0 просмотренных постов скрыто
Условие
Это было очень странное объявление. Семья стремилась продать трехкомнатную квартиру быстрее и по низу рынка. Наверное, даже еще дешевле.
Однако с самой недвижимостью было все в порядке. Район, дом, ремонт — ничего не смущало. В описании даже указывались дружелюбные соседи, хотя, как правило, именно эта строчка была лютым звиздежом.
После короткого телефонного разговора я еще больше перестал понимать. Отзывчивый молодой человек на том конце сигнала предлагал приехать и посмотреть недвижку "хоть прям щас, мы и ночью показываем". На часах высвечивалось почти девять вечера. Я вздохнул, оделся и поехал по адресу.
В самом обыкновенном спальном районе, находящемся неподалеку от центра города, меня встретила тщательно заштукатуренная брежневка. Домофон пиликнул и пустил меня во вполне уютный и чистый подъезд. Пешком я поднялся на второй этаж, где на пороге квартиры меня уже ждали улыбающийся парень, представившийся Павлом, и девушка с печеньем в руках.
Они что ли всех угощают? Странные какие-то. От печенья я на всякий случай отказался.
Квартира действительно была в точности такой же, как на фотографиях. Мне провели экскурсию, ответили на все вопросы, которые я задавал по обустройству, ремонту и так далее.
Последним помещением, куда я еще не попал, была кладовая. Перед тем, как хозяин открыл дверь, диалог быстро перешел к стоимости недвижимости.
— Понимаете, тут такое... Эм... Дело, — замявшись начал он. — Вы наверняка заметили, что квартирка продается чуточку дешевле, чем остальные в нашем районе.
Я подправил его, что совсем не "чуточку", а очень и очень даже дешевле. Парень кивнул.
— Да, и мы готовы... Готовы скинуть еще, если вы выслушаете нас внимательно и согласитесь ее купить. Дело в том, что в кладовой живет наша бабушка...
И вот тут я охренел. Из рассказа хозяина выходило, что какая-то сумасшедшая старуха, спящая в кладовке на небольшом диванчике, наотрез отказывается выселяться из квартиры. При этом, по документам, ее доли здесь и не было, она давно отписала все своим внукам.
Деменция, страшная штука, кто бы спорил.
— Вы ее даже замечать не будете, поверьте! — горячо убеждал меня Павел. — Она полностью самостоятельна, уход за ней не нужен, но уезжать отсюда она не хочет ни в какую. Пусть поживет у вас, пожалуйста. Ей... Ей все равно недолго осталось. Я готов уступить еще, скажем, миллион рублей. И квартира ваша!
Перспектива того, что в моей квартире будет жить, а затем отъедет какая-то совершенно чужая старуха, меня совсем не радовала. Поэтому я откланялся и, игнорируя мольбы Павла и его девушки, поспешил свалить оттуда подальше.
Семейка, конечно, интересная. Уже дома я поделился впечатлениями от поездки со своим товарищем. Витек точно также как и я был в поиске квартиры, но не для своего проживания, а для сдачи в аренду.
Друг выслушал историю о мутных ребятках с не менее чудной бабулей и, вопреки моему ожиданию, оживился.
— Чего-чего? Сколько говоришь они скинуть готовы?
Я повторил итоговую сумму, которая появлялась после скидки в миллион вечнодеревянных от цены в объявлении, и почуял неладное. Витек загорелся.
— Дурные, а. Правду говорят, что без лоха — и жизнь плоха. Ты скинь-ка мне объявление. Я с ними погутарю, может и полтора ляма скинут. А там и вообще до копеек недолго!
Я доходчиво еще раз объяснил, что в квартире будет обитать старуха со слабоумием, несколько раз спросил, не дурачок ли он, но Витек был непреклонен.
— Слушай, да мне вообще по фиолетовой ветке, сколько там этих старух будет. Один звонок ментам, и ее выкинут на улицу, раз она в хате не имеет ничего. Сама же, получается, внукам все отписала, сама херней страдает. Не, ты зря не взял. А... Можно же и без бравых правоохранителей. Я туда просто заселю аул работяг из ближнего забугра. И через день она сама оттуда сбежит, я тебе гарантирую.
Хозяин — барин, что поделать. В итоге, друг хвастался покупкой уже через неделю. Переделал там все по-своему, завез кроватей простых побольше, да начал искать жильцов. Разборки с применением полиции он устраивать не собирался, полагаясь, видимо, на интересных арендаторов. Не живется спокойно человеку, что я могу сказать.
Но и с жильцами ему не повезло, первыми заехали не трудяги со стройки, а семья с тремя детьми и собакой. Прелестные, по словам Витька, молодые люди, заверили его в том, что обитающая в кладовой бабуля никак не помешает им, а, в случае чего, даже приглядит за детишками.
Они не прожили там и недели.
— Эта полоумная тварь на глазах у съемщиков грохнула собаку, ты прикинь?! — орал мне в трубку товарищ.
Удивился ли я? Конечно нет. Чего ты хотел от человека в глубокой деменции? Там и агрессивные бывают, скажи спасибо, что детей не тронула.
