Девушка уже не кричала, он заткнул ей рот. Истерзанная ночным холодом и болью, она тупо смотрела на своего мучителя. Связанные руки и ноги занемели, полностью отрезав возможность бежать.
Человек у костра напевал что-то неразборчиво заунывное, лишь иногда оборачиваясь к ней. По лицу скользила рассеянная улыбка.
— Ты боишься? Это хорошо... Это правильно, — человек тихо и хрипло рассмеялся. — Я тоже боялся.
Он встал и вытащил из костра раскалённый инструмент. Подошел с ним к девушке.
Она в ужасе забилась, вжалась в каменную стену, замотала головой.
Зазубренное лезвие коснулось тонкой шеи. Запахло палёной кожей и волосами. Девушка дернулась, упала, глухо застонав. Последнее, что отпечаталось в затухающем сознании – слова смутно знакомого языка. За вспышкой боли пришла тишина.
Андрей шагнул на платформу и глубоко вдохнул. Через жуткую смесь вокзальных запахов, с преобладанием креозота и жареных в прогорклом масле чебуреков, проступил забытый, прелый, осенний, хвойно-травяной. Запах дома.
Крошечный вокзал быстро пустел. Немногочисленные приезжие разбрелись по своим делам, и Андрей знал, что найдет их на остановке автобуса, идущего в городок. Он поправил на плече тяжёлый рюкзак и удобнее перехватил обвязанную верёвкой коробку – набор модных тефлоновых кастрюль в подарок матери.
Она видела их по ТВ, а Андрей запомнил. Не сказал ей, что приедет, пусть будет сюрприз.
Ноги понесли его в обход зданьица, на тропинку между небольшими кирпичными "блиндажами", как они называли эти постройки в детстве. Ему не хотелось дышать застарелым сигаретным дымом и кисловатым застойным пивом у входа в вокзал.
До города было километра три. И он с радостью бы пробежал по давним тропкам, если бы не громоздкая поклажа, бьющая углами по ногам. Поколебавшись, Андрей двинулся в сторону условной остановки, где грустно толклись три человека в ожидании дребезжащего ПАЗика.
Очевидно, они отказались от услуг худого горбоносого частника, опирающегося о капот видавшего виды малинового “Ижа”.
— Дядя Хагур! — парень шагнул навстречу водиле.
Тот оторвался от своего чебурека и прищурился.
— Вай! Андрей! Щелеф! Здравствуй-здравствуй!
— Здорово, дядя Хагур! — улыбнулся парень. — Узнали?
— Да, прости, не узнал! Богатым будешь! — водитель покосился на коробку. — Или уже разбогател?
— Можно и так сказать. До города подбросишь? Не бесплатно, конечно.
— Обижаешь! Садись, друг!
Закинув свой груз в просторный багажник "Комби", Андрей сел впереди. Хагур потянул дроссель, повернул ключ, но двигатель лишь прокрутился вхолостую.
— Давай! Если ты сейчас не запустишься, я тебя шайтану скормлю!
То ли заклинание сработало, то ли движку наконец хватило смеси, он послушно заурчал.
— Как мама? Отец? Ждут уже, стол накрыли, да?
— Да я нежданно решил к ним. Сюрприз сделать.
— Ты зачем так делаешь?! Мама всегда знать должна! Сюрпризы свои дари, а родителей не огорчай.
— Я ж не с пустыми руками.
Нельзя сказать, что в городке все знали всех, всё же двадцать тысяч населения это немало. Но так получилось, что отец Андрея и дядя Хагур работали вместе на горнодобывающем комбинате в те времена, когда добыча редких металлов не свернулась в трубочку от недостатка денег, рабочих рук и избытка ворья.
Шахты законсервировали, но в условиях, когда страна трещала по швам, а экономика лежала в глубокой коме, восстановление работы отодвигалось на неизмеримо далекое будущее. В горах уже шалили банды, народ потихоньку разъезжался искать хлебные места.
