я со странной смесью облегчения и еще большей паники узнал отцовский голос:

— Что вы тут делаете?

Женщина вдруг вскочила, нависла надо мной с диким выражением лица, в руке она сжимала отвертку. Я загородился руками, ожидая, что та собирается мне жестоко отомстить за то, что я открыл крышку, за то, что я — сын маньяка, а может быть просто за то, как несправедливо обошлась с ней судьба. Но пленница, выпучив единственный глаз, смотрела туда, где должен был стоять отец.

— Ме-е-едленно опусти отвертку! — увещевал он у меня за спиной.

Женщина замотала головой, слипшиеся светлые барашки на ее голове пришли в движение. Размахнувшись, пленница со всей силы всадила отвертку в свой оставшийся глаз, свет вдруг сменился тьмой, и я умер.

***

В тот день я очнулся у себя дома в кровати с сильным ознобом и долго не мог говорить. Мать поила меня горячим молоком и постоянно измеряла температуру, отец же беспокойно мерил шагами комнату, то и дело заглядывая мне в глаза. Оказывается, Мишка все-таки принес к нам домой какую-то инфекцию, и я заболел. Все эти странные кассеты и женщины в гаражах по словам родителей оказались лишь горячечным бредом, а Мишка воспользовался ситуацией. Они рассказали мне, что Мишка придумал какую-то глупую сказку и заманил меня в гараж, чтобы там что-нибудь украсть. Соседи нередко запрещали своим чадам приглашать Мишку, потому что после него якобы пропадали вещи. Теперь и у моих родителей Мишка впал в немилость — общаться с ним мне строжайше запретили. Дома я просидел еще полгода. Ключи от квартиры у меня теперь благоразумно отобрали, так что нарушить запрет не получилось бы при всем на то желании. Когда я, по мнению родителей, достаточно окреп, чтобы выйти на улицу, выяснилось, что Горловы куда-то переехали, не оставив для связи ни телефона, ни адреса.

О том, что на самом деле произошло с Мишкой, я узнал лишь тринадцать лет спустя, когда у отца диагностировали неоперабельную опухоль. В тот день я вернулся из института, зашел домой и понял сразу — что-то не так. Мать тихонько плакала на кухне, на любые вопросы отвечать отказывалась, а отец, заметив мое появление, схватил меня за плечо, отвел в гостиную и усадил в кресло. Вместо серебристого DVD-плеера под телевизором вновь стоял видеомагнитофон «Грюндиг», а рядом — картонная коробка с кассетами.

— Пришло время, сынок, тебе кое-что узнать.

Первым делом он сунул мне в руки какую-то ветхую мутно заламинированную бумажку. Заголовок гласил «Справка о смерти». Дата — десятое декабря тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Ниже — мои имя-фамилия-отчество. Еще ниже — причина смерти: «Случайное аспирационное утопление». И большая круглая печать из морга.

Отец все объяснил. Объяснил, что больше всего на свете боялся меня потерять. Объяснил, что ни он, ни мать этого бы не пережили. Поэтому, когда им выдали мое белое холодное тело, в его голове уже был готов план. За день он оборудовал гараж под свои нужды, в качестве жертвы выбрал совершенно случайную женщину — подъехал на машине, сказал, что ребенку нужна помощь. Та доверчиво подошла, заглянула в заднюю дверь, а отец затолкал ее внутрь и оглушил.

— Понимаешь, сынок, жертва должна быть жива, чтобы ритуал работал. Стоит ему прерваться — и договор будет расторгнут.

Отец рассказал мне, как работал над переводами коптских текстов, обнаруженных близ Наг-Хаммади, где и описывались древние гностические ритуалы, позволяющие контактировать с тем, что обитает на самом дне древней хтонической тьмы.

— Видишь ли, то, что сейчас рассказывают в школе — про Бога, Библию… Это все очень хорошо и правильно, но упрощенно. Бог — это здесь, на Земле, в небесах, да. Он… как бы тебе объяснить? Он создал маленький кукольный домик, поселил нас внутрь и никого не хочет пускать. А вокруг — дети постарше и посильнее. Им тоже хочется играть с куклами… Ну, по-своему. А в кукольный домик попасть они не могут. И тогда те из нас, кто знает о существовании… назовем их «старшими»; те из нас, кто знают, они могут осторожно, чтобы никто не заметил, пустить их к нам. Даже не целиком, а… на пол-пальца. А эти старшие в благодарность могут оказать услугу. В конце концов, мы для них всего лишь ничтожные куклы…

Отец еще долго и увлеченно распространялся о гностических верованиях, жестоких жертвоприношениях каинитов, тайных убежищах недобитых манихейских жрецов и глубоких пещерах, где поклонялись сущностям и стихиям, у которых нет имен на человеческом языке.

— Главное, сынок, что ты должен уяснить: раны — это врата. Через них они ходят в наш мир. Боль призывает их. Раны имеют свойство затягиваться, гнить, зарастать — тогда врата перестают работать, поэтому отверстия нужно обновлять. Поначалу я использовал для этого дрель, но такие раны быстро закрываются — бывало, ты падал замертво по несколько раз за день. Мой тебе совет — создай несколько действительно крупных отверстий на теле и открывай их по очереди. Если следить за чистотой ран — это совсем не опасно, человек может так прожить долгие годы, даже десятилетия. И помни — ты жив, пока целы врата.

В тот день отец передал мне все свои записи, отдал ящик с кассетами и торжественно вручил длинный, с гвоздь-сотку размером, ключ.

***

Дверь у гаража теперь была двойная. Закрыв за спиной внешнюю — скрипучую и металлическую, я открыл ключом внутреннюю, обитую с внутренней стороны студийным поролоном. Впрочем, в нем уже давно не было нужды. Мишка если и заметил мое появление, то виду не подал. Большую часть времени он лежал на больничной кушетке в позе эмбриона, как и сейчас. Сбросив куртку, я накинул медицинский халат, застегнул на все пуговицы — когда рядом открытые раны, приходится всегда быть настороже.

После смерти отца я многое здесь переоборудовал. Верстак заменил на многофункциональный стол, на котором хранились мои инструменты. Никаких молотков, гвоздей и дрелей — только чистейшая хирургическая сталь.

Обработав руки пахучим антисептиком я подошел к Мишке и осторожно погладил его по торчащим ребрам, подхватил бережно под живот и перевернул — чтобы не было пролежней. Горлов, почувствовав прикосновение, тихонько заскулил, направил на меня резиновые пробки, заменившие ему глаза. Глазницы — естественные отверстия, и было бы глупо ими не воспользоваться. Я старался каждый день чередовать раны, чтобы те не слишком заветривались — это могло привести к некрозу и попаданию инфекции. Сегодня нужно было закрыть живот и открыть голову — трепанацию я провел самостоятельно. Красный диплом по специализации «врач-хирург» мне выдали вовсе не за красивые глаза.

Конечно, Мишка Горлов ни за что бы не бросил меня, не оставив ни адреса, ни телефона. Тогда я поверил и в горячечные галлюцинации, и в то, что Мишка хотел нас обворовать, но в то, что он меня так цинично предал — ни на секунду. Все-таки, он — мой лучший друг. И каждый день с того дня он спасает мою жизнь ценой собственной. Теперь Мишка, конечно, мало напоминал того храброго и суетливого мальчишку из моего детства. Сейчас это был обтянутый кожей скелетик с дебиловатым лицом и запущенной мышечной атрофией. Питался Мишка жидкими витаминными смесями. Макдональдс в нашем городе появился, и даже не один, но чизбургер моему другу детства попробовать так и не довелось.

Отец говорил, что Мишка орал как резаный каждый раз, когда он вынимал кляп. Я не стал издеваться над другом детства — посадил его на седативные, и с тех пор он ни разу не слезал с препарата. Боль он все еще чувствовал, но теперь реагировал вяло — мычал, стонал и временами начинал скрести ногтями по простыне. Привязывать его больше было не нужно — даже если искалеченное Мишкино сознание когда-нибудь очнется от тягучего фармацевтического сна, то дистрофичные конечности вряд ли смогут поднять это тело с кушетки.

— Ну что, старый друг, ты готов?

Горлов, конечно же, не ответил. Потянув за крышку, я открыл на Мишкиной голове черную дырку размером с кулак. Мозга за ней не было — лишь бесконечный тоннель из плоти, по которому карабкалось наружу то самое нечто, взглянувшее на меня из живота пленницы. Когда-то оно меня пугало, но теперь я частенько с любопытством рассматривал существ, что вылезают из Мишкиных отверстий в наш мир. У этого, кажется, было мое лицо.

***

Автор - German Shenderov

В маленьком городке у подножья холма Эмброуз легенду о тумане знали все – и стар и млад. Такие вещи можно услышать в каждом городке от мала до велика – где то рассказывают о гигантское, худом мужчине, загоняющим жертв в лесу. Где-то рассказывают о женщине в маске, которая после вопроса «Красивая ли я» снимает маску и показывает обезображенное лицо, после чего убивает жертву. Городские легенды.
А в городе Эмброуз, недалеко от Эдинбурга, верят в Похитителя света.
Местные эту историю узнают ещё в начальной школе – нет-нет дойдёт до какого нибудь малыша притча о страшном Похитителя, а на следующий день легенда снова ползет из уст в уста, обрастая новыми подробностями и теряя старые детали. Кто-то припишет Похитителю клыки, кто-то наделит его речью и одержимость загадками. Одна лишь деталь остаётся неизменной: когда с холма в сумерках спускается в туман – не включай свет.
Впервые Джоуи узнал об этой байке от отца. Виделись они с ним только по выходным, и мужчина, едва ли не кожей ощущающий, как теряет любовь сына, старался изо всех сил. Но этого всегда было мало. Ни аттракционы, ни игрушки, ни походы в кино не изменяли того факта, что когда отец был нужен – его не было рядом.
В один из дней, когда Джоуи снова уехал к отцу, старик позвал его в поход. Новость эта парнишка не обрадовала – он вообще не хотел видеть этого отчаявшегося мужчину, но такова была воля матери и суда – видеться по выходным. Мучительно было видеть боль в глазах любящего его отца – в них читалась боль утраты. Он уже прошёл через это с матерью Джоуи, и ещё не успела зажить эта рана, как теперь ему приходится проходить это снова.
В кемпинге они поставили палатку, развели костер, пожарили зефир и сосиски, а когда стемнело, мужчина начал травить байки. И как же жалко это было – истории были эти древними и скучными. Может, раньше, они и были страшными, но теперь, в эпоху доступности вообще всего, малыш Джоуи был уверен, что сможет пересказать какой нибудь фильм, и у старика появятся лишние седины.
-А знаешь о Похитителе света? – наигранно бася спросил отец. Видимо, это должно было навести жути но…
-Не-а. Опять старая сказка? – скучающе отвечает Джоуи, прикрывая зевоту рукой.
-Да, только не такая, как я только что рассказывал. Это Наша история. Из Эмброуза.
-Да ты что… - тянет в ответ сын. Он даже не пытается скрыть скуку.
- Точно тебе говорю. Поговаривают, что наш холм – это, на самом деле древний курган ирландский друидов. Знаешь, кто это?
-Ага. Типы, вроде Гендальфа, только из Астерикса и Обеликса. Ещё такой класс в «вов» есть.
Отец даже опешил на секунду. Ни одно из сравнений знакомым ему не было, но он решил, что примет ответ, как правильный.
-Ну вот. Поговаривают, что тут они хоронили как и могущественных друидов, так и тех, кого приносили в жертву. И было этих жертв так много, что целый холм насобирали.
- Ага. Жуть. – Джоуи смотрит в костер. Поленья в огне трещат, а на фоне отец вещает вместо радио. В целом, не плохо, но Джоуи лучше бы посмотрел какой нибудь фильм.
- Именно! Так вот. Из – за всех обид, насилия и крови, внутри кургана и появился Похититель света. Когда к вечеру, когда уже темнеет, с холма опускается туман – ни в коем случае нельзя включать свет. Иначе на него придёт Похититель и украдёт его.
- Вор лампочек. Вау. Просто лучшая история, пап. Серьёзно. А теперь пойдём спать?

-Да не лампочек…
-Да похер, я спать. – Джоуи не собирался обижать отца специально. Это вышло нечаянно, но, вообще-то, школьника это особо и не заботило.

В первый учебный день, когда мальчишка делился с друзьями рассказами о выходных, он рассказал и про Похитителе. Оказалось, что все его друзья тоже либо знали, либо слышали эту городскую легенду. И, по правде, все относились к ней как к глупой байке. Можно было придумать что-то и повеселее.
Джоуи быстро забыл эти байки – вокруг было достаточно действительно интересных историй, остающихся в памяти, да и вообще эти неудачные выходные мальчишка больше не вспоминал.
До тех пор, пока с холма Эмброуз не пополз туман.
Джоуи никогда не обращал внимания на то, что ползучее, серое марево не похоже на обычный туман, что бывает после сырой ночи. Пелена спускается, как лавина, неотвратимая природная сила, прячущая в себе кусты и травы, дома и фонари, которые светят в нем тусклым, будто увядающим, светом.
- Не включать свет, да? – в никуда говорит Джоуи, отходя от окна, в которое он наблюдал явление.
Включил лампу, сел за стол. По привычке надел наушники, включил плейлист и принялся за домашнюю работу – завтра ему оторвут голову, если он опять её не сделает, и это пострашнее, чем городская байка.
За скучной работой минута кажется часом, а час – вечностью и для Джоуи таких «вечностей», прошло уже три. Голова гудела, спина затекла, а в глаза будто насыпали песок – обычное состояние школьника после кропотливой домашней работы.
- Ма, я пойду до Билли дойду?
-Ты время видел? – сварливо отвечает мать. На часах всего девять вечера.
-Да я туда и обратно… - кричит из комнаты Джоуи.
-Да он спит уже!

