CreepyStory

Валька длинно, неровно выдохнул, только сейчас понимая, что задержал дыхание. По боку свечки скатилась прозрачная восковая слеза.

Валька хотел повернуться к Шавке, и тут свечу вырвали у него из рук.

Прозрачные пальцы из ниоткуда цепко схватили её, не удержали, подхватили на лету. Валька рванулся, но другие холодрыги схватили его за плечи, за ворот футболки; к свече протянулась целая дюжина долгопалых лап. Длинные тощие призрачные существа ожесточённо дрались за единственный язычок огня, готовые переубивать друг друга ради крошки тепла, и кончилось это тем, чем и должно было.

Свеча полетела на пол. Слабенькое пламя погасло.

Пока холодрыги не успели опомниться, Валька, не думая, нырнул вниз, на четвереньки упал на пол. Он видел, как умирающая звезда тлеющего фитиля закатилась под бабкино кресло. Сунул руку в совсем уж непроглядную тьму, слепо шаря в пустоте…

Кисть словно ошпарило кипятком. Валька ещё ничего толком не понял, а его мозг уже изо всех сил рванул руку обратно – вот только под креслом её держали так, что попробуй освободись. Когда до Вальки наконец дошла реальность внезапной боли, он едва удержался, чтобы не завопить в голос. В глазах не то что искры заплясали – там целый фейерверк полыхнул, но тут подскочила Шавка. Рыча, как настоящая бойцовская собака, вцепилась остатками зубов в то, что живёт под креслом, начала трепать, и оно выпустило Валькины пальцы. Он упал ничком, баюкая раненую руку. В темноте было плохо видно, но с кисти как будто тёркой содрали кожу.

– П-пыльные… кролики… – выдохнула запыхавшаяся Шавка. – Тут… целые стаи… Могут целиком обглодать…

Вальку затошнило, когда до него дошло. Пыль же образуется из этих, как их, частиц эпидермиса… Если люди состоят из мяса и едят мясо, то чем ещё питаться пыльным кроликам, состоящим из человеческой кожи? Или они так размножаются? Лепят из пыли себе подобных?

Руку дёргало болью, но разлёживаться было некогда.

Свеча потеряна насовсем. Можно зареветь от обиды на то, что столько усилий – и всё зря, можно начать ругать себя за глупость – ведь мог же он догадаться, что холодрыги последуют за человеком, который забрал с собой спички? Вот только ни от того, ни от другого нет толку.

– Шавка, – хрипло сказал Валька, – глянь, Тьмени не видно?

Шавка послушно протрусила к дверям, высунулась в щель. Долго молча смотрела в коридор.

– Валь, – шёпотом сказала она, – мне кажется, она у тебя в комнате.

Валька с холодной необратимостью понял, что пропал.

Сейчас Тьмень поищет в той комнате, ничего не найдёт и двинется дальше. Сюда.

Он сам загнал себя в угол. Поставил всё на бабушкины свечки и проиграл. Дурак. Дурак!..

Валька собрал себя в кучу и поднял на ноги.

Сдаться проще всего. Это он ещё успеет.

Уцелевшей рукой Валька обшарил бабкину тумбочку, но больше свечей не нашёл. Света не было.

Тьмень могла выйти из его комнаты в любую секунду.

Оставалось одно.

– Кладовка, – сказал Валька вслух.

Очень хотелось проснуться, вот только он слишком хорошо знал, что Тьмень, идущая по следу – реальней некуда. Реальнее, чем пол под ногами и ночь за окном, чем школа, в которую придётся идти в сентябре, чем бабка на даче и мать, уехавшая за тридевять земель.

Почти смешно, если вспомнить, как его ругали за «проделки воображения».

Интересно, много ли Тьмень оставляет от своих жертв? Что обнаружит бабка, когда вернётся? Пустоту? Труп внука, в двенадцать лет умершего от инфаркта?

Потрудится ли она сообщить матери, или та так и будет жить в счастливом неведении, пока не вспомнит о Вальке первой?

Соизволит ли бабка вообще кого-то вызвать? Похоронить? Или придётся, как Шавка, стать паучьей марионеткой?

Стараясь быть бесшумнее тени, Валька выскользнул из бабкиной спальни. Шея болела от усилия не поворачиваться к шкафу лицом.

В комнатах был какой-никакой свет с улицы, а в кладовку не проникал даже он. Валька зажёг спичку, подсвечивая себе путь. Огонь блеснул на выпуклых боках банок с закатками, к которым Валька старался не приглядываться – их всё равно почти все подменили. Помнится, он зарёкся есть даже покупные солёные огурцы с помидорами, когда впервые рассмотрел, что́ плавало в рассоле из пыльных бабкиных запасов.

Спичка догорела и обожгла ему пальцы. Валька вздрогнул, уронил её на пол, запалил новую. Приходилось делать это левой здоровой рукой; правой, ободранной, едва хватало сил держать коробок.

Валька судорожно оглядывал полки: старый радиоприёмник, траченые молью свитера и носки, какие-то крышки, мотки бечёвки, журналы. Мусор. Спички прогорали почти мгновенно; в коробке́ осталось всего две или три.

Предпоследняя сгорела наполовину, когда Валька наконец увидел фонарик.

Он схватился за него, как тонущий – за соломинку. На ходу щёлкая кнопкой, ломанулся из кладовки…

Тьмень упала сверху, будто сова на мышь. Валька даже сообразить не успел: просто его вдруг пришибло пыльной, удушливой, безысходной тяжестью, что-то огромное облепило голову и плечи, прилипло к спине, пригибая к полу. Секунда растянулась на вечность, и за эту вечность он отчётливо понял две вещи.

Во-первых, сейчас, прямо сейчас, Тьмень проглотит его целиком.

Во-вторых, он не умрёт. Он останется внутри навсегда.

Валька понятия не имел, с чего он это взял. Может быть, Тьмень сама послала эту мысль ему в голову. Но он не воображал худшее и не предполагал – он ЗНАЛ. На сто процентов точно знал, что жертвам Тьмени нечего и надеяться на избавление. Смерть – это слишком просто; те, кого Тьмень поймала, будут навсегда заточены в ней, в этом тесном пространстве, в пыльном мешке посреди каких-то чужих измерений, где не шевельнуться, нечем дышать и нет ни единого проблеска света. Сотни, тысячи, миллионы лет.

Вечно.

Валька заорал, сам не слыша своего голоса, и ткнул в Тьмень, повисшую у него на плечах, фонарём.

Тьмень беззвучно заверещала – Вальке словно голову распилили циркулярной пилой – и шлёпнулась на пол. Свет сделал ей больно, вот только у фонарика внутри что-то щёлкнуло, и он погас. Валька затряс его – внутри что-то дребезжало и позвякивало, как будто фонарь уже давно был сломан, просто смог на секунду зажечься от чистой неразбавленной силы Валькиных страха и отчаяния.

Он попятился от тёмной бесформенной кучи, лежащей на полу. Тьмень могла здорово притворяться мебелью или даже пустотой в тёмном углу, но сейчас она не считала нужным скрываться. Она догнала добычу, и прятаться той было негде.

– Валя!..

Шавка вынырнула словно из ниоткуда, бросилась между тварью и Валькой – так большой пёс мог бы встать на защиту хозяина. Шавка тряслась, как желе, и Валька подумал было: много ли сможет мелкая мёртвая болонка, которая боится ещё сильнее него? – а потом понял, что дрожит она не от страха.

Пауки внутри у Шавки кипели, как вода. С ней что-то происходило. Она утробно зарычала страшным, доисторическим звериным рыком, рождающимся в самой глубине груди, там, где у каждой собаки глубоко-глубоко спрятано что-то от волка. Валька оцепенел от этого звука, и Тьмень, кажется, тоже. Рык перешёл в протяжный вой на невыносимой монотонной частоте сирены, кричащей об авианалёте, и у Шавки из белых облезлых боков с треском вырвались восемь сильных коленчатых паучьих лап.

– Б-е-г-ииии!.. – незнакомым, чужим голосом крикнула она Вальке и бросилась в атаку.

Шавка в два прыжка оказалась с Тьменью лицом к лицу. Вцепилась в неё мёртвой хваткой – уже не расшатанными собачьими зубами, а паучьими жвалами, выпирающими из разорванной пасти.

Валька не собирался стоять и смотреть, кто победит.

Шавка была права: надо бежать. Но куда? Его загнали в угол: рядом были двери в кладовку и в бабкину спальню, но ни одна из них не могла стать убежищем. Тьмень способна просочиться в любую щель. Кричать бесполезно: на помощь прийти больше некому.