— Как у вас, дядь? — осторожно прощупывая почву, спросил Андрей, глядя как за окнами проплывает извилистая разбитая дорога.
— Тихо. Электричество порой выключается. А так, жить можно.
Парень покивал, больше своим воспоминаниям, чем водителю. В последние годы до развала Союза проблемы потери связи и отсутствия ремонта единственной дороги несмотря на то, что в районе существовала частая угроза сезонных селей, стали чем-то обыденным.
— Э! Люди бегут, — тем временем рассказывал Хагур, ловко крутя баранку, чтобы обойти особенно подозрительную яму. — Дома бросают... Грустно это. Нехорошо.
Навстречу прогремел тот самый ПАЗ, и машины еле разошлись на узком участке перед мостом над непокорной горной рекой.
Андрей жадно вгляделся в знакомую картину. И чудо из чудес, в обрамлении гор, покрытых лесом, выступила почти типовая застройка семи- и пятиэтажек города.
— Бегут, — согласился он, не оборачиваясь.
Он помнил, как эти панельные великаны кипели жизнью. Его не звали в дворовые ватаги или на посиделки с гитарой и магнитофоном, но он знал. Сердце трепыхнулось, но тут же снова вошло в привычный ритм. Городок и окрестности, полные прежде очарования свободной мальчишеской жизни, теперь казались Андрею серыми и скучными. Взгляд мельком выхватил комплекс недостроенных девятиэтажек на отшибе за рекой.
— Кончилось наше время, — почему-то сказал Хагур, огладив висячие усы. — Теперь пришел век Убыров и Ххуртама. Нехорошо…
"Комби" нырнула с центральной улицы, ведущей через весь городок к бывшему комбинату, в тихий переулок, где у двухэтажных домов, постройки ещё начала века, были разбиты огородики.
Андрея это неприятно удивило. Он помнил тенистые палисады со сливовыми и алычовыми деревьями. А тех теперь осталось мало, они уступили место не убранной картошке и капустным кочанам.
Дом давно не подновляли, их балкончик на втором этаже угрожающе осыпался. У Андрея снова тревожно кольнуло сердце, и пришла гаденькая мыслишка сказать Хагуру, чтобы отвёз его обратно на вокзал. Однако он пересилил себя и улыбнулся старому знакомому.
— Спасибо, дядь Хагур, — сказал парень, забрав свои вещи из багажника.
— Аллах всё видит, — подметил тот, — Тебе добро, и ты добро делай.
Андрей хмыкнул и щедро рассчитался за поездку.
“Иж” укатил, расплескивая лужи, а парень открыл обветшалую деревянную дверь, которую кто-то неровно покрасил в жуткий коричневый цвет.
Недолгий подъём по лестнице, ещё дверь – с потрёпанным дерматином, смотрящая на него желтоватым глазком. Он запоздало подумал, что нужно было пригласить водителя в гости. Ведь кроме кастрюлек, в рюкзаке были припрятаны бутылка неплохого импортного вискаря, шоколадки "Кэдбери", и палка финской салями.
Андрей полез по карманам, отыскивая ключ. Скорее всего родители на работе, придут, а тут он. Парень даже хохотнул от приятной мысли.
Квартира встретила сыроватым полумраком.
Дома стояли недалеко от реки. И весенние разливы с непременными селями не оставляли шансов просохнуть до осенних дождей.
Кухня, две крошечные комнатки... Не так плохо, отдельное жильё для семейных, всё ж не общаги для шахтёрской молодёжи. Вспомнились недостроенные девятиэтажки. Родители должны были получить квартиру там, а эти почти бараки намечались под снос.
Первым делом Андрей выгрузил продукты в холодильник. Здесь было всё так, как он помнил: пожелтевшие от сырости и времени обои, люстра в виде бумажного абажура, скрипучие табуретки и вечно замерзающий "ЗИЛ-63".
