Cцена из неснятого фильма братьев Коэнов. Ты подсаживаешься за стойку к двум молодым людям. Первый — Александр Голышев, лоурайдер тысячелетия, основатель ‘Media Slaves’, продюсер иммерсивного театра «Тело сутулой собаки», щеголяет в футболке с малышками, вызвавшими сатану через патефон, или с чем-то в таком духе. Второй — его друг Андриан, он повар и артист, хулиганго в континентальном стиле, его выю обвивают татуировки, переходящие в густую бороду.
Пьют некий высоковибрационный лагер, заказываю тоже. Голышев приехал из Москвы на несколько дней. По мотивам его биографии я пишу свой новый роман, поскольку человек этот имеет уникальные свойства: реальность вокруг него ведёт себя иначе, нежели обычно. Подобное с ней происходит и когда я берусь за новую книгу, о чём я Голышева сразу предупредил. Так оно и вышло: реальность включила режим «Сегамегадрайв», как только мы начали работу.
Голышев не понимает, когда на вопрос «Как дела?» или подобный отвечают «Хорошо» или «Нормально», по его мнению, это значит, человек мёртв при жизни, и для него всё кончено.
— Какова ситуация? — спрашиваю я.
— Я сегодня настроен кого-нибудь спасти, — отвечает Голышев.
Пьём и делимся небылицами. Замечаю в другом конце бара Леночку, ещё одного прототипа моего персонажа — по её рассказам я написал знаменитые «Леночкины истории». Знакомлю Леночку с Голышевым и Андрианом. Решаем передислоцироваться на улицу Некрасова.
Идём по Рубинштейна. Вспоминаю, как той зимой был здесь, чтобы встретиться с К, моей знакомой из Москвы.
Некогда К работала в компании, которая заказала контент у нашего Русского Динозавра. Потом уволилась, и время от времени мы общались. Она жила в Москве, потом в Черногории, и впервые за долгое время оказалась в Петербурге. Изъявила желание встретиться, я согласился. Встречу, к моей неожиданности, К назначила в караоке ‘Poison’.
Была ночь субботы. Я обнаружил К в болбочущей толпе, изрядно навеселе, с парой таких же коллег. Моего роста, со светлыми волосами и бровями, К была чрезвычайно напориста и сразу же дала мне понять, что встреча со мной для неё — нечто большее, чем товарищеские посиделки.
Как образцовая загулявшая москвичка, К напропалую выражала себя рассказами о себе и своей команде и периодическими неуместными вопросами из серии: «Что такой молчаливый?» «Что такой грустный?» Беседу в том ключе, в каком обычно веду её я, К поддержать была неспособна, она не слышала меня, не понимала, переводила тему на ту, которая была интересна ей — ей нужно было, чтобы всё было как-то по её, как-то по-московски. Выпив два пива, я поспешил уйти, потому что К уже начинала тянуть меня на сцену караоке, а в моём мире это что-то вроде эшафота. К долго не отпускала меня, забрав мой шарф, — только благодаря уговорам друзей наконец отдала.
С тех пор мы не общались. Но кое-что в ту ночь меня сильно удивило. В какой-то момент К захотела обсудить со мной роман Ф. М. Достоевского «Идиот» и несколько минут восхищалась Парфёном Рогожиным. Чем-то ей страшно понравился этот герой, по всем своим качествам противоположный князю Мышкину. Ни до ни после той встречи я не встречал никого, кто восхищался бы Рогожиным. Я имею в виду не как персонажем, а именно как человеком и мужчиной. Но К восхищалась.
— Я не родился, — доносится до меня, — меня родили…
Это мы покидаем Рубинштейна, идём по Невскому, Литейному, Некрасова, оказываемся в баре «Звонок». Я был здесь однажды с режопером (режиссёр+оператор) сверхгазеты КОЛМИ Иваном Зализко — мы заглянули полюбоваться на выставку картин Нади О. Приятное место в беспретенциозном русском стиле. Заказываю портвейн и гречку с белыми грибами — её подают в формате закуски: в небольшом количестве, на маленькой овальной тарелке, чрезвычайно альденте. Долго жую твёрдую, но вкусную и сочную от белогрибого соуса гречку, запиваю портвейном.
— Клёвые штаны, — говорит Леночке Голышев.
На Леночке шаровары с яркой вышивкой.
— Махнёмся? — отвечает Леночка.
