Все было обычным, непримечательным. Не поймите неправильно: окажись сейчас в храме кто-нибудь нездешний, пусть даже из царского дворца, у него бы дух захватило от этого богатства, а каждое изделие подгорных мастеров показалось бы ему чудом ювелирного искусства. Но жрец был совсем иного мнения. Его дом был набит украшениями, словно то был не дом, а музей. Для новых вещей уже заканчивалось место, но он все тащил и тащил, и подумывал сделать еще одну кладовую. С удовольствием нес он домой и лучшие из яств, обеденный стол его всегда от них ломился, и ел он с огромным аппетитом, так много, словно был не карлик, а огр. И лучший эль тащил бочками и выпивал его иной раз за вечер столько, сколько редкий пьяница осилит.

Казалось, при таком ненасытном потреблении он должен был стать чрезвычайно толстым, однако жрец, напротив, был крайне, даже болезненно худ. Ни еда, ни пиво не полнили его тело, а богатства и роскошь не насыщали его душу. Он всасывал в себя всё, подобно черной дыре, и был в этом плане совершенно бездонен.

Жрец решил ещё раз пересмотреть подношения, вдруг он пропустил что-нибудь интересное. Он смотрел на украшения, брал некоторые в руки, подносил их к лицу и, разочарованный, клал обратно. Там были драгоценные чаши и кубки с изысканно выгравированными изображениями гор, солнца, месяца и звёзд, облаков, а также прекрасных дев в одежде и без оной. Но чаще всего, конечно, с изображениями дракона. Таких чаш дома у жреца было уже не меньше сотни. Были там металлические шкатулки, отделанные драгоценными камнями: изумрудами, рубинами, опалами и бриллиантами, прозрачными, как горные озёра. Были кольца и перстни из золота и серебра, платины и разнообразных сплавов. Были статуэтки разнообразных животных, большинство из которых скульпторы даже не видели, а потому изображены они были не слишком достоверно. Так, у одного носорога было сразу четыре рога и восемь ног.

Жрец уже отчаялся и хотел прекратить поиски, когда наткнулся на небольшое серебряное блюдце. На первый взгляд ничем не примечательное, оно имело необычный орнамент. По краям блюдца были выгравированы морские волны, да так искусно, будто серебряные воды могут в любой момент политься на каменный берег пещеры. Жрец весьма удивился такому украшению, ведь никто в горе не видел моря. Но затем он вспомнил, что в зале собрания, где карлики голосовали по важным решениям, был гобелен, купленный у торговца из дальних земель, и изображавший набегающие на берег волны. Жрец обрадовался находке, взял блюдце из общей кучи и отложил в угол, где уже лежали бочонок эля, корзина с запеченным гусем и несколько особо крупных драгоценных камней. Он подозвал своих помощников и велел им нести остальные подношения в пещеры к дракону.

Помощники жреца погрузили еду, пиво и драгоценности на тележки и с трудом потащили тяжелый груз до драконьего логова. Когда они добрались до места, ящер, к их счастью, спал. Они выгрузили корзины с мясом перед головой дракона, драгоценности положили к сверкающей, впечатляющих размеров куче металла и камней. Вопреки расхожему мнению, дракон спал вовсе не на твердых сокровищах, а на мягком ложе из шкур. Пиво карлики вылили в углубление пещеры, большое настолько, что залей его водой, и там можно играть в водное поло. Сделав все это, они удалились, а дракон так и не проснулся.

- У вас еще и карта разговаривает? - удивился Посох. - Не многовато ли болтунов ты вокруг себя собрал?

- Болтун здесь только один. И это ты.

Иви достала из подкладки свернутую карту и разложила на столике. В ее глазах отражались искры, и казалось, что тепло излучает она, а не камин.

- А где? - с недоумением произнесла Иви, вглядываясь в золотые и серебряные нити ее листка.

- Что «где»? - поинтересовался Морван.

- Где все места с проблемочками у магии? Ни одного красного огонечка больше нет! - Она подняла глаза, полные недоумения, на своих спутников.

