CreepyStory

Влияние

***

Солнце становится ярко-оранжевым к вечеру. Дорога моя лежит по прямой на запад. Солнечные очки не спасают от лучей. Смотрю под ноги и лишь изредка перевожу взгляд вдаль.

Добираюсь до воображаемой границы. Тогда, в другой жизни, это была самая дальняя точка, которую кто-то из нас проходил в эту сторону.

Меня накрывает волной воспоминаний. Я вдруг отчетливо осознаю, что история с Ильей также стала некой границей. Именно с нее начались все изменения в жизни. Вроде бы несвязанные друг с другом события привели меня к тому, чем я на сегодняшний день являюсь. Становится ясной и очевидной мысль: не вернись я тогда за Ильей, все было бы иначе. Я бы просто проклял себя. И, разумеется, сломался бы от внезапной потери обоих родителей. Они, как и обещали попу, жили счастливо и погибли в один день. Я не выдержал бы натиска ровесников в интернате, куда меня забрали после долгих разбирательств. Не отстоял бы правоты в армии. Работал бы, скорее всего, где-нибудь в деревне до сих пор. Или того хуже – стал бы отшельником.

И выбора сейчас бы не было, на машине ехать или автобусом.

Под ложечкой сосет от странного… нет – страшного – предчувствия.

4

О том, что Илья умер, я узнал через несколько часов. Он еще дышал, когда в дом Баксихи ворвались несколько соседей. Кто-то успел сообщить родителям. Отец отвел меня домой, но заточение оказалось недолгим. Приехал участковый, опера с районного центра и даже следователь. Вся деревня стояла на ушах. Еще бы! Труп подростка с явным криминальным подтекстом – в Илью словно воткнули с десяток шампуров.

Меня сначала подозревали, но, увидев на спине точно такое же отверстие, немного убавили пыл. Следователь, понятно, не верил ни единому моему слову о проклятой книге, неком духе. Я и сам не горел желанием распространять это, но не смог придумать ничего убедительного. Списали все на стресс.

Допрашивали меня в доме Советов в специально отведенном для этого кабинете. За дверью ждали мать с отцом. Отец был в ярости. Он демонстративно не разговаривал со мной. Даже рана на спине не остановила его нареканий. Пообещал мне все, что только возможно обещать провинившемуся подростку, да еще и в присутствие мамы и оперов.

Если я и бодрился сначала, то весь мой «боевой» настрой разрушило действие за окном.

К зданию дома Советов подъехала болотно-коричневая «буханка». Оказалось, что тело Ильи все время находилось в каких-то двадцати метрах от меня. Не знаю, был ли это такой ход следствия, рассчитанный на психологический эффект, или же труповозка попросту не могла приехать раньше, но внутри у меня образовался вакуум. Тело в мешке выгрузили из одной машины и загрузили в другую. «Буханка» уехала, а я, впервые осознав все произошедшее, разревелся.

А вечером ко мне в комнату, которую я не покидал уже несколько часов, ворвалась мама. Она в слезах бросилась ко мне, обняла и прошептала, что Илья жив. Оказалось, что врач, осматривающий тело, ошибся. Илью реанимировали. Он все еще лежал без сознания в реанимации, но состояние его стало более-менее стабильным.

Признаться, сначала я подумал, что это какая-то чудовищная шутка, которую решили со мной сыграть, чтобы как-то наказать. Но через минуту голова заработала.

Я снова разревелся. На этот раз от внезапно нахлынувшего счастья.

***

От деревни и вправду практически ничего не осталось. Я почти не узнаю улиц. Нашего дома нет, как и намека на то, что он тут когда-то стоял. Все заросло деревьями, густой травой с человеческий рост. Из-за этого мне сложно сориентироваться. Вижу жилой дом, но не могу понять, кому он раньше принадлежал. Помогают в навигации остатки асфальта. Потрескавшееся полотно ведет меня мимо низкого жилого дома. Тут жили бабка и дед Ильи. Или живут до сих пор?

На улице никого. Слышно мычание коров и жужжание насекомых.

Дом Баксихи стоит на своем месте. Сейчас, на фоне разрухи, он выглядит особенно впечатляюще. Забор, хотя и прогнил насквозь, но стоит. Ставни заколочены. Меня бросает в дрожь. Снова думаю о том, что зря тут появился. Ой, зря…

Прежде чем войти во двор, озираюсь по сторонам. Сейчас не слышно даже насекомых и домашнего скота.

В голове звучит голос Ильи из прошлого:

«Это нужно сделать, Никит. А ты – единственный, кто поверит мне. Только ты видел, на что оно способно. И если оно вырвется наружу, то все… А где нам найти еще одну Баксиху, чтобы остановить его?»

А потом он умер во второй раз.

Дрова лежат на том же месте до сих пор. За все эти годы они практически превратились в труху. По их поверхности бегают насекомые. Трава тут, во дворе, кажется, не приживается.

По позвоночному столбу карабкается жуткое предчувствие. Меня опять, как и годы назад, преследует паранойя. Кажется, что чей-то взгляд обволакивает меня полностью. На ум приходят картины Пикассо, которые пугают меня до чертиков. Попытка художника показать человека глазами существа из четырехмерного мира. Все эти, казалось бы, нелепые формы, приобретают жуткий смысл, когда оно смотрит на тебя. Ты понимаешь, что ты для него – то же самое, что и обычный нарисованный квадрат – для тебя. Он видит тебя насквозь; он может, не разрушая оболочки, вынуть твои кишки и вложить их тебе же в руки; может вырезать тебя своими ножницами из реальности и бросить в другое место – нет ничего проще.

Илья пытался объяснить, почему это существо никому из нас не понять, но его попытки разбились о стену непонимания. Еще бы! Я ведь был подростком. Мне и сейчас невдомек, для чего существу, обладающему такими возможностями, нужно в наш мир.

Ответов я не нашел ни в книге Баксихи, ни в тысячах других книг.

За спиной раздаются шаги.

5

Илья поправился удивительно быстро. На самом деле никто из нас не рассчитывал увидеть еще раз в это лето. Мне казалось, что он вообще больше не появится тут – ни этим летом, ни любым другим. Я не поверил глазам, когда, сидя за футбольным полем с Ирой через две недели, увидел знакомую фигуру.

Илья прихрамывал. Он был бледен, как вампир, а на лице не осталось и следа от неизменной улыбки.

Я встал и пошел ему навстречу. Темные ямы под надбровными дугами, сразу бросились в глаза. Он протянул руку. Рукопожатие причинило ему боль.

– Ты как? – безразличным, совершенно бесцветным голосом поинтересовался он.

На виске его сидел напившийся крови, почти круглый комар. На уголках рта собралась пена.

– Ты что тут делаешь? – я был ошарашен его видом.

– Поговорить вышел.

– Ты разве не должен быть в больнице?

– Выписали.

– Когда?

– Вчера еще.

– И тебя сразу сюда привезли? Тебе разве не нужен уход? На тебе лица нет.

– Я ведь сказал, что поговорить нужно, – он вымучил некое подобие улыбки и адресовал результат подошедшей к нам Ире.

– Привет, – девушка сжала мне руку.

– Ты… это… – он прочистил горло. – Извини. Нам наедине нужно поговорить.

– Хорошо, – Ира посмотрела на меня. Она, видимо, ожидала, что я вступлюсь за нее. Какие могут быть между нами секреты – и прочая муть из той же категории.

– Я зайду за тобой чуть позже, – я кивнул ей и мазнул губами по щеке. Чтобы не обижалась, добавил: – Это важно. Потом все объясню.

Какое-то время мы молчали, глядя на удаляющуюся фигуру девушки. Илья сел на лавочку и несколько минут истратил на попытку отдышаться. Я заметил на рубашке темное пятно. Оно растекалось.

– Илюх, ты чего? Ты уверен, что тебе не нужно в больницу? Ты сбежал что ли?

– Послушай. Не перебивай и просто послушай. Мы с тобой заварили кашу. Ты и представить себе не можешь, какую.

– Но ведь все закончилось.

– Я ведь просил, – он сморщился от боли. Пятно расплылось и стало поблескивать в солнечных лучах. – Не перебивай. Это очень важно. Хочешь знать, почему я тут?

Я не ответил.

– Мамаша привезла меня. Она не знает, как провести ритуал. Знают только бабка и дед. Баксиха тоже знала. Но она не хотела его проводить. Она – наоборот – там была, чтобы ритуал не провели. А мы… мы стали его частью. Они… Бабка с дедом специально сделали так, чтобы я пробрался в дом. Не знаю, что это было: гипноз, внушение или еще что.

– Илюх, я не понимаю, о чем ты толкуешь, – я постарался скрыть нотки паники, но получилось весьма посредственно.

– Я умер там. Никакой ошибки не было. Эта хрень сидит во мне. Оно может управлять моим телом.

Я не поверил ему сначала, но ничего не сказал. Первая мысль была: он сошел с ума там, и его трудно в этом винить после того, что произошло.

– Оно не хочет, чтобы я разговаривал с тобой, и делает мне больно.

– Если ты… умер, если оно управляет тобой, то почему ты здесь?

– Потому что оно оживило мое тело. Оно не должно дать о себе знать. Оно впитывает меня в себя. Осталось совсем немного и я больше не смогу управлять телом. Останется только оно. Это что-то вроде инерции. Пока оно полностью не завладеет телом, я могу его контролировать. Но скоро все поменяется. Оно знает все, что знаю я. А я знаю все, что известно ему.

– И чего ты хочешь?

– Остановить его. Баксиха всегда это делала. Это все шрамы.

– Какие шрамы?

– Места, где что-то произошло… Что-то ужасное. На них остаются шрамы. Если хочешь, раны. И через эти раны эти существа могут перебраться к нам. Они пытаются скрыться у нас от тех, кто не дает им покоя там. Здесь они будут богами, а там – они низшая ступень. Тараканы. Только эти тараканы способны менять реальность тут.

Я продолжал молчать. В голове не укладывалась эта информация. Я просто думал о том, что Илья свихнулся.

– Ты должен послушать меня. Эта тварь способна появляться тут только в определенное время. Баксиха знала, когда, и всегда останавливала их. Мои бабка с дедом – адепты какой-то секты. Они только и делали то, что ждали, когда ведьма умрет. И вот, у них получилось.

– И что теперь? Что ты собрался делать? Как изгонишь его?

– Это уже мои трудности. От тебя нужно одно. Ты должен будешь вернуться сюда через двенадцать лет.

– Что? – изо рта непроизвольно вырвался смешок. Я механически подсчитал, сколько мне будет. – Зачем?

– Я был там ночью.

– Где?

– У Баксихи.

– Ты совсем одурел? – это уже ни в какие рамки не влезало.

– Нож. Нож и книга. Они нужны. Прочитаешь заклинание, и эта тварь станет телесной. Воткнешь в нее нож и все. Если останешься живым, то это нужно будет сделать еще раз – через девять лет.

Я проглотил ком. Нет, он определенно пытался меня разыграть. Это ведь Илья. С него станется. Я не знал, как реагировать.

– Это нужно сделать, Никит. А ты – единственный, кто поверит мне. Только ты видел, на что оно способно. И если оно вырвется наружу, то все… А где нам найти еще одну Баксиху, чтобы остановить его?

И я обещал ему. После нашего разговора я до последнего надеялся, что Илья рассмеется, похлопает по плечу, и все пойдет своим чередом. Однако скоро я убедился в серьезности его намерений.

Вечером он принес мне нож и книгу, которые лежат сейчас в моем рюкзаке. Объяснил детально, что я должен сделать и когда.

А ночью Илья повесился.

Второй раз чуда не произошло. Он так и остался мертвым.

Хоронили его, перешептываясь. Погребение проходило тут же, в деревне. Мать Ильи так и не появилась. Жители деревни крестились и бормотали молитвы себе под нос. Бабка с дедом смотрели на меня со злобой в глазах. Они знали, что книга и ритуальный нож надежно спрятаны, и не могли ничего поделать.

Меня же буквально разрывало на части от бессилия. Ведь никто из присутствующих так и не поверил в нашу историю. Все считали меня сумасшедшим, как и Илью, впрочем.

***

Я оборачиваюсь на звук и вижу срез двух стволов, направленных мне в живот. Обрез дрожит в старческих сухих руках. Взгляд ползет вверх.

Лицо старика до смешного нелепое. На вид ему между ста двадцатью и двумястами. Голова усажена редкими волосинами. Морщины на щеках глубиной напоминают жировые складки. Губы давно провалились в беззубый рот

– Пришел, – дед Ильи ухмыляется. – Ждали, ждали, сынок. Проходи. И не глупи. Руки дрожат. Могу пальнуть.

А ведь и правда может. И почему в таком случае не палит? Зачем я ему живой?

С этой мыслью я бросаюсь наискосок, в один шаг оказываюсь возле старика, отвожу ствол в сторону и, что есть вилы, бью в скукоженное лицо. Ружье не стреляет. Отобрав его, понимаю, что оно на предохранителе.

Старик лежит на земле. Он пытается встать. Пытается, но не может. Из носа его хлещет кровь. Он жалок, но жалости не вызывает. Вспоминаю лицо Ильи и бью ботинком по старческому лицу.

– Не знаю, на что ты рассчитывал, – бормочу спокойно, будто веду светскую беседу в саду за чаем. – Пойдешь со мной.

Я хватаю старика за шиворот и подымаю. Он оказывается легким, как пушинка.

– Один? Где старуха твоя?

Старик отвечает только после нескольких оплеух:

– Померла давно. Нет ее.

– Не врешь? Я ведь проверю. Зайду к ней после. Ноги переломаю, потом оставлю так лежать. Вряд ли ее услышит кто. Лучше скажи, как есть.

– Это правда, – хрипит дед испуганным голосом, хотя во впадинах глаз страха не видно.

– Зачем вел меня в дом? Почему не пальнул?

– Хотел в доме завалить. Туда никто не ходит никогда. А так соседи нет-нет заглядывают во двор.

– Ну, ничего, – я подталкиваю немощную фигуру носком по мягкому месту. Дед чуть не спотыкается. – Дождался. Сейчас и бабку свою увидишь и того, кому служил все время.

– А ты меня смертью не пугай. Я давно ее проклятую жду.

– Дождался, – повторяю я, отворяю дверь и заталкиваю деда в темноту.

Внутри воняет тухлятиной, плесенью и гнилым отсыревшим деревом. Достаю из рюкзака мощный фонарь.

Когда открываю вторую дверь, запах кажется уже осязаемым – хоть ножом режь. «Забота» о старике отодвигает страх на задний план. Я злорадствую. Без зрителя это шоу не будет таким интересным. Не будь тут старика, наверняка к этому времени обмочил бы штаны.

Вонь становится невыносимой. К горлу подкатывает тошнотворный ком. Я ругаюсь матом. Дед чувствует себя вполне нормально, если не комфортно.

Луч фонаря ползает по стене. Тут до сих пор чисто. Почти нет пыли и паутины. Так откуда же такая чудовищная вонь?

Меня передергивает. С этим дедом я совсем забыл о ноже. Кладу обрез на шкаф, в котором когда-то прятался. Достаю нож и крепко сжимаю рукоять. Насчет старика я не беспокоюсь. Что он мне сделает? Жизнь возле криминального авторитета учит тебя не бояться ничего. И не таких ломали.

Источник вони обнаруживается в центре зала.

Старуха лежит лицом вниз. Горло ее перерезано. Лужа на полу уже давно впиталась в половицы.

– Ты ее? – спокойно спрашиваю деда. Меня отчего-то это вовсе не удивляет.

С неожиданным проворством старик бросается на меня. Я механически выставляю руку с ножом вперед.

Живот деда оказывается мягким и податливым, как пергамент. Клинок входит в него, как в масло – Илья предупреждал, что в ноже есть какая-то энергия, и им можно запросто проткнуть живого человека, хотя тебе пришлось бы попотеть, чтобы нарезать хлеба.

Старик падает. Из раны хлещет. Такое обилие крови кажется мне нереальным.

Я оглядываюсь по сторонам. Страх вернулся – вот он. Он никуда не исчезал, а всегда сидел внутри.

Сзади раздается хлопок. Я теряю сознание.

***

Я осознаю, что, нахожусь в клетке, сразу по пробуждению. Нет никакого промежуточного времени, которое я находился бы без сознания. Я знаю, что голова была отключена ровно двадцать восемь часов и тринадцать минут. Также я знаю, что происходило все это время.

Знаю, потому что знает он. Нельзя сказать, что на двоих у нас теперь один разум – все работает иначе.

Объяснить все можно очень странным утверждением: мы друг друга съели. Поглотили, если хотите. Хотя слово «съели» кажется мне более уместным.

У него нет физического носителя в том понимании, что нам известно. Он – мысль. Он – твоя мысль, по крайней мере тебе так кажется. Он сожрал меня, как личность. Я сожрал его, как сущность.

Он не вытесняет меня, нет. Я просто сижу в клетке. Я все понимаю, я все вижу. Пока я могу управлять своим телом. Но это только инерция – Илья подметил точно, хоть и наврал мне с три короба.

Я владею его воспоминаниями. Это злит существо внутри меня (нас). Ему нужна полная отдача моих нейронов, а добрая их половина занята сейчас, если можно так выразиться, объяснениями. Он учит мой мозг работать на полную. Он хотел бы выключить меня, но не сможет этого сделать, даже после того, как путь инерции закончится. А если не «объяснять», то я просто сойду с ума – наихудший из его кошмаров.

Все началось за долго до моего рождения. Рана открылась, и он впервые увидел человека, заглянувшего в отверстие.

Ему нужно было вырваться из неприветливого мира, окружающего его. Илья не обманул, когда назвал его тараканом. Там, откуда он пришел, есть существа куда более могущественные. Да только мы им не интересны. Кому из людей хотелось бы стать полоской на тетрадном листе. А мы для них – не более чем полоски.

Он смог внушить человеку мысль. Человек же записал мысль в книгу.

Не было никакого колдовства или ритуала по изгнанию. Все это придумала Баксиха. Долгие десятилетия она пыталась сделать отверстие шире. Подготовила носителя. Илья служил лишь промежуточным звеном. Необходимая кровь. Такая же необходимая, как и кровь его бабки с дедом.

Я стал главным носителем исключительно стараниями Ильи. Для переселения нужен человек, который поддается влиянию окружения. Причем, полностью, без отдачи.

Смотрю на себя глазами существа. Мои мысли стали прозрачными, приобрели форму, даже те, о которых я не подозревал, – они лежат передо мной. Все хоть что-то значащие события в моей жизни – итог чьего-либо влияния. Если бы не народ вокруг, я бы никогда не осмелился предложить Ире встречаться. Илья развел меня, как ребенка, взял на дешевый «понт», позвав в дом к ведьме. Да и вернулся я за ним, не потому что смелый, а потому что не выдержал бы взглядов со стороны. Будь я уверен, что Илья умер там, то точно сбежал бы. Чтобы выглядеть «хорошо», я послал Иру домой. На самом деле я не хотел помогать Илье. Все, ну или почти все, было не моим решением. Я смотрел на окружающих. Когда погибли родители, думал о том, что меня все жалеют, и кичился этим.

Должно быть тяжело осознавать, что как личности тебя никогда не было, но мне плевать, на самом деле. Где-то в глубине души я всегда знал об этом и прямой текст не стал откровением.

Я лежу на полу старого заброшенного дома рядом с двумя трупами. Жду пока заживут дыры, через которые он в меня вошел.

Инерция – слово достаточно приблизительное. Она работает ровно до тех пор, пока мы не станем одним целым. Илья обманывал, когда говорил о том, что может противиться этому существу. Даже он со своей несгибаемой волей, с детства понимающий, что жизнь его – часть чьих-то амбиций – даже он бы не смог. Вернувшись живым, он выполнял все точно так, как и должен был по плану. Он должен был закончить начатое в доме. Провести ритуал до конца. Первое отверстие в моем теле – служило лишь началом, подготовкой к переселению. Тело должно привыкнуть. Иначе ничего не получится. Такое отверстие самому Илье сделали, когда ему не исполнилось еще и года.