Тьмень, оправившись от неожиданности, изловчилась и схватила Шавку поперёк туловища. Тошнотворно хрустнули паучьи лапы.

Шавки больше нет.

Пока эта мысль была просто пустым звуком у Вальки в голове. Его друг, компаньонка его тревожных ночей, его защитница. Всё.

Такая бессмыслица. Разве так может быть?

Тьмень проглотила Шавку почти целиком. Сейчас она закончит и вспомнит о нём.

Валька снова представил себе невыносимую, безвыходную тесноту. Заточение на бесконечность дней. Сколько ему понадобится, чтобы сойти с ума?

Станет ли после этого легче?

Валька отступил ещё на шаг и упёрся лопатками во что-то твёрдое.

Шкаф.

До этой секунды мысли у него в голове орали хором, перебивая друг друга, а тут вдруг разом замолчали, и осталась всего одна. Простая, ясная, безжалостная, как нож в горло.

Да. Он говорил себе, что лучше умрёт, чем полезет в шкаф. Но умереть – не самый паршивый вариант.

Бывает гораздо хуже.

Валька непослушными пальцами нащупал ручку, рванул дверцу на себя. Шагнул внутрь.

Шкаф был таким большим, что даже он, жирдяй, влез без труда. Дверца захлопнулась у Вальки за спиной, и он сполз на пол. Пальцы, всё ещё сжимавшие фонарик, разжались, тот упал на пол и – наверное, от удара – вдруг, мигнув, загорелся снова. Валька схватил его, выставил перед собой, как оружие.

И тогда он увидел Чёрного человека. Прозрачного человека без лица, живущего в шкафу.

Валькины руки затряслись, и он уронил фонарик снова. Тот закатился куда-то в груду брошенной как попало обуви, отбрасывая круг света на внутреннюю стенку.

Сначала Валька вообще забыл, как дышать, потом у него булькнуло где-то в горле, и он расхохотался.

Он сидел в огромном шкафу, которого боялся больше смерти, и смеялся, смеялся, смеялся, трясясь и задыхаясь, зажимая рот ладонями, и слёзы потоками текли у него по щекам.

Над ним на гвозде висел старый бабкин полиэтиленовый дождевик. В его капюшоне действительно не было лица.

* * * *

Когда Валька вышел из шкафа, квартира замерла.

Он слышал изнутри звуки возни, но, стоило ему скрипнуть дверцей, как всё затихло.

Он медленно ступил на пол. Шуршали полиэтиленовые полупрозрачные полы. В капюшоне было жарко, как в теплице.

Тьмень замерла, будто нашкодившая кошка, застигнутая на месте преступления. Валька взглянул в её сторону, и она с пристыженным видом выплюнула расползающуюся клочьями пустую Шавкину шкуру. По полу и стенам кто куда спешили полчища перепуганных пауков.

Холодрыги столпились в дверях бабкиной комнаты. Стоило Вальке повернуть к ним голову, как они в панике попятились, толкая и давя друг друга.

Все жильцы были в сборе. На Вальку смотрели тёмные лики бабкиных икон, мультяшки на экране телевизора перестали мельтешить и сбились в кучу. Даже дядя Эдик выглянул с кухни на шум и замер с открытым ртом.

Валька ещё точно не придумал, что будет дальше, но знал одно: всё изменится.

Бабка больше не посмеет поднять на него руку. Если на то пошло, она вообще станет куда приятнее, если поближе познакомится с пауками. Ведь, если так подумать, это они были Шавкой. Сама собака давно сдохла, а Валька дружил с кучкой пауков в её шкуре. Может быть, Шавка, которую он любил, не потеряна навсегда? А в человеческом теле ей будет даже удобней.

А ещё никто во дворе больше не посмеет безнаказанно назвать его сумасшедшим.

Да, он и есть сумасшедший. Он видит чудовищ.

Зато теперь у него есть сила.

Он медленно обвёл взглядом собравшихся тварей. Если у них было дыхание, они затаили его в ожидании Валькиного слова.

– Теперь я Чёрный человек, – глухо сказал Валька.

Так оно и было.

Автор Натанариэль Лиат

Валька глубоко вдохнул, медленно выдохнул и громко сказал:

– Ну что, Шавка, похоже, нам до утра в темноте сидеть!

Шавка затряслась, как в лихорадке, и тихонько тоненько завыла. На душе стало гадко – Валька знал, что она боится за него, а не за себя. Ей-то что? Собачья шкура с начинкой из пауков, её даже Тьмени есть невкусно. Вот только выбора не было: когда ловишь акулу на живца, иногда приходится полоснуть ножом единственного друга.

План был рискованный, но Валька знал: бродить по тёмной квартире, не представляя, где в данный момент находится враг – самоубийство. А так… Он крепче прижал Шавку к себе, вышел из кухни, нырнул в тёмную ванную. Сразу зажмурился, чтобы даже мельком не увидеть своего двойника в зеркале, и принялся считать про себя.

Сейчас главное – не столкнуться с Тьменью в изгибе коридора. Если удастся угадать и разминуться, пока она крадётся на кухню на манящий запах смертного ужаса Шавки…

В кране булькали те, кто орёт в трубах, как сотни неупокоенных душ, когда моешься по ночам. В остальном было тихо.

Тьмень – бесшумный охотник.

Валька сбился со счёта ударов сердца, выждал ещё столько, сколько подсказывал неуютный холодок в животе. Рывком открыл дверь.

Глаза давно привыкли к темноте, и очертания коридора были обычными. Никакой лишней мебели, никаких незнакомых ботинок на коврике у входной двери. Только двери комнат с кладовкой и зловещая громада шкафа у входа в бабкину спальню.

Валька сглотнул.

Он знал, что ему придётся пройти мимо.

Для начала он завернул в туалет, а потом – в свою комнату. Прошагал по ней несколько петель, путая следы. Не найдя его на кухне, Тьмень пойдёт по запаху страха, ведущему в ванную и дальше. Пока она будет заходить во все места, где побывал Валька, он сможет каждый раз опережать её хотя бы на шаг.

Шавка завозилась, просясь вниз, и Валька поставил её на пол.

– Ты не видела, бабка всё ещё молится по ночам?

Шавка аж подпрыгнула, озарённая внезапной радостью.

– Да! Да! И свечку зажигает! Валечка, ты гений!

Ну, предположим, Валька был бы гением, если бы додумался предусмотреть всю эту ситуацию вовремя. Если бы раздобыл фонарик, чтобы всегда держать под подушкой, или хотя бы заранее стащил у бабки пару тонких церковных свечек. Но Шавка не льстила. Просто, когда Валька сюда переехал, Шавка сразу полюбила его без памяти – куда сильней, чем её хозяйка. Может быть, потому, что самой Шавке любви как раз отчаянно не хватало. Она рассказывала о прошлой жизни с неохотой, но Валька догадывался, что бабка не особо заботилась о питомице. Не чесала за ушами, не кидала палку или мяч на прогулке, не покупала в зоомагазине собачьи вкусняшки. А потом, когда Шавка умерла под софой, где спала по ночам, бабка то ли спьяну не обратила внимания, то ли хотела и забыла отнести её на помойку. В общем, так или иначе, высохшее Шавкино тельце нашли пауки, а что было дальше, Валька сам видел.

– Пойдём тогда прикоснёмся к благодати, – сказал он.

Выходя из своей комнаты, Валька застыл, краем глаза увидев, как длинная тень втягивается в приоткрытую дверь ванной.

Может, просто показалось.

До бабкиной комнаты было рукой подать, но на пути стоял шкаф. Ладно, на самом деле нет, разумеется, он не стоял на дороге, а жался к стене, как шкафы обычно и поступают, и всё же… Валька ненавидел ходить мимо него и в солнечный день, а теперь…

Свет, напомнил он себе. Тебе нужен свет, а Тьмень уже проверяет ванную, и лучше убраться из коридора, прежде чем она выйдет обратно.

Минуя шкаф, он закрыл глаза и задержал дыхание, как будто это могло помочь притвориться, что его, Вальки, здесь нет. Что он незаметный, незначительный, что он вообще вот уже через секунду, полсекунды, отсюда уйдёт, и что он уж точно не достоин внимания того, кто живёт за дверцей.

Чёрный человек. Прозрачный человек без лица. Он никогда не выходил из шкафа, но его боялась даже Тьмень. Шавка говорила о нём исключительно благоговейным шёпотом. Он держал в страхе всю квартиру. Никто не знал, кто или что он такое, и от этого становилось ещё страшней.