- Видимо, у того, чего нет, нет и проблем, - задумчиво проговорил Посох.

- Магия не исчезла. По крайней мере не из этого мира. Ты же еще не онемел.

- А есть и какой-то другой? - глаза Иви расширились больше обычного.

- Магия была здесь не всегда. - Морван закатал рукав и поправил браслет, в завораживающей лазури которого отразились присутствующие. Он посмотрел на отражение Иви, над головой которой ярко-голубым светом горела звезда.

- Это - Ригель. Одна из самых ярких голубых звезд на ночном небе. Такие звезды очень редки, и в древности считались холодными из-за своей схожести со льдом. На деле же, они невероятно горячи. Намного жарче нашего солнца. Так и моя магия кажется холодной и бездушной, но она жарче любого огня. Ты можешь почувствовать тень этого жара, когда мороз щиплет тебя за щеки. Мой дом - это место, где зародилась магия.

- А как она попала к нам? - недоумевала Иви.

- Ее принес с собой Карач... - Посох осекся. - Морван принес ее с собой в наш мир.

- Значит, в твоем мире больше нет магии?

- Когда я уходил, ее было в избытке. Я перенес лишь часть в этот мир. Но если магия угасает здесь, где ею почти не пользуются, значит, и там все плохо.

- А... - начала Иви. - Мы можем как-то это проверить?

Морван оторвал взгляд от браслета и посмотрел Иви прямо в глаза.

- Придется туда вернуться.

- Так чего же мы ждем? - воскликнул Посох. - По коням, по метлам! Ну или как нам туда добраться...

- Иви? - Переспросил Морван.

- Как нам туда попасть?

Морван вытянул вперед руку с браслетом.

- Прикоснись к нему. Только захвати с собой эту палку - может, пригодится.

Иви крепко обняла Посох и дотронулась до сияющего украшения. Из камина послышался гул ветра. Окна затрещали от сковавшего их инея. Комната закружилась, задрожала, и в одно мгновение все исчезло. Все звуки стихли. В кромешной тьме Иви начала замечать маленькие, но яркие точки. Точки становились больше и ярче. Прошло еще несколько секунд, и все вокруг было залито ослепительным белым светом, настолько ярким, что невозможно было держать глаза открытыми, и она зажмурилась. Еще через пару секунд все прошло.

Она открыла глаза и ахнула. Вокруг, насколько хватало глаз, был снег. Чистый, белый снег, с голубоватым отливом. Ни елочки, ни кустика, ни даже холмов. Сплошная бело-голубая гладь, за исключением одного объекта в нескольких сотнях метров он них - вытянутой к небу, горящей желтым огнем дуги. Небо же было полно всполохов голубого пламени. Но ни холода, ни ветра в этом странном месте Иви не ощущала. Всем своим телом она вжалась в Морвана и протянула ему Посох. Одной рукой он принял посох, а второй приобнял маленького эльфа.

- Не бойся, Иви. Это мой дом.

А в оригинале, который я не поленилась найти в сети, выделено действительно имя, соответствующее повествованию.

Допускаю, что это давно делает ии, но тогда вообще не вижу смысла читать современные книги.

Какое издательство чаще всего «промахивается»?

Все карлики ходили в это славное заведение: от тех, кто мыл дракона и потому жил у самой поверхности, до добытчиков золота, серебра, железа, драгоценных камней и других горных богатств, трудившихся в самых глубоких шахтах, которые по несколько часов поднимались ради любимого напитка. О, что это был за эль, что за пиво! Никогда и нигде не варили такого: ни чернорясные бритые монахи в древних монастырях, ни почтенные бюргеры в богатых торговых городах, ни в заморских землях, где хмельной напиток варят из риса. Для карликов пиво было почти священно; они пили его в куда больших количествах, чем воду. Они закупали в городах на равнине, у подножья их горы, целые вереницы телег, груженных лучшим ячменем и хмелем. Карлики платили втридорога; даже после уплаты дани дракону, сокровищ у них было в изобилии. Очень немногие люди когда-либо пробовали это пиво, ведь карлики сами выпивали практически всё, что варили. Правитель одного из богатейших королевств, покупая себе этот великолепный горный эль, отдавал за совсем небольшой бочонок столько зерна, что можно было бы квартал кормить всех лошадей на королевской конюшне, всех кур в королевском курятнике и всех голубей в королевской голубятне.