— Молотком зафигачила, старая уродина! Потом взяла тушку в окно выкинула. Я бы и не поверил, да жильцы свалили оттуда быстрее, чем я приехать успел. А в зале кровищи — будто в фильм ужасов попал. Заманался клининг подешевле искать. А этой хоть бы хны, говорит, что животных в квартире не потерпит.
Я пожал плечами. Друг сам хотел веселухи, он ее получил сполна. Вот пусть и разматывает ситуацию сам. Выслушать — выслушаю. А больше ничем и помочь не смогу.
Витьку моя помощь была и не нужна, видимо. Через пару дней после инцидента в квартире уже обитали семеро приехавших из-за границы товарищей. Им на сумасшедшую старуху было наплевать с высокой горы, поэтому они даже не просили скинуть сумму за аренду.
Витек довольно потирал руки и ждал своего звездного часа. Пару раз даже звонил мне, бахвалился, мол, вот увидишь, эти парни точно выживут бабку, "все пучком".
Зарубежные гости продержались долго. С месяц почти. За это время Витек рассказывал мне кучу каких-то бредней.
Жильцы эти почти с самого начала жаловались на то, что в их квартире обитает какой-то злой дух. Работяги стали находить в еде волосы, камни, даже человеческие зубы. Затем начались проблемы по ночам. Якобы во снах к ним приходили демоны и устраивали такое, отчего даже не верующие мужики решили позвать муллу в квартиру.
Со священнослужителем получилось все гораздо интереснее. Он просто не смог зайти внутрь. Мулла объяснил это "внутренним жжением", которое испытал на пороге.
В итоге через пару дней один из жильцов спрыгнул с крыши. Проснулся среди ночи, каким-то образом пробрался через закрытый вход на чердак, оттуда вылез наружу и сиганул. После случившегося остальные решили покинуть квартиру.
Затем с ума сошел Витек. Причем сразу и капитально.
— Слушай, мне срочно нужна твоя помощь, — вместо "привет" услышал я в трубке. — Приезжай. Только не ко мне домой, а туда.
Желания переться в хату с поехавшей старухой, от которой сбежали уже больше десятка человек, у меня не было совсем. Но голос товарища был настолько обеспокоенный, что я все-таки собрался и отправился к нему.
Однако на месте я понял, что лучше бы я оставался дома.
— Она... Она в конец меня довела, слышишь? — торопливо и дергано оправдывался Витек. Он стоял в коридоре рядом с трупом старухи, лежащим в луже уже успевшей подсохнуть крови. У мертвой был разворочен затылок, словно от многократных ударов тупым предметом. Если бы не красная жидкость, залившая череп, то, наверняка можно было бы рассмотреть частички мозга.
Меня чуть не вывернуло прямо на убитую.
Витя рассказал, что пытался поговорить по-хорошему со старухой, но та начала орать, что жила здесь испокон веков, поэтому никуда она из этой квартиры деваться не собирается. Устроила истерику. Вырвала себе зуб и кинула в него, а затем стала орать какие-то непонятные слова. После этого в голове у Витька потемнело, и он сам не понял, как молоток оказался у него в руках.
Он попросил спрятать труп и скрыть улики. Естественно, я отказался это делать и посоветовал идти и сдаваться. Становиться соучастником преступления на ровном месте? Спасибо, откажусь.
Уже не слушая проклинающего меня бывшего друга, я торопливо ушел из квартиры. В безопасности я себя почувствовал только дома, за двумя замками, хотя мне ничего не угрожало. Но с этого момента у меня появилась какая-то нездоровая паранойя. Всю ночь вместо того, чтобы спать, я прокручивал перед собой застывшее в мозгу изображение трупа старухи. Сам додумывал ужасающие детали, которых даже и в помине не было, трясся от каждого звука, думая, что за мной пришли из полиции.
В таком состоянии я пробыл и почти весь следующий день. А ближе к вечеру мне позвонил Витек, но трубку я не взял. Телефон проинформировал меня о том, что звонивший оставил голосовое сообщение, но прослушивать его я не торопился.
В конце концов любопытство взяло вверх и палец нажал на кнопку, включая голос бывшего товарища. Недолгая тишина вдруг прервалась диким, отчаянным криком, а затем сообщение резко заканчивалось двумя словами.
"Она живая!"
Хей-хей, мои любители недвижки! С вами непостоянная рубрика "все равно на выхах никто не читает".
У меня похоже во дном из комнат дома навернулась батарея, а поэтому настроение — полный пиздец. Но надо же где-то отыграться? Вот пошел отыгрываться на участниках рассказа, почему нет?
Определился со следующей книгой, кста. Ей станет темная фэнтезя. Но, попутно будет выкладываться продолжение Безысходска. Только чуть позже, чем эта самая фэнтезя. Постараюсь пилить две сразу, может чего и выйдет путного.
