Духовные практики Востока

В 1967 году, как раз в то время когда я эмигрировал в Соединенные Штаты, мне пришлось столкнуться с проблемой воспоминаний о прошлых инкарнациях. Я снова и снова становился их свидетелем на сессиях моих клиентов и был поражен и озадачен объемом и качеством информации, которая высвобождается, когда они всплывают в сознании. Эта информация касалась социальной структуры общества, обрядов и духовной жизни, а также костюмов, оружия и военной стратегии, характерных для народов и исторических периодов, сформировавших контекст этих переживаний. Эти кармические эпизоды подразумевают знания, далеко превосходящие интеллектуальный уровень и образование моих клиентов.

Я также был сильно поражен связью между конкретными важными аспектами этих кармических переживаний и повседневной жизнью моих клиентов — их эмоциональных и психосоматических проблем, трудностей во взаимоотношениях с другими людьми, странных и необъяснимых приступов идиосинкразии, или влечения, и реакциях на конкретных людей или ситуации. Но еще более примечательным было психотерапевтическое воздействие, которое оказывают подобные кармические переживания, когда они полностью прожиты и интегрированы.

Но, несмотря на все эти впечатляющие доказательства, мне казалось невозможным принять, что в данном случае мы имеем дело с подлинным феноменом. Существующий концептуальный барьер был на качественно ином уровне, чем тот, что стоит на пути воспринимающей способности мозга новорожденного зафиксировать суровое испытание рождения. В конце концов, мозг новорожденного, миелинизированный или нет, является очень сложной материалистической системой, но возможность воспроизведения целых сцен, относящихся ко времени, предшествующему зачатию, часто на целые века, кажется слишком нелепой.

Если действовать в рамках материалистического мировоззрения, характерного для западной науки, наследственная и расовая память должны передаваться спермой и яйцеклеткой, единственными материальными объектами, осуществляющими нашу связь со всем тем, что предшествует зачатию. Носителями этой информации должны быть хромосомы, а точнее, ДНК, а в случае с воспоминаниями о прошлых жизнях даже этот слабенький материальный мостик с прошлым теряется, поскольку они пересекают не только наследственные, но даже расовые линии наследования информации. Эти воспоминания не могут быть памятью предков, поскольку принадлежат людям другой расы, например, для европейцев не так уж необычны воспоминания о прошлых жизнях в качестве чернокожих африканцев, индейцев или жителей Азии, и наоборот.

Чтобы изменить мое отношение к воспоминаниям о прошлых жизнях, потребовалось некое глубокое личное переживание. Эта область открылась для меня на ЛСД-сессии, вскоре после моего прибытия в Соединенные Штаты. То, что произошло на этой сессии и вокруг нее, убедило меня, что воспоминания о прошлых жизнях представляют собой подлинные явления и не могут быть отброшены как производные событий нашей повседневной жизни. Этот необычный опыт, помимо всего прочего, был связан с примечательными совпадениями, которые касались и других людей, не участвовавших в моих сессиях и не знавших о том, что она была.

Мой отъезд в Соединенные Штаты в марте 1967 года произвел радикальные изменения в моем личном, профессиональном, политическом и культурном окружении, Я прибыл в Балтимор всего с пятьюдесятью фунтами личных вещей. Более половины моего багажа составляли записи о моих исследованиях психоделиков, проведенных в Праге, а остальное — одежда и несколько личных вещей — все, что осталось от моей прежней жизни в Европе. Это был конец одной большой главы моей жизни и начало на многих разных уровнях. Пока я всецело наслаждался преданностью делу и энтузиазмом группы моих коллег в Спринг-Гроув, свободой выражения, о которой не мог и мечтать, и всеми теми новыми вещами, которые я обнаружил в окружающем меня мире, у меня не слишком получалась организация удовлетворительной личной жизни.

Все женщины в моем окружении, подходящие по возрасту и разделявшие мои интересы, оказывались замужними или уже с кем-то встречались. Эта ситуация меня расстраивала, поскольку я находился на той стадии моей жизни, когда остро нуждался в партнерстве и чувствовал себя готовым к браку. Мои друзья и коллеги в Спринг-Гроув казались еще более озабоченными этой ситуацией, чем я сам, и прилагали огромные усилия к ее разрешению. Они искали потенциальных невест и продолжали приглашать их на разные подходящие мероприятия, что привело к нескольким грустным и, в некотором роде, неудобным ситуациям, но не принесло никаких плодов. А потом ситуация внезапно приняла неожиданный и весьма радикальный оборот.

Непростые взаимоотношения с одним из моих коллег-психотерапевтов, Сеймуром, подошли к концу, и мои друзья немедленно пригласили на обед меня и его бывшую девушку Монику. Когда мы впервые встретились, я сразу почувствовал влечение и ощущение мгновенно возникшей глубокой связи. Вскоре я уже был безнадежно влюблен в Монику. Так же как и я, она приехала из Европы, была одинока, красива и остроумна. Ее необычайное обаяние, ум и красноречие моментально делали ее центром внимания на любой вечеринке. Я был влюблен по уши и совершенно не в состоянии быть объективным и трезво оценивать ситуацию.

Я не видел проблемы в том, что Моника намного моложе меня, игнорировал рассказы о ее очень тяжелом детстве и бурной истории внутреннего развития, которые в нормальном состоянии воспринял бы как серьезные тревожные сигналы. Каким-то образом мне удалось убедить себя, что все это — незначительные детали и в этом нет ничего такого, что мы не смогли бы преодолеть. Если бы я мог быть более объективным и проанализировать обстоятельства, то понял, что столкнулся с тем, что Карл Густав Юнг называл animafigure — образом анимы. Мы с Моникой начали встречаться, и наши отношения были страстными и неожиданно бурными.

Настроения Моники и ее поведение менялись день ото дня, а то и час от часу. Волны сильного влечения ко мне сменялись периодами равнодушия, неискренности и отчужденности. Похоже, эта ситуация, и без того непростая, еще больше осложнялась двумя необычными обстоятельствами. С момента моего прибытия в Балтимор я жил в небольшой студии, которую прежде снимал Сеймур, бывший друг Моники. Когда я туда въехал, то приобрел также всю его обстановку и даже телевизор. Моника часто бывала здесь, когда они еще встречались, и теперь видела в той же самой обстановке другого человека. К тому же брат Моники, Вольфганг, возненавидел меня с самой первой встречи. Между ним и Моникой существовали необычно глубокие отношения, имевшие ясно различимые черты инцеста. Вольфганг всячески препятствовал нашим встречам с его сестрой и относился ко мне как к личному врагу.

Я был настроен очень решительно и хотел, чтобы взаимоотношения развивались, но ничего не мог сделать с этими доводящими до безумия американскими горками, на которых оказались мы с Моникой. Я чувствовал себя так, словно меня подвергали контрастному душу, и совершенно сбит с толку, но в то же время мое влечение к Монике оказалось сродни притяжению магнита, и я был не способен прервать эти смущающие, бестолковые и не имеющие перспективы отношения.

Я отчаянно нуждался в каком-либо инсаите, касающемся той бестолковой ситуации, в которой я оказался. Как я уже говорил выше, в Мэрилендском центре психиатрических исследований, где я тогда работал, существовала программа, предлагавшая всем профессионалам в области психического здоровья возможность провести три сессии с высокими дозами ЛСД, и наша исследовательская команда вполне подходила для этой программы. Когда проблемы в моих отношениях с Моникой достигли своего пика, я решил пройти сессию с ЛСД, чтобы внести хоть какую-то ясность в эту обескураживающую ситуацию.

В середине этой сессии я увидел темный камень неправильной формы, выглядевший, словно гигантский и очень древний метеорит. Небо раскрылось, и молния невиданной силы ударила в его поверхность и выжгла на нем какие-то мистические символы. Выжженные на поверхности скалы, эти странные иероглифы продолжали гореть и испускать яркий свет. Хотя я был не способен расшифровать иероглифы и прочесть их, но чувствовал, что они священны, и смог каким-то образом понять послание, которое они содержат. Они раскрыли мне, что я прожил целую серию жизней, и, согласно законам кармы, должен отвечать за все свои действия в этих жизнях, хотя и не помнил ни одной из них.

Сначала я пытался отказаться от ответственности за те вещи, о которых я ничего не помнил, но не мог сопротивляться огромному психологическому давлению, принуждавшему меня подчиниться. В конце концов я понял, что это явно был древний закон мироздания, от которого нельзя укрыться. Как только я согласился с тем, что требовал закон, я увидел, что держу в руках Монику, в точности так, как я держал ее в прошлые выходные. Мы плыли по воздуху в архетипическом колодце огромного размера, медленно снижаясь по расширяющейся спирали. Я инстинктивно чувствовал, что это — Бездна Времени, и мы скользим в прошлое.

Спуск длился вечно, и казалось, что ему не будет конца, но мы все-таки достигли дна Бездны. Моника исчезла, и я обнаружил себя идущим по залу дворца в Древнем Египте, одетый в узорчатую одежду. Стены вокруг меня украшены прекрасными рельефами с иероглифами. Я понимал их значение так же легко, как читал объявления на доске в холле в Балтиморе. На другой стороне огромного зала я увидел фигуру человека, которая медленно приближалась ко мне, Я знал, что я — отпрыск аристократической египетской семьи и человек, идущий мне навстречу, в той жизни был моим братом.