Рольф, Стольф и Зольф ходили к дядюшке Коркольфу почти каждый вечер, за исключением семейных праздников, когда навещали родню. Когда они подошли к входу в трактир, Рольф с силой потянул за ручку. Эта совсем нелегкая дверь со скрипом открылась, и троица влетела внутрь пивнушки. Трактир был большой, он мог вместить в себя небольшую армию, с высокими потолками, настолько, что даже взрослый немаленький человек смог бы стоять в полный рост. В кабаке было полно народу, посетители сидели за серыми каменными столами на таких же каменных длинных скамьях. Убранства в заведении практически не было: стены были голые, а освещен трактир был так слабо, что на большей его части сложно было различить чье-либо лицо. В воздухе помещения, проветриваемого только при открывании двери, стоял сильный едкий запах хмеля, еды и пота.

Запах хмеля исходил от бочки, из которой наливал трактирщик, от бесчисленных кружек, которые громоздились кучами на каждом столе, потому что официанты не успевали их уносить, но в первую очередь из большой пивоварни, хоть та и была отделена от трапезной закрытой дверью. Запах еды шел из тарелок, в которых её было столько, что непонятно, как такие небольшие создания могут всё это съесть, из кухни, от многочисленных кастрюль, сковородок, вертелов, на которых жарились поросята, барашки, различная птица, а также зверь с названием Рокторкок, что на языке гномов означает копатель. Это существо похоже на крота, но несколько больших размеров, с невероятно сильными лапами и очень прочными острыми когтями, позволяющими прорываться через твердые горные породы. В иных местах, кроме горы карликов, этот зверь не обитает. Один гурман, Гор Де Зи, путешествовавший в поисках редких блюд и побывавший среди прочего в гостях у карликов триста лет тому назад, описывает в своей книге вкус жареного рокторкока как похожий на вкус молочного ягненка, но с еле уловимым, словно мускатным, привкусом.

В таверне было очень шумно, повсюду звучали крики и смех, частенько билась посуда, иногда кто-то, жарко споря, ударял по столу. Старый карлик с седой бородой, напившись, спал и храпел так громко, что его было слышно, несмотря на всеобщий гам. За некоторыми столами играли в карты, ставя на кон горсти золотых и серебряных монет. Проигравшие громко кричали, обвиняя победителей в жульничестве. Играли также в игру, напоминавшую нарды, но с большим количеством полей и фишек и с четырьмя кубиками.

Друзья уселись, с трудом найдя место, где смогли поместиться втроем, и заказали пятилитровый бочонок эля, а также колбасок из баранины, запеченную утку и жареный картофель на гарнир. Им пришлось ждать не менее получаса из-за большого количества народа. Тем временем Зольф рассказал следующую историю:

— Вы слышали, что сделали Борфор и Тиштоф, золотодобытчики? Они нашли яйца пятнистой пещерной змеи и подложили их в кабинет начальника участка. Змеёныши вылупились и расползлись по всему помещению, залезли в шкаф и в письменный стол.

Их потом полдня собирали.

«Болваны», — сухо прокомментировал Стольф.

«Действительно», — согласился Рольф, — «Здоровые уже лбы, а ведут себя так, словно им все еще по тридцать лет».

«А, по-моему, смешно, да и начальник этот — сволочь еще та», — возразил Зольф, — «Ладно, Стольф — старый пень, но ты-то старше их лет на десять?»