Ну и традиционно в этот субботний вечер желаю с кайфом отдохнуть и обмазаться ссылочками:
И новостной проект, там хтонь https://t.me/angnk13
Не скучаем, скоро будет новая книга)
Показать полностью
1
Сон. Я в шоке,в панике,в полном офигении
Прилегла днём подремать, называется. Приснился мне мой муж (царство ему небесное),он был облачен в чёрную ризу и,обняв меня,как бы окружил меня своим одеянием. Я весь оставшийся день оглядываюсь. Он что,меня забрать хочет?! Блин,я знаю,что болгары очень привязаны к женам,и возможно он ждёт меня там,но у нас есть дочь вообще-то!!! И мне страшно от мысли о её круглом сиротстве.
Я не могу заставить себя застрелить оленя во дворе
Мой отец погиб на охоте, когда мне было семь лет.
Его тело нашли не сразу. Он сказал мне и маме, что уходит, но не сказал куда. Долгое время я думал, что он хотел удивить нас оленем; теперь понимаю — ему просто хотелось побыть одному.
— Эй, дружок, подойди сюда, — произнёс он своим низким голосом, наклоняясь с кряхтением. Мама сердилась на него, а он стоял в дверях, собираясь уходить. Но он вспомнил про меня.
Я нерешительно подошёл. Мама поглядывала на меня, и я не знал, можно ли.
— Я вернусь, ладно? Рано или поздно я вернусь, — сказал он и взъерошил мои волосы. Я поднял руки, чтобы обнять его, и он не отказал. Ремень от ружья соскользнул с его плеча. От него пахло потом, он был тёплый. — Люблю тебя, дружок, — прошептал он мне на ухо.
Это был последний раз, когда я видел его таким, каким знал.
В ту ночь отец подстрелил оленя. Его так и не нашли.
По словам следователей, всё происходило так: отец добрался до охотничьей вышки около одиннадцати. У него не клевало, и примерно через час он отправился гулять, прихватив с собой несколько банок пива.
По пути ему повезло: он наткнулся на огромного самца. Выстрелил и попал.
Олень пробежал немного и упал — кровоточил, но был жив.
Отец был пьян и возбуждён. Он выследил оленя. Когда нашёл, наклонился осмотреть его и забыл снять ружье с предохранителя.
Выстрел пришёлся отцу в голову. Он умер мгновенно.
А олень, равнодушный ко всему, лежал, тяжело дыша, потом набрался сил и убежал. Рядом с телом отца нашли пропитанный кровью участок земли — кровь была и человеческая, и звериная. Следователи этого не говорили, но я всегда так представлял.
Оленя так и не нашли. Но я его нашёл.
Я стал замечать самца возле нашего дома, во дворе. Сначала он держался у кромки леса. Я даже рассказал об этом маме. Мы вместе наблюдали, как он ходит между деревьями и поглядывает на нас. Он двигался странно, осторожно, словно на цыпочках.
Я видел его каждую неделю, и каждую неделю у меня появлялось новое понимание, почему из всех оленей, из всех домов этот олень выбрал наш.
Сначала я думал, что это совпадение. Потом — что это другой олень.
Наконец я понял: это был мой отец.
Я понял это по шраму на его боку.
Со временем олень подбирался всё ближе к дому. Начал есть траву во дворе, и я, чтобы его приободрить, достал из сарая старый корм для оленей, который остался от отца.
Маме это не нравилось. Раньше она подзывала меня к окну, чтобы вместе посмотреть на оленя, а теперь оттаскивала прочь. Ей надоела моя фантазия — что это отец, что их кровь смешалась, что они поменялись телами. Она была готова отпустить прошлое.
Но я не был готов.
Однажды ночью, пока мама спала, я раздвинул шторы. Олень ел траву во дворе.
Я постучал по стеклу.
Он осторожно посмотрел на меня. Потом подкрался к окну тонкими шажками, покачивая рогами.
Я приоткрыл окно так высоко, как смогли поднять мои короткие руки, и потянулся погладить его.
Олень стоял неподвижно, не отрывая от меня взгляда.
Я провёл рукой по его голове.
— Эй, дружок, — прошептал олень.
Я отпрянул. Олень не отвёл взгляда. В лунном свете мне показалось, что в его глазах блестят слёзы.
— Впусти меня, — сказал он. Голос был мужским, но не отцовским — тонким, прерывистым и высоким.
У меня были сомнения. Но всё то время, что я с благоговением смотрел на оленя, я думал об отце. Всё это время. Разумом я не мог принять, что это действительно он, но сердцем… кровь, смешавшаяся воедино.
И я сделал это.
Я вышел через переднюю дверь и открыл её.
Олень уже ждал.
Он проскользнул мимо меня своей мягкой крадущейся походкой.
— Может, позвать маму? — прошептал я.
— Нет, нет, — ответил он. — Пусть спит.
Он обнюхивал дом, словно давно здесь не был.
Копыта оленя тихо ступали по ковру. Казалось, он не помнил, где что находится. Зашёл наполовину в ванную и отступил, будто не собирался туда идти.
Наконец олень посмотрел на меня.
— Отведи меня в свою комнату, дружок, — сказал он.
Я так и сделал. Пошёл в свою комнату, и он последовал за мной. Он оглядывался, словно боялся, что его поймают. Я тоже так себя чувствовал. Казалось, мы делаем что-то неправильное.
В комнате было темно. Я хотел включить лампу, но олень встал передо мной.
