Примерно пять недель назад я погрузил всё своё имущество в потрёпанный Dodge Ram и перебрался из Ленокса, штат Массачусетс, в Стэгвелл, штат Мэн, — устроился водителем‑экспедитором в крупный распределительный центр. Зарплата была намного выше той, что я получал раньше, а аренда — вдвое дешевле. Я устал выбирать между продуктами и бензином. В тот момент переезд казался правильным решением.

Компания закрылась до того, как я должен был выйти на работу.

Я узнал об этом, когда приехал на место и обнаружил, что здание заперто. Не просто закрыто на выходные — заброшено. Погрузочные платформы пустовали, а на входной двери висело уведомление банка о конфискации имущества. Я просидел в грузовике на парковке больше часа, пытаясь сообразить, что делать дальше. Позвонил менеджеру, который меня нанял, — номер не обслуживался. Позвонил в отдел кадров — автоответчик сообщил, что почтовый ящик переполнен.

А я уже подписал договор аренды дома за городом. Потратил последние сбережения на первый месяц и залог. Оставшихся денег хватит, если экономить, от силы на две недели. Недостаточно, чтобы расторгнуть договор и начать всё заново в другом месте. Недостаточно, чтобы вернуться домой.

Так что я остался.

И тогда я начал замечать, как здесь на меня смотрят.

У местных есть такая особенность: если ты не родился в Мэне, то для них ты «пришлый». И неважно, прожил ты здесь двадцать лет или нет — всё равно пришлый. Я ожидал некоторой холодности и неторопливого обслуживания. Всё‑таки Новая Англия, сдержанность и тому подобное. Но тут всё иначе.

Они смотрят.

Не так, как обычно поглядывают на незнакомца в маленьком городке. Это долгие, пристальные взгляды, которые не отрываются, даже когда ты это замечаешь. Женщина в продуктовом магазине следила за мной, пока я ходил по рядам. Даже не притворялась, что занята чем‑то другим. Просто стояла у касс, скрестив руки, и провожала меня взглядом. Старик, который выгуливает собаку, проходит мимо моего дома четыре‑пять раз в день. Каждый раз останавливается в конце подъездной дорожки и долго смотрит на дом, прежде чем идти дальше.

Вчера я зашёл пообедать в единственную закусочную в городе. Когда я вошёл, все разговоры словно оборвались. Прямо на полуслове. Десяток человек один за другим повернулись и уставились на меня, пока я шёл к своему столику. Официантка приняла заказ, ничего не записывая, и ни разу не отвела взгляд от моего лица. Когда принесли еду, она была холодной. Я всё равно съел — не мог позволить себе выбросить деньги. И слишком нервничал, чтобы что‑то сказать. Всё время чувствовал, как чьи‑то глаза впиваются в затылок.

Когда я уходил, четверо стояли снаружи закусочной, на холоде. Без курток. Просто стояли и смотрели, как я сажусь в грузовик.

Теперь я держу шторы в доме задёрнутыми.

Это не успокаивает. Дом старый, и он издаёт все те звуки, которые издают старые дома. Скрипят половицы. Стучат трубы. Окна дребезжат, когда поднимается ветер. Я говорю себе, что это обычные звуки, но они не кажутся обычными, когда ты лежишь ночью без сна и считаешь, сколько раз за последний час мимо проехал один и тот же пикап.

Кстати, я ни разу не видел своего арендодателя. Всё оформлялось по электронной почте. Я опустил чек в почтовый ящик у входной двери, как он просил. Ответа не получил. Квитанции тоже. Но чек был обналичён, так что, наверное, это уже что‑то.

Несколько дней назад я попытался завести разговор на почте. Спросил служащую, есть ли где‑нибудь вакансии. Может, в ресторанах или магазинах требуется помощь. Она долго смотрела на меня, прежде чем ответить.

— Вам лучше держаться поближе к дому. Особенно с приближением фестиваля.

— Какого фестиваля? — спросил я.

Она не моргнула.

— Зимнего фестиваля. Городская традиция.

— Когда он будет?

— Двадцать восьмого декабря. — Она протянула мне почту, хотя я не называл ни имени, ни адреса. — Простите, но он не для пришлых.

Я хотел задать ещё вопросы, но она повернулась ко мне спиной и ушла в подсобку. Оставила меня стоять у стойки.

Это было два дня назад, а теперь я вижу объявления о фестивале повсюду. Рукописные плакаты, прибитые к телефонным столбам. Заметки, приклеенные к витринам магазинов. «Зимний фестиваль, 28 декабря, только для жителей» — написано маркером на белой бумаге. На некоторых есть рисунки. Символы. Спирали и разветвлённые линии, похожие на деревья, или, может, на рога, или на что‑то ещё, чего я не могу понять.

Сегодня утром я спросил о фестивале у соседа. Он постарше, лет семидесяти. В основном держится особняком. Единственный, кто хоть кивнул мне с тех пор, как я переехал. Я застал его, когда он выносил мусор.

— Эй, — окликнул я с крыльца. — Что это за фестиваль, о котором все говорят?

Он замер. Полностью остановился, всё ещё держа мусорный бак. Когда он обернулся, от выражения его лица у меня сжалось внутри.

— Тебе не следовало здесь быть, — сказал он тихо. Почти с грустью. — Этот дом должен был оставаться пустым этой зимой.

— Что это значит?

Он посмотрел мимо меня на мою дверь. На мои окна.

— Запирайте двери на ночь. Держите шторы задёрнутыми. А двадцать восьмого, независимо от того, что вы услышите или увидите, оставайтесь внутри. Понимаете? Оставайтесь внутри и не выглядывайте.

Он ушёл в свой дом, прежде чем я успел задать ещё вопросы.

Это было шесть часов назад.

Сейчас темнеет. Кто‑то стоит на опушке леса за моим домом. Он там уже сорок минут. Не двигается. Просто стоит на холоде и смотрит на мой дом.

Я не знаю, что здесь происходит. Не знаю, что это за фестиваль и почему все твердят, что мне не следовало сюда приезжать. Но двадцать восьмое декабря наступит через шестнадцать коротких дней, и я начинаю думать, что меня не просто не жалуют в этом городе.

Думаю, со мной должно случиться что‑то плохое.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit