Лига Писателей

Дыхание замирало перед нарастающими ударами тяжелых сапог, отзывавшихся эхом в коридорах древнего корабля, густо покрытого ржавчиной. Звук предупреждал о приближении прославленного морского охотника. Из-за занавесок в проемах маленьких комнат высовывались бледные и иссушенные солью лица, с замиранием наблюдавшие как мимо их тесных жилищ, в которых ютилось по пять-шесть человек, шагает широкоплечий высокий мужчина с гордо поднятой головой.

Если холод помещений проржавевшего судна и подавлял человеческую силу, то ему был неподвластен Лазар, внутри которого пылал живительный огонь. Своим присутствием он передавал искры жаркого огня изможденным соплеменникам, отчего те восхищенно тянулись к охотнику из раза в раз. Ответного взгляда голубых глаз никогда не покидал гордый вызов. Знали бы обитатели Последнего Очага, кто такие львы, говорили бы о нем, как о царе зверей, сравнивая свою участь с травоядными.

Наслаждение одиночным парадом прервал тот, кого Лазар презирал всей душой. Вылезший из-под лестницы скрюченный старик в лохмотьях, источая тошнотворный смрад годами немытого тела, будто пьяный зашатался на пути морского охотника. Из-под копны слипшихся волос гнусавил голос:

– Хозяин Пучин, он под нами, дитя. Он под нами…

– С дороги, мразь! – взревел Лазар, хватаясь за длинный нож на поясе-цепи.

Подействовало безотказно. Зловонный безумец подобно пауку заполз под лестницу и скрылся во тьме вентиляционных шахт, где обитал и перемещался последние тридцать лет после того, как сошел с ума на дне морском. Он часто доставлял механикам хлопоты, ползая по турбинной, гребному валу и технических ходам, выпрыгивая из темноты с безумной тарабарщиной.

«Если бы не Совет старейшин, –думал Лазар, унимая яростную дрожь рук. –Я бы давно избавил Последний Очаг от бесполезного старого безумца». Прерванный в величественном марше на глазах собравшихся, мужчина с хмурым видом явился в рубку, где находилось жилище старейшины Хонта. Здесь заканчивался вездесущий холод тесных коридоров и началось благодатное тепло, поднимавшееся от чугунных печей. Лазаря встречал низенький седой старичок, избранный в Совет от касты морских охотников, который вместе с двумя старейшинами от механиков и каюров правил Последним Очагом – страной на руинах Старого Мира, представленной навечно вставшим в полуразрушенных доках судном «Левиафан».

– Как ни взгляну, ты вечно хмур, Лазар, – проскрипел скряга-старейшина, горбясь за маленьким изъеденным ржавчиной как и все вокруг металлическим столом. – Чем ты недоволен в этот раз?

– Безумным Грендом, – отозвался мужчина, без приглашения усаживаясь на скрипучий диван, ощущая, как оживают онемевшие пальцы рук. – Тридцать лет, несмотря на нечеловеческие условия, он умудряется выживать в грязных туннелях, когда другие наши сородичи гибнут от холода и болезней.

– Прояви уважение к юродивому собрату, – наставительным тоном произнес Хонт. – Ты ещё не родился, когда он слыл смелейшим и опытнейшим морским охотником Последнего Очага, и у него были все шансы восседать в Совете вместо меня.

– Я знаю эти рассказы. И знаю, что они в прошлом, – раздражительно бросил Лазар. –В настоящем, лучший охотник – я.

– Но ты видимо не знаешь, что то, что свело Гренда с ума, до сих пор обитает в глубинах.

– К делу, старейшина Хонт.

У Лазаря не было желания касаться темы старинных верований их касты о Хозяине Пучин – гигантском монстре, властвовавшем в морских безднах под льдами. Тридцать лет назад Гренд якобы встретил чудовище во время погружения и обезумев, боялся с тех пор воды, как дерево огня, из-за чего отказывался даже мыться.

– Провизия подходит к концу, – тихо изрек Хонт, ковыряя длинным ногтем рыжий налет на столешнице. – Ловушки на дне заждались.

– Косяк клыкачей в это время близок и высок риск, что они обчистили верши . Пусть ищейки пустят своих псин с упряжек под нож – толку от них немного.

– Не начинай, Лазар, – старик резко возвел свои блеклые очи на гостя. – Каждая каста Последнего Очага вносит вклад в великое дело.

Он поднялся из-за стола и согбенно зашаркал к мутному иллюминатору, через который в комнату просачивался тонкий луч бледного света. За покрывшимся паутинкой зимних узоров толстым стеклом белела морозная пустошь. На много миль от Последнего Очага простиралось заледеневшее море с одной стороны, и заснеженные степи – с другой. Днем в этом пейзаже не нахохлилось ни одной крупицы, способной пленить взгляд. Но ночами далеко на западе загорался свет – Маяк Надежды, как называли его обитатели Последнего Очага. Бесконечно далекое и недостижимое светило, ибо никому не удавалось добраться до него по льдам. Оно будоражило умы жителей «Левиафана». Что таилось в тех далях? Чем был этот ночной свет? Эти вопросы сплотили касты Последнего Очага в стремлении починить корабль и разбивая льды направиться к Маяку Надежды. Мечта, преследуемая не одним поколением, превратилась в религию без четких догматов.

– Ты хочешь отправить меня одного проверять рыбьи ловушки, – констатировал Лазар, вгрызаясь взглядом в сутулую спину старейшины, дивясь тому, что когда-то этот полутруп также, как и он, спускался на морское дно и носил тяжелый скафандр.

– Кого как не лучшего морского охотника Последнего Очага мне посылать? –обернувшись испросил Хонт, усмехнувшись потрескавшимися губами. – Не откажешь ведь главе своей касты в спасении страны?

– Сделаю это, чтобы не подохнуть самому.

Лазар встал с дивана, который издал скрипучий стон. Старейшина, привыкший к вызывающему поведению морского охотника, проводил уходящего молчаливым взглядом.

Спустя час, находясь в просторной комнате, которую он делил с женой и сыном, Лазар облачался в кожаные куртку и штаны, отороченные собачьим мехом. Нада неспешно одевалась, не скрывая покрывшуюся мурашками наготу перед семилетним Матэем. Морской охотник никогда не стеснялся придаваться утехам в присутствии сына, ограничиваясь лишь закрытием кроватной ниши тонкой шторкой. Когда ему предстояло спуститься на морское дно, он брал Наду как в последний раз. Она никогда не противилась Лазару не только в постели, но и в жизни. Всегда была кротка и послушна. Не оспаривала она и предвзятого отношения к их сыну. Светловолосая Нада носила ту же печать, что и все жители Последнего Очага – кожа её была суха от холода. Целуя её, он всякий раз чувствовал вкус морской соли, осевшей на губах. Но даже шелушащаяся кожа на щеках и лбу с белым налетом не заглушали светлой красоты молодой девушки. Она была лучшей из всех и по праву досталась лучшему уроженцу Последнего Очага, как считал Лазар.

– Чего мешкаешь, Матэй? – резко бросил охотник, застегивая замок цепи-пояса. – Бери гарпун!

– Простите, отец, – пролепетал светловолосый мальчишка, едва удерживая тяжелую ношу в своих непомерно худых ручонках.

– А ты вымойся к моему возвращению, – бросил Лазар Наде, бесцеремонно сжав напоследок её голую грудь.

– Непременно, любимый, – покорно ответила девушка, не осмеливаясь заглянуть в холодно-голубые глаза мужа. – Я буду ждать тебя.

– Конечно, будешь, – ухмыльнулся морской охотник, проверяя закрепленный на цепи нож. – Ведь иначе тебе с этим балбесом нечего будет есть.

С Матэем он вышел из просторной комнаты, доставшейся ему по праву лучшего, в то время как механики и каюры семьями в три поколения томились в тесных коморках корабля. Единственной отрадой было тепло от тесноты, которое ценилось на Последнем Очаге наравне с горячей рыбьей похлебкой. Мальчишка с тяжелым гарпуном едва поспевал за широкими шагами отца. Подбитые гвоздями ботинки вновь отбивали набат, скликая обитателей «Левиафана» посмотреть на бесстрашное шествие Лазаря к Морским Вратам.

В семьях морских охотников издавна жила традиция, по которой сыновья провожали отцов к месту, где с корабля можно было спуститься прямиком на морское дно. Лазар хорошо помнил, как нес гарпун отца и помогал ему облачиться в скафандр. Каждый раз это был своего рода ритуал передачи промысла по наследству, ибо случалось, что морские охотники не возвращались с погружений. Одиннадцать лет прошло с тех пор, как отец Лазаря пропал в море. Сейчас же, глядя на мельтешившего Матэя, у которого все вечно валилось из рук, он дивился тому, что этот тощий мальчишка когда-нибудь займет его место. Ребенка не сгубила хворь, перенесенная в детстве, не уничтожил вездесущий холод и недоедание. Но Лазар отказывался верить в то, что Матэй вырастит достойной заменой.

«Бесполезность для общества – худшее, что может быть в Последнем Очаге» – говорил Лазарю отец. И с этим убеждением Лазар вырос и жил. Бесполезными он считал мельтешивших каюров с собачьими упряжками, тащившие хлам из заснеженных руин Старого Мира на «Левиафан». Бездарностью виделись ему задумчивые механики, безвылазно ковырявшиеся в недрах «Левиафана». Лишь те, кто занимался починкой подводных скафандров, зарядкой дыхательных баллонов и фонарей, не вызывали у Лазаря презрения и заслуживали звание ценных мастеров, наравне с морскими охотниками. Обе касты он обвинял в имитации бурной деятельности, тогда как, по его мнению, безоговорочную пользу приносили обществу морские охотники, поднимая со дна верши с рыбой и крабами для похлебки всем жителям Последнего Очага. И ради общего блага охотники подвергали себя реальной опасности, рискуя заплутать во мраке морской бездны и задохнуться или быть разорванными клыкачами.