Будь Валька героем какой-нибудь книжки, автор наверняка заставил бы его из любопытства полезть выяснять.

Ну уж нет.

Валька захлопнул дверь бабкиной комнаты изнутри, привалился к ней спиной, дожидаясь, пока уймётся колотящееся сердце. Слава богу, если какой-нибудь бог вообще есть. Хотя бы шкаф позади.

Валька решил пока не думать, что ему снова придётся пройти мимо него по пути назад.

В углу вполголоса бормотал старый выпуклый телевизор. По тусклому, как будто кинескоп ещё не прогрелся, экрану бегали невнятные тени. Эти опасности не представляли. Наружу они выйти не могли и развлекались тем, что, когда бабка дремала перед теликом, они вместо нормальных передач показывали ей всякую ерунду. Потом она просыпалась особенно недовольной Валькой, страной и жизнью в целом. Шавка почему-то презрительно называла эту телевизионную мелюзгу мультяшками, так что и Валька тоже привык.

Шавка вообще была единственным существом на свете, кто мог хоть что-то ему объяснить. Она тоже многого не знала, а то, что знала, не разумела до конца, но всё-таки её советы помогли Вальке продержаться в этом доме столько, сколько он здесь прожил. Если на то пошло, Шавка была единственной, кто его понимал. Наверное, поэтому она стала его первым и главным другом с того самого дня, когда Валька мелким упал с качелей, и сиденье, сваренное из металлических труб, прилетело ему в затылок.

В тот день он очнулся в больнице, в бинтах, а с потолка на него смотрела голая скрюченная старуха с головой, повёрнутой задом наперёд.

На Валькины крики тогда сбежался весь этаж. Доктора переглянулись, решили, что это галлюцинации из-за сотрясения мозга, и заверили маму, что всё пройдёт. Не прошло. Валькин затылок зажил, швы сняли, но он всё ещё видел всякое в тёмной нише под лестницей, где жильцы подъезда ставили велосипеды и коляски, и боялся выглядывать в окна ночью. Он тогда очень многого стал бояться. Вот только на все просьбы о помощи взрослые сначала отмахивались, а потом выходили из себя. Тому, маленькому Вальке больше всего на свете хотелось, чтобы его спасли, защитили от монстра из-под кровати и голосов в стенах, но мама раз за разом велела ему «не выдумывать». Как-то раз её позвали на разговор в садик, и, вернувшись, она впервые в жизни отшлёпала Вальку поясом от халата – чтобы «не позорил её своими фантазиями».

С того дня Валька понял, что он один.

Понадобилось время, но он научился держать страх при себе – лишь бы мама не злилась. На самом деле, когда Валька пошёл в школу, она и так злилась каждый день: на отца за то, что тот не хочет работать и вечно зависает в своих «игрушках», на Вальку – просто так, за компанию. Последней каплей стало то, что мама копила на шубу, а папа купил на эти деньги какой-то супер-мега-танк. Мама долго кричала на него на кухне, потом резко перестала, как будто кто-то нажал на её пульте кнопку выключения звука. Молча собрала вещи, взяла Вальку и ушла.

Валька думал, что они оба поживут у бабушки, но мама уехала почти сразу. Она сама говорила, что на заработки, а бабка, готовая хлестнуть Вальку по губам даже за слово «нафиг», утверждала, что «на блядки». Валька честно пытался убедить себя, что мама всё делает правильно. Она молодая, и он, Валька, хочет, чтобы она была счастлива. Кто возьмёт себе «бабу с прицепом», тем более если этот прицеп – неудобный мальчишка-подросток, да ещё и со странностями?

Валька изо всех сил старался не злиться на маму за то, что она бросила его тут.

Не получалось.

Он тряхнул головой, отгоняя бесполезную горечь. Что сделано, то сделано. Мама далеко, а он здесь, и он пришёл с вполне конкретной целью.

Под пристальным взглядом старого плюшевого медведя в углу Валька взял с тумбочки у бабкиной постели тоненький огарок свечи, слабо пахнущий мёдом. Тёмные лики икон посмотрели на него с неодобрением. Валька не знал, как называются те, кто в них обитает, но бабке они благоволили. Иногда, напившись, та начинала горячо молиться, заливаясь слезами, и этих, живущих внутри, забавляло зрелище. За это они немножко защищали бабку от всякого остального, так что её не пыталась сожрать Тьмень, а холодрыги вместо бабкиной кровати лезли в Валькину.

Спичек в коробке́, захваченном с кухни, осталось не ахти. Валька чиркнул одной – она вспыхнула и погасла.

– Да чтоб тебя!.. – ему хотелось ругнуться похуже, но, похоже, правда отучился. Надо же.

Со второй попытки свеча зажглась. Дрожащий огонёк вытянулся вверх, не столько освещая комнату, сколько оживляя тени, но всё же это был огонь, а значит – победа.

Во всём был виноват вчерашний дождь.

Если бы не он, Валька не промок бы до нитки и не простыл – август, конечно, августом, но ветер уже дул холодный, и болтаться по улицам в мокрых кроссовках и куртке было такой себе идеей. Сегодня Валька проснулся с больной головой и странным ощущением в горле. Без большой охоты через силу пошёл погулять, но скоро сдался и вернулся домой пораньше. Прилёг на кровать, всего на минуточку…

Шавка разбудила его, тыкаясь в лицо сухим холодным носом.

– Валя! Валечка!.. – скулила она.

Валька рывком сел. Сердце колотилось, как бешеное, беззвучно крича: что-то не так. Всё не так.

Было темно. В доме стояла мёртвая тишина.

Бабка же должна была вернуться к вечеру?

– Валя!..

– Да тише ты! – шикнул Валька. Их счастье, если Тьмень ещё не проснулась. Для неё такой вот жалкий плач лучше любой музыки, она страх чует, будто акула – кровь. – Не могла пораньше разбудить?!

Это было нечестно: Валька сам знал, что не могла. Шавка, кряхтя, выползала из-под бабкиной софы по ночам; в дневном мире ей, как и многим другим, места не было.

Валька прислушался, не спуская ног с кровати. После заката она была его законным убежищем, но только если, как полагается, почистить зубы, надеть пижаму и забраться под одеяло. Угораздило же его уснуть вот так, одетым, уязвимым!.. Если бы бабка была дома, ещё куда ни шло, а тут…

Ладно. Нужно было решаться на бросок. Валька резко втянул воздух сквозь зубы, встал с кровати – не вскочил, а именно встал, как будто спокойно. Делая вид, что всё в порядке, потянулся, сделал два шага до стены. Щёлкнул выключателем…

Ничего. Люстра на потолке осталась мёртвой.

Дряхлая настольная лампа тоже не отозвалась. Обе перегорели, что ли?

Валька забрался коленями на письменный стол у окна, распахнул створки рамы. Правое окно, бабкина кухня, было тёмным, а вот левое горело, как миленькое, и ещё три за ним – тоже. От сердца слегка отлегло: у соседей всё работает, значит, не какая-нибудь авария. Надо просто выйти из комнаты, и…

– Это что же, Валь? – тревожно прошептала Шавка. – А где свет?..

– Не дрейфь, – оборвал Валька. Хотелось сказать погрубее, но бабкины подзатыльники за каждое «плохое слово», похоже, всё-таки выработали рефлекс, и даже безобидное «не ссы» уже не шло с языка.

По правде сказать, Валька сам дрейфил ого-го, вот только одно из главных правил, которые он усвоил, гласило: показывать страха нельзя. Шавка, конечно, была не из тех, кто нападёт, если почует слабость, но её, трусиху, Валька попросту жалел. Благо, врать ей было несложно, тем более что он давно уже наловчился говорить с ней, глядя куда-то ей в холку. По идее, друзьям полагается смотреть в глаза, но с Шавкой это не работало по причине отсутствия последних.

– Сейчас, – храбрясь, сказал Валька. – Попробуем в коридоре.

Шавка задрожала. Её облезлые бока раздувались, как кузнечный мех. Оставить её в комнате, что ли? Так не высидит же, всё равно прибежит следом.

– Спокойно, – Валька заставлял себя говорить нормально, хоть и хотелось перейти на шёпот. Шепчут жертвы. – Не будем мы в шкаф соваться. Выключатель же даже не рядом.

Он открыл дверь, всего на долю секунды задержался на пороге, окидывая прихожую быстрым взглядом. На вешалке жутковатыми силуэтами висели бабкины куртки и пальто, но Валька знал их очертания и количество наизусть. Новых не прибавилось, никакие подозрительные тени не маскировались под брошенную на пол одежду или пакеты с мусором, приготовленные на выход. Тьмень ещё не вышла на охоту.