— Можно нам лечь вместе? — тихо спросил он.
Я кивнул.
Я забрался в кровать и откинул одеяло, чтобы олень мог лечь рядом.
Кровать была маленькая. Когда олень неуклюже забрался на матрас, его рога задели мою голову, и я вздрогнул. Я отодвинулся к дальнему краю.
Наконец он устроился на корточках, и я накрыл нас одеялом. Его бок прижался ко мне. Он был ледяным. Отец никогда не был таким холодным.
Олень поднял копыто и положил его на мою грудь. Его дыхание овевало моё лицо.
— Спасибо, дружок, — сказал он со слезами в голосе. — Спасибо, что впустил меня в свой дом.
— Пожалуйста, — ответил я, глядя на тень его огромной головы, смотревшей на меня.
— Я скучал по тебе, — прошептал он. Потом придвинул свой холодный рот к моей щеке и лизнул меня.
Я отстранился с отвращением. Его язык был скользким, и от него плохо пахло.
— Ох, прости, дружок, — сказал он со слезами. — Мне так жаль.
— Как моё имя? — внезапно спросил я. Моё тело напряглось. Я не мог пошевелиться из‑за веса копыта оленя, прижимавшего меня к кровати.
Он покосился на меня. Долго не отвечал.
— Прости, дружок. Я не помню. Спасибо, что впустил меня. Спасибо.
Я уставился в потолок. Я не знал, что делать.
Олень снова лизнул мою щеку.
Я закричал так громко, как только мог.
Олень вздрогнул. Он убрал копыто с моей груди и попытался прикрыть мой рот. Копыто ударило по моим зубам, рассекло губу, оставив красные следы и полосы грязи на моём подбородке.
Я продолжал кричать. Мне удалось отодвинуться и свалиться на пол.
Я услышал, как мама зовёт меня, спеша по коридору.
Олень поднялся с кровати и навис над мной. Я испуганно посмотрел вверх и встретился с ним взглядом.
— Люблю тебя, дружок, — сказал он. Затем, с грохотом разбитого стекла, он выпрыгнул в окно моей спальни.
Мне пришлось зашивать губу. Я не злился на оленя — я знал, что это случайность.
Не уверен, видел ли я его снова.
Прошло тридцать лет. Я живу в другом штате.
Но прямо сейчас за окном стоит олень со шрамом на боку.
Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit
Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6
Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit
Показать полностью
1
1
Мои соседи твердят, что мне не следовало сюда переезжать
Мне срочно нужно всё это записать, пока ещё могу. Пока ещё точно помню, что видел. Надеюсь, кто‑нибудь поможет мне или подскажет, что делать.
Примерно пять недель назад я погрузил всё своё имущество в потрёпанный Dodge Ram и перебрался из Ленокса, штат Массачусетс, в Стэгвелл, штат Мэн, — устроился водителем‑экспедитором в крупный распределительный центр. Зарплата была намного выше той, что я получал раньше, а аренда — вдвое дешевле. Я устал выбирать между продуктами и бензином. В тот момент переезд казался правильным решением.
Компания закрылась до того, как я должен был выйти на работу.
Я узнал об этом, когда приехал на место и обнаружил, что здание заперто. Не просто закрыто на выходные — заброшено. Погрузочные платформы пустовали, а на входной двери висело уведомление банка о конфискации имущества. Я просидел в грузовике на парковке больше часа, пытаясь сообразить, что делать дальше. Позвонил менеджеру, который меня нанял, — номер не обслуживался. Позвонил в отдел кадров — автоответчик сообщил, что почтовый ящик переполнен.
А я уже подписал договор аренды дома за городом. Потратил последние сбережения на первый месяц и залог. Оставшихся денег хватит, если экономить, от силы на две недели. Недостаточно, чтобы расторгнуть договор и начать всё заново в другом месте. Недостаточно, чтобы вернуться домой.
Так что я остался.
И тогда я начал замечать, как здесь на меня смотрят.
У местных есть такая особенность: если ты не родился в Мэне, то для них ты «пришлый». И неважно, прожил ты здесь двадцать лет или нет — всё равно пришлый. Я ожидал некоторой холодности и неторопливого обслуживания. Всё‑таки Новая Англия, сдержанность и тому подобное. Но тут всё иначе.
Они смотрят.
Не так, как обычно поглядывают на незнакомца в маленьком городке. Это долгие, пристальные взгляды, которые не отрываются, даже когда ты это замечаешь. Женщина в продуктовом магазине следила за мной, пока я ходил по рядам. Даже не притворялась, что занята чем‑то другим. Просто стояла у касс, скрестив руки, и провожала меня взглядом. Старик, который выгуливает собаку, проходит мимо моего дома четыре‑пять раз в день. Каждый раз останавливается в конце подъездной дорожки и долго смотрит на дом, прежде чем идти дальше.