***

Мы идем к остановке. Автобус должен прийти с минуты на минуту. На секунду возникает нелепая мысль: броситься под колеса. Мы мгновенно отметаем ее, как что-то инородное. Сейчас есть дела поважнее, чем забивать голову самокопаниями.

Первым делом нужно поправить дела начальника. Он ищет выход из сложной ситуации. Мы поможем ему. Поможем, чтобы приблизиться. Ничего не поделаешь: придется и дальше пресмыкаться. Но нам не привыкать – ни мне, ни существу внутри. Это ведь ненадолго.

Скоро мы станем богом. Нужно только время.

На конкурс

Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место - 3000 р. Тема на август

Солнце печет голову. На улице сейчас градусов сорок, не меньше. Под крышей вокзала нисколько не лучше. Густая духота разит потом и перегаром так, что те немногие, кто решился на поездку, ищут спасения за стенами.

Я могу поехать на машине, но все равно беру билет на автобус. В этом нет никакой попытки проникнуться прошлым или еще какой-нибудь не менее нелепой причины. Ностальгия – последнее чувство, которое способно мною овладеть в этот миг. Я просто боюсь того, что, пустись я своим ходом, то в пути передумаю.

На кассе мне говорят, что в Черенки уже лет шесть не идет ни один маршрут. Я с досадой смотрю на новенькие кеды, которые оказались не удобными, и понимаю, что последние десять километров придется добираться пешком. Полный рюкзак, понятно, не добавляет оптимизма. В нем лежат сменное нижнее белье, несколько бутылок воды, книга, и нож для проведения обряда.

1

У американцев есть поговорка: «В маленьком городке каждый умирает знаменитостью». Не нужно быть семи пядей во лбу, дабы понять, что имеется в виду. В маленьком городке каждый находится на виду, и любая смерть становится событием.

Илья в то лето стал знаменитым дважды.

С тех пор прошло более десяти лет, но у меня до сих пор ломит в зубах от одного только воспоминания о той зловещей ночи, когда Илья умер впервые, и ноет в груди – когда вспоминаю о второй его смерти.

Лето в деревне – всегда событие. И дело тут вовсе не в том, что многие обязанности перекладываются на твои плечи: управляться в сарае нужно теперь дважды в день; полоть грядки в огороде, их же поливать. Помимо всего прочего, незнающие, чем заняться в свободное время подростки ищут приключения себе на известное место анатомии.

Обычно приезжают как минимум двое-трое городских. Погостить у родственников. Мы, раскрыв рты, слушали байки залетных ребят, мечтали покататься в автобусе или еще лучше – в метро. Хотя, признаюсь, мне в то время даже лифт показался бы чем-то из ряда вон.

Единственным развлечением для нас служил котлован, вырытый за соседней, покинутой еще в советские времена, деревней. Он блестел на солнце в кольце оврагов. Со стороны тропинки прямо из вертикальной земляной насыпи торчала труба  – артезианская скважина. Сейчас я думаю, зачем она вообще нужна, и почему оттуда, не переставая, лилась вода, когда поблизости ни заводов, ни вообще жилых домов в радиусе шести километров не наблюдалось. Но тогда нам было плевать на это. Нужно сказать, что, когда воду отключили, котлован зацвел и в итоге просто высох. Детвора, приходившая со старшими братьями обыкновенно стояла под рукотворным водопадом, толкаясь и визжа. Те, кого не обременяли сопровождением, кидали вещи чуть подальше.

То лето было особенным.

Мы впервые оказались у котлована с алкогольными напитками. Нам всем исполнилось по четырнадцать-пятнадцать – самый беззаботный возраст. Витька принес китайскую водку, которую продавали в пластиковых бутылках. Девчонки баловались вином – для водки слишком жарко.

Многие из нас в то лето впервые стали ходить под ручку с девчатами. Я был одним из таких, а точнее собирался стать. Ирка, как будто мы уже стали парнем и девушкой, не отходила от меня ни на шаг. Ждала, пока я, наконец, перешагну через себя, и предложу ей встречаться официально. Друзья уже приняли это и относились к нам, как к парочке.

Илья приезжал каждое лето на месяц к бабке с дедом. Он был старше меня на год. Любил разговаривать. Постоянно рассказывал разные нелепости, которые доводили девчонок до истерики и колик в боку от хохота. Каждый из нас отдавал себе отчет в том, что Илья врет, но вранье это было настолько интересным и непредсказуемым, что никто и не думал уличать его в чем-то. Он вообще в корне отличался от всех нас и без капли сомнения могу сказать, что многие завидовали этому его различию. Мог спеть песню в компании, без намека на застенчивость, делился впечатлениями о прочитанных книгах – тут следует заметить, что читающих среди нас было с гулькин нос, и этим занятием мы никогда не хвалились, а то и стеснялись. Илья всегда находил что-то интересное в самых скучных в мире книгах. Однажды, когда нам было лет по десять, он научил нас получать удовольствие от просмотра новостей: оказывается, всего-то нужно было выключить звук, а воображение уже не давало отвернуться от экрана. Именно ему пришла идея построить плот и уплыть на середину котлована, когда нам было лет по одиннадцать. С ним мы искали старые покрышки на свалке, чтобы чуть позже сжечь их. С ним мы завели без ключей Запорожец его деда, соединив контакты проводов, и, если бы дед не выбежал с лопатой во двор, то непременно бы уехали.

Каждый из нас с нетерпением ждал его приезда, как какого-то праздника.

В тот день, едва только увидев, вытянувшегося за последний год подростка, я понял, что ничего не изменилось, что Илья нисколько по привычке уже что-то задумал. Он расплылся в широченной улыбке и полез обниматься.

– У вас турники спилили, Никит? – он взлохматил мне волосы. – Я глазам не поверил сначала. Что за коротышка, думаю. Неужели Никитос?

– Я в другом месте отращиваю, – я осклабился.

– Ага, я вижу, – Илья, зная, насколько сильно я боюсь щекотки, сунул пальцы мне подмышку, схватил за отросший пушок и дернул.

Чуть позже, на горячем песке у воды, он и рассказал, что задумал.

– Бабка с дедом были у Баксихи.

Ребята замерли, почуяв неладное. Бабушка Карлыга́ш, по прозвищу Баксиха старая, как мир, казашка, умерла зимой. О старухе ходило много слухов, но все сходились в одном: Баксиха была ведьмой. Те, кому посчастливилось увидеть ее, нисколько не сомневался в истинности сего утверждения. Карлыгаш смотрела на мир маленькими, ставшими круглыми от старости глазами. Кожа ее больше походила на измятый чек с магазина, который носили четыре года в кармане. Глубокие морщины, испещрявшие лицо вдоль и поперек, делали кожу похожей на чешую. Очень широкие скулы, тонкий орлиный нос и редкие волосы, сквозь которые выглядывали монеты пигментных пятен, лишь добавляли красок общей картине. Старуха ходила, сгорбившись, наступая на полы длинного, до земли, халата. Она непрерывно бормотала что-то себе под нос. Детишек частенько пугали ей, когда те становились непослушными.

– И? – озвучил кто-то из наших вопрос, крутящийся на языке каждого из присутствующих.

– Она мне бородавки вылечила, – Илья закрыл глаза, подставляя лицо палящему солнцу. – Все руки были усыпаны. Батя до сих пор не верит. Считает, что плацебо или что-то там…

– Что? – спросила Ира. Она подсела ближе ко мне – обычная реакция жителя нашего поселка, когда речь заходила о старой ведьме.

– Плацебо. Не важно, – отмахнулся Илья. – Самовнушение, в общем. Может, так и есть, но она провела какой-то обряд, понимаете? Мне пришлось завязать узелки на бородавках. Утром я закопал нитки на заднем дворе. И все исчезло.

– И зачем ты это рассказываешь?

Илья хитро прищурился, прикусив губу.

– На столе у нее лежала книга с ритуалами. Я заглянул туда. Тарабарщина какая-то, но занятно. Ну, я, короче, эту книгу видел у бабки на чердаке.

– Гонишь! – я раскрыл рот от удивления. Я много слышал об этой книге, но сам никогда не видел – у меня, слава богу, со здоровьем проблем не возникало.

– На чердаке? Ты когда приехал? Врешь ведь опять, – не особенно уверенно засмеялся Витька. – Сразу на чердак полез? Проверять?

– Я почуял ее, – загробным голосом ответил Илья, и на мгновение повисла гнетущая тишина. Впрочем, смех Ильи мгновенно разрядил обстановку. – Не, нужно было кое-что сделать там. Они меня еще месяц назад предупредили. Дед со спиной встать не может. Я эту книженцию сразу увидел. Она ведь мечта библиофила. Если бы в «Мертвецах» такую показали вместо нелепой морды, было бы куда страшнее.

Ребята стали расспрашивать, что за мертвецы такие, и тема Баксихи, казалось, осталась где-то позади. Но не для Ильи. Если он что-то вбивал себе в голову, то не мог уже остановиться.

К разговору мы вернулись по пути обратно в деревню. В хорошем настроении – водка из пластмассовой бутылки, несмотря на прегадкий вкус, выполнила свою задачу на отлично – мы плелись назад.

– Так что там с Баксихой? – Илья обернулся и пошагал задом наперед. – Проведем ритуал?

– А что за ритуал?

– Не знаю, – Илья пожал плечами. – Найдем что-нибудь подходящее. Ну чего вы, народ? Неужели не интересно? Бабку-матершинницу никогда не вызывали? Или Пиковую даму?

– Я слыхала, что Пиковую даму очень опасно вызывать, – сказала Ира. Это были первые произнесенные ею слова после того, как я, наконец, поцеловал ее. Наши отношения с этого мгновения следовало считать официальными.

– Да ну, фигня. Вот ей дело есть до тебя. Мы вызывали с пацанами и ничего, а вот с бабкой получилось. Но тут ведь не поймешь, чешет или правда понесло его. Но было смешно, да. У кого-нибудь есть фонарь дома? У бабки все высохло. Свечой спалю весь дом.

Бабушка с дедом Ильи жили в, пожалуй, самом старом доме деревни. Это была просевшая полуземлянка, окна которой находились на уровне ног. Если по заветам сказок, где и должна была жить ведьма, так это в доме бабушки и деда Ильи, а не в хоромах, в которых почила Баксиха.

– А как залезешь без палева наверх?

Илья хитро улыбнулся. Он не просто уже решил, что исполнит задуманное. Он уже все подготовил. Книга уже находилась в одном из десятков тайных мест, в которых никто никогда не станет искать. Ему просто было скучно делать все одному.

Пока я провожал Иру, ребята пили дальше. Разговор с девушкой, как только мы остались одни, оказался куда принужденнее, чем я ожидал. Причем с обеих сторон. Она всю дорогу молчала, опустив голову, а меня начали одолевать сомнения: передумала что ли? Все ведь хорошо было. Что теперь? На прощание она мазнула сухими губами по моим и скрылась во дворе.

Возвращался к ребятам я проулками, самым коротким путем. И дорога лежала мимо дома Баксихи. Площадка перед забором заросла полынью и стеблями конопли. О старухе ходили слухи самого разного свойства. Одно могу сказать с уверенностью: Баксиху, хоть и боялись, но не считали злой ведьмой. В деревне в то время нашлось бы как минимум с десяток жителей, кому старуха, так или иначе, помогла. Говорили, что способствует мужикам справиться с немощью, а женщинам – выносить здорового ребенка.

Ставни дома заколотили досками поперек. Продавать, если и пытались, то вряд ли это что-то принесло. Деревня разваливалась уже тогда. Сейчас я знаю, что школу закрыли за неимением учителей, ближайшая больница находится в двадцати пяти километрах. И хотя в данный момент в ней проживает с десяток человек, статус населенного пункта село давно утратило.

Отчего-то пробежал холодок по спине. Я прибавил шагу, чтобы поскорее миновать жуткую громадину. Не покидало ощущение, что за мной следят.

***

В автобусе воняет газом. Об этом водителю говорит каждый новый входящий пассажир, стоит машине тронуться с места. Водителя, видимо, нисколько не заботит утечка. Он ничего не объясняет и отправляет новых попутчиков в салон.

Помимо меня едут еще человек пятнадцать. Мамаша с ребенком, кричавшим два часа к ряду, уснула, как и ее чадо. Народ наслаждается тишиной.

Едем по грунтовке, оставляя за собой хвост из пыли. Нашлась какая-то бабка, которая с боем отстояла чистый воздух. Окна закрыли только для того, чтобы не слушать склочницу.

Мысленно ругаю себя за то, что не поехал в шортах. Нижнее белье, мокрое от пота, прилипло к телу. На черной футболке видны белые полосы соли.

2

Илья зашел уже с утра. Бодрый, будто бы мы и не пили всю ночь напролет. Мама, несмотря на то, что почуяла запах рано утром, когда я вернулся, отпустила меня. Впрочем, взамен обещания, что я не стану пить сегодня.

В деревне было два места, где собиралась молодежь: футбольное поле за школой и площадка перед магазином возле памятника вождю. Мы пошли к футбольному полю, уверенные, что там никого еще нет.

На плечах Ильи висел рюкзак. Я сразу же приметил его, но не стал ничего спрашивать. Хитрая улыбка словно и не исчезала с лица парня.

– Ну, что, готов к приключениям?

Признаться, к приключениям я был совершенно не готов. Ночью дал лишку, и, казалось, что алкоголь все еще бродил в организме. Руки дрожали, как у пропойцы с десятилетним стажем, а голова болела.

– Что там у тебя?

– Я что думаю… Мы сейчас глянем в нее и попробуем что-нибудь отыскать. А потом уже решим, что делать.

– С чем делать? – я туго соображал в тот утро. Мысли были заняты разговором с мамой. Я боялся, что она расскажет отцу, а тот точно посадит под домашний арест на неделю. Думал об Ире. Нужно ведь теперь заходить за ней каждый день. Да и организовать что-то только для нас двоих. Не сложно догадаться, что я понятия не имел, чем обычно занимаются парочки, чтобы скоротать время.

– Ну, с книгой ведь, – он указал на рюкзак.

– Ты с собой ее взял? – тут же забыл я обо всем.

– Ага.

Мы уселись на лавочки, спрятанной за рядом деревьев. Илья, убедившись, что никто за нами не наблюдает, скинул рюкзак и щелкнул замком.

Книга и вправду оказалась жуткой. Обтянутая в коричневый, кожаный переплет, без названия на обложке, она действительно могла стать отличной находкой для фильма ужасов. Помятые, стертые уголки говорили о том, что ею постоянно пользовались. От книги пахло сыростью, какими-то травами и затхлостью. Страницы ходили волнами, что говорило о сырости в месте хранения. Помимо всего прочего она была огромной.

Илья раскрыл книгу. Шрифт напоминал немецкий готический. Фиолетовые старославянские буквы с постоянными «Ять» и «И» с точками поблекли со временем. Некоторые страницы были от руки исписаны латынью и несколько на казахском. Повсюду на полях страниц бабка делала заметки, разными пастами. Некоторые страницы пестрели жирными или коричневыми пятнами.

Рассчитывавший увидеть рисунки черепов, монстров и прочих прелестей загробного мира, я был вынужден разочароваться. Никаких намеков на картинки, даже самого маленького.

– Я тут кое-что нашел про то, как вызывать духов.

В животе у меня заурчало. Выходило похмелье. От мысли, что Илья и вправду задумал устроить сеанс с привидениями, стало немного не по себе. Сам я всегда старался мыслить рационально, но суеверия, впитанные, по-видимому, с молоком матери, все же дали о себе знать.

– Да брось ты, – я постарался состроить подобающую доблестную и в то же время безразличную гримасу. – Какие духи?

– Да не собираюсь я никого вызывать. Просто говорю, что нашел там.

– А что ты собрался делать с этим?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Поищу что-нибудь безобидное, вроде бабки-матершинницы.

– Думаешь, что в книге, даже если тут действительно есть что-то стоящее, будут бесполезные… заклинания? – нелепое слово царапнуло ухо. – Думаешь, что бабка развлекалась так?

– Ну, смотри, – он прочистил горло. – Они, ведуньи, ведь не только кашеварят. Они будущее узнают. А вдруг? Прикинь! Неужели тебе не интересно? С Баксихой ведь ничего не произошло. Смотри, какую домяру себе оттяпала. Одна жила.

– Ты уже нашел что-то? – догадался вдруг я.

Лицо Ильи поплыло в радостной улыбке.

– Ага. Там пара вещей нужна. Травы всякие. Хрен знает, как они это делают. Рута душистая, рута пахучая, полынь, шалфей. Хоть кровь девственника не нужна – и то хлеб.

– И где ты собрался искать все это?

– Бабка ведь пометки делала. Смотри: вот тут стоит, что нужна рябина, корень папоротника и омела для какой-то бодяги. А сбоку Баксиха дописала: «Sorbus», «ппдп», «Viscum». Мне кажется, что у нее есть склянки. Я у бабки сегодня посмотрел. Ничего. Они одну книгу забрали.

– А как она попала к ним? Книга, в смысле.

– Не знаю я. Да и какая разница. Это ведь те еще куркули. Наверное, думали, что продать смогут. Ну ты чего, Никит? Испугался что ли?

– Да нет. Просто… ну, мне кажется, что мы вышли из этого возраста.

На самом деле, еще как испугался. Я по глазам видел, что Илья не собирается отступаться, и сделает все, со мной или без меня. Вся рациональность вдруг куда-то испарилась. Я уже представлял себе, как наши трупы утром находят в кроватях. Собственное лицо, искаженное предсмертными муками, воображение нарисовало особенно красочно. Воображение воображением, – я не верил в то, что все получится, и все равно не хотел этого делать. Это как не верить в возможность продать душу и все же отказаться от щедрого предложения подозрительного незнакомца.

Я попытался свести все на шутку, а Илья принял правила игры, поняв, что пока спорить бесполезно.

Словом, до вечера все забылось. Илья ушел обедать к себе и днем больше не появлялся.

Вечер я провел с Ирой. Общение на удивление стало более насыщенным, и, проведя девушку домой, я летел вприпрыжку, даже не взглянув на дом Баксихи. Я забыл обо всем: об Илье, о чертовой книге, о колдовстве. Интересно, как повлияло бы на вечер, знай я о том, что буквально через несколько часов проберусь в дом старой ведьмы?

***

Автобус останавливается возле короткого столбика в поле. Оставшиеся в салоне смотрят на меня, как на сумасшедшего.

От четырехчасовой поездки ноги гудят, а спину ломит так, будто я отпахал две смены к ряду на заводе. Хотя сравнивать мне не с чем – я и дня не проработал на тяжелой работе – ощущения, думаю, именно такие. Я достаю из кармана телефон. Убеждаюсь, что связи нет. Не помогает даже вытянутая антенна.

Мысленно ругаю себя за то, что не поехал на собственной машине. Приходит нелепая мысль, что, если я попадусь сейчас ментам, то меня разорвут на части. Не менты – свои же.

Среди наших я – единственный, у кого еще нет судимостей.

На смену нелепой мысли приходит вопрос: какого черта я вообще тут делаю? Обрубаю крамолу на корню. Должен же я в своей никчемной жизни сделать хоть что-то хорошее! Не ради себя, нет. Ради Ильюхи. Как и он тогда. Он ведь умер из-за меня. А долг платежом красен – единственная ценная вещь, которой научило меня нынешнее окружение.

3

Было слегка за полночь, когда я вернулся к ребятам. Выходные закончились, родители многих выходили на работу рано утром, и обязанности по дому переходили на детей. Поэтому на улице осталось всего трое.