А вот рюкзак парень поволок в свою бывшую комнату. Даже не заходя, он увидел стол, увенчанный эмалированной лампой. Как и много лет назад, над ними висел чёрно-белый плакат группы "Кино".
Андрей зашёл и сразу понял – здесь ничего не трогали. Даже окно редко открывали. Все бумажные модели авто, собранные по инструкциям из журналов, немногочисленные книги и фигурка Чебурашки так и стояли на полках. Деревянная узкая кровать, застеленная словно только утром. Казалось, без него жизнь здесь остановилась.
Андрей открыл шкаф, запустил руку за стопку белья. Коллекция спичечных этикеток лежала нетронутой с парой коробков цветных спичек. Немного удивившись, что мать ничего не выкинула, он подошёл к окну, распахнул форточку, провёл пальцами по вырезанным на раме буквам – инициалам “А.+Д.”.
Телефонный звонок заставил его вынырнуть из путешествия в детство.
Аппарат стоял в комнате родителей по совместительству служившей и для приёма гостей. И там с последнего приезда ничего не менялось.
Диван-кровать, стенка... И за посудой в серванте Андрей поймал свое смутное отражение, мельком отметив, что там не тощий мосластый подросток, а какой-то квадратный мужик с короткостриженной круглой башкой. Он потрогал сломанный в давней драке нос. Мать ещё не видела. Расквохчется теперь... Ну а что хотеть с его работёнкой?
Телефон продолжал бренчать. Парень снял трубку, но говорить не стал, вслушиваясь в неясный шум и помехи.
— Андрей? — спросил далёкий женский голос, скорее молодой. Знакомый. Донёсшийся через хрипы плохой связи.
— Д-Дана? — сипло и недоверчиво переспросил парень.
На том конце кто-то вздохнул, всхлипнул, и сбросил звонок. Андрей тупо стоял с трубкой в руке, слушая гудки. Нет, это чушь какая-то. Это ошибка. В конце концов отца тоже зовут Андрей. Это кто-то звонил ему. Мало ли... Неужели Хагур уже кому-то разболтал, что он вернулся?
Руки привычно орудовали ножом, росла горка картофельных очистков, тонкой струйкой бежала вода, барабаня по жестяной мойке.
Сколько его не было дома? Лет пять? Нет. Семь. Из головы не выходил телефонный звонок. Может следовало перезвонить? Ведь он помнил её номер до сих пор. Но... Это смешно.
Данка всегда его презирала. И в школе, и потом, когда он пытался подкатить, вернувшись из армии. Сначала он был странным и нелюдимым, а потом...
"Ты думаешь, вот это меня зацепит? Как был рохлей, так и остался," — сказала она, ткнув в окрепший за два года службы бицепс.
Ну. Именно так он и думал. Думал, что стал похож на тех, с кем она тусовалась в старших классах. И недоумевал. Ведь он тоже лазал по всем заброшкам и близлежащим горам, как и её компания. Но... Смешно. Да.
— Ссс... <...>! — нож соскользнул по ладони и в мойку потекла розоватая вода. — Твою ж!
Не из-за неё он уехал. Ему хотелось так думать. Уехал, потому что прозябать здесь не собирался.
— Мам! Батя! Я дома! — крикнул Андрей, зализывая порез.
В крошечной прихожей кто-то охнул и что-то глухо стукнулось об пол.
Андрей обругал себя и кинулся туда.
Мама стояла, уронив тяжелую сумку, откуда катились яблоки.
— Хоспади... Хоспади... Андрюшка!..
Женщина зажала рот ладонью. Андрей шагнул и неловко обнял маленькую, полноватую женщину в стареньком плаще.
— Сыночек... Как вырос, как возмужал!
Она отстранилась, но всё ещё оставалась в объятиях.
— А что с носом у тебя? Никак подрался?
— Да нет, мам, — отмахнулся Андрей, выпустив женщину из рук. — Неудачно в дверь зашёл.