-Ты сама хоть в это веришь?
-Фонарь возьми.
-Зачем?
-На улице туман, чтоб тебя машина не сбила или велосипедист. Туда и обратно!

-Конечно! – Джоуи тут же пишет другу, что хочет зайти и как только получает утвердительный ответ, накидывает ветровку. Меньше минуты – и он уже вдыхает прохладный, влажный воздух.
На улице ничего не видно – туман стоит плотной завесой, в которой, как призраки, ходят молчаливых прохожие, проносится неведомыми чудовищами машины. И правда, собьют – не заметят. На смартфоне зажигается вспышка и с ней парень двигается по памяти к другу – просто посидеть, поболтать. Почему нет? Идти не долго, всего минут пять.
Улицы петляют, ориентироваться трудно, но Джоуи это не заботит. В наушниках играет любимая песня, а этот туман придаёт даже какого то шарма – привычный городишко обернулся новым, таинственным местом. Словно он в старой игре, попал в иной мир, в котором туман скрывает кошмары и уродливую графику.
Дом Билли должен быть неподалеку. Обычно его сразу видно при повороте на улицу, но не в этот раз – даже на вытянутой руке не посчитаешь пальцы. Однако, что ещё не так. Игра воображения?
Волосы на затылке парнишки встают дыбом, а тревога в груди начинает выть сиреной. Что-то не так. Совсем. Инстинкты вопят о том, что нужно бежать, но Джоуи не хочет поддаваться панике. Странное чувство. Мальчишка точно знает, что за его спиной кто-то есть. Рядом, на расстоянии шага. Идёт по его следам, не приближается и не отстаёт, не дышит. Этот кто-то высок, Джоуи чувствует это. Нет, знает. Как в темноте он знает, где в его комнате стол и тумба, как с закрытыми глазами сможет найти в доме выключатели. Так и сейчас, ему не нужно оборачивается. Да и страшно – не хочется встречаться взглядом.
Джоуи лишь прибавляет шаг. Быстрее, до дома Билли, а оттуда домой попросит маму заказать такси. Дыхание сбивается, мальчишка прибавляет скорость – сначала он будто занимается спортивной ходьбой, а уже через миг – пробежка. Однако его преследовать не отстаёт. Не издает ни звука, ни шороха. Не хватает за руки, не пытается похитить. «Я должен быть смелым, я должен быть смелым!»: - как мантру повторяет мальчик, пытаясь сдержать слезы страха.
Нет! Нельзя быть смелым, если боишься даже обернуться!

-Да что тебе надо! – выпаливает парень, резко оборачивается и светит ярким фонариком айфона себе за спину… и чуть не роняет телефон. Он бы бросил телефон, бросился бежать, поднял крик. Но руки сжали смартфон мертвой хваткой, ноги налились свинцом, а крик застрял в глотке.

За ним, сгорбившись, стоит высокая тварь – даже на полусогнутых, худых, насекомоподобных ногах эта мерзость выше любого взрослого. Свет падает на одежду твари – это можно было бы принять за мантию, что волочится по земле, с узором из оттенков серого, но как только свет фонаря падает на уродца тот расправляет полы мантии, как крылья бабочки.

Тварь похожа на человека, отчасти. Ходит на двух ногах, да и телосложение как человеческое, да только руки у неё четыре. Огромные, гротескно огромные глаза не отводят взгляд от огонька, а из приоткрыто пасти свисает тонкий, длинный язык, сочащийся слюной. На шее у твари густой мех, а волосы ей заменяют два пушистых усика.
-Лампа… - шепчет тварь, и её голос похож на запись со старого магнитофона. Неестественно хрипящий, будто краденый.
-Хочу лампу.
Джоуи хочет сделать шаг назад, по внутренней стороне бедра бежит струйка мочи.

-Отдай! Мне! Лампу! – кричит тварь, но голос её нисколько не становится громче. Усики становятся дыбом, а гигантские крылья расправляются, теряясь в тумане. В этот момент Джоуи теряет сознание.

Нашли его утром. Ни синяков, ни ссадин. Лишь лужа мочи, украденный телефон и приобретённые заикание. А так же новый повод для шуток в школе – каждый раз, когда вечером к фонарям подлетают мотыльки, мальчик не может сдержать слез.

Одинокая ворона боролась с размокшей в луже коркой черного хлеба — та разваливалась и никак не желала оставаться в клюве. Прошло много лет, а во дворе моего детства ничего так и не изменилось. Вот качели, на которых мы всей компанией семилеток учились делать «солнышко», вот мусорные контейнеры, из которых мы доставали картон, чтобы жечь высокие, как нам тогда казалось, до второго этажа костры. Как-то раз Илюха, мелкий и белобрысый, кинул в огонь какой-то баллон. Тот взорвался, кусок отлетел ему в голову, и с тех пор бедняга заикался.

Весенней слякотью зачавкала под ногами тропинка, что вела к гаражному кооперативу — всё, как и много лет назад. Вот узкий проход между домами, в котором мы с Мишкой, моим лучшим другом, как-то раз нашли порнографическую карточку. Находку мы бережно передавали друг другу, перепрятывали все в новых, более заковыристых местах как самое настоящее сокровище, пока не спрятали так хорошо, что сами не смогли найти.

Вот и отцовский гараж, самый дальний в линии. Из-под серой краски проглядывает ржавчина, на замке обрезанная пластиковая бутылка — чтобы не заржавел. До боли знакомо скрипит длинный, похожий на гвоздь-сотку ключ в замке, будто бы открывая некое хранилище детских воспоминаний.

***

Произошло это за пару месяцев до моего десятилетия, почти двадцать лет назад. Вот уже три с лишним месяца я не ходил в школу — отлеживался после тяжелой болезни. Заболел я глупо. Отец — антрополог по профессии — решил провести со мной день «по-мужски» и позвал меня на зимнюю рыбалку. Ему, наверное, в силу неопытности, показалось, что к началу декабря лед будет достаточно крепким. Он ошибся. Дотопал до середины озера, помахал мне рукой — безопасно, мол. Я только и успел сделать несколько шагов, как услышал ужасающий треск, а следом провалился под лед. Не знаю, как отец успел меня достать — очнулся я уже дома, чуть ли не через неделю, истощенный и едва способный говорить. Мать все плакала и кормила меня с ложечки, а отец трогал за плечо, будто проверяя что-то, приговаривал «Живой! Живой!».

Из-за постоянного кашля — я выкашливал озерную воду еще добрые месяца два — и общей слабости организма, родители наказали мне сидеть дома. По вечерам мать занималась со мной по школьной программе, чтобы я не отстал, а днем родители уходили на работу, и я оставался один. Чтобы я не умер со скуки, отец, скрепя сердце, торжественно выдал мне пульт от громоздкого видеомагнитофона “Грюндиг” — семейной гордости. «Видик» был тогда во дворе только у меня и у Шибаевых, но те никогда никого не приглашали в гости. Вдобавок, отец, видимо, под давлением чувства вины принес с рынка целую стопку кассет. Чего там только не было — «Том и Джерри», диснеевская «Белоснежка», мультфильмы Тэкса Эйвери, почему-то без перевода, и — совершенно неожиданно — невыносимо жуткий «Восставший из ада», который я так ни разу и не набрался смелости досмотреть до конца.

Так, упакованный учебниками и видеокассетами, я по плану родителей должен был провести дома безвылазно добрые… не знаю, сколько. Каждый день они приходили домой, наскоро осматривали меня, пихали мне градусник подмышку и говорили: «Ты еще слишком слаб. О школе не может быть и речи!» Какой мальчишка не обрадовался бы таким каникулам! Но друзей родители приглашать тоже не разрешали — опасались, что те меня могут чем-нибудь заразить, и я не выкарабкаюсь.

Но на то и нужны лучшие друзья, чтобы поддержать в трудную минуту. Как-то раз у меня зазвонил домофон. Дома, кроме меня никого не было, я взял трубку, и это оказался Мишка Горлов. Он страшно обрадовался, услышав мой голос и, несмотря на мои увещевания — касаемо запретов отец был очень строг — все же напросился в гости. Первые пару раз я жутко нервничал, но с какого-то момента это стало традицией. Мишка частенько прогуливал школу, и поэтому, выйдя из дома, прятался где-нибудь во дворе — в ракете или за мусорными контейнерами — и высматривал моих родителей. Увидев, что те вышли из подъезда, он пулей бежал к домофону, и я его впускал, чтобы смотреть вместе «Тома и Джерри», «Белоснежку» и пытаться сквозь пальцы посмотреть хотя бы пять минут «Восставшего из ада».

Так было и в тот день. Влетев ко мне домой, он был необычно возбужден. Спросил с порога:

— Слушай, а ты у своих предков когда-нибудь малинку находил?

— Где, в огороде? — удивленно спросил я.

— В каком огороде? Ну, клубничку? Порево? Находил, нет?

— Да не-е-е… — с сомнением протянул я. Я сомневался в значении этого слова, знал лишь, что это что-то неприличное. — Откуда у них?

— Ага, все они не такие… Прикинь,я у Шибаевых дома был…

— Брешешь! Как они тебя пустили?

— Да я с их мелким математикой занимаюсь.

— Ты? — я едва не покатился со смеху. — Да ты таблицу умножения до сих пор не знаешь!

— Какая разница? Причем здесь таблица? Что ты привязался? Не хочешь — не слушай!

— Да слушаю-слушаю! — что Мишка попал в репетиторы Шибаевым, меня и правда не удивляло — этот куда хочешь без мыла влезет. — Ну и?

— Ну, я ему понаписал примеров, а сам пошел посмотреть, что дома лежит… — по лицу Мишки пробежала тень. — Ну я так, из интереса чисто!

— Ох, Мишка, попадешься ты однажды…

— Да я не взял даже ничего! Ты дослушай! Нашел кассету. Не подписанная, без названия. Включил — а там… Блин, даже не знаю, можно ли тебе говорить вообще.

— Слышь! Сказал «А», говори «Б»…

— Ну, короче, там как на той карточке, помнишь? Только по-настоящему все! В движении! Прямо… все видно, прикинь! Там баба такая, в чулках, и негр…

— Фильм какой-то что ли? — не понял я тогда.

— Да какой фильм на хрен! Там этот негр ее прямо на свой кочедык насаживает!

— Да ладно? — протянул я с сомнением. — Такое… наверное, не снимают.

— Ты дурак, что ли? — с какой-то даже жалостью спросил Мишка.

На секунду я представил себе эту сцену — получилось весьма смутно. Какая-то баба в чулках — мне представилась тетя Ната из гастронома, а негр почему-то был дикарем с костью в носу и держал в руках огромную корягу — так мое воображение в тот день истолковало слово «кочедык». Я не удержался и прыснул.

— Чего ржешь? Дурак совсем?

— Да так… О своем. А с чего ты решил, что этот фильм у моих родителей тоже есть?

— Он у всех предков есть. Ну, не он, а какой-нибудь навроде…

— Я все кассеты пересмотрел, — кивнул я на полку. — Если бы такой был, я бы его уже нашел.

— Ага. Наивный чукотский мальчик. Думаешь, они его на виду хранят? Такое обычно прячут.

И Мишка, наглый от природы, не дожидаясь моей реакции, принялся распахивать шкафы в гостиной.

— Эй, это мамины вещи! — вмешался я, когда он по плечо залез рукой под стопку одежды.

— Она должна быть где-то… Может, здесь? — Горлов, невзирая на мое возмущение продолжал копошиться в родительских пожитках. Вдруг оторвался, оглянулся на меня, спросил: — А что тебе сегодня мамка оставила?

— Котлеты и пюре.

— Айда перекусим?

От пюре Мишка благородно отказался. Отрезал нам по два куска черного хлеба и сделал два бутерброда с котлетами. Он такие называл «чизбургеры». Макдональдса в нашем городе тогда еще не было, так что ему было невдомек, что в чизбургеры обязательно кладется сыр.

Подкрепившись, Горлов с новыми силами бросился на поиски «малинки». Взобравшись на рискованную конструкцию из двух стульев, он принялся шарить по антресолям, сбрасывая на ковер целые комья пыли. Наконец воскликнул:

— Есть! — и едва не полетел на пол, благо я придержал.

В руках у Мишки действительно оказалась кассета без подписи. Более того — таких кассет мы оба, оказывается, никогда не видели. Толще обычной, она имела сбоку небольшое окошечко, а внутри виднелась еще одна кассета, только раза в четыре меньше — точно одна кассета была беременна второй.

— Ну что, смотрим?

— А может, не надо? — при взгляде на эту кассету на меня тогда нахлынула необъяснимая паника. Почему-то мне казалось, что или магнитофон зажует эту странную кассету, или родители как-то прознают о том, что я брал чужое.

— Да не ссы ты! Главное, момент запомнить, с которого началось, чтобы на него отмотать обратно, а то спалят.