Когда человек подошел ближе, я понял, что это Вольфганг. Он остановился в футах десяти от меня и теперь смотрел с огромной ненавистью. Я понял, что в той египетской инкарнации Моника, Вольфганг и я родились в одной семье. Я был самым старшим и потому женился на Монике и получил массу других привилегий, связанных с этим статусом. Вольфганг чувствовал себя обманутым и мучился от зависти и ненависти ко мне. И в эту минуту я понял, что эта ненависть стала основой деструктивного паттерна, который потом повторялся в различных вариантах в течение многих веков.

Я стоял в огромном зале напротив Вольфганга и чувствовал его ненависть. Попытавшись разрядить эту болезненную ситуацию, я отправил Вольфгангу телепатическое послание, что-то вроде: «Я не знаю, в какой форме я здесь присутствую и как я сюда попал. Я путешественник во времени из двадцатого века, где я принял сильное лекарство, изменяющее состояние сознания. Из-за этого напряжения между нами я чувствую себя очень несчастным и хотел бы сделать что-нибудь, чтобы его снять». Я протянул свои руки вперед, раскрыв их очень широко, и обратился к нему со следующими словами: «Вот он я, это все, что у меня есть! Пожалуйста, сделай что-нибудь, чтобы освободить нас от этого рабства, чтобы мы оба стали свободны!»

Похоже, Вольфганга очень взволновало мое предложение, и он с удовольствием его принял. Его ненависть, казалось, приняла форму двух сильных лучей энергии, напоминающих лазерные, которые жгли мое тело и причиняли мне невероятную боль. После чудовищно долгой и мучительной пытки лучи стали постепенно терять свою силу и наконец окончательно погасли. Вольфганг и зал, в котором мы находились, исчезли, и я понял, что снова обнимаю Монику, а с плеч моих свалилась огромная тяжесть.

Мы поднимались из той же Бездны Времени, на этот раз двигаясь вперед. Стены архетипического колодца раскрывались сценами из разных веков, показывающих Монику, Вольфганга и меня во множестве предыдущих жизней. Каждая из них демонстрировала трудные ситуации с участием все того же деструктивного треугольника, которые ранили каждого из нас.

Казалось, будто сильный ветер — «кармический ураган» дует сквозь века, рассеивая страдания, вызванные этими ситуациями, и освобождая каждого из нас от фатальных болезненных уз. Когда это закончилось и я полностью вернулся в настоящее, я был в состоянии неописуемого блаженства и восторга. Я чувствовал, что, даже если больше ничего не достигну до конца своих дней, мою жизнь можно считать продуктивной и успешной. В том состоянии разрешение и избавление от одного из мощных кармических паттернов казалось мне вполне достойным завершением жизни!

Присутствие Моники в моем переживании было столь интенсивным, что я решил: она должна почувствовать воздействие того, что произошло со мной в этом видении. Когда мы встретились, я решил выяснить, что происходило с ней во время моей сессии. Вначале я специально не сообщил ей о своей сессии, пытаясь всячески избегать любой темы, которая могла бы навести ее на эту мысль. Я просто спросил, что она делала между 16:00 и 16:30 — именно тогда, когда я побывал в Древнем Египте.

«Странно, что ты об этом спрашиваешь, — ответила она. — Это было худшее время в моей жизни!» Затем она описала кошмарное выяснение отношений с ее начальником, в результате чего она вылетела из офиса, хлопнув дверью. Она была уверена, что потеряет работу, чувствовала отчаянье, и дело закончилось тем, что она сильно выпила в ближайшем баре. В какой-то момент дверь бара открылась, и вошел человек, в котором Моника узнала Роберта, мужчину, бывшего в то время, когда она только познакомилась со мной, ее сексуальным партнером. Роберт был очень богат и подарил ей много дорогих подарков, в том числе новую машину и лошадь.

Без моего ведома Моника продолжала отношения с Робертом и после того, как мы начали встречаться, потому что не могла отдать предпочтение кому-то из нас. Теперь, когда Моника увидела любовника входящим в бар, ей захотелось обнять его и поцеловать, но Роберт уклонился от объятий и просто пожал ей руку. И тут Моника заметила, что его сопровождает элегантная женщина. Явно растерянный, Роберт представил ее Монике как свою жену. Для Моники это оказалось настоящим шоком, поскольку все время, пока продолжались их отношения, Роберт утверждал, что не женат.

В тот момент Моника почувствовала, что земля уходит из-под ног. Она выскочила из бара и побежала на стоянку к своему «мустангу» — той самой машине, что ей подарил Роберт. Она забралась внутрь, сильно пьяная, и, под проливным дождем, выехала на окружную дорогу на скорости 90 миль в час. Слишком многое случилось в тот день и, казалось, ничто больше не имело значения, поэтому Моника решила покончить со всем разом. Выяснилось, что именно в тот момент, когда я, во время сессии, избавился от кармического паттерна, мой образ всплыл в памяти Моники, и она стала думать обо мне и о наших отношениях. Осознав, что в ее жизни еще остался человек, на которого можно рассчитывать, она успокоилась — снизила скорость, съехала со скоростной полосы и припарковалась у обочины. Когда она протрезвела настолько, что смогла нормально вести машину, Моника вернулась домой и легла спать.

На следующий день после этого разговора мне позвонил Вольфганг и предложил встретиться. Это было неожиданное и весьма интригующее развитие событий, поскольку он никогда не звонил мне прежде, и уж тем более не просил о встрече. Приехав, он сказал, что хочет поговорить со мной по очень личному и деликатному для него поводу. Эту проблему в психоанализе называют комплексом «развратной девственницы» {prostitute Madonna). В его жизни было множество случайных, поверхностных сексуальных связей, в том числе тех, что длились не дольше одной ночи, и у него никогда не возникало проблем с эрекцией. Теперь же он чувствовал, что нашел женщину своей мечты, и впервые в жизни был по-настоящему влюблен. Однако он оказался неспособным заниматься с ней любовью и раз за разом терпел болезненную неудачу.

Вольфганг был в отчаянии и боялся, что может потерять эту женщину, если он не сделает что-нибудь со своей импотенцией, однако был слишком смущен, чтобы говорить об этом с чужим человеком. Он думал о том, чтобы обсудить эту тему со мной, но отверг эту мысль, поскольку я вызывал у него строго отрицательные эмоции. Но в какой-то момент его отношение ко мне радикально изменилось — его ненависть, словно по волшебству, растворилась, и он решил позвонить мне и попросить о помощи. Задав вопрос, когда это произошло, я выяснил, что этот момент полностью совпал с тем, когда завершилась моя древнеегипетская история.

Несколько недель спустя я получил недостающий фрагмент этой истории. Полина Маккририк, психоаналитик из Лондона и мой большой друг, проводила со мной сеанс гипноза, и, войдя в состояние транса, я понял, что лежу на песке в выжженной солнцем пустыне. Я чувствовал страшную боль в животе, и все тело сводили судороги. Я знал, что отравлен и скоро умру, было ясно, что единственные люди, которые могли меня отравить, это моя сестра и ее любовник. Согласно законам Древнего Египта, старшая сестра должна была выйти замуж за меня, как за самого старшего из братьев, но ее любовь принадлежала другому человеку.

Он был очень привлекательным, атлетически сложенным мужчиной, уборщиком в зверинце при дворце фараона. Таким образом, он принадлежал к совсем иному социальному классу, и его взаимоотношения с моей сестрой были не только незаконны, но и недопустимы. Я узнал об их связи и попытался им помешать, чем не оставил любовникам иного выхода, кроме как убить меня. В какой-то момент я увидел этого любовника и понял, что в моем настоящем это Сеймур, бывший любовник Моники. Это казалось более чем разумным, поскольку Сеймур был очень развит физически, по нескольку часов в день уделяя тяжелой атлетике и тренажерам. Своими огромными, гипертрофированными мускулами он напоминал скорее звезду бодибилдинга, чем психолога.

Когда я умирал от дикой боли, осознание того, что меня предали и отравили, вызвало у меня приступ слепого, всепоглощающего бешенства. Я умирал в пустыне в полном одиночестве, и все мое существо переполняла ненависть. Переживание этой ситуации породило интересное прозрение — кажется, в той жизни, в Древнем Египте, я принимал активное участие в мистериях Исиды и Осириса и знал все их секреты. Я чувствовал, что яд и ненависть по отношению к моей сестре и ее любовнику отравляли мой разум и скрывали все остальное, в том числе и мои эзотерические знания, и это не давало мне возможности воспользоваться преимуществами тайного учения в момент смерти. По той же самой причине моя связь с этими тайными знаниями была грубо разорвана.

Внезапно я понял, сколь много времени в моей нынешней жизни было посвящено постоянному поиску этого потерянного знания. Я припомнил, как я был взволнован каждый раз, когда находил какую-либо информацию, которая прямо или косвенно была связана с этой областью — любые сведения о культуре или истории Египта, любое упоминание о древних мистериях или намек на мистические переживания и эзотерические знания. Кульминацией поиска стал момент, когда я открыл для себя ЛСД и получил первый опыт космического сознания. В свете этого прозрения моя работа с психоделиками вертелась вокруг психодуховной смерти и возрождения и оказалась попыткой открыть заново и переформулировать на современном уровне процессы, присутствующие в древних мистериях.