Лазар был убежден, что когда-нибудь станет старейшиной Совета и сломит закостенелый уклад страны. Раз уж одна каста приносит реальную пользу, то и править Последним Очагом должен один старейшина из её рядов. Уж он-то растолкует людям истинные цели, посвященные выживанию и приумножению блага. Пресечёт разорительные жертвования ресурсов на бессмысленные поиски хлама и воплощение утопии, диктуемой культом обезумевших стариков Совета. Никогда обрюзгший на льдах «Левиафан» не покинет доков. Не достигнуть ему Маяка Надежды. Помятые тоннами льда стены корабля одолевала ржавая проказа и ему не светило ничего, кроме пожирания холодом изнутри, когда бреши в обороне от морозов станут слишком велики. Целью выживания Лазар ставил донести это до умов соплеменников любым возможным способом. Пусть даже если правду придется вбивать лезвием ножа в глотку.

Уже сейчас жители Последнего Очага смотрели на бесстрашного Лазаря с восхищением, ведь не единожды он спасал страну от страшного голода. Другие морские охотники преклонялись перед его успехами и мастерством, бросавшими тень на вянущего Хонта и Совет. Нужно было дождаться лишь смерти старика, а она, судя по его внешнему виду, уже топталась на пороге.

Лазар давно убедился в том, что сможет подарить своему народу лучшую жизнь. С той лишь оговоркой, что её будут достойны полезные и незаменимые для общества люди. Бездарность же будет изгнана или уничтожена, их имущество отобрано и поделено. При этих мыслях морской охотник невольно взглянул на протянувшего ему шлем Матэя. Громоздкая медно-резиновая конструкция едва обхватывалась трясущимися маленькими ручонками мальчишки, смотревшего на отца широко раскрытыми голубыми глазами. В этот миг Лазар понял, что притесняемый им сын гордится родителем. «Даже неудачная копия восхищается моими заслугами, – пронеслись в голове мысль. –Лишь старейшины противятся моей значимости».

С другой стороны, Лазар презирал все, что его окружало. Морскому охотнику претили замкнутые помещения Последнего Очага, ставшие для многих поколений склепом. Люди бесславно жили и умирали в полумраке и холоде, не оставляя о себе воспоминаний. Изо дня в день видеть одни и те же лица, слышать одни и те же разговоры, вдыхать запах вываренных рыбьих потрохов, морской соли и ржавчины Лазарю было тошно. Жизнь здесь застыла подобно льдам снаружи. Он метнул взгляд на Морские Врата – лебедка, установленная над чернеющей водой брешью, уводящей на дно. Под толщей льда и темной глубины, облачившись в скафандр и вооружившись гарпуном, Лазар чувствовал себя на своем месте. Пусть там на каждом шагу подстерегала опасность, а в окружающем мраке плавали клыкачи, морской охотник видел в царстве нерушимой тишины недостижимую человеком свободу. Если бы люди могли дышать под водой, им не пришлось бы ютиться в ветшающем корабле.

Лазар облачился в подводный скафандр. Он проделывал это множество раз и всякий испытывал тревожное ощущение, будто делает это в последний. Кислородный баллон отяжелил громоздкую конструкцию. Теперь мир виднелся через толстые иллюминаторы неподвижного шлема, а дыхание разносилось эхом внутри костюма. Пахло сухой резиной. В скафандре человек становился выше, крупнее и неповоротливее, но вместе с тем приобретал защиту от опасностей глубин.

Матэй подал фонарь и запрокинул голову, его взгляд заскользил в попытках охватить необъятный силуэт отца. На плечо мальчика легла увесистая родительская рука, под которой он едва не рухнул. Часть древнего обычая: безмолвное прикосновение морского охотника к наследнику, что продолжит дело в случае его гибели. Провожать Лазаря к Морским Вратам всегда собирались все морские охотники, кроме старика Хонта. «Может не стоит ждать, когда он уступит мне место старейшины по естественным причинам» – мелькнула мысль, когда Лазарь смотрел через иллюминаторы на две дюжины крепких и закаленных мужчин своей касты. Когда он вернется и насытит жителей Последнего Очага, можно всерьез заняться скорейшим занятием власти в стране.

– Папа… – сорвалось с губ Матэя, но Лазар их уже не слышал.

Гремя тяжелыми ботинками по рыжей решетке, резиново-металлический гигант направился к бреши корабля, уводящей в подводной царство. Морские Врата. Соплеменники касты, механики и маленький сын смотрели вслед опускавшемуся на лебедке в черную воду морскому охотнику с тем же трепетом, с каким близкие наблюдают за опускающимся в землю гробом.

Продолжение на сайте. Подписывайтесь также на авторскую группу в VK и следите за новостями :)

Всем привет! В первый раз выкладываю своё творение на обзор широкой общественности. Хочется узнать, что думаете?

«По канонам сказки»

Жар. Искры. Пламя. Обжигающий металл. Запах мужского пота. И венец всего этого творения – сам мужчина, на голый и накаченный торс которого надет темный фартук, сшитый из грубой и плохо обработанной ткани. Здесь он чувствовал себя царем. Тяжелый молот в руках непрестанно бил по мягкому и податливому металлу, придавая ему форму и силу.

Но вся атмосфера крутости и самовосхищения разрушилась в тот самый миг, как тяжелые деревянные ворота кузницы с грохотом распахнулись.

- Либо ты женишься, либо я все царство завещаю твоему дяде! – Разъяренный царь вбежал в кузницу, грозя указательным пальцем в сторону единственного сына.

Тяжелый молот так и завис в воздухе.

«-Опять сейчас начнет», - пронеслось в голове у царевича.

- Мне надоело получать приглашения на свадьбу. А заголовки в газетах… Нет ты видел это? Что не день, то первую полосу занимает очередная трогательная история спасения красавицы царевны прекрасным царевичем и их внеземной любви. – Царь перестал носится между печью и наковальней и остановился напротив сына. – Я внуков хочу, - чуть ли не плача сказал он. За спиной главы государства послышались тихие смешки охранников, что выстроились в ряд у входа в кузницу.

Царевич опустил молот. Снял рукавицу и вытер пот со лба предплечьем, испачканным сажей.

Красный, чумазый, потный царевич был практически неотличим от простолюдина. Такого покажи царевне, любая скажет свое «фи». И будет права. Царь горестно покачал головой. За что ж так с сыном не повезло? Не чтоб как все, подвиги совершать, прекрасных дам спасать… Да хоть охотой занялся бы! Но нет же, непутевому сыну саморазвитие подавай. Мечи ему ковать нравится. Не кривя душой, царь мог честно признать, сын в этом преуспел. К молодому царевичу пару раз даже именитые мастера в ученики просились. И вроде горд и рад царь был, да разве это занятие истинного царевича?

- Папаша, мы уже об этом говорили.

- Послушай! Я что многого прошу? Я даже не прошу тебя жениться на царевне, в придачу к которой полцарства полагается. Женись ты хоть на девятой дочери любого царя. Ну, не позорь ты мои седины. – Царь снял корону демонстрируя ту самую седину.

Царевич тяжело вздохнул.

- Сил моих больше нет, - продолжил причитать глава государства. – Все, это мое последнее тебе деревянное предупреждение. Юристы уже составили документы. Если до конца недели с женой не познакомишь, царство ТВОЕ брату моему отойдет.

Царь положил на наковальню свиток с печатью главного юриста, жестом собрал всю стражу и покинул кузницу. Царевич повертел свиток в руке, но вскрывать не стал. Он итак знал, что это неподписанный договор о передаче царства. Царский сын поскреб в затылке.

Вороной серый конь в яблоках вальяжной аристократической походкой вошел в кузницу. Он слышал разговор отца и сына.

- Че делать будем? В этот раз он похоже серьезно, - сказал конь.

- Я не хочу женится. Она мне будет мешать развиваться, расти духовно и морально как личности. Но и царство дяде не отдам.

- Тогда может того… этого… к свахе?

- Двуручный меч мне в глотку целиком, если я к ней пойду.

- А как тогда?

- Царевна нужна.

- Ну? Пошли к свахе, она точно знает, где ее взять.

- Там самозванок-царевн куча. Если папаша узнает, что я ему лже-царскую дочь привел, вовеки веков не докажу, что я не я, геморройная зона не моя. Не-е-ет, нам тут кто-то надежный нужен.

- Ха, смешной ты, - фыркнул конь. – На кой фиг, ты царевне такой пришибленный сдался? Им всем любовь подавай.

- Я понять не могу, ты на чьей стороне?

- Как всегда, по вынужденным обстоятельствам на твоей. Но друзья для того и нужны, чтобы правду друг другу говорить. Ты тот еще кадр. Я б даже сказал редкостный экземпляр…

- Не надо. Я понял.

Царевич сжал переносицу. В ушах все еще набатом звучал стук молота о раскаленный металл вперемешку со словами отца.

- Нужна колдунья. Уж если кто и поможет, так это она. Ну не может же быть такого, что все царевны на этих любовных бреднях помешаны, - с надеждой произнес нерадивый наследник царского стульчика с высокой спинкой.

Помывшись, одевшись и на скорую руку перекусив, царевич вместе со своим верным другом направился к главной столичной ведьме.

Ведьмовской особняк не уступал по роскоши царскому. А сад, что укрывал его от посторонних глаз, был одним из красивейших на пару десятков ближайших царств. Знатных гостей с наигранным почтением принял несменный подмастерье ведьмы, он же швейцар, повар, уборщик, садовник и швея мотористка, все в одном лице и за одну цену. Сначала слуга хотел пригласить царевича в дом, но увидев с какой уверенностью конь последовал за своим наездником, он передумал и провел их в деревянную беседку на заднем дворе. Причем коня убедительно попросил быть за пределами хрупкой резной конструкции.

Ведьма снизошла до гостей только через час. Увидев царевича, она заметно оживилась.

- Ваше царское высочество. - Реверанс, что сделала колдунья был мощной оплеухой всем учителям этикета. Царевич с конем еще долго после пытались разобрать, как она так ноги сложила. – Чем могу быть полезна? Заклинания силы? Регенерации? Или… ах, вы шалун, бессмертия?

- Царевна нужна, - с ходу начал царевич.

Ведьма так и застыла с открытым ртом. Она придвинулась ближе к царевичу и косо взглянув на коня, тихо и доверительно прошептала:

- Либидо все же проснулось?

- Скорее уязвленное самолюбие, - царский скакун засунул морду между ведьмой и другом.

- Поняла. Нужно найти обидевшую вас царевну и наслать на нее порчу. Давай, малыш, расскажи тете ведьме, кто та, что заставила тебя страдать?

Царевич оттолкнул коня, чтобы видеть хозяйку дома.