— Знаю я, как ты в двери заходишь.
Интонация женщины сменилась на строгую, словно она разговаривала не с сыном, а со своим пациентом. Но он видел в её глазах радость и понимал, что она его простила бы, даже скажи он правду.
— Всё давно зажило, — Андрей засмеялся, помог матери раздеться и подхватил сумки. — Как вы тут с отцом поживаете?
— Да как... Живём... Вот яблок взяла на варенье у Галии. А ей капустой отдам. Хорошая в этом году. Ты голодный? Я сейчас... Вот отец вернется... Хоспади, Андрюшка! Стервец! Уж думала, совсем нас забыл в Москве своей!
Женщина засуетилась, всплеснула руками, увидев картошку.
— Ты-то как? Не женился ещё?
Андрей смотрел на неё с щемящим чувством жалости. Как она снуёт по кухне, что-то доставая из холодильника и из шкафов.
— Отцу вот выбиваем пенсию пораньше по инвалидности... Совсем спина плохая. Хоспади... Куда ему работать? Он вон грядки мне вскопать толком не может. А там и в ночь дежурства!
— Он всё на комбинате же? Так и не перебрался в город, поближе?
Дежурство. Это у матери дежурства в травмпункте, а у отца смены как у сторожа. Чёрт. Денег бы подкинуть старикам, хорошо, что не знают, как те ему достаются. Отец не возьмёт.
— А что ему тут ближе? — вздохнула мама. — Везде молодых да крепких хотят, ему и деться некуда. Он и сам не хочет. Говорит, что там ему по сердцу ближе.
Андрей тихо вздохнул. Знал он это "по сердцу". Столько лет отдал производству, спину надрывал, здоровье, а теперь упрямо ждёт, что всё вернут.
— Да там же, я говорила, — укоризненно отозвалась мать, гремя посудой. — Кто ж работать будет? Разве меньше стали мальчишки по деревьям лазать и падать? Теперь ещё и по домам, хоспади... Да и этих привозят. Знаешь. Которые шаробондят на комбинате.
— Металл всё тащат. Трясусь вот ночами, когда у отца дежурство. Его ж только стукни, и согнется... Ох...
Упоминание про металл напомнило о подарке.
Вскоре оба разбирали набор посуды под удивленные восклики матери.
Парню было приятно, что получилось порадовать её. В мыслях мелькнуло, что нужно было взять и нож отцу в подарок. Но ножи не дарят, как он говорил. А мелкашку и не принял бы. Аргумент, что только для того, чтобы пугать всяких, не прошёл бы. “Что мы, варвары?”
— А что, — осторожно начал Андрей. — Убыры эти... часто наезжают на шахты?
— Ну... Не знаем, радоваться или плакать. Из-за селей дорога весной порушилась. Проехать сложно. Поэтому тихо лето прошло.
— Все целы? — Андрей отобрал у матери нож и начал кромсать картофелины тонкой соломкой, поставил новую сковороду на огонь. А то она так и будет смотреть, а потом в шкаф уберёт и пользоваться не станет. — Как отец сам добирается теперь?
— Целы. Но опять, у кого огород поплыл, у кого сарай, у кого в подполе вода стояла месяц. Из района нынче помощи сто лет не дождёшься, — женщина поджала губы. — А добирается вестимо как. На автобусе до Третьего моста, а там пешедралом в гору.
— Может и к лучшему, что дорогу не починят.
Он так не думал, сразу же представив, как удобно там теперь засесть какой-нибудь пришлой банде упырей, "убыров", как звали их, памятуя местные сказки. И поди, вытрави их оттуда.
Вскоре в небольшой кухоньке стало жарко, запахло жареной картошкой. Андрей не смог удержаться, чтобы не стащить пару долек прямиком из сковороды.
Закончили с приготовлениями как раз к приходу отца. Из коридора послышался стук двери и шумный вздох.
— Чем это у нас так пахнет? — раздался усталый голос со скрытой улыбкой. — Никак...