Они двое идут в туалет и меняются штанами, теперь на Голышеве яркие женские шаровары, а на Леночке — его грубые брюки цвета хаки с карманами по бокам. Откуда-то доносится:
— В Питере душа. В Питере Москва. В Питере Земля…
— Контрмистификация — не обязательно псевдомистификация… — говорят с другой стороны.
В бар входят несколько знакомцев Голышева. Он раньше жил в Петербурге и многих здесь знает. «Сага "Петербургеры в поисках бесконечного коктейля"» — так Голышев называет свою бытность в городе рока. «Это было наше перманентное состояние в 2019 году, — говорит он, — мы не могли насытиться…»
Один из вновь прибывших, высокий светло-русый парень, идёт ко мне и протягивает руку со словами:
— О! Серёга! Вот уж кого не ожидал увидеть больше никогда!
— Спасибо, — говорю, пожимая его руку, — а ты кто, брат?
— Я Женя. Ты что, меня не узнаёшь?
— Да как-то нет.
— Мы же с тобой жили на Пестеля в коммуналке.
— Я никогда не жил в коммуналке на Пестеля.
— Ну или на Рылеева… Рылеева 20, что-то такое. Помнишь?
— Боюсь, на Рылеева 20 я тоже не жил.
— Да ну как нет! Там ещё твои друзья музыканты жили в другой комнате… А в первой комнате был парень, который оружие продавал в «Левше», вечно ему что-то не так было… И Марта ещё с подругой, не помню её имя… А я жил с Олей, — Женя обращается к друзьям: — ну Оля Хеликоптер!..
Его друзья кивают. Я нет.
— Что, не помнишь? — опять спрашивает он.
— Может, это было в другой жизни?
— Ну Серёга, — говорит он, со смешком оборачиваясь к друзьям, — все мозги пропил! — и добавляет, повернувшись ко мне: — погоди… тебя же Сергей зовут?
— Да.
— Ну вот! Как же тогда не помнишь. Ты ещё ходил с бородой, с волосами длинными, на гитаре играл…
— Кажется, понял, — говорю я, — меня часто принимают за человека, которого ты описал. Это писатель, мистик и психонавт Сергей Иннер.
Несколько секунд Женя анализирует ситуацию, глядя мне в глаза, и наконец говорит:
— Ладно, вопросов нет, извини, если чем обидел.
Его друзья как раз уходят, он жмёт мне руку и устремляется за ними. Кажется, я читал про Женю в антиромане «Овердрайв» Сергея Иннера.
Идём через дорогу, к рюмочной «Наденька», остаёмся покурить у входа с Голышевым и Леночкой, прочие идут внутрь.
Из тонких оттенков ветра появляется человек средних лет, крупный, с длинными волосами, собранными в хвост, с рюкзаком. В руке его книга, он обращается к нам: он попал в неприятную ситуацию, не хватает на хостел, но он не просит у нас дать ему денег, вместо этого он предлагает нам купить книгу.
У него в руках «Идиот» Достоевского — типовое современное издание.
— Ты читал эту книгу? — спрашиваю я Голышева.
— Нет, — отвечает он.
— Переводом могу оплатить? — спрашиваю я пришельца.
— Да.
Он диктует номер телефона, я вбиваю его в приложение банка.
— Триста, верно? — спрашиваю я.
— Нет, — говорит он, — мне на хостел не хватает восемьсот.
Это меня удивляет, потому что я уверен, что слышал от него сумму триста рублей, но Голышев и Леночка не могут подтвердить. Значит, я сам так оценил и поторопился согласиться на покупку, не узнав стоимость. Глупо. Но раз решил сделать подарок, как сдать назад? Перевожу восемьсот. Парень вручает мне книгу, мы благодарим друг друга и прощаемся.
С почестями дарю книгу Голышеву. Из бара выходит Андриан. Заметив книгу, он начинает вздувать яремную вену:
— Ты где это взял?
Мы рассказываем. Андриан испускает глазами лучи ярости и рокочет:
— Я этому пиздоклятому торгашу сделаю массаж лица ногами!
— Это тайский?
— Да нет! Пизды ему необходимо дать!
— Почему?
— Да он тут этих книг каждый вечер штук десять продаёт!
Мы с Голышевым и Леночкой начинаем смеяться. Они двое знают, что я литератор и книгоиздатель. То, что этот парень выбрал из всех посетителей баров на улице Некрасова именно меня, чтобы продать книгу, делает и без того забавный инцидент смешным до невыносимого.