Как только принесли заказ, они набросились на пиво и еду с жадностью, с какой землеройка набрасывается на червей и личинок. Карлики чистоплюйством не отличаются. Они хватали еду руками и вытирали их о свои бороды, кроме Зольфа, у которого бороды не было, и он использовал рукав рубашки как салфетку. Они громко рыгали после больших глотков пива, а утиные кости бросали прямо на пол. Не успели приятели выпить и половины бочонка, как из-за соседнего стола встал тучный карлик с неприятным, одутловатым лицом. Поднявшийся, также как и Рольф, Стольф и Зольф, мыл дракона, но в другой бригаде, которая работала по вторникам, четвергам, субботам и пол-воскресенья, и в тот день, а был понедельник, отдыхала. Он высоко поднял над собой кружку и громко произнес:

— Давайте выпьем за нашего великого дракона, нашего владыку и защитника!

Это предложение было единодушно поддержано криками:

— За дракона! За дракона!

Но дальше он добавил:

— За вторую бригаду, за лучших мойщиков во всей горе!

Этого стерпеть решительно было нельзя. Рольф со всей силы швырнул кружку в голову толстяку. Глиняная чаша разбилась, и оратор рухнул на скамью. Несколько секунд все карлики сидели молча, оцепенев, затем повскакивали с мест и, словно по команде, накинулись друг на друга. Кабацкие драки у карликов — что-то вроде национального спорта. В ход пошли кулаки, бутылки, посуда. Один, совсем еще молодой парень, запрыгнул на стол и раздавал удары здоровенной бараньей ногой. Стольфа кто-то ударил сбоку, губа его лопнула, и он почувствовал вкус крови во рту. Он взревел, повернулся, схватил обидчика и швырнул через барную стойку прямо в трактирщика. Затем на него набросились сразу двое и повалили на пол. Рольф и Зольф пришли на помощь товарищу, отогнали противников и помогли ему подняться. Мордобой был в самом разгаре, когда в трактир ворвались карлики в масках и с дубинками. Это была подгорная полиция. Они сразу принялись наводить порядок, избивая всех подряд, не разбираясь, кто прав, кто виноват, а кто вообще ни при чем. Не обращая внимания ни на возраст, ни на пол. Высшее проявление равноправия. Надо было уносить ноги, поэтому друзья бросились к выходу. Каждый получил несколько раз дубинкой, но им удалось выскочить за дверь, и они побежали прочь, не оборачиваясь.

– Подавайте воду.

Человечки бросились к цистернам и стали крутить множество вентилей и дергать множество рычагов.

— Садится! Все за работу!

Дракон приземлился перед пещерой. Когда его лапы, толстые, как стволы дуба, коснулись земли, скалы содрогнулись и заскрипели. Поднявшаяся пыль обволокла карликов, словно песчаная буря. Некоторые не удержались на ногах и попадали на землю. Могучий ящер размером не уступал океанской каравелле. Но его морду, с пастью, способной проглотить быка, его исполинское тело толстым слоем покрывала серо-коричневая грязь. В тот день он охотился на мясистого тура и загнал зверя в болото, где сам чуть не увяз и еле вырвался из топкой трясины.

Карлики, вооружившись швабрами, щетками, скребками, бросились мыть и чистить дракона. Заработали хитроумные насосы, полностью залив ящера водой и пеной. Грязь уносили полными ведрами, ведь то, что для дракона пыль, для карлика — целый булыжник. Одного неудачливого мойщика такая «пылинка» ударила по голове, и его утащили на носи́лках. Травмы при мытье дракона — обычное явление.

Затем зверя обдали паром. Человек при этом сварился бы за минуту, но у существа, способного загорать в лаве вулканов, как на солнышке, процедура вызвала лишь приятное пощипывание.