- Никто. Мне нужна царевна. Женится надо. Но только давай такую, чтоб без поцелуя истинной любви. Мне просто штамп в документах нужен и пригласительные на свадьбу, что бы папаша отстал.

- И первую полосу в газетах, - встрял конь.

- Во-во, и ее тоже.

- Так тебе нужна царевна с драконом?

- Ни в коем случае, - замотал головой конь.

- А какая нужна тогда? – удивилась ведьма. – Царевны двух видов есть. Первые, заколдованные и там нужен поцелуй любви. Но здесь этот вариант не прокатит, только, конечно, если кто по ошибке бедную девушку не превратит в набалдашник для рукоятки меча, тогда у нее есть шанс понравится вам. А второй тип, драконы охраняют.

- Драконы говоришь? Давай. Уж с драконом я справлюсь, - воодушевился царевич.

- Только через мое бездыханное тело, - возмутился конь. – Я тебе что, спринтерский бегун, призовая лошадь на скачках?

- Вообще-то ты потомок этих самых призовых лошадей и у тебя это в крови быть должно.

- Где такое написано?

- В твоих документах.

- Ха, нашел чему верить. В твоем аттестате тоже написано, что ты прослушал весь курс по градостроительству, а что в итоге? 34 место в конкурсе на лучший песчаный замок, хотя участников было всего 29. Двухлетке, не участвующем в конкурсе, и то 30 место досталось.

- Хорошо и что ты предлагаешь? – царевич с прищуром посмотрел на лучшего друга. История с этим конкурсом была самой большой травмой для его самолюбия.

- Придумала! – ведьма подскочила с места. – Точнее вспомнила. В прошлом году сын моей тетушки, она тоже ведьма, то бишь мой двоюродный брат, пытался охомутать одну царевну. Но там встряла ее старшая сестра и парень вылетел из игры, не успев даже начать. Ох, тетушка и разозлилась тогда. В общем, она наложила заклятье на старшую сестру, сделав из нее дракона…

- Я ее целовать не стану, - перебил ведьму конь. – Неа, можешь даже не просить. Я конечно, харизматичный, но с драконом… не-е-ет.

Ведьма щелкнула болтуна по носу.

- Да погоди ты, там заклятье по-другому снимается. Короче, нужно убедить старшую, что ты достоин младшей. И вот если она тебе поверит, то заклятье снимется, и ты получишь младшую царевну.

- А почему не старшую, ведь по законам?..

- Поверь мне, здесь оно и к лучшему, что законы не действуют. По мне, так для вас это идеально: никакой любви, только холодный расчет и дракон вас не сожрет.

Царевич с конем переглянулись и в один голос спросили:

- В чем подвох?

- У старшей характер… никто не прошел испытания. А ведь ни один десяток царевичей пытался. Младшая-то и лицом, и фигурой хороша, и смех дивный, а глаза… словно болота затягивают. Поклонников у нее было полно. Они как узнали про проклятье так все чуть ли не разом ломанулись. Но старшая, вот уж истинная дракониха, всех на корню рубила.

- А что мнение младшей не учитывается? – спросил царевич.

- У сестер близкие отношения. Верят друг другу, как сами себе. Если старшая покачает головой, от младшей, кроме прощального воздушного поцелуя ничего не получишь.

Царевич с конем вновь переглянулись. А затем хором снова сказали:

- Давай карту.

Путь до указанного ведьмой места занял всего пару дней… на корабле. Царский друг не пожелал топтать свои новые позолоченные подковы и вообще в последнее время у него разболелся поясничный отдел позвоночника. «Из конюха-то массажист никакой», все причитал он у самого уха царевича.

Но несмотря на это поездка выдалась плодотворной, и новоиспеченный жених много узнал о царевне с необычным драконом. Младшая царевна была заядлой флиртуньей, умела к себе мужчин предрасположить. Первое предложение о замужестве поступило едва ей 15 исполнилось. Но она похихикала, да и отказала бедному честному влюбленному. И такой случай был не единичный, кто бы ни пытался сойтись с царевной, ни у кого это не получалось. Она все путешествиями и изучением иностранных языков была занята, пленяя в каждом новом государстве и городе мужчин. За что и прослыла немного ветреной особой. При этом ни с кем любовных отношений не имела. За ручку подержит, в глазки красиво посмотрит и упорхнет, словно птичка. Хотя своей любви к красивым и мускулистым мужчинам не скрывала. (Царевич мысленно поставил галочку в этом пункте. То, что он был хорош собой, наследник точно знал).

Зато о старшей хорошего было мало известно. Вредная, занудная, с тяжелым взглядом. Как и большинство царских дочерей выучилась на медика. Работать пошла по специальности, чтобы с матушкой поменьше видеться. Говорят, когда старшая царевна с женой царя ругалась, там даже крысы в норы забивались. С неделю старшенькая поработала травницей, а затем вынудила папашу издать указ, что бы ее хирургическому ремеслу обучили. Видите ли, ей скучно со склянками, да и жуков она боится, коими лечебные травы кишат. Царский госпиталь был категорически против женщины хирурга, да еще и в виде старшей царевны. Но царь души в своей старшенькой не чаял, не глядя указ подписал. С женихами у царевны было плохо, от слова никак. Они поначалу на красоту ее клевали, но все очарование развеивалось, стоило только царской дочери рот открыть. Возможно, наследница трона вела себя так специально, не очень-то она и замуж рвалась, да и детей откровенно говоря не любила.

Но не смотря на весь свой сварливый характер и выраженную нелюбовь к людям, старшая царевна обожала младшую и это было взаимно. Сестры были очень близки и всегда друг к другу прислушивались, уважали и заступались друг за дружку. Потому и не получилось ни у кого проклятья снять. Старшая всех считала недостойным младшей. А младшей и так было хорошо, вот и позволяла сестре всех раскидывать.

Царевн поселили в замке, высеченном в скале у самого края обрыва, внизу которого бушевала Могучая Мировая лужа (давно уже картографы и географы рвались переименовать океан, но все не могли придумать ему звучное название. Вопрос до сих пор оставался открытым). В замке было чисто, светло и уютно. Высокие потолки, дверные проемы, окна, все сверкало от чистоты. На всех светильниках, канделябрах и люстрах не было даже капельки застывшего воска. Большая часть окон замка были открыты и свежий морской ветер гулял из комнаты в комнату, играя с тяжелыми шторами.

Дракон, сидящий посреди огромного вестибюля, полирующий фарфор с высунутым от усердия языкам, произвел неизгладимое впечатление и на царевича, и на коня. По размерам заколдованная царевна сильно уступала истинным представителям этого вида. Но фарфоровые чашечки все равно терялись в огромных когтистых лапах и выглядели смешно.

- Не приемный день, - буркнул дракон. – У нас генеральная сегодня. Плюс у меня сегодня фруктово-овощная диета. Приходите завтра после полудня, я гриль разогреть успею.

Конь громко сглотнул.

- А мы слышали вы к мясу равнодушны.

Дракон прекратил начищать фарфор и задумчиво посмотрел на царского друга.

- Да? И многие такое говорят?

- Да почти все.

- Ммм, ну, ладно. Но вы же понимаете, что мое умение плеваться огнем никто не отменял?

Царевич с конем одновременно кивнули.

- Так что брысь отсюда, - гаркнул дракон.

На самом верху лестничной площадки появилась хорошенькая белокожая девчушка, про которых обычно говорят кровь с молоком. Полная грудь, широкие бедра и лицо сердечком. Все в ней было складно да ладно. Одета она была в простенькое платьице с передником. В одной руке швабра, а во второй ведро. Вид у девушки был изнеможенный.

- Ты же ведь решила убираться, вот и убирайся. Я-то здесь причем? – чуть ли не плача, сказала она. Но увидев царевича с конем тут же приосанилась, выставив вперед большую грудь. – А это кто?

- А это к тебе, - ответил дракон, расставляя фарфор в серванте.

Конь с царевичем переглянулись.

Стало быть, это та самая царевна. Люди не соврали, и впрямь была хороша собой. И что больше всего понравилось будущему жениху, она не была похожа на других царевн. Не имела болезненной худобы, даже наоборот была в меру в теле. Никаких рыбьих губ и детских накладных волос, что подметают пол. Да и выглядела намного младше своего возраста. Царевич даже поначалу смутился, приняв ее за девочку-подростка.

- Действуем по плану А, - шепнул конь ему на ухо.

Наследник трона вмиг с себя скинул верхнюю часть доспех и хлопковую футболочку, что была под ними и заиграл натренированными мышцами. Царевна уронила швабру с ведром и тихо завизжала, не отводя пожирающего взгляда от гостя.

- Ну, вот опять, - устало вздохнул дракон. – Ты серьезно? – обратилась она к сестре.

Младшая царевна быстро сбежала по лестнице, на ходу вытирая слюни. Она резко остановилась возле царевича и легонько пальчиком ткнула его в бицепс, а затем вновь завизжала и закрутилась волчком.

- Мне стыдно, что мы с тобой родственницы, - сказал дракон.

- Ничего ты не понимаешь, - махнула рукой в сторону старшей сестры царевна.

- Ну, конечно, куда уж нам!

- Я буду краток, - наконец подал голос царевич.

Дракон движением лапы прервала гостя. Она демонстративно стала удобно устраиваться, то так, то этак перекладывая свой хвост. Попытки сложить вместе коротенькие ножки не увенчались успехом. После целого множества смененных поз, дракон наконец уселся. Взяв за шкирку, все еще пускающую слюну сестру, она усадила ее на свой хвост. Царевне явно было там комфортно и уютно. Она тут же положила на свои коленки кончик драконьего хвоста, укрывшись им словно одеялом.

Дракон махнул лапой, разрешая продолжить.

- Итак, я буду краток. Мне нужна жена. Но нужна она мне не потому, что я горю желанием жениться, а потому, что иначе отец отпишет царство дяде. Я этого допустить не могу. Объясню почему ты, - царевич указал пальцем на царевну, - для меня идеальный вариант. Судя по тому, что слышал я, ты тоже не грезишь выйти замуж. Ты хочешь развиваться и самореализовываться. Я тоже! Я мечтаю создать меч, который никогда не затупится и не сломается, не заржавеет. Тот, что своему хозяину прослужит верой и правдой до конца его жизни. И что бы одновременно он был легким, с большой маневренностью…

- Отклоняешься от темы, - шикнул другу конь.