Отбившись от десятка пошлых вопросов относительно Иры, я присел на лавочку рядом с Ильей. Тот отчего-то казался расстроенным. Говорил на удивление мало, все больше слушал. Сам же витал где-то в облаках. Я заметил рюкзак рядом с лавочкой и нахмурился. Илья, перехватив мой взгляд, еле заметно покачал головой. Я не стал озвучивать вопрос.

На самом деле я собирался идти домой, но теперь передумал. Илья явно ждал, пока все разойдутся. От мысли, что он и вправду собирается пробраться к Баксихе, стало не по себе. Как бы то ни было, я твердо решил либо отговорить его, либо прикрыть.

Сейчас мне становится не по себе от извечного вопроса: а что если? Как бы все повернулось, не будь меня с ним? Решился бы он? И случилось бы то, что случилось, если решился бы?

– Зачем тебе это? – спросил я, когда мы остались одни.

– Блин, вот тип, Никит. Странный вопрос. Любопытство. Мы глянем, что там, поищем склянки и вернемся. Ничего делать там я не собираюсь. Я вообще, если честно, в шоке, почему никто из вас до сих пор там не побывал. В нас пропал дух авантюризма, – Илья осклабился. – Скучно мы живем. Мы перестали делать большие хорошие глупости.

В ту ночь я не понял, кого он цитировал, да и то, что это вообще была цитата. Наверное, поэтому эти слова произвели на меня такое впечатление. Я вдруг почувствовал себя ужасно глупо. Страх ушел куда-то на задний фон, уступив место решительности.

Через двадцать минут мы уже были у дома Баксихи, осторожно оглядываясь в поисках ненужных свидетелей. Тишину нарушал лишь нескончаемый стрекот сверчков.

Еще одно доказательство, что Баксиху если и не боялись, то, как минимум, почитали, заключалось в том, что даже через полгода после ее смерти забор оставался целым и невредимым. Ни одно окно до сих пор не выбили. А перепрыгнув через забор мы увидели целую гору подготовленных, но почерневших от времени дров. Я тогда подумал о бабке с дедом Ильи. Они не побоялись зайти и взять книгу. О том, что это может что-то значить, я, разумеется, не подумал. Я был не очень умным подростком.

Дверь в дом оказалась открытой. Я все еще надеялся на то, что по той или иной причине мы не сможем попасть внутрь.

Половицы скрипнули под нашим весом. Илья щелкнул фонариком. Луч холодного света разбился о стену. Я оставил входную дверь открытой настежь. Свет луны растворялся уже в трех шагах, но так мне было спокойней. Хорошо, когда у тебя есть пути к отступлению.

Мы прошли через прихожую. Вторая дверь со скрипом отворилась.

– Ого! – пробормотал Илья. – А тут чисто.

Внутри и вправду словно после уборки все сияло чистотой. Я провел пальцем по шкафу и посмотрел. Даже пыли не было.

– Хрень какая-то, – прошептал я в ответ. – Может, живет кто?

Илья не ответил. Я же распахнул дверцу шкафа. Навесы противно скрипнули. Пусто. Ни одежды, ни обуви, ни инструментов. Просто пустой шкаф. Интересно, кто забрал все вещи?

– Когда твои были тут? – голос срывался, поэтому я перешел на шепот.

– Я откуда знаю? – Илья прошел сквозь длинный узкий коридор и посветил в черный дверной проем. – Угу… Кухня тут. Пойдем.

Меня не покидало ощущение чьего-то незримого присутствия. Словно взгляд этого существа ползает по мне, охватывает полностью, обволакивает, как туман.

Илья тем временем ворвался в кухню, бросил рюкзак на стол и вытащил книгу.

– Что ты собираешься делать?

– Да хорош ты уже. Чего ты шепчешь? Эй! Тут есть кто-нибудь? Ау! – эхо отражалось от голых стен.

Сначала хотелось броситься на него, но затем я снова почувствовал себя глупым.

– Не накручивай.

Он повернулся к навесным шкафам и раскрыл створки. Там оказалось пусто, как и в нижних полках.

– Блин. Придется у бабки все обыскать.

Луч фонаря ползал по помещению в поисках шкафов. Все они были открыты и все оказались пустыми.

Илья, оставив меня на кухне в полной темноте, направился в другую комнату. Сквозь дверной проем я в оцепенении наблюдал, как ползает по стенам свет фонаря.

Сердце отчаянно колотило в груди. Наше мероприятие с каждым мгновением казалось мне все больше чудовищным. Сейчас я могу списать все на некое предчувствие. И Бог знает, чем бы все закончилось, доверься я ему. Но произошло то, что произошло. Ничего уже не изменить, как ни старайся. Могу с уверенностью сказать лишь одно: с этой секунды все пошло своим ходом и, какое решение мы бы не приняли, было поздно.

Я схватил книгу, намереваясь хотя бы силой вытащить друга из этого дома, и пошел на гул шагов Ильи. Он стоял ровно в середине комнаты. Луч фонаря бил в пол, а Илья смотрел наверх.

Меня парализовал страх. Чье-то присутствие стало настолько осязаемым, что хоть ножом режь.

Я схватил Илью за локоть. Парень вдруг очнулся от своего транса и испуганным голосом прошептал:

– Нужно валить.

В кухне что-то грохнуло. В глазах у меня потемнело от ужаса. Я потянул Илью за собой к выходу. Фонарь глухо стукнул о половицы, покатился к стене и погас. Доски в соседней комнате со скрипом прогнулись под чьим-то весом.

В коридоре царила непроглядная, кромешная тьма. Я едва не вскрикнул. Чертова дверь закрылась! Может, ее и захлопнуло ветром, но был почти уверен, что открыть ее не получится. Мы все равно в три прыжка преодолели расстояние до выхода, но только для того, чтобы в этом убедиться.

Шкаф! Поймал себя на том, что до сих пор держу в руках чертову книгу. Я нащупал дверцу громадины из массивного дерева и раскрыл настежь. Мы поместились внутрь оба.

По ушам било прерывистое дыхание Ильи. Я услышал, как он набирает воздух в легкие, чтобы что-то сказать, и тут же остановил его, ударив локтем в бок.

Со стороны кухни потянулись размеренные уверенные шаги. Шаг за шагом существо снаружи приближалось к нам. В то мгновение я нисколько не думал о том, что оно в любом случае знает, где мы спрятались. Не могло не знать. Добираясь до шкафа, мы наделали столько шума, что в соседнем доме наверняка слышали. Надежда умирает последней. И мы надеялись, что нам повезло. Молились Богу, чтобы дверь не открылась.

Скрипнуло в каком-то метре от шкафа, и я смог различить тяжелое надсадное дыхание, сопровождаемое тонким сипом.

На одно мгновение все звуки вдруг исчезли. Мне даже показалось, что наваждение прошло.

А потом Илья исчез.

Нет, его не вырвали с воплями из шкафа. Дверца даже не раскрылась. Он просто был и в одно мгновение растворился в воздухе. Произошло это моментально. Места в шкафе вдруг стало очень много. Я повернулся и стал искать друга. Руки натыкались на стены шкафа.

Если бы я был в состоянии, то непременно крикнул бы. Но страх полностью лишил меня голоса. Я хрипло разревелся и размазал сопли по щекам.

Не знаю, сколько я там просидел, пока не понял, что никаких звуков больше не доносится.

Сначала я не решался и оттягивал выход. Ноги затекли. Я понимал: чем дольше я сижу здесь, тем меньше шансов выбраться. Этому чудовищу не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы вырвать Илью из шкафа. Что мешает ему проделать то же самое со мной?

Наконец, я решился. Осторожно открыв дверь, прислушался и ступил на пол. Ступню пронзили тысячи иголок – кровь начала приливать.

Вход в дом снова был открыт. Я рванул туда и внезапно, какая-то сила подбросила меня к потолку. На этот раз я вскрикнул и, упав, кажется, на мгновение потерял сознание.

Дом вновь погрузился в тишину. С трудом, поднявшись, я ощутил острую боль под лопаткой. Складывалось впечатление, что из-под нее торчит кусок раскаленной проволоки.

Я повернулся к выходу. Оно снова заперло дверь. Я похолодел. Уши заложило, оставив взамен звукам лишь барабанную дробь пульса.

Я толкнул дверь и увидел лучи рассвета в образовавшейся полосе.

В голове всплыло имя: Илья.

Проклиная себя за слабохарактерность я вышел наружу. В лицо пахнуло утренней свежестью. Я попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь хрип.

На глаза попался топор, лежащий среди поколотых дров. Вряд ли я осознавал в то мгновение, что топор мне ничем не поможет. Будь противником даже маньяк, я бы не смог защититься. Я был всего лишь подростком. Худощавым да трусоватым, как выяснилось. И все же оружие придало мне уверенности.

Вес топора остро уколол под лопаткой. Сморщившись от боли, я пошел к дому.

Илья лежал в центре зала лицом вверх. Рубашка пропиталась кровью. Бледное лицо покрылось бисеринками пота. Только сейчас я стал понимать, что стало по-настоящему светло. Лучи пробивались сквозь прорехи между ставнями, и этого хватало, чтобы оценить обстановку.

Я выбежал на улицу с криком:

– Помогите!

Продолжение...

Влияние Часть вторая

Я всегда ненавидел поездки. Я не преувеличиваю. Я всегда люто ненавидел долгие поездки, особенно в детстве. Часы, проведённые на заднем сидении, доводили меня до грани детской истерики, а из-за шума дороги было невозможно даже нормально поговорить с родителями. Вот до чего доводила меня монотонность — я хотел слушать своих родителей.

Иногда мама пыталась сделать поездку чуть менее невыносимой… для нас обоих. Она покупала пачку комиксов или пару новых игрушек и прятала их до наступления страшного дня. Естественно я знал о комиксах и игрушках и обычно находил их ещё до поездки. Наверно, я терпеть не мог чего-то ждать.

Расскажу вам об одной из этих поездок. О самой скучной поездке из моего дома в Нью-Йорке к бабушке и дедушке в Аризону.

Да, мы ехали в Аризону, и я уже успел прочитать все комиксы. По пути мы останавливались на ночь в паре отелей, а ещё я выходил размять ноги на каждой игровой площадке, мимо которой мы проезжали. Однако большую часть времени я сидел пристёгнутый к сиденью и слушал нестерпимый шум колёс.

Уже не помню, в каком штате я увидел первый рекламный щит. Он был потрёпан погодой, с него облезла краска, и сам щит было почти не видно из-за деревьев. Я бы его и вовсе не заметил, если бы не образ, который он рекламировал.

«Уимсивуд» — было написано разноцветными буквами над головой единорога.

Пока мы проезжали мимо таблички, я едва успел заметить текст под изображением мифического животного.

«Игры! Аттракционы! Животные! Семейные развлечения! Всего в 25 милях отсюда!»

— Мама! — я закричал, как можно громче, обогнав шум колёс на несколько октав. — Мама! Мама! Там парк аттракционов!

Она видела табличку. Они оба её видели. Отец на секунду оторвал глаза от дороги, и родители обменялись неуверенными взглядами. Я сразу понял этот взгляд, хотя видел его впервые. Они не хотели там останавливаться.

— Мама?

Наверно, у меня был невероятно жалобный голос, потому что мама повернулась с улыбкой на лице.

— Ладно, — сказала она. — Если он открыт, мы посмотрим, сколько стоят билеты.

Это было всё, что я хотел услышать. Теперь я был готов прыгать от радости. После тоски бесконечной дороги я буквально воспрянул духом.

Каждый раз, когда мимо нас проезжала машина, я пытался заглянуть в окно. Я надеялся, что там будет ребёнок моего возраста, возвращающийся из парка. Если бы я увидел хоть одного ребёнка с флажком Уимсивуда, плюшевой игрушкой или хотя бы просто с улыбкой на лице, я бы убедился, что парк открыт.

Однако все проезжавшие машины были пусты. Не считая взрослых, конечно, но кого они интересуют?

Глядя на обочину, я пытался убедить себя в том, что вижу признаки того, что парк и в самом деле открыт. Среди них были грязная кукла с дырой в голове, разноцветное полотенце на ветвях высохшего дерева и даже носок на разделительной полосе.

Очевидно, здесь проезжало много детей, которые и оставили эти знаки. Поэтому я всё больше и больше убеждался, что поездка будет захватывающей.

Мимо пролетела ещё одна табличка. Всё тот же логотип Уимсивуда, та же голова единорога, та же запущенность. На табличке было написано красными буквами: «Открыто!»

— Мама! Папа!

— Знаю, я видела!

— Придётся туда заглянуть, — сказал папа, повернувшись к маме.

Последний рекламный щит Уимсивуда стоял в конце гравийной дороги, которая тянулась позади полосы деревьев. Табличка была похожа на другие щиты, но хотя она была в лучшем состоянии, она казалась ещё старее. Буквы были нарисованы вручную, в старом стиле, но текст под головой единорога немного отличался от предыдущих надписей. «Азартные игры! Механические аттракционы! Редкие животные! Веселье для старших и младших!»

Папе не очень хотелось ехать по гравию. Всю дорогу он ворчал и жаловался, слушая, как под колёсами хрустели камешки. Я даже расслышал пару ругательств, но тогда меня волновало только надвигающееся веселье.

Парк Уимсивуд был величественным зрелищем. Перед нами предстало невысокое длинное здание, отделявшее дорогу от ряда игровых автоматов, детского зоопарка и каруселей в глубине парка.

В то время я трясся от восторга, как будто переел сладкого.

— Ух ты, — заметила мама. — А здесь миленько.

С глубоким вздохом папа направил машину в сторону парковки.

Половина парковки была полна машин, и это, наверно, ещё больше удивило моих родителей. Разбросанные по территории автомобили и минивэны лишний раз доказывали, что Уимсивуд был открыт.

Недолго думая, я побежал к входной двери здания, чтобы убедиться, что оно открыто.

— Эй! — крикнул мне вслед отец.

Я застыл на месте, подумав, что я сделал что-то не то, и покорно вернулся к машине. Вместе мы втроём подошли к зданию. Снова ожидание.

Папа открыл дверь и пропустил нас с мамой. У дверей стояла деревянная коробка с надписью: «Заплатите, сколько сможете! (Желательно по 5 долларов с каждого старше трёх лет)». Я заметил, как папа положил внутрь десять долларов и хотел было запротестовать насчёт своего возраста, но мне не терпелось попасть внутрь.

Внутри здания было темно, свет исходил только от игровых автоматов и неоновых табличек на стенах. На табличках были указаны не конкретные продукты, а скорее общие понятия. «Весело!» «Круто!» «Прикольно!» Больше всего мне запомнилась надпись «Супер-мощно!»

В то время я ещё не бывал в павильонах игровых автоматов, и у меня буквально отвисла челюсть. Теперь мы были в помещении, и я мог носиться как угорелый, не боясь, что меня собьёт машина. Вскоре я погрузился в мир писка, криков и компьютерной музыки сотни видеоигр.

Я осмотрел их все. Больше всех меня заинтересовала игра под названием «Череп и кости». Внизу экрана стоял мальчик с арбалетом, стрелявший по скелетам и черепам, которые катились по кладбище, подбираясь к нему всё ближе и ближе.

Я побежал к родителям. Оказалось, мама уже подготовила для меня горсть четвертаков. Я немного поиграл, но дойти далеко мне не удалось, так что веселье было недолгим

На этот раз, когда я вернулся к родителям, они говорили с третьим взрослым. Это была невысокая полная женщина в чёрной одежде. У неё на лбу был рог единорога, привязанный к голове эластичной лентой.

— А вот и мальчик, — сказал толстухе папа.

Он сказал это так, словно давно искал способ закончить разговор.

Женщина повернулась, наклонилась ко мне и поздоровалась. У неё было морщинистое лицо, старое, как таблички в павильоне, а изо рта пахло мочой.

Я ничего не ответил, только прижался к маминой ноге.

— Он стесняется, — объяснила мать. — Приятно было познакомиться.

Мы быстро вышли и подошли к большой поляне позади здания.

— Кто это такая? — спросил я, когда мы отошли на достаточно большое расстояние.

— Она тут работает, — ответил папа. Он сделал паузу и добавил: — Ни на секунду не могла умолкнуть.

Мы сделали ещё несколько шагов, и мама с папой снова обменялись встревоженными взглядами.

Около пятнадцати минут я бегал от карусели к карусели, а папа всё время смотрел на часы. Меня это не волновало, это был мой единственный шанс хоть немного разлечься. Мне даже хотелось забрать у папы часы и разбить их. Я хотел остаться в парке, а не ехать в дурацкую Аризону.

В детском зоопарке был привычный набор. Козлята, цыплята и много дерьма. Дети моего возраста гоняли птиц, но с козами вели себя очень осторожно. В середине зоопарка у копны сена сидел старик, одетый так же, как и женщина у входа, у него на голове был даже рог единорога. Он улыбался мне.

После того, как я достаточно погладил животных и походил по дерьму, старик подозвал меня к себя. Сохраняя безопасную дистанцию, я подошёл к нему.

Когда я стоял в паре футов от старика, он бросил взгляд на солому у меня под ногами. Я сделал то же самое. Затем он отбросил часть соломы в сторону.

Под ней лежал один из цыплят. Он был неподвижен, у него было свёрнута шея. Когда старик отбросил солому, из клюва птицы выползло несколько червей.

Я встретился взглядом со стариком, который всё ещё улыбался.

— Только другим детям не говори, — прошептал он и поднёс палец к своим шершавым почерневшим губам. — А то все захотят посмотреть.

Я всегда любил животных, и это зрелище вызвало у меня отвращение. Я побежал к маме так неуклюже, что она инстинктивно догадалась присесть и удержать меня от падения.

— Что? — спросила она. — Что случилось?

— Там мёртвый цыплёнок.

— И?

— Он лежал под соломой у того человека.

— Я уверена, что он от него избавится. Иногда животные стареют и умирают. Помнишь, как мы говорили об этом?

Как вы, несомненно, уже понимаете, проблема была не в этом. В то же время, в том возрасте я не знал, как прояснить ситуацию.

Я держался с родителями за руки, практически вися между ними, когда мне вдруг стало ясно, чем я хочу заняться дальше.

Именно тогда в парке раздалось сообщение, которое донесли до нас ржавые громкоговорители на телефонных столбах.

— Добро пожаловать в Уимсивуд, малыши! Спешите, спешите в Деревянный тоннель дровосеков! Дровосеки и дровосечки, собирайтесь в тоннеле и приготовьтесь посмеяться!

Диктор довольно-таки неплохо подражал Гуфи и одновременно ведущему с гонок на монстер-траках.

— Как насчёт этого? — спросила мама. — Хочешь пойти в тоннель?

К тому времени, мне полегчало, и я почти забыл о том, что случилось.

— Конечно! — ответил я, воспрянув духом.

Деревянный тоннель был таким же, как и все подобные аттракционы — металлические рельсы, тележка, как на американских горках, и длинный тоннель, в который вели рельсы. Вход в тоннель украшали фанерные деревья и фигура здоровенного дровосека, которая выглядела так, будто целый век простояла под дождём. Она была облезлой и обветшалой, утратившей почти все черты лица кроме густой бороды.

Я сел на заднее сиденье тележки. Там уже собрались дети, и у меня было такое чувство, что если бы я попытался залезть туда раньше, меня бы мигом вытолкнули наружу.

У тележки стояла полная женщина. Она удостоверилась, что все находятся в безопасности, толкая детей, чтобы убедиться, что они не выпадут из тележки. Рядом скакали два человека в неубедительных костюмах единорогов. При этом один из них ржал и сопел.