Группе из трех карликов, которых звали Рольф, Стольф и Зольф, досталось крайне ответственное, сложное и рискованное задание: между двумя передними резцами дракона застряла здоровенная нога тура. Не самое приятное занятие — служить драконьей зубочисткой: его клыки остры как лезвия, а из пасти воняет, как из городской канализации. Рольф и Стольф, вооружившись длинной палкой с крюком на конце, пытались подцепить ногу. Зольф же, как самый языкастый, отвлекал змея докладом о состоянии дел в горе, главным образом в её сокровищнице. Отчитываясь перед драконом, важно рассказывать всё аккуратно, осторожно, сглаживая углы, порой и вовсе пропуская особо неприятные моменты. Ящер с испорченным настроением легко может испортить настроение всем, а также здоровье и жизнь. Впрочем, в этот раз всё было в порядке: драгоценных камней и металлов добыли предостаточно, а из происшествий — только драка Чокольфа и Крокольфа из-за кружки эля, а подобное пять раз за неделю случается.

Рольф и Стольф раз за разом промахивались своим гарпуном мимо цели. Один раз им почти удалось зацепить её, но крюк соскочил и полоснул дракона по губе.

Ящер взревел, дернулся, и несколько слишком близко стоявших карликов отлетели в сторону. После такого пропадает всякое желание снова лезть в пасть, вот только выбора несчастные работяги не имели. Лишь с десятой попытки удалось им зацепить треклятую конечность. Они уперлись ногами в камень и потянули, что было сил. Карлики обливались потом — нога шла медленно, с трудом, но в конце концов вылетела из драконьей пасти, а Рольф и Стольф повалились на землю. Стольф больно ударился копчиком и выругался:

— Кишки кротовые!

Закончив с заданием, троица попыталась незаметно слинять, но бдительный бригадир отправил их помогать чистить филейную часть ящера. Стольф снова выругался, что-то про мать начальника и его родство с пещерными крысами, но в этот раз тихо. Дело, конечно, премерзкое, но зато куда безопаснее, чем ковыряться палкой в драконьих зубах.

Очищали дракона от грязи несколько часов. Карлики вымотались, большинство из них получили ссадины и синяки, но они радовались проделанной работе. Честный труд, хорошо сделанный, по окончании приносит удовлетворение и гордость.

Дракон теперь выглядел великолепно. Чистейшая его чешуя сверкала на солнце, словно зеркала, которыми древний мудрец поджигал корабли, и лучше было на нее лишний раз не смотреть. Довольный ящер отправился спать на свое ложе возле груды драгоценностей. Он, конечно, не сказал ни слова благодарности. Дело не в том, что драконы не умеют говорить, слова благодарности просто отсутствуют в их языке. Ну, а уставшие Рольф, Стольф и Зольф, как и большинство молодых карликов, двинулись отмечать окончание тяжелого рабочего дня в кабак, в котором варили самый лучший эль — в знаменитый кабак дядюшки Коркольфа.

— Да, ваш «Феникс» действительно восстал из пепла, — Зигер откинулся в кресле, сложив пальцы домиком. Его взгляд, острый под нависшими бровями, стал пристальным и оценивающим. — Жаль, Катрин не дожила до этих результатов. Она всегда скептически относилась к вашим методам. Считала их… чрезмерными. Но, должен признать, её консерватизм иногда был оправдан. Он удерживал нас от безрассудства.

Мышцы на спине Отто напряглись тонкой, стальной струной. На мгновение реальность кабинета поплыла, сменившись другим пространством, другим временем. Гул люминесцентных ламп в заброшенной подсобке патологоанатомического корпуса. Запах пыли и старого формалина. И её голос, негромкий,но раздражающий, как удар лезвия по стеклу: «Ты лепишь куклу, Отто. Я видела твои протоколы. Твои „якоря спасения“. Это уже не терапия. Это фабрикация. И я не позволю тебе использовать Агнией и «Феникс» для своей больной игры». Он сделал незаметный вдох, заставил диафрагму расслабиться. Образ растворился, оставив после себя лишь холодный осадок в желудке. Его лицо сохранило спокойное, слегка печальное выражение.

— Да… трагическая потеря. Она была блестящим специалистом. Мы часто спорили о подходах, но я всегда уважал её преданность делу. Её приверженность… классическим, проверенным методам.