Вчера я зашёл пообедать в единственную закусочную в городе. Когда я вошёл, все разговоры словно оборвались. Прямо на полуслове. Десяток человек один за другим повернулись и уставились на меня, пока я шёл к своему столику. Официантка приняла заказ, ничего не записывая, и ни разу не отвела взгляд от моего лица. Когда принесли еду, она была холодной. Я всё равно съел — не мог позволить себе выбросить деньги. И слишком нервничал, чтобы что‑то сказать. Всё время чувствовал, как чьи‑то глаза впиваются в затылок.
Когда я уходил, четверо стояли снаружи закусочной, на холоде. Без курток. Просто стояли и смотрели, как я сажусь в грузовик.
Теперь я держу шторы в доме задёрнутыми.
Это не успокаивает. Дом старый, и он издаёт все те звуки, которые издают старые дома. Скрипят половицы. Стучат трубы. Окна дребезжат, когда поднимается ветер. Я говорю себе, что это обычные звуки, но они не кажутся обычными, когда ты лежишь ночью без сна и считаешь, сколько раз за последний час мимо проехал один и тот же пикап.
Кстати, я ни разу не видел своего арендодателя. Всё оформлялось по электронной почте. Я опустил чек в почтовый ящик у входной двери, как он просил. Ответа не получил. Квитанции тоже. Но чек был обналичён, так что, наверное, это уже что‑то.
Несколько дней назад я попытался завести разговор на почте. Спросил служащую, есть ли где‑нибудь вакансии. Может, в ресторанах или магазинах требуется помощь. Она долго смотрела на меня, прежде чем ответить.
— Вам лучше держаться поближе к дому. Особенно с приближением фестиваля.
— Какого фестиваля? — спросил я.
Она не моргнула.
— Зимнего фестиваля. Городская традиция.
— Когда он будет?
— Двадцать восьмого декабря. — Она протянула мне почту, хотя я не называл ни имени, ни адреса. — Простите, но он не для пришлых.
Я хотел задать ещё вопросы, но она повернулась ко мне спиной и ушла в подсобку. Оставила меня стоять у стойки.
Это было два дня назад, а теперь я вижу объявления о фестивале повсюду. Рукописные плакаты, прибитые к телефонным столбам. Заметки, приклеенные к витринам магазинов. «Зимний фестиваль, 28 декабря, только для жителей» — написано маркером на белой бумаге. На некоторых есть рисунки. Символы. Спирали и разветвлённые линии, похожие на деревья, или, может, на рога, или на что‑то ещё, чего я не могу понять.
Сегодня утром я спросил о фестивале у соседа. Он постарше, лет семидесяти. В основном держится особняком. Единственный, кто хоть кивнул мне с тех пор, как я переехал. Я застал его, когда он выносил мусор.
— Эй, — окликнул я с крыльца. — Что это за фестиваль, о котором все говорят?
Он замер. Полностью остановился, всё ещё держа мусорный бак. Когда он обернулся, от выражения его лица у меня сжалось внутри.
— Тебе не следовало здесь быть, — сказал он тихо. Почти с грустью. — Этот дом должен был оставаться пустым этой зимой.
— Что это значит?
Он посмотрел мимо меня на мою дверь. На мои окна.
— Запирайте двери на ночь. Держите шторы задёрнутыми. А двадцать восьмого, независимо от того, что вы услышите или увидите, оставайтесь внутри. Понимаете? Оставайтесь внутри и не выглядывайте.
Он ушёл в свой дом, прежде чем я успел задать ещё вопросы.
Это было шесть часов назад.
Сейчас темнеет. Кто‑то стоит на опушке леса за моим домом. Он там уже сорок минут. Не двигается. Просто стоит на холоде и смотрит на мой дом.
Я не знаю, что здесь происходит. Не знаю, что это за фестиваль и почему все твердят, что мне не следовало сюда приезжать. Но двадцать восьмое декабря наступит через шестнадцать коротких дней, и я начинаю думать, что меня не просто не жалуют в этом городе.
Думаю, со мной должно случиться что‑то плохое.
Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit
Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6
Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit
Показать полностью
1
1
В лесу есть что-то, что притворяется человеком
Поездка на автобусе оказалась долгой и тихой. Почти всю дорогу я то смотрел в окно, то проваливался в сон и снова просыпался. Пассажиры понемногу сходили в маленьких сельских городках, и в итоге я остался почти один.
Автобус внезапно затормозил, и внутрь ввалился мужчина в явном смятении. Он споткнулся в проходе, сел напротив меня и тут же начал сосредоточенно что-то выводить в потрёпанной кожаной книге. Ему было за шестьдесят, лицо усталое, на нём была грязная, сильно поношенная походная одежда. До самого конца поездки он либо писал, либо лихорадочно перелистывал страницы.
Примерно за час до моей остановки водитель громко объявил: «Станция рейнджеров национального парка Райнхайм». Мужчина резко вскочил и бросился вперёд. Он судорожно ощупал карманы, затем шлёпнул на стойку оплаты горсть мелочи и выскочил наружу, не сказав ни слова.
Позже водитель объявил уже мою остановку. Я собирался выходить, когда заметил, что тот мужчина в спешке оставил свою книгу на сиденье за водителем. Я решил, что лучше забрать её с собой. Если встречу его на тропе — верну, а если нет, отдам рейнджерам, когда буду возвращаться домой.