«Грюндиг» с приятным скрежетом проглотил кассету, а Мишка уже колдовал с пультом.

— У тебя видик на нулевом? — уточнил он с видом знатока и тут же переключил на нужный канал. Пузатый «Филлипс» зашипел на нас рассерженной кошкой. Экран пестрил белым шумом.

— Пустая, — с каким-то облегчением и странной гордостью за родителей выдохнул я. Почему-то тогда мне казалось, что найди я у них «малинку», мое отношение бы к ним изменилось навсегда.

— Погоди, ща промотаем! — с уверенностью сказал Горлов, нажимая на кнопку «FWD”. Магнитофон действительно издал звук, похожий на «фвыд», и пленка закрутилась быстрее. Вдруг белый шум разошелся, превратился в полоски, а на их фоне темнела какая-то картинка.

— Йес-с-с!

Мишка отпустил кнопку перемотки, изображение замедлилось.

— Говорил же, твои тоже смотрят…

Зернистое изображение показывало женщину, совершенно голую. От смущения я на секунду отвернулся, тут же почувствовав, как вспыхнули щеки. Но что-то мне подсказало, что перед нами никакое не порно. Женщина на экране не была похожа на ту памятную «даму червей», что раздвигала какие-то розовые складки между ног и сладострастно облизывалась на камеру. Вместо чулков и пояска на женщине были наручники, державшие ее руки высоко над головой, а ноги были прибиты к полу… гвоздями!

— Я не хочу это смотреть! — с замирающим сердцем сказал я, отворачиваясь, а Мишка, наоборот, не мог оторваться от экрана.

— Нифига себе, смотри! Она же вся…

Горлов почти прильнул носом к экрану, рассматривая пленницу. Рот у нее был завязан какой-то тряпкой, на ляжках с внутренней стороны запеклась неаппетитная корка. Интерес подзуживал, я не смог удержаться и обернулся. С женщиной действительно было что-то не так. Вся она была покрыта какими-то дырками, разных форм и размеров. Частые отверстия на плечах и коленях, крупные, с яблоко, воронки на бедрах и грудях. Посреди живота вертикально висело что-то похожее на крышку от кастрюли. Я почувствовал, как холод наполняет кишки, скручивает их, выдавливая наружу писклявое, испуганное:

— Это же все не по-настоящему?

— Не… — Мишка, завороженный, не мог оторваться от экрана. — Это ж кино.

Вдруг тихое шуршание видеоряда прорезал громкий, до боли знакомый скрежет. Неверно его истолковав, я в страхе взглянул на входную дверь — не вернулись ли родители раньше времени? Но нет, звук шел из телевизора. На прикованную к стене женщину упал прямоугольник света, в кадре мелькнула какая-то дверь, и в помещение вошел…

— Это ж твой батя! — выдохнул Мишка, констатируя очевидное.

Отца я действительно узнал сразу. Высокий, в своем брезентовом рыбацком комбинезоне, он уверенно зашел в помещение с полным ведром воды. «Набрал на колонке» — подумалось мне тогда. Женщина при виде его задергалась, заметалась. Из-под прибитых к полу стоп потекли красные струйки.

— У него типа… любовница? — туповато спросил Горлов, глядя на телевизор. Я не смог из себя выдавить ни слова, а отец взял тряпку, окунул в ведро и принялся смывать со своей пленницы кровоподтеки. — Что это, а?

Я не отвечал. Лишь вглядывался до боли за глазницами в спокойные, уверенные движения отца, будто тот мыл машину — зимой она стояла во дворе, чтобы меньше бегать по холоду. Теперь я понимал, что у этого есть еще и другая причина: в нашем гараже, в том самом, в котором отец показывал мне, как менять масло, как выглядит карбюратор, учил пользоваться молотком и дрелью — в этом навсегда оскверненном клочке моего детства поселилась чужая женщина. Да, стены теперь покрывали старые матрасы, с потолка свисали цепи и крюки, но все еще можно было разглядеть заваленный каким-то хламом верстак, тускло светила «лампочка Ильича», а знакомый скрежет издавал гаражный замок.

Закончив с водными процедурами, папа… нет, «отец». Увидев его таким, я не мог больше произносить это детское, невинное слово. Теперь это был «Отец» — тот самый мрачный Бог-Отец, о котором нам рассказывали на уроках «Этики христианства», жестокий, мстительный, без лишних сантиментов решающий, кому жить, а кому умереть. Прошло уже двадцать лет, но этот холод, поселившийся в тот день в моем сердце не растаял до сих пор.

То, что произошло дальше придало всему происходящему какое-то странное ощущение нереальности. Помню, появилось чувство, будто летишь на карусели — какая-то странная неестественная легкость. Все происходящее перестало быть настоящим, превратилось в фильм. Ведь не мог же мой отец по-настоящему открыть живот той женщины? Наружу вываливались кишки, а отец их поддерживал крышкой кастрюли, а из дыры набухало, лезло что-то белое, круглое… Меня затошнило, я побежал в ванную, а в спину мне раздался омерзительно-влажный визг дрели, сопровождаемый натужным мычанием.

— Ёб твою мать! — выругался запретными словами Мишка, после чего послышался скрежет извлекаемой кассеты. — Он ей плечо просверлил! И там черви! Прикинь!

Котлета все же не выдержала пребывания в плену желудка и выплеснулась на дно унитаза. В голове, тем временем, завязывалась, росла жуткая в своей простоте и ясности мысль:

«Мой отец — маньяк».

Когда я почувствовал, наконец, как жгучая смесь ужаса и непонимания окончательно покинула мой желудок в виде не переваривавшихся хлеба и котлет, мне удалось оторваться от фаянса. Вернувшись в комнату, я увидел бледного, с большими испуганными глазами Мишку. На губах у него дрожало что-то невысказанное. Наконец, он спросил:

— Ты как?

— Хреново. Сам как думаешь?

— Ну и… — после непродолжительной паузы, сдерживаемая мысль все же оформилась в слова, — Что делать будем?

— В смысле?

— Ну… блин. По ходу твой батя… ну, из этих.

— Из каких еще «этих»? — спросил я со слезами, хотя ответ на вопрос знал.

— Ну, помнишь, в «Молчании ягнят» был такой… Баб в яме держал, потом срезал кожу.

Меня снова затошнило. В голове крутилась жутковатая карусель из мельтешащих образов — дрель, прикованная женщина, негр с корягой в руках, смешное слово «кочедык». Защипало глаза.

— Ну ты чё как девчонка-то? — смущенно спросил Мишка. — Ща порешаем…

— Что порешаем? — взвизгнул я истерично. — Что мы порешаем? В милицию пойдем, да? Чтобы моего отца посадили?

— Погоди ты… Дай подумаю, — Горлов действительно упер остекленевший взгляд в причудливые узоры ковра, задумался, даже высунул язык от усердия. — Слушай. А что, если мы ее освободим?

— Кого?

— Ну, бабу ту.

— Как мы ее освободим? Ключ от гаража у отца!

— Не дрейфь. Там же замок навесной?

— Ну?

— Баранки гну! Я его в два счета…

— А потом что? Вдруг он поймет, что это мы?

— Как он поймет? Отпечатки, что ли, будет сверять? Мы по-быстрому откроем, выпустим и пускай бежит на все четыре стороны! Может, твой батя это… ну, нечаянно? А потом не смог остановиться.

— А если выпустим — думаешь, сможет?

— Не знаю, — серьезно сказал Мишка. — Но если бы ты был на ее месте — тебе было бы плевать.

Представив себя в цепях, с прибитыми к полу ногами, в ожидании хищного жужжания дрели и новой боли, я сглотнул. Такого действительно не пожелаешь никому, даже злейшему врагу.

— Ну что? Ты со мной?

Я замялся.

— Если родители узнают, что я выходил… — я замолк, почувствовав себя глупо — там, в гараже заперта несчастная женщина с дырой в животе, а я думаю о том, чтобы не получить нагоняй. — Если отец узнает…

— Когда он возвращается?

— Обычно часов в шесть, вместе с мамой. Он заканчивает раньше, но встречает ее с работы…

— Тю-ю-ю… — присвистнул Мишка. — У нас еще гора времени! Так, дома у тебя инструменты какие-нибудь есть? Болторез там, может, ключи гаечные?

— Все в гараже… — растерянно проронил я.

— Эх ты, а еще пацан… Так, жди здесь, я сейчас!

Выбежав за дверь, Горлов оставил меня наедине с моим кошмаром. Зайдя в гостиную, я застыл на пороге. Телевизор нервно шуршал белым шумом. Злополучная кассета лежала посреди ковра — черная с белыми «глазами», она будто чудовище, просочившееся откуда-то из подпространства призывно поглядывала на меня — подойди, мол, ближе, дотронься.

Вдруг в голову непрошеным гостем ворвалась Мишкина фраза из другого, еще не сломанного мира, где мой отец не был маньяком из фильма ужасов: «Главное, момент запомнить, с которого началось, чтобы на него отмотать обратно, а то спалят!»

Теперь я разглядел кассету. Чудовище, беременное себе подобным чудовищем, она ехидно улыбалась изгибом крышки — куда ты, мол, теперь денешься?

Перебарывая себя, я сделал шаг вперед. Неважно, что мы обнаружим в гараже. Возможно, там уже давно никого нет, возможно, отец записал это видео много лет назад, еще до моего рождения, когда он был совсем другим человеком… Я должен был проверить.

Было непросто заставить себя вновь вставить эту жуткую кассету в черный зев видеомагнитофона. Помню, после первой попытки посмотреть «Восставшего из ада», я потом боялся даже брать в руки чертов фильм. Теперь мне предстояло испытание похуже.

Выкрутив звук на минимум, я отвернулся от экрана и ткнул в кнопку «REW” на пульте. За спиной зажужжала пленка. Слушая, как та отматывается, я то и дело посматривал на крошечное, нечеткое отражение в стекле серванта и тут же отводил взгляд — нужно было домотать до белого шума. Маленький кусочек изображения мелькал в стекле, уже пугая меня до одури, но я должен был обернуться, я должен был узнать…

Набрав воздуха в грудь, я крутанулся на пятках, изо всех сил стараясь смотреть только в угол экрана — туда, где на пленке записывается дата и время. Скользнул взглядом по чему-то круглому, вываливающемуся из живота несчастной пленницы, и на ту краткую секунду, пока мой взгляд скользил по выпуклому, слегка пыльному экрану, я готов был поклясться, что это «круглое» тоже смотрит на меня. Дата в углу оказалась трехмесячной давности — двадцать шестое декабря тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

Вдруг дата исчезла, экран подернулся мельтешащей дымкой, и изображение пропало. Неужели я уже домотал до нужного момента? Но ведь тогда еще дырка в животе была закрыта. Или нет? Магнитофон вдруг издал какой-то жужжащий звук, замигала лампочка. Неужели зажевал?

В панике я принялся ковыряться в узком отверстии, пытаясь извлечь злополучную «беременную кассету», но та крепко сидела, точно насаженная на что-то. От отчаяния я едва не зарыдал. Сбегав на кухню за ножом, я принялся ковыряться в магнитофоне, и сам не знал, чего боюсь больше — если отец узнает, что я брал кассету, или если меня ударит током.

Раздавшаяся за спиной трель домофона едва не заставила меня поседеть. Лишь запоздало я подумал, что родители бы не стали названивать в домофон — у них есть свои ключи, а значит вернулся Мишка.

Он влетел в квартиру, подобно урагану, с каким-то пластмассовым гремящим ящиком.

— Ну что, пошли?

— Я кассету достать не могу! — едва сдерживая слезы пожаловался я.

— Эх ты, тютя! — крякнул Горлов, подошел к видику и выдернул из него шнур питания. Подождал с важным видом, и тут же засунул снова. Видеомагнитофон тут же презрительно выплюнул кассету. — Учись, пока я жив!

С помощью Мишки добравшись до антресолей, я засунул кассету за какие-то пыльные стопки исписанных общих тетрадей.

— Все, побежали, пока твои не вернулись! Одевайся!

— У меня нет зимних сапог, — вдруг осознал я, и поделился этим открытием с Горловым. Вся одежда, бывшая на мне в день, когда я ушел под лед, то ли утонула, то ли оказалась испорчена, а новой мне за ненадобностью — выходить-то все равно нельзя — так и не купили.

— Надевай мои! — благородно предложил Мишка. — Размер должен подойти.

— А ты как?

— Нормально. Тебе ж болеть нельзя!

«Дутые» сапоги действительно сели как влитые, а Мишка, наоборот, намучился с моими ссохшимися в обувнице кожаными кроссовками. Еле-еле он втиснул носок, а пятки — одна с дыркой на носке — так и остались свисать наружу. Вместо зимнего пуховика пришлось надеть друг на друга три свитера и накрыть все это сверху оранжевой ветровкой, отчего я сделался похожим на апельсин на ножках.

— Пойдет! — одобрительно кивнул Горлов. — Айда!

Чавкала слякотью тропинка под ногами. Я видел, как Мишка старательно огибает лужи, но было заметно, что кроссовки уже мокрые насквозь. Держась за стены мы преодолели покатую наледь, что наморозило в проходе между домами. В гаражный кооператив мы решили войти не через главный вход — там нас мог остановить сторож — а через дырку в заборе. Где-то вдалеке лаяла собака, но мы с Мишкой знали, что Лайда — безобидное брехло, а вот Абхаз — здоровенный сторожевой кобель — вполне мог стать препятствием, но сторож спускал его с цепи только по ночам.