Говор оборвался на полуслове. У кухонной двери стоял отец, расстегнувший верхнюю пуговицу видавшей виды, но ещё опрятной рубашки. Взгляд Андрея замер на его лице. В отличие от матери, отец охать не стал. Он быстро и цепко оглядел сына, отчего Андрей почувствовал себя неуютно.
— Чего это за явление Христа народу, мать? Полгода ни письмеца, ни звонка. А тут нате, — отец было закашлялся, но, утерев рот тыльной стороной ладони, высмотрел на столе импортную бутылку. — Да вона, с дарами препожаловал.
— Бать... Ну ты чего? Я в отпуск, — промямлил Андрей, мигом растерявшись перед этим худым изможденным человеком, с изуродованными артритом суставами пальцев, и морщинами, глубиной, наверное, как те шахты.
— И правда, Андрей Ильич, — вступилась мать, — единственный сын приехал в гости, а ты…
— А я... Всё сам тут, пока... Что говорить? — махнул рукой отец, то ли от усталости, то ли от нежелания спорить. — Ну, выкладывай, где тебя черти носили?
В памяти мучительно отозвались воспоминания. Вот так же он стоял и смотрел на отца исподлобья, а тот с этим же вопросом не торопясь вынимал ремень из брюк. Где его носили черти... Когда мать не находила себе покоя, глядя в темноту за окнами. А Андрей приходил домой грязный и порой в разодранной одежде.
Парень сглотнул. Никакого ремня в руках отца, конечно, не было.
— Угу. Я вижу. На работе сопатку раскурочили? Мне стыдно людям говорить, что сын потомственного горняка как собака цепная и людям морды бьет.
— Я... Да... Бывает, но... — Андрей внезапно обозлился, — Даже если так. Зато не прозябаю в дыре и не спился. Не истаскался. Спортом занимаюсь.
— Знаем мы ваш спорт. Новости смотрим. Вон, мать каждый раз боится, что мелькнёт рожа знакомая в криминальной сводке! От звонков вздрагивает.
— Пап! Я в ЧОПе работаю! У нас всё чисто!
— В какой такой чистой <..>пе ты работаешь? — рыкнул отец. — Думаешь, не знаю, чем там занимаются?!
Парень хотел было возразить, но понимали все – Андрей-старший прав.
— Давайте-ка лучше к столу, — попыталась спасти ситуацию мать, тревожно глядя на отца. — Ты руки мыл?
Повисло молчание. Казалось, оно длилось вечно, пока отец в прищур изучал сына.
— Мы на этом не закончили, — наконец буркнул глава семейства и удалился в ванную.
Андрей выдохнул. Почему всегда так? Вот же, сын приехал, помог на стол накрыть, а отец... Словно бы сын до утра с гулянки задержался.
Нет. И не от этого он уехал. Хотя... Последний разговор с отцом, состоявшийся накануне отъезда в Краснодар, куда Андрея сразу после армейки позвал сослуживец, был тяжёлым.
"Я уже в контору ходил! Выбил тебе, дураку, место! Нормальное! А не стоять, сцепив руки на причинном месте, возле всяких там... Как лакей!"
Отец и тогда хотел отходить его ремнем, как маленького. Чудом сдержался.
Из-за этого Андрей не возвращался.
"Время поменялось, батя," — хотел сказать парень, но проглотил слова.
Нет, такого как отец, не просто сбить с ног, что бы мать ни думала. Андрей таких встречал. Железобетонных. Юшка из носа, а они стоят и усмехаются, мол, что ты, щенок, можешь мне сделать.
— Ну садись же! Отец, сходи в подпол за огурцами!
Входная дверь хлопнула, и Андрей пожал плечами.
— Ничего. Сейчас покурит на улице да успокоится, — приговаривала женщина, расставляя тарелки с дымящейся румяной картохой.