Вальке пришлось здорово постараться, чтобы не поворачивать голову в сторону шкафа. Лучше вообще о нём не думать. Забыть, что он существует, чтобы даже случайная мысль не навлекла на тебя беду.

Шавка, трясясь, жалась к его ноге. Валька никак не мог до конца привыкнуть называть её этим презрительным словом. Ладно бы хоть Жучка или там Люси, как в дурацкой слезливой песне – а что, как раз подошло бы маленькой белой болонке. Но бабка всю жизнь звала свою собаку исключительно Шавкой, и та не откликалась ни на одно другое имя.

Если бы не Шавка, Валька не знал, как пережил бы это лето. И фигурально, в том плане, что с ума бы сошёл от тоски, и вполне буквально, если на то пошло.

Коридор упирался одним тёмным концом в дверь кладовки, а другим заворачивал на кухню. Пока Валька шёл к выключателю, ему показалось, что это путешествие длинней, чем путь до края земли.

Свет не зажёгся.

– Да что за… – в сердцах начал Валька и вдруг похолодел.

Что, если бабка не платила за электричество?

Пенсия у неё была вполне себе, только вот львиная доля всё равно уходила на водку, а остатки – на картонные овсяные хлопья и макароны «Нищебродские». Чёрт! И как это Валька сразу не предусмотрел такой поворот?! Расслабился, привык к хорошему. Родители никогда не игнорировали квитанции за свет – батя ни дня не мог прожить без своих танков. Мама как-то забыла вовремя интернет оплатить, так с отцом натуральная истерика случилась. Орал до визга, что пропускает какой-то турнир или ещё что…

Валька скрипнул зубами.

Он скучал по дням, пока жил с отцом. Не по самому отцу – просто у того была квартира в новостройке. В ней ещё мало что успело завестись, и там за запертой дверью можно было жить и спать почти спокойно. А бабкина панелька построена при царе Горохе, в ней что клопов с тараканами, что всех остальных – как грязи…

– Ничего, – вслух сказал Валька, обращаясь к Шавке. – Пойдём чай пить.

Путь на кухню был почти безопасным: в ванной и туалете не водилось ничего, что представляет угрозу, если ты не закрылся в них изнутри. Валька прислушался, не скрипит ли старый линолеум под ногами дяди Эдика. Встречаться с ним не хотелось: он хоть и безобидный мужик, но никак не запомнит, что уже умер. Как-то раз Валька с Шавкой неосторожно зашли на кухню, пока дядя Эдик шарил там по шкафам в поисках давно не существующей заначки, и бедный призрак поднял такой вопль, что у Вальки ещё час потом в ушах звенело. Ещё бы: ходишь по собственной квартире внутри уютной личной временной петли, а тут какой-то толстый пацан и собачья шкура, набитая пауками. Вежливо желает тебе доброго вечера.

Тьмень кухню не любила – тут ей было неудобно прятаться. Могла, наверное, притаиться под раковиной, рядом с мусорным ведром, но разве это место для альфа-хищника ночного мира?

Валька, конечно, всё равно не ползал в ту тумбочку после наступления темноты. Просто на всякий.

Он тщательно осмотрел ручки газовой плиты – все ли конфорки выключены? Газом вроде не пахло, но Валька уже как-то раз обжёгся – в самом прямом смысле – и привык перепроверять дважды. Бабкина кухня кишела холодрыгами, и, судя по сплетням соседок о том, что в разных квартирах каждые лет пять нет-нет да и случался хотя бы небольшой пожар, весь дом тоже.

Бояться столкнуться с холодрыгами лицом к лицу смысла не было, они не нападали – могли разве что пристроиться рядом, пока ты спишь, пытаясь поживиться твоим теплом. Просыпаясь среди ночи с ледяными ступнями, Валька содрогался от отвращения, представляя, как почти невидимое прозрачное тощее существо клубком свернулось у него в ногах. И всё-таки, пускай и неказистые, они были одними из самых опасных сожителей. Валька часто гадал, сколько жизней унесли взрывы газа, случившиеся в разных местах из-за того, что холодрыгам больше всего на свете хочется согреться. Сколько квартир сгорело из-за оставленных без присмотра очков, которые чьи-то невидимые руки услужливо сдвинули так, чтобы фокусировались лучи солнца, сколько людей задохнулось во сне, не заметив включённой и не зажжённой плиты…

Валька чиркнул спичкой и почти увидел, как к ней из воздуха тянутся омерзительно длинные прозрачные пальцы. Скорее, пока не выбили и не отобрали, поднёс огонёк к конфорке…

Спичка погасла. Валька раз за разом поворачивал ручку, но знакомого негромкого шипения не раздавалось. Он сообразил поднять глаза: газовый вентиль был перекрыт.

Конечно. В последнее время бабка и сама стала замечать, что плита ведёт себя странно. Вальке даже самому доставалось – мол, балуешься, а потом все на воздух взлетим.

Значит, света не будет и здесь. Тут Валька был бессилен: чтобы открыть вентиль, нужен ключ, а он понятия не имеет, где искать, тем более в темноте.

Плохо. Плохо, плохо, плохо.

То, что Тьмени не с руки таиться на кухне, не значит, что она не явится, почуяв добычу. Если в доме и есть место, куда она точно не сунется, то это шкаф. Вот только Валька и сам лучше умер бы, чем заглянул в гости к Чёрному человеку.

Шавка снова заскулила, как будто старалась и не могла удержать отчаяние в себе. Валька сгрёб её на руки, чувствуя, как внутри высохшего собачьего трупа копошатся сотни маленьких ножек. Пауки взволнованно бегали у Шавки по морде, из одной глазницы в другую. Вальке давно хотелось выковырять для неё глаза у огромного престарелого плюшевого медведя, сидящего в углу бабкиной спальни, но он опасался, что медведь потом возьмёт в уплату долга его собственные.

Валька бережно прижал Шавку к груди – она доверчиво склонила голову ему на плечо – и принялся судорожно размышлять. Часы на стене вроде идут как надо – десятый час. Возвращаться в кровать нет смысла: Вальке ни за что не уснуть, значит, в безопасности он не будет. Нужен свет, но где его взять? Валька стиснул челюсти, мысленно проклиная бабку. Конечно, ей-то хорошо – укатила себе на дачу, обещала вернуться на ночь, но наверняка набухалась на свежем воздухе и решила, что пусть весь мир подождёт. На внука ей наплевать, для неё он что есть, что нет… Лишний рот в хозяйстве, вот и всё. Валька раз за разом выслушивал её обычный пьяный репертуар: мол-де, мать-кукушка подкинула бабке своего выродка, а она теперь возись…

Квартира вдруг показалась западнёй, и Валька на мгновение подумал: а может, выйти? Мысль родилась из безнадёжности, не из здравого смысла: на улице свои хищники. Тех, что в квартире, Валька хотя бы знал, а этих… Он замечал кое-кого, мельком, краем глаза, но отводил взгляд и делал вид, что ничего не видит. Ему хватало своих проблем.

Сунуться, что ли, к соседям? Так хрен кто в дом пустит. Эх, быть бы девчонкой – можно было бы умильно хлопать ресницами и лепетать, что свет сломался, бабка уехала, а одной дома страшно. Наверняка пожалели бы, девчонок всегда жалеют. Это парням почему-то всегда надо быть храбрыми и всё такое, а то чё ты как баба?

Да и вообще, никого из соседей Валька не знал и знать не хотел. Хватало дворовых мальчишек, не дающих ему прохода. Ещё бы – разве можно встретить «жирного психа» и в тысячный раз не сообщить ему, что он жирный псих? Есть, конечно, шанс, что родители этих ребят – милые люди, но вряд ли. Вальке не верилось, что у милых людей могут быть такие дети. Яблочко от яблоньки, как-никак.

Интересно, а в подъезде вкрутили новую лампочку взамен той, которую спёрли?

Валька взял себя в руки, обрывая глупые мысли на полуслове. Подъезд – тоже не вариант. Валька давно уже отучился даже в глазок смотреть – никогда не знаешь, с кем встретишься взглядом.

Нет. Пусть эта квартира – охотничьи угодья Тьмени, но это и его, Вальки, территория.

Нужно искать свет.

- Тебен-Пери под светом солнца не опасна, - тихо шепнул Канат-ата в ответ Кулану.

В автобусе с ним ехало ещё несколько пассажиров, но они дремали, убаюканные качкой и монотонностью дорожных звуков.

- До тех пор, пока у неё не кончились нитки…- ответил Пир.