Свежевыкрашенный отцовский гараж вздымался над нами мрачной крепостью, серой громадой. Зеленел обрезок бутылки из-под «Спрайта», накрывавший замок.

— Так, гляди! — Горлов открыл пластиковый ящик, внутри оказались инструменты. Подобрав два более-менее близких по размеру гаечных ключа, один сунул мне в руку. — Берем, упираем с двух сторон и тянем в стороны, как рычаг, понял?

— Понял.

Воткнув под дужку замка по ключу, мы принялись тащить, каждый в свою сторону. Шло очень туго, от холодного железа пальцы тут же потеряли чувствительность. Замок издевательски ухмылялся изогнутой надписью «Бастион» на корпусе.

— Сильнее тяни! — кряхтел Мишка.

— Да тяну я!

— Еще сильнее!

Вдруг что-то звякнуло, отлетел в сторону кусок дужки, и я повалился вместе с гаечным ключом в слякоть. Тут же насквозь промокла спина.

— Йес-с-с! — обрадовался Горлов. — Ну, милости прошу!

Со скрипом отворилась дверь гаража, изнутри дохнуло смрадом застарелых нечистот и чего-то гнилого, мы оба зажали носы.

— Ты первый! — прогнусавил Мишка сквозь варежку.

— А чего это я? Иди ты!

— Твой гараж! — подтолкнул он меня.

Набрав морозного воздуха в грудь, я шагнул в узкую щель между створками.

***

Читать продолжение...

Автор - German Shenderov

Осень выдалась очень влажной – с самого начала сентября редко можно было увидеть за окном солнце, а не моросящий дождик. Дима с друзьями никак не могли закрыть сезон, надеялись, что всё-таки случится чудо, и хотя бы пару дней будет сухо. Само собой, идти в поход в дождливую погоду – такое себе удовольствие. Костёр развести проблемно, на гитаре поиграть, наслаждаясь пламенем – не получится. Так и придётся сидеть в палатках, уныло попивая пиво.

Ребятам всё-таки повезло, так как прогноз обещал несколько солнечных октябрьских дней с почти летней температурой. И не соврал – вот уже почти неделю ни единой капли дождя. Дождавшись пятницы, Дима, как обычно, обзвонил друзей и скомандовал – «собираемся!»

Выдвигаться было решено в субботу утром. Прогноз обещал солнце до понедельника – как раз, чтобы провести день и ночь на природе и в воскресенье вернуться домой. Дима выглянул в окно, увидел звёздное небо и удовлетворённо улыбнулся. Продукты и выпивка были уже закуплены, рюкзак собран, оставалось только дождаться утра.

Походы полюбились ребятам ещё в раннем детстве. Дима, Юра, Вася и Паша не подружились с футболом и прочими дворовыми развлечениями. Вместо этого они разводили небольшой костёр в ближайших кустах и швыряли в угли картошку, которую утащили в карманах из дома. Чуть позже кустарные посиделки сменились вылазками в ближайшие безлюдные места, попаданиями в неприятные ситуации в виде ливня, первыми самодельными укрытиями из палок и еловых веток, первыми палатками, первыми шашлыками и первыми песнями у костра в глубине леса.

Впрочем, с тех пор мало что изменилось. Ребята выработали идеальную схему – рано утром в автобус, выход на конечной, а дальше – многие километры пешком. Всегда по-разному – иногда они разбивали лагерь на краю леса, а иногда уходили так далеко, как могли. Заблудиться никто не боялся – в наше время на любом телефоне есть GPS, поэтому друзья были в постоянном поиске удобных и красивых мест.

В этот раз было решено не ходить далеко, ведь погода может измениться в считанные минуты, разрушив все планы. А когда теперь появится новый шанс – неизвестно. Скорее всего, только весной.

Опавшие листья уже успели достаточно высохнуть, чтобы шелестеть и хрустеть под ногами. Природа немного ожила – вокруг пролетали всякие мошки, кое-где с трудом, но прыгали кузнечики, а муравьи стройными рядками бегали вдоль тропинок, тоже наслаждаясь одним из последних походов в этом году.

Дима, как обычно, шёл впереди, но в этот раз постоянно глядя в телефон. Пока связь окончательно не пропала, он то и дело обновлял прогноз погоды, чтобы ещё и ещё раз убедиться в том, что сегодня всё получится.

— Димон, стой! – Крикнул Юра.

Дима послушался, оторвал взгляд от телефона и замер. Прямо перед его носом красовалась огромная деревянная дверь, установленная между двумя деревьями. Она закрывала тропинку, но обойти её не составило бы труда.

Руки Димы затряслись так сильно, что он выронил телефон. Ему было на плевать на него, в тот момент его интересовала только дверь. Парень стал пятиться назад, спотыкаясь о несуществующие препятствия. Ноги подкашивались, что заметили друзья и быстро помогли ему присесть и опереться на ближайшее дерево.

***

— Давай, сынок, закрывай глаза. – Мама села рядом с Димой, чтобы тот не видел перед собой ничего, кроме неё.

Мальчик изо всех сил сжал веки.

— Молодец. – Погладила его по голове мама и кивнула отцу, стоящему рядом.

Дима поднёс руки к лицу и сжал кулачки. Мама открыла входную дверь, из-за чего мальчик согнулся пополам, будто пытаясь спрятаться от смертельной опасности. Отец взял его на руки и перешагнул порог.

— Всё, всё, открывай глазки. – Мама снова гладила его по голове.

Дима приоткрыл один глаз. В лицо ударил ветер, а в уши проник уличный шум. Мальчик расслабился и побежал вперёд, подальше от двери, подальше от главного кошмара в своей жизни.

***

— Димон, ты чего? – Наклонился к парню Вася и попытался заглянуть в глаза. – Опять началось, да?

Дима не отвечал, он лишь с ужасом смотрел по сторонам – то на дверь, то по очереди на друзей, которые давно уже не видели его в таком состоянии.

— Я… я просто не ожидал, простите. – Наконец заговорил Дима. – Просто она так резко, прямо перед лицом…

— Да всё нормально, чего ты извиняешься? – Похлопал его по плечу Юра. – Обратно пойдём или как?

— Не знаю. – Расстроенно покачал головой Дима.

— Не ну серьёзно, сколько лет уже не было такого. – Раздался недовольный голос Паши. – И вот именно сейчас? В лесу?

— Да подожди ты. – Махнул рукой в его сторону Дима. – Не маленький уже. Справлюсь.

Парень медленно встал и, шатаясь, подошёл к двери. На лице его застыла истерическая улыбка, а изо рта вырывались такие же усмешки. Он просто не мог поверить, что всё случилось именно так и именно сейчас.

Дима схватился за голову и снова отвернулся.

— Пацаны, помогите. – Жалобно смотрел он на друзей.

— Как? – Спросил Паша.

— Ну помните, как в детстве? – Кивнул Дима в сторону двери. – Мне нужно, чтобы вы тоже прошли, только тогда и я смогу.

— А обойти не судьба? – Голос Паши снова стал недовольным.

— Нет! – Воскликнул Дима. – Иначе я просто не успокоюсь. Вам-то плевать, а я до дома буду в таком состоянии.

— А она открыта? – Спросил Юра и сам направился за ответом.

Дима, точно так же, как в детстве, зажмурился, когда Юра повернул ручку, и дверь со скрипом и треском медленно открылась.

— Пошли. – Позвал он друзей и перешагнул порог.

Следующим пошёл Паша, недовольно качая головой и шепча что-то себе под нос. Вася слегка подтолкнул Диму и тоже прыгнул за порог.

— Ну? – Развёл руки в стороны Паша.

— Ща, секунду. – Ответил Дима, подойдя к порогу.

Глубокий вдох, ещё пара истерических усмешок, и Дима тоже оказался по ту сторону двери.

***

— Отпустите меня! Отпустите! – Пытался вырваться Дима из крепких рук старших ребят.

— Ща отпустим. – Заливался смехом один из обидчиков.

Диму затащили в старое пустое здание. Несмотря на почти полную разрушенность, на втором этаже всё ещё оставалась комната с функционирующей дверью. Она и была целью злодеев.

Видя приближающуюся опасность, Дима перестал кричать, зажмурился и сжался – точно так же, как и во время выхода из дома. Процедура выглядела привычно – отец уже давно носил его на руках через каждый дверной проём. Из дома, в дом, из магазина, в магазин… Родители с ужасом представляли, что будет чуть меньше, чем через год, когда Дима пойдёт в школу. Работа с детскими психологами не приносила результата, мальчик наотрез отказывался притрагиваться к дверям и перешагивать пороги. Врачи разводили руками и видели единственный вариант – ждать, когда он перерастёт этот страх.

— Теперь ты наша собачка, сиди в конуре! – Кричал кто-то, когда Диму швырнули в комнату.

Дверь захлопнулась и едва устояла. Она выглядела так, что малейший толчок снесёт её с петель, или она просто рассыплется на куски. Но для Димы это было непроходимым препятствием – он боялся даже приблизиться к выходу.

Голоса ребят удалялись, а Дима вжался в угол комнаты и рыдал.

***

— Пиздец! – Неожиданно заорал Дима, оказавшись за порогом.

— Тихо, успокойся. – Юра взял друга под руку и потащил подальше от двери.

— Да какой успокойся! – Отдёрнул Дима руку и ускорил шаг. – Вы хоть знаете, что сейчас было?

— У тебя был приступ, как в детстве. – Закатил глаза Паша. – Все уже поняли.

— Неееее, нихера. – Неестественная улыбка снова украсила лицо Димы. – Это пиздец, пацаны. Полный пиздец.

— Да нормально всё, нечего стыдиться. – Успокаивал друга Паша. – Не каждый день увидишь в лесу дверь, ты просто не ожидал, вот и приступ.

— Да, никто не будет над тобой смеяться. – Поддержал Вася.

— Мы взрослые люди, не парься. – Паша тоже попытался проявить сочувствие.

— Не, пацаны, вы не понимаете. – Дима остановился и повернулся к друзьям. – На этот раз действительно пиздец.

— Слушай, может, правда домой пойдёшь? – Паша снял рюкзак, вытащил бутылку воды и протянул Диме. – Поход ведь не самая важная вещь в жизни, сходим ещё.

— Да всё, пизда походам! – Дима выбил бутылку из рук. – Вы просто…

Несколько секунд Дима пытался подобрать слова, но в итоге махнул рукой, скинул рюкзак и побежал.

— Бля, ну какого хуя? – Закричал ему вслед Паша.

Остальные молча бросились догонять друга.

***

Дима лежал на земле и истошно вопил. Прыжок со второго этажа мог быть и удачнее – сломанная нога, повреждение связок и глубокий порез. Он так и не смог перебороть свой страх и выйти безопасно, через дверь. Мальчик просидел в углу несколько часов, приближался вечер, солнце постепенно ослабляло освещение. Родители бегали по двору и в истерике спрашивали о Диме у каждого встречного. Вопрос услышали и те, кто это сделал, но, увидев рыдающую женщину и перепуганного мужчину, побоялись признаться.

Дима был в отчаянии – до ужаса хотелось выбраться, но ещё более жуткий страх он испытывал, когда просто смотрел на дверь. На крики никто не отзывался, окно комнаты выходило в противоположную от улицы сторону, которая и так была довольно далеко.

Решение прыгнуть пришло неожиданно. Наверное, Дима не совсем осознавал, что делает. Он пытался представить, что открывает дверь, и это вызвало у него такой страх, что второй этаж казался пустяком по сравнению с этим. И вот, в очередной раз повернувшись к двери, Дима попытался сделать шаг в её сторону, но вместо этого в пару движений забрался на окно и прыгнул.

Сразу после прыжка Дима смог встать и даже пробежаться. Несколько метров от здания в сторону улицы – и только тогда пришла боль. Сильнейшая, сковывающая боль, не позволяющая даже пошевелиться. Резко стемнело – то ли вечер действительно наступил, то ли просто потемнело в глазах.

С недосягаемого расстояния доносились звуки города. Казалось бы, встать, ещё немного пробежаться – и вот он дом. Дима пытался это сделать, но только сильнее кричал от боли. Вместе с темнотой пришёл и холод. Как понять – это просто вечер или что-то совсем плохое?

В этот момент Дима по-настоящему поверил в то, что вот-вот умрёт.

***

Дима бежал пару сотен метров и останавливался, чтобы перевести дух. В это же время он выкрикивал всевозможные ругательства, благодаря чему друзья всегда знали его местоположение и не теряли след. Так продолжалось пару десятков минут. Наконец крики Димы стали приближаться – парень явно остановился.

Стена из деревьев внезапно исчезла, друзья словно выбежали из леса, хотя каждый из них точно знал, что это невозможно. Там, где должна была быть лесная земля, покрытая ковром из листьев, лежал старый потрескавшийся асфальт. Чуть дальше, через пару десятков метров красовались развалины – дома, бывшие когда-то многоэтажными, теперь едва возвышались над землёй, ровным слоем раскидав вокруг остальные части строений. Рядом стояли автомобили, а точнее, то, что от них осталось. Чуть левее, в гордом одиночестве, стояло полностью уцелевшее, хоть и выцветшее здание, с огромной надписью «Продукты».