Андрей чувствовал, как по спине пробежал холодок. Отец, сходив на улицу, удивительным образом набирался сил за пять минут, что грозило повторением пройденного материала.
Он сел за стол. Запах еды напомнил, что во рту давненько ничего не было, желудок отозвался урчанием.
— Отец не меняется, — вздохнув, то ли пожаловался, то ли заключил Андрей.
Он разлил виски по рюмкам, вопросительно глядя на мать. Та кивнула.
— За встречу не грех, хоть и не люблю я.
Отец вернулся, волоча трёхлитровку с огурцами, открыл сам, зыркнув на выпивку, сел молча за стол. От него крепко несло табаком.
— Как у тебя смена сегодня прошла? — суетливо поинтересовалась мать.
— Нормально, — буркнул Андрей Ильич. — Ларионов опять чудит. Говорит, слыхал в старом цеху будто смеялся кто. Ну и я посмеялся. Сходил туда, пусто. Ветер гуляет. Может лисы пробрались да тявкали. Дурак. Послал же бог напарничка. Всё ему мерещится чего-то.
Но за этим ворчанием, Андрей услышал другое – гроза прошла.
— А давайте за встречу? — вставил он. — Ну, будем.
Звякнул рюмку о нехотя поднятую отцом, а потом о материну. Тут бы по-хорошему лимончик, да он впопыхах собирался, забыл. Ничего, и с огурцом пойдет.
Виски булькнуло в желудок, взорвавшись теплом, а выдох обжёг глотку. Андрей про себя улыбнулся тому, как скривилась мать, и закусил заменой лимона.
— Каждую смену мерещится? — решился он разговорить отца.
— Меньше сивухи жрать надо, тогда и мерещиться не будет.
Андрей Ильич закусывать не стал, только выдохнул и махнул, чтобы сын разливал ещё.
— Разит от него так, что роту уложит. Говорит, что работа у нас вредная. Я ему: это раньше была вредная, в шахте, а сейчас чего? Ходи себе по территории, зверьё гоняй, чтобы не залезали, куда не следует. То у него мертвяки из шахты лезут, а как поглядишь, собака белая ощенилась, да не пускала к дитям. А он уж развопился! Ей богу, дурак. Зенки зальёт и трясётся. "Дело грю, Ильич! Тута знашь, чего было до шахт?"
— А что тут было? Горы, да леса, — тихо усмехнулся Андрей, наливая ещё по одной.
— Ну... А то не лазал никогда? Говорят, в километрах десяти выше по реке стоял какой-то аул. Но геологоразведка пришла, когда он уже был пустой и заброшенный.
Андрей припомнил что-то, может и забредал так далеко. Назойливо проскрипел колодезный журавль в голове, закачалась сухая колючая трава на почти скрытых ею остовах каменных стен... Или это было где-то ещё? Разодранные костяшки кулаков. Шишка на затылке.
— И лезут, и лезут. Медом намазано что ли? — поддакивала мать на поучения Андрея-старшего. А младший понял, что упустил часть разговора. Он выплыл из смутных воспоминаний, почти автоматом опрокинул в себя рюмку.
— Да и местные тоже. Работы мало, — отец покрутил головой. — Но это не повод, чтобы ворьём заделаться.
Он тяжело взглянул на сына.
— Чего... Отпуск у тебя, говоришь? В <..>пе дали? Оформили чин по чину?
Андрей чуть не дёрнулся, как от оплеухи.
— Да, — ответил коротко, дав понять, что на этом разговор закончен.
Потом он лежал в темноте и долго слушал, не в силах заснуть, как бормочет телевизор у родителей, как шумит ветер в старой кривой алыче под окном.
Со сном и правда стало туго в последнее время. Как отец догадался? Как почуял? Странные, тянущие сны не давали покоя. Наутро он не мог вспомнить ничего кроме ощущения безнадёжного ужаса. Да ещё эта передряга, где порешили Санька, сослуживца и единственного Андреева дружка. После этого всё усугубилось. Начальство посоветовало несколько недель пересидеть где-нибудь, пока дело уладят.