На последовавшей за этим сеансом медитации на меня внезапно нахлынула масса образов, представляющих самые яркие фрагменты моих переживаний, связанных с Вольфгангом и Моникой, отчасти из реальной жизни, отчасти из сессий. Сила и интенсивность этого обзора постепенно возрастали до тех пор, пока не достигли взрывной кульминации. Ощущение было похоже на то, как будто взорвался огромный пузырь, и моя голова внезапно прояснилась. На мгновение я ощутил чувство глубокой решимости и покоя. Я знал, что кармический паттерн полностью разрешен. Мы с Моникой оставались друзьями до самого конца нашего пребывания в Балтиморе. Напряжение и хаос исчезли из наших взаимоотношений, и ни один из нас не чувствовал никакого побуждения продолжить интимные отношения. Мы оба поняли, что наши предыдущие жизни не позволяют нам быть партнерами.

Медитируйте! Знания масс о том, что такое медитация, варьируется от представления о спокойном сидении на берегу одного из островов Таиланда до идеи о вхождении в трансовое состояние. Но немногие понимают как техническую базу, так и истинную цель медитации. На самые частые вопросы интересующихся отвечает практикующая медитацию десять лет редактор журнала «Нож» и ведущая канала «Настигло» Настя Травкина.

Из моих десяти лет не все были простыми, да и не должны были. В процессе длительной практики можно пережить не одно крушение того, что ты считал своей личностью или «настоящим „я“» (об этой иллюзии я уже писала). Но полученные изменения стоили того.

После года медитации я научилась контролировать речь и тело, что для 20-летней меня было достижением. Через два года регулярной медитации моя память и умение концентрироваться возросли настолько, что после трехлетнего перерыва в образовании из-за неспособности усваивать материал я вернулась к учебе и стала одним из лучших студентов, обретя способность читать при необходимости несколько книг за день и сразу запоминать прочитанное. Я стала отличницей, чего до этого со мной никогда в жизни не случалось.

Дальнейшие изменения коснулись более глубоких проблем: осознав, что в мире нет ничего постоянного, в том числе и какой-то заданной «меня», я избавилась от крупных проблем с самооценкой и приобрела способность быстро обучаться и продуктивно работать, так как ум стал свободен от ненужных переживаний и мог сфокусироваться только на задачах.

Когда мои эмоции стали тише, я стала лучше понимать и считывать других людей, что оказалось очень полезным в жизни и в работе. Я стала менее эмоционально тупой, менее раздражительной и гневливой, кажется, я научилась не конфликтовать с самыми трудными родственниками и с самыми противными собеседниками. Конечно, безобидным человеком с легким характером меня назвать нельзя — пока что чрезмерная мягкость кажется мне нежизнеспособной. Хотя посмотрим, как я запою еще через десять лет.

Когда я начинала, не было такого хайпа вокруг необходимости медитировать. Признаваться, что ты занимаешься восточными практиками, было прилично далеко не в любом обществе, а родственники могли считать, что ты попал в секту.

В процессе популяризации тема духовных практик постепенно лишается многих нюансов, которые изначально делали ее ценной.

С одной стороны, упрощения позволяют большому количеству людей узнать об интересном инструменте работы над сознанием. С другой стороны, в популярных изложениях часто не остается ничего, кроме советов расслабиться, наблюдать за дыханием или принимать мир таким, какой он есть, — и приступающие к очень серьезной работе не имеют представления о том, что за сложные трансформации в психике им предстоят. И всё же есть способ коротко объяснить суть медитации, не упустив нюансов.

Что такое медитация

Медитация — один из инструментов духовной практики буддизма, его часто могут дополнять элементами индуистской йогической практики, они схожи по духу. Эта практика — часть процесса обуздания сознания, который начинается с наблюдения за ним в его естественных состояниях, проходит через несколько стадий «раскопок» и заканчивается «очищением» — то есть устранением разрушительных, опасных для себя и других поведения, речи, мыслей и эмоций.

Завершающая стадия этого процесса — трансформация сознания, изменение самых базовых элементов мировоззрения и организации личности, а также развитие всяческих достоинств, в первую очередь понимания причинно-следственных связей в мире и сострадания ко всему живому. Конечная цель такой медитации по примеру Будды — освобождение от страдания. Подробно о том, что такое страдание в буддизме и работа над его осознаванием с точки зрения нейробиологии, можно почитать «Мозг в Нирване».

В корне неверно представление о медитации как о вхождении в бессознательное трансовое состояние или сравнение его с эффектом от психоактивных веществ. Медитация — это произвольный, полностью контролируемый процесс управления своим сознанием. Никаких фокусов и магии, никаких «приходов», если вы делаете всё правильно.

Более узкое понятие медитации подразумевает конкретную практику статической медитации, в разговоре ее часто называют просто «сидячей», потому что для нее обычно принимают какую-то одну позу и сидят в ней, иногда часами. Эту базовую медитацию мы и разберем.

Что может происходить в «сидячей» медитации

С точки зрения техники существует всего два вида медитации: фиксированная и аналитическая.

Фиксированную медитацию могут называть еще медитацией-концентрацией, практикой внимательности или однонаправленной медитацией. Концентрация — базовое свойство внимания человека, способность произвольно направить его на какой-то объект и отсечь всё остальное как ненужный шум. Именно это свойство и тренируется в однонаправленной медитации.

В буддийской практике развитие концентрации называется успокоением или умиротворением ума. Именно так переводится понятие «самадхи» (или «шаматха»), под которым иногда почему-то имеют в виду какой-то очень впирающий кайф.

Это, конечно, особое удовольствие — управлять собой, но иного рода, чем можно подумать, если послушать каких-нибудь популярных гуру.

Зачем нужно управлять умом

Обычное состояние ума — неуправляемое: мы обычно не можем выкинуть из головы что-то, что «прилепилось» или размышлять о том, о чем «не думается» или лень. Кроме того, на ум всё время влияют внешние факторы: реклама, привязавшаяся песенка из ютуба, непроизвольно прокручиваются впечатляющие события прошлого, лезут в голову тревоги о будущем, на мышлении сказывается голод или та еда, которую мы поглощаем, физическое состояние нашего тела прямо влияет на способность думать.

В восточных традициях ум сравнивают с беспокойной обезьяной, диким быком или неуправляемым слоном — который в процессе духовной практики смиряют, обуздывают и седлают.

Благодаря развитой концентрации у нас появляется две важных для работы над сознанием способности: внимательность — то есть способность замечать происходящее как вовне, так и внутри тела и бдительность, или алертность — способность быстро реагировать на происходящее.

Когда мы достигаем устойчивой концентрации и обзаводимся внимательностью и бдительностью, мы приобретаем осознанность. Это умение связать между собой всё то, что мы замечаем, — то есть удерживать в поле своей концентрации многие объекты и наблюдать за их динамикой. Осознанности по незнанию приписывают какие-то волшебные свойства — и так действительно может казаться, когда наблюдаешь за человеком, более осознанным, чем ты.

Кажется, что он видит людей насквозь, умеет управлять временем и своим телом, может дистанционно влиять на состояние других людей и всё такое. Но действия специалиста по лазерной медицине тоже могут показаться далекому от науки человеку магией.

На самом деле понимание других людей — это нетипично повышенная внимательность, умение влиять на них — необычно глубокое сопереживание и понимание, которые помогают воздействовать на людей словом или жестом в правильный момент. А управление временем на деле оказывается собранностью и сфокусированностью, которые позволяют таким людям работать над своими задачами более продуктивно и быстро.

Короче, в том же смысле, что знания — сила, осознанность — сила втройне.

Когда говорят об объеме сознания, говорят именно об объеме осознанности: чем больше человек способен удерживать в поле внимания, тем интереснее результаты его анализа и синтеза и тем креативнее его креативность. Просто потому, что у него больше инструментов. Ну или считайте, что процессор более производительный, и потому более тяжелые версии графических редакторов запускать можно.

Развитая концентрация означает, что вы полностью управляете своим умом. А значит — можете направить его на любой предмет, будь то ваше научное исследование, другой человек или философская концепция. Благодаря устойчивости концентрации такое познание может быть действительно длительным и непрерывным и привести к инсайтам, не доступным поверхностному анализу. Это позволяет перейти ко второму типу медитации.

Что такое аналитическая медитация

Второй вид медитации — аналитическая. Это более сложный и трудный вид практики, к которому приступают только после уже хорошо развитого навыка фиксированной медитации. Аналитическая практика — это особый вид целенаправленного размышления, в котором мы задаем предмет размышления и определенное время думаем исключительно о нем.

В отличие от обычного размышления, в котором ум рассеянно летает, куда ему вздумается, аналитическая медитация фокусирует ум в плотный луч и последовательно, точка за точкой, анализирует предмет размышления.

Кроме анализа здесь необходим и творческий подход: обычно предметом такого размышления становится какая-то сложная философская концепция: необходимо найти понятные аналогии из жизни, метафоры, найти связи и паттерны.

Цель аналитической медитации — добиться личного переживания абстрактных философских концепций. Такое переживание родственно религиозному откровению как результату молитвы или творческому озарению как результату долгой работы по преодолению тупика или страха чистого листа.