Рядом со мной сидел хилый паренёк в огромных очках и зелёно-белой полосатой рубашке. Над губой ребёнка свисала сопля, которую он периодически втягивал обратно в нос. Если бы этот пацан улыбнулся хоть немного шире, у него бы отвалилась голова.

Подойдя к концу тележки, толстуха грубо пихнула меня. Она ощупала меня от рук до груди и до ног и коснулась промежности, что вызвало у меня чувство крайнего беспокойства. Это случилось так быстро, что я и пикнуть не успел, как она пошла дальше.

После этого, тележка тронулась.

Все дети махали руками своим родителям, а те помахали в ответ. Я так крепко держался руками за металлическую перегородку, что мог только смотреть на своих родителей, всё ещё ошеломлённый тем, что только что случилось. Мама и папа махали руками, но когда я въехал в тоннель, их радость сменило беспокойство из-за выражения моего лица.

После того, как это случилось, у меня в голове было только одно желание: забыть эту песню.

ЛЕСОРУБ ДЭН

ЛЕСОРУБ ДЭН

ВАЛИТ ОН ДЕРЕВЬЯ

ПАШЕТ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ

ЛЕСОРУБ ДЭН

ЛЕСОРУБ ДЭН

У НЕГО ТЯЖЁЛЫЙ

БЫЛ СЕГОДНЯ ДЕНЬ

Она снова и снова неслась из невидимых динамиков без всяких изменений. Она играла слишком громко, и пара ребят впереди меня закрывала уши. Многие смеялись, а один парень сказал им: «Хорошая песня. Просто вы чмошники!»

Мы проезжали мимо нарисованных сцен лесных пейзажей и маленьких аниматронных лесорубов. У них был тот же набор движений и такой же размер, что и у настольных игрушечных пьющих птичек. Всё это напоминало поездку на миниатюрном поезде.

Как только мы сделали поворот, песня ускорилась, как будто кассету поставили на перемотку вперёд.

ЛСРБДНЛСРБДНВЛИТНДРВЬЯПШТЦЛЫЙДЕНЬ

ЛСРБДНЛСРБДНУНГТЖЛЫЙБЛСГОДНДЕНЬ

ЛСРБДНЛСРБДНВЛИТНДРВЬЯПШТЦЛЫЙДЕНЬ

ЛСРБДНЛСРБДНУНГТЖЛЫЙБЛСГОДНДЕНЬ

ЛСРБДНЛСРБДНВЛИТНДРВЬЯПШТЦЛЫЙДЕНЬ

ЛСРБДНЛСРБДНУНГТЖЛЫЙБЛСГОДНДЕНЬ

У меня заболели уши от этого скрипучего пронзительного голоса. Теперь уже все дети закрывали уши.

Всю дорогу я смотрел на механических человечков. Они стали двигаться быстрее, намного быстрее, чем может двигаться игрушка и при этом не сорваться с петель.

Лесорубы стали рубить другие вещи.

Скот.

Людей.

Маленькие дровосеки вошли в маленькое поселение и принялись безжалостно рубить маленьких человечков. На землю сыпались брызги крови из красного металла.

Вдруг погас свет. Песня всё ещё играла, слишком громко и слишком быстро. Я почувствовал, что у меня намокли штаны.

Тележка качнулась. Она качалась всё сильнее и сильнее, как будто что-то толкнуло её спереди, потом посередине, а затем и сзади.

Внезапно что-то ударило меня в челюсть — настоящий апперкот. Одновременно что-то хлестнуло меня и по лицу. Это было похоже на детский ботинок со шнурком, обладатель которого как будто пролетел мимо меня, размахивая ногами.

Пошатнувшись от удара, я упал на пол. Я закричал, но музыка заглушила мой крик. Я попытался попросить о помощи сидевшего рядом со мной мальчика, но в тележке, от стенки до стенки, было лишь пустое пространство.

Музыка наконец-то прекратилась, и всё затихло.

Сидя в темноте, я тихо хныкал. Я боялся даже слишком громко дышать. Пытался понять, куда все делись.

Я услышал только звуки ресторана, полного чавкающих гостей вперемешку с бездумным жеванием скота. Эти звуки были негромкими, но в темноте казалось, что они звучат отовсюду.

Свет так и не включился, но, к счастью, тележка продолжила свой путь. Вскоре, сидя на полу и потирая распухшую от удара челюсть, я увидел солнечный свет.

Поняв, что опасность миновала, по крайней мере, мне так казалось, я высунулся из тележки и оглянулся по сторонам. После долгого сидения в темноте на солнце болели глаза, но я тут же понял, что я был один.

Речь идёт не о том, что я был один в тележке, хотя это действительно было так, а о том, что вокруг меня не было вообще никого. Ни один родитель не подошёл, чтобы забрать с аттракциона своего ребёнка.

Тележка не успела остановиться, а я уже перебрался через перегородку и спрыгнул на землю. В тот момент я был на грани безумия, я чуть не плакал. Я как можно скорее бежал из Деревянного тоннеля к длинному зданию у входа в парк.

В зоопарке не было никого кроме животных. Всё опустело. В игровых автоматах лежали неохраняемые призы, остальные карусели вращались без операторов и пассажиров.

Идя по павильону автоматов, я заглядывал в каждую дверь, чтобы узнать, не зашли ли туда мои родители. Но павильон был пуст, как и весь парк.

Только дойдя до парковки, я наконец-то почувствовал облегчение. Там я увидел маму и папу, они шли к нашей машине. Там же были и другие родители, которые делали то же самым.

— Мама! — закричал я. — Папа!

Ничего. Они даже не замедлили ход.

— Мама! — повторил я отчаянным тоном.

Догнав родителей, я снова встал между ними и взял их за руки.

Они оба вздрогнули и посмотрели на меня, как будто в них вцепилось какое-то чудовище.

— Привет, — сказала мама, словно вспомнив что-то из далёкого прошлого. — Привет! Где ты был?

— Мама! — к этому моменту я перешёл на крик. — Мама, я был в тоннеле. Вы оставили меня в тоннеле! Куда вы пошли?!

— В тоннеле? — озадаченно повторила мать.

— В тоннеле, — ухмыльнулся папа. — Мы оставили его в тоннеле.

Он смеялся надо мной, притворялся, будто я говорю какую-то бессмыслицу, и будто я делаю это специально. Меня это настолько взбесило, что я слышал свой собственный пульс.

— ПАПА, ЭТО ПРАВДА.

Мне так и не удалось их убедить.

Я до сих пор так и не убедил их.

Через десять секунд после того, как мы сели в машину и покинули Уимсивуд, родители стали вести себя так, словно они никогда не слышали об этом месте. Как будто наше путешествие прошло без остановок. Мама и вовсе сказала, что мне это приснилось.

Мы только что говорили об Уимсивуде, и мама назвала его миленьким местечком, хотя и немного запущенным, а уже через секунду она сказала, что он мне приснился.

Я заглянул в машину позади нас, тоже ехавшую из парка. Там не было ребёнка, который час назад приехал на ней в Уимсивуд. На пассажирском сидении лежали плюшевый кролик, кружка для сока и книжка-раскраска.

К тому времени, когда мы добрались до Аризоны, настойчивость моих родителей на том, что это был всего лишь сон, плюс общая монотонность путешествия заставили меня сдаться.

Я и вправду задумался о том, что ничего этого не было. Мне почти удалось обмануть себя, но только до того, как мы поехали домой. На обратном пути мы снова проезжали мимо рекламных щитов. «Игры! Аттракционы! Животные! Семейные развлечения! Всего в 25 милях отсюда!»

— Смотри, — сказала мама. — Ты так хорошо себя вёл, давай по дороге заедем туда?

К её огромному удивлению, я отказался.

Автор: Slimebeast

- А рубль занесёшь, понял? – тётя Вера глянула на Диму с хитрым прищуром.

- Да понял я, понял, тёть Вер. Мамка придёт с утра за хлебом – и занесёт, я ей скажу. – мелкий пацан мялся у прилавка, рассматривая один из шоколадных батончиков. – Он же сколько?

- Столько, сколько у тебя нет. Был бы рубль, было бы вровень. Ты в математике понимаешь?

- Ну на уроках хвалят.

- На уроках, на уроках… - продавщица посмотрела на Диму с сожалением. – Мне вот тоже в своё время говорили на уроках, что я умница да красавица. Ладно уж, Димка. Давай сюда мелочь. – она шлёпнула шоколадный батончик на прилавок, снова понаблюдала за тем, как мальчик пересчитывает монетки – не сходилось, не хватало всё равно! – после чего приняла из протянутой ладошки деньги. – Я сейчас твой рубль в тетрадку запишу, да и вычеркну завтра.

Дима посмотрел на тётю Веру с сомнением.

- В какую тетрадку?

- А есть у меня такая, специальная. Для должников. – работница магазина вынула из-под прилавка потёртый гроссбух, открыла на заложенном месте и начала листать страницы. – Так, сегодня у нас такой-то день, Дима – рубль должен. Вот, готово.

Дима почувствовал себя неуютно. Он попрощался и вышел из магазина, откусил немного от батончика – тот был сладкий до ломоты в зубах, после чего оседлал свой велосипед и покатил к дому.

«Нет, ну всё понятно, но в тетрадку-то зачем? Мама бы ей сама с утра всё занесла, а тут писанина какая-то» - думал мальчик, лавируя между ямами и колдобинами на дороге: «Надо у Витьки спросить, может, он знает чего».

Витька был старше на год, его уже сажали на праздники за стол со взрослыми – правда, он не любил этого, норовил уйти, стекал на пол, под столешницу, да и пробирался наружу. А ещё мама его, тётя Фрося, знала всегда и обо всех всё. Димина мама её не очень любила, но, встретив случайно, могла часами проговорить про этих и про тех, а также – и про виды на урожай.

Дорога под колёсами велосипеда сменилась на грунтовку, то и дело железный конь нырял в ямы, а потом – поднимался обратно, на ровную поверхность.

Витька жил немного на отшибе, в тесной группке домиков, появившихся тут не так давно – мама рассказывала Диме, что, когда она была маленькой, там было какое-то озеро или болотце, куда даже гулять не ходили – пиявки норовили вцепиться в щиколотки.

Витька оказался на улице. Он с деловым видом выбирал из поленницы бревнышко, когда Дима бешено задёргал ручку велосипедного звонка, оглашая окрестности металлическим звоном. Его друг обернулся и поднял руку в приветствии.

- О, Дим, здорово! Я занят пока, папа попросил с дровами помочь.

- Да у меня вопрос один, Вить, я ненадолго.

- А. – хмыкнул Витя, всё-таки нашедший в поленнице чурбачок поровней. – Ну валяй, задавай.

- Скажи, а тебя тетя Вера, продавщица наша, записывала в тетрадку когда-нибудь?

Брёвнышко из рук Витьки всё-таки зацепилось каким-то сучком за другие и выворотило вслед за собой ещё парочку. Аккуратная поленница теперь зияла дырой.

- А что, записала она тебя? – Витя посмотрел на результат своей работы, чертыхнулся и начал складывать поленья на место.

- Ага. Так мол и так, рубль должен.

- А взял-то ты что?

Дима вытащил из кармана шорт уже порядком поплывший шоколадный батончик.

- О, жируешь, значит? Дай откушу. – Дима отдал сладость Вите, тот откусил – не наглея, немного, просто почувствовать вкус, после чего вернул другу остаток. – Хорош, да. А что мне про неё знать, Дим? Живёт одна, прям совсем на окраине деревни. Поле у неё – весной его Митька-тракторист пашет, да без толку – всё одно бурьяном зарастает, а что вырастет – так то птицы склёвывают. Пугало у ней там стоит, да толку с него? По нему сразу видно, что ненастоящее, всякие воробьи да голуби на него даже внимания не обращают. - За спиной у Вити скрипнула калитка. Его мама, тётя Фрося, вышла с половичком на плече и с хлопушкой в руках, после чего начала пристраивать поудачнее ткань на заборе. – А так, нечего про неё рассказать, Дим.

- Это ты с кем там говоришь, Вить?

- Да Дима заехал, с вопросом.

- А, Дима! Привет-привет! – тётя Фрося жизнерадостно улыбнулась мальчику, после чего начала выбивать ковёр. – Как мама?

- Да хорошо всё. Вечером к вам за помидорами пойдёт, говорила.

- Помню, помню, конечно. А вопрос-то у тебя какой?

- Да вот, спрашивает, не знаешь ли ты чего про тётю Веру. – ответил за мальчика Витя, пока ставил на пенёк избранное брёвнышко.

Тётя Фрося помолчала, обрушила на половичок несколько ударов, а потом сказала:

- Ведьма она.

- Что? – Дима привстал с седла велосипеда. – Но ведь ведьм-то нет!

- Нет, конечно. А она – есть. Знаешь историю, как она в деревню попала? – половичок продолжал поднимать клубы пыли после каждого удара. Дима покачал головой. – И правильно, не было тебя тогда ещё. В общем: приехал к нам молодой врач вместе со своей женой, Верой. Та пошла в сельпо работать, а он, соответственно, по назначению. Тогда ж как было – после учёбы куда распределят, туда и отправишься, пока там не отработаешь - уезжать нельзя. Ну, не прям нельзя, не рекомендуется. – Тётя Фрося перевернула половичок ещё не тронутой стороной. – Вот, парень-то места наши не принял, работать – работал, но сам всё обратно, в город рвался. А Вера ничего, пообвыклась, у неё тут подруги появились, работа непыльная, дом у них новый был, специально для врача построенный, дали им земли кусок, глава сельсовета тогдашний расстарался… В общем, хорошо они жили. И пара была красивая, и языки злые про кого – про кого, а про них ничего не говорили.

Дима, который продолжал стоять, заметил, что и Витя опустился на пенёк и внимательно слушает мать.

- Вот, значит. А в деревне, кроме доктора, ещё бабка Евлампия была. Старая-старая, говорят, ещё царя видела. Она всё вечно с какими-то травками возилась, нашёптывала что-то. Помогало, кстати. Вот и повадился к ней доктор заглядывать. Интересно ему было. Веру с собой брал – и сидели они там вечерами, бабку слушали. Он, тогда говорили, собирался кандидатскую писать по фитологии, - слово это тётя Фрося произнесла так, как произносят незнакомые, мудрёные - с сомнением, правильно ли. - Ну, раз забросило так, хоть какую-то пользу из этого вынести. Со временем он, видимо, всё, что надо, вызнал, да и к бабке ходить перестал. А вот Вера… - тётя Фрося прервалась, осмотрела половичок, перевернула его стороной, которая была по ту сторону забора и снова принялась за дело. – Та туда каждый день бегала. Магазин на замок – и к старухе. Сидели они там допоздна, а то и всю ночь. Как сейчас помню – приходишь в магазин, а у Веры под глазами синяки, красные они, глаза-то, сама еле держится, как бы не уснуть, а как магазин закроет – так пулей обратно, в хибарку бабушкину. Вот. Начали они с доктором ссориться, ругаться, доктор помаленьку пить начал – медик же, у них со спиртом проблем нет, а потом он и с мужиками деревенскими скорешился. Нашёл себе любовницу какую-то. Помню: выйдешь на улицу, а он по ней пьяный идёт – молодой, красивый, да и кричит, что Вера ему не нужна, он вот эту в город с собой заберёт, она и попокладистей, и повеселей. А потом его на поле нашли. С той девкой вместе. Мёртвого.

Витька посмотрел на Диму, который, порядком покрасневший, продолжал слушать.

- А тётя Вера что?

- Погоревала, да и осталась. Домик за ней записан, поле тоже. Доктора-то с его полюбовницей не она убила, нет. Говорят, мертвецов будто розгами, или ветками простыми, застегали до смерти, до мяса. Участковый наш потом, как досмотр места, где их убили, сделал, пил три дня. Пил да говорил: «Не, не человек это был, и не зверь. Сила нечистая». И оставили бы это всё без внимания, вот только бабка-то, к которой Вера ходила, в ту же ночь и померла. Говорят, нашли её – а она ссохшаяся, будто мумия. Кожа – как пергамент, рот не закрывается, а губы в улыбку свело. – тётя Фрося посмотрела внимательно на коврик, кивнула сама себе, сняла его с забора и свернула в рулон. – Говорят, напоследок Вере с муженьком подсобила – да и надорвалась. А с тех пор с Верой все осторожно держатся. Собутыльники-то муженька её тоже потом померли все, в пять лет уложились. Двух медведь задрал, да вот только медведей у нас в округе не водится, не было их тут никогда. Один утонул, а Петька, ну, кузнец бывший, ночью на «слабо» решил на кладбище пойти по пьяному делу. Там и нашли – бледный, страшный, а на лице – ужас такой, будто он мертвеца увидал. – Тётя Фрося сунула подмышку хлопушку, после чего взглянула на Диму и улыбнулась. – Только вот россказни это. Байки. Таких в каждой деревне – пруд пруди. Вера, посчитай, наша уже, живёт тут кучу лет. Вот ты хоть раз про неё слышал чего плохого?

Дима испуганно покивал головой.

- Вот и я о том же. А ты что, Дим, язык-то проглотил. Случилось чего?

- Да вот… Рубль ей обещал занести, а она меня в тетрадку записала.

- А, так правильно. Учёт у неё, кто должен. Сама вот иногда в эту тетрадку попадаю, если зарплату придерживают. – Тётя Фрося рассмеялась. – Ты, Дим, главное – принести не забудь. А то она тебя заколдует! Ведьма же! – мама Вити снова рассмеялась, да и пошла в дом.

Дима посмотрел на Витю, сидевшего на своём месте с полуоткрытым ртом.

- Ох и история, конечно…

- Да ладно тебе. Ну, Дим, ты сам посуди – вот что она из-за рубля-то сделает? Да ничего, рубль – мелочь же, занесёт завтра мама твоя, да и вычеркнут тебя из тетрадки.

- Вычеркнут, ага. А может, меня вон завтра в том поле найдут.

- Да не найдут! – махнул рукой Витя и осёкся. – Найдут, но не в поле… Короче, не парься. Сказки всё это, понял? Завтра мама твоя рубль принесёт, да и забудется это. Погнали лучше, я отпрошусь, да до Пашки доедем. Ему мяч новый привезли, попинаем.

Дима закивал головой. После этой истории и правда хотелось куда-то вырваться, уехать отсюда подальше, хотя бы до живущего в деревне неподалёку, всего в двух километрах, Паши.

Через посадку, разделяющую две деревни, мальчики проехали чуть быстрее, чем обычно. Дима крутил педали часто, тяжёло дышал, а когда одна из веток, росших в сторону дороги, зацепилась за его плечо, он вскрикнул.

- Ты куда гонишь-то так, Сенна? Что, от ведьмы бежишь?

- Да не бегу я ни от кого. Просто мамка хватится, если к вечеру домой не приеду, хочу подольше мячик погонять. - Дима вытер со лба пот и снова ухватился за руль.

Пока парни дождались Пашу, пока соорудили подобие ворот и начали играть, закат медленно начал красить всё вокруг в оранжевый. Шоколадный батончик разделили на троих, Пашку позвали домой, а солнце уже почти ушло за горизонт, когда мальчики поехали обратно.

Через посадку пронеслись - дорога была накатанная, ровная, без ям и неожиданных преград. Разве что Дима, едущий вторым, то и дело оборачивался. Лес сужался вокруг двух мальчиков с каждой минутой, света становилось всё меньше. Казалось, что деревья всё плотнее обступают двух велосипедистов, словно замыкая кольцо вокруг них. Сейчас, после поворота, окажется, что нет никакой дороги, а вместо неё - невесть откуда взявшиеся стволы деревьев, угрожающе покачивающие ветками, ждущие двух путников с их железными конями...

Но такого не произошло. Лес всё-таки оборвался, закончился, а мальчики вырвались на простор, как солдаты из окружения.