— Спорили? — повторил Зигер, и в его голосе прозвучал лёгкий, почти неосязаемый интерес, тень чего-то большего, чем просто формальный интерес начальника. — В день её исчезновения вы тоже спорили, если верить записям системы безопасности. Она заходила в ваш блок поздно вечером. После официального окончания приёмов.

Стол. Стол в той подсобке. Её планшет, всё ещё открытый на странице с его же отчётами, которые она изучала со скептической гримасой. И её слова, брошенные уже на пороге, прежде чем его рука нащупала холодный металл статуэтки феникса на полке: «Она ещё человек, Отто. Где-то там, под всеми твоими слоями кода. И я найду способ это доказать. Твоя кукла никогда не будет готова».

— Мы обсуждали текущие протоколы, — тут же, без малейшей паузы на раздумье, ответил Отто. Голос его был ровным, как поверхность озера в безветренный день. — Она интересовалась ходом работы с пациенткой 003. Вы знаете, как она была дотошна. Настаивала на том, чтобы каждый шаг был выверен до миллиметра, соответствовал не только букве, но и духу этических норм. Я показал ей последние данные, объяснил логику каждого вмешательства. Она… высказала опасения. Считала, что я слишком увлекаюсь технической стороной, теряю из виду пациента как личность. Мы разошлись, оставшись каждый при своём мнении. Ушла она… расстроенной, наверное. Но определённо живой.

— И это была ваша последняя встреча? — спросил Зигер. Его глаза, казалось, изучали не графики на стене, а микродвижения лица Отто, игру света в его зрачках, напряжение в уголках губ.

Тишина после удара. Оглушительная, абсолютная. Только назойливый гул ламп. Её тело, странно скрюченное на холодном бетонном полу. Кристальная ясность мысли: она поняла суть проекта. Поняла конечную цель. И это делало её смерть не преступлением, а необходимостью. Санитарной мерой.

— Да. Она ушла. А я продолжил работу над калибровкой импланта. Когда наутро забили тревогу… это был шок для всех. До сих пор не верится.

Отто опустил взгляд на планшет, делая вид, что ищет следующий слайд, давая себе и Зигеру паузу. Она была выдержана идеально — достаточно для выражения сдержанной, профессиональной скорби, недостаточно для того, чтобы её сочли наигранной или чрезмерной.

— Ужасное дело, — покачал головой Зигер, и в его тоне снова зазвучала знакомая административная усталость, смешанная с досадой. — Полиция до сих пор ничего не обнаружила. Ни тела, ни убедительных мотивов, ни свидетелей. Просто… испарилась. Создаёт крайне нервную обстановку в коллективе. Шёпоты. Подозрения. Не лучший фон для прорывных исследований.

— Понимаю, профессор, — кивнул Отто, поднимая взгляд. В его глазах читалась искренняя, насколько это возможно, озабоченность. — Но работа, особенно такая, должна продолжаться. Особенно когда мы так близки к качественному скачку. Полная стабилизация личности Агонии, возвращение ей способности жить — это станет не просто медицинским успехом. Это будет живым доказательством эффективности «Феникса». Лучшей памятью о… всех наших коллегах, кто сомневался в необходимости идти вперёд, рискуя.

Зигер внимательно посмотрел на него. Взгляд был тяжёлым, непрозрачным, как старое, мутное стекло. Он откинулся ещё сильнее, и кресло тихо скрипнуло под его весом.
—Вы невероятно преданы этому конкретному случаю, Отто. Почти… лично. Катрина в своём последнем служебном письме, черновик которого нашли в её облаке, выражала обеспокоенность именно этим. Она писала не просто о «профессиональной фиксации». Она использовала более резкие формулировки. «Симптомы формирования искусственной, нарциссической зависимости, а не терапевтического альянса». Что пациентка, по её наблюдениям во время редких обходов, демонстрирует признаки неконтролируемого страха именно перед лечащим врачом, что является клинически ненормальным для этапа установления доверия.