Вершина аналитической медитации — созерцание пустоты и ответственное продумывание факта непостоянства явлений мира. Об этой концепции с научной точки зрения можно прочитать в тексте «Существует ли наше я». Результат развитой практики такого рода — и есть буддийское освобождение от сансары или от причин и следствий. Но начинается она с попытки эти причины и следствия осознать.

Для аналитической медитации нужна развитая концентрация, чтобы практикующий мог вести свой ум по теме медитации, не теряя фокуса, четкости мышления и бодрости и не давая уму свалиться в малозначимые нюансы или отклониться от темы. А также очень важно до начала аналитической медитации быть хорошо ознакомленным с той системой, по которой вы собираетесь проводить трансформацию — даже если это не буддизм, а психотерапевтическая школа, которой вы привержены. Иначе вам не на что будет опереться, чтобы контролировать свое состояние.

Как два вида медитации могут изменить работу сознания

Тибетский термин «созерцание» («гом») означает «привыкание» или «освоение». Все эти стадии — от концентрации на кончике своего носа до аналитической медитации на осознание пустоты — в итоге нужны для того, чтобы, управляя своим сознанием, трансформировать его, заставив его впитать определенные положения буддийской философии. Именно такое преобразование сознания и жизни приводит к освобождению. Сама по себе концентрация ничего кардинальным образом (кроме способности концентрироваться) не изменяет.

На практике это означает, что управление сознанием позволяет нам реагировать (поступками, мыслями, эмоциями) не случайно, как будто жизнь «происходит с нами», а произвольно, так, как мы считаем правильным.

Реагируя по-новому, мы изменяем не только свою жизнь, но преобразуем тело и мозг — а значит, и сознание. То есть получается такой круговорот духовной работы.

Например, благодаря развитой концентрации мы постигаем мудрость запрета на вред живым существам, и в стрессовой ситуации учимся сдерживать агрессию, сознательно заменяя ее состраданием к обидчику. Отметая злые мысли, мы наполняемся пониманием. Наше тело перестает давать стрессовую реакцию — выбросы кортизола и гиперактивация миндалины происходят реже. Это делает наше тело спокойнее и стрессоустойчивее в целом, что облегчает нам дальнейшую практику.

Что делать, чтобы начать медитировать

Есть сотни видов практики, но мы рассмотрим базу, понимание и владение которой помогут вам заниматься какими угодно видами медитации. Для этого нам нужно понять: когда и где медитировать, как использовать свое тело для практики, что именно делать, что нам может (и будет) мешать и как проверить свой прогресс.

Время для медитации

Можно сказать, что любое время подходит для медитации — но так же можно сказать, что любое время неподходяще для нее. Первое верно потому, что медитация — это работа над сознанием, а сознание всегда с нами, пока мы живы, — поэтому ею возможно заниматься в любое время.

Второе верно потому, что в любой самой умиротворенной ситуации найдется что-то, что будет отвлекать от практики, потому что отвлечение — природа ума, его естественное состояние.

В поисках времени для медитации нужно помнить оба этих пункта.

Если вы живете обычной суетной городской жизнью, то лучше выделить под практику самое свободное и спокойное время дня. Чаще всего это оказывается раннее утро, которое хорошо подходит для практики, медитация может легко влиться в рутину где-то между утренним душем и завтраком. Основным препятствием утром будет тупость и вялость ума, если вы просыпаетесь не сразу.

Время перед сном тоже хорошо подходит для медитации, если вы ежедневно ложитесь спать — а значит, вам будет проще медитировать каждый день примерно в одно и то же время. Перед сном ум будет, наоборот, перевозбужден событиями дня. А если вы еще и не трезвы, то вам придется медитировать за троих, чтобы прекратить скачку мыслеобразов.

Раннее утро и поздний вечер хороши тем, что в это время легче отрешиться от всяких дел, а привязанная ко времени пробуждения и отхода ко сну медитация легче становится ежедневной рутиной. Но для нее подходит любое время, в которое вы можете остаться более-менее наедине с собой, чтобы вас никто не беспокоил.

Чтобы добиться прогресса, медитировать лучше каждый день.

Место для медитации

Помещение для медитации в идеальном варианте должно быть комфортным: не холодным, не продуваемым сквозняками и проветриваемым, не жарким, чистым, тихим, пустым и всё такое.

На деле всё всегда оказывается не так, и приходится приспосабливаться: на сквозняках медитировать, накрывшись пледом, раздеваться в адскую жару и тренировать выдержку, когда посреди практики оказалось, что репеллент не только не отпугивает комаров, но, кажется, привлекает их.

Тишины тоже удается дождаться далеко не всем, особенно если у вас в доме есть животные, дети или пожилые люди с плохим слухом, которые любят смотреть телевизор. В трудных обстоятельствах просто знайте, что автор статьи не раз медитировала под звуки скандальных ток-шоу российского телевидения.

Зато прогресс отслеживать в трудных условиях просто: когда вы перестанете кипятиться, злиться и раздражаться — а потом и слышать отвлекающие шумы, скажете бабуле спасибо.

И вообще, не место красит медитирующего, а медитирующий — место. У многих начинающих появляется желание бросить всё и «медитировать до просветления», потому что кажется, что удаления от мира самого по себе достаточно для просветления. Но если человек поселится в идеально тихом и чистом месте, он всё равно останется раздражительным куском неконтролируемой плоти, и ему всё так же трудно будет практиковать осознанность, как и в любом другом месте. Многочисленные истории классического или дзен-буддизма показывают, что этот нюанс часто упускается. Как в анекдоте об отшельнике, удалившемся на 30 лет в пещеру, чтобы медитировать, и путнике, который заглядывает к нему и нарушает его сосредоточение, на что отшельник в гневе кричит: «Иди на хер, ты мне практику испортил!»

На самом деле ситуации, когда что-то идет не так, — тоже средство для достижения освобождения. Кроме практик сидячей медитации есть еще много легко интегрируемых в жизнь штук (например, практика отказа Алистера Кроули).

Ритуал подготовки места — хороший способ настроиться на медитацию. Можно потратить пять минут на то, чтобы навести в радиусе пары метров от своего коврика или стула порядок, и в это время постараться успокоить мысли.

Тело в медитации

Поза лотоса — действительно самая удобная поза для медитации, если ваши колени могут себе ее позволить (если вы молоды, занимаетесь йогой или родились женщиной, вам будет легче). Это связано не с тем, что с нее легче стартовать в левитации, а с особой устойчивостью из-за площади треугольника, на который вы опираетесь в таком положении.

Но медитировать можно в любой позе. Главное — чтобы в ней вам было не трудно держать спину прямой. Кроме лотоса популярны всякие варианты полулотоса и японская поза сидения на полу «попа на пятках». Самый простой вариант для западного человека, не привыкшего к такой нагрузке на колени, — сидеть на стуле. Стул должен быть достаточно твердым, угол между коленями должен быть прямым, руки на коленях.

Главное требование к любой позе — прямой позвоночник. Проверьте шею, обычно люди задирают нос, прогибая шею — а нужно немного опустить подбородок и подать затылок назад, чтобы ее выпрямить. Прямой позвоночник гарантирует хороший кровоток во время долгого сидения.

Второе требование — найти баланс между расслабленностью и тонусом, потому что если вы растечетесь по стулу, то заснете, а если будете натужно сидеть в неподдающемся лотосе, то уже через пару минут у вас сведет какие-нибудь неожиданные мышцы.

Самый главный секрет позы для медитации в том, что ни одно положение не будет удобным. Сразу или не сразу, но неподвижное сидение превращается в мучение, потому что наше тело не привыкло к обездвиженности, как и наш ум.

Основная задача тела во время медитации — не двигаться, и она будет казаться невозможной, потому что обязательно что-то зачешется, надо будет поправить стопу, переменить положение руки и т. д. Не поддавайтесь. Довольно скоро, достигнув пика адского дискомфорта, тело подчинится вашему контролю. Если почесались — просто возвращайтесь к статике и боритесь с телесными импульсами дальше.

Сколько нужно сидеть

Опыт показывает, что среднее время, подходящее для начала практики, — 20 минут. Попробуйте начать с него, если более-менее прет, медитируйте 20 минут всё время. Если хочется, можно добавить в день вторую и третью медитацию по 20 минут. Через несколько месяцев можно начинать прибавлять минуты или иногда временно продлевать медитацию до часа, чтобы встряхнуться.

Если что-то не так с 20 минутами, попробуйте 15 или 10. Но помните, что чем короче время медитации, тем интенсивнее должна быть концентрация: если поставите таймер на три минуты и будете валандаться, собираясь с силами, то не успеете даже начать. Зато трехминутки отлично подходят для сложной визуализации объектов. Но это уже для следующих ступеней мастерства.

Как выбрать объект для концентрации

Мы начинаем с фиксированной медитации для развития концентрации, поэтому нам нужен объект, на котором мы будем концентрироваться.

Однонаправленная медитация может иметь объектом только нечто простое. Чем более материален объект — тем проще концентрироваться, чем он умозрительнее — тем труднее.

Поэтому начинают медитировать с более грубых, материальных объектов.

Внешний объект мы воспринимаем с помощью органов чувств. Поскольку современная культура визуальная, наш самый сильный орган восприятия обычно зрение. Поэтому как самый первый объект для медитации лучше выбрать что-то визуальное.

