Нам вполне понятно наше любопытство: сколько из тех, кто так яростно отстаивает Библию, действительно её читали? И даже больше того, сколько из них анализировали её истории, используя все навыки критического мышления? Разве не удивительно, что нет ни намёка на то, что бог, уничтоживший Содом и Гоморру и позволивший Лоту и его семье спастись, осудил дочерей Лота за их поведение? Действительно, мы видим, что эта история — фрагмент фольклора, призванный высмеять врагов Израиля: потомки дочерей Лота отождествляются с моавитянами и аммонитянами. Этот эпизод не является ярким примером нравственного поведения, которому следует подражать.

Ветхозаветный богослов и поэт изображал своего бога как любящего и доброго, например, автор 23 -го псалма: «Яхве — пастырь мой; я ни в чём не буду нуждаться». Каждая строка этого стихотворения призвана утешать и успокаивать. Но не стоит заблуждаться: мстительный племенной бог, доминирующий в Ветхом Завете, был отнюдь не утешительным и успокаивающим. Это становится очевидным для любого благочестивого читателя, внимательно и критически изучающего ветхозаветные документы и игнорирующего призывы духовенства закрывать глаза на все жестокости и зверства.

Существует немало пособий, помогающих понять, каким был библейский бог. Среди них: книга Дэна Баркера

« Бог: самый неприятный персонаж во всей художественной литературе»; книга Стива Уэллса «Пьяный от крови: убийства, совершённые Богом в Библии» ; книга Рут Хёрменс Грин « Гильдия возрождённого скептика по Библии». Здесь вы найдёте длинные списки насилия и убийств, которые можно приписать племенному богу, прославляемому Ветхим Заветом.

Также см. эссе Гектора Авалоса « Яхве — моральный монстр » в антологии Джона Лофтуса 2010 года « Христианское заблуждение: почему вера терпит неудачу» и эссе Валери Тарико « Божьи эмоции: почему библейский Бог безнадежно человечен » в антологии Джона Лофтуса 2011 года « Конец христианства» .

Церкви удалось обуздать и завуалировать самый первый геноцид человечества, предписанный Богом и описанный в Бытие 6-9, — великий потоп. В Бытие 6:11-12 мы читаем:

«Земля же была развращена пред Богом, и земля была полна насилия. И увидел Бог землю, и вот, она развращена; ибо всякая плоть извратила путь свой на земле».

Особенно для христианских апологетов, утверждающих, что теория разумного замысла реальна, как это вообще может иметь смысл? Первоначальный замысел их бога относительно людей был несовершенен — он создал их несовершенными? Как может быть так, что «земля, наполненная насилием», может быть исправлена, приведена в порядок сверхжестоким геноцидом?

Путем убийства всех людей на земле, кроме одной семьи?

Церковь приручила и облагородила эту ужасную историю, сосредоточившись на радуге в конце и изобразив симпатичных животных, входящих в ковчег.

Спойлер - динозавры в ковчег не поместились.

Еще более шокирующим стало создание христианского развлекательного заведения — « Встреча у ковчега» — по-видимому, вдохновленного Кеном Хэмом, ярым креационистом. Геноцидный характер потопа не подчеркивается.

Дэн Баркер и Стивен Уэллс в своих списках жестоких указаний Бога ясно дают понять, что Он/Она/Оно намеревался совершить массовое убийство, когда отдал приказ о завоевании Земли Обетованной. Но история бегства Израиля из Египта призвана показать, что бог Израиля гораздо могущественнее и жестокее любого из богов, которым поклонялись египтяне.

Этот фольклор задумывался как зрелище. В Исходе 4:21 мы читаем, что Яхве обещал «ожесточить сердце фараона, чтобы он не отпустил народ». Действительно, это повторяется несколько раз, чтобы показать всю сложность ситуации. Египет постигает несколько казней, включая смерть всех первенцев среди египтян — даже сын фараона не избежал смерти — включая их скот. Таким образом, это был еще один геноцид, который можно приписать богу Израиля. Автор фольклора мог бы сказать, что Бог смягчил сердце фараона , но это уменьшило бы драматизм его истории. Кстати, в Египте нет никаких записей об этих знаменательных событиях, описанных в библейском фольклоре, так же как нет и археологических свидетельств сорокалетнего скитания по пустыне.