Кровать казалась слишком узкой и скрипучей. Как тот журавль. Виденный то ли во сне, то ли наяву.
Несколько дней пролетели незаметно. Андрей помогал по дому, занимался мелким ремонтом, выходил пару раз в город, но интересного ничего не происходило.
А в это утро он проснулся рано. Мать ещё была дома, и слышались сборы на утреннее дежурство.
Андрей посмотрел на выпуклый циферблат "Витязя". Шестой час. Он сел на кровати, пытаясь понять, что его разбудило, в памяти неохотно всплыли тягучие ощущения, отдающие сухостью во рту, лёгкой дрожью в руках. Андрею казалось, что он начал забывать о том, как погиб его единственный друг. Но как сейчас, он видел на новомодной системе видеонаблюдения, как бритый браток в спортивном костюме заходит в квартиру, и покидает её через непродолжительное время. Андрей старался не злоупотреблять алкоголем, не курил и уж тем более не баловался чем похуже. Но это состояние, когда он выныривал из зыбкой черноты неуловимого сна, он всегда считал похмельным. И об этом знал только Санёк. Родители даже не догадывались, как давно у сына проблемы со сном. Андрей никогда не говорил о таких вещах, опасаясь, что отец сочтёт его слабаком и попросту выпорет. Но, бывало, что из-за таких ночей он пропускал школу, сбегая шататься в одиночестве по окрестностям.
— Ты чего так рано? — спросила мать, когда он вышел в кухню.
— Ну ладно. Чайник горячий, только не шуми. Отцу сегодня в ночную, пусть отдохнёт.
— Мы дверь хотели подновить.
— Успеется. Ты же говорил, что на месяц приехал? — мать вынула из морозильника половину курицы. — Надо вам хоть чего-то сготовить. Успею ли...
— Ты, мам, не суетись. Я всё сделаю. Проводить тебя?
Женщина слегка смутилась.
— Да чего тут, до поликлиники четыре квартала.
— Разомнусь малясь. Вот и шуметь не стану.
Несмотря на ранний час городок уже не спал. Очевидно, живя по привычке, что шахты работали круглосуточно.
Где-то орали хриплые петухи, призывая серый сумрак утра развеяться. Ночью прошел дождь и похолодало. Андрей поёжился, надо было надеть свитер под спортивку, ветер с гор дул холодом.
— Ох, застудит спину, — сокрушалась мать. — Больничный брать не будет. Поди, уговори его теплее одеваться.
Андрей молча кивал, погруженный в свои мысли. В домах мелькал свет, напоминавший то время, когда он, добежав до поворота решал, выбрать школу или снова прогулять. Первое выбиралось с большим трудом, он никогда не тяготел к наукам. А будучи тихим троечником, ещё и подвергался насмешкам со стороны одноклассников.
Он и сейчас встал, пока мать не дёрнула за рукав.
— А? — резко вынырнул он. — Да так... Детство вспомнилось.
Рассказывать о том, что именно, он, конечно, не стал.
Возле поликлиники мать улыбнулась:
— Не забудь отца предупредить.
— Да, мам, — вяло отозвался Андрей. — Не забуду.
Обратный путь занимал минуты, но Андрей всё не шёл домой, позволяя колючим иголочкам холода, пробираться под куртку. Он продолжал тонуть в мыслях, когда женский голос окликнул:
Взгляд, уставленный в землю, сначала наткнулся на зеленые замшевые туфли. Потом скользнул выше. Как он попал в этот район?
— Карташов, тебя и не узнать, — невесело улыбнулась женщина.
— Здравствуйте, — внезапно смутился парень.
— Здравствуй, Андрюша. Давно вернулся? Как мама? Папа?
— Да... Всё хорошо. Вот, уже четвёртый день тут. А вы как? Как… Дана?