Возле своего дома Витя спешился и посмотрел на друга.

- Может, у меня останешься? Мать соседке вашей наберёт, та твою предупредит. А то ночь на дворе.

- Да не, Вить, спасибо. Я про рубль-то так и не сказал. Ты иди, я завтра приеду, к Паше сгоняем. - Дима снова нажал на педали, не давая Вите возможности переубедить себя.

Солнце зашло окончательно, но Луна не давала ночи превратиться в тьму, разгоняя крахмально-белым светом черноту. Ехать можно было даже в таких условиях - дорогу было прекрасно видно.

Дима жал и жал, думая уже не о странных событиях, произошедших с тётей Верой, а о том, что может произойти с ним, и какую головомойку могут устроить ему за такой поздний приезд, когда вдруг понял, что перепутал дороги.

Путь его, который должен был закончиться дома, пролегал мимо того самого поля, принадлежащего тёте Вере. Ночной ветерок медленно колыхал бурьян, из которого торчали грустно опустившие головы подсолнухи - единственное, что взошло в этом году на этой земле не сорного. Слышались шорохи - это что-то мелкое шебуршалось в траве, ожидая, пока будут убирать урожай и можно будет набить закрома на зиму всякой падалицей.

Пугало, стоящее посреди поля, медленно раскачивалось из стороны в сторону. Видимо, вдали от дороги ветер набирал силу и теперь шатал шест, на котором было прикреплено чучело, всё сильнее.

Дима остановился, отставив ногу, заворожённый этим зрелищем.

Шест продолжал раскачиваться, хотя движение воздуха, приятно холодящее Димину кожу, никак не могло вызвать такого. Вдруг чучело качнулось в другую сторону, совершенно не по ветру, а потом начало описывать какие-то странные, кругообразные движения, словно гвоздь, когда его пытаются выдернуть из доски. Голова его при этом медленно поворачивалась в сторону Вити. Мальчик не мог сдвинуться с места, наблюдая за тем, как из потёмок проявляется лицо соломенной куклы - намалёванное какой-то краской, с едва заметной, широко раскрытой улыбкой. Когда пуговицы, заменяющие пугалу глаза, блеснули бликами лунного света, Диме показалось, что его заметили.

Шест остановился. Пугало вдруг приподняло одну из рук, уцепилось за верхушку шеста и рывком подтянуло себя повыше. Перехватилось другой рукой - и вот уже за деревяшку цепляется только какая-то древняя куртка, в которую оно было одето. Ещё движение - и под весом соломы и веток ткань рвётся, а пугало падает на землю. Оно опирается на руки - и встаёт, при этом мотая головой, озираясь в поиске. В чёрных глазах-пуговицах бегает, как безумный зрачок, лунный блик.

Дима вскочил на велосипед и начал крутить педалями. Тот, как назло, ехал медленно - откуда-то здесь вырос холм, которого мальчик никогда раньше не замечал, и теперь надо было разгоняться в него, вверх, отвоёвывать сантиметры, и то и дело оборачиваться, смотря за тем, как чудовище на заросшем поле пытается в дебрях бурьяна найти того, кто потревожил его покой.

Звук падающей травы Дима услышал, когда оказался на гребне холма. Он бросил взгляд назад - а там пугало, наконец нашедшее свою цель, начало пробираться сквозь поле, срубая заросли перед собой одной из рук. Точно так же, как крапиву бьют палкой, только вот трава ложилась на землю, как от косы. За пугалом тянулась - Дима успел это заметить, преодолев верхнюю точку холма - полоса, похожая на ту, которую показывают в новостях, рассказывая про пришельцев с других планет.

Велосипед разогнался, но Дима всё равно крутил педали, пуская железного коня даже не рысью и галопом, а настоящим карьером, тем ходом, когда всадник пытается убежать от, или, напротив, стремится к смерти.

За спиной всё ещё с сочными, влажными шлепками и свистом пугало выходило к дороге. Когда они прекратились, сменившись на хруст и шуршание, Дима понял - оно уже забирается на холм.

Родной дом был не так далеко - минут семь, если сейчас не тормозить, не оборачиваться, не смотреть назад, не обращать внимания на липкий пот, заливающий глаза и заставляющий майку повторять очертания тела, вызывающий тысячи мурашек, бегущих по коже из-за холодного ветра, бьющего в лицо.

Одна из педалей вдруг с пластмассовым треском улетела куда-то вниз, оставив вместо себя только металлический штырёк. Нога Димы поймала его, соскользнула, проехалась по мягкой земле, каким-то чудом не угодила по инерции в велосипедную цепь или колесо. Мальчика тряхнуло, но он удержался за рулём, даже не потеряв кеда с ноги.

Он испуганно обернулся - и увидел, как со склона холма вслед за ним кубарем катится чудовище. Монстр не стал тратить время на аккуратный спуск - такое точно не повредит соломе, из которой он состоял.

"До смерти, до мяса, в фарш почти" - вдруг пронеслось в голове у Димы, когда он заметил на руках чудовища длинные, упругие ветки. Пара из них сломалась из-за спуска, но оставшиеся хищно шевелились, будто щупальца.

Чудовище поднялось на ноги и снова последовало за велосипедом, пусть и отставая, но, в отличии от крутившего педали мальчика, не боясь усталости, а значит – готовое преследовать ездока столько, сколько потребуется.

К счастью, край поля был всё ближе, а сразу за ним начиналась деревня. В ближайшем доме вдруг погас электрический свет – и Дима не сдержался, закричал:

- Помогите, помогииите! – на этом вопле у него перехватило дыхание, он закашлялся, снова глянул назад – силуэт за спиной отдалялся, но было непонятно, сколько ещё он будет бежать вслед за ним, остановится ли у кромки поля и проводит лунными бликами глаз – или же продолжит погоню?

Над крыльцом ближайшего дома зажёгся, пока не в полную силу, фонарь, который бы осветил подходы к нему – и дорогу, и мальчика, который продолжал, уперевшись ногами – одной в ненадёжную пластмассу педали, а второй в скользкий штырёк, гнать свой велосипед, но пока что светильник только разогревался.

Вдруг обрисовался перечёркнутый крестом прямоугольник окна в ближайшем доме. Оно распахнулось – и Дима увидел женский силуэт, в каком-то домашнем халатике.

- Кто там кричит? Ночь на дворе, люди спят тут! – Дима, сначала обрадованный, испугался ещё сильнее. Он узнал этот голос.

Чей дом был ближайшим к этому полю, которое в своё время получили молодой доктор и его жена? Конечно, дом вдовы, тёти Веры.

- Эй, вы там! Не балуйтесь! – женщина обращалась к кому-то неизвестному, но тут уличный фонарь разогрелся – и залил округу ярким, белым светом, заставив даже Луну на небосводе померкнуть. Разумеется, стало видно, как Дима крутит педали и оборачивается – глаза, которые были не готовы к такому яркому свету, теперь отказывались видеть что-либо за пределами светового пятна, монстр оставался во тьме, и только шорохи и шелест за спиной, еле слышные за стрекотанием велосипедной цепи, давали знать, где он. – Дима!? Что за баловство?

- Тётя Вера, оно бежит за мной! Пугало! Пугало бежит за мной! – Дима всё-таки сумел набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы ответить вдове.

Та, в свою очередь, хлопнула створкой окна, а через несколько секунд – и входной дверью.

- Какое пугало, Дим? – всё ещё не понимая, спросила она с порога.

- С вашего поля! Которое в самом центре стоит, старое такое! – он был всё ближе и ближе к спасительной калитке, ведущей во двор тёти Веры, когда на самом краю светового пятна за его спиной показалось чучело.

Оно, висевшее на шесте в центре поля и выглядевшее жалко, теперь казалось внушительным, угрожающим. Солома топорщилась из порванной во многих местах шинели, в которую пугало было закутано, а длинные, хлёсткие ветки при каждом движении рук словно заметали следы за ним, оставляя песчаные разводы на просёлке. Оно продолжало двигаться в направлении Димы то ли быстрым шагом, то ли лёгким бегом, а главное – вместо лунных бликов в его глазах поселился огонь фонаря, превратив маленькие, белые зрачки в огромные, ослепляющие колодцы посреди лица.

Или они сами вспыхнули белым, торжествующим светом.

Дима, уже не отдавая себе отчёт, бросил велосипед на обочине, у калитки ведущей во двор, дёрнул её на себя, толкнул – она приоткрылась, но ненамного – помешал крючок. Мальчик сбросил его через щель, всё-таки проскользнул во двор, захлопнул дверь, и увидел на пороге дома его хозяйку.

- Дима, Димочка… - она грустно смотрела на гостя. – Я ж не удержу его, Дима. Ты лучше в дом заходи, может, он внутрь не полезет.

- Что значит «не удержите»? Вы что, всё-таки ведьма?

- Нет, Дима. Заходи в дом, быстрее! Оно уже рядом! – мальчик дёрнулся ко входу и влетел в прихожую, залитую ярким электрическим светом.

Тётя Вера захлопнула дверь, накинула крючок и задвинула мощный засов.

- То есть, вы знаете, что это такое? И как его остановить?

Тётя Вера опустилась на полочку для обуви и спрятала лицо в руках.

- Бабка Евлампия знала. Она ж его и заколдовала. – тихо сказала женщина и подняла голову. Лицо у неё было красное. – Вечером, когда я к ней плакаться пришла. Прознала, что у мужа моего любовница появилась, да и пришла к ней. А Евлампия меня послушала, да и говорит: «Ты, Вера, вовремя успела. Завтра бы пришла – а я тут лежала бы холодная, мёртвая. Успею я тебе помочь. Но и ты обещай, что после смерти похоронишь меня, как надо. Никого нет у меня больше, одни вы были, да муж твой так родным и не стал». – Вера растёрла по щеке бегущую слезу. – Я и пообещала. Бабка меня уже и не слушала к тому моменту. Начала травки какие-то со стен собирать, да шептать что-то. А потом взяла, да и вытащила из-под стола книгу конторскую, самую обычную. И начала страницы травами перекладывать, да приговаривать что-то. Я тогда просто сидела, застывшая, даже не слушала её. Чувствовала, как с каждым словом меняется что-то вокруг. Лето было, а холодно стало, как зимой. Я пальцев не ощущаю, а у Евлампии парок изо рта идёт, да только она шебуршится, шебуршится. – за дверью раздался треск – чучело, очевидно, достигло забора и теперь пыталось его преодолеть. – Вот, и в конце собирает все эти травы в пучок, да и суёт мне в руку. «На поле вашем пугало стоит. Сховай туда ему, где у человека – сердце, да напиши в тетрадке, кого наказать надо. И главное – не пугайся потом. А теперь – ступай, Вера. Ступай да поминай бабку Ефросинью». – Вера начала рыдать, уперев лицо в ладони. – А я ж туда не только Мишу, я и девку его записала, и потом собутыльников его, они ж мне глаза мозолили, как увижу у себя – так сразу вспоминаю, как Миша… с той… - она с головой ушла в ладони, а Дима услышал сдавленные всхлипы.

- Там, где сердце у человека? Куда, куда вы его спрятали, тёть Вер? – скрип досок продолжался, то и дело сменяясь громким треском – видимо, пугало начало разбирать забор, отрывая от него одну доску за другой.

- В ка-арман. В на-агрудный.

Дима вдруг понял, что нужно сделать.

- А книги, книги я с утра перепутала. У меня ж она на работе лежит, и смотреть на неё никто не стал, когда после смерти Миши с обыском приходили. Сказала, что учётная – а те головой покивали, да и поверили. А у меня что для долгов тетрадь, что вот та – одинаковые. Дура я, не подумала, что перепутать могу второпях. – Вера посмотрела на Диму с мольбой. – Ты прости меня. Не думала я, что  так за свои поступки заплатить придётся.

- Да рано вам ещё платить, тёть Вер. Рано. У вас керосинка есть дома?

- Есть. На кухне стоит, в ящичке. – она ответила ему, после чего снова спрятала лицо в ладони.

Дима бросился на кухню и начал рыться в ящичках. Керосинка нашлась – спрятанная в железное ведёрко для песка, с закопчённым стеклом, давно, видимо, не пользованная.

Мальчик сорвал стекляшку, бросил её куда-то в сторону – звякнуло, рассыпалось на осколки - покрутил колёсико регулировки, ощутил лёгкий запах керосина – не выпарился, не выдохся, ещё горючий, значит – после чего начал искать спички.

Треск за окном прекратился, сменившись еле слышным шуршанием – чучело, видимо, протискивалось через дыру в заборе, стремилось всё-таки достать свою цель.

Парень всё-таки нашёл коробок, вытащил спички – схватил охапку вместо одной, рассыпал по столешнице, всё-таки ухватил коробок поудобнее, чиркнул – головка спички вспыхнула, но вместе с тем отлетела куда-то в сторону, потухнув в полёте. Дима чертыхнулся, всё-таки ухватил ватными, липкими пальцами ещё одну, провёл ей по боку коробка – медленно, пытаясь обмануть бешено колотящееся сердце, увидел огонёк – и приложил его к фитилю.

Керосин занялся, затрепетал, начал чадить – хвостик фитиля никто не убирал, от него и шёл этот чёрный дым. Дима хотел было схватить ведёрко, но тут дом дрогнул. Чучело, разбежавшись, ударилось в дверь, заставив всё здание пошатнуться. Раздался женский крик.

- И откуда в соломе столько силы? – прошептал про себя Дима, ухватившись за край ведёрка и приподняв его. Огонь не потух, только начал плясать из стороны в сторону, то устремляясь в сторону детских пальцев, держащихся в опасной близости от него, то напротив, отпрыгивая от них.

Щеколда на окне поддалась с трудом. Со скрипом распахнулась створка. Дима перебрался на подоконник, посмотрел по сторонам – и тут новый толчок заставил его упасть наружу, выронив лампу. Керосин, который, казалось, только и ждал шанса вырваться, выплеснулся, ярко запылал, подпалив сухую траву на дворе. Дима схватил ведро – горячее, горящее, ойкнул, чуть не выронил его снова, опустил его на землю, обмотал руку мокрой, просоленной от пота футболкой, снова схватил ведро – краешек одёжки очутился в керосине и тоже запылал.

Новый удар в дверь, треск, скрежет, поскрёбывание – чудовище, видимо, пыталось дотянуться через щель до засова, открыть его – а затем начать искать свою маленькую жертву в доме, чтобы расквитаться с ней.

- Эй, пугало! Не там ищешь! – Дима с испугом смотрел на то, как футболка начинает гореть всё ярче и ярче, а огонь, кажется, уже готовится перекинуться на ту её часть, что плотно охватывала его руку.

Треск превратился, сменившись шорохами.

Из-за угла, выглядящее особенно жутко в бликах керосинового пламени, появилось чудовище. Оно было порядком растрёпано, но, судя по всему, не потеряло ни толики желания добраться до мальчика.

- Ну что, нашёл тебя, да? Чин-чин-чин! – мальчик постучал по стене дома.

Пугало, казалось, открыло намалёванный рот в беззвучном крике и двинулось в сторону Димы.

Футболка на его руке всё-таки запылала, пальцы жгло всё сильней.

Пугало сорвалось с места и рвануло в сторону ребёнка,  растопырив руки, словно радуясь тому, что цель достигнута. Дима вдруг понял, что летит – он дёрнулся в сторону, упал, плеснул на траву двора ещё немного керосина, а затем – запустил куда-то в сторону твари, которая его не зацепила, ведёрко. То пролетело несколько метров и угодило развернувшемуся в сторону ребёнка пугалу точно в живот, облив горючей жидкостью.

Монстр сделал ещё пару неверных шагов в сторону Димы, а потом словно осёкся и опустил голову, будто пытаясь понять, что с ним происходит. Огонь поднимался всё выше и выше, солома, пусть и смоченная недавно прошедшим дождём, высохла за лето – и теперь пылала всё жарче. Пугало развело руки, словно в недоумении, что с ним происходит, когда Дима, всё-таки содравший пылающую ткань с руки, швырнул горящий комок в «лицо» монстра. Тот, словно чувствуя боль, свёл руки к лицу, сделал несколько шагов, пробежался по горящей траве двора, замедляя шаг, потом ещё несколько раз переступил ногами – на одном из этих неверных движений к его стопам рухнула полыхающая шинель, в которую пугало было закутано – и, в конце концов, рухнуло на бетонное кольцо колодца, стоявшего посреди дворика.

Дима наблюдал за тем, как чучело разваливается на две половины - и одна из них улетает вглубь колодца, а вторая продолжает полыхать возле него. Ворот колодца затрещал, но всё-таки не сломался, когда чучело задело ведущую вглубь цепь. Ручка колодца качалась, всё ленивее и ленивее.

Дима наблюдал за её колебаниями, совсем забыв о том, что огонь возле него набирает силу, разрастается, пожирая сухую траву двора так же жадно, как колхозные свиньи пожирают корм из своих кормушек.

Из оцепенения его вывели только крики тёти Веры:

- Дима! Дима! Беги оттуда, Дима!

Мальчик опёрся на руку, зашипел – та, опалённая, отозвалась резкой болью, всё-таки поднялся на ноги и побрёл вдоль дома, по бетонной завалинке, нащупывая на каждом шагу стену. Серый дым застилал глаза и заставлял кашлять.

Через несколько шагов он наткнулся на пустоту ладонью – и с какой-то потаённой радостью провалился в неё.

Когда Дима пришёл в себя, рядом уже сновали какие-то люди. Сам он был на обочине, напротив дома, который, видимо, так и занялся – пожарная машина, которая, казалось, стояла на вечном приколе возле сельсовета, с гулом и треском выплёвывала из шланга мутную, пахнущую воду.

- Дима, Димочка! Дима! – мамины крики приближались, словно из дня вчерашнего, в котором ничего этого не произошло.

- Мам! – мальчик прошептал пересохшими губами, облизал их, и повторил – уже громче: - Маам!

И тут же оказался в объятьях родного человека.

Мама что-то рассказывала, ругала, рыдала, хвалила, спрашивала, а потом просто обняла его крепче и начала раскачиваться из стороны в сторону.

Дима же всё осматривал мутным взглядом окрестности, словно пытаясь понять, что же его смущает, что же из окружающего мира ведёт себя не так, как должно.

А потом он понял.

Перед тем, как снова потерять сознание, Дима выдохнул:

- Нет у зла сердца.

Ворот колодца, вместе с цепью и ручкой, покачивался, отвечая движением на движение.

Кто-то, видимо, всё-таки хотел взыскать долг.

______________________________________________________________________

Рассказ написан вот на этот конкурс. Заходите, читайте остальных конкурсантов - и выбирайте лучших.

______________________________________________________________________

Доброго дня , с вами @SilverArrow.

Это было странная тема для рассказа.

Не хотелось писать чего-то обычного. Сначала в голову пришла идея о том, как мёртвые студенты, которые учились по одному и тому же учебнику, пришли к первокурснику, который его испортил.
Потом - про волшебный дневник, который исполняет желания, но заставляет владельца платить за это годами жизни -и неизвестно, сколько он заберёт на следующий раз.

Но потом я вдруг понял одну простую штуку - книга же может быть причиной событий, а не основным действующим лицом. И тут как-то само пошло.

Не забывайте - у вас всегда есть возможность оставить комментарий для критики, подписаться, если вы желаете сразу узнавать о публикации моих новых рассказов, ну и зайти в мой профиль - там вас ждут ещё истории (пусть и не очень страшные)).

С уважением, ваш @SilverArrow.

Продолжение. Начало здесь: Старая рукопись 

II

Я пришел в себя всё там же, на носу лодки. Старик копался в моем рюкзаке, что-то раздражённо бормоча себе под нос. Заметив, что я очнулся, он бросил рюкзак и на четвереньках пополз ко мне. Самая злобная гримасса из тех, которых я когда-либо видел, делала его похожим на колдуна из страшной сказки. Как-будто он одержим легионом демонов.