Это может быть значимый для вас символ, пришпиленный к стене (или если вы экстремал, то нарисованная на стене маленькая точка), а если на дворе темнота, то хорошо использовать пламя свечи: из-за того, что оно динамично, за ним легче наблюдать, особенно если у вас трудности с концентрацией.

Однако если вокруг вас слишком много отвлекающих визуальных факторов, открытые глаза могут только отвлекать. В такой ситуации лучше закрыть их и использовать звук.

Традиционно в медитации используются мантры — сакральные фразы с глубоким смыслом, аналогичный эффект может достигаться от молитвы любой религии, если это вас воодушевляет.

Технически подходит любой слоган, даже «не тормози — сникерсни», но помните, что медитация — это усвоение сознанием концепции, а не только концентрация, поэтому выбирайте максимально высокие из доступных смыслов.

Если психические проблемы вас не беспокоят, можно попробовать слушать бонские мантры. Если вы не так уж стабильны, попробуйте шум волн, в нем есть нужная для концентрации ритмичность.

Четки сделаны для тех, кто уже старается опираться на умозрительный объект (произносит мантру «про себя»), но всё еще поддерживает себя через органы чувств, в данном случае — через осязание. Фишка четок в том, чтобы не пропустить тот момент, когда вы прошли круг, и перевернуть их, пойдя в другую сторону. Это тренирует внимательность и бдительность.

Следующий по сложности объект для фиксированной медитации — ощущения самого нашего тела. Концентрироваться на дыхании, кончике носа, ощущениях во всем теле сразу (называется «сканирование тела») чуть сложнее: концентрацию легче потерять.

Зато ваше тело всегда с вами: если вы, например, привыкните следить за дыханием, вам будет очень просто войти в медитативное состояние вне сидячей медитации.

Тонкий объект — это воображаемый объект, который мы реализуем внутри сознания. Например, мы воображаем тот же символ, точку, пламя свечи или мантру — не видя или не слыша их «на самом деле». Сохранять перед глазами простой симметричный круг 20 минут — задачка не из легких, не говоря уже о простых мандалах из двух квадратов и круга.

Когда концентрация более развита, можно направить ее на само сознание, но это уже следующая ступень.

Что значит «концентрироваться»

Держите объект там, куда его поставили: перед глазами или перед мысленным взором. Максимально усильте сигнал от того органа чувств, по которому воспринимаете свой объект, и постарайтесь не замечать другие. Главная ваша задача на первое время — не забыть, чего вы тут вообще сидите (такое происходит всё время и не раз за время одной медитации). Вторая задача — продолжать воспринимать выбранный объект. Это ваше усилие по концентрации.

Не изучайте его, не думайте о нем — постарайтесь только воспринимать его и не уноситься в пространство диалога с самим собой об объекте. Наверное, больше всего это ощущение может быть похоже на те случаи в детстве, когда вы с восторгом разжигали костер. Стемнело, вы уставились на языки пламени, не в силах оторваться от их танца. Вы не думали тогда ни о чем другом, а только пытались ухватить своим вниманием появляющиеся и исчезающие формы. Даже реальный статичный объект перед вашим носом будет так же «плясать» после некоторого время медитации (конечно, это не он, а ваш мозг «пляшет») — и вам придется приложить усилия, чтобы он никуда не уплыл от вашего пристального внимания. Как только завтыкали — возвращайтесь к усилию.

Кроме выбранного объекта вам в голову будет лезть куча всего: воспоминания, планы, обрывки песен и разговоров, навязчивые мысли, желание почесаться или подвигаться, ощущения боли, жжения, «левые» эмоции и вообще куча всякого мусора.

Ваша первая задача — если «унесло», то заметить это и вернуться обратно. Если научились справляться с этим, учитесь, чтобы не «уносило»: отмахивайтесь от посторонних мыслей и возвращайтесь к объекту, не вступайте с мусором ума в торги и переговоры.

Когда научитесь отмахиваться, учитесь просто не замечать мысли — только вы и объект концентрации. Это ваше усилие по отсечению шумов.

Из этих двух усилий и состоит, в сущности, любой вид фиксированной медитации. Ваша задача — усилия. Результат не в вашей непосредственной власти, но он придет в процессе регулярной практики как бы сам собой.

У меня не получается медитировать

Обычно так говорят, когда садятся в медитацию, закрывают глаза и не могут «ни о чем не думать». Имейте в виду, что так «не получается медитировать» у всех, даже у Далай-ламы XIV, потому что природа ума — думать и скакать, а наша задача — его успокаивать.

Потому мы и медитируем, что не можем не думать. А само усилие по концентрации и отсечению отвлекающих факторов — это и есть медитация. То, что вы пытаетесь делать, когда «не получается медитировать», — и есть практика, она и приводит вас к прогрессу.

Есть и другая проблема: «чё делать-то, это ж скучно!». Скука — это естественная реакция ума на вашу попытку задержать его в неестественном для него состоянии. Он привык всё время воспринимать что-то новенькое — у нас даже специально для поиска нового дофамин вырабатывается. Но постоянное возвращение ума к тому, что ему кажется знакомым и скучным, — базовое упражнение в медитации. В жизни оно очень полезно: я медитирую уже почти 11 лет — и за последние 10 лет не помню ни одной ситуации, чтобы мне было скучно: ни в поезде, ни в очереди в налоговой, ни с одним собеседником, ни в полном одиночестве.

Как проверить свой прогресс

Если вам нужны доказательства прогресса, не гнушайтесь вести дневник медитации и измерить всё, что можно измерить, чтобы можно было сравнить результаты, например, через год. Записывайте, как прошла ваша медитация, с какими трудностями вы столкнулись, какие эмоции на вас напали и прочее.

Если вы совсем педант, медитируйте с ручкой в руке и бумажкой на коленке: можете, не открывая глаз, ставить туда точку или палочку каждый раз, когда обнаружили, что «отъехали» в автоматические размышления от объекта концентрации.

Только имейте ввиду, что сначала эта цифра будет не уменьшаться, а увеличиваться: не потому, что вы чаще отвлекаетесь, а потому что растет ваша способность замечать отвлечения.

Проверить свой прогресс в медитации можно и в обыденной жизни. Правда, волшебные изменения не происходят сами по себе, что бы там ни рассказывали в популярных книгах. Прогресс будет происходить только там, где вы будете ставить перед собой задачи. Разные эксперименты по контролю сознания прекрасно подходят в качестве дополнительной практики к медитации: от отказа от вредных привычек до отказа от привычной жестикуляции, от практики ненасилия и сострадательного отношения к обидчикам до практик бытовой внимательности.

Проще говоря, если медитация противодействует гневу и другим страстям, устраняет психические омрачения и снижает количество страданий в нас и вокруг нас — то всё идет хорошо.

Если от медитации вы становитесь чванливым, заносчивым, больше критикуете других людей или считаете, что теперь у вас есть оправдание для «праведного» гнева — что-то идет не так. Продолжайте практику и внимательно осознавайте свои состояния с пониманием того, что эти ошибочные импульсы — следствие вашего невежества.

Почему сначала было здорово, а потом стало трудно медитировать

Когда вы только начинаете практику, всё может даваться легко и приносить очень яркие результаты. Когда я впервые столкнулась с тем, что по мере практики становится всё труднее и даже невыносимее, я подумала, что кто-то там в небесной канцелярии дает новичкам фору в качестве маркетинговой уловки.

Сейчас я понимаю, что никаких суперспособностей на первом этапе нет — просто у начинающего так мало опыта, что малейшее продвижение кажется ему огромным шагом.

Кроме того, по мере продвижения концентрации растет осознание — и мы начинаем замечать проблемы, которых раньше будто не было, и улавливать отвлечения, для которых были раньше слишком тупы и невнимательны. Это может привести в отчаяние — не поддавайтесь.

Вообще, есть два базовых препятствия для медитации: вялость ума и его возбужденность. Вялость проявляется в лени, инертности, сонливости во время практики. Возбужденность — в рассеянности, скачке мыслей и эмоциональности.

По мере продвижения эти препятствия никуда не уходят, а приобретают тонкие и даже изощренные формы.

Вялость может превратиться в ощущение счастья, спокойствия и умиротворенности. Некоторые считают, что это и есть цель медитации, но это не так — это тоже препятствие, которое часто заставляет людей остановить свои занятия и наслаждаться результатами (которые быстро, хотя и частично, уходят). Возбужденность проявляется в мощных прозрениях, ярких образах и повышенной креативности, которые тоже нельзя путать с целью практики: это хороший побочный продукт, и им можно воспользоваться — но не принимать его за конечную цель.

Главная цель практики — полный контроль ума.

Что бы там с вами ни происходило — всё это препятствие для практики, и что бы это ни было — его можно победить, продолжая медитировать с неослабевающим намерением.

Еще раз о том, зачем это всё

Развитие концентрации и умиротворение ума, осознанность и овладение аналитической медитацией — это инструменты, которые необходимы для постоянной духовной практики или, говоря более технически, для работы над сознанием.

Проблема современной западной версии медитации «внимательности» — в чрезмерном очищении ее от философского контекста, в которой она зародилась.

Обучение поп-версии медитации похожа на ситуацию, когда вас обучают пользоваться молотком, но не дают ни гвоздя, ни стены, в которую его можно было бы вбить — да и вешать на стену вам нечего. Неудивительно, что некоторые начинают стучать себе по лбу и заканчивают с травмой головы.

