Часть 1. Спэрроу-гард
МОСТ
Я всегда любил мост в нашем городе. Особенным великолепием это место отличалось ночью, около трех часов, когда ощущение надвигающегося рассвета чуть ли не щекотало само сердце. В воздухе поселялся еле заметный звон, а в чёрную кофейную гладь ночного неба слегка подливали молока у самого горизонта.
Набережная в это время притягательно пуста. Еще рано писать стихи, но уже можно сесть на бетонный потрескавшийся выступ, свесить ноги и ждать первых лучей, уставившись в мрачное зеркало реки.
Раньше я откуда-то точно знал: если моей жизни будет суждено кончиться, то это случится на мосту. Делился порой этой мыслью с близкими друзьями. Они успокаивали меня и прятали при этом глаза.
И вот, я стою на мосту, опираясь руками на металлическое ограждение. Курю свою последнюю, стремительно заканчивающуюся сигарету. Ночной ветер словно делает затяжки вместе со мной. Это даже забавно. В последние полгода компанию мне составляет что угодно, кроме людей.
Как вам такая картина? Месяц назад я сидел в своей комнате. За деревянным, укрытым дешевой скатертью столом, на котором стоит бутылка виски и два стакана. Напротив меня на стуле сидел плюшевый потрепанный заяц в полметра высотой. Я наливал в оба стакана виски, выпивал свой стакан, затем плескал из второго стакана в зайца. Когда на часах было уже около пятидесяти миллилитров виски в бутылке, мне уже стало казаться, что в глазах плюшевого животного появилась некоторая осмысленность. Он словно просил остановиться своим немым блестящим взглядом.
Я тогда и остановился, не сумев добраться до кровати, выкурив сигарету прямо за столом, бросив окурок в бутылку и упав головой прямо на стол.
Плюшевого зайца я на следующее утро выбросил.
Сейчас вспоминаю и даже немного могу улыбнуться. Чуть ли не каждый вечер мне приходилось идти на всяческие ухищрения, чтобы оттянуть то, до чего сейчас мне осталось несколько затяжек.
В голове поселилась пустота. Господи! Неужели перед концом я не могу вспомнить ничего хорошего?
Поправил фиолетовый браслет на левом запястье. Смахнул пепел с пальто. Докурил, бросив окурок вперед, в реку.
В сознание вдруг влетело воспоминание.
Мне восемь. Я на реке со старшей сестрой, ее подругой и какой-то уродливой девушкой. Она вроде была чем-то больна. В ней меня ужасало все. Сальные волосы до плеч, неровные зубы, грубый лающий смех, тонкие руки и слишком широкие бедра. Тельце покоилось на спичечных ножках, которые, казалось, можно переломить дуновением ветра. Но страшнее всего оказались чёрные волоски, торчащие из-под плавок с внутренней поверхности бедер. Они одновременно отталкивали, до тошноты, и вместе с тем притягивали взор. Тогда я впервые осознал, что значит фраза — «все самое отвратительное притягивает».
Так вот. Тогда мне в мою восьмилетнюю голову пришла мысль — сделать сальто, нырнув глубоко в воду. Я зашел по пояс. Нырнул. Коснулся руками дна, занес ноги над головой, меня резко перевернуло, я потерял ощущение себя в пространстве, ужаснулся и сделал рефлекторный вдох. Вода забилась в рот, глотку, казалось, даже в лёгкие. Кашель разрывал грудь. Я распахнул глаза, мутноватая вода ошпарила их, появилась невыносимая резь. По еле заметному свету определил, где находится поверхность реки. Оттолкнулся руками от дна, вынырнул и вдохнул. Кашель усилился, меня стошнило.
Дальше все помнится смутно. Беспокойство сестры, просьбы ничего не рассказывать родителям, и всё в подобном ключе.
Откуда-то справа послышались тихие шаги. Я повернул голову, но никого не увидел. Проехала пара машин, заглушив этот звук. Я снова уставился вперед. Медленно вдохнул.
Интересно, хватит ли духа. И о чем думают другие, решившиеся на такой шаг?