Друзья были так удивлены, что далеко не сразу обратили внимание на Диму, рядом с которым стоял мужчина средних лет, одетый не по погоде – куртка, шапка и явно тёплые штаны.

— Пацаны. – Дрожащим голосом заговорил Дима. – Простите меня, пожалуйста. Я думал… я не знал, правда…

— Это кто? – Паша грозно посмотрел на мужчину.

— Я правда думал, что это просто детские кошмары! – Ещё более эмоционально продолжил Дима. – Я… честное слово, я не хотел!

— Димон, давай, успокойся. – Юра пытался успокоить друга, не отрывая взгляд от мужчины. – Давай по порядку, что случилось?

***

Диму нашли, когда уже совсем стемнело. Увидев родителей, он даже не смог обрадоваться – настолько плохим было его состояние. Дом, больница, кабинеты врачей – Дима за следующие дни столько раз пользовался дверями, что сам не заметил, как у него это получилось. Но этого было достаточно, он понял, что как минимум не все двери так опасны, как он себе представляет.

На этот раз Дима зашёл домой сам. Мама и папа прошли первыми, чтобы показать, что опасности нет, и мальчик, поверив им, закрыл глаза и прыгнул на одной ноге за порог.

Первое время, чтобы открыть дверь и войти, Диме было необходимо убедиться в безопасности, поэтому он просил кого-нибудь первым сделать этот шаг. И чем больше человек пересекало порог, тем безопаснее казался проход. Дима без особых проблем пошёл в школу, просто иногда задерживался у дверей на несколько минут, ожидая, пока кто-нибудь ещё докажет их безопасность.

Быстрее всего он привык к домашним дверям. Наконец-то он смог сам выходить и возвращаться, чем очень радовал родителей. Чуть позже стал первым выбегать из класса и из школы, чтобы поскорее вернуться домой или к друзьям. А потом и вовсе перестал бояться дверей, даже тех, которые он встречал впервые.

***

— Он попросил меня… заставил… - Дима показывал пальцем на мужчину.

— Так, давай ещё спокойнее, хорошо? – Юра держал Диму за плечи.

— Я правда думал, что это всё детская хуйня. – Дима опустил голову. – Я даже и не помнил толком, почти забыл уже. Это, знаете, как страшные сны, которые снились несколько ночей назад. Вроде и было что-то страшное, но вспомнить уже почти не получается.

— Давай ближе к делу. – Потребовал Паша.

— Я ведь не просто так боялся дверей. – Продолжил Дима. – Это не какое-то психическое расстройство или бессмысленная фобия. Он, - Дима снова указал на мужчину, - вылез из этой ебучей двери и заставил меня согласиться.

— Заставил? – Наконец-то заговорил мужчины. – А мне кажется, это была сделка. И очень выгодная.

— Я был пиздюком! – Грубо возразил Дима. – Как можно разводить на сделку ребёнка? Разве я мог в тот момент адекватно мыслить?

— Однако, я выполнил свою часть, не правда ли?

Дима не ответил. Он встретился взглядом с Юрой, который явно ждал объяснений.

— Короче. – Начал Дима, глубоко вздохнув. – Мне тогда было года три или четыре…

***

Дима услышал грохот из соседней комнаты и сразу же побежал посмотреть, что случилось. Мама лежала на полу и не двигалась.

— Мамочка! – Дима потянул её за руку. – Мамочка, вставай.

Женщина не реагировала. Дима был ещё слишком мал, чтобы понять, что произошло нечто ужасное, поэтому просто сел рядом и стал ждать, когда мама проснётся. Каждые пару минут он пытался её разбудить, и даже немного разозлился, думая, что мама просто не хочет отвечать.

На стену, находящуюся напротив, словно направили проектор – вместо узора обоев на ней появилось очень реалистичное изображение огромной двери, шириной метра два и высотой до самого потолка. Дима отвлёкся от мамы и с интересом смотрел на представление.

Дверь медленно открылась с очень неприятным скрипом и треском. В комнату ворвался туман – прямо как из морозилки, когда мама её открывала. Дима поморщился и отполз подальше. Через порог перешагнул укутанный в огромную шубу человек, лицо которого было почти полностью скрыто шарфом.

— Привет. – Раздался приглушённый голос мужчины, и он опустил шарф. – Тебе нужна помощь?

— Нет. – Помотал головой Дима, испуганно глядя на мужчину.

— Ну как же нет? – Мужчина наклонился к лежащей на полу женщине. – Твоя мама умерла.

— Умерла? – Переспросил Дима, не совсем понимая, что это значит.

— Да. Она уже никогда не встанет, понимаешь?

— Почему?

— Потому что не сможет. – Мужчина вряд ли смог бы объяснить мальчику, что такое смерть.

— Почему? – Повторил вопрос Дима.

— Ну… - Мужчина вздохнул. – Представь, что твоя любима игрушка сломалась и мама её выбросила. А теперь сломалась твоя мама, и её тоже придётся выбросить.

Дима просто испуганно смотрел на мужчину.

— Я могу помочь. – Продолжил он. – Я могу сделать так, чтобы мама встала. Но ты тоже должен будешь помочь мне.

— Как?

Мужчина медленно приблизился к мальчику и положил ладонь на его голову. Дима отполз ещё дальше и упёрся спиной в шкаф.

— Запомни эту дверь. – Мужчина указал пальцем на стену. – Однажды, может, через день, а может, через сотню лет, ты снова её увидишь. Когда это произойдёт, ты должен будешь открыть её и войти. Это мой дом. Я давно жду гостей. Ты приведёшь ко мне ещё трёх человек. Заставь их идти за тобой, чего бы тебе это не стоило. Обмани, заставь, воспользуйся доверием. Как только вы войдёте, идите вперёд, никуда не сворачивая, пока не найдёте меня. Но запомни, - мужчина неожиданно схватил Диму за шею, - если ты не выполнишь условие за один день, то я заберу тебя и твою маму.

Дима закричал и пытался отбиться от крепких рук мужчины. Тот не собирался вредить мальчику и сразу же отпустил его.

— Ты согласен? – Спросил мужчина, отойдя подальше.

Дима едва заметно кивнул головой.

— Отлично! – Неожиданно громко воскликнул мужчина и Дима закрыл глаза.

В этот же момент наступила тишина. Дима решился приоткрыть один глаз и понял, что и мужчина, и дверь исчезли.

— Что такое? – Услышал Дима сонный голос мамы и всё плохое временно отступило.

***

— Он будто вырезал в моём мозге эти слова. – Дима завершал историю. – Я не знаю, как ещё я мог их запомнить. Я ведь половину слов вообще не понимал в то время. Но они преследовали меня, я знал их наизусть. Пацаны, простите. – Снова начал он извиняться. – Я думал, что это детские кошмары…

Друзья молча переглянулись. Не было оснований не верить – вот дверь, вот мужчина, вот странное место… Но не было и страха. Всё выглядело так, что они могут в любой момент развернуться и уйти.

Первым не удержался Вася. Он медленно развернулся и направился в сторону леса. Несколько шагов – но деревья не приблизились. Вася побежал. Расстояние между друзьями увеличивалось, но лес оставался так же далеко – пространство будто растягивалось.

— Да как так-то? – Метался Вася из стороны в сторону.

Юра и Паша тоже попробовали уйти. Разумеется, ничего не получилось, кроме увеличения площади разрушенного города. Дима с грустью смотрел, как асфальт растягивается и обрастает новыми слоями, трескается и трещит.

— Почему мы? – Подбежал к Диме разъярённый Паша

— А кого ещё я мог привести сегодня в лес? – Дима не мог смотреть ему в глаза, поэтому отвернулся.

— Да блять, сказал бы нам, мы бы каких-нибудь алкашей притащили!

— Ага, вы бы поверили? – Дима повернулся к Паше.

Паша не ответил и, сплюнув, снова устремился на поиски выхода.

— Ты правда не помнишь, почему так хорошо знаешь эти слова? – Заговорил мужчина, обращаясь к Диме.

— Не помню.

— Чтобы поддерживать жизнь в твоей матери, я вынужден был спрятаться внутри её мозга. Ты не заметил?

***

Первое время Дима не думал о случившемся, воспринимая это как какую-то игру. Мама была в порядке и даже не рассказала ничего папе. Дима тоже не считал нужным это сделать.

Однажды, когда Дима ложился спать, мама тихонько вошла в комнату и положила рядом с подушкой лист бумаги с нарисованной на нём дверью.

— Сынок, не забывай, что нужно сделать. – Кивнула мама в сторону рисунка. – Когда увидишь такую дверь, заходи в гости с тремя друзьями. Иначе мы с тобой умрём, мы сломаемся. Понимаешь?

Диму пронзил ужас. Казалось бы, ничего особенного не случилось, но что-то было в этом пугающее. Необычное поведение мамы, слова про смерть и поломку и этот рисунок. Точно такая же дверь, что была на стене.

Этой же ночью Диме впервые приснился кошмар – он стоит в своей комнате, рядом плачет мама. Вдруг комнату заполняет ослепительный свет и прямо в воздухе, рядом с ними, появляется дверь. Дима кричит и обнимает маму. Дверь открывается, огромная уродливая рука хватает их и затаскивает куда-то. Дима ни разу не успел посмотреть, куда же именно они попадают, так как в этот момент просыпался в ужасе.

Мама и дальше будет продолжать напоминать сыну о предстоящем событии. Перед сном, на улице, во время завтрака, обеда и ужина, на день рождения… После поздравлений мама обязательно обнимет сына и прошепчет на ухо слова про дверь и трёх человек, которых необходимо привести.

Дима начнёт бояться проходить через двери, а мама всячески будет пытаться замять эту тему, чтобы Дима как можно больше молчал и просто терпел. Мама знала, что однажды это закончится.

***

— На самом деле, я тоже должен извиниться. – Продолжил мужчина. – Как ты можешь заметить, сейчас я здесь, а не в мозге твоей матери.

— И что это значит? – Резко повернулся к нему Дима.

— Ну, поддерживать в ней жизнь больше некому. – Развёл мужчина руками.

— Она… - Начал Дима, не договорил. Он схватил телефон и не глядя на отсутствие сигнала начал ей звонить.

— До появления сигнала где-то километр в ту сторону. – Махнул рукой мужчина. – Пока можешь не пытаться.

Не дожидаясь ответа, он схватил Диму за руку и с лёгкостью швырнул в сторону. Прямо перед парнем появилась дверь.

— Иди. – Строго сказал мужчина.

— Пацаны! – Закричал Дима, увидев выход.

— Пошёл отсюда! – Грозно крикнул мужчина.

Дверь сама распахнулась, и мужчина сильно толкнул Диму за порог.

Развалины исчезли, сменившись привычным лесным пейзажем. Дима не стал пытаться вернуться, он всё прекрасно понимал. Вместо этого он побежал в нужную сторону, постоянно глядя в телефон, чтобы не пропустить момент, когда появится связь и не потерять время.

У Димы всё ещё оставались надежды – теперь-то он знает, что делать. Всего лишь вызвать скорую, и она спасёт, она обязательно спасёт. Мама точно была дома, по выходным в такую рань она никуда не выходит. А отец, скорее всего, ещё спит.

Мужчина был прав – сигнал появился примерно через километр. Дима так резко затормозил, что не удержался на ногах и упал лицом на землю, сильно его расцарапав. Но обращать внимание на такие мелочи не было времени. Парень снова схватил упавший телефон – он в порядке, после второго падения за день даже ни одной трещинки. Номер отца на экране – Дима уже поднёс палец, чтобы нажать, но не успел.

«Не могу тебе дозвониться. Срочно перезвони, как только сможешь» - сообщение от отца в мессенджере. 20 минут назад.

***

Лампочка в подъезде мигала, как и 10 лет назад, когда родители продали дом и переехали в квартиру. Дима всегда удивлялся, почему это происходило. Даже когда лампы накаливания сменились различными вариантами энергосберегающих, лучше не стало – свет всё так же на долю секунды будто полностью выключался.

Дима уже час сидел в углу, не решаясь войти. Нет, он не боялся дверей. Он думал о том, что жизнь слишком сильно изменилась и слишком большими буквами вырезана на сердце фраза «уже никогда не будет прежней».

Дима сомневался стоит ли входить. И стоит ли вообще жить дальше.

Полетел пух. Как обычно в посёлок, который был расположен недалеко от курортной зоны, потянулись туристы. Здесь преимущественно отдыхали дикарями около реки, а в посёлок приходили, чтобы купить продуктов.

Роза проснулась разбитой. Теперь она осталась на хозяйстве одна. Ей пришлось заниматься и сестрой, и подворьем и небольшим огородом, на котором были высажены в основном картошка и лук.

Собравшись с духом Роза вышла во двор, где было очень шумно – кричала не доенная с вечера корова. Роза побежала к Зоське, чтобы облегчить её страдания. Опустошив горячее вымя Роза, попросила соседей проводить корову на луг и отправилась сначала в курятник, а затем в свинарник.

В свинарнике было тихо. Свиноматка Проська ходила в уличном загоне без поросят, которые обыкновенно бегали возле матери. Её вымя было полным.

- А где детки? - испугалась Роза.

Поросят не было ни в свинарнике, не в уличном загоне. Роза села на крыльце совершенно потерянная. Слёз не было. Соседка слева, Валентина Петровна, увидела Розу через низкий забор и обратилась к ней:

- Розочка, ты как? Я сейчас приду помогу тебе с хозяйством.