Читателям Библии не нужно обладать выдающимся интеллектом, чтобы понять, что это неправильная теология

Параллельно с возвышением культа людей в разных областях Римской империи стали «чудесным» образом находить останки апостолов и их сподвижников, таких как Лука, Андрей, Тимофей. К этим могилам потянулись бесконечные потоки паломников. Около 400 года от Рождества Христова были «обнаружены» останки израильского судьи, пророка и первосвященника Самуила, жившего около 1000 года до нашей эры. «Его прах, положенный в золотую вазу… переходил из рук одних епископов в руки других… Толпа зрителей образовала непрерывную процессию от Палестины до ворот Константинополя», как писал английский историк Эдуард Гиббон, живший с 1737 по 1794 год. Будучи автором фундаментального труда по истории Рима и придерживаясь атеистических взглядов, Гиббон описывал события беспристрастно, не подстраивая их под доктрины какой-либо конфессии. Вот вывод этого исследователя: «В долгий тысячедвухсотлетний период времени, протекавший с воцарения Константина до Реформации Лютера, поклонение святым и мощам исказило чистую и цельную простоту христианской религии, и некоторые признаки испорченности можно заметить даже в первых поколениях, усвоивших и лелеявших это вредное нововведение. Духовенство знало по опыту, что мощи святых были более ценны, чем золото и драгоценные каменья, поэтому оно старалось размножать эти церковные сокровища.

Без всякого уважения к правде или правдоподобию оно стало придумывать имена для скелетов и подвиги для имен. Славу апостолов и святых людей… оно омрачило религиозными вымыслами. К непобедимому сонму настоящих и первобытных мучеников оно присовокупило мириады мнимых героев… Но распространение суеверий было бы менее быстро и менее успешно, если бы духовенство не прибегало, для укрепления веры в народе, к помощи видений и чудес, удостоверявших подлинность и чудотворную силу самых подозрительных мощей».

В описаниях священников святые обрели характерные черты языческих божеств. «Такие низменные страсти, как гордыня, корыстолюбие и мстительность, казалось бы, должны быть недоступны для небесных духов; тем не менее, сами святые снисходили до того, что с признательностью одобряли щедрые приношения своих поклонников и грозили самыми страшными наказаниями тем нечестивцам, которые… не верили в их сверхъестественную силу». И, наконец, стоит задуматься над тем, что возмутило даже атеиста Гиббона и что часто упускается из виду: «Если бы в начале пятого столетия Тертуллиан и Лаптанций, деятели ранней христианской церкви, могли восстать из мертвых и присутствовать при праздновании какого-нибудь популярного святого или мученика, они были бы охвачены негодованием при виде тех нечестивых зрелищ, которые заменили чистое и духовное богослужение христианских конгрегаций. Лишь только растворились бы церковные двери, они были бы поражены курением ладана, ароматом цветов и блеском лампад и восковых свеч, разливавших, среди белого дня, роскошный, вовсе не нужный и, по их мнению, святотатственный свет. Если бы они направились к балюстраде алтаря, им пришлось бы проходить сквозь распростертую толпу молящихся… в состоянии опьянения от фанатизма… Эти люди осыпали поцелуями стены и пол священного здания, а их горячие молитвы… были обращены к костям или праху святого, по обыкновению прикрытым от глаз толпы полотняным или шелковым покрывалом… Один и тот же первообразный дух суеверия должен был… обманывать людей легковерных и действовать на чувства толпы… Самые почтенные епископы пришли к тому убеждению, что невежественные поселяне охотнее откажутся от языческих суеверий, если найдут с ними сходство… в христианских обрядах. Религия Константина, императора Византии, при котором империя в четвертом веке приняла христианство, менее чем в одно столетие довершила завоевание всей Римской империи, но сами победители были мало-помалу порабощены коварством своих побежденных соперников». Да, верно отмечает Гиббон, порабощены коварством, но в первую очередь не людей, а сатаны. Не сумев уничтожить христианство силой, дьявол избрал иную тактику, смешав его с язычеством.

Распространяясь по разным странам, культ христианских святых сливался с дохристианскими верованиями. Отсюда берет начало почитание святых как покровителей ремесел, различных сторон хозяйства и быта, защитников от болезней, покровителей стран и городов. Эта тактика, несмотря на расхождение с изначальными традициями, была принята церковью. Только за первую половину двадцатого века было канонизировано, то есть возведено в ранг святых, восемьдесят два человека, а восемьсот пятьдесят девять человек были приняты в кандидаты. Чествование одних святых признано церковью необязательным, других — обязательным.

В средние века при монастырях создавались, по сути, фабрики по производству мощей и «продукции» новых «святых». У простодушных и необразованных людей выманивали последние сбережения за возможность поклониться святым останкам. Сегодня хорошо известно, как разыгрывались сцены чудес на могилах святых. Мы не хотим никого оскорбить, но это историческая правда, факты, которые невозможно опровергнуть. На Руси этот процесс мало отличался от западного образца. Христианство пришло на Русь из Византии уже в сильно искаженном виде, и Русь внесла в него свои национальные языческие праздники, обычаи и своих святых.