О своих предстоящих ощущениях. Или о том, что заставило их обратиться к крайности. Или о чем-то постороннем, вроде недавно прочитанной статьи про психологические основы импотенции.
Не знаю. Мне вдруг захотелось бросить всё, вернуться домой и вновь напиться. Но продолжать такое жалкое существование было проявлением слабости, а сильным быть у меня не получалось никогда.
Я достал ещё сигарету. Пальцы дрожали. Выпала спичка. Вторая сломалась. Осталось ещё две. Пшик. Осталась одна — внезапно подувший ветер лишил меня предпоследней
Я дернул недовольно верхней губой, опустил взгляд. Ответственный момент. Мне нужна ещё одна сигарета. Достал спичку, чиркнул. Она с шипением заискрилась и через секунду погасла, так и не загоревшись.
Я коротко и ёмко выругался. Затем, вновь услышав шаги, развернулся.
Вдалеке шла девушка. Красивой, легкой походкой. Будь я романтиком, и ее светлые волосы излучали бы сияние, глубина и цвет глаз слепили даже издалека, а фигура была достойна того, чтобы перед ней падали звезды.
Но я обратил внимание на фиолетовые кеды и того же цвета заколку в волосах.
Фиолетовый. Мой любимый цвет.
Она приблизилась на расстояние нескольких шагов, я успел рассмотреть ее удивительно нежные черты лица, и затем произнес:
— Простите…
Но из-за слишком долгого молчания из моего рта вылетело что-то неразборчивое, хриплое, тихое.
Я закашлялся. Она прошла мимо. Я нервно сглотнул и увереннее повторил:
— Девушка! Простите…
Она словно чуть подпрыгнула, повернулась и подошла, прищурившись. Перехватила сумочку другой рукой и спросила:
— Могу чем-то помочь?
— Э-э. У вас найдется зажигалка?
— У меня найдется всё, если очень нужно.
— Такого не бывает.
Она промолчала, приподняла бровь и посмотрела мне в глаза. Затем из правого кармана пальто вытащила спички и протянула мне.
— Ты же любишь спички, да?
Я жадно схватил коробок и, преодолевая тремор пальцев, достал оттуда спичку. Чиркнул. Закурил.
— Откуда вы знаете?
— Уверен, что тебя это интересует именно сейчас?
Я чуть нахмурил брови, опустив взгляд, затем посмотрел на неё.
— Нет.
— Ну, вот видишь, — улыбнулась она.
Повисла пауза. Она переступила с ноги на ногу.
— Может, ты хочешь поговорить?
Я взметнул на неё взор, глубоко затянувшись.
— Спасибо, но нет.
— Право твоё.
Я бросил наполовину использованную сигарету на землю, в следующее мгновение пожалев об этом. Она улыбнулась уголком губ, развернулась и медленно пошла. Я задумчиво смотрел ей в спину, затем спохватился.
— Эй! Вы забыли спички!
Она повернулась, улыбнулась и произнесла:
— Оставь. Они тебе еще пригодятся, верно?
И вновь зашагала от меня.
— Спасибо, — пробормотал я. — Верно.
Повернулся к реке, посмотрел вниз. Надолго уперся взглядом в безмолвную рябь воды. Опять закурил. Стало противно от самого себя. Еще десять минут назад я выбросил сигарету, которую назвал последней. Наверное, это та самая черта моего характера, которая испортила абсолютно все. В голове вспышкой появилась картина.
Мне 19. Мы идём с девушкой по песчаному берегу под мостом. Я пинаю песок, разлетающийся крупинками. Смеёмся. Обсуждаем синдром Кандинского-Клерамбо.
Замечаем приближающуюся темно-розовую тучу.
— Было бы забавно пожениться, никого не предупредив, — внезапно говорю я, сменив тему.
— Что? — повернулась ко мне Ира. — Это что, предложение?
— Ну… нет. Хотя, в какой-то степени и да. Могу сказать одно — носи с собой всегда паспорт. Однажды ты приедешь ко мне, и я утащу тебя в ЗАГС. Помнишь ведь, он с лицевой стороны дома, где я живу.
Щеки Иры залились румянцем.