- Тётя Валя, у нас все поросятки пропали,- Роза была бледна, а голос её был севшим.

Несколько минут позадавав уточняющие вопросы Тётя Валя скрылась на своём участке, а ещё через четверть часа пришел участковый. Он облазил весь участок, все хозпостройки, ничего не нашел и сказал Тёте Вале, что заведёт дело о краже.

Все разошлись, дело было к вечеру. Роза подоила Зоську, отнесла ужин Руте, и завалилась спать.

Ночью Роза услышала сквозь сон как кто-то разговаривает снаружи дома:

- А дом-то закрыт? – говорил незнакомый мужской голос. - Пройти можно?

- Открыт, помогите пожалуйста,- Это был голос Руты.

Роза снова уснула.

***

В тот момент я подумала, что это сон. Но этот сон продолжался несколько дней подряд, причём голоса были разные. Ни к маме, ни к папе меня в больницу не пускали, Соседи помогали с хозяйством, поросят так и не нашли. Поселковая детвора начала жечь сугробы тополиного пуха, который сделал посёлок похожим на заснеженный.

В одну из ночей мне совсем не спалось, и я снова услышала:

***

- Молодой человек, молодой человек, на могли бы вы мне помочь, - причитала Рута со второго этажа.

- Да, что случилось? - ответил ей молодой мужской голос.

- Понимаете, я залезла на чердак, а дверь захлопнулась, её открыть можно только снаружи, и вот теперь я застряла, это так глупо, не могли бы вы мне помочь? Я дома совсем одна.

- А как? У вас дом открыт?

- Открыт – открыт, вы увидите лестницу на чердак, пожалуйста поскорее. - голос Руты был просяще-молящим

Через несколько минут Роза услышала, как открылась входная дверь и заскрипели ступеньки на чердак. Затем послышалось как Рута сказала где она находится, несколько секунд кто-то поскрёб чем-то деверь в комнату Руты и открыл её с характерным скрипом.

Затем Роза услышала вскрик мужчины, и звук падения чего-то грузного на пол.

***

Я была просто парализована от ужаса. Всю ночь сверху раздавались хлюпающие звуки и шаги вверх-вниз по лестнице. К утру всё это прекратилось, и я выскользнула из комнаты. Первым делом я побежала в комнату Руты, та спала блаженным сном, в комнате всё было по-прежнему, и я решила, что начала сходить с ума.

Тем же вечером я услышала, как Рута тихонько напевает свою любимую песенку. Она её всегда пела, когда вязала.

***

Мальчишки жгли пух у забора. Роза собрала ужин для Руты и понесла его в комнату на чердаке. Рута сидела к двери спиной и вязала.

Она тихонько тараторила:

- Ни кожи-ни рожи, всю жизнь буду страшилищем, а эта на гулянках да на развлекушках. Плохо-плохо, я сама-сама, ха-ха! Не будет уходить, рядом будет, строчку поправит, будет пряжу растягивать. Будет-будет, куда денется! Да-да, не будет шляться на гулянки, ишь ты, сильно взрослая стала.

Рута тараторила то с прискрипом, то обычным своим голосом, а движения локтей были энергичными и интенсивными.

- Входи сестрёнка, - произнесла Рута неожиданно громко. – Я уже почти закончила.

- Закончила что? – спросила Роза.

- Сейчас увидишь.

Рута привстала, наклонилась к столу, и зажгла огарок невесть откуда взявшейся свечи. Темноту в комнате разбавил тусклый свет огарка. Рута держала в руках своё вязание, пряжа была разноразмерная, блестящая, Роза никак не могла понять из чего Рута вязала. Само изделие походило на плед.

- Что это за пряжа? – спросила Роза.

Рута выпнула из –за спины ведро, на дне которого лежали свёрнутые кольцами кишки. Роза отпрянула от сестры, выронив поднос.

- Я же говорила, что ты скоро всё узнаешь, а ещё я говорила, что ПОЧТИ закончила, - она вынула из строки спицу. – Думаю тебя вполне будет достаточно.

***

Дальше всё происходило молниеносно. Рута бросилась на меня и вонзила спицу мне в щёку, но повалить не сумела. Я схватилась за лицо и побежала вниз по ступеням. Рута не отставала, я добежала до своей комнаты и подперла дверь стулом. Рута билась в дверь с обратной стороны, кричала что-то нечленораздельное и выла как зверь, когда в щель под дверью начал просачиваться запах гари и дым.

Оказалось, что мальчишки, жегшие рядом с нашим забором пух запалили сперва наш забор, а уж с него огонь перекинулся на дом.

Дом горел, я кричала об этом Руте, но ярость её оглушила. Я не могла открыть окно, потому, что створки заклинило. Чтобы не надышаться гари я смочила косынку водой, которую держала в комнате для полива цветов, прижала косынку ко рту и носу и села под окном.

Из раны на щеке кровь едва сочилась, но было очень больно. Дым из щели шел уже тугими струями и дышать становилось всё тяжелее. Я почти уже потеряла сознание, когда неведомая сила заставила меня встать и разбить графином окно, через которое я выбралась наружу изрезав себе все руки и ноги.

В себя я пришла уже в больнице. Мне сообщили, что Рута задохнулась в дыму, полдома сгорело. Мне пришлось долго лечиться, потому что порезы оказались глубокими плюс в них попала грязь земли палисадника, куда я выпала спасаясь.

Меня много раз допрашивали, подозревая, что я специально отравила сестру дымом. Но запертой оказалась только моя дверь и та изнутри.

Виновных в поджоге мальчишек естественно не нашли. Маму перевели в психиатрическую больницу, где она скончалась через 3 года. Перед смертью мама надиктовала медсестре небольшое письмо, в котором объяснила, что увидела Рутино «вязание» и решила отрубить себе руки, которыми собственноручно принесла первую жертву в комнату дочери. Отец больше не мог работать в поле, поэтому председатель нашего колхоза подсуетился, переведя папу на более высокую должность в управе.

Руту похоронили в очень красивом свадебном платье. На похоронах был весь посёлок. Кто-то судачил, что я всё-таки виновата в смерти сестры, кто-то жалел меня, но мне было уже всё равно.

Милиция нашла на чердаке и плед и маски, сшитые из кожи поросят, которыми по-видимому Рута пыталась прикрыть изуродованное лицо. А в выгребной яме, куда мы ежемесячно заливали химикаты, чтобы растворить отходы были обнаружены останки как минимум троих неизвестных мужчин.

Теперь вы знаете мой секрет. И я могу уйти спокойно.

Больше я не ходила к Руте по утрам. Мама велела мне заниматься хозяйством, а сама весь день проводила в комнате Руты или на кухне. Занятия в школе были уже окончены, и я полностью посвятила себя помощи маме.

Как-то раз, придя утром в свинарник я не досчиталась одного поросёнка.

Роза была ошарашена.

Как-то отец рассказывал им с Рутой о том, что первородящие свиньи могут случайно придавить своих детёнышей, и Роза решила, что Проська раздавила одного из поросят.

- А ну, вставай сейчас же!!!- заверещала Роза пиная Проську в румяный зад. - Вставай зараза такая!

Она растолкала свинью, заставив её встать на толстые ножки, но поросёнка нигде не было. Роза перерыла весь свинарник, даже залезла по локоть в корыто с помоями.

- Неужели сожрала,- заплакала Роза.

Она размазала по лицу слёзы вперемешку с помоями и поплелась в дом, чтобы сообщить о происшествии маме.

Мама сидела за кухонным столом.

-Мамочка,- начала плачущим голосом Роза. - Один поросёночек…пропал

Мама не посмотрела на дочь, только промолвила:

- Рута попросила одного поросёнка ей в комнату поднять.

-Что? - слёзы Розы мгновенно высохли. - В дом? Но мама…

- Рута попросила,- отрезала мама.

Роза умолкла и ушла управляться по хозяйству.

***

Это было очень странно. В дом не пускали даже пса, а тут поросёнок. Памятуя о том, как Рута любила возиться со свиньями я подумала, что это, возможно пойдёт ей на пользу. К тому же, в одном из журналов по животноводству у мамы на работе мы с Рутой вычитали о том, что в Америке свиней держат дома как домашних любимцев.

О том, что за поросёнком нужно будет убирать я не переживала, ведь с тех пор как Рута перебралась на чердак я ни разу туда не поднималась, всё делала мама.

***

В одну из ночей, особенно душную, Роза лежала в постели без сна. Внезапно сверху послышалась какая-то возня, затем скрип и пронзительный визг поросёнка.

Роза вздрогнула от неожиданности. Поросёнок всё визжал и визжал. Роза услышала, как мама выбежала из своей комнаты, но до того, как она успела добежать до лестницы наверх поросёнок умолк.

Утром Роза как обычно встала с первыми петухами, чтобы подоить корову и выгнать её на пастбище. Следом шла кормёжка и уборка за живностью на подворье.

Выйдя из комнаты Роза увидела сидящую на кухне мать. Мама сидела спиной к Розе, совершенно неподвижная и безмолвная.

В раннем пробуждении ее не было ничего необычного, ведь мама работала на дойке, поэтому многолетняя привычка не оставляла ее и сейчас, когда она уволилась. Правда обычно мама сидела в родительской спальне, или в зале и вязала.

Сейчас же, Роза не видела соответствующих вязанию телодвижений. Мама была абсолютно неподвижна.

- Мамочка? - недоверчиво спросила Роза. - А ты чего тут?

Мама не обернулась, будто и не слышала дочь вовсе. Роза опасливо приблизилась и взглянула в лицо матери (та была неласкова в последнее время). Оно не выражало ничего, было белее мела, а глаза уставились в одну точку на столе.

- Мама,- Роза тронула мать за плечо, и та тут же ожила.

- А? - промолвила мама рассеянно.

- Я говорю ты чего тут-то? - повторила Роза. - Случилось чего? С Рутой?

Мама с минуту посмотрела на Розу немигающим взглядом, а затем промолвила растеряно:

-Да я тут завтрак готовила… Для Руточки…

Роза повертела головой, выискивая следы готовки.

- Так рано же ещё,- непонимающе сказала она. - Рута спит, наверное…

- А ты чего так рано? - встрепенулась мама как-то злобно, атакующе.

-Так…- промямлила Роза, обомлев.- Корова же..Куры там, свиньи…

- А,- кивнула мама. - Ну иди.

***

Этот странный разговор на кухне меня слегка обескуражил. Мне показалось, что мама пребывала в некой прострации, вроде Руты, лишь выныривая на поверхность реальности, чтобы рыкнуть на меня в очередной раз и послать в свинарник.

Я обыкновенно пошла в хлев, подоила корову, затем погнала её на луг.

***

Роза гнала крутобокую Зоську на луг, чтобы передать её колхозному пастуху. Путь был неблизким, и мама строго-настрого наказывала Руте и Розе, чтобы те не гнали корову слишком быстро, особенно, когда та была стельной. Зоська как раз была стельной, и к февралю-месяцу в хлеву ожидалось пополнение. Посему Роза старалась не давать Зоське идти слишком быстро или переходить на бег. Прутик, сорванный возле дома, служил разве что подстраховочным средством, ибо Зоська была на редкость умной и смирной коровой, даже когда была ещё молоденькой тёлушкой.

- Здравствуй, Роза,- поздоровался с ней помощник пастуха Лёша. – Как поживаешь?

Лёша был ровесником Розы и Руты, но больше уделял внимания Розе, можно сказать ухаживал за ней. Он подрабатывал пастушком каждое лето и ездил всегда на гнедой в яблоках кобылке по кличке Нинель.

- Спасибо,-слегка улыбнувшись промолвила Роза. - Хорошо.

- Грустишь,- вытянулось лицо пастушка. - Приглашаю сегодня вечером на танцы.

- В клуб? - обрадовалась было Роза, но тут же осеклась. - Извини, маме нужно помогать.

Лёша было хотел что-то возразить, но Роза махнула рукой и быстро зашагала к дому.

***

Возвратившись домой, я застала фельдшера местной амбулатории, курившего на нашем крыльце, и крепко матерившегося, заполняя какие-то бумаги.

***

- Что за ***, то понос, то золотуха,- ругался фельдшер, черкая что-то в бумагах.

- Здравствуйте,- робко поздоровалась Роза. - Что-то произошло? С Рутой что-то?

Фельдшер поднял на девушку туманный взгляд и кивнул, указывая на дверь в дом.

Роза взбежала по ступенькам крыльца в дом, где полным-полно было охающих, причитающих и рыдающих соседок. На кухне, в окружении комбайнёра Петровича и председателя Виктора Ильича сидел бледный отец.

- Папа! - воскликнула Роза, и подбежала к отцу. - Что произошло?

Тут же подбежала тётя Фрося, и оттащила Розу от отца. Её вытолкали в коридор, где местный участковый, сержант Звегенцов опрашивал местную сплетницу бабу Любу.

- Говорю тебе,- верещала баба Люба. - Ненормальная эта семейка! Вот те крест – ненормальная!

- Бабушка,- терпеливо вопрошал сержант.- Вы что-то конкретное по делу рассказать можете? Какие отношения, например, были между супругами?

- Плохие,- злорадно просияла воодушевлённая баба Люба. - Вот те крест-плохие!

- Да что ж вы говорите, такое! - расплакалась Роза.

- Правду,- скривилась баба Люба. - Правду говорю!