Женщина как-то изменилась в лице, отвела взгляд. Она была всё той же, прямой и строгой. Самой элегантной учительственной дамой в их школе. И даже сейчас, с сединой и осунувшимся лицом, стояла перед бывшим учеником с царственной осанкой.
— А... Ты не знаешь... Даночка пропала несколько лет тому назад.
Если аккуратно накрашенные губы и дрогнули, то лишь малость.
— П-пропала? — недоумевающе переспросил Андрей. — Она же мне...
Слова застряли в горле. Что он хотел сказать? Что она ему звонила? Разве он не решил, что звонили отцу по поводу пенсии? Просто голос похож.
— Карташов, успокойся, — сказала завуч. — Если хочешь знать, я расскажу. Но пойдём. Мне нужно сегодня пораньше. У младших классов праздник осени, нужно проверить, как подготовили актовый зал.
Он, внезапно, хотел. И пошёл рядом, выжидательно поглядывая на завуча, не торопя начать рассказ. Зелёные туфли четко выбивали ритм по покоробленным плитам тротуара, оставаясь чистыми несмотря на лужи.
— На самом деле я не знаю, что сказать. Где-то глубоко внутри я всё ещё верю, что моя дочь жива. Что она по молодости и глупости упорхнула с заезжими командированными, но... Все факты говорят, что это не так. И она бы не поступила с нами таким образом. Хоть и была взбалмошна.
Андрей помнил. Огонь-девка. И всё шаталась с мальчишками, всеми верховодила.
— Значит, — осторожно спросил он, — это был не сель?
Женщина покачала головой. Андрею почему-то стало неуютно. Наверное потому, что сель был бы чем-то ожидаемым. Ужасным, трагичным, но ожидаемым. Тем, к чему привык с детства.
— Это было вот так же осенью. Она ушла в техникум, а потом не вернулась. Я думала, что её как обычно где-то носит по вечерам, но она не появилась и к ночи... К утру были сорваны все телефоны, но Дана исчезла.
— А что же милиция? — вопрос вышел глупым.
Пальцы вспомнили инициалы на раме. Уши вспыхнули огнём, как в последнюю их обидную встречу, и Андрей вновь почувствовал себя дураком.
— Милиция? — тонкие брови вскинулись. — Её искали всем городом. Милиция, конечно, сделала запросы на железную дорогу и в районный центр, но…
Что значит "но", Андрей понял без пояснений. Повисло тяжёлое молчание.
— Мне жаль, — наконец выдохнул он.
Но сам ещё не понял, чего именно жаль. Дану не нашли. Она может быть где угодно или…
Он снова взглянул на завуча и тут же узнал этот взгляд, словно говорящий "Я о тебе всё знаю, Карташов!", тут же растаявший, словно, показалось.
Они остановились у ворот школы, некоторые окна уже светились.
Женщина, очевидно, поняла течение мысли Андрея, положила сухощавую ладонь на его рукав, печально улыбнулась.
— Не стоит, Андрей. Если уж за столько лет она не дала о себе знать, что ты можешь выяснить. Да и зачем тебе?
— Я... Люди не должны пропадать бесследно.
Это было безусловно лицемерием с его стороны. Не должны пропадать его хорошие знакомые. А те безымянные, кого они порой вывозили “поспрашивать” в лесок или на дачу… Кому нужна честность?
— Что ж, — завуч вздохнула. — Я понимаю. Не думай, что я не знала, что ты был ею очарован. Да-да... Я вас всех помню. Профдеформация, знаешь ли. Если хочешь поговорить со следователем по делу, то позвони мне вечером, я дам телефон. Меджидов Джарим Совменович, кажется так. Внучка его учится у нас в четвёртом классе.
Каблуки застучали по плитам школьного двора. Андрей стоял, проговаривая про себя имя следователя.
Хмурый рассвет уже совсем вступил в свои права, пешеходов стало больше. Андрей очнулся и понял, что замёрз.