— Но… чёрт. Мама будет в ярости. К тому же, ей нужно, чтобы мой парень был в достатке.
И в этом вся Ира.
К слову сказать, история наша начиналась в лучших традициях драм, протекала в лучших традициях драм и завершилась спустя девять месяцев тоже в лучших традициях любых драм.
В этих драмах я мастер.
— Блять, Ира. Ну тогда давай ждать, пока я смогу нас с тобой обеспечивать, а твой мутант от тебя отвалит.
Мутантом я называл парня, который являлся фундаментом для драматического положения дел.
Я пнул песок ещё раз, взял Иру за руку и недовольно повёл к лестнице, ведущей с набережной.
Сигарета, о которой я забыл за воспоминаниями, дотлела до пальцев и обожгла их. Я ругнулся, выбросив окурок.
— Твою мать.
В груди отчего-то потеплело. Я вытащил из кармана спички, повертел их в пальцах.
Почему-то улыбнулся.
Мимо прошла пара с ребёнком.
Раздался визг тормозов, затем громкий удар и скрежет металла по асфальту. Где-то вскрикнул человек. Я вздрогнул, повернулся и увидел лежащий на боку автомобиль. Рядом стоял внедорожник с раскуроченным бампером. Водитель джипа не шевелился.
Ребёнок метрах в десяти от меня громко расплакался. Я на секунду застыл, затем переметнулся через ограждение и подбежал к внедорожнику. Открыл водительскую дверь, приложил пальцы к шее под левой скулой. Пульс есть. Ладно. Повреждений видимых нет. С машиной всё в относительном порядке. Метнулся к лежащей на боку легковушке.
Крошки лобового стекла усыпали дорожное полотно рядом с беспомощно лежащим на правой стороне седаном. Оставшееся по краям проема стекло было усыпано паутинкой трещин, на которых уселись капельки крови. Девушка за рулем не шевелилась, ее голова свесилась вбок, к земле, и неестественно чуть откинулась назад. Аккуратный подбородок был слегка вздернут, словно она гордилась своей приближавшейся гибелью.
Время застыло. Я смог спокойно отвести от ее бледного лица взгляд, чтобы увидеть неподалеку растерянность на лице мужчины, который стоял рядом с женой и сыном. Чтобы увидеть страх в глазах женщины, которая резко наклонилась к мальчику, торопясь прикрыть ему глаза. Она знала, что так бывает, и, скорее всего, желала, чтобы ее сын не познал той боли и ужаса, которые неумолимо и медленно просыпаются в груди, когда по волосам заботливо треплет ветерок смерти.
Застывшее время дало мне шанс увидеть глуповатое стремление в глазах бежавшего к нам одного из водителей, облаченного в нелепый пуховик. Сейчас он подбежит к нам, попытается открыть дверь, чтобы вытащить девушку из автомобиля. Или — что еще хуже — начнет вытаскивать ее через зияющий проем на месте лобового стекла. И — что еще хуже — вытащит ведь. Посмотри на ее лицо, теряющее жизнь, водитель в пуховике. Видишь, как она где-то внутри своего потерянного сознания чувствует сломанные позвонки? Чувствуешь, как она желает, чтобы ты окончательно добил ее своими же руками, час назад держащими тряпку, покрытую мазутом, в залитом тусклым светом гараже?
Бери и уничтожь ее.
Я медленно вдохнул в то мгновение, когда мужчина суетливо схватился за дверную ручку и выдохнул, когда щелкнул замочек.
Время возвратилось для того, чтобы я сипло рявкнул, приказывая ему не трогать девушку. В уши вновь вонзился плачущий крик малыша, которого торопливо уводили прочь от страшного места.
Мы с водителем в пуховике одновременно замерли, услышав пронзительную сирену реанимационного автомобиля. В голове загудело, к горлу подступил вязкий, похожий на кусок теплого холодца, комок. Я бросил последний взгляд на искореженные автомобили, капли слегка свернувшейся крови на осколках лобового стекла, и сделал несколько медленных шагов в сторону от аварии, пятясь назад, затем развернулся и спешно отправился прочь.