- Да. В общем, если мы поженимся, каждый сам может заниматься своим любимым делом и мешать мы друг другу не будем.

- А если ты в нее влюбишься? – спросил дракон.

- Это маловероятно. Она конечно, хороша собой, но я не из влюбчивых.

- А если я из таких? С чего ты взял, что я, к примеру, не хочу поцелуя истинной любви? Не хочу выйти замуж? Нарожать кучу наследников мужу своему? Почему ты решил, что я соглашусь на это? – спросила царевна.

- Если бы ты этого хотела, то давно бы уже вышла замуж, а не сестру свою слушала, - царевич указал на дракона.

- А может быть я мечтаю выйти замуж за того, кого люблю? – гнула она свою линию.

Царевич открыл рот и тут же его закрыл. Тут ему сказать было нечего. Он не учел такого.

Поджав губы, царский сын решил зайти, с другой стороны.

- Тебе сестру не жалко?

Царевна переглянулась с драконом.

- А ты на жалось не дави, - пробасил дракон.

- Нет, ну, серьезно. Сколько она уже в таком виде? Год?

- Царевич, ты тут воду не мути. Заклятье снимется не тогда, когда она даст свое согласие, а когда я разрешу.

- Ты же явно не хочешь, чтобы твоя сестра досталась какому-нибудь типичному царевичу, что посадит ее в замке и заставить детей один за другим штук надцать нарожать? – сменил тактику царевич, обращаясь к дракону. - Ты же не хочешь, чтобы из нее сделали предмет интерьера? Чтобы она была вынуждена подчиняться самодуру? Не хочешь? Не хочешь, чтобы ей изменяли, унижая ее женское достоинство и гордость?

- Говоришь ты красиво, но как я могу тебе верить на слово? Даже, если сейчас ты говоришь правду, никто мне не может гарантировать, в том числе и ты, что не изменишь своим словам. По собственному примеру знаю, что люди способны менять свое мнение. И это не говорит о них, как о плохих или лжецах. Нет. Со временем, просто все меняется. Ты по-другому начинаешь смотреть на вещи.

- В твоих словах есть правда, царевна. Поэтому предлагаю тебе сделку, лишь только ты заметишь, что я плохо отношусь к твоей сестре, что она стала со мной чахнуть, ты в тот же миг сможешь ее у меня забрать. А за моральный ущерб твоя сестра получит полцарства.

Дракон с царевной переглянулись.

- Согласна? – спросил дракон.

- Я не против попробовать. Он, вроде, ничего. Да и замок мне этот постоянно надоело драить. К тому же, я доченьку хочу. У нас же будет первая брачная ночь? - царевна с озорством подмигнула царевичу.

- Естественно, - ответил конь.

- Ладно, - сказал дракон. – Я благословляю ваш союз. Но помни, царевич, не сдержишь данного обещания, я тебя не только без половины царства оставлю.

Не успел дракон договорить этой фразы, как тут же превратился в миловидную девушку с серьезным лицом.

- Скучно... Да?

Бог повернул голову и устремил пристальный взгляд на Роджера. В этом взгляде читалось:"Ты опять что-то задумал".

-Дааа, я опять что-то задумал! - сказал Роджер. После этого спрыгнул с кресла, встал напротив Бога, и стал ехидно улыбаться и потирать ручонки.

- Только не это. - устало сказал Бог и поднес руку к лицу.

- Почему ты всегда так реагируешь? Я всегда делаю красивые и весёлые вещи! Вот, например, из последнего: я создал мир мёртвых! Ну, он в процессе. Плохо выходит, я ж не умею творить. И расположил его под Землей! Классно, ведь, да? А помнишь, когда я скрестил твоих уток и бобра? Красивый чудик получился!

- В смысле? Мёртвых?

- Нуууу... Туда будут попадать все созданные тобой существа после смерти...

- Какой такой смерти? - Бог выпрямился, положил руки на ручки кресла и немного наклонился вперёд.

- Ааа, я не сказал, да? Я забрал у них бессмертие! И ещё немного доработал их организм. Поковырялся в их внутренностях, так сказать. Их организм будет увядать! Со временем. - Роджер начал прыгать и хлопать в ладоши.

- За что мне такой брат? Что я сделал не так? -Бог зажал переносицу двумя пальцами и закрыл глаза. - Зачем ты лезешь в мои творения? - спокойно произнес он приподнимая брови. Зачем?

- Мне скучно. Ты постоянно занят созданием чего-то, а мне что делать в это время? Я обделён талантами. - Роджер опустил голову и к его горлу подкатил ком.

- Нет-нет-нет, ты не прав! Ты не обделён талантами, ты сам их открываешь! Просто нужно включить воображение. И сосредоточиться. Помнишь, я учил тебя? И посмотри, что получилось! - он указал пальцем на трёхглавую собаку. - Это сотворил ты. Красиво, только, конечно, мрачновато... Но у тебя такой стиль. - пожал плечами Бог.

- Возможно, ты прав...

- Я же тоже сначала не мог творить. Получались какие-то булыжники. Кстати, я нашёл им применение. Вот, посмотри. - Бог указал пальцем в пол. Облака развеялись и показался рельеф Земли. - Я назвал это горы! Как тебе?

- Ваааууу, это просто невообразимо! - Роджер упал на четвереньки и принялся разглядывать сие прелестное создание.

Помолчав немного Бог спросил:

- Ладно, давай рассказывай, что ты там задумал.

- А? Ааа, да! Я придумал подарок на День Рождения. Небольшое количество людишек. Я устрою шоу на выживание! Ну, над названием надо подумать. Короче, надо посылать людям всякие неприятности. Грозу, неурожай, землетрясения, водовороты, и так далее, и так далее. Потом всё жёстче... Ограничевать их в воде, еде, чтобы они дрались за ресурсы! И в итоге, когда останется только один выживший, я подарю ему бессмертие. Махахахаха! - Роджер окатил всё помещение зловещим смехом.

- Я против издевательств! - грозно сказал Бог.

- Ты мне должен. Я спас тебя от смерти. Помнишь, когда мы забыли про Марс? Оказывается, после того, как я подсказал людям создать оружие, они наклепали его целую кучу! Естественно, начались войны. А какой-то дурачок изобрёл такое оружие, которое может уничтожить всю планету. Ну а другой дурачок ею воспользовался. В общем, после того взрыва остались выжившие. И они прилетели на Землю. Ну а дальше ты знаешь... Взрыв и все твои гиганты умерли... И тебя тоже зацепило.

- Так это ты развязал войну! - Бог ударил кулаком по ручке стула и она хрустнула.

- Прости... - Роджер закрыл руками лицо. - Но было весело.

- Чем бы дитя не тешилось... Лишь бы не плакало. - вздохнул Бог. - Ладно, сколько тебе нужно?

- А можно всю планету забрать? - он робко улыбнулся, отвёл глаза и начала присвистывать.

- Эк, Вы, барин, разошлись...

- Землю.

- То есть, по твоему, население Земли - это небольшое количество? Да это единственная планета, на которой столько много людей! Забирай Плутоний.

- Ааа, спасибо! - Роджер накинулся на брата с объятьями. - Кстати, мне же ещё и 16 лет исполняется, в этом возрасте можно придумать имя, как к тебе будут обращаться люди. Дьявол! Моё имя для них - Дьявол! Властелин мира Мёртвых! - он злостно рассмеялся и убежал.

- Хм, а в чём-то его идея неплоха... Выжившие люди будут крепкими, смогут выжить в любых условиях, будет развита смекалка... Хм... Я придумал, они будут жить на самом большом континенте. И назову их... Русы! А страну Русь!

Я один из самых молодых Ведущих, последняя генерация. Мы, вместе с Ходячими и Видящими, часть большого и сложного механизма. Говорят, есть ещё Знающие, которые и прокладывают Видящим линии жизни и взаимодействий. Но, я в них не верю. Хранитель выстраивает общую линию и прокладывает путь, по которому должна двигаться история. Он всё видит и за всё отвечает. Чертовски сложная работа — вести человечество к процветанию.

Видящие сидят где-то в штабе и готовят план-карты на жизненный путь людей — куда им свернуть, что сделать. Мы обитаем здесь, среди наших подопечных, и ведём людей по предначертанному пути, подсказываем, подталкиваем куда надо, а Ходячие — связующее звено, они передают нам задания от Видящих. Они лучше всех умеют скользить в тенях.

Мне доставались очень интересные задания. Знаете, тут подтолкнуть, там задержать. Одному подсказать, другого отговорить. Я ходил по Земле и наблюдал, как мои маленькие шалости делали мир лучше. Каждый из нас делал мир лучше, ведя его к процветанию. К концу смены нашей генерации, примерно в полдень где-то в XXII веке, как раз и должно было наступить это процветание. Как нам передавали слова самого Хранителя — качественное изменение человечества.

Первый раз я усомнился в указаниях, когда увидел результаты одного из заданий — подтолкнуть молодого немецкого рантье в соседнюю деревушку. Иоганн Гюттлер был хорошим человек, но не имел наследника, а в те времена это было очень важно. Я радовался, когда смог помочь ему. Но то, во что это вылилось через несколько поколений… В завертевшемся вихре событий у каждого Ведущего было очень много работы, каждый день и каждый час требовалось корректировать и контролировать пути сотен людей. Мы еле успевали везде, чтобы не нарушить план Хранителя.

Я метался от человека к человеку, от судьбы к судьбе и никак не мог понять, как это могло привести к процветанию человечества, к его качественному перерождению. Но нам всегда говорили, что мы не видим всей картины, как её видят Видящие, как её видит Хранитель. И нужно просто делать то, что должно, что говорят. И я делал. Делал со всем усердием, на которое был способен.

Пока спустя много лет мне в подопечные не попал паренёк. Вроде обычный паренёк, коих миллионы ходят по миру. Но его удача была не моей заслугой и не моих братьев с сёстрами. Многие начали шептаться, что он — Вершитель. Старая легенда, ещё от позапрошлой генерации, гласящая, что есть люди, которые могут менять мир сами, без нас, которые обладают силой, даром, проклятьем. Легенды легендами, но работу никто не отменял. Вскоре его закрепили за мной, поскольку я не поддерживал все эти мистические пересуды о легендарном Вершителе.