Звегенцов надвинул фуражку на затылок и спросил:

-Ты Роза? Дочь хозяев?

- Да,- утирая слёзы ответила девушка.- Что случилось-то?

- Выйдем на двор,- участливо ответил Звегенцов, подхватил Розу под локоть и вытащил её из дому.

***

Участковый был совсем молоденький и неопытный. Он не умел разговаривать с детьми, а особенно с подростками. О психологах мы тогда и слыхом не слыхивали, поэтому информацию о происшедшем мне преподнесли грубо и коряво:

***

-Твоя мама сейчас в больнице,- сообщил участковый, вытирая платочком пот с запотевшей на летней духоте шеи.

Роза прижала обе ладошки ко рту и расплакалась пуще прежнего.

***

Я плохо помню разговор с участковым. Помню только, что он рассказал, что мама, после моего ухода приготовила оладьи, написала записку всего с тремя словами «Я люблю вас!» и один за другим отрубила себе сначала все пальцы, а затем левую кисть.

Её обнаружила зашедшая за солью соседка, а дальше скорая, милиция и слухи по всему посёлку.

***

Отец пил горькую сидя в гараже возле давно уж бывшей не на ходу дедушкиной «Победы» прямо из бутылки. Его вызвали с работы, затем мучали допросами и теперь, этот сильный, смелый мужчина похоже сдавался. Роза стояла в дверях не решаясь войти. Только что уехали эксперты и участковый с фельдшером, и теперь нужно было решать кто поедет к маме в больницу.

- Пап,- робко начала Роза. - Я вещи для мамы собрала, кто поедет в больницу?

Папа стукнул бутылкой об пол, отчего та разлетелась вдребезги и сказал абсолютно трезвым голосом:

- Я сам, присмотри за сестрой!

***

Отец уехал, а я осталась наедине с Рутой, которую теперь боялась.

***

Роза стояла на нижней ступеньке лестницы на чердак с подносом в руках. На подносе стояли тарелки с обедом для Руты, но Роза никак не решалась подняться в комнату сестры.

Внезапно сверху послышался звук, напоминающий катание по полу железных шариков, и Роза начала восхождение. Перед тем, как зайти в комнату сестры, девушка три раза постучала в дверь. Не дождавшись ответа Роза вошла.

***

Памятуя о том, что Руту лучше не волновать, я вела себя отвлечённо и весело:

***

- Привет, сестричка,- голос Розы был насквозь фальшиво-бодрый. - Я тебе обед принесла. Представляешь, опять этот пастух ко мне клинья подбивает, вот же неугомонный!

Болтая, Роза поставила поднос на дедов стол и огляделась по сторонам.

- А где же твой поросёнок? - спросила Роза не заметив в комнате свинку.

- Спряяаатаалсяяя,- проскрипела Рута своим ужасающим голосом.

Роза попятилась и, пробормотав что-то невразумительное, убежала из комнаты сестры.

***

Поросёнка я так и не нашла, по словам Руты он постоянно прятался, но я не находила ни испражнений, ни других следов пребывания хрюшки в комнате.

***

Роза спала этой ночью перетащив матрас на дощатый пол. Было душно, похоже на предвестник грозы. Сон был прерывистым и неровным. Девушка крутилась с боку на бок пытаясь улечься поудобнее, то проваливаясь, то выныривая из похожего на обноски сна.

В окно светила полная, толстощёкая луна, и в комнате было светло, словно днём, что конечно же не способствовало засыпанию. Провалившись в очередной раз в сон, Роза почувствовала на себе чей-то взгляд.

Она дёрнулась, просыпаясь. В самом тёмном углу комнаты сидела на корточках, высоко задрав коленки Рута.

***

В тот момент моё сердце подскочило к самому горлу и перекрыло дыхание. Рута, в темени своего угла походила на хищного зверя, готового к прыжку. Часть волос Рута зачесала на обожженную сторону и некоторые пряди падали на лицо.

***

- Рута? - прохрипела Роза. - Что случилось, тебе плохо?

Рута медленно встала и подошла к границе света. Из-под длинных ее волос сверкал уцелевший глаз. Роза натянула простынь, которой укрывалась до самого подбородка.

- Пооодоойдии,-проскрипела Рута.

Роза опасливо села.

- Тебе больно? - спросила она прижимая к груди простынь.

- Поодооойдиии! - громче повторила Рута и вытянула вперед руку.

Роза поднялась, но побоялась сделать даже шаг, пытаясь выспросить что же нужно было сестре.

***

Я стояла с простынкой в руках, и была парализована от страха. Чего хотела Рута той ночью я так и не узнала, спустя несколько минут таких вопросов она развернулась, так и не войдя в свет, и покинула мою комнату.

Когда Рута ушла, я подскочила к двери и закрылась на шпингалет, после чего расплакалась от страха. Той ночью я больше не уснула.

***

Утром Роза выглянула в коридор, который был пуст. На цыпочках она прокралась во двор, постоянно озираясь. Ворота гаража были открыты. Роза заглянула туда.

- Папа? - удивилась она. - Ты, когда приехал?

Отец сидел на низком складном стульчике для рыбалки и ковырял отвёрткой в каком-то механизме.

- Только что,- буркнул отец.

Роза подошла к папе, присела на корточки и посмотрела ему в глаза.

- А чего в дом не заходишь?

- Чиню вот,- показал Розе прибор папа.

- Как мама?

- Плохо, дочка,-помолчав ответил папа.

Он выронил свою работу и прижал перепачканные мазутом руки к уставшему, бледному лицу.

***

Папа не плакал. Он просто прятал лицо в своих сильных, натруженных руках. Этот мужчина был уже на грани.

***

- Что же нам делать? - Роза присела возле папы, поджав под себя ноги.

- Рута как?

- Думаю спит ещё,- отвлечённо ответила Роза, посмотрев в сторону тёмного дома. - Папа, тебе бы поспать. Я сама поеду к маме, как управлюсь.

Отец отнял руки от лица, обнял Розу, затем встал и пошел в дом.

***

На папу было больно смотреть в тот момент. За последний год он очень похудел, никогда не улыбался. От моего любимого, пышущего свойственным деревенским красавцам здоровьем, отца осталась лишь тень.

***

До областной больницы, где лежала мама, ехать было ни много –ни мало 2 часа. Роза тряслась в автобусе, держа на коленках узелок с передачей: бутылкой молока и завёрнутыми в бумагу пирожками с бузинным вареньем – любимым лакомством мамы.

Наконец автобус, хрюкнув трансмиссией, открыл двери и выпустил Розу

на остановку «Обл.больница». Остановка находилась прямо около забора вышеупомянутой больницы. Роза перехватила повыше свой узелок и не торопясь пошла к двери с надписью «Вход». Внутри здания, около двери стоял стул, на котором сидела пожилая нянечка в белой косынке.

- Здравствуйте! - поздоровалась Роза. – Я маму навестить пришла…

- Как фамилия, в какой палате? - нянечка была сердитой и говорила жестко.

Роза назвала данные и на глазах настроение нянечки поменялось. Она сложила брови домиком, приоткрыла рот и запричитала:

- Господи,- её голос стал мягким и слегка писклявым. – Бедная ты девочка. Так сейчас же ещё не приёмные часы.

- Как? - удивилась Роза. - Папа ничего мне не говорил о часах посещения.

Нянечка оглянулась по сторонам и, понизив голос почти до шепота, сказала:

- Я тебя проведу, только цыц! И переодеть тебя надо.

Нянечка взяла Розу за локоть и повела ее в коморку под лестницей. Там ей выдали синий халат и косынку. Переодевшись, Роза пошла следом за нянечкой в палату к маме.

***

Мама лежала в отделении реанимации. Нянечка выдала меня за новенькую сестру по уходу за больными и нас без проблем пропустили в мамину палату.

Мама лежала на кровати, застеленной белым постельным бельём. Правая рука была забинтована так, что казалось будто она сжала под бинтами руку в кулак. Левая же рука была забинтована по локоть, а на месте культи бинт слегка пропитался кровью. В шею была поставлена игла капельницы, прилепленная к коже лейкопластырем телесного цвета. Рядом с кроватью на штативе висел стеклянный пузырёк из которого вела трубка системы.

***

- Её ввели в медицинский сон,- прошептала Нянечка. – Но можно разбудить, если зажать эту трубочку.

Нянечка указала на трубку капельницы и висящий на крючке штатива зажим из коричневого пластика похожий на прищепку.

Мама была белее мела. Лежала неподвижно и дышала глубоко, медленно. Роза прижала правую руку к губам, сдерживая слёзы.

- Можно, я просто посижу рядом с ней? - севшим голосом спросила Роза.

- Конечно, только я должна быть рядом.

Роза пододвинула стул к постели мамы, но долго просидеть не смогла. Она передала нянечке узелок и ушла восвояси утирая непослушные слёзы.

Домой Роза возвращалась уже в сумерках. На веранде горел свет, а корова, которая возвращалась домой сама бродила по палисаднику и обрывала мамины бархатцы. Роза быстро загнала корову в хлев и подоила.

Таща полное до краёв ведро молока к дому, Роза увидела отца.

***

Папа опять сидел в гараже и упирался локтями в колени. Голову он уронил на грудь.

Я поняла, что он пьян.

***

Роза поставила ведро на землю и подошла к отцу.

- Папа, ты опять пил? - грустно заметила Роза.

Папа промолчал, только печально вздохнул.

- Папа, ты Руте обед относил?

Папа отрицательно кивнул.

Роза поднялась в комнату к сестре, неся на подносе ужин. Постучав, она осторожно вошла. Рута сидела на койке и смотрела в сторону окна.

- Извини,- виновато промолвила Роза. - Ты не сильно проголодалась?

- Гдее? - проскрипела Рута.

- В область ездила, узнавала насчёт паспорта,- соврала Роза, ставя поднос на стол.

Тут её взгляд упал на какую-то тёмную кучку на столе из которой торчали две спицы.

- Что это? - спросила Роза и потянулась к этой кучке.

Рута подлетела к сестре и перехватила её руку.

- Не трогай! - неожиданно чётко без растягивания гласных и скрипа прокричала она.

***

Я вылетела из комнаты Руты, будто меня ошпарили кипятком. Я не ожидала такого знакомого и звонкого голоса сестры. Запястье, которое оказалось схваченным Рутой ныло, словно ушибленное, позднее я даже нашла небольшой синичёк.

***

Папу пришлось тащить на себе в дом и укладывать в постель. От ужина он отказался, а у самой Розы от сегодняшних событий аппетита не было.

На улице стремительно темнело. Роза сидела в своей комнате при свете настольной лампы и вышивала рушничок. Сна не было ни в одном глазу. Небо так и не разродилось грозой, и духота дня перетекала в душную ночь, очевидно спать Розе пришлось бы снова на полу. За своим занятием Роза и не заметила, как наступила ночь.

Глаза начали слипаться. Потерев их, Роза отложила пяльцы, стянула с кровати матрац и начала готовиться ко сну. Возле окна комнаты Розы рос старый раскидистый тополь, сейчас обвешанный тяжелыми набухшими пухом серьгами.

- Скоро полетит, - заметила Роза, смотря на ветки тополя.

Тополей в их посёлке было предостаточно, и мальчишки развлекались поджигая похожие на сугробы кучи тополиного пуха. Их конечно и гоняли, и наказывали за это, но каждый год всё повторялось.

Роза погасила лампу, легла в квадрат лунного света на матрац и начала проваливаться в сон. Она очень устала за день, лежала как полено в сарае и во сне видела лишь темноту собственных сомкнутых век. Посреди ночи Роза почувствовала под своей головой какое-то движение.

***

Проснувшись, я обнаружила себя лежащей на самом краешке матраца, почти на полу, лицом к окну. Подушка по миллиметру выскальзывала из-под моей головы, её кто-то подёргивал.

Я повернулась к двери и увидела Руту, держащуюся правой рукой за подушку, а левой, всей в трещинах на неэластичной, обожжённой коже за матрац.

***

Роза вскочила, резко вдохнув и отступила к окну.

- Что ты делаешь? - закричала она.

- Подойди,- проговорила спокойно Рута и медленно поднялась.

Её голос был таким же, как и до трагедии. Она стояла сейчас к Розе здоровой стороной и смотрела на неё исподлобья.

Роза отступила ещё на шаг ближе к окну.

- Зачем ты тащила мой матрац? - испугано спросила она.

- Ты разглядела моё рукоделие? - Рута проигнорировала вопрос сестры.

- Что? - не поняла Роза. - О чём ты говоришь? Какое ещё рукоделие?

Рута повернулась к Розе пострадавшей стороной и проскрипела:

- Неее трооогаай моои веещии!

Затем она повернулась к двери и вышла своей обычной походкой.

***

Это был ужас. Когда Рута вышла, я подставила под ручку двери спинку стула . Меня колотила крупная дрожь и я рыдала. Эти две тональности голоса намекнули на её психическое нездоровье, однако врачи заверяли нас, что с Рутой всё в порядке.

Утром, встретившись с отцом я рассказала ему обо всём. Папа привёл к нам домой фельдшера.

***

- Она что, расчёсывает ожоги? - спросил фельдшер пропитым баритоном, закуривая на крыльце, когда вышел из комнаты Руты.

- Нет, не расчёсывает,- ответил папа, не дав Розе сказать и слова.