На тропе было пусто, если не считать редких оленей или кроликов, мелькавших между деревьями. Я часами слушал хруст под подошвами, птичьи крики, шелест листьев и сосновых иголок. Когда солнце стало опускаться к горизонту, я решил, что пора ставить лагерь на ночь. Я нашёл подходящее место рядом с небольшим ручьём и начал разбирать рюкзак. Поставил палатку, собрал немного дров и вскипятил воду из ручья, чтобы залить сублимированный ужин.
Солнце ушло за горизонт, и температура начала падать. Я забрался в спальный мешок, но никак не мог избавиться от искушения, которое пытался игнорировать весь вечер. Я покосился на книгу, наполовину утопленную в открытой крышке рюкзака. Потянулся, достал её и пролистал первые страницы. Почерк был мелкий, плотный, но аккуратный. Начиналось всё как обычный походный дневник: короткие записи о состоянии тропы, заметки о погоде, несколько зарисовок цветов. В одной записи даже описывалась встреча с лисой — неожиданно поэтично. Я перевернул страницу, и тут снаружи раздался голос:
— Эй? Тут кто-нибудь есть?
Я медленно расстегнул молнию палатки и высунул голову. В тусклом свете тлеющих углей я едва различал силуэт мужчины, стоящего в нескольких метрах.
— Извините, что беспокою. Я заметил ваш огонь, — сказал он. — Не будете против, если я поставлю палатку здесь? Уже поздно, и не хочется в темноте искать другое место.
В таких местах гостеприимство ощущается не выбором, а негласным правилом.
— Конечно… места хватает, — ответил я с осторожностью.
Он присел и привычным жестом пошевелил угли. Нескольких быстрых движений хватило, чтобы угли снова ожили пламенем. Огонь вспыхнул ярче, чем весь вечер, затрещал, словно проснулся, оттеснил тени и полностью осветил его лицо. Ему было около пятидесяти, почти лысый, только небольшие клочья волос цеплялись за кожу головы; под глазами тёмные круги, челюсть небритая. Одежда покрыта засохшей грязью. Он слабо улыбнулся.
— Надеюсь, вы не против, — сказал он, взглянув на меня. Потом опустился на камень напротив и протянул руки к огню. — Меня зовут Эрик, — добавил он через мгновение. — Давно тут ходишь?
— Я Джон. Сегодня первый день. А вы?
— Достаточно давно, — ответил он с коротким смешком. — Ладно, не буду тебя всю ночь держать.
Я забрался обратно в спальный мешок, пока он ставил палатку рядом с моей. Последнее, что я увидел, прежде чем провалиться в сон, — его силуэт у огня: он сидел совершенно неподвижно.
Утром я, бормоча «доброе…», вышел из палатки. На импровизированной решётке над пламенем тихо шипел маленький котелок.
— Я не слышал, как вы встали, — сказал я.
Он посмотрел на меня отработанной улыбкой.
— Встал пораньше и решил вскипятить воды для твоего кофе.
Я застыл.
— Откуда вы знаете, что я пью кофе по утрам?
— Вчера почувствовал кислый запах у тебя изо рта. Подумал, тебе захочется, чтобы вода была готова, — произнёс он так же буднично. — Некоторые привычки сложно не заметить.
Я полез в рюкзак, достал маленькую жестяную баночку растворимого кофе.
— Ну… у меня ещё хлеб есть, если хотите.
Эрик покачал головой.
— Спасибо, я уже поел.
Он налил горячую воду в две кружки, и я размешал порошок у себя. Я потянулся, чтобы насыпать кофе и ему, но он быстро поднял ко рту свою кружку с простой горячей водой и выпил одним коротким глотком. Может, он предпочитает чай, подумал я.
Позавтракав, мы затушили огонь и быстро собрали палатки и вещи. Утренний свет просачивался сквозь деревья, вытягивая длинные тени по лесной подстилке. Я развернул карту и компас, начал прикидывать путь до следующей стоянки — и тут Эрик положил мне руку на плечо.
— Я знаю дорогу, — сказал он просто. В его тоне не было высокомерия — только уверенность, не оставлявшая места спору.
Воздух был свежий, сверху изредка перекликались птицы. Эрик двигался так легко, что сразу становилось ясно: здесь ему привычно. Он без раздумий обходил камни, поднимался по уклонам. Мы шли часами молча. Любопытно, но Эрик вскоре отстал и пошёл за мной, временами подсказывая направление или комментируя, куда лучше ставить ногу. Сначала я решил, что он просто даёт мне пространство, но меня не отпускало чувство, будто он либо хочет наблюдать за мной, либо не хочет, чтобы я наблюдал за ним.
Лес словно реагировал на наше присутствие. Листья шуршали тише, а птицы, встречавшие утро, умолкли.
Наконец мне приспичило, и я поставил рюкзак на землю, отойдя за ближайшее дерево. Вернувшись, я заметил: молния основного отделения рюкзака была расстёгнута всего на чуть-чуть.
— Вам что-нибудь нужно из моего рюкзака? — спросил я Эрика.
— Я посмотрел твой компас, чтобы убедиться, что мы идём правильно.