Ата в испуге раскрыл глаза и посмотрел на Кулана сквозь оконное стекло. Жеребец тоже глядел на подопечного. Дедушка вскочил со своего места и рванулся к сидению водителя.

- Балам, - дед задыхался от волнения. – Балам, прибавь газу пожалуйста, сильно тороплюсь!

- Куда тебе-то торопиться? И так уже сотню гоним, видишь какая дорога,- лениво ответил водитель.

- Балам, как отец прошу, прибавь,- с мольбой попросил Канат –ата.

- Ну ладно, - нехотя согласился водитель и зашевелил рычагом коробки передач.

Микроавтобус поехал быстрее, дедушка в волнении перебирал в кармане чётки из закатанных в янтарь сушеных соколиных глаз.

*

Вечерело. Мальчишки выбрались из расщелины и двинулись к сотовой вышке с намерением поскорее рассказать миру о своём открытии.

- Клёво! – Саня звенел стеклом, которое, как ни отговаривал его брат он не захотел оставить у метеора. – Я теперь смогу эти побрякушки на «Ибее» за сто-тыщ-миллионов продать!

- Предприниматель, глянь-ка на него,- со скепсисом произнёс Ваня. – Ты как планируешь это провернуть-то? Если на твою карточку начнут падать долларовые платежи, наверное, этим кто-то да заинтересуется?

- Завидуй молча! - показал брату язык Саня (он хотел показать палец, но руки были заняты). - Просто тебе стрёмно, что не в твою «светлую» головушку пришла такая крутая идея!

- Ага,- руки у Вани, в отличии от его близнеца, были на сто процентов свободы. Саня получил двойную порцию нецензурных жестов. – Да только и не тебе! Ты это по телеку видел, когда в Челябинске метеор рухнул. Понял?!

- То, что я запомнил эту схему, мне только очков добавляет! Сам понял?!

Амир шел рядом и вёл велосипед. Он не претендовал на миллионы как Саня или эксклюзивность, как Ваня, поэтому взял на память маленький, похожий на мордочку какого-то животного округлый кусок метеоритного стекла, который приятно перекатывался сейчас в кармане его джинсовых шорт.

- Вот же блин,- расстроенно произнёс Ваня, когда они с братом закончили обмениваться ругательствами. – Телефон-то садится…

- Ну ничего,- сказал Амир. – Давайте подзарядимся и завтра выложим. У меня батарея пока не садится, но я не буду без вас скидывать никуда.

- Чувак,- расплылся Саня в улыбке. – Блин ну ты конечно дружбан! Я и сам хотел предложить, а то голодный как не знаю кто.

Шалаш под антенной был уже виден невдалеке.

- Давайте я стекляшки закину и домой пойдём, - Саня кивнул в сторону антенны. – А то БабНадя, наверное, не поймёт, или ещё чего доброго расспросы учинит…

Сказав это Саня припустил к их с братом тайному местечку. Амир с Ваней остались ждать его у посадок.

- Почему он так одержим этими деньгами? - задумчиво спросил Амир. – У вас что, проблемы с этим?

- У нас проблемы с Саней,- фыркнул Ваня. – Вообще у нас в семье больше нет таких хапуг и «поцев» как мой братиш…

- Понятно…

- Это ещё чего такое? - Ваня присел и стал рассматривать арбузную грядку.

- Чего там?

Ваня поднял и покрутил немного в руках полосатый арбуз, затем положил его на место и поднялся.

- Видишь,- ткнул он в ягоду пальцем, указывая на белое пятно. – Я всегда думал, что эти пятна- места, которыми арбуз лежал на земле…

- Так и есть.

- А вот гляди-ка, тут белое пятно смотрит на небо, а черенок перекручен и залеплен какой-то серой… чего это там такое? – Ваня снова нагнулся и прищурился, пытаясь разглядеть в надвигающихся сумерках материал, которым был замазан черенок. – Замазка какая-то что ли?

- Может прививка? – Амир облокотился о велик. – Ну, знаешь, как яблоням груши прививают, а тут арбуз к, ну предположим тыкве…

- Это у тебя тыква,- фыркнул Ваня. – Не плоды же прививают… Арбуз как раз плод.

- О чём секретничаете, девочки? – к ним подбежал освободившийся от груза Саня.

- Об арбузах,- махнул рукой Амир. Он посмотрел вдаль, туда, где скрывался в своей расщелине ониксовый внеземной гость. На холме, под которым спал метеор стояла одетая мешковину длинноволосая низкая девушка. – И тыквах…

*

Уже на подъезде к аулу Пир успокоил не находившего себе места Канат-ата, сообщив, что Пери не охотится за его внуком, так как тот покинул зону её интереса. Однако накрутивший уже себя баксы не расслабился. Он сидел на кухне раскидывая Кумалаки снова и снова. Пир цокал копытами ходя из кухни в комнату и наоборот.

- Ты не добьёшься от них ответа, - Кулан навис над столом и фыркнул. Кумалаки под напором воздуха из конских ноздрей беспорядочно разлетелись по столу. - Погадай на чём-нибудь другом.

Ата взглянул на Пира и первым делом подумал о молочной ворожбе, но знающий наперёд все мысли шамана покровитель сказал:

- Бежало молоко из вымени, по шелковой шерсти на копытце. Ползла жена Жылана* , да выпила молоко до последней капли…

- Снесла сотню яиц и лишь одно было высижено, - подхватил Канат. – Значит сегодня Настя без молока…

- Твой внук принесёт с собой вещь, - Кулан направился в прихожую. – Она подскажет…

Сказав это Пир толкнул носом входную дверь и пустился галопом.

*

Амир уже занёс ногу на приступку крыльца, когда дверь неожиданно распахнулась. Мальчик дёрнулся от неожиданности и едва не упал, потеряв равновесие. Дедушка сидел задумчивый на кухне за столом. По круглой поверхности столика были разбросаны косточки хурмы. Амир уже прежде видел их … во сне.

- Ата, - мальчик опустился на корпе напротив дедушки. – У вас всё в порядке?

Старик медленно поднял уставшие глаза на внука и произнёс:

- Похороны послезавтра…

- Понятно,- опешил Амир. – А вы себя как чувствуете?

- Кушать хочешь? – Канат –ата проигнорировал вопрос мальчика.

- Да, можно, - кивнул Амир.

В этот момент на пороге возник Ваня.

- Добрый вечер, Канат-ата,- просиял он. – БабНадя там на голубцы зовёт, пойдёмте!

- Иди, Амир, - кивнул дед. – Иван, он у вас заночует.

- Э…- растерянно протянул Амир.

- Правда? Здорово! Супер! – обрадовался Вано.

Дедушка поднялся, опираясь на клюку, проводил Амира к выходу. Мальчик даже и не заметил, как ловкая старческая рука вытянула круглую стекляшку из его кармана.

_______________________________________________________

Примечания:

«Жанымнан өтеді Азулы теке» - Пройдёт мимо меня хишный козёл.

Тебен (каз.) – большая игла с ушком для нитки. Цыганская игла.

Жылан – змея.

Глава двенадцатая.

Чабанское ремесло не особо было по душе Нурику. Но в округе работа была в дефиците. Паси скот или иди грядки поли – вот и весь разбег. Промаявшись весь день в седле Нурик с напарником Ильясом устроились на ночлег. Они поставили палатку, развели костёр и водрузив походный чайник на огонь ждали, когда закипит вода. Ильяс, весь день с кем-то переписывавшийся в телефоне, к вечеру стал нервным и дёрганным.

- Ты чего такой напряженный? – Нурик подкидывал хворост в огонь. – Случилось что?

Ильяс долго отнекивался, но потом всё-таки сказал:

- Да там Гулимка мозги мне делает,- сказал раздраженно. – Опять видимо подружки ей про меня г*вна наговорили…

Он сплюнул на землю и снял чайник с огня.

- Так ты поезжай, разберись, - кивнул Нурик. – Чего дети малые что ли…

- И чего, я тебя оставлю?

Нурик кинул горсть заварки в чайник.

- Я думаю ничего страшного, - махнул он рукой. – Оставь мне мелкашку, да езжай себе…

- Точно?

- Да конечно, - улыбнулся Нурик. – Я же всё равно сейчас спать завалюсь, а ты вон весь издёргался.

- Рахмет, брат! – Ильяс сорвался с места, вскочил на рассёдланную кобылу и припустил к своему селу.