Обращение Руси было лишь внешним. Рядом с христианством продолжала существовать, облаченная в христианские формы, целая система пережитков народной религии. Не будучи в силах добиться подлинного превращения жителей Днепровского региона в христиан, видя тщетность убеждений, что языческих богов не существует, а есть лишь один христианский Бог, церковь признала реальность существования всех многочисленных славянских божеств, приравняв их к бесам. Она признала святость традиционных мест и сроков старого культа, возводя храмы на месте прежних идолов и капищ и назначая христианские праздники примерно на те же дни, к которым ранее приурочивались языческие.

В противовес прежним богам церковь выдвинула своих христианских духов-специалистов — ангелов и святых. Она стала проповедовать, что есть духи с особыми функциями, отвечающие за горы и реки, источники и колодцы, за волов и овец, за гром и град, за мороз и зной, за весну и осень, день и ночь, сон и мир, победу и удачу, и что к каждому человеку приставлен особый ангел-хранитель, охраняющий своего подопечного днем и особенно ночью. Болезни и несчастья церковь приписала действию бесов, для борьбы с которыми были составлены особые церковные заклинания, причем для их совершения священник должен был получать от епископа особое благословение.

Это двоеверие, вместе с фетишизмом мощей и икон и магией таинств и обрядов, стало той основой, на которой произошло слияние днепровской религии с византийским христианством. В христианских святых и священных реликвиях, которым церковь присвоила чудотворную силу, житель Приднепровья вновь обрел утраченных было специальных богов-покровителей и фетишей. В непонятном для него культе он находил замену прежним волхвованиям, а на монахов и священников смотрел как на волхвов. Наконец, византийские погребальные обряды легко соединились с первобытным культом мертвых. Этот процесс синкретизма облегчался еще и тем, что по сути все указанные элементы христианских верований и культа происходили от тех же анимистических предшественников.

В такой ситуации рядом с христианским клиром продолжали существовать и пользоваться влиянием прежние профессиональные посредники между людьми и «потусторонней силой». Более того, именно эти последние, а не представители духовенства, считались подлинными оракулами божества. Такие юродивые, пророки обоих полов, в которых якобы вселялось само божество, были желанными гостями и чудотворцами не только для простого народа, но и для всего общества того и более позднего времени, включая его духовных и светских глав. Знаменитым юродивым при Иване Грозном, например, был Василий, ходивший и зимой и летом совершенно нагим и объявленный после смерти святым. Его мощи поместили в Покровском соборе на Красной площади, который в связи с этим получил название собора Василия Блаженного.

Историки канонизации русских святых отмечают, что число святых, почитавшихся всей церковью до соборов шестнадцатого века, было крайне незначительно: максимум семь святых из шестидесяти семи, канонизированных в тринадцатом — шестнадцатом веках. И даже из этих семи лишь пять имели несомненно общецерковный характер. Но из последних трое — Борис, Глеб и Феодосий Печерский — были унаследованы от Киевской Руси, а двое других, московские митрополиты Петр и Алексей, были канонизированы в связи с объединительной политикой Москвы. В тринадцатом — пятнадцатом веках по общему правилу святой почитался обычно только в той местности, где родился, жил и создал себе репутацию святого, как гласит рукописное житие Прокопия Устюжского, где перечисляются главнейшие русские области и города с обозначением местных святых. «И каяждо убо страна и град блажит и славит и похваляет своих чудотворцев». Местный святой был патроном почитающей его области. Функции святого характернее всего изображаются в том же житии Прокопия: «Имеем тя (Прокопия) вси, яко стража и хранителя, и заступника граду нашему, яко никогда убо ты не воздремлеши, ниже опочиеши, но всегда сохраняя отчину твою, великий град Устюг, и окрестные пределы, и веси, и вси живущие ту людие». Соответственно, Новгород считался городом святой Софии, во имя которой был построен новгородский собор, и той же Софии считались принадлежащими новгородские пригороды и волости. Псков считался городом святой Троицы — по Троицкому собору, а Москва по Успенскому собору была городом Богородицы. Речка Угра, отделявшая Московское княжество от Литвы, называлась «поясом Богородицы». В роли патронов прежде всего выступали местные князья. В тринадцатом веке удельные княжества наперебой старались обзавестись такими покровителями: во Владимире канонизируется князь Александр Невский, в Суздале — княгиня Евфросиния, в Твери — князь Михаил. От них не отставали Чернигов, Рязань, Муром, где канонизировали одну за другой две княжеские семьи. В четырнадцатом веке такими же патронами обзаводятся Ярославль, Псков и Новгород. За канонизацией князей в четырнадцатом веке начинается канонизация местных епископов: канонизируются четыре новгородских епископа, Авраамий в Смоленске, Исаия в Ростове, Петр Московский. Одновременно идет канонизация основателей монастырей, и таким образом каждый из многочисленных монастырских миров, образовавшихся в тринадцатом — четырнадцатом веках, также получает своего патрона.