Не желая провоцировать нового попутчика посреди глуши, я лишь кивнул, и мы пошли дальше.
Тропа постепенно расширилась, переходя в прогалину, и впереди была новая стоянка. Я начал распаковывать палатку, а Эрик привычными, уверенными движениями занялся костром.
— Давай помогу, — тихо сказал Эрик и подошёл.
Он взял колышки и вбил их в землю голой, распластанной ладонью. Увидев моё удивление, он похлопал меня по спине. Его рука показалась холодной даже сквозь ткань моей рубашки. Он вернулся к костру, сел совершенно неподвижно и смотрел на меня слишком внимательными, тревожными глазами.
Пока мы ждали, когда закипит вода для ужина, я достал из рюкзака кожаную книгу. Открыв её, я заметил, как у Эрика чуть расширились глаза — вспышка узнавания, исчезнувшая так же быстро, как появилась. Он вернулся к своей обычной позе: руки на коленях, взгляд прикован к пламени.
Устроившись у бревна, я открыл на том месте, где остановился вчера вечером, и продолжил читать.
4 октября 2025: До первой стоянки дошли бодро, успели задолго до заката. Отличное начало нашего пятидневного кольца. Небо ясное, лёгкий ветер с запада.
После полуночи меня разбудил выстрел. Мешок Эрика был пуст. Я звал его — ответа не было. Через несколько минут он вышел из темноты и сказал, что пришлось отпугнуть медведя, который крутился возле лагеря. Утром первым делом осмотрим окрестности.
5 октября 2025: Вокруг лагеря ничего необычного. Нашли следы — только это не медведь. Эрик почти не разговаривает, говорит, плохо спал. Воздух тяжёлый, на горизонте грозовые тучи, но гроза так и не пришла. Тропа в основном сухая.
6 октября 2025: Я не видел, чтобы Эрик ел или пил с утра вчерашнего дня. Отмахнулся от завтрака. У ручья бутылку не наполнил. В обед сказал, что не голоден. Может, мутит.
Пытался завести разговоры про старые истории. Он слушал странно внимательно, будто слышит их впервые. Не добавлял деталей и не поправлял меня, как обычно. Просто смотрел, как дрова оседают в угли.
В остальном было очень влажно, а полная луна помогала ночью освещать лес.
7 октября 2025: Прошлой ночью я просыпался дважды. Эрик всё ещё не спал и, кажется, меня не замечал.
Сегодня утром решил поговорить с ним напрямую о странном поведении. Он просто сидел без выражения. Я заметил, что его реакции всегда запаздывают на секунду, словно он пытается понять, как правильно отреагировать. И кожа у него выглядит иначе. Новые морщины, лёгкая желтизна, волосы начали выпадать. Единственное объяснение, которое приходит в голову: возможно, он чем-то отравился.
8 октября 2025: Оно не ест, не спит, не моргает. В его глазах нет души. Оно просто сидит у огня и смотрит. Я прорезал дыру в задней стенке палатки. Сегодня ночью ухожу.
Я поднял взгляд от дневника и встретился глазами с Эриком через огонь. Несколько секунд мы не двигались. Потом он, не отводя взгляда, спокойно сказал:
— Вода готова.
Рука дрожала, когда я возился с пакетом сушёной курицы и заливал туда кипяток. Пластик громко зашуршал в тишине. Эрик чуть сдвинулся, и огонь заиграл на его лице. Он открыл маленький пакет с курицей, вытащил куски мяса голыми грязными пальцами, смыл соус в кипятке и проглотил куски целиком.
Через некоторое время он заговорил.
— Эти леса старые. У них есть истории, если знать, как слушать.
— Какие истории? — спросил я, стараясь не показывать тревогу.
— Есть одна про существо, которое здесь уже дольше любой карты и любой тропы. Большинство считают это местной легендой, но я видел признаки, что дело не только в легенде.
Он наклонился вперёд, и на миг на его лице промелькнуло что-то похожее на печаль.
— Говорят, давным-давно неподалёку жил человек. Охотник, умный и сильный, но с голодом внутри, который не могла утолить никакая еда. Он начал охотиться не на оленя и не на кролика, а на людей. На путников, на странников, на любого, кто достаточно глуп, чтобы зайти слишком далеко в лес. Он ел их плоть, носил их кожу и считал себя выше людских законов.
— За эти преступления Бог, а может, что-то более древнее, прокляло его навеки скитаться по лесам — без отдыха, без дома, без принадлежности к миру. И, чтобы мучить его сильнее, ему дали дар. Он мог принимать облик любого мужчины или женщины и носить любое лицо, какое пожелает. Он мог изучать их, жить рядом с ними, почти обманывать даже самого себя, будто снова стал человеком. Почти.
Эрик пошевелил костёр палкой.
— Как бы много он ни учился — как смеяться, как плакать, как рассказывать истории — что-то всё равно выдавало его. Отражение возвращалось неправильным. В глазах была пустота, без души. И когда люди замечали, когда они всматривались слишком пристально… ну, тогда ему приходилось кормиться.
Он замолчал, позволяя тишине заполнить прогалину.