- Тц,- Чабан цыкнул. – Как пацан…

Он стал медленно с наслаждением тянуть чай из железной кружки, слушая треск костра и стрёкот ночных насекомых. Не смотря на усталость, в сон мужчину не тянуло. Приятная ночная прохлада успокаивала натруженные за день члены. Нурик лёг на землю у огня, подложил под голову седло и стал смотреть на телефоне фильм. Перед выездом с чабанской точки он предусмотрительно захватил с собой два заряженных аккумулятора, поэтому не боялся остаться без связи. К тому же уже завтра заканчивалась его вахта и он фантазировал о дороге домой.

Незаметно пролетело два часа, а потом и ещё два и Нурлан уже засобирался спать, как невдалеке увидел человеческий силуэт. Мужчина протёр глаза. Силуэт пропал. Подумав, что это ему от усталости померещилось, Нурик встал и решил перед сном покурить.

Он вышел на освещённый полной луной возвышенный участок. Отара овец, что пасли они с Ильясом мирно спала, расположившись на лужке белыми, бурыми и чёрными облачками. Рядом находились бахчи. Нурик подумал, что нужно с утра отогнать овец подальше от ягод, чтобы не попортить урожай. Докурив, мужчина пошел в палатку. Там он влез в спальник и быстро заснул.

Ни с того ни с сего среди ночи Нурик вздрогнул и проснулся. Он поглядел на часы. Время было начало третьего. Мужчина потёр глаза и сел. Хотелось пить. Нурик вылез из палатки и достал из сумки литровую бутылку воды. Он приложился к ней и отпил в пару глотков добрую половину. Вдруг со стороны отары послышалось жалобное блеяние ягнёнка.

Мужчина пошел на звук и увидел, что один из ягнят непонятно почему отделился от отары и теперь кричит. Нурик стал спускаться с пригорка, хотел взять барашка на руки и отнести к остальным, но краем глаза заметил на бахче движение. Он посмотрел туда и увидел движущуюся между рядками посадок тень, которая наклонялась к ягодам.

- Вот народ,- сказал сам себе чабан. – Не уж то воруют? Тьфу!

Он отнёс ягнёнка к отаре, тот сразу же примостился под боком одной овцы, свернулся калачиком и уснул. Нурлан же приблизился к посадкам и закричал:

- Эй, уважаемый! Чего там делаете?

Тень замерла, нагнувшись над дыней. Медленно распрямилась. Двинулась в сторону чабана. Движения ее были ломанными, неестественными.

*

Поворочавшись недолго мальчик всё же уснул. В этот раз он лежал как бревно и ничего не видел во сне. Разбудил его громкий женский плач и стенания. Амир открыл глаза, женщина плакала в сенях. Между всхлипываниями мальчик слышал голос дедушки. Он быстро вскочил и побежал к сеням. Там Амир увидел, как дед успокаивает обливающуюся слезами Акбике – старушку, живущую на другом конце аула.

-Ата, что случилось? - спросил обеспокоенный мальчик.

- Иди в дом, балам, после поговорим…

Дедушка увёл Акбике со двора, оставив внука в неведении. Вскоре прибежали Саня и Ваня. Они вбежали в прихожую и наперебой стали тараторить:

- Слыхал? Труп нашли!

- Да- да, сейчас весь аул на ушах!

- Да он, наверное, в курсе, Канат-ата…

- А ну тихо! - прикрикнул Амир. – Что, блин, произошло?

Полицейская машина с областными номерами стояла у дома Акбике-аже. Проблесковые маячки были выключены, а вокруг толпились все жители аула. Причитали, плакали, качали головами. Акбике и Аташки видно не было, должно быть они находились в доме.

Мальчишки подкрались к скопищу народа и спрятались за сложенными штабелем, сушащимися дровами.

- Мы хотели послушать что там участковый говорит, да нас бабки погнали, типа не нашего ума дело, - тихо проинформировал Амира Саня. – А тут и так нифига не происходит, хоть какое-то разнообразие…

- Ты дурак? – громко прошептал Ваня. – У людей горе!

- Вы наконец расскажете, что случилось? –нетерпеливо спросил Амир.

- У бабушки Акбике сын тут в табуне работал пастухом,- начал пояснять Ваня, но его перебил брат.

- Он овец пас с ближайших сёл.

- Ну вот утром приехал участковый и сказал, что Нурик погиб,- закончил Ваня. – Пока не понятно от чего и что вообще случилось…

- Нифига себе! - поразился Амир. – Какая-то бабушка у нас была недавно дома. Плакала…

- Вон та? -Саня указал пальцем на дом.

Ребята выглянули из-за дров. Аташка и Акбике садились в машину полиции.

- На опознание видимо,- шепнул Ваня.

*

Путь был не близким. Канат-ата на заднем сидении полицейского автомобиля успокаивал соседку Акбике. Гладил её руку и тихо нашептывал на ухо. Участковый и опер на передних сидениях молчали всю дорогу, боясь сболтнуть лишнего при безутешной матери. Машина въехала в райцентр, покатила по узким улочкам к четырёхэтажному зданию больницы.

Заспанный сторож высунулся из окошка своей будки и открыл шлагбаум. Автомобиль проехал вглубь больничного двора, завернул за здание и подъехал к бревенчатому, крашенному приятно-голубым бараку. Участковый остановил машину, выключил зажигание и негромко сказал:

- Подождите немного, сейчас следователь подойдёт.

После этого полицейские покинули салон автомобиля.

- Как же так, Канат, - бледная Акбике уже не всхлипывала, только текли по морщинистому лицу ручейки слёз.

Канат-ата огляделся, чтобы их никто не слышал и спросил у старушки шепотом:

- Пришила ли ты ему под заднюю луку оберег, как я тебе велел?

*

Акбике ходила в сумерках у конюшни. Нурик собирался в баню, и старушка всё ждала, когда сын выйдет из дома. Нурлан был поскрёбышем в семье Садыковых. Родился незадолго до смерти Дидара – отца семейства. Самой же Акбике было уже под пятьдесят, и она бесспорно была одной из самых “старородящих” мамочек в ауле.

Все остальные дети разъехались по стране, а Нурлан остался с мамой, быть опорой скрашивать её старость. Акбике не то, чтобы слишком, но всё-таки оберегала младшего сына и часто ходила к соседу-баксы за гаданиями и амулетами. Вот и в этот раз, когда Нурик нанялся в чабаны, первым делом побежала к Канату за оберегом для него.

Баксы дал взволнованной женщине деревянный брусок к заклинанием, завёрнутый в кожу и велел пришить его под заднюю луку седла Нурлана. Но сам Нурик не верил в силу Канат-ата и все амулеты, обереги, что давала ему мать нещадно выбрасывал в первый попавшийся овраг.

Потому Акбике решила сделать это тайно. Вот сын вышел с авоськой из дому и направился к соседскому участку, где топилась баня и из её трубы валил густой, пахнущий ольховыми поленьями дым.

Как только Нурик скрылся из виду, мать вошла в конюшню, найдя седло присела на маленький пластиковый табурет и споро стала пришивать к нему оберег. Кожаная обтяжка седла не поддавалась, женщина колола себе пальцы, игла гнулась и скрипела, точно вот-вот сломается. И наконец сломалась, вонзив осколок Акбике в указательный палец.

Старушка вскрикнула от резкой боли, вскочила, уронив седло, и в этот момент в конюшню вбежал Нурлан.

- Мама, ты чего кричишь? Что случилось? – испуганно спросил мужчина.

Он увидел, как из пальца матери струйкой полилась кровь, подбежал к ней, на ходу снимая майку, чтобы зажать рану и только сейчас увидел, что его чабанское седло валяется на полу конюшни.

- Почему седло на полу? – удивился он.

Акбике прищурив глаза пыталась вытащить из пальца осколок иголки. Зрение у неё было уже не то, что прежде и старые её глаза совсем уж не видели малюсенький кусочек гигантской цыганской иглы.

Нурик схватил мать за руку, вытащил кусок иглы, замотал палец своей майкой.

- Мама ты опять у этого полоумного какую-то побрякушку взяла?! – возмутился мужчина.

- Ай, балам, - старушка испуганно прижала здоровую руку ко рту. – Нельзя, нельзя так о баксы!

- Мам, ну ты что? Ты правда не понимаешь, что это всё бредни?

- Мы всю жизнь советовались с баксы, и никогда ещё не было от их совета дурно! – ответила Акбике серьёзно.

- Ну вот это-то,- Нурик указал на замотанный майкой палец. –Наверное, к добру? М?

Он подошел к седлу, отодрал оберег, сунул его в карман шорт и водрузил амуницию на перегородку денника. Отвёл мать домой. Там он промыл ранку, перевязал, ушел в баню.