Умерший святой почитался не как невидимый небесный покровитель княжества, города, области или монастыря, а как реально присутствующий в своей отчине в виде своих мощей. Поводом к почитанию прежде всего служила могила святого, на которой якобы совершались чудеса, за чудесами открывался их виновник — мощи святого. Этот культ был, по сути, тем же фетишизмом, только переменившим название и соединившимся с византийским культом святых. К местному святому обращались за помощью во время войны.

Так образовался феодальный русский пантеон, состоявший из представителей того же класса, который правил на земле. Этот пантеон вместе с пантеоном чудотворных икон затмил собой христианского Бога. Апостолы почти полностью исчезли со сцены, а Мария, мать Иисуса, была заменена десятками «богоматерей» по числу чудотворных икон.

В процессе борьбы с удельным феодализмом при царе Иване Грозном, при содействии митрополита Макария, были созваны два собора, в 1547 и 1549 годах, на которых была проведена канонизация в качестве общемосковских не менее тридцати наиболее крупных местных святых. Эти новые общегосударственные святые были присоединены к четырем прежним московским «чудотворцам» — митрополитам Петру, Алексею, Ионе и основателю Троицкой лавры Сергию. До конца шестнадцатого века были канонизированы еще двадцать пять святых.

В заключение вновь приведем слова профессора Б. Н. Путилова: «Люди постоянно обращались к святым по самым бытовым поводам: за помощью в делах хозяйственных, семейных, общественных, надеясь на их участие в избавлении от болезней, разных бед и напастей. Постепенно сложился церковно-народный месяцеслов, где абсолютно органично соседствовали христианские и языческие представления о святых».

Последствия отступления

Отнятие у Христа посреднического служения, на которое имеет право только Он. Подвиг Иисуса и Его ходатайственное служение, которое Он совершает перед Богом-Отцом за людей, были отвергнуты и умалены. Тем самым была разорвана живая связь человека с Богом. По сути, с потерей Христа христианство перестало быть христианским.

Извращение характера Бога. Вместо любящего Творца, отдавшего за людей Своего Сына Иисуса, предстал суровый, жестокий тиран, к Которому напрямую обращаться было нельзя. Якобы, только через святых Он может услышать молитву человека.

Нарушение второй заповеди Закона Божьего, изложенной в Библии, в книге Исход 20:1-17: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу… Не поклоняйся им и не служи им…» (Исход 20:4-6). Кроме того, в Библии приведены слова Господа на этот счет: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину…» (Второзаконие 4:15-16). Вместо этого были введены святые, которым поклонялись и возносили молитвы, к чьим мощам и изображениям прикладывались.

Ограбление верующих. Быть может, кому-то это слово покажется резким и несоответствующим истине — ведь деньги люди отдавали добровольно. Да, добровольно, но за обман, за то, что не слышит, не видит и не может ответить и помочь. Изготовление, продажа, спекуляция мощами грабили людей, вынуждая отдавать последнее.

Фанатизм. Поклонение святым часто сопровождалось и сопровождается битьем головой об пол, тысячными поклонами, изнуряющими постами.

Лицемерие и обман в церкви. Для поддержания «имиджа» того или иного святого приходилось разыгрывать сцены чудес в церкви. Или именовать неизвестные останки или чьи-то части скелета останками какого-либо апостола, мученика или пророка.

Вавилонское вино. Из всех вин древнего Вавилона это вино получило наибольшее распространение в нашей стране и за рубежом, и люди его часто пьют, если поклоняются святым, приписывая им силу. Если обращаются к Богу через святых, а не через Иисуса Христа, как на это указано в Библии.

В заключение хочется отметить, что память об апостолах, патриархах, пророках, людях, отдавших жизнь за Христа, достойна самого большого уважения. Но между уважением и поклонением лежит огромная пропасть. Если бы апостол Иоанн мог, он остановил бы поклоняющихся ему в храме, сказав те же слова, которые сам в свое время услышал из уст ангела: «…смотри, не делай сего… Богу поклонись».