Но Андриан не смеётся. Не смеётся и его знакомый, вышедший из рюмочной следом, у него тёмные волосы и борода, а на чёрной майке надпись «Алкоголизм» в стиле бренда группы ‘Metallica’.
— Алкоголизм — это твоя любимая группа? — спрашиваю я.
— Нет, — сухо отвечает он.
Услышав от Андриана о произошедшем и видя, что мы над этим смеёмся, Алкоголизм очень серьёзно говорит мне:
— А чему ты радуешься? Из тебя сделали идиота.
— Каким же это образом?
— Тебя облапошили. За восемьсот рублей впарили книгу, которая стоит двести.
— Я знаю, сколько она стоит. Мне назвали цену, я согласился. Человеку помог, а Голышеву сделал подарок — все в плюсе.
— Ты что, реально не врубаешь? Ему не нужны деньги на хостел. Он так зарабатывает.
— И что? Не от хорошей ведь жизни он этим занимается.
— Да он делает по восемь косарей за вечер!
— А мне-то какое дело, сколько он делает? Я своё получил и не в обиде. А если он лжец, то обязательно получит своё.
Алкоголизм горько супится и говорит:
— Это уже твоя интерпретация реальности. А реальность одна: из тебя сделали идиота.
Тут мне становится любопытно:
— А откуда информация, что реальность одна?
— Давай не надо ля-ля, — строго молвит Алкоголизм, — я знаю, что ты скажешь. Хуйня это всё на постном масле.
Алкоголизм и Адриан уходят, мы с Голышевым и Леночкой под невидимыми звёздами белой ночи на Некрасова, и мне хочется рыдать от благоговения перед вечным талантом Фёдора Михайловича. Он создал не роман, а феномен времени-пространства. Сколько лет прошло, но всё ещё: там, где возникает это произведение, реальность скручивается в торнадо. Те, кто не читал роман «Идиот» или не понял его, так или иначе оказываются вовлечены, стоит им лишь на миг открыть рот вблизи этой книги. Эффект может быть разным. Например, они могут начать убеждать других в том, что те идиоты. Возможно, они делают это из страха, что идиотами посчитают их, думают, что это поможет им выглядеть умными, но достигают ровно противоположного эффекта.
Реальность одна? Один человек предложил мне сделку, и я согласился, мы с ним оба довольны, я сделал подарок другу — чувствую себя отлично. Другой человек пытается убедить меня в том, что первый человек меня обокрал. Так кто из них двоих пытается меня обокрасть? И зачем мне перемещаться в ту реальность, которая одна, и я в ней идиот, если я могу быть в мириадах реальностей и выбирать, кто я в каждой из них? Голышев и Леночка это понимают, хотя — вот дела — оба роман «Идиот» не читали. Доносится:
— Да потому что необходимо найти тонкую грань между угаром и…
— И разъёбом! — заканчивает кто-то другой, все смеются.
Мы верим в джаз. Мы куда-то идём, уничтожив цистерну негрони. Мы в гостях у чьего-то друга по имени Дима. Однокомнатная квартира на улице Восстания, узкая прихожая втекает в чуть более широкий коридор, куда сверхкомпактно встроены кухонная мебель и электроплита. Мы впятером стоим на этой кухне плечом к плечу и открываем пиво, шестой человек здесь уже застрял бы в текстурах. За кухней чуть большая спальня. Это самое маленькое жильё в мировой истории, его можно носить с собой в чемодане. Голышев спрашивает Диму:
— Долго мы ещё будем тусоваться в прихожей?
Все смеются, Дима проводит нас в спальню, возникают колода карт и предложение сыграть в дурака, мы становимся вокруг кровати и начинаем играть на ней. Проходят два кона, на каждом я быстро выхожу из игры.
Я смотрю в окно, и восходит солнце. Через алюминиевую крышу двора-колодца, расталкивая ломти ночи, переваливается жирный рубиновый восход. Я смотрю, допивая своё пиво, и вдруг — миг злата, сквозь душные гущи энтропии в окошко сочится прохладное озарение: мы всем обществом играем в дурака.