- Суеверия – суеверия, - бормотал Нурлан по дороге себе под нос.

В бане было жарко натоплено. Перед мужчиной тут побывали братья-бобыли и в воздухе витал аромат пива. Лавка в предбаннике была сырой. Нурик повесил чистые вещи на крючок, стал раздеваться и тут из неглубокого кармана шорт выскользнул оберег. Нурлан поднял его, покрутил немного в руках. Он сел на лавку (прямо на сырое место) и содрал кожаный чехол с бруска.

- Ого, красное дерево, - удивился мужчина.

На бруске размером со спичечный коробок были вырезаны символы. Нурлан не знал, что это была шаманская клинопись, а символы складывали обережное заклинание. Подобные Канат-ата писал на пергаментах, что вкладывались в тумары, когда не пользовался сурами из Корана и заговорёнными предметами. Прочитать клинописный текст мог только другой баксы, шаман или…шайтан, против которого направлялись письмена.

Нурик поводил немного пальцем по шершавой поверхности бруска, а затем бросил его в банную топку. Сгорая, символы рыдали смолой, капая на раскалённые добела поленья. Смоляные слёзы складывались в слова «Жанымнан өтеді Азулы теке»* .

*

Круглолицый, смуглый, отрастивший приличное брюшко капитан Игебай Серик Мауленович семенил своими не шибко длинными ногами по двору больницы. Конечно, на вид сложно было сказать, что Серик каждый день бегает со своим бойцовым алабаем Жолбарсом по несколько километров к ряду, а по три раза на неделе жмёт в качалке от груди двести килограмм.

Улыбчивый капитан и в этот раз был в прекрасном расположении духа, хотя и поводов для радости решительно не было. Мимо сновали прогуливающиеся больные, из кустов у больничных стен слышался щебет курящих медсестричек, прячущихся от строгой Раушан Болатовны – старшей медсестры, которая на дух не переносила, когда её подчинённые курили (хотя сама была куряка старой закалки).

Серик держал путь к моргу. Вообще-то раньше это была амбулатория, но когда посёлок стал быстро расти, нагнали стройотрядовцев и выстроили современную больницу (правда с тех пор минуло уже почти полвека и современной Облбольницу можно было назвать с натяжкой), а амбулаторию отдали под морг.

У мертвецкой уже стоял припаркованный автомобиль участкового с двумя пассажирами на заднем сидении. Сам же участковый в компании опера прятались в тени деревьев и щёлкали семечки. На крыльце морга стоял молоденький санитар в медицинской пижаме тёмно-синего цвета и чёрном прорезиненном фартуке. Он курил электронную сигарету, читал что-то в смартфоне и лучезарно улыбался.

Следователь подошел к машине, попутно жестом поприветствовав коллег, нагнулся и заглянул в салон через открытое окошко.

- Здравствуйте, - поздоровался он и улыбнулся. – Сделователь ДВД N-ского района, B-ской области, капитан полиции Игебай Серик Мауленович.

Серик козырнул.

- Вы на опознание? – уточнил он.

Акбике снова разрыдалась, а Канат-ата вышел из машины и протянул следователю руку.

- Может быть вы сами сходите? - спросил Серик негромко, пожимая старику руку. – Жена вон как переживает.

- Она мне не жена,- спокойно ответил дедушка. – Соседи мы…

- А, - кивнул следователь и сдвинул фуражку на затылок. – Ну всё равно, вы как-то покрепче будете, вдруг ей плохо станет?

- Балам,- Аташка горько вздохнул. – Не увидит сама – будет думать, что сын жив, изведётся…

Серик согласился. Акбике вывели из машины, и они втроём двинулись ко входу. На двери висела голубая табличка с золотыми буквами, которая сообщала что это за здание и к какому ведомству оно относится. Санитар оторвал глаза от экрана и едва не смеясь спросил:

- На опознание? Прямо по коридору.

Он кивнул указывая направление. Трое вошли.

Они оказались в коридоре по обеим сторонам которого располагались деревянные двери. На полу коричневая разбитая плитка, стены крашены синей краской до середины, под белёным потолком моргали в железном абажуре лампочки накаливания. Было темно, стоял тяжелый запах мертвечины и формалина вперемешку с табачным дымом. Канат-ата ощущал, что помещение давно не подвергалось не то что генеральной, а просто текущей уборке. Акбике прерывисто дышала ни то от слёз, ни то от тошноты, которую вызывали местные ароматы. Из секционного зала номер два доносился металлический звон и возня. Игебай толкнул дверь в зал ногтем указательного пальца, видно было, что ему находиться здесь неприятно.

Перед пришедшими предстал большой светлый зал до потолка обложенный белой мелкой плиткой. Поперёк зала стояли три стола из серого металла, на одном из них под чёрной резиновой скатертью лежало чьё-то тело. У мойки, в углу секционной крутился низенький плешивый патологоанатом. Он резко обернулся, показав худое лицо и громадные глаза за толстыми стёклами роговых очков.

- Здравствуйте,- сипнул он. - Вам чего, граждане?

- Капитан полиции Игебай Серик,- козырнул капитан. – Опознание…

Акбике громко всхлипнула и вцепилась в руку Каната. Тот в свою очередь вертел головой осматривая секционный зал. Тут и там ползали шайтаньи отродья. В основном всякая мелочёвка, которая почуяв баксы поспешила забиться в тёмные углы и щели кафеля.

- А …да-да,- так же сипло протянул патологоанатом и поковылял к накрытому столу. - Готовы?

Игебай глянул на Аташку, тот на Акбике. Женщина отрицательно мотала головой и хватала ртом воздух, стараясь отсрочить неизбежное. Казалась, что она вот-вот упадёт в спасительный обморок.

- Ты сам - ты сам,- беззвучно бормотала Акбике.

- Ты должна,- твёрдо сказал Канат-ата, взял старушку под локоть и повёл к столу.

- Подходите, товарищи,- поторопил доктор. – Не бойтесь, они уже не кусаются…

Он засмеялся утробным смехом, похожим на икание, дождался, пока старики подойдут к столу и отогнул скатерть.

Крик матери был слышен далеко за пределами морга.

*

- Да уж,- Серик уже не улыбался. – Ужас какой-то…

Акбике только что вкололи лошадиную дозу успокоительного препарата и увезли в психиатрическое отделение с сильнейшей истерикой. Следователь, если быть честными, и сам не ожидал увидеть такое. Голова покойника была оторвана от шеи, а затем, словно в насмешку, насажена на неё задом наперёд. Линию отрыва тщательно замазали серой глиной, и раствор невероятным образом настолько крепко схватился, что голова держалась на шее и даже во время транспортировки тупа не отвалилась. Глаза и язык были выгрызены. Если в случае с отрывом головы было не понятно какой изверг поиздевался так над трупом, то с отсутствующими частям всё было более или менее ясно. Вероятнее всего постарались лисы.

Сложнее дело обстояло с умерщвлённой точно так же отарой курдючных овец, которых пас погибший.

- Это точно… ужас…- Канат-ата сидел вместе со следователем на лавке у морга.

Обнаружил труп напарник умершего, который ночью отлучился по личным делам. Обнаружил он тело, а рядом двухсотенную отару овец всех возрастов с оторванными и точно так же как у Нулрана прилепленными задом наперёд головами. Конь умершего чабана вернулся в родной аул и гибель его миновала. А когда утром Акбике вышла во двор и увидела, что в конюшне появилась лошадь сына она тут же добежала до единственного на весь аул стационарного телефона и позвонила Ильясу.

- Что же, большое вам спасибо, ата, за то, что приехали, - Серик встал и протянул старику руку. –

Я так полагаю, мать потерпевшего теперь не скоро сможет вернуться в строй… А как с похоронами?

- Не волнуйся, сынок, - махнул рукой Канат-ата. – Управимся всем миром.

*

Амир, Саня и Ваня оседлав велосипед катили через бахчи к месту, где обычно Нурик и Ильяс пасли скот. Выбора пастбищ, не смотря на бескрайность земель был весьма скуп, поэтому разузнать где в этот раз пасут баранов было делом не большого труда.

- Может быть какие-то братки его укокошили, - размышлял вслух Саня, который в этот раз был рулевым.

- И каким боком Нурик мог их заинтересовать? – скептически спросил Ваня.

- Ну у него же брательник в городе магазин держит, - ответил Саня.

- Пхах,- просмеялся Ваня. – Тоже мне магазин… Он же пивом в разлив торгует и у него совсем маленький киоск, а не магазин!