Ты был там! Ты нашел! - он шептал, но в его шепоте было больше ярости, чем в ином крике.

Внезапно, с неожиданной для него прытью, старик бросился на меня. Его крючковатые пальцы сомкнулись на моей шее.

-- Где ключ, ссссука?! Где он?! – шипел он, брыгая зловонной слюной через свои редкие желтые зубы, – Отдай, сука! Это не твоё! Куда, куда спрятал? Ну?!!

Перед моими глазами поплыли пятна. Старик явно шутки не шутил. Еще пара секунд и он меня точно придушит. Я стал отчаянно вырываться из его цепкого захвата. Подтянул колени и, что есть силы, толкнул его обеими ногами в грудь. Он подлетел, как тряпичная кукла, потерял равновесие и свалился за борт. Последнее, что я увидел – злобный взгляд его осатанелых глаз. Он ушел под воду сразу. Единственное, что осталось на поверхности – его дурацкая мятая шляпа. Некоторое время, я смотрел на расходящиеся волны, держась за горло и силясь понять, что, блеать, здесь происходит?! Старик так и не всплывал. Не было даже пузырей.

-- Эй, дед, ты чего? – я не на шутку разволновался. Не хватало еще быть виновным в утоплении старика, – Давай, выныривай уже! Побузили и хватит...

Старик не отзывался. Я всматривался в воду, пытаясь хоть что-то разглядеть. Но там была лишь непроглядная зеленая муть.

-- Старый, слышишь, хорош уже! Давай из воды вылазь. Отдам я тебе твой ключ. Он мне нафиг не нужен.

Прошло уже больше минуты. Было ясно, что старик без посторонней помощи не выплывет. Я наспех скинул с себя верхнюю одежду и сиганул с кормы. Место было глубокое. Я нырнул метров на десять, судя по боли в ушах, но до дна так и не достал. На глубине было практически темно. Я пошарил влево-вправо стараясь нащупать деда руками. Ничего. Пришлось всплывать, чтобы перевести дыхание. Я нырял еще и ещею. Но каждый следующий нырок был больше для очистки совести. Если старик погрузился на самое дно, мне его не достать. Хотя я и не понимал, как так может быть. Человек никогда не идет на дно камнем, а дед даже не трепыхался. Мне пришлось возвратиться к лодке, пока её не отнесло черезчур далеко. Перевалившись через борт, я обессилено рухнул на настил. Наверху, в нежно-голубой безмятежности плыли белые облака. Им было плевать на окружающую меня дичь. Какого. Хрена. Здесь. Происходит?!

Я не заметил, как заснул. Видимо, организм взял свое. Бессонная ночь, наполненная стрессом, плюс микросотрясение. Этому телу нужен был отдых. Я проснулся оттого что замерз. Уже вечерело. Закат окрасил облака малиновым цветом. Волны плескались о борта лодки. Где-то совсем недалеко, своим противным голосом кричала цапля. Я оделся, про себя отметив, что вместе с моим телом изменилась и одежда. При выезде в этот поход, на мне была плотная темная худи, черные джинсы и лонгслив. Теперь мою одежду составляла брезентовая куртка защитного цвета, застиранная клетчатая рубашка и непонятные штаны из плотной ткани. Похожие на спецовку. Вообще, этот парень, который теперь я, всем своим видом походил на геолога. Прям представляешь такого возле палатки, с гитарой у костра. Дятлов, блин...

Пока я спал, лодку нехило отнесло. Пришлось наверстывать, попутно гадая, хватит ли в дедовской лодке бензина. Когда я добрался до поселка, уже почти стемнело. Мне совсем не хотелось отсвечивать у главной пристани, поэтому я привязал лодку где-то в кустах. Местные разберутся, когда найдут. Без лишних приключений, переулками и огородами, я добрался до станции и сел на электричку. Наконец, я уеду из этого места. В вагоне народу было немного. Я сел у окна и проводил глазами огни рыбацкого поселка. Вот и всё.

Мои когнитивные способности помаленьку восстанавливались. Я пытался собраться с мыслями, чтобы хоть как-то осмыслить произошедшее. Сегодня, помимо прочего, я утопил человека. При самообороне конечно, но всё таки. Меня немного удивило, как легко внутри я это принял. В своей жизни, я ещё не был повинен ни в чьей смерти. Участвовал в паре-тройке драк. Разбивал людям лицо. Но чтобы убивать... В памяти всплыли горящие злобой, близко посаженные глаза. Корявые узловатые пальцы, тянущиеся к моей шее. И его свирепый шепот, напоминающий шипение кобры: «Ключ! Где глюч?!... Это не твоё!» Я вздрогнул от такого воспоминания, словно очнулся от дремы. Почему старик так повел себя? В голове немного прояснилось. Старик увидел в моем рюкзаке злополучный пенал и догадался, что я был в том доме? Этого было достаточным поводом для него, чтобы треснуть меня веслом, а потом пытаться придушить? Из-за дурацкого ключа! Старый маразматик... Я сунул руку в карман и нащупал твердый кусочек металла. Поменялось мое тело, моя одежда и, возможно, сама реальность, но ключ был там, куда я засунул его прошлой ночью. Я повертел его в руках, рассматривая. Как и в первый раз, ничего особенного в нём не увидел. Обычный ключик. С головкой, в виде треугольной рамки, и примитивной двухступенчатой бородкой. Я готов был побиться об заклад, у моей бабки в серванте был точно такой же. Он вечно торчал в замочной скважине и практически не использовался по назначению. Всё равно замок был самый простой и легко открывался при помощи гвоздя или заколки. Ничего особенного. Если-бы не сумасшедший дед, я бы даже не вспомнил об этом ключе. Событий прошло и так выше края, чтобы в памяти сохранилась такая мелкая деталь. Но теперь я глядел на вещицу в моей ладони, которую странный старик оценил выше моей жизни. И за которую поплатился своей.

«Что происходит, когда линия настоящего проходит через развилку? Если у события есть несколько вариантов развития – куда деваются остальные варианты, те, которые не случились? Нами принято считать, что их просто не существует. Всё случилось так, как случилось. Аннушка пролила масло. Яблоко упало на голову Ньютона. В нашей реальности всё было именно так. Но наша реальность — это всего лишь проекция последовательной цепочки событий. Одной из многих. Одной из бесчисленного множества триллионов последовательностей. С самого момента большого взрыва каждое физическое событие пораждает собой целый веер вероятностей: от наиболее вероятного следствия до наименее. И ни одна из них не исчезает. Таков закон сохранения энергии. Каждая вероятность порождает свою причинно-следственную цепь, которая затем раздваивается, растраиваится, растысячеряется. В зависимости от количества вариантов исходного события, породившего расслоение. Соответственно умножаются и проэкции, формирующие нашу вселенную...»

-- Что ты собираешься с ним делать? – незнакомец смотрел на меня с нескрываемой угрозой. Худощавое хищное лицо, жиденькие волосы зачесаны назад. Темный костюм стягивал его тощее тело, делая похожим на куницу. Я и не заметил когда он подсел напротив.

-- Зачем он тебе? – продолжил незнакомец свой бестактный допрос. – От этого ключа одни непрятности. Он ничего тебе не доставит, кроме проблем.

Я посмотрел по сторонам. Всё вокруг как-то странно изменилось. Пассажиры исчезли. Лампы в вагоне потускнели. Их света едва хватало, чтобы различать очертания предметов. Сам воздух стал тяжёлым и плотным, мутным как кисель. Всё зависло, будто в невесомости, словно время замерло и потекло очень медленно. Окна вагона не пропускали и фотона снаружи. Они казались просто рядом квадратов, нарисованных на стенах черной матовой краской. Пол плавно качался подо мной, на подобии орбитальной станции. Незнакомец привстал со скамейки и буквально навис надо мной.

-- Ты не ответил на вопрос. Для чего тебе этот ключ? – от незнакомца исходила волна угрозы, словно некая зловещая аура, – Эта вещь приносит несчастье! Лучше избавиться от неё! Отдай его мне!!!

Последние слова вырвались из его рта низким утробным рыком. Он резко бросился на меня, как борец идущий в партер. Я отпрянул, в ужасе, и тут – наваждение пропало. Размеренно стучали колеса. Элетричка приближалась к городу. За окнами мелькали огни сортировочной. Немногочисленный люд собирался на выход. Я перевел дыхание. Сердце бешено колотилось. Что, мать твою, это было? Сон? Слишком реально для сна.

«Действительность, в которой мы живем – постоянно и регулярно меняется. Иногда незначительно, иногда более радикально. Правда мы этого не замечаем. Наша память, наш мозг изменяются вместе со всем окружающим миром, поскольку состоят из тех же атомов и молекул. Единственное, что не меняется – наше сознание. Оно, в некотором роде, нематериально. Оно просто перетекает вслед за носителем из одного потока причинно-следственных связей в другой. У нормальных людей, сознание способно утащить за собой лишь остаточный эффект. Очень глубокий, на уровне бессознательного. Иногда, люди замечают несоответсвия, но редко когда придают им значение. Они зовут это дежавю, либо эффект Манделы. Но чем дальше отстоят друг от друга нити потоков, тем очевиднее разница между ними...»

Я стоял и смотрел на старую пятиэтажку, которая, по идее, была моим домом. Еще с вокзала, я начал подозревать, что она будет выглядеть не совсем так. А может вообще – на её месте будет зиять пустырь. Это непонятное, тревожное чувство, которое начало вызывать у меня внутренний дискомфорт, возникло как-только я слез с электрички. Всякие мелочи не соответствовали тому, что я помнил и знал. Даже самому себе я не мог обьяснить в чём проблема. Бывает же такое: когда в твоей памяти цвет столбов был серый, а теперь он тёмно-зеленый. Вывеска на магазине там, где и была, но шрифт совсем другой. И тротуарная плитка не такой формы. Таких вот мелочей насобиралось достаточно много. Даже ночью, даже при свете фонарей, количество несоответствий, подмеченных мной, пока я ждал Убер на привокзальной площади, переваливало за критическую массу. Я как-будто играл в «найди десять отличий». Только передо мной была не фотография в журнале. Это была окружающая меня реальность. Знакомый уже ужас снова шевельнулся в моей душе. Каждый грёбаный раз, когда я позволял себе надеяться на лучшее, новый удар настигал меня. Мне следовало прекратить играть в прятки с тем, что я и так уже осознал внутри себя, но отказывался принять. Той ночью, в подвале заброшенного дома, изменился не только я. Изменился весь мир. В моём мире тут стояла обычная панельная хрущёвка. В этом – старый довоенный дом решили не сносить. Просто надстроили этаж. И где-то внутри него должна быть моя квартира, доставшаяся мне от родителей. Я надеялся хотя-бы номер не изменился.

Я долго стучал в дверь, чтобы убедиться в отсутствии посторонних (или хозяев?). Было бы неловко обьяснять какого я вломился в их квартиру. Ответа не последовало. Что-ж, пришло время для моего набора «юный взломщик», который я таскал в рюкзаке на всякий случай. Замок был старый и открылся довольно легко. Я вошел в темную берлогу, в которой ничего не изменилось годов, наверное, с 70-х. Потускневшие обои, кое-где отставшие от стен. Выцветшая растрескавшаяся краска. Тут никто не жил уже давно, о чем говорил толстый слой пыли. Я ничего не узнавал. Здесь не было ни одной моей вещи. Ни следа моего предполагаемого жительства в этой квартире. Как больной, который, вдруг понимает, что не оправится от болезни и конец неминуем, я потихоньку впускал в себя знание, что случившееся со мной серьёзно и навсегда. И я, скорее всего, не смогу вернуть свою прежнюю жизнь. Я застрял в этом, чужом для меня мире... Навсегда? Погоди-ка... В памяти всплыли строки: «Если вы это читаете, значит у меня получилось. Мне удалось разорвать границу этой реальности, и вернуться туда, откуда я...» Вот оно как! Нужно срочно прочитать рукопись! Я то думал это не бессмысленная стопка бумаги. Бесполезное творение доморощенного графомана. А на самом деле это может быть ответ, который я ищу. Возможно, она была напечатана и оставлена в подвале с конкретной целью. Эта старая рукопись – есть мой светоч в том мраке, в котором я заблудился.

В квартире не было электричества. Я отыскал в старом буфете пару свечных огарков и примостил их на столе в гостинной. Вполне. Затем достал из рюкзака рукопись и начал вчитыватся в слегка поблекшие, скачущие буквы:

«Если вы это читаете, значит у меня получилось. Мне удалось разорвать границу этой реальности, и вернуться туда, откуда я вывалился. Это было не просто. Действительно не просто. Впрочем, всё по порядку. С самого детства, я был не такой как все. Я мог видеть, как реальность изменяется вокруг меня. Помнится, лет в десять, я начал задавать вопросы своим родителям. Бедолаги потащили меня по врачам. Впрочем, я их понимаю. Когда твой ребенок начинает спрашивать тебя: «отчего это мы жили на четвертом этаже, а теперь на втором?», или: «Почему вчера мы жили в Омске, а сегодня в Ростове?» – самое время запаниковать. Врачи, естественно, заподозрили шизофрению, биполярное расстройство. Начали пичкать лекарствами. М-да... Всё, что я вынес из этих моих детских злоключений: язык надо держать за зубами. Чем меньше знают происходящее в твоём внутреннем мире, тем проще тебе живется. Я просто начал говорить людям то, что они хотят услышать. И от меня сразу все отстали. Очень скоро всё забылось, как некий неприятный эпизод моего детства. Только я ничего не забыл. Я видел, как реальность меняется. Я мог это видеть. И никто больше. Долгое время я действительно считал, что болен. Я был маленьким, и верил взрослым дядькам в очках. Я просто жил с этим, стараясь не подавать виду. Но, повзрослев, я осознал: дело не во мне. Реальность, в которой мы живем действительно изменяется. Регулярно и постоянно. И моя способность замечать эти изменения – это уникальная особенность, присущая моему сознанию. Бывают же всякие там мнемоники с гипертимезией, амбидекстеры и прочие одарённые, с фотографической памятью, или перемножающие в уме шестизначные цифры. А я вот помнил реальность такой, какой она была «до» и видел различия с «после». Повзрослев, я стал исследовать свою особенность. Изучать. Ставить эксперименты. Я прочитал больше сотни книг и научных книг по теме...»

«Однажды я попробовал перенести себя в паралельную действительность усилием воли. Если неуправляемые расщепления причинно-следственных цепей вынуждают наши сознания скользить из одной проекции в другую, почему бы не совершить переход произвольно? Я не давал себе спать несколько суток, сознательно доводя себя до того сумеречного полудремотного состояния, когда реальность становится зыбкой и притупляются все чувства. В этом пограничном состоянии, я напряг воображение, представляя себе место и время, где хочу оказаться. Было похоже на затмение. Когда просыпаешься и не в состоянии толком вспомнить, когда заснул. Я пришел в себя в том мире, который и представлял. Это был успех! Данная мне свобода опьянила меня. Я был, как изобретатель, построивший машину времени. Я мог оказаться где угодно и когда угодно, просто усилием воли направив своё воображение в ту точку бесконечной вселенной. Вначале я был осторожен. Я перемещался только в параллельные потоки. И каждый раз возвращался назад, чтобы не затеряться. Но соседние реальности так похожи. Их различия ничтожны. Мне же хотелось большего. Мне хотелось посмотреть миры, где я богат, где я знаменит или успешен. И я пустился во все тяжкие. По мере моих путешествий мои навыки совершенствовались. С каждым новым переходом, мне требовалось все меньше времени для подготовки. Я отправлялся всё дальше в причудливые миры, где история человечества пошла совсем другим путем. Где-то закон тяготения выдвинул не Ньютон, потому что яблоко пролетело мимо. В какой-то параллельной проекции, правительство США прекратило финансирование, потому что испытания атомной бомбы прошли неуспешно. Ли Харви Освальд не попал в цель, а ефрейтор Гитлер получил пулю и не дожил до конца первой мировой. Как же я был беспечен! Увлеченный своим странствием, я совсем потерял бдительность. Слишком поздно я осознал, что это билет в один конец. Однажды я переместился настолько далеко, что когнитивных возможностей моего мозга было недостаточно для возвращения. Я делал попытки одну за другой, но каждый раз попадал в проекцию, лишь отдаленно напоминающую исходную. Ту, где был мой дом. Так я стал неприкаянным скитальцем в бесконечном разнообразии вселенной. Тогда я был молодым глупцом, и посчитал это ничтожной потерей. «Зачем мне мой мир, если я могу жить где угодно?» Сегодня пировать с царём, а завтра – делить добычу с разбойниками. Я не учел одного — всё приедается со временем, становится серым и скучным. Всё надоедает. Даже свобода перемещаться из реальности в реальность, в какой-то момент, начинает тяготить. Через время у меня развилась депрессия и приступы ностальгии. Я был страшно, космически одинок. Тоска по дому начала отравлять моё существоание. Я пробовал глушить её спиртным и веществами, но это приводило к ещё более пагубным последствиям. А потом появились они...»

Я проснулся от стука в дверь. Видимо, задремал от усталости прямо за столом. На этот раз стучали именно в дверь, но легче от этого мне не стало. В комнате, в противоположном углу стояла чёрная тень. Свечной огарок давно догорел, но тусклого света, пробивающегося с улицы, было вполне достаточно, чтобы её разглядеть. По моей спине побежали холодные мурашки. Высокая, от пола до потолка. Узкая у основания и раширяющаяся к плечам, словно балахон с капюшоном, пошитый из непроглядного мрака, и подвешенный там, тень пялилась на меня из угла. Я почти физически мог ощущать волны ужаса, который она излучала. Слава Богу, она не шевелилась. Это дало мне время собраться с силами и взять себя в руки. Я поспешно собрал со стола в рюкзак листы рукописи и бочком-бочком, стараясь не терять Это из вида, выскольнул из комнаты в коридор. В этот момент, в дверь постучали опять. Кто-то бесцеремонно ломился в квартиру глубокой ночью, не опасаясь, что соседи закатят скандал. Я заглянул в дверной глазок. Зря я это сделал. Это едва не стоило мне намоченных штанов. Два близко посаженных глаза, крючковатый нос, искаженное злобной гримассой лицо – на лестничной площадке стоял утопленник-старик. Он шипел своим яростным шепотом, продолжая стучать:

-- Открывай, сукин сын! Я знаю что ты там! Открой дверь! Отдай ключ, слышишь!? Это не твоё! Отдай, сука! Открывай, кому говорят...

Я попятился от двери, но отступать было особо некуда. Я оказался зажат между двух... кошмаров? Единственным местом, куда пока не достали щупальца страха, оставалась кухня. Дверь кухни была застекленная и, к тому-же, после сотни окрасок не влезала в проем, тупо упираясь потертым углом в косяк. Всё равно, я её прикрыл и подпер табуретом. Где-то в глубине души, я понимал, что бесплотную тень такое препятствие не остановит, но это давало хоть какую-то иллюзию контроля периметра, и не позволяло ужасу полностью охватить меня. Надо было сваливать из квартиры. Хорошо – у меня припасена веревка в рюкзаке. Двадцать пять метров паракорда с палец толщиной. И набор карабинов. Я держал их на всякий случай, хотя и в страшном бреду не представил бы такой. Открыв давно немытое окно, я зацепил корд за трубу отопления, пристегнулся и начал спуск. Последнее, что я заметил, переваливаясь через подоконник, чёрную тень, мелькнувшую за стеклами кухонной двери.