Не в супербога в блестящих доспехах мы играем — в дурака. Мы не признаёмся в этом даже себе. Мы не дурачим близких. Но на самом деле все всё понимают: мы играем в дурака, пускай даже в идиота. Мы не хотим выиграть. Мы хотим не проиграть. Мы не хотим, чтобы проиграл кто-то конкретно. Нам всё равно, кто проиграет — мы просто хотим не проиграть сами. Мы хотим вовремя покинуть игру и остаться в тёплом сладком месте, а кто-то другой пусть ударит в грязь лицом: не мы же его туда бросили, он сам сплоховал, мы даже не знаем его имени, в другой раз будет умнее. Если будет для него этот другой раз.
Создала ли игру в идиота природа, или же мы сами раздали карты? Если в любой стране достаточно поднять уровень жизни, кто тогда выберет профессии, в какие идут только от нужды? И не тем ли, от кого уровень жизни зависит в наибольшей степени, необходимо чтобы люди выбирали профессии, в которые идут от нужды? Не от нужды ли идут в проститутки? Не от нужды ли идут в убийцы? Не погибают ли в острогах те, кто пытается изменить правила игры и спасти душу-другую? Реальность одна? Маленькая девочка по имени Реальность, отец — Квентин Дюпьё.
Пышное рассветное зарево жжёт сетчатку предзнанием железного и окончательного лета. Представляешь: штурмуя небеса, к цели летит крылатая ракета под названием «Мир» — эпика! Ты в Яндекс.Ахуе.
Голышев запускает на плазме видео с представлением «Тела сутулой собаки» в нижегородском ‘Tago Mago’, тема — четыре врага человека по Карлосу Кастанеде. Я писал текст для части этого представления от лица редакции КОЛМИ. Впервые вижу, что из этого вышло. Представительный юноша, сидя на подоконнике, читает зрителям в микрофон:
«Первый враг человека знания — это страх, который сопровождает каждый шаг по пути учения. Чтобы победить страх, мы рекомендуем вам: НЕ ССАТЬ. Не следует бояться страха, поскольку он не враг: он страж, показывающий, что может случиться, если вы пнёте на улице чужого ребёнка, съедите слишком много грибов или возьмёте невыгодную ипотеку. Не ссыте идти сквозь страх.
Второй враг человека знания — это ясность, которая заставляет поверить, что и так всё ясно, и что учиться больше нечему. Чтобы победить ясность, мы рекомендуем вам: НЕ ВЫËБЫВАТЬСЯ. Помните: ясность — это почти ошибка, и если вам кажется, что вы самый умный человек в комнате, то, скорее всего, вы не в той комнате. Велика также вероятность, что вы в туалете или в кладовой. Убирайтесь оттуда, пока хозяева дома не засекли вас и не порубили на куски лазерами. Будьте открыты новому — научиться можно и у дурака (мы так и делаем).
Третий враг человека знания — это сила, которую он обретает, став могущественным и неуязвимым, и начинает злоупотреблять ей. Чтобы победить силу, мы рекомендуем вам: НЕ ДЕЛАТЬ ГОВНА. Наши взоры натурально печальны, когда мы видим, как люди, не читавшие ни Кастанеду, ни Достоевского, вновь и вновь становятся непроходимыми сволочами, получив лишь малую толику власти. Истинно говорим вам: получив силу, не делайте другим говна, и не закончите свои дни в усилителе боли.
Четвёртый и последний враг человека знания — это старость, атакующая его неотступным желанием отдохнуть. Чтобы победить старость, мы рекомендуем вам: НЕ УМИРАТЬ. Берите пример с Цоя. Ну или хотя бы не умирайте раньше времени — посоревнуйтесь в этом со своими одноклассниками.
Подытожим: не ссать, не делать говна, не выёбываться и не умирать. Звучит не так уж сложно, правда? Надеемся, что хотя бы это мы можем вам поручить, глубокоуважаемые смертные…»
Расходимся в восьмом часу утра. Божьи кузены Голышев и Андриан выписывают бывшую второго и, как только она приезжает, исчезают с ней по-английски — вероятно, увозят спасать. Мы с Леночкой идём и съедаем по фалафелю в круглосуточном 'VLAVASHE' на Марата, а потом выдвигаемся к себе на район, в сторону Фонтанки. В брызгах одиноких поливальных машин блистают радуги тяготения.
Когда мы подходим к моему дому, я говорю:
— Леночка, я сегодня не буду тебя провожать.
— Ладно, — говорит Леночка, — но я тебе буду транслировать геолокацию, а ты смотри, как я иду. Если увидишь, что я сошла с маршрута, то это маньяки тащат меня в подворотню.
— Договорились.
Я поднимаюсь домой, ложусь в постель и тут же засыпаю.
