Мемуары прабабушки 44-45 страница
-44-
Прочла я наспех и, в его же присутствии, порвала бумагу, не взглянув на сего подателя.
В наши годы дружба между мальчиками и девочками считалась позором среди школьников. Сей податель был моложе меня на два года. «Как он посмел?» — подумала я.
Порванные клочки записки я положила в сумку. Дома снова решила прочесть. Что-то мне показалось — записка была написана очень хорошим почерком. Итак, сложив кулачки, прочла. Почерк был красив. Андрей не мог так писать.
Вдруг в конце записки я обнаружила: Костин Костя, а не Андрей.
Такое моё было удивление — что эту записку писал брат Андрея, Костя. Он мне нравился.
Смуглый, с правильными чертами лица, глаза — карие, волосы — чёрные, волнистые. Всегда был собранный, подтянутый, одевался лучше всех учеников в школе. Ходил прямо, гордо, уверенно. Выделялся среди ребят — как бы взрослей и умнее всех.
Я решила, что тут какой-то подлог — такой парень не мог со мной дружить.
А себя я оцениваю так: некрасивая, глаза маленькие, горбонос, волосы жидкие, короткие, зубами не похвалишься. Красив человек считается тот, кого улыбка красит. А мне и рот раскрыть нельзя. Одетa плохо.
Были девушки в его классе и во всей школе красивые, одевались хорошо. Такие девушки, уверенные, довольные собой, вели себя свободно и смело.
На следующий день я была дежурной по классу и ещё раз убедилась, что записка — не Андреевой рукой написана, а Костиной.
-45-
В дальнейшем я стала замечать, что Костя и я — мы оба избегаем друг друга. И когда было невозможно избежать встречи, мы не смотрели друг на друга. Но оба косили глаза так, что видели насквозь друг друга.
Я стала классифицировать мужской пол — от мала до стариков. К первой категории относила тех, которые походили на Костю. К третьей категории причисляла тех, которые чем-то походили на Андрея. Всех остальных относила ко второй категории — их было большинство.
Мне 69 лет, а я до сих пор жалею, что отказала в дружбе Косте.
Тася и Нина батрачили, у мамы родилась ещё девочка — Галя. Мама с отцом работали. Мишу и Галю нянчить было некому. Родители дали мне обещание, что в пятом классе я буду учиться. Поэтому я жила дома.
Но в сентябре всё пошло кувырком.
Наши решили уехать на станцию Белово. Там начали строить цинковый завод, и рабочие руки — только подавай. На станции Белово меня не приняли в школу. Рабочих с детьми приехало много. Школы всего было только две. Всех охватить учащихся не было возможности. Поэтому я вернулась в Гурьевск.
Вот тогда-то я стала жить на квартире Кашпировых, что Лёшку покусал бешеный волк.
Была карточная система, надеяться в помощи мне было не на кого. С осени я нанималась рыть картошку в будни — после школы, а в воскресенье — на весь день. Картошкой мне и платили, которую я ссыпала в подпол хозяев в отдельный уголок.
Меня приглашали нянчить или мыть полы — у кого в чём была нужда. За это мне платили простоквашей, молоком, солёной капустой или поношенными вещами: чулки или обувь.