- У вас ещё остались её бальзамы от ожогов? – продолжил фельдшер, доставая из саквояжа блокнот.

- А что у неё с голосом? - вмешалась Роза.

- А что с голосом? - поднял брови фельдшер. - Прелестный голосок, таким бы рулады выводить аки соловей.

Отец и Роза переглянулись.

***

Выходило, что Рута меняла голос в зависимости от того, кто с ней разговаривал. Отец уверял, что к нему она обращалась только скрипом. И этот странный вопрос о рукоделии не давал нам обоим покоя. К тому же, подметая утром у Руты в комнате, я нашла мамину шпильку. Она была весьма примечательной, привезённая из ГДР с красивым кованным цветком на ушке.

***

Роза снова тряслась в автобусе. Прибыв в больницу она быстро отыскала нянечку, которая помогла ей в прошлый раз и попросила снова провести её к маме.

Мама всё ещё была в медицинском сне, и Роза попросила нянечку передавить трубку капельницы, чтобы мама пришла в себя.

- Роза,- мама начала очень вяло и тихо. Она приоткрыла глаза на половину и то и дело закатывала их. – А где папа?

- Мамочка,- воскликнула Роза и кинулась на грудь матери, заплакав. - Что же происходит? Что происходит? Зачем ты себя покалечила?

- Розочка,- мама попыталась погладит Розу по голове, но тут же сморщилась от боли. – Доченька, как Рута? Она всё ещё рукодельничает?

Слёзы Розы мгновенно просохли. Она оторвалась от матери и взглянула той в глаза.

- Что Рута делает? - твёрдо спросила она.

Мама заплакала. Беззвучно. Она поджала губы так, что они стали походить на ниточку.

- Что она делает, мама,- голос Розы приобрёл металлические нотки. – Рассказывай!

Но мама начала плакать навзрыд так громко, что коматозник на соседней койке чуть не проснулся. Нянечка сняла прищепку с трубки капельницы и вытолкала Розу в коридор.

***

Нянечка отчитала меня как нашкодившую соплюшку. Она велела мне больше не приходить вне времени посещений, так как меня она больше проводить не будет. Я видела в её глазах презрение и злобу. Я вернулась домой и застала ту же картину, что и днём ранее.

***

Роза тяжело вздохнула войдя во двор и увидев пасущуюся в палисаднике Зоську. Она загнала корову в хлев, и начала дойку, но молока в вымени не было.

Это было очень странно, учитывая, что корова весь день была на лугу. Она услышала крик со стороны калитки и вялый брёх Палкашки.

- Роза, - кричал пастушок. – Роза, ты дома?

Роза вышла из хлева и подошла к калитке. Там стоял Лёша, который держал в руках бумажный свёрток.

- Здравствуй, Роза,- улыбнулся он. – Ты прости, я подоил Зоську, а это вот вместо ведра молока.

Он протянул Розе через калитку свой свёрток. Роза приоткрыла бумагу и увидела домашний творожный сыр, которым славилась мама Лёши на всю область.

- Я просто хотел помочь тебе,- виновато проговорил Лёша.

- Лёша, а помнишь ты звал меня на танцы, - отвлечённо проговорила Роза.

- Конечно, - опешил Лёша. - Я от своих слов не отказываюсь, приглашаю.

- Давай лучше пройдёмся, - сказала Роза, положила свёрток у калитки на лавочку и вышла за забор.

***

Я боялась возвращаться в дом, боялась Руту, её поведения, отца, которого прежде мы не видали пьяным настолько, чтобы нужно было его тащить в дом на себе. Да и, если честно, я устала от всей сложившейся ситуации. И, хотя я не испытывала к Лёше никаких чувств, мне захотелось отвлечься от вынужденного заточения в «склепе».

***

- Ты на кого собираешься идти учиться? - во время прогулки Лёша говорил на отвлечённые темы.

- Я бы хотела шить подвенечные платья,- ответила Роза. - Хочу поступать на швею. У меня даже альбомчик есть с рисунками свадебных платьев, которые я хотела бы сшить, когда выучусь.

- Ммм,- протянул Лёша. - Ты, наверное, и замуж хочешь поскорее выскочить?

- Почему ты так думаешь? - возмутилась Роза. – Я хочу помогать другим девушкам выходить замуж не в убогих белых марлевых нарядах, а в красивых платьях, что в этом такого?

- Я разве сказал, что это плохо? - улыбнулся Лёша.

- Давай присядем,- предложила Роза, когда они проходили мимо поселкового клуба, у которого стояли скамейки.

Сегодня клуб не работал и возле него сидела кампания местной молодёжи, которая пила портвейн и распевала песни под гитару. Завидев Лёшу и Розу они затянули песню «Алёшкина любовь».

- Дураки,- усмехнулся Лёша. - Конечно давай присядем.

Они сели на лавочку, и повисло неловкое молчание.

- Таак, значит ты сейчас присматриваешь за сестрой? - проговорил Лёша.

- И за отцом, - улыбнулась Роза, затем погрустнела и дополнила: - Это тяжело…

- Я могу представить,- посерьёзнел Лёша.

- Едва ли, - Роза опустила голову.

***

Мы гуляли до утренней зорьки. Как выяснилось на следующий день у Лёши был выходной и за временем мы не следили. Наверное, в первый раз с момента трагедии я чувствовала себя по-настоящему живой и свободной. За разговорами обо всём мы несколько раз обошли посёлок, посидели у клуба, полюбовались лунной дорожкой на речной глади.

Он проводил меня до дому и помог управиться по хозяйству. Уходя забрал с собой корову.

***

Роза поднялась к двери Руты, чтобы забрать поднос с грязными тарелками и обнаружила её приоткрытой.

Было ещё раннее утро, и Роза, стараясь не шуметь тихонечко позвала:

- Рута? Рута ты спишь?

Обыкновенно Рута закрывала дверь очень плотно, чтобы свет попадал в комнату по минимуму, поэтому приоткрытая дверь была очень странным явлением. Роза легонько толкнула дверь и заглянула внутрь. Руты в комнате не было.

Роза подхватила поднос и побежала искать сестру, выкрикивая на ходу её имя. Роза обыскала весь дом, но Руты не было решительно нигде. Проснулся отец, выяснив у Розы что случилось он подключился к поискам.

Папа направился в подвал и велел Розе обыскать хозпостройки.

***

Я была напугана и растеряна, не понимала куда могла уйти Рута, ведь она постоянно держалась в тени, а сейчас светило яркое солнце начала июня. Почти вся живность нашего подворья бегала по двору. Я направилась, ведомая интуицией, в свинарник.

***

Роза вошла в свинарник и тут же её ослепил сумрак. Он был старый, тёмный, построенный из самана с малюсенькими окошками, через которые едва пробивался солнечный свет. Немного привыкнув к темноте, Роза позвала:

- Рута, ты здесь?

Ответом был лишь лёгкий прихрюк поросёнка. Роза пошла на звук и тут из темноты её остановил голос:

- Тебе же он не нравился.

Голос принадлежал Руте. Роза разглядела лишь тёмный силуэт прижавшийся спиной к стене и держащий что-то на руках. Подойдя поближе Роза увидела, что Рута стоит и держит на руках поросёнка, который похрюкивал во сне.

- Ты о Лёше? - уточнила Роза.

- О Лёше – о Лёше, - ехидно ответила Рута.

- Ты ночью вышла?

- Я видела, как вы ушли ещё засветло, а вернулись, когда уже светало.

- Так ты что здесь всю ночь сидишь? - удивилась Роза.

- Поросёнок, приболел, кажется, - Рута кивнула на спящую хрюшку.

– Это твой поросёнок, тот из дома?

- Нет.

Роза подошла поближе. Она предложила показать поросёнка папе.

- Нет, лучше я заберу его к себе, у меня ему будет лучше!

- Но, Рута, у тебя же есть уже один, это не слишком? - запротестовала Роза. – Тебе самой нужно в дом, зачем ты сидишь в свинарнике?

- Ладно, показывай его папе, - Рута передала поросёнка Розе. - Я не пойду в дом!

Роза вынесла хрюшку на свет и увидела на её шее странные отметины. На нежной кожице были проколы, будто от крысиных зубов. Роза крикнула отца.

***

Папа посмотрел на поросёнка и подтвердил мои опасения, что поросёнка покусали крысы. Он велел мне отнести его на веранду и посидеть с ним, пока папа не вернётся. Папа пришел с соседом фермером Ефимом Семёнычем.

***

- Как- то странно, - почесал бороду Семёныч, посмотрев на ранки. - Для крыс не характерно, они обычно если нападают, так убивают насмерть. Да и свиноматка скорее всего сожрала бы крыс.

- Семёныч, чего-делать-то? - с нетерпением спросил папа.

- Не крысы это,- выдохнул Семёныч. – Забей его и псу скорми.

В сумерках Роза обернула сестру пледом и проводила её в дом. Поросёнка забивать не стали. Его оставили на веранде, напоили молочком и накрыли старым ковриком для тепла.

Ужинали жареной картошкой с салом. Роза отнесла еду к сестре в комнату и решила поговорить с ней:

- Рута, - начала она, когда Рута приступила к еде. - Скажи, где поросёнок?

- На веранде, сама же его туда отнесла,- безразлично ответила Рута.

- Я говорю о том, которого тебе мама принесла.

- Спряяятаалсяя,- проскрипела Рута, замерев.

Её глаз остекленел, это было видно даже во мраке комнаты. Роза отпрянула от сестры. Повисла тишина. Через минуту Рута пришла в себя и продолжила еду, как ни в чём не бывало.

- Рута, ты чего? - испуганно прошептала Роза.

- Чего? – не поняла Рута.

- Ну хорошо, куда же он спрялся?

Рута вновь одеревенела, повела взглядом в сторону Розы и проскрипела:

- Узнаааешь.

Далее Рута игнорировала абсолютно все вопросы сестры. Поев, она легла на постель, вытянула руки по швам и затихла. Роза собрала тарелки на поднос и, выходя из комнаты, бросила последний взгляд на сестру. Та запустила правую руку под кровать и что-то там искала.

Этой ночью Рута не приходила в комнату сестры, но Роза отчётливо слышала её шаги по дому. То, что Рута начала выходить из комнаты на улицу было скорее плюсом, чем минусом. Роза боялась её даже больше, чем раньше, но странные события, происходящие в доме, тоже не давали покоя.

Утром Роза не обнаружила поросёнка на веранде. Отец к утренней дойке не спал и ходил по двору. Роза пошла управляться по хозяйству, затем повела корову на луг, где её встретил Лёша, лихо скачущий вокруг стада на своей Нинель.

***

После той нашей ночной прогулки, я очень потеплела к Лёше. Он принял корову и слез со своей кобылы, чтобы поздороваться со мной.

***

- Хорошо выглядишь,- улыбнулся он поправляя свою фуражку. – Как поживаешь?

- Спасибо, хорошо,- ответила Роза и тоже улыбнулась.

- Как мама? – участливо поинтересовался Лёша.

- Ну как можно быть после такого? - грустно заметила Роза. – Лежит, вся в бинтах, бледная. Её ещё к какой-то капельнице подключили, она постоянно спит.

- Наверное это хорошо, что спит,- задумался Лёша. - Больно же…

Тут Лёшу окликнул пастух и тот похлопав Розу по плечу, вскочил на Нинель и умчался догонять забзыковавших телят.

По возвращению домой Роза начала готовить нехитрый завтрак для семьи. Она поднялась в комнату Руты и постучала в дверь. Из-за двери послышалась возня, затем всё стихло, и Роза вошла. В комнате пахло чем-то необычным и на столе был влажный след.

- Доброе утро, - поприветствовала Роза. – Как спалось?

Рута, которая сидела на постели, встала, подошла к столу, села и начала есть. Роза не стала настаивать на ответе и вышла из комнаты. Отец уже сидел за обеденным столом на кухне, читал газету и пил чай.

- Поросёнок таки издох? - спросил он, взглянув на входящую в кухню Розу.

- Издох? Ты его Палкану отдал?

- Это я у тебя спрашиваю,- посуровел папа. - Ты отдала Палкану?

- Я не видела его, папа,- испугалась Роза.

- Может он оклемался,- папа потёр щетину на подбородке.

- Но, я же пересчитывала поросят, его нет!

- Странно, - протянул папа.

Роза подумала было, что может быть поросёнок уполз за бидоны с водой, которые стояли на веранде, но его там не оказалось.

После завтрака отец собрался наточить косу и лопаты. Он пошел в гараж за бруском для точения, но не дошел. Папа остановился посреди двора, побледнел, схватился за плечо и повалился мешком навзничь.

***

Я подбежала к отцу сразу, когда это случилось, начала кричать, чтобы кто-нибудь помог. Ближайшие соседи, на счастье, были дома. Папу отвезли в местную амбулаторию, откуда его уже забрала скорая помощь в областную больницу, туда же, где лежала мама. Я поехала с отцом, но в палату меня не пустили. Доктор сказал, что у отца случился инфаркт, но теперь с ним всё будет хорошо. Я плакала всю дорогу домой. Мама на всю жизнь теперь останется инвалидом, а отец теперь неизвестно сколько пролежит в больнице и выйдет ли вообще.

Я шла по пыльной домой, утирая слёзы, которые всё ещё катились по распухшему лицу. Поездка в больницу и испуг за отца выбили из меня все силы. Вернувшись домой я упала на кровать и отключилась.