III

Нужно было найти безопасное место, чтобы срочно дочитать рукопись. Можно было конечно забраться в какой-то подвал или пустующее здание, но моя паранойя подсказывала, что я не буду там в безопасности. Единственным местом где укрыться, кроме квартиры, был загородный дом сестры. Впрочем, «загородный дом» сильно сказано. Когда-то моя сестра с её мужем прикупили дом в пригороде ради огорода. Я помогал им, в своё время, приводить его в порядок. Иногда они даже просили меня там переночевать, чтоб присмотреть за урожаем. Я направился прямиком туда, в душе надеясь, что в этом мире он таки существует. Дом был на месте, хотя и немного другой, чем я его помнил. И даже ключ от входной двери был спрятан там-же, где и всегда. Утолив свой голод найденными на кухне продуктами я без заминок приступил к дальнейшему чтению.

«Я столкнулся с ними случайно, хотя, судя по всему, эта встреча была незбежна. В этой вселенной, состоящей из миллиардов струн, свивающихся в жгуты и разветвляющихся обратно, я был не один, способный скользить среди проекций многочисленных реальностей. Были ещё Стражи и Кромешники. Стражи, насколько я понял, – представители высокоразвитой цивилизации, постигшей устройство вселенной. Они охраняют жгуты причинно-следственных цепей, которые имеют отношение к их мирам, от проникновения туда всяких посторонних, типа меня. В общем-то, они не так уж опасны. По крайней мере, они никогда не пытались меня убить. Скорее лишь напугать. Их задача – недопустить вторжения в свою реальность всяких инородных элементов. Кромешники, в отличии от них, представляют реальную угрозу. Это сущности из какого-то декадентного, морально разложившегося мира. Они реальные маньяки и психопаты. Крадутся за тобой, стараясь подловить момент перемещения. У них есть телепатические способности. Они парализуют жертву страхом и пытаются взять под контроль воображение, навевая ужасные картинки и вынуждая переместиться в их жуткую фантасмагоричную реальность, наполненную запредельными извращениями и кошмарами. Как вурдалаки среди тёмного леса, они скользят между миров, выискивая тех, чьё воображение поддастся их мрачной воле, и они смогут утащить несчастного в свой мерзкий мир на вечное эмоциональное рабство. Не знаю, чем я привлек их внимание. Может неосторожно переместился в их поле зрения. После нескольких схваток с этими тварями, я понял, что не могу надеяться лишь на силу собственного воображения. Пусть и одаренного. Мне необходим инструмент, дающий возможность усиливать и управлять моей способностью. Так я приступил к созданию машинки.»

«Я уже говорил, что перемещение невозможно в физическом теле. Частицы вещества намертво привязаны к своей проекции, и скользят вместе с ней вдоль потока причинно-следственных связей. Единственное, что перемещается — наше сознание, состоящее из энергий и полей другого уровня. Но из всякого правила бывают исключения. Что если оторвать от реальности лоскут, содержащий в себе материальный предмет, тем самым сделать его независимым от своей проекции? Я начал экспериментировать. Это было в крайней степени тяжело. Потребовались все мои силы, без остатка. Я сделал сотни попыток, после каждой из которых мне нужно было восстановление в течение недель, а иногда и месяцев. И, в конце концов, у меня стало получаться. Из каждой действительности, где я бывал, я утаскивал одну деталь, которая ей больше не принадлежала. Из них я составил свой механизм. Он существует как-бы вне времени и пространства. Он принадлежит нашей вселенной, но не является частью ни одной из проекций реальности. Это печатная машинка. Весьма непростая печатная машинка. Она впитывает энергию воображения, концентрирует её и высвобождает в перенос. Стоит вложить в неё лист бумаги и напечатать описание личности, времени и места, как машинка переносит тебя в мир, подходящий под описание. В моем распоряжении появился мощнейший инструмент. Теперь у меня есть надежда вернуться домой!...»

На этом стопка пожелтевших от времени листов кончалась. Под ними было еще несколько белых. Совсем свежих. Будто напечатанных вчера:

«Меня зовут Игорь Решетников. Мне двадцать семь лет. Я живу по адресу...» Что??? Я вскочил как ужаленный. Игорь Решетников – это я, если что. Папка, пролежавшая бог знает сколько в заброшенном доме, описывала меня. Впрочем, на фоне событий последих двух дней, это перестало казаться таким уж невероятным.

«Я работаю офисным планктоном в заурядной строильной компании. Но по выходным я выезжаю на места искать клады. Я чёрный копатель. 21 августа я залез в заброшенный дом на окраине села Боровое возле Семиреченского озера. Этот дом на отшибе я заприметил давно.Пожалуй, еще в мою первую поездку в эти края...»

Дальше шло описание событий до моей потери сознания в подполе. Теперь всё встало на свои места. В моих руках было признание автора в том, что он безжалостно использовал меня, как носитель для своей жалкой души, лишь бы добиться своей цели. Вот и всё. В моей руке оставался поледний листок из найденого пенала. Оставалось дочитать несколько абзацев. Меня переполняли гнев и обида. Хотелось кричать и материть этого чудака на все лады. Но какой в этом смысл? Я был слишком эмоционально измотан. Назад не вернешь. Кто-то попадает под машину, кто-то заболевает раком, а меня вот снесло поездом чьей-то игры в бога. Ничего не попишешь.

И тут я услышал стук. Тот самый. Он шёл из стены соседней комнаты. За последние часы, я пугался так много раз, но всё равно он меня заставил вздогнуть. Тук-тук-тук! Точно так, как в том доме. Окружающее будто застыло. Свет из окон заментно потускнел. Звуки умолкли. Только из стены, будто из центра бытия, доносилось настойчивое «тук-тук-тук». Около минуты я стоял, не в силах оторвать взгляд от того места. Страшно было не так сильно, как в прошлый раз. Возможно из-за того, что в комнате было относительно светло. А может я стал привыкать. Хотя волосы всё равно встали дыбом и по спине прошли мурашки. Что это было? Кромешники? Стража? Я не знал. Надо было дочитать рукопись любой ценой. Оставалось слишком мало текста, чтобы дать все ответы, но терять мне было больше нечего. Я устал убегать. Я сел прямо на пол посредине комнаты и продолжил чтение, игнорируя звуки требовательных ударов извнутри противоположной стены. Последняя страница оказалась письмом автора, обращенным непосредственно ко мне.

«Игорь! Простите меня, что втянул вас в это. Я слишком поздно осознал, какую боль причиняю людям. Я считал они ничего не помнят и не замечают. К сожалению, ваша линия оказалась идеальной для моего последнего перехода. Она так близко расположена к моей исходной проекции! Мне просто необходимо было воспользоваться этим шансом. Наконец-то я закончу свои скитания и вернусь домой. Я очень устал. Понимаю, что мое последнее перемещение принесет вам множество неприятностей. Надеюсь, вы со всем справитесь.

В награду – оставляю вам ключ. Это уникальная вещица. Машинка привязана к нему. Пока он у вас, он будет следовать за вами в любую реальность. А печатная машинка будет следовать за ним. Если услышите стук из стены – не пугайтесь. Просто подойдите ближе, и она выплывет в вашу текущую проекцию по зову ключа. Поступайте, как посчитаете нужным. Удачи вам!»

Вот так?! Вот так просто?! Я захохотал. Может из-за истерики, а может с моей души свалилась гора. Дурацкий маленький ключик... Я достал его из кармана и приблизился к стене. Прямо к тому месту, откуда доносились стуки. Стена, вдруг, распахнулась, словно глубокая ножевая рана, и из её потусторонней темноты, мне под ноги вывалился потертый кожаный футляр. Я вставил ключ в замочную скважину на его передней части и открыл. Внутри было... Как это описать? Представте, если из сотни печатных машинок всех видов, мастей и конструкций взять по детали, и соединить их воедино в одном механизме. Это было нечто невообразимо несуразное. Но, при всём при том, хорошо смазано и технически безупречно. Я достал из кармашка на внутренней части футляра лист бумаги и заправил его в каретку. Потом, надолго задумавшись, начал печатать. Я знал, что заслужил это. По моим щекам потекли слезы, исчезая в густой растрепанной бороде.

«Меня зовут Игорь Решетников. Мне 12 лет. Сегодня мы с родиделями едем на реку, на пикник...»

Старенький Фольксваген Гольф синего цвета скользил сквозь загородные перелески. Отец сидел за рулем, мать на пассажирском. Двенадцатилетний Игорь на заднем изучал только сегодня подаренный ему компас. Внезапно он постучал отца по плечу:

-- Пап, останови машину! Мне нужно, пап. Пожалуйста, останови!

-- Зачем, сына? – спросил отец оглядываясь через плечо.

-- Ну, надо мне, папа! Уже не могу терпеть!

Отец улыбнулся и остановился на обочине. Они вышли из машины навстречу лесной прохладе. Среди зеленых крон пели птицы. Солнечный свет дробился, просеяный через ветви деревьев. Неожиданно, из-за поворота выскочил потерявший управление самосвал, и, на полной скорости, с грохотом пронёсся мимо них. Отец присвистнул. «Ничего себе!» Они постояли там ещё, под сенью леса, вдыхая сырой, приправленный запахом хвои и мхов, аромат. Они не могли слышать, как где-то, в параллельной реальности стучит печатная машинка.

Конец.

На конкурс сообщества Creepy Story за Август

Кап

Я всегда хотел писать. Всю свою жизнь, сколько себя помню. Мне хотелось поделиться с миром теми фантазиями, что появлялись у меня в голове, хотелось чтобы мои истории читали, обсуждали, возможно экранизировали! Конечно мне хотелось и известности, куда без этого.

Все началось с детства в деревне, где двоюродный брат, от скуки, придумывал истории про наших общих друзей и потом зачитывал их вечером у костра. Особенно забавно было наблюдать за тем, как в героях рассказов наши друзья узнавали себя, что вызывало бурю эмоций и общее обсуждение на предмет «похожести» героя на его реальный прототип.

Глядя на то, с какой легкостью создаются волшебные миры, в которых соседский пацан мог стать римским гладиатором или пилотом космического корабля мне тоже хотелось поучаствовать в этом веселье. Однако, из под моего пера не выходило ничего путного, придумать что-то у меня просто не получалось.

Я не останавливался, развивал свой навык, как закончилось лето, стал писать про школьных друзей, одну повесть наша классная руководительница даже зачитала на общем собрании класса, моему счастью в тот момент не было предела.

Я уже представлял свою первую книгу в витрине каждого книжного магазина в стране…но в подростковом возрасте я потерял интерес к писательству, компьютерные игры и противоположный пол полностью переключил на себя все мое внимание.

Дальше была обычная унылая жизнь, закончил институт, косил от армии, устроился на первую работу, обзванивать людей и предлагать им то, что им явно не нужно, светлым пятном во всей этой взрослой тягомотине стала моя жена - мы познакомились на работе, за что я готов простить миру тот поток говна, который лился не меня ежедневно из телефонной трубки 5 дней в неделю, с 9 до 6 с перерывом на обед.

Однажды, разбирая старые вещи я наткнулся на ту самую рукопись и показал ее жене.

- Ох, это что же, я замужем за великим писателем?

Она пробежалась глазами по старому рассказу.

- Слушай, а ты знаешь, весьма неплохо. А есть ещё?

- Ну прекрати, это было в школе, с того момента я ничего и не писал больше. Мне нравилось писать, но это было на летних каникулах в деревне, но с того момента столько воды утекло…

- Ну и зря. У тебя хороший слог.

- Ох, это что же, я женат на литературном критике? Но спасибо, конечно.

- Не передразнивайся. Знаешь, есть у меня одна идейка…Ты же не работаешь в эти выходные?

Кап-кап

И вот, вечер пятницы мы встречаем у меня в старом деревенском доме. Со смертью бабушки там никто не жил, так, иногда родители приезжали его проведать, но дольше пары дней там никто не останавливался уже больше 10 лет.


- Я тебе говорю, это прекрасная идея! Мы отдохнем от суеты города и вдруг ты снова захочешь писать в знакомой обстановке.

Я с сомнение осмотрел старый дом с тремя окнами на фасаде, который будто с опасением смотрел на нас, вдруг мы приехали его продать? Или того хуже, снести и построить на его месте нечто другое?

Он практически не изменился с того дня, когда я видел его в последний раз, только родители, захотев немного обновить его внешний вид, решили покрасить его в веселенький желтый цвет. Но, видимо, краска была не очень качественная, поскольку местами она облезла, местами облупилась, обнажив под собой серую старину.

- Блин, мне нравится! Почему мы не ездили сюда раньше?


А действительно, почему? Я не смог ответить себе на этот вопрос и просто улыбнулся и виновато пожал плечами.

Кап-кап

Спать в тот день мы легли поздно, пришлось поработать метлой, выметая годовую пыль и ещё протопить дом, избавляя его от сырости, которая будто только и подстерегает осиротившие жилища, чтобы со всем удобством расположиться внутри.

Утром я проснулся рано, с одной стороны хотелось ещё полежать в кровати, наслаждаясь утренним бездельем и тихим сопением жены под боком, с другой же что-то внутри тянуло подняться и прогуляться по округе, вдохнуть знакомый с детства воздух, пройтись по исхоженным дорогам.

В деревнях люди встают с рассветом, в юности, возвращаясь с дискотеки в сельском клубе в 5 утра, я встречал уже трудящихся в огородах соседей, периодически раздавались звуки мычания коров и петушиные крики, но в это утро деревня встретила меня молчанием.

Я обошёл дом кругом, огород, где когда-то у бабушки росла клубника, смородина, морковь - полностью зарос бурьянном, лишь две старых яблони да кривой забор из последних сил пытались придать одичавшему месту цивилизованный вид, но их усилий явно не хватало.

Я вздохнул, было жалко потраченных в прошлом усилий: сколько сил было вложено в то, что ныне представляло собой столь удручающие зрелище

Кап-кап-кап

Я вернулся в дом, жена ещё спала. Я задумчиво посмотрел на ноутбук, лежащий на столе.

Может и вправду, попробовать…

…в этом проклятом месте не осталось ничего живого. Чтобы жить, ему было нужно что-то, что могло согревать его своей тёплой кровью, своим живым дыханием вдыхать в него то подобие жизни, которой он существовал…

- Ты пишешь! Ураааа! Кто молодец? Я молодец!

Я не заметил, как жена проснулась и из-за спины подглядывала за мной.

На экране ноутбука было исписано почти 20 страниц вордовского документа.

Странно… Я не помню…

- А про что книга, расскажешь?

- Я… нет, не расскажу

Она надула свои чудесные губки и с обидой посмотрела на меня.

- Ну мне немного обидно, все-таки любимой жене, которая снова пробудила твой талант писателя, ты бы мог рассказать.

- Нет, ты не поняла, родная, я…не помню… это…

Я посмотрел на последнюю строчку.

- …какой-то хоррор.

- Да? Жду не дождусь, ты мой Кинг.

Кап-кап-кап

За домашними делами я не заметил, как наступил вечер.

Солнце скрылось внезапно, будто огромный волк из древних скандинавских приданий все-таки догнал и проглотил его. Сквозь маленькое окно на кухне, на нас с интересом смотрели звёзды. Кто же это такие, кто потревожил покой старого дома?

- Здесь так романтично! Хочу приезжать сюда почаще.

- Да… Действительно. Слушай, родная, а что мы делали весь день? У меня какие-то провалы в памяти.

- Ну ты чего?

Она засмеялась.

- Посмотри, вон воды натаскали, я окна намыла, посуда чистая вся.

Действительно, я начал вспоминать, как чуть не надорвал спину, таская из старого колодца ведро за ведром. Коромысло сломалось после первой ходки, ведра опрокинулись, обильно обдав меня ледяной колодезной водой, после чего пришлось таскать воду руками.

- Видимо заработался совсем.

Жена поцеловала меня и прижалась всем телом. От нее исходил жар, к которому я потянулся, словно мотылек, летящий на свет.

- Значит сейчас пришло время отдыхать…

Кап-кап-кап-кап

На этот раз я проснулся посреди ночи. Сна не было ни в одном глазу. Часы на столе показывали 3 часа, но я ощущал себя выспавшимся и отдохнувшим.

Аккуратно вытащив руку из под подушки жены, я вылез из под одеяла и вышел в коридор.

Тьму дома освещали звезды, вся мебель казалась чем-то иным, нежели просто обычными предметами обихода. Мой взгляд снова зацепился за ноутбук на столе.

Я хотел посетить уборную во дворе, но сам не заметил, как сел за стол и стал печатать.

…пустота дома изначально пугала, но сейчас я был бы рад ей, как старому другу, ведь это означало бы и отсутствие того ужаса, который выпивал все остатки воли из моей души.

Деревня вымерла лет 200 назад, последний из деревенских ушел жить в одиночестве в лес, но тоже быстро истаял, оставшихся животных хватило ненадолго, хоть он и научился пить их по чуть-чуть, чтобы сохранить им жизнь подольше и…

- Заяц, ты чего не спишь?

- А?

- Ты чего не спишь, говорю? 4 утра, я проснулась, тебя рядом нет, только *щелк-щелк-щелк* на кухне…

- Мне не спалось, решил вот… Пописать.

Я улыбнулся и показал ей на ноутбук.

Жена с сомнением посмотрела на горящий экран, потом на меня.

- Может это была плохая идея? Я не так это себе представляла. Это начинает напоминать одержимость…

- Да нет, все в порядке, меня прямо будто муза посетила, написал целую главу про…

Я замолчал. А про что я писал?

- Про что главу?

чтобы сохранить его жизнь подольше и…

КАП-КАП

На мгновение мне показалось, что ее кожа покрылась наростами, лицо превратилось в уродливую гримасу, а грудь сморщилась и обвисла до пола.

- Про что главу?

Видение исчезло. Моя жена. Моя красавица жена смотрела на меня встревоженными глазами.

КАП-КАП-КАП

- Ты слышала капание?

- Что? Нет? Какое капание, откуда? Дождя нет, в доме сухо.

- Могу поклясться, я слышал…

- Родной, ты меня пугаешь.

Я потер глаза. Что-то определенно было не так.

- Пойдем спать, а? Всякая фигня в голову лезет.

Жена взяла меня за руку и посмотрела в глаза.

- Конечно пойдем.

Она немного помолчала и продолжила.

- Но я волнуюсь за тебя.

- Не переживай. Все в порядке, мне просто надо чуть больше поспать.

Дежавю.

Я проснулся, а жена опять спала. Я с нежностью смотрел на нее: эта женщина может уснуть в любой обстановке и ее бывает и пушкой не разбудить, вспомнить хотя бы…вспомнить хотя бы…

- Салют, по случаю рождения сына у соседа, он решил, что весь двор должен порадоваться с ним и ничего, что было 3 часа ночи.

…салют, по случаю рождения у соседа сына, он решил, что весь…

Жена повернулась ко мне и открыла глаза. Мои мысли повторяли ее слова.

- Ты просто говорил это вслух и я проснулась и решила тебе помочь с примером.

Она улыбнулась и обняла меня.

Ну точно. У меня есть такая привычка, иногда говорить мысли вслух. Ведь есть же?

- Есть.

КАП-КАП-КАП

Мы решили привести в порядок огород. Хоть выходные уже заканчивались, мы подумывали остаться здесь еще на пару дней, погода была прекрасная, да и свежий воздух был приятнее, чем его загазованный городской собрат.

Пока жена занималась сорняками, я заскочил в дом, чтобы попить воды, но ноги понесли меня к столу, где сиротливо лежал одинокий ноутбук.

…ты не можешь сопротивляться ему, твое сознание полностью сломлено и он пирует.  Но ты не умрешь быстро, он будет растягивать тебя надолго, он тоже хочет жить и понимает, что ты его последний шанс, вряд ли здесь появится кто-то еще в ближайшие лет двадцать.

Я та часть тебя, которая осталась в своем уме, твое подсознание, если желаешь…

Он в нашем сознании, но и мы в его...мне недолго осталось, я держусь из последних…

- МОЙ.МУЖ.ТЫ.ОПЯТЬ.