- Слушайте, а нам обязательно туда переться? – спросил Амир с багажника. – Там, наверное, полиции хоть ж… Ну дофига, короче.

- И чё? - в один голос спросили близнецы.

- Ну если нас в ауле погнали, думаете там скажут «Здрасте, милости просим»?

- Не нуди, а, - фыркнул Саня. – Это ж настоящее место преступления!

Они проезжали в зоне покрытия антенны и телефон Вани запиликал в кармане.

- Стоп-машина! - скомандовал он.

Велик с хрустом затормозил. Ваня достал гаджет и ответил на звонок, отойдя в сторонку. Амир и Саня разминали затёкшие члены.

- Там это, - неуверенно начал вернувшийся Ваня. – Это мне Женыс звонил, ну, Ильясов братишка…

- И чего?

- Говорит, что ехать на пастбище не надо, если в кутузку попасть не хотим…

Ваня коротко пересказал то, о чём ему сообщил Женис – младший брат обнаружившего тело Нурика, Ильяса: Полицейские установили наблюдение за тем местом. Кто там появляется тут же попадает под подозрение, а бонусом совершает увлекательную поездку в местное отделение полиции до выяснения обстоятельств. Мальчишки, понятное дело, не хотели побывать в отделении, поэтому срочно сменили маршрут, направившись к заветному метеору, который, по словам Вани должен был уже остыть.

Небо помаленьку заволакивало тучами, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Эта смесь серого и желтого света делала день грязно-пасмурным. К тому же поднимался не приятный ветер. Он взметал в воздух клубы пыли и швырял грязь в лицо мальчишкам.

- Прикол, это первый дождь за всё лето, - заметил Саня.

- Ещё не факт, что дождь будет, - Ваня поднял вверх указательный палец.

Ребята спешились, потому как было тяжело держать равновесие из-за ветра, и теперь Саня вёл велосипед за руль, пока остальные шли рядом.

- Ну да, - кивнул Амир. – Ветер такой, может и сдуть все тучки…

Между тем порывы становились всё сильнее. Песок попадал в глаза.

- Может назад повернём? - предложил Саня. – У меня уже песка полный рот… Тьфу! На зубах скрипит! Гадость!

- А мне в глаза насыпалось,- подхватил Амир.

Он щурился и глядел на дорогу сквозь ресницы, которые у него были очень длинными, на зависть одноклассницам, которые так и говорили мальчику: «Зачем тебе-то такие ресницы?».

Ваня, кривлявшийся от швыряющего всякий мусор в лица ветра хотел было что-то сказать, и даже открыл для этой цели рот, но мальчишки будто переступили невидимую черту, за которой был полный штиль и светило солнце.

- Чего? – недоумённо произнесли все трое.

Они оглянулись назад. В шаге от мальчишек всё так же лютовала песчаная буря со всеми атрибутами: ломающимися ветками и летающим в вихрях сором. Ваня сунул ногу за незримую границу в бурю.

- Колется, - буркнул себе под нос.

Затем он вытащил ногу из ветра и озадаченно поглядел на приятелей.

- Это как? – спросил у Вани Амир. – Ты о таком слышал? Читал?

- Читал, но о дожде,- Иван почесал голову.

- Фигня какая-то,- фыркнул Саня. – И вообще чертовщина!

- Ну, видимо нужда идти назад резко отпала, - улыбнулся Ваня, стряхивая с себя соринки. – Вперёд!

Вскоре добралась троица до холма за которым находилась расщелина. Влево по долине тянулись арбузные поля. На самой их окраине ещё можно было заметить проблески полицейских маячков и суетящихся людей.

- Да уж, хорошо, что мы туда не пошли,- заметил Амир.

Приятели вскарабкались на холм и их ослепило солнце, будто кто солнечного зайчика пустил прямо в глаза. Ребята надвинули козырьки кепок на глаза, но это всё равно не помогало, пришлось щуриться. Они спустились к расщелине и тут Амир заметил, что она стала как будто бы меньше. Он оглядел трещину в земле сквозь прищур и увидел вдали на самом конце щели небольшую фигурку, быстро перебирающую руками.

*

Всю дорогу к дому Канат-ата молчал, перебирая в голове варианты. Он был абсолютно уверен, что в смерти Нурика был повинен не человек, но не мог припомнить ни одного руха или тварь из сынов Хасатана, которая таким образом охотилась.

Плотоядный Азулы Теке обыкновенно прибивался к отарам под видом козла Ангорской породы с невероятно шелковистым и играющим на солнце руном, таким, что чабаны не решались его прогнать, чая выгоду. Он дожидался ночи и пожирал овец целиком, в огромных количествах, а кого не съедал - те на всю жизнь оставались бесплодными или мервородящими. Но пастухи становились жертвами Теке на памяти Каната лишь однажды… Когда задумали его заколоть. В это время года Хищный козёл был самым опасным из сынов Хасатана, посему и оберег именно от его нападок дал матери Нурика Ата. Теке уж точно не стал бы отрывать- приклеивать голову жертвы, а овец пережрал и вся недолга. Тут кто-то другой постарался. Но кто?

Что за странная нечисть? Что за почерк? Нелепая тварь… Какая у неё цель? Если оторвала голову, так зачем прилепила обратно? Почему задом наперед? Откуда серая глина? Вопросы-вопросы…

Пир скакал вровень с микроавтобусом, на котором Канат-ата возвращался домой. Его грива развивалась длинная по ветру, а налитые мышцы перекатывались под серебристой, шкурой.

Тело Нурлана должны были привезти послезавтра для прощания. На плечи дедушки свалилась гора забот по организации похорон. Но пока, в пути, всё это было не важно. Ата вздохнул и откинулся на спинку сидения. Он прикрыл уставшие глаза и тут в голове его раздался голос Кулана:

- Твой внук… Тебен* -Пери…

*

Амир широко распахнул глаза в удивлении. Фигура пропала. Мальчик протёр глаза, опять никого.

- Гля! Фиговина какая! – Саня крутил в руках кусок расплавленного песка, слипшегося в форме уродливой кляксы.

- Это то температуры,- кивнул брату Ваня.

- Заберу, - решительно сказал мальчик и отложил стекляшку в сторону.

- Ну-ка, подстрахуйте-ка меня, - Ваня прощупал ногой почву на краю расщелины и, убедившись, что она не провалится под его весом начал спускаться.

Амир держал его руку, на случай, если земля всё-таки уйдёт из-под ног, затем спустился сам. Саня всё возился наверху, собирая причудливые кусочки стекла.

- Чего копаешься? Дуй сюда, тут таких тоже дофига,- возмущённо крикнул Ваня.

В то же мгновенье Саня сиганул вниз без страховки.

- А если бы нога сломалась, мы б тебя тут оставили, - Ваня закатил глаза.

Метеор и вправду уже остыл. Не сказать, что он был чрезмерно громадным или внушал благоговейный ужас. На деле он выглядел как обточенная миллионами галлонов воды галька-переросток. Он застрял в земле на глубине примерно двух с половиной метров и торчал теперь, будто дорожный указатель из былин. Полированная поверхность небесного гостя была ониксово-чёрной с янтарными включениями на верхушке, гладкой как зеркало, казалось даже можно было в него посмотреться.

- Ничего себе,- протянули ребята в один голос.

Они спохватились, достали смартфоны и стали снимать метеор. Ваня подошел к камню ближе, протянул руку и легонько дотронулся до него кончиками пальцев.

- Он всё еще тёплый,- голос мальчика сел от возбуждения.

- Не трогай, - шепнул его брат не понятно испуганный или оберегающий свой снимаемый клип от посторонних шумов.

- Они обычно шершавые и похожи на прожаренную котлету,- вступил Амир. – Этот такой странный…

- Необыкновенный, - Ваня наглаживал гладкую поверхность метеора.-Необыкновенный… Не странный…

Саня расхохотался в голос и сквозь смех сказал:

- Поцелуйся ещё со своим булыжником! Тёплым…Необыкновенным… - он вытянул губы трубочкой и почмокал ими изображая поцелуй.

- Завязвай,- зыркнул на него Амир. – Ты каждый день такое видишь, да? Мне, например, тоже нравится какой он гладкий и чего?

Саня поднял в верх руку, давая тем самым понять, что сглупил.

- Давайте-ка я вас на его фоне лучше сфоткаю, - предложил он.

- А потом сэлфи втроём,- улыбнулся Амир.

Ребята стали фотографироваться и не заметили, как из самого дальнего и тёмного угла расщелины на них взирают два крупных янтарных глаза.

______________

глава оказалась слишком велика, разбила на 2 части.