Конечно, и в таком виде практика всё равно приносит большинству свои плоды, помогает лучше контролировать свои чувства и действия, четче ставить цели и достигать их, улучшает работу мозга и психологическое состояние.

В буддийском контексте медитация — один из трех этапов работы над сознанием. Первый — изучение философских истин (чтение или слушание учителя), а второй — обычное размышление над ними. Именно поэтому в классическом варианте медитацию призывают начинать после обучения у учителя, который следит за тем, чтобы вы поняли основы учения и потом с помощью медитации трансформировали свое сознание в конструктивную сторону.

Медитация — это средство. Но ей нужны цели. Конечно, вы можете медитировать с целью повысить продажи. Или сформулировать цели вместе с психотерапевтом, работая параллельно в кабинете и в медитативной позе над проработкой одной и той же проблемы.

Но если вы захотите двигаться в практике дальше, попробуйте взять в качестве объекта какой-то простой классический текст буддийского учения. Мой любимый — Дхаммапада. Он короткий и простой.

Читайте одну главу, затем во время медитации концентрируйтесь на самых важных образах или идеях, которые вы восприняли, фиксируйте результаты в дневнике и старайтесь сохранять дух прочитанного на протяжении дня, мысленно возвращаясь к заинтересовавшим вас отрывкам.

Со временем вы увидите, как меняется ваше мышление под влиянием практики. Но это уже следующий уровень для тех, кто хорошо освоил однонаправленную концентрацию.

(кусочек текста в конце пришлось удалить из ограничения в 30.000 знаков, если хотите прочесть статью целиком, смотрите источник)

Традиция почитания памяти павших на войне в Японии восходит к почитанию солдат, которые погибли в гражданских волнениях до и после реставрации Мэйдзи в 1868г., когда силы, поддерживающие сёгунат Токугава, безуспешно боролись со сторонниками восстановления императорской власти. Таким образом, те, кто погиб на стороне императора до реставрации Мэйдзи, считаются погибшими за исполнение воли Императора. А погибшим в гражданской войне Босин(*1) , которая длилась полтора года после того, как в январе 1868 года было сформировано новое Имперское правительство, был присвоен статус «верных вассалов», сложивших головы за своего хозяина. Как мы видим, ни в первом, ни во втором случае почитание не было связано с понятием «родины», присущим национальным государствам. Впоследствии именно это стало основным противоречием в вопросе почитания павших в Японии.

Почитание павших в бою в Японской империи: дань почтения «верным вассалам» со стороны сюзерена

Впервые почитание верных вассалов начинается с проведения в 1868 г. обряда сёконсай – почитания погибших в инциденте у ворот Киммон(*2) и битве при Тоба-Фусими(*3) воинов пяти феодальных княжеств — Сацума, Тёсю и др. и возведения в Токио в 1869 г. святилища Сёконся, впоследствии переименованного в Ясукуни и ставшего центром формировавшегося культа почитания душ верных вассалов императора.

Что же касается почитания верных вассалов в княжествах, то оно сформировалось после сёконсая с учреждением святилищ Ямагути-сёконся в Тёсю, Исатама-рэйся в Сацума, Сёконси в Инсю (Тоттори), Микуса-рэйся в Гэйсю (Хиросима) и Сэйтюся в Овари. Из этих святилищ, где почитали солдат различных княжеств, причислявших себя к правительственным войскам, которые воевали за свержение сёгуната, и была создана система почитания душ верных вассалов с Ясукуни в качестве центрального святилища культа. Это был культ почитания воинов, погибших за императора и империю, но эти воины ещё не воспринимались как символ, объединяющий страну.

Такой характер этого культа ясно виден по результатам первой заморской военной экспедиции новой Японии — походу на Тайвань 1874 года. Из 3658 солдат и более чем 500 человек вспомогательного персонала, участвовавших в походе, погибло и умерло 538 человек, то есть около 13%. В токийском Сёконся объектами почитания стали лишь 12 человек, принявших смерть в бою, или 2,2% всех потерь. То есть даже при осуществлении государственной военной операции против внешних сил те, кто отдали свою жизнь, ещё не подлежали непременной сакрализации как «павшие за отчизну». Во времена империи основным внутренним противоречием культа погибших было то, что в основу был положен культ почитания верных вассалов. Пробел, появившийся на общегосударственном уровне, был восполнен местными культами почитания погибших в войнах.

Народный культ павших: почитание местных героев

В действительности общенациональным культ павших в бою стал не после зарубежных военных действий, а результате широкомасштабной гражданской войны, известной как Сацумское восстание(*4) 1877 г. Император Мэйдзи внёс в списки почитавшихся в Сёконся божеств 6959 человек, погибших в ряде столкновений начиная с восстания в Саге в 1874 г. до Сацумского восстания.

Кроме того, в различных уголках Японии местные общины самостоятельно, исходя из местных традиций, устанавливали дни поминовения душ и возводили мемориалы местных героев, погибших в этих войнах. В префектуре Вакаяма прежний феодал-даймё, Токугава Мотицугу, проводил церемонии почитания погибших – в святилище Тамасаки уезда Тёсэй в префектуре Тиба были установлены монументы в память погибших из уездов Нагара и Хабу. В Токио, в районе Коисикава, в буддийском храме Отова-гококудзи токийские полицейские установили монумент в память погибших сослуживцев.

Можно привести пример Мацуэ, главного города префектуры Симанэ. Вскорости после окончания восстания 1877 г. в этой префектуре было построено святилище Сёконся, а через десять лет была проведена пышная церемония почитания душ погибших. А в следующем, 1888 году, на том месте, где стоял замок Мацуэ, на пожертвования местных жителей, от бывшего даймё и губернатора префектуры до учеников младших школ, был возведён монумент погибших в восстании. По случаю его открытия были проведены синтоистские церемонии сёконсай, буддийские ритуальные службы, город украсили флагами, цветочными арками, фонарями, и десятки тысяч горожан праздновали этот день, как день победы в войне. В деревне Фукумицу уезда Нима в той же префектуре для поминовения погибших этой деревни инициативная группа жителей построила памятник, там проводилась синтоистская служба почитания духов, буддийские ритуалы, соревнование по борьбе сумо и прочее(*5) . Погибших чтили как местных героев, но не связывали их со всем государством.

Государственный и народный культы: сосуществование двух типов почитания павших

Таким образом, на основе представления о единой стране, сложившегося после войны Босин и Сацумского восстания, появляется специфически японский культ почитания национальных героев, но окончательно формируется он уже после войны Японии против Циньской империи в 1894-95 годы. На этом этапе окончательно закрепляется форма ритуала поминовения павших, а впоследствии его укреплению способствуют милитаризм и национализм, выросшие за время военных действий за пределами страны против других народов — завоевания Тайваня (1895-1902), подавления восстания ихэтуаней (1899-1901), русско-японской войны (1904-1905).

То есть формируется общеяпонская система почитания павших, в которой сосуществуют два различных вектора — обожествление павших и почитание их в святилище Ясукуни на государственном уровне в имперской Японии и локальное народное почитание воинов, основанное на местных традициях и культуре и связанное с понятием куни (область, или провинция в старой Японии).

С приходом к власти милитаристов в 1930-е годы почитание павших стало встраиваться в систему государственной идеологии. Это проявилось в движении за сооружение мемориалов и за строительство местных гококу-дзиндзя, «святилищ богов, защищающих страну». Но насколько видно по кладбищам павших в войне в различных городах и деревнях, милитаристское почитание павших не проникло в народные массы.

Только после Второй мировой войны с организацией Обществ семей погибших почитание павших в войне в святилище Ясукуни стало обретать более выраженный народный характер. С другой стороны, на уровне посёлков и деревень всё так же были устроены кладбища павших в войне. То есть особенность культа павших после Второй мировой войны — в его двойственности, когда, с одной стороны, павших почитают в святилище Ясукуни как героев, а на местах сохраняется традиционный способ почитания, проявляющийся в оплакивании и покаянии. Главное же отличие послевоенного культа от довоенного то, что обе разновидности культа основываются на устремлениях к миру.

Основное противоречие культа Ясукуни: дискриминация жителей Тайваня

Имперский религиозный культ павших с центром в святилище Ясукуни, в котором император и министры армии и флота почитали павших, принимает окончательную форму в 1887 году. Если ранее списки героев, почитавшихся в Ясукуни, подавались от имени главного министра (дайдзё-дайдзин), то с учреждением новой системы почитания в Ясукуни списки стали подавать министры армии и флота.

То есть, после этой реформы системы право на публикацию списков (право отбора кандидатов на почитание в Ясукуни) от гражданского правительства перешло к военным, и с этих пор появляется новое противоречие — проблема отказа в почитании жителям Тайваня.

Имперский культ почитания павших основывался на принципе почитания верных вассалов, решения об обожествлении которых принимались согласно воле императора. Имперская Япония исходила из принципа объединения стран и народов под руководством японского императора, в связи с чем проводилась политика приравнивания жителей завоёванных территорий к жителям метрополии. Поэтому в Японии не существовало солдат из «колоний». Впервые в списки павших, которых почитают в святилище Ясукуни, были внесены жители Окинавы во время войны с Циньской империей (1894-95), айну с Хоккайдо — в ходе русско-японской войны (1904-05). Корейцы, погибшие на военной службе в 1914-1920 годы, были внесены в списки Ясукуни в 1926 году(*6).