Я всячески отводил его, запутывал, но он всегда возвращался к своей силе. Качели. Чем сильнее я отводил его в сторону, тем сильнее он стремился к ней. Однажды, несмотря на все наши старания, он перешагнул грань и взял силу, что была его по праву. Он изменился. Его начали бояться.

Я ждал этот приказ. Он должен был поступить рано или поздно. К сожалению, я прекрасно понимал, что такие изменения не останутся незамеченными. И вот он поступил. Последний приказ. Мне требовалось совершить всего одно лёгкое движение рукой в толпе, лёгкий, едва заметный толчок, а недоделанный шумахер, что уже летел навстречу судьбе, сделает всё остальное.

Но я не смог.

— Возьми. Мне уже не нужно, — я сунул ему в руку свой кулон — сосредоточие моей силы. — Надеюсь, я не ошибся.

Это было непростым решением, ведь я не просто не выполнил приказ, я предал свою генерацию, предал Хранителя. Теперь охота объявлена и на меня тоже. И если я бегать не намерен сам, то за ним им побегать придётся. Главное, что бы кулон его принял. Должен принять

В таверне было шумно. Время близилось к закату, и толпа народа, праздно шатавшегося по ярмарке, переместилась в ближайшие корчмы и постоялые дворы. Даже тот, кто жил рядом, был не прочь пропустить стаканчик зелёного бредня или кружечку сладкой смаковухи и поболтать с приезжими.

Поэтому, когда я пришёл, мест уже не было. В зале стояло пяток длинных столов с длинными же скамьями с обеих сторон, люди сидели на них бок о бок так тесно, что тончайшее лезвие восточного клинка не просунуть. Пришлось подкинуть серебряную чинку трактирщику, и он тут же, крепким пинком, скинул с лавочки вусмерть пьяное тело, и даже протёр после него лавочку, предлагая мне.

Алкоголь мне не положено,поэтому я попросил перевар из душицы и миску бараньего жаркого. Пока моя еда готовилась, выдался момент разведать обстановку, не вызывая подозрений. Мои соседи по столу жарко спорили о предстоящей войне с Нордъердгардцами.

– А что, мужики, война скоро? – я притворился дурачком. Мужики дружно заржали:

– Гыр-гыр-гыр, – булькал от смеха рыжий бородач, сидевший рядом со мной, – ты, паря, видать с небесной тверди рухнул. Лето скоро. Посевная, уход… А вот как урожай соберём, там и война, как положено!

– Бу-Бу-Бу, – грохотал собутыльник напротив, он до самых глаз зарос чернущей курчавой бородищей, а вот на макушке уже проглядывала блестящая плешь. Он отпил из кружки с пенной смаковухой и обратился к рыжему, – ты, Брого, сам не с облачков прилетел? В этом году осеннему столкновению не бывать!

– Агрх, это ещё почему Гриндо? – Брого поперхнулся.

– Так наша принцесса обручилась с ихним королём!

– **здишь!

– Да, чтоб меня Деркос прям тут молнией убил!...

Брого и Гриндо ещё продолжали греметь и булькать, но меня их дальнейший разговор уже не интересовал. Пришёл трактирщик и принёс мой заказ, я вложил ему в протянутую ладонь ещё одну чинку, и он тут же смылся к себе за стойку.

К жаркому полагался огромный ломоть ржаного хлеба, а перевар явно переварили только что. Жаркое оказалось, на удивление, вкусным. Я с аппетитом ел, макал в подливку кусочки хлеба, запивал горячим переваром и внешне выглядел совершенно безмятежным. Но мысли мои роились чёрными южными осами – зло и опасно.

«Король всё-таки решил отдать Владленику Нордъердгарду. Старик Нордеро совсем спятил, он уже, поди, три сотни годков разменял, а Владленику ему подавай. Сколько лет каждую осень воевали два государства, но наш король спасовал, видимо, совсем дела у Хельвении плохи, раз единственную дочку…», – тут я не выдержал и долбанул кулаком по доскам стола. Кружки на столе заплясали, пойло из них выплеснулось. Пока пьянчужки возмущались и вертели головами, я схватил свою сумку и был таков.

В конюшне у таверны было темно. Мой Верный недовольно всхрапнул, когда я начал его взнуздывать. Прости, дорогой, время не терпит. Мне нужно быть в столице до рассвета. Владленика… она моя!

На дорогах Хельвении ночью спокойнее, чем днём. В степи привязалось два блуждающих огонька, да на опушке у сосняка попрошайничали мелкие тролли. Но, как и вся мелкая нечисть, и огоньки, и тролли, лишь почуяв кто перед ними, быстро уносили ноги. А вот в лесу пришлось спешиться. Варг вышел на мой след. Судя по запаху, зверюга огромная, да ещё и кровь пробовавшая не раз.

Верного я оставил у огромной сосны, начертав над ним защитный знак. Взял скипетр из сумки и пошёл навстречу волчаре. Шаг за шагом, слово за словом я создавал пелену своего ведовства. Ведовство цеплялось к сапфиру в навершии скипетра и укладывалось там, как патроны в обойму – чем больше я успею сейчас заклинаний уложить, тем больше выстрелов будет у меня. Но это был всего лишь варг, поэтому я особо не старался. Двух выстрелов мне за глаза! И третий – запасной.

Вдруг в ветвях над моей головой послышался шорох. На всякий случай, я метнулся вправо и правильно сделал. С огромной сосновой лапы рухнул здоровый искромётник. Так варг был не один, а с седоком. В своеобразный симбиоз с искромётниками вступали только самые умные варги. У варгов – сила, а у их наездников – магия огня. Да и питались оба сырым мясом, вместе завалят путника, да вместе сожрут его прям с костями.

Искромётник вздыбил чёрную шерсть, по его вихрам тут же пробежали искорки. Опасно! Сухая трава и хвойный опад могут загореться. На скипетре было одно воздушное и два огненных заклинания. Огненные этой пакости по барабану, а воздушное опасно уже для меня самого, может раздуть пожар. Обходя загоравшееся существо, я начал плести водную бомбу, но вовремя услышал сзади рычание – здрасте, а вот и подельничек.

Быстрый прыжок, ухватиться за толстый сук, подтянуться, перепрыгнуть на соседнее дерево. Какое тут ведовство, дыхание сбить сейчас равносильно смерти. Наконец, мне удалось оббежать по верхам эту гадкую парочку так, чтобы оба оказались по одну сторону от меня. Варг вышел на поляну, он был огромный и весь в шрамах от рваных ран. Драки с себе подобными за территорию варги вели до смерти, этот пока побеждал всех.

Вдруг меня осенило. Сложив пальцы буквой "Лье", я произнёс два слога и быстро провёл рукой, рассекая воздух. Где-то далеко послышался вой, потом ещё один и ещё. Варг вздыбил шерсть, зарычал, он узнал вой других варгов, и их было много. Он глянул на меня и в сторону воя, ещё раз на меня… и быстрыми скачками понёсся в чащу леса.

Я вздохнул с облегчением. Звуковые иллюзии вновь помогли мне, спасибо, Мудрая Кая, что научила.

Но некогда медлить, вокруг искромётника уже тлела сухая трава. Я спрыгнул на землю, тварь тут же послала в мою сторону два небольших огненных мячика. Я плюнул на ладонь:

– Го! Лхааа… – водяной поток сорвался с моей ладони, туша и фаерболы, и самого искромётника, и траву. Искромётник обмяк и упал в обморок, пока не высохнет – не очнётся. Но скоро вернётся варг. Я наклонился и пошарил в горячей шерсти огненного существа... Вот оно! Повезло… и бегом направился к спрятанному коню.

Ровно к рассвету я оказался у стен столицы, славного города Мира. Варг за мной не гнался, а, может, и гнался, но не догнал. В Мир я вошёл держа Верного за узду. У ворот находились конюшни городской стражи, я вручил конюшенному поводья, а когда он попытался возразить, просто скинул с головы капюшон и дал ему меня рассмотреть.

Ведуна Хаэдрима в Мире знают даже новорожденные. Три года назад я спас страну от зерновой чумы, и до сих пор моё лицо малюют на стенах, ставнях, в изголовье кроватей – считается, что мой славный лик оберегает от дурного. Хех… да мне не жалко, пусть малюют.

Я шагал по просыпающемуся городу. Пели птицы, цвели яблони, пахло свежим хлебом – пекари уже давно проснулись. Время не успело пробежать и половины круга, а я уже добрался до дворца.

Во дворце, как ни странно, уже было шумно. И только лишь я сделал шаг к дворцовым вратам, как они сами распахнулись, и прямо на меня вышла пышная процессия. Во главе этой пёстрой кавалькады ехала на вороном коне прекрасная невеста в белоснежном платье с цветами яблони в белокурых волосах.

– Владленика! – я рявкнул так, что с дворцовой крыши рванули в небо голуби. Девушка на коне повернула голову в мою сторону, её прекрасные глаза цвета грозового неба были полны слёз.

– Хаэдрим, – я прочитал своё имя по её губам. Она потянулась ко мне, а я уже бежал к ней. Миг! И она соскользнула с седла прямо в мои объятья, уткнулась в мою дорожную куртку и разрыдалась как дитя.

По свадебной процессии пошло волнение. Ко мне двинулись солдаты, но как-то неуверенно. Ещё бы, они хорошо знали, на что я способен. Я вытащил из-за пояса скипетр – на нём так и висели три заклинания. Я направил навершие вверх и освободил воздушное. Порыв ветра пронёсся над крышами, у дам сорвало шляпки и растрепало волосы, кое-где с крыш попадала черепица.

– Где король? – я не стал повышать голоса. Король выбрался из золочёного экипажа и, нахмурив брови, встал и руки в бока упёр. Ну ладно, мы не гордые, обняв одной рукой всё ещё плачущую принцессу за плечи, я убрал скипетр за пояс. И мы вместе подошли к королю.

– Что ты творишь, Карл? – я не стал миндальничать с Его Величеством

– Владленика отправится в Нордъердгард, и точка, – король даже ногой топнул.

– А если так? – я пошарил во внутреннем кармане и протянул королю свою ночную добычу. Люди стоявшие вокруг так и ахнули. Даже принцесса перестала сотрясаться в рыданиях, только щёки её всё ещё блестели от слёз. – Этого хватит, чтоб решить твои проблемы, Карл?