Отто поднял голову, и его глаза встретились с глазами начальника. В них не было ни вызова, ни раздражения. Лишь чистая, холодная, почти фанатичная убеждённость учёного, столкнувшегося с непониманием со стороны дилетантов. «Она ещё человек… где-то там». Нет. Скоро от того человека не останется и следа. Останется чистая, восприимчивая форма, готовая принять любой замысел. И страх — необходимый катализатор этого процесса.
— Страх, профессор, — произнёс он медленно, подбирая слова, — является естественным и даже ожидаемым компонентом при работе с травмой такой глубины. Она боится не меня. Она боится той бездны, той пустоты в себе, которую мы вместе вынуждены исследовать. Она боится потери того последнего, что она считала собой. Моя задача — быть её единственным проводником через этот страх. Её якорем в шторме. Катрина, со всем моим уважением к её памяти, путала причину и следствие. Я не создаю зависимость. Я вынужденно становлюсь единственной константой в её разрушенной вселенной. И когда новая вселенная будет построена, когда личность стабилизируется, эта вынужденная зависимость трансформируется в здоровую привязанность, а затем и вовсе сойдёт на нет. Но для построения нужен абсолютный фундамент. Абсолютное доверие. Безусловное. Этого Виола, со всей её приверженностью дистанции, понять не могла. Она видела «куклу» там, где я вижу «Феникса» — существо, готовое родиться из собственного пепла, но нуждающееся в помощи, чтобы свершить это превращение.

Кабинет погрузился в тишину. Зигер не моргал, изучая его. —Надеюсь, вы правы, Отто. Искренне надеюсь. Для всех нас. — Он перевёл дух и повернулся обратно, его лицо снова стало маской управленца. — Продолжайте в том же духе. Держите меня в курсе всех значимых изменений. Но будьте… предельно осторожен. Проект «Феникс» — наша общая ставка. Самая крупная за последнее десятилетие. И его успех, — он сделал ударение на слове, — должен быть безупречным. Безукоризненным. Во всех смыслах. Клиническом, этическом, публичном. Я не хочу, чтобы чьи-то… необъяснимые исчезновения… бросали на него даже самую лёгкую тень. И чтобы в отчётах какого-нибудь этического комитета, не дай бог, появились термины вроде «ятрогенное расстройство личности» или «синдром искусственно вызванной зависимости». Мы создаём будущее, Отто. И оно должно быть белым, как этот халат. Понимаете?

— Вполне, профессор, — Отто сделал лёгкий, почтительный кивок головой. — Я позабочусь о том, чтобы каждый отчёт, каждая публикация отражали только чистоту метода и неоспоримость прогресса. Как вы и любите. Безупречность — наша общая цель.

Он выключил планшет, взял его подмышку и, отдав ещё один короткий кивок, развернулся к выходу. Дверь закрылась за ним с мягким, но неумолимым щелчком высококачественного замка.

В пустом, прохладном коридоре он остановился, прислонившись спиной к гладкой стене. Только теперь он позволил себе глубоко, медленно вдохнуть. Воздух показался ему внезапно очень холодным. Слова Катрин, её точные, как скальпель, формулировки, звенели в его ушах яснее, чем осторожные намёки Зигера. «Ты лепишь куклу». «Искусственная зависимость». «Страх перед врачом». Она, со своей проклятой проницательностью, уловила суть ещё до того, как процесс был завершён. Она не видела Агнию после последних, самых глубоких сеансов. Не видела, как в тех глазах, где раньше плескался дикий, животный ужас, теперь поселялось что-то иное — туманная, растущая зависимость, потребность в его голосе, в его присутствии, как в кислороде. Но она догадалась. Увидела направление вектора. И этого оказалось достаточно. Достаточно, чтобы стать угрозой.

Он оттолкнулся от стены и направился, с растущим интересом , к палате пациентки Агонии. Тяжелая, обитая со стороны палаты мягкой тканью, дверь скрипнула.

- Отто..? Где вы были?! - напуганный, тихий голос, который почти походил на панику проскользил к самой двери.

- Всё в порядке, Агния. Я рядом.