Голос за спиной походил на рычание.

Я обернулся.

Она стояла посредине комнаты и не мигая смотрела на меня. Ее тело периодически подрагивало, будто она пыталась сдержать себя в той форме, в которой она представала предо мной.

- РАЗВЕ.ТЕБЕ.НЕ.ДОСТАТОЧНО.МЕНЯ?

Существо, бывшее моей женой подняло ноутбук.

- ЭТО.ДОЛЖНО.БЫЛО.БЫТЬ.НЕ.ТАК! ТЫ.ЖЕ.ВСЕ.УНИЧТОЖИЛ.ТЫ.И.ТВОЯ.ДУРАЦКАЯ.ПИСАНИНА.

Она без размаха ударила ноутбук об угол печи и он разлетелся на части.

- ТЕБЕ.ПРИЯТНЕЕ.КОГДА.Я.ТАКАЯ?

Ее речь была прерывистой, будто каждое слово ей давалось с трудом.

КАП-КАП-КАП-КАП

Я попятился от того, что называл своей женой, ее руки стали удлиняться и ломаться в суставах, отрезая мне выход на улицу.

- О.НЕТ.ТЫ.НИКУДА.ОТ.МЕНЯ.НЕ.УЙДЕШЬ.

Ее лицо тоже стала деформироваться, челюсть выдалась вперед, два глаза слились в один из которого сочилась гной.

Я посмотрел на окно. Если я прыгну, ногами смогу вынести ставни и…

Окно исчезло, вместо него появилась стена.

-ТЫ.НЕ.ПОНЯЛ.ЗДЕСЬ.ТЫ.В.МОЕЙ.ВЛАСТИ.

- СЛАДКИЕ.СНЫ.ХОРОШИ.НО.И.КОШМАРЫ.СГОДЯТСЯ.

КАП-КАП-КАП-КАП-КАП

Внезапно я ощутил, как на лицо мне хлынула ледяная вода.

Я открыл глаза, вокруг меня была тьма и запах гнили.

Я лежал на чем-то мягком, где-то снаружи шумел ливень. Надо мной была дыра, откуда лилось, прогнившие доски не выдержали напора времени и непогоды и прохудились, впуская ледяной дождь в столь долго охраняемое ими жилище.

Я начал вспоминать, что со мной произошло: я собирал грибы в округе, когда с неба заморосило и я решил переждать в заброшенной старой избе на поляне.

В избе было пусто, лишь стояла старая тахта, на которой я благополучно уснул.

Я помотал головой, ну и дичь же мне снилась. Хоть на улице лило, оставаться здесь мне больше не хотелось. Я взглянул на часы, в принципе, если потороплюсь - успею на последнюю электричку и через пару часов уже буду у себя.

В электричке было тепло и меня начало клонить в сон. Но я боялся засыпать. Я понимал всю глупость такого страха, но моя «жена» каждый раз вставала перед глазами, когда я их закрывал.

Наконец я добрался до своего дома. Успокаивающие щелчки и железные постукивания поднимающегося лифта и гудение ламп в парадной успокоили меня. Зайдя в квартиру я уже практически полностью изгнал из головы все страхи сегодняшнего дня.

Раздевшись и кинув одежду прямо в коридоре, все равно ее всю потом стирать, я зашел в душ. Горячая вода окончательно унесла все мои тревоги. Я стоял и напевал что-то из Depeche Mode, название песни я не помнил, но мне это и не надо было, мне было прекрасно и так.

Внезапно я услышал шаги в коридоре. Очень уверенные шаги. Дверь в ванную комнату отварилась. Сквозь занавеску я увидел женский силуэт.

- Дорогой, ты забыл свое полотенце, ты же не думал так легко избавиться от меня?

——————————————————————————————————————————

- Да, удивительный случай!

- Не говорите, коллега! Его нашли в электричке, он спал. Когда его начали будить, он стал кричать, но так и не проснулся. Отвезли в больницу, но там ему не смогли помочь. После этого он оказался у нас. Наблюдается постоянная активность мозга, но разбудить его мы никак не можем. Поначалу он был живее и даже кричал что-то членораздельное, мы записывали, но вскоре перешел в абсолютно пассивную фазу. Его состояние ухудшается с каждым днем.

- А можно изучить записи?

- Конечно, они не представляют какой-то тайны, там совсем немного, похоже на обычный бред сумасшедшего.

…он здесь…я привез его к людям…увезите меня обратно в *неразборчиво* и оставьте…умрут все…он выпьет…не спать…не спать…не спать…не…

--------------------------------------

На Конкурс для авторов страшных историй от сообщества CreepyStory, с призом за 1 место - 3000 р. Тема на август

Так бывает. Иногда увиденный мельком несовременно одетый человек, услышанный обрывок мелодии или даже запах на несколько секунд возвращает какие-то ощущения прошлого. Кофточка из яркой «ангорки» на тетке в утренней толпе метро, откуда-то послышавшаяся заставка радио «Маяк» или непонятно откуда взявшийся запах свежепомытых деревянных ступеней подъезда. Порой вспоминаются какие-то неясные обрывки событий далеких лет, но изредка приходят целые сцены из прошлого. Сцены, которые ты, оказывается, никогда и не забывал. Просто они хранились в каком-то особо пыльном и темном углу подсознания. Интересно, что забытые моменты затрагивают не только какое-то совсем раннее детство, но и подростковый возраст, и даже уже вполне сознательную взрослую жизнь.

Возможно, истории эти никому особо не интересны, но я все же расскажу их. Как рассказывают анонимному попутчику неуместные интимные подробности. Итак, это, пожалуй, первая.

События того лета всплыли в голове в конце мая прошлого года. Я ехала в полупустой последней электричке. Путь лежал на дачу к друзьям, в область. Телефон, как назло, вот-вот собирался разрядиться, поэтому, сберегая заряд для «звонка другу», я просто пялилась в темное окно. В стекле отражались противоположные лавки, на которых друг напротив друга сидели мужчина и девочка лет пяти. Девочка играла с куклой и какими-то дополнительными кукольными атрибутами. В какой-то момент она открыла розовую коробочку. Что-то вроде шкатулки. Из коробки полилась механическая мелодия. И я вспомнила… В то знойное лето вместо поездки к бабушке на море я осталась в городе. Что-то тогда происходило в неспокойной нашей стране, и поездка в Крым внезапно стала проблемой. Так или иначе, маленькая я была предоставлена самой себе. Родственников в деревне у нас не было, Крым сорвался, а отпуска родителям никто давать не собирался.

Кто вырос в самом начале 90-х, наверное, помнит тот странный парадокс. На улицах уже неспокойно, коммерсанты активно плодятся и так же активно погибают. Выстрелы и взрывы становятся чем-то весьма повседневным. Кладбища полнятся дорогими надгробиями авторитетов. Но дети все так же гуляют одни, особенно дети, оставшиеся на лето в городе.

Большинство моих друзей разъехались по бабушкам-дедушкам набираться сил и здоровья в деревне перед первым учебным годом. А я вот такая – одинокая и предоставленная сама себе. В первые летние деньки я предпочитала гулять вокруг дома, так как переехали мы сюда только весной. Ключ на шею, кусок хлеба в карман и – вперед. За домом (на тот момент вполне новенькая панельная пятиэтажка с «улучшенной планировкой») жильцы устроили себе огородики. В основном выращивали зелень, помидоры, огурцы, редиску. Но некоторые умудрялись высадить даже картошку или тыквы.

Местность выглядела примерно так: наш дом (года два-три как построенный), за ним довольно большое пустое пространство. На нем огородики. Дальше какие-то хоз.постройки жителей следующего дома (ох, детство золотое, кто бы мог сейчас представить эти реалии – современные дома, а между ними огороды и сараи с курами, утками, козами). За постройками шла огромная труба, обернутая стекловатой (кто не познал на собственной шкуре действие стекловаты, тот счастливчик), через трубу деревянный мостик, потом еще пара домов постарше нашего (хрущи) и опять пустое пространство, уже на километры вперед.

На третий или четвертый день мне надоело ловить кузнечиков и закапывать секретики. Настала пора приниматься за исследование нехоженой территории. Для начала я как следует познакомилась со стекловатой. Она так прекрасно блестела на солнышке, и я решила, что пару кусочков мне просто необходимо взять с собой. Плюс ко всему, мостик через трубу охраняла стая недоброжелательных гусей, поэтому я благополучно перелезла через преграду чуть в стороне. Надо ли рассказывать, что было потом со всеми оголенными частями тела? В общем, в тот день далеко от трубы уйти не удалось. Вечером, получив обработку пострадавшей кожи от мамы и ликбез на тему стекловаты от папы, я начала обдумывать план дальнейших хождений. Через трубу лезть нельзя, а у мостика гуси. На следующее утро я взяла с собой половину «кирпича» хлеба.

С помощью взятки мостик был преодолен. Миновав пару хрущевок, я вышла к полю. Ну, то есть это было не прямо поле – нива. Скорее, заросшая высоченной травой, пустая территория. С одной стороны шла бетонная стена с колючкой (я сейчас не могу точно сказать, что там было, но вроде ТЭЦ), а дальше простор и никого. Посреди поля шла тропинка и стояли «чертовы ворота». Кто не знает, это такой столб, подпертый другим столбом в форме буквы Л». Считается плохой приметой проходить под воротами, поэтому тропинка деликатно огибала столб и дальше терялась вдали.

Поскольку было мне на тот момент 6 лет, никаких суеверий и прочего в моей голове не водилось. Поэтому, удивившись странной тропиночной петле, я спокойно прошла в ворота и углубилась в сторону от дорожки. Городок у нас южный, трава к июню на пустырях вырастает больше человеческого роста. Самое то строить шалаш. Сначала упасть на траву, примяв ее, а затем с трех сторон связать стебли. Получается такая травяная нора. Обустроив шалаш, я начала составлять план. Надо принести воды, сухарей, книжек, пару игрушек, барабан (в который можно посадить гусеницу или кузнечиков). И будет у меня своё летнее убежище. Не знаю зачем, но тогда это казалось очень интересным и важным.

Повалявшись в шалаше, я решила заняться обстановкой завтра и отправилась домой. Оговорюсь, район наш был относительно новый. Раньше он считался совсем отшибом, стояла лишь пара домов для рабочих того, что было за бетонной стеной, те самые хрущевки. Потом его начали потихоньку застраивать. Но на момент того лета из новых был построен только наш дом. Соответственно, там было довольно безлюдно, а детей и вовсе почти не наблюдалось. Те, кто жили в нашем новом доме, как я уже и говорила, разъехались на лето. Остался только умственно-отсталый мальчик из крайнего подъезда и еще пара каких-то совсем не интересных мне карапузов.

Так или иначе, я пошла домой. И, когда проходила под «чертовыми воротами», я нашла его. Это был белый пластмассовый козлёнок. Не знаю, как я его заметила. Он лежал в практически нехоженой траве (ведь тропинка шла в обход столба, а по траве прошлась только я). Но тем не менее. Козлёнок был старый, увесистый, негнущийся. Кто помнит советские пластмассовые игрушки? Не чета нынешним пластиковым легковесам. Той пластмассой можно было ломать стены. Так вот, козёл выглядел не новым, нос его был чуть погрызен и запачкан, черные глазки полустерты, краска на маленьких рожках почти совсем облезла. Но я была еще в том возрасте, когда игрушки одушевляют. Поэтому козлик был взят под опеку. Мне его было так жаль, он лежал такой маленький и одинокий. Вечером я показала находку маме (естественно, соврав, что я нашла его во дворе в песочнице). Мама, всегда поддерживавшая мои детские фантазии, тут же придумала душещипательную историю про то, как козлик потерялся, и какой он теперь грустный, и как нужно его напоить молочком и уложить спать. Мама посоветовала мне на завтра взять козлёнка с собой и подождать в песочнице хозяина, потому что кто-то может скучать по такому замечательному питомцу. Я согласилась и назавтра взяла козлика с собой в поле.

К шалашу я шла с поклажей. В авоське лежала книжка «Заблудившийся звездолет», бутылка воды, пряники, два яблока, хлеб (для гусей и для меня), козлик и набор детской посуды (варить суп из грязи и травы, сами понимаете). В шалаше сидел мальчик. Обычный такой, белобрысый мальчик в очках. Я спросила у него, не ищет ли он козлёнка. Мальчик ответил, что да, ищет – потерял вчера. Мне было жаль отдавать козлика, я вообще имела какую-то нездоровую любовь к поношенным игрушкам. Плюс ко всему, я уже к нему привыкла, поила молоком и укладывала спать. А тут вот нерадивый хозяин объявился.

-Хороший у тебя шалаш – сказал мальчик.

-Я знаю – ответила я, думая о том, на что бы выменять козлика.

Вообще-то, у меня были хорошие игрушки. Тётя часто ездила в командировки в ближайшее зарубежье. Поэтому в арсенале был прекрасный конструктор, заводной Карлссон, очень приличные машинки и даже крутой экскаватор с острым зубастым ковшом (какая безопасность детей, о чем вы).

-Спасибо, что приютила Бяшку. У меня кроме него вообще нет игрушек – сообщил мальчик.

Альтернативы не было, козлика надо отдать. Я нехотя протянула игрушку пацану.

-Как тебя зовут? – спросил мальчик. – Меня Алёшей.

Я представилась. Предложила Алёше пряник или яблоко. Алёша сказал, что не голоден, хотя по лицу было понятно, что он хочет и то и другое. Весь день мы с мальчиком провели в шалаше. Оказалось, что читать он не умеет, поэтому я вслух читала свою книжку, потом мы ели пряники, яблоки и даже сожрали весь хлеб, который вообще-то предназначался частично гусям. Когда стало немного темнеть, я засобиралась домой. Алёша с сожалением сообщил, что за трубу ему нельзя, поэтому проводить он меня не сможет. Но пообещал, что гуси меня точно не тронут, чтобы я не боялась и шла смело. А еще отдал мне Бяшу. Не насовсем, только переночевать. Что ж, я была не против. Гуси действительно вели себя на редкость прилично, стояли в стороне и даже не гоготали. Дома я рассказала, что нашла хозяина козлика, что зовут его Алёша и что завтра мы опять будем играть вместе. Мама, которая иногда нервничала из-за того, что я иногда предпочитаю книжки живому общению, заметно обрадовалась. В общем и целом, все были счастливы. Бяша молодец.

Весь июнь мы с Алёшей тусили в шалаше, ходили на счастливо обнаруженный ближайший ручей строить запруду, я вслух читала уже вторую книжку, было съедено стратегическое количество кирпичей хлеба (его Алёша особенно трепетно любил), ванильных сухарей и кислых яблок. Козлик все эти дни ночевал у меня.

Где-то в конце месяца утром я увидела в окне черное грозовое небо. В шалаше как раз лежали «Сказки Англии», которые мы не успели дочитать. Едва дождавшись, пока родители уйдут на работу, я помчалась в поле. Алёша уже был там. Я сказала, что надо срочно спасать движимое имущество, потому что вот-вот ливанёт. Предложила мальчику переждать дождь у меня. Но Алёша грустно сказал, что за трубу ему никак нельзя.

-Но можно пойти ко мне! Мать будет рада. – внезапно просиял он. – Пойдем, это недалеко!

И мы пошли. Я знала, что тропинка через поле ведет к дороге, мы с мамой как-то ходили до дальней остановки. Там ходил один автобус, десятка. И стоял магазин «Гастроном», единственный в нашем районе.

Но с Алёшей мы пошли немного наискосок от тропы. И пришли к ряду частных домов. Я очень удивилась, потому что даже не знала, что у нас такое есть. Саманный (как я сейчас понимаю) домик с белеными неровными стенами, огромное тутовое дерево с черными ягодами, аккуратный огородик, деревянная скамья у зеленого забора, лохматая собака в будке.

Мама Алёши набирала воду из колонки. Обычная женщина средних лет в темно-зеленом сарафане, галошах на босу ногу. На шее бусы из рябины, волосы завязаны в хвост.

Я почему-то очень резко это всё вспомнила, какие-то ненужные подробности, обстановку дома, собаку эту, Клаву, которая рвалась с цепи и отчаянно виляла хвостом, низкое набрякшее небо, запах близкой грозы, раздавленные ягоды тутовника под ногами. В доме была одна комната и прихожая, совмещенная с кухней. Окна со ставнями, фиалки какие-то на подоконниках, сервант с чайным сервизом, вязанные крючком кружевные салфетки, две металлические кровати с шишечками, подушки, накрытые тюлевыми накидками. И запах. Я не могла понять, чем пахнет. У нас дома никогда не было такого запаха.

Алёшина мама действительно обрадовалась нам, тут же завела тесто на оладушки. Мы пили чай, ели огненные оладьи с яблочным повидлом, а за окном бушевала гроза. А потом Алёша начал показывать мне свои сокровища. Коллекция битых разноцветных стекол (кстати, после этого я и начала собирать стеклышки, но это другая история); картинка со снежным лесом, на которой, если ее наклонить, появлялся лес летний; книжка-раскладушка про кота в сапогах. И коробка от шоколадных конфет. Эта коробка была сделана по принципу музыкальной открытки. Если ее открыть, начинала играть механическая мелодия. Совсем не та, которая заставила меня вспомнить эти моменты. Но по звучанию схожая. Было уже часа четыре. Гроза прошла, я засобиралась домой. Алёша попросил оставить Бяшу на эту ночь. Поскольку я так и не решилась предложить ему обмен, пришлось оставить козлёнка. Алёшина мама очень сердечно попрощалась, пригласила приходить еще. А он проводил меня до трубы.

Этой ночью у меня впервые случился приступ удушья. Больница, анализы, астма, санаторий в горах. Домой я вернулась в конце августа. До первого учебного дня оставалось всего ничего. Мама сбилась с ног, докупая необходимое. Бабушка из Крыма прислала посылку с вязанными белыми воротничками для школьного платья. Свежие зеленые тетради с гимном СССР на обороте, обложки, твердокаменные карандаши, вонючие ластики, страшненький коричневый портфель с бегемотом с улицы Лизюкова. А я, дождавшись наконец, бегу на наше поле. Трава выжжена солнцем, но вот следы шалаша. Алёши нет нигде. По памяти иду в сторону тех самых частных домиков. Почерневшие остовы домов, вместо шикарного тутового дерева – обгорелый пень, ни забора, ни лавки, ни собаки Клавы в будке. Я в ужасе бреду по пожарищу. И чувствую этот запах. Запах застарелой беды, запах гари. В том месте, где должна быть комната, что-то есть. Что-то белое. Бяша с обгрызенным носом. Немного запачканный, но не обгоревший. Вечером я плачу. Рассказываю маме про пожар, про то, что я не знаю, где мой друг Алёша. Родители неуверенно переглядываются и утешают меня.

Я сижу в электричке. Спина холодная и мокрая от пота. Эти воспоминания дались мне нелегко. Когда я пошла в первый класс, мальчишки рассказывали, как в конце весны «бандиты» пожгли несколько частных домов на окраине. Сжечь хотели один дом, но саман горит хорошо – занялись соседние. Погибло много людей. Мальчишка из одного дома, чудом выбравшийся в полузаваленное окно, бежал за помощью к ближайшим жилым многоэтажкам, где были телефоны. Но ночью никто не открыл. Страшное время, страшно открывать дверь незнакомцу. Тогда мальчик побежал к последнему дому, к новостройке. Но путь преграждала труба, мальчик перелезал и неудачно упал – сломал шею. Поэтому и сделали деревянный мостик через трубу.

Я знаю, что в этой истории мало мистики, она совсем не страшная. Но, черт возьми, с кем я провела первый месяц того лета 1992 года?

Автор - Remedios la Bella, Мракопедия