– Это… Это…

– Огненный опал! Самый дорогой камень в подлунном мире, – камень на моей ладони был величиной с каштан, он переливался всеми оттенками красного и оранжевого. Искромётники растят опалы, как морские ракушки растят жемчужины. Моему искромётнику или было полтыщи лет, или он этот камешек получил в наследство от своего родителя и продолжил растить – камней такой величины даже я ещё не видел. Маленькая крупица огненного опала вылечит даже самую запущенную стылую лихорадку, если этот камешек поместить в скипетр ведуна, то заклинания огня усилятся тысячекратно, если же кинуть этот камень в реку, то вся вода в ней превратится в лаву. А ещё, денег вырученных за такой камень, хватит, чтоб наше королевство жило безбедно лет десять.

Я вложил камень в королевскую ладонь.

– Прости, король, но Владленику я забираю, – но король смотрел на опал и даже не думал возражать.

Мы с бывшей принцессой переглянулись и пошли прочь от дворца. Я протянул ей свой платок:

– Отныне, если ты и будешь плакать, то только от счастья.

— Значит, договорились. Проявляем все плёнки и печатаем пробники со всего, что заведомо не брак — в смысле техническом и художественном. Вы не возражаете?

Этих двоих я уже прочитал. Возражений не было.

— Потом соберемся в расширенном составе и отберём достойное выставки. Разумеется, с вашим участием. Там же решим вопросы размеров, обработки и прочего. Отберём с запасом, что-то комиссия обязательно отсеет. И начнём оформлять экспозицию.

— Георгий Вахтангович, можно особую просьбу? Это может быть слишком с моей стороны...

— Говори, дорогой. В серьёзных делах ты из себя застенчивую барышню не корчишь.

— Можно все те кадры, где девушки, отпечатать дважды? Ну хоть маленькие. И по одному для каждой — из тех, что пойдут на выставку? Сорок на шестьдесят. Поймите, я им обещал. Они всё делали на одном энтузиазме. Мне старались помочь. Кем я буду, если их обману? Они же рисковали, а с меня — никаких обязательств, кроме честного слова. Нет, я потом дома и сам смогу, но — это время. И такого качества, как у вас, у меня всё равно не будет.

Они посмотрели на меня с уважением. Особенно женщина.

— Сделаем. И не маленькие, а нормальные. И заламинируем. Ты как, Лёш?

— Сделаем, Марк Борисович. Очень постараемся.

Когда они ушли, профессор некоторое время молчал.

— Не надо, Георгий Вахтангович, я уже принял. Лучше о деле.

Он кивнул.

— Ты прав. Дел несколько. Наши искусствоведы — не хихикай — из твоего, скажем так, сообщения и фоток сделали вывод что для успеха "там" желательно иметь несколько заведомо студийных снимков с классически красивыми моделями. Натурщицы не годятся. Наши мазилы изображают всё кроме настоящей красоты, и натурщицы у них такие — соцреалистические. Твои гетеры — эти бы в самый раз, но их не надо светить. У них другие задачи. А нам нужно, чтобы было изумительно красиво. И чтоб сквозь красивое тело — красивая душа. У Юры это получается идеально. Я твои снимки видел. Да, мне Ольга показывала. Справишься.

— У меня есть две подруги. Они тоже справятся. Если их пропустят в вашу студию.

— Если надо, на руках внесут. С освещением и прочим вам помогут. О технике вообще не думай. Ваше дело — искусство. Марик, я без иронии.

—Вижу.

— И я вижу, что ты видишь. Теперь ещё одно дело. Шэни дэда! Как ты это делаешь?

— Это единственная книга индийского автора в вашем кабинете. Раньше она стояла вон там, наверху. А сейчас на столе. Отвлёк ваше внимание и посмотрел дарственную надпись. А вы недавно были на конгрессе. Сложить два и два.

— Да, проще некуда. Я с ним знаком лет пятнадцать. Встретились недавно в Праге, и оказалось, что его нынешние научные интересы в некоторой части совпадают с нашими. Ваши с Ольгой идеи ему отнюдь не чужды.

— Книгу дадите почитать?

— Возьмёшь с собой. И вот эту папку тоже. Доктор Радж Чатурведи будет рад принять вас у себя и оказать всяческое содействие. Подробнее обсудим позже. Это не срочно. Срочно — доснять, оформить и провести через комиссию. Я ваши с Юрой взгляды понимаю и разделяю. Особенно после общения с Олей. Поразительный интеллект! Но тебе придётся отстаивать свою позицию против таких... — он аж зубами скрипнул. — народных и заслуженных... жрецов. От слова жрать. Вах, бичо, скольких они уже сожрали. Хорошо, что это не самое главное в жизни для тебя. Для них я не авторитет. Психофизиолог, весь от научной сохи, а они, эти — он выдал длинное замысловатое грузинское ругательство — они одухотворённые творцы высокого искусства! Стражи идеологии! Вот, где они у меня! Идеологи! Они же и мою науку жрут.

Грузинских проклятий профессору не хватило и ему пришлось предельно определённо выразиться по-русски. Он рухнул в своё кресло. Я приблизился и провёл приём "Рефлектор": сложил из ладоней что-то вроде параболического зеркала, принял и отразил поток. Повёл сверху вниз.

— Пффф... Спасибо, дорогой. Что это было?

— Одна из причин нашего с вами знакомства. А мы всё никак не займёмся этим всерьёз. Но можно же ехать в автомобиле, понятия не имея об устройстве двигателя. Особенно с надёжным буксиром на подхвате. А весь этот вернисаж нужен в первую голову ему. Его службе.

— Сделай так ещё раз. Слушай, совсем хорошо! Да, ты прав. Но надо понимать распределение рангов в этом террариуме. Будь готов ко всему. И не очень полагайся на свои чары. Это тебе не институтский худсовет. Иди к своим подругам. Начинайте работать. Все вопросы — через Галю. Она тебе даст один хитрый телефон. Нет, всё-таки, как ты это делаешь?!

Через день мы в полном составе собрались в изостудии. В полном — это Лена с Наташей, Юра с Верой и наше "техническое обеспечение" — Лёша и Нина. Ну, и я, ясное дело. Студия уже была приведена в порядок. Указания директора тут исполнялись с быстротой и точностью военного приказа. "Добряк редкий" — Георгий Вахтангович — правил железной рукой вверенным ему институтом. 

Поскольку во всём проекте "Джоконда" реальные результаты давала только Юркина графика и ещё профессор углядел что-то там в моих фотках (Уверен, они ему просто понравились. Лёша по секрету шепнул, что они скопировали два каких-то альбома, не моих, часом?), то в довольно просторном помещении из всего прежнего изобилия остались только предметы, относящиеся к графике и фотографии.

Поскольку с графическими работами все вопросы были уже решены (отобран и утверждён двадцать один рисунок), то накануне мы в том же составе обсуждали только предстоящую фотосессию. А именно — стиль будущих шедевров.

Уважаемым членам отборочной комиссии заблаговременно и весьма конкретно и авторитетно было указано, что выставка будет такой и только такой, как им сказано, а молодых авторов обижать категорически противопоказано; поэтому они довольно спокойно и даже как-то вполне доброжелательно приняли бесспорно талантливые рисунки. Настоящие аналитические портреты им не показали. Эту тему слегка засекретили, а обнажённая натура в традиционном искусстве была обычной с доисторических времён. Всё-таки эти люди были настоящими профессионалами. Юра только слегка поехидничал над количеством допущенных на вернисаж работ: три раза по счастливому числу. Идеологи-материалисты!

Зато, когда дело дошло до фотографии, и им показали — для прикидочной оценки — несколько моих фоток, они встали на дыбы почище Клодтовых коней. И грудями разных степеней впалости и отвислости все члены восстали против порнографии. Дискуссия между ними и организаторами оказалась длительной, бурной и бесплодной. По причине отсутствия объективных критериев и однозначных определений, о чём я уже как-то упоминал.

В конце концов до членов удалось довести, что возмутившие их изображения не предназначены для предполагаемой экспозиции, но лишь для ознакомления уважаемых столпов советского изобразительного искусства с творческой манерой автора. Предлагаемые же для вернисажа будут представлены на рассмотрение позднее. И автору будет предоставлена возможность самолично защищать свои работы пред коллективным лицом блюстителей советского благочиния.

Мы с интересом прослушали фонограмму этого балагана, любезно предоставленную нам Галей — секретаршей профессора. Главным аргументом членов было: "незавуалированное натуралистическое изображение неприличных органов" (они их так не разу прямо не назвали, даже по-латыни) есть безнравственность, потакание низменным инстинктам и оскорбление эстетического чувства. На резонное замечание, что всё это присутствует в изобилии на полотнах и изваяниях самых, что ни на есть классиков, следовало: "Это совсем другое". А на предложение высказаться конкретнее следовало сакраментальное: "Это совершенно очевидно любому нормальному человеку".

Генерал решил напрямую стравить меня с этой сворой. Зачем ему это? Просто развлекается? Слишком просто и слишком мелко для него. Изучает меня? Обижаться не приходится. Я сам предоставил себя для исследований. И что-то есть в этом ещё. А, собственно, почему бы и не подраться? Но я вам не японец-каратист — с голой пяткой на саблю. Как там кузнец в "Александре Невском" говорил: "Без прибора и вошь не убьёшь!".

— Девочки, найдите в своей библиотеке каталог музея д'Орсе. Или альбом репродукций. Мне нужна картина Курбе "Происхождение мира". И автопортрет Альбрехта Дюрера. Тот самый. Лёша, Нина, можете сделать увеличенную репродукцию точно в таком же формате и стиле, как все фото для нашей выставки?

Наша "техническая поддержка" уверила в отсутствии проблем.

Искусствоведши переглянулись.

— Марк, а ты опасный противник. Вот теперь совершенно ясно, что и как мы делаем на сессии. Ребята, нужен очень тёмный и очень светлый фон. И...

— Всё будет. Фоны — вон они, свёрнуты. Свет — сами видите: всё что может понадобиться. Марк Борисович, если чего не хватает...

— Лёша, давай без величаний. Я просто студент, которого угораздило. Ниночка, вы не против? Мы тут все свои. Так вот, две внешних вспышки, флэшметр и синхронизатор. Будем снимать в динамике. Наташ, я понял твою идею правильно?