Таким образом, ни по вопросу участия в военной службе, ни относительно возможности попасть в списки Ясукуни не было национальных ограничений. За одним исключением — жители Тайваня. Никакого законного регулирования внесения павших в списки Ясукуни в имперской Японии не существовало. Здесь и появляется проблема дискриминации тайваньцев в культе Ясукуни.

Изначально ни аборигены Тайваня, ни ханьцы, жившие там, не желали японского владычества и не приветствовали его. После перехода острова к Японии по Симоносекскому договору 1895 г. и те и другие ожесточённо сопротивлялись, что привело к военным действиям по завоеванию Тайваня. Да и после этого отряды повстанцев, существовавшие со времён Циньской колонизации Тайваня, нарушали гражданский мир, а тайваньские аборигены создавали свои военные формирования. За время усмирения мятежей и проведения карательных мероприятий погибло множество полицейских и членов отрядов самообороны.

В 1908 году японская администрация Тайваня направила предложение о внесении в списки Ясукуни полицейских, погибших во время усмирения бунтовщиков и аборигенов, однако этот запрос встретил сильное неприятие в Министерстве армии и не был утверждён.

Токийский храм Сёконся в 1879 г. был переименован в «Ясукуни» и получил особый статус правительственного храма. Фото из коллекции достопримечательностей Токио, впервые опубликовано в 1910 г. (с веб-сайта Национальной парламентской библиотеки)

Поскольку этот вопрос затрагивал самую суть колониальной политики, генерал-губернатор Тайваня с настойчивостью и упорством убеждал военное министерство, пока через два года оно не согласилось удовлетворить запрос, но с условием исключить из списков аборигенов, входивших в отряды самообороны. Генерал-губернаторство тут же начало оформлять списки кандидатов на почитание в Ясукуни, и в марте 1911 года запрос был утверждён министром армии и подан императору, но от министра двора поступило сообщение, что император отказался и не стал утверждать внесение тайваньцев в списки Ясукуни.

На этом примере стало ясно видно, что право отбирать кандидатуры на почитание в Ясукуни принадлежит исключительно императору. Никто не может быть внесён в списки святилища против воли императора, а если бы так случилось, то святилище бы утратило свой особый статус.

Вторая, не общеимперская система почитания павших

Хотя генерал-губернаторству Тайваня и не удалось внести тайваньцев в списки Ясукуни, но оно не могло и пустить ситуацию на самотёк. Поэтому в 1928 году погибших тайваньцев почтили как людей, отдавших свои жизни за родину, и в качестве учреждения, где бы отдалались почести «богам, охранявшим страну», было сооружено святилище Кэнко. В этом святилище почитались как погибшие на поле боя, начиная с 28 года Мэйдзи (1895), так и прочие, приравненные к ним, включая персонал, непосредственно не осуществлявший военных действий. В святилище почитаются 16805 божеств, из которых 3339 ханьцев (19,9%) и 281 абориген (1,7%). Таким образом, существовал культ почитания погибших, отличный от общеимперского.

Однако вследствие того, что милитаристская Япония в её фашистский период развязала масштабную войну с Китаем, армия стала набирать большое количество тайваньцев, и их всё больше гибло в военных действиях на материке. Продолжение дискриминации становилось всё более сложным. Кроме того, в Корее и на Тайване была введена система особых добровольческих отрядов, и невозможно стало отказывать тайваньцам в том, что было позволено корейцам; в 1942 году на Тайване было построено святилище Гококу, где почитались «божества, охраняющие страну» уже в качестве божеств святилища Ясукуни. Само собой, это было сделано отчасти и для увеличения воинского набора на Тайване.

Вслед за этим, в октябре следующего года 19 тайваньских ханьцев были внесены в списки божеств, почитаемых в Ясукуни. Так появляется двойственная система почитания павших — их почитали в святилищах Кэнко и Гококу, и имперский культ почитания павших ещё более усложнился.

Здесь появляется новое большое противоречие. Если ранее списки погибших, выбранных для почитания в Ясукуни, публиковались в «Правительственном вестнике» для придания им статуса «душ героев, погибших за родину», то после битвы у атолла Мидуэй(*7) во время внесения павших в списки божеств Ясукуни в апреле 1944 года их не публиковали — вероятно, командование хотело уйти от ответственности за поражение и не желало предавать широкой огласке данные о его масштабах. После этого внесение в списки скрывалось от народа и происходило без публикации. После войны дань памяти погибшим отдают просто как «героям, почитаемым в Ясукуни».

Послевоенные годы и основание Государственного кладбища погибших на войне

Особенность послевоенного почитания павших связана с резким изменением системы ценностей японцев и их отношения к войне, поражение в которой оставило им выжженную землю и многочисленные потери среди близких. Заключается она в том, что под влиянием раскаяния в войне и её неприятии, стремления к миру и послевоенного пацифизма стали создаваться новые государственные учреждения в память и погибших, проводились церемонии почитания всех погибших, включая и жертвы среди мирного населения.

Первым государственным кладбищем жертв войны стало учреждённое в 1959 г. Государственное кладбище погибших в войне за рубежом Тидоригафути. Это также единственное государственное учреждение общенационального уровня, проводящее церемонии почитания памяти погибших. Помимо этого существует кладбище жертв войны на Окинаве, Мемориальные залы мира памяти жертв атомной бомбардировки Хиросимы, Нагасаки, за рубежом, в различных местах военных действий, а также местах, связанных с судьбой пленных японцев. Возведены монументы в память о жертвах войны.

Шестиугольный зал Национального кладбища Тидоригафути, открытого в Токио в 1959 г., где размещены останки 358 260 военных и гражданского населения (данные на май 2013 г.)

Кроме того, различные организации местного самоуправления создавали учреждения, где почиталась память жертв войны. Это Мемориальный музей мира в Хиросиме, Токийское кладбище погибших на войне, Токийский зал памяти. Множество общественных организаций создали Монумент памяти погибших от бомбардировок в Тихоокеанской войне, Мемориальный зал мира памяти переселенцев в Маньчжурию и Монголию, Зал мира Тиран в память погибших из отрядов специального назначения токкотай, Зал памяти кайтэн(*8). Из религиозных организаций, помимо Ясукуни, святилищ «божеств, охраняющих страну», можно назвать Нихон тюрэйдэн, Японский павильон верных храма Дзэнкодзи в Нагано и все другие буддийские учреждения, где почитают память погибших буддистов.

После войны стали проводиться церемонии в память обо всех жертвах войны, включая обычных граждан, и наиболее ярким примером является Церемония памяти жертв войны общенационального уровня, которую проводит правительство ежегодно 15 августа, в день окончания войны. В ходе этой церемонии чтят память всех погибших начиная с военных действий в Китае в 1937 году, более ранние жертвы войн имперской Японии в ней не упоминаются. Почитание погибших в других войнах оставлено на местные общины, организации родственников погибших, интернированных, сослуживцев, переселенцев и пр. Многие из обрядов почитания памяти погибших проводят в традиционных для японской культуры формах.

Таким образом, в Японии особенность почитания памяти павших во время войн заключается в том, что оно началось с почитания душ верных вассалов, и потому возникли два слоя культа почитания павших – центральный и местные, идеологически отличные от центрального (общенационального). Эти две разновидности культов сосуществовали, не мешая друг другу и взаимно дополняя одна другую. При этом можно сказать, что обе они появились из общей японской культурной традиции.

(*1) ^ Война между сторонниками обновления и защитниками режима Токугава бакуфу, которая велась с января 1868 г. по май 1869 г.

(*2) ^ Одна из попыток восстановления власти императоров, которая произошла в императорском дворце в Киото 19 июля 1864 г. Также её называют «инцидентом у ворот Хамагури».

(*3) ^ Первая битва войны Босин, состоявшаяся 27-30 января 1868 г.

(*4) ^ Восстание самураев на Кюсю под предводительством Сайго Такамори.

(*5) ^ По материалам газеты «Санъин симбун» от 30 мая 1887 г., вып. 842.

(*6) ^ 5-й том «История душ верных, (почитаемых в) святилище Ясукуни» (Ясукуни-дзиндзя тюконси), изд. Святилищем Ясукуни, 1933.

(*7) ^ Морское сражение между Японией и США в июне 1942 года, ставшее поворотной точкой Тихоокеанской войны. Потери японской стороны составили около 2500 человек.

(*8) ^ Токкотай — отряды пилотов-смертников, совершавших самоубийственные рейды на суда противника. Кайтэн — пилоты-смертники, управлявшие торпедами.

Источник

Индустрия mindfulness набирает обороты: только в США объем этого рынка превышает $1 млрд — выпускаются приложения и книги, IT-гиганты Google, Apple, Facebook, Twitter проводят тренировки ума среди своих сотрудников. Буддийский монах и переводчик Лобсанг Тенпа объяснил, почему безответственный подход к этому процессу — это «тыканье палкой в осиное гнездо», и дал пять советов, как научиться медитации.