— Как всегда. Мы им представим такую обнажённую натуру, что они на корню засохнут. Сплошную эстетику. Нина, когда добудешь красное полотнище? И белое. Хорошо бы шёлк.

— Ребята, если вы не знаете: Лена с Наташей — изумительные танцовщицы-акробатки.

— Завтра всё доставим.

— Тогда разбегаемся до послезавтра. Лёша, давай мы с тобой задержимся: прикинем схемы освещения и расставим всё, как надо.

Мы посидели, порисовали. Повесили тёмный фон. Попробовали свет. Должно получиться всё, как надо. Оставался один деликатный момент.

— Лёша, у нас будет целый рабочий день в обществе очень красивых голых девушек. Совсем не хочется, чтобы у тебя поехала крыша. Если будут дрожать руки, и ты будешь путаться в проводах и тумблерах, или будешь стыдливо отворачиваться, мы угробим всё дело. Юра мне не помощник. Он в технике ноль. Вот все его советы по художественной части я буду исполнять, не переспрашивая. Но ни к чему, кроме его мольберта, прикоснуться не дам. А то во всём институте пробки вышибет. Может быть завтра мне поассистирует только Нина?

— А ты сам?

— А я давно и очень близко их знаю. Юра, кстати, тоже. Он художник, я — медик. И мы оба умеем контролировать свои эмоции, когда работаем. Вне работы — сам понимаешь. Так что, Лёш? Кстати, имей в виду, они совсем не будут смущаться или возмущаться, если ты их будешь разглядывать. Как ассистент фотографа. Работа модели — такая работа. Они очень умные и понимающие. Но за пределами студии...

— Схлопочу по морде. Не беспокойся. Хорошо, что предупредил. Мог просто приказать.

— Знаю. Но за что лишать тебя такого редкого удовольствия? Мой успех в твоих руках. В самом прямом смысле. Кстати, пустишь к вам в лабораторию? Нет, чудак, уже потом, когда всё сделаете. У вас же будет ещё другая работа. Поучишь?

Хотя я был очень занят съёмкой, не упускал из внимания Лёшу и Нину. Вот за кем интересно было наблюдать. Калейдоскоп эмоций и мыслей. Нет, не так. Калейдоскоп — это на плоскости. А тут — разноцветные вихри в трёхмерном пространстве. Когда девчонки преспокойно разделись и во всём своём ослепительном великолепии занялись просмотром наших с Юрой набросков и планов композиций, разминкой, репетицией поз и прочей подготовкой к съёмке, Лёша попросту обалдел.

А потом мне время от времени приходилось вынимать его из того возвышенного транса, в который вводили его эти очаровательные нагие прелестницы. Жалко было возвращать его из рая на грешную землю, но и работать же надо! Он своё доберёт потом с женой. Несколько ночей им точно будет не до сна. Ничего, это очень приятная бессонница.

Особенно занятно было читать Нину. Я вспомнил женских персонажей знаменитой картины Семирадского "Фрина на празднике Посейдона". Как он психологически точно изобразил их лица и жесты. А тут Фрин было сразу три, и работать приходилось, а не рефлексировать. Рефлексировать надо было осветительными приборами.

Забавно было, как мгновенно изменился у наших помощников знак эмоций на противоположный, когда я сам позировал с девушками для нескольких дуэтов. Один бог знает, каких усилий стоило нашим весёлым подругам сохранять серьёзность. Юра рисовал почти непрерывно, отвлекаясь только для того, чтобы заточить карандаши. И рисовал он больше всего именно эту пару. Я шепнул Нине на ушко, чтобы не забыла попросить несколько набросков. Юрка не жадный.

Сессия прошла на "отлично". Вера тоже попробовала себя в роли фотомодели. И у неё здорово получилось. Если это остатки её "храбрости отчаяния", то это совсем неплохо, но, если то, чего я опасался... Надо будет заняться ею, и чем раньше, тем лучше. Но какая же она прелесть!

К четырём часам мы закончили. Могли бы и раньше, но, когда уже сделали всё, что придумали заранее, Лёша предложил: "Добьём плёнку, раз уж начальство так расщедрилось. К тому же эта выставка у Марка, наверно, не последняя, а когда ему ещё удастся поснимать в таких условиях и такой техникой?". Особенно насчёт техники аргумент был весьма серьёзный. Наши красавицы Лешину наивную хитрость очень даже правильно поняли и согласились. А "Салют" с приставной пентапризмой — "советский Хассельблад", и в самом деле, прямо-таки жалко было выпускать из рук. Мы дали волю фантазии и сделали такие красивые и эффектные кадры, которые комиссионные морализаторы не пропустили бы даже под угрозой расстрела. Зато ... ладно, festina lentae.

Свободное от высокого искусства время проходило на "полигоне" в общении с будущими боевыми гетерами.

Из шести остались три. Одну я отсеял сразу. Красивая и толковая девушка была напрочь лишена способности к эмпатии — осознанному сопереживанию эмоций. Она была отнюдь не бездушной и бесчувственной. Как-раз наоборот. Она слишком погружалась в чужие переживания и теряла ощущение границы между ними и своими собственными. Из неё можно было бы сделать великолепную гетеру, но только не боевую. Манипулировать мужчинами она неспособна. Но вот кого она по-настоящему полюбит, я ему уже сейчас завидую. Лучше всего найти ей совсем другое занятие.

— Выходит, мы ошиблись в оценке? — сказала Карева, когда я закончил наговаривать рапорт на диктофон.

— Я её не видел. Очень может быть, что она правильная в целом. Только вы не поняли, что у неё эмпатия моментально трансформируется в идентификацию. Ваших технологий тестирования я не знаю.

Ещё две стали мне понятны только после пары уроков. Объяснил им, что они показали совершенно замечательные результаты и в дальнейшем обучении не нуждаются. Пожелал всяческих успехов и распрощался, очень надеясь никогда больше не встретиться.

Когда за последней ученицей закрылась дверь, в квартирной части "полигона" нарисовалась Анна Витальевна.

— А эти чем тебе не угодили, привереда? Чем они плохи?

— Проститутки.

— Ну и что? Ясно же, что мы не с весталками работаем.

— Вы не поняли, Анна Витальевна. Это не обозначение профессии или рода занятий. Это интегральная характеристика их личности. Они проститутки по самой своей сущности, органически, по своей природе. Они не тело своё продают, не секс. Они продаются целиком, и с удовольствием — не только от прибыли, но от самого акта продажи себя — как такового. Абсолютно не способны ни на какую форму верности. Как проститутки они просто идеальны. Но делать их них боевых гетер — Господи, спаси и пронеси!

— Если ты не ошибся, это очень серьёзно. Подожди тут пару минут.

— Можете ещё сказать, что этот адрес они уже забыли навсегда. А с остальными продолжим. Талантливые девушки.

Мы вышли на улицу, в чудесный московский вечер. Уличные фонари уже горели тёплым жёлтым светом. Анна Витальевна взяла меня под руку.

— Вы правы. Но раньше это было невозможно, пока не изобрели стекло, устойчивое к раскалённым парам натрия. Зато теперь прохожие уже не похожи на покойников.

— Никак не привыкну к твоей манере отвечать на незаданный вопрос. Есть хоть что-то, чего ты не знаешь? Проводишь меня?

— Уже провожаю. Только позвоню из автомата тёте Рае, скажу, что ночью буду занят и сегодня не приду. Замечательная идея! Клара уже у вас? Соблазним девушку с целью восстановления статуса кво? А то она всё-таки к вероятным мужьям ревнует.

Она отдёрнула руку, остановилась.

— Марк, ты страшный человек! Но такой милый.

Инквизиторов было пять особей обоего пола. Весьма вальяжные представители наивысшего слоя художественной богемы а-ла совьетик. Столпы соцреализма, непогрешимый и несокрушимый оплот самой правильной идеологии в искусстве. Их благообразные лица прямо-таки излучали сознание собственного величия и наслаждения ролью крушителей судеб.

Пока они изволили меня разглядывать, я успел с толком и с расстановкой прочитать их всех вместе и каждого по отдельности. Да, я и вправду вот такой аппетитный мальчик, идейная ты развратница. Это твои статейки о коммунистической нравственности мне давал почитать Георгий Вахтангович. Разлакомилась на новенького. Ничего, я тебе аппетит отрегулирую.

Эта выставка состоится хоть вы все треснете по всем черепным швам. Это для меня она так, сахарная косточка, положительный стимул. Приятно, что и говорить. Но она для серьёзного дела нужна. Вот не удивлюсь, если Оля окажется среди гостей.

— Давайте не тратить драгоценное время всех присутствующих на никому не нужное сообщение о том, что всем известно. Несть истины во многом глаголании. Вам, уважаемым членам консультативной (я выделил это слово) комиссии предоставлено для высококвалифицированной профессиональной оценки мои художественные фотографии. Цель этой оценки — отбраковать изображения, эстетически или технически несовершенные с тем, чтобы оставшиеся были выставлены в готовящейся экспозиции. Принимая во внимание уникальность в нашей стране, а следовательно, прецедентность планируемой акции, организаторы мне предоставили возможность защищать свои работы в очной дискуссии. Давайте приступим к делу. Или вы уже приняли все мои шедевры?

Хорошо борзеть, имея за спиной такую тяжёлую артиллерию. Но глупую наглость мне не простят.

— Что?! — взвился носатый седовласый, явно косящий под Листа. — Эту порнографию ты смеешь называть художественной фотографией! Не слишком ли нагло, мальчишка?! Эту мерзость!

— Luppiter iratus ergo nefas. Право же не стоит начинать обсуждение на столь высоком уровне эмоций. Позволю себе ответить на ваш вопрос: нет, не слишком и вообще не нагло. Поскольку ни одна из фотографий в этом планшете порнографией не является.

— А чем же они, по-твоему, являются? — язвительным тоном поинтересовался лысый в пиджаке с орденскими планками.

— Принимая во внимание разницу в возрасте и положении, я готов принять обращение на "ты", но всё же следовало бы придерживаться нормальных правил общения. Так вот, они являются претендующими на художественность работами непрофессионального фотографа в жанре ню, то есть — обнажённой натуры, выполненными как в студии, так и на пленэре.

Некоторое время они молча переваривали содержание полученной информации и тон её подачи.

— Во всём мире фотографическое художественное изображение обнажённой натуры принято столь же неотъемлемой частью изобразительного искусства, как таковое изображение в живописи, графике и скульптуре. Поэтому не вижу смысла обсуждать предмет изображения. Наша с вами задача оценить качество фотографий, их художественные достоинства — если таковые имеются — и недостатки, которые несомненно присутствуют.

— Во всём мире! Художественные достоинства! О чём вы говорите? Это в загнивающем западном мире, да и то: ваши картинки годятся только для какого-нибудь порнографического журнала, для "Плейбоя" какого-нибудь. это приняла эстафету дама с внешностью завуча очень средней школы. — Над чем смеётесь? Над собой смеётесь!

Тут я уже расхохотался в голос.

— Простите, но эта ваша цитата из Гоголя... Простите. Вы даже не поняли, какой великолепный комплимент вы мне сейчас сделали. Если мои снимки достойны "Плейбоя" — это значит, что они высочайшего сорта. Для любого профессионального автора быть опубликованном в этом журнале — очень высокая честь. Там берут только самый наилучший материал, будь то изображение или текст. Такая публикация — знак качества на творческой репутации автора. Неужели вы этого не знали?

— Но вы же советский человек! Это у их там порнография считается искусством....

Она говорила много. Потом меня обличали остальные: крашеный брюнет в сером свитере и с бородой под Хемингуэя, и довольно стройная миловидная шатенка, одетая дорого и со вкусом. Светская львица. Впрочем, она как-раз говорила немного, но отчётливо читался какой-то особый, отличный от прочих, интерес к моей персоне.

Когда в поток их красноречия мне удалось закинуть вопрос о том, что такое порнография и какие у данной социальной патологии патогномоничные симптомы, я получил полный комплект стандартных определений. Они устали, и мне тоже надоело перед ними стоять. Поэтому сел на свободный стул.

— Знаете, товарищи, вы не сказали ничего нового. По крайней мере такого, что я ранее не слышал и не читал. Очень хотелось обойтись без многословия и излишней траты времени, на раз уж простой отбор работ для экспозиции вы решили превратить в основополагающую дискуссию, разрешите изложить вам мою позицию по данному актуальному вопросу. (Интересно, они понимают, что я пародирую их "канцелярит"?) Как говорится, auditur et altera para. Так вот, начнём с того, что вышеупомянутый американский журнал "Плейбой" ни в малейшей мере не порнографический.

В общем, неторопливо прохаживаясь перед слушателями,я повторил ту импровизированную лекцию, что прочитал тогда ребятам на биостанции в лесу под Рудногорском, разумеется, с учётом состава аудитории.

— Таким образом, товарищи, на основании доведенной до вашего сведения информации, за достоверность которой я ручаюсь мы с неизбежностью приходим к выводу о справедливости моего исходного тезиса: представленные на ваше рассмотрение художественно-фотографические работы порнографией не являются, ибо не содержат ни одного из вышеперечисленных признаков этого несомненно порочного порождения упаднической западной культуры.

Как они слушают! Прямо-так внимают, вершители судеб, родную речь. Теперь я для них свой. Однако, в транс бы их не вогнать.

— У вас есть вопросы, товарищи? (Свиной солитер вам товарищ.)

— В целом ваша позиция понятна... эээ...

— Марк Борисович.

— Да, Марк Борисович, и даже некоторым образом приемлема. Изображение обнажённой натура, как вы совершенно справедливо отметили, есть неотъемлемая часть изобразительного искусства. Более того, позвольте дополнить ваше сообщение, изучение пластической анатомии и изображение обнажённой натуры — обязательные учебные дисциплины в художественных ВУЗах. Тут с вами приходится согласиться. Но творение художника не простое копирование действительности, оно представляет собой обобщённый образ, плод творческого осмысления действительности, отличие от механической фиксации момента реальности фотокамерой. Не так ли?

— Не совсем так, товарищ Мельхиорова. Дайте самую лучшую кисть и краски в руки неумехе, бездари. Что получите? Изображение. Более или менее правильно отражающее объект. Но не более. А из рук талантливого человека, вооружённых только каким-нибудь угольком или куском глины, выйдет произведение искусства, образ, товарищи! То же самое справедливо для фотографии. В руках мастера фотокамера становится средством именно художественного отражения, создания образа. Здесь мы с вами воленс-ноленс вынуждены обратиться к классикам марксистско-ленинской философии (Ну, гады, держитесь. Забью цитатами.), в плане учения о творческом отражении материальной реальности. Так, в частности, Владимир Ильич Ленин в своём основополагающем труде "Материализм и эмпириокритицизм" в главе третьей прямо говорит: "Тра-та-та-та-тах." Не станете же вы отрицать талантливых фотографов, равно как бесталанных марателей холста, как объективную реальность, данную нам в ощущениях? Какатум нон эст пиктум, как справедливо отмечают истинные ценители искусства от высокой античности до наших с вами, товарищи, дней.

Цитату я сочинил на ходу. Хрен с два проверят. Им это и в голову не придёт. А из Брежнева не хотите? А то, как только, так сразу. Сам чёрт не отличит. Но тут взяла голос светская львица.

— Позвольте высказаться некоторым образом в поддержку товарища Штерна. Напомню, что, начиная с семидесятых годов на Западе появилось новое течение в изобразительном искусстве, именуемое — она сделала выразительную паузу — фотореализм. Да, оно в корне противно принципам социалистического реализма, являясь крайним проявлением упаднического формализма, но факт остаётся фактом: техника фотореалистического изображения размывает в восприятии зрителя грань между художеством, как таковым, и художественной фотографией.

Я только отвесил благодарственный полупоклон, как лысый орденоносец взял управление на себя.

— Гхм, да! Поскольку в плане предварительной дискуссии достигнут, так сказать, консенсус, позвольте внести предложение: перейти к непосредственному рассмотрению работ товарища Марка Борисовича Штерна, с единственной целью — окончательно убедиться в отсутствии признаков, противоречащих нашему социалистическому законодательству, каковые ввиду творческой молодости уважаемого автора, и только по этой причине, товарищ Штерн, могли остаться им незамеченными. И отобрать достойные быть представленными на — это пока секрет, дорогие коллеги, на международном уровне! Прошу всех присутствующих осознать степень возложенной на нас нашей коллективной, так сказать, ответственности.

Вот он, выстрел на бале! Отчаянный вопль "завуча" взорвал благостную атмосферу. Она вопила, не отводя взгляда от открытого планшета с моими шедеврами. Если бы оттуда выскочила гремучая, в двадцать жал, змея двухметроворостая, это произвело бы на неё меньшее впечатление.

А заглянувшая в планшет светская львица, тут же рухнула на стул, трясясь от сдерживаемого хохота и изо всех сил зажимая рот руками. Реакция всех троих мужчин была точно такой же, но с переходом в строгость и праведный гнев.

— Хулиган! К тебе отнеслись, как к серьёзному человеку, как к художнику, чёрт побери! Как к коллеге! Паршивый мальчишка, негодяй! Как ты подсунул сюда эту мерзость?!

Из открытого планшета явилось на свет божий цветное изображение широко раздвинутой буйно-волосатой женской промежности и пышных грудей на заднем плане.

Я дал им время на отреагирование противоречивых эмоций. Спокойно сидел и наблюдал, набирал информацию. Очень интересно, очень. Так, выдыхаются. Продолжим наши игры.

—Товарищи, приношу свои самые искренние извинения. Честное слово, никак не ожидал такого тяжёлого эффекта. Очень вас прошу сказать хоть несколько слов в своё оправдание.

— Говорить ты мастак. Ну давай, так и быть, послушаем.

— В таком случае позвольте по всем, так сказать пунктам. Вы уже не раз назвали меня мальчишкой. Совершенно согласен с этим обвинением. Вы правы. Я ни в коем случае не девчонка. Готов по первому требованию предъявить неопровержимые доказательства.

Первой фыркнула светская львица. Через секунду дошло до остальных.

— Как я это сделал. В середине прошлого десятилетия учёными - психологами был открыт феномен, который назвали "эффектом невидимой гориллы" или просто "эффектом гориллы". Суть его в том, что человеческое внимание управляемо извне. Оно может быть до чрезвычайности ограничено при помощи совсем несложных приёмов. Я осмелился применить этот эффект для своей — признаю и, умоляю мне поверить, очень раскаиваюсь — крайне неудачной шутки. Незаметно положил репродукцию этой знаменитой картины в планшет с фотографиями.

— Какой ещё картины?! — взвилась Мельхиорова. — Эта мерзостная... — она задохнулась от возмущения. А я сделал паузу.

— "Происхождение мира". Густав Курбе. — заполнила паузу львица.

— Спасибо, Инна Павловна. Это живописное полотно было создано французским художником-реалистом Густавом Курбэ в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году. Входит в сокровищницу реалистических живописных произведений мирового значения. Разумеется, это репродукция, то есть фотография картины. Кто бы позволил мне взять и принести сюда национальное достояние Франции ценой в миллионы франков?

Снова паузу заполнила львица.

— Мне кажется наш молодой коллега имел вполне благое намерение на конкретном примере обосновать свой тезис об отсутствии принципиальной разницы между произведениями искусства, выполненными в различных техниках, в том числе и в технике фотографии. Правда, осуществил он это своё намерение крайне возмутительным путём. Прибегнул к совершенно недопустимым средствам. Я крайне возмущена!

Ага, вот только не лопни от восторга. Через некоторое время я снова внёс нечто свежее и новое в их болото протухлых банальностей.

— Глубокоуважаемая товарищ Мельхиорова, ещё раз прошу меня простить. Но, если бы не перед вами лежала репродукция, а вы стояли бы перед этой картиной во всемирно известном парижском музее Орсэ — ваша реакция была бы точно такой же?

Ну-ну, поиграй вазомоторами, старая ханжа. Скольких нормальных девчонок ты развратила в своей постели? Ну, попыхти. Кондрашка тебя не хватит, к великому сожалению. Это тебе не своими дряблыми сиськами стоять на страже коммунистической морали. бездарная писака.

Эти люди были кем угодно, но не дураками. И дилетантами они тоже не были. Поэтому, когда бородатый предложил заняться, наконец, делом, и приступить к оценке моих творений, все с удовольствием согласились и приступили. Я только предложил оставить на виду репродукцию, чтобы нагляднее была разница между моими фотографиями и этой живописью. Тошнотворной, честно говоря.

(Окончание главы следует)