Мне, буддийскому монаху, читать популярные тексты в СМИ о медитации непросто. Не хочется относиться к чужому труду заносчиво, но описываемое иногда так отличается от проверенных практик, что начинаешь бояться за читателей. В то же время я испытываю и огромное вдохновение. Массовый интерес к самым простым формам медитации буддистов радует. Ведь правильная медитация может устранить или ослабить человеческие страдания.

Как не надорваться в медитации

Мы от природы легковерны, хотим побыстрее получить пользу (а от медитации, возможно, и словить кайф) и склонны к интеллектуальной лени: «Толстые книги? Многочасовые лекции? Дайте мне краткий подкаст!» Именно поэтому созерцательные практики популяризируются в самых упрощенных формах («Покойся здесь и сейчас... Устрани все мысли!»). Но и эти формы мы часто понимаем неправильно — потому что фильтруем услышанное через привычные нам определения и множество культурных стереотипов: связываем медитацию не только с сектами, но и с поющими чашами, мантрами, странной музыкой и загадочно улыбающимися людьми в белых одеждах. Результат действительно может быть странным — но не из-за самой медитации (как прикладного искусства), а из-за непонимания с нашей стороны.

Медитация — это прежде всего мощный метод работы с психикой: областью, к которой многие не готовы прикасаться даже при посредничестве опытного специалиста (психолога, психотерапевта или психиатра). Подходя к процессу тренировки ума безответственно, мы тычем палкой в осиное гнездо, а потом удивляемся появлению «ос» (например, странных переживаний). Буддийская традиция предполагает: заранее усвоив несколько простых положений, мы избежали бы множества ненужных ошибок и странностей.

Совет № 1: Понять само слово «медитация»

Тибетские буддисты определяют медитацию (на тибетском: «гом») как процесс намеренного приучения ума к конструктивным состояниям, навыкам и качествам — умственным привычкам, которые ведут нас к долгосрочному благополучию. Поскольку состояния должны быть «конструктивными», от нас с самого начала требуется некий уровень психологической грамотности — иначе мы не сможем отличить полезные состояния от вредоносных. Все классические системы созерцания (буддийская, суфийская, система ранних христиан и т.д.) используют довольно четкие модели устройства ума и его состояний; сходным образом мы можем применять и светские модели западной психологии.

Так, если медитация направлена на приучение к конструктивным состояниям, к ней не относятся пустые мечтания. Если нам предлагают представить себя на пляже с бокалом вина и в окружении привлекательных кинозвезд, мы уже отклонились от определения в сторону нереалистичных фантазий о счастье, проистекающем из внешней стимуляции.

Вопрос к себе: Приучает ли предлагаемая мне практика мой ум к конструктивным моделям мышления? Как эти модели могут способствовать устойчивому благополучию?

Совет № 2: Не бояться учиться новым определениям и классификациям

Никто из нас не застрахован от ошибок в понимании терминов, описывающих практику. Простой пример: даже люди, практикующие много лет, могут думать, что випассана — это десятидневный затвор. На самом деле випассана (на языке пали), или випашьяна (на санскрите), — это развернутая система весьма разнообразных практик прозрения, существующих, по словам Далай-ламы, во всех основных религиозных традициях. Хотя некоторые десятидневные ретриты действительно посвящены этим практикам, другие просто используют это слово для привлечения доверчивых участников — а десять дней заполняют сочетанием непроверенных методов, приносящих непредсказуемые результаты. Зная смысл термина, мы избежим откровенной халтуры.

Другая распространенная ошибка — думать, что вся медитация сводится к ее виду, знакомому лично вам, — например, к медитации осознанности (которую мы ассоциируем со словами «пребывай здесь и сейчас»). Простая осознанность в текущем мгновении не составляет и 1% традиционной системы практик, призванных глубоко изменить наш ум; за ней в идеале следовали бы продвинутые формы практик стабилизации ума и прозрений, позволяющих проникать в природу явлений, которым большинство людей сегодня не учится.

Именно поэтому традиция чань/дзен снова и снова напоминает нам об «уме новичка» — умственном состоянии скромности и открытости, когда мы готовы многократно проверять себя и исправлять ошибки.

Вопрос к себе: Знаю ли я, что означают «технические» термины в интересующей меня системе практик? К какому виду медитаций относится моя техника, и какие иные виды выделяют здесь профессионалы?

Совет № 3: Проверить качество материалов и инструкторов

Мы тщательно выбираем мобильные телефоны, следим за чистотой вилок в ресторанах, вряд ли ляжем под нож хирурга-самоучки, но уверены, что медитации нас может научить любой. Однако стать настоящим инструктором за полгода невозможно — особенно если собственная практика такого «инструктора» тоже продолжалась только шесть месяцев. Человек, не имеющий опыта и глубоких психологических познаний, может нам навредить — несмотря на сто тысяч подписчиков в соцсетях и рекламу. Лучшие учителя не будут бегать за вами, рекламируя себя, — как не бегают Оксфорд и Сорбонна.

Прежде чем включить аудиомедитацию, открыть книгу и, тем более, записываться на онлайн-курс, важно проверить качество контента и квалификацию авторов.

Вопрос к себе: Где, у кого, сколько и как учились эти люди? Что позволяет считать их квалифицированными специалистами с высоким уровнем личной этики?

Совет № 4: Здраво оценить нашу устойчивость

Классическая буддийская медитация направлена на полное преображение нашего ума: раскрытие его потенциала и устранение всех беспокоящих состояний. Для этого нам нужна очень прочная основа: не только познания, но и сбалансированное состояние психики.

При первом столкновении с западным миром в 1950-е годы тибетские мастера не сразу осознали элементы базового набора умственных привычек (и запросов) жителей глобализованного мира. Так, тибетцам незнакомо состояние ненависти к себе, а на Западе с ним сталкивался практически каждый. Размышления о благодарности собственным матерям (одна из важных буддийских медитаций для развития всеобщего сострадания) могли вызывать у европейцев приступы детской ярости, а осмысление темы кармы — вызывать воспоминания о некогда пережитом травмирующем опыте. Стало очевидно: многие из этих проблем (посттравматические переживания, неприязнь к себе, зацикленность на своей личности и т.д.) необходимо решать заранее: они сами по себе загрязняют процесс медитации и нарушают его течение, а потому — и полученный результат.

Кроме того, важно подбирать те техники медитации, которые подойдут конкретному практикующему. Для людей с активным шизофреническим расстройством, к примеру, подойдут медитации в движении или техники арт-терапии (но не сидячая медитация); для тех, кто работает над преодолением зависимости, важны практики наблюдения за телом и дыханием (но не пристальное созерцание самого ума). Активные клинические исследования — плод совместного труда буддийских мастеров и ученых — в этой сфере находятся на самом раннем этапе. Это означает, что ответственность за оценку нашей устойчивости сейчас несем мы сами.

Многие истории об «ужасах» медитации связаны не с самой этой практикой, а с исходным психическим состоянием людей, пытающихся практиковать. Многолетняя работа с психотерапевтом и квалифицированная помощь психиатра иногда гораздо нужнее, чем эстетика духовности.

Вопрос: Насколько в целом устойчив мой ум, и есть ли у меня эмоциональные проблемы, с которыми мог бы помочь специалист? Какую медитацию я могу применять безопасно, какие практики сделают мой ум более устойчивым и ясным?

Совет № 5: Забудьте о блаженстве и магии

Погоня за измененными состояниями сознания, пиковыми переживаниями (например, острым блаженством, видениями) и магией (от «привлечения денежного потока» до способности гнуть ложки) — верный способ навредить психике. Медитация — это эволюционный процесс: с ее помощью мы просто приучаем свой ум к таким состояниям, как расслабление, устойчивость, ясность, сострадание и любящая доброта.

Некоторые люди из-за особенностей нервной системы могут легко соскальзывать в измененные состояния сознания. Именно попытка воспроизводить эти состояния (равно как и навязчивая фиксация на идее о сверхспособностях, обретаемых с помощью медитации) причиняет наибольший вред: вместо развития здравомыслия мы теряемся в лабиринте иллюзорных переживаний.

Эти переживания весьма разнообразны: от пугающих (к примеру, острого чувства иррационального страха) до глубоко приятных (блаженства, вдохновляющих образов) и просто странных (один человек рассказал мне, что однажды в медитации внезапно увидел на месте своих кистей рук стопы, а на месте стоп — кисти рук). Все эти состояния рассматриваются тибетцами как временные аберрации: игра ума и нервной системы. Цепляясь за эти состояния как за реальные, мы спонсируем свой внутренний Голливуд: картинки и чувства продолжат возникать, но будут отвлекать нас от реальных признаков очищения ума (которое в долгосрочной перспективе и ведет профессиональных практикующих к таким состояниям, как нирвана).

Медитация — это инструмент повышения субъективного качества нашей жизни. Один из признаков успеха в ней — даже если мы практикуем совсем понемногу — постепенное усиление пяти признаков эмоционального интеллекта, которые описывает Дэниел Гоулман. Мы лучше замечаем свои эмоции (и мысли), лучше контролируем их, развиваем большую эмпатию, способны эффективнее мотивировать себя на полезные дела (включая служение обществу) и укрепляем свои социальные навыки. Если же медитация ослабляет наш социальный интеллект, наше чувство юмора и нашу доброту, — что-то пошло не так. В этом случае лучше вернуться к «уму новичка», найти качественные источники, вспомнить исходное определение — и начать сначала.

Источник