— Говорят, он до сих пор ходит по этим лесам. Слушает. Учится. Надеется, что кто-то примет его за человека.
— Ага… жуткая сказка… — пробормотал я, уже не в силах смотреть ему в глаза.
Мысли метались. Рвануть? Сорваться в лес и рисковать, что меня догонят в темноте? Или остаться и притвориться, будто ничего не изменилось? Инстинкт кричал бежать, но тело словно окаменело.
Я всматривался в черты моего спутника, и с каждым взглядом живот сводило всё сильнее. Кожа у него была бледная, пятнистая, местами висела свободно, а местами натягивалась слишком туго на кости. Желтоватая, с намёками на лиловые синяки вокруг шеи, она выглядела так, будто уже начались первые стадии разложения. Даже дыхание казалось неправильным — неглубоким и намеренным, будто он тщательно отмеряет воздух в каждом вдохе. И всё это было прямо передо мной, а я оставался слепым.
Я сжал руки в кулаки, чтобы дрожь не была заметна, заставил себя дышать ровно и держать нейтральное лицо. Лихорадочно искал слова, способ разрядить напряжение. Потёр глаза, изображая сонный зевок, пробормотал что-то о том, что лягу пораньше, и надеялся, что голос не выдаст ужас, который застыл внутри. И пока я мысленно разбирал несостыковки его маскировки, я не мог не думать: способен ли он так же разбирать меня.
Я юркнул в палатку и медленно, осторожно закрыл молнию. Пальцы дрожали, когда я развернул карту — бумага потрескивала слишком громко. Я провёл пальцем по линиям, прикидывая ближайшую дорогу: чуть больше сорока километров. Проблема была в том, что я даже не мог быть уверен в нашем местоположении — весь день я шёл по указаниям Эрика. И это был дневной переход, а уж ночью тем более, но другого шанса у меня не было.
Только самое необходимое. Фонарик, компас, карта, нож, фляга, протеиновые батончики, спички и дневник. Я запихнул всё в маленький мешок на шнурке, в котором обычно лежал мой спальный мешок.
Подгоняемый записями из дневника, я осторожно вытащил нож из ножен. Схватил его двумя руками, чтобы не трясло, и вдавил сталь в нейлон палатки, пока ткань не разошлась с тихим шипением. Я протиснулся в разрез, и каждый шорох ткани гремел у меня в ушах, после чего я скользнул в темноту за пределами огненного света.
Лес тянулся бесконечно; единственными звуками были моё хриплое дыхание и глухие удары сердца. Под ними, сначала едва слышно, было ещё что-то. Низкий шёпот на границе слуха, словно кто-то шепчет вдалеке. По мере того как я бежал вперёд, звук превращался в отчётливый шум воды.
Река оказалась шире, чем я надеялся. Лунный свет блестел на поверхности, серебряные полосы ломались на осколки там, где бурлил поток. Я замер на берегу, решая, лезть ли в ледяную воду или искать обход, когда позади раздался резкий треск. Ломались ветки, щёлкали сучья — кто-то мчался быстро и прямо ко мне.
Я сорвал мешок с плеч и швырнул его через воду. Он глухо упал на гальку на дальнем берегу. Я шагнул в реку. Холод ударил сразу, жестоко, будто иглами вонзился в ноги. Поток едва не сбил меня с ног; он сорвал ботинок с левой ноги и утащил вниз по течению. Я побрёл к огромному спутанному завалу плавника, застрявшему у камней. Прижался телом к скользкому дереву и медленно опустился, пока над поверхностью не остались только глаза. Я заставил себя замереть, напряг каждую мышцу.
Оно выползло из деревьев на четвереньках, конечности сгибались в невозможных направлениях, двигаясь с неестественной упругостью. Позвоночник выгибался гротескно, будто вывернутый, как у демонического акробата-контурсиониста. Голова Эрика была перекручена на собственной шее так, что глаза смотрели вперёд.
Оно вошло в воду и направилось прямо к моему укрытию — шаг за шагом, размеренно, как хищник, подбирающийся к добыче. Потом оно остановилось и дёрнулось вверх, словно собака, учуявшая запах. Оно принюхалось и медленно наклонило голову вниз по течению. В следующий миг, размазанное рывком, оно сорвалось в ту сторону, вздымая брызги и прорезая воду со скоростью, невозможной для человека.
Я выкарабкался из ледяной воды и, шатаясь, вышел на берег. На секунду рухнул на гальку, хватая воздух. Потом кое-как поднялся, закинул мешок на плечо и, спотыкаясь, углубился в деревья.
Левая нога, прикрытая теперь лишь мокрым шерстяным носком, болела при каждом шаге. Резкие вспышки боли простреливали вверх по ноге, когда я наступал на острый камень или колючий сучок. Я прислонился к дереву и сполз вниз, пока спина не упёрлась в кору. Мне нужны были тепло и сухая одежда, но костёр стал бы маяком, выдающим моё местоположение.
Дрожащими руками я нащупал мешок и достал кожаную книгу. Держа её так, чтобы лунный свет падал на страницы, я перелистнул на следующую запись.
9 октября 2025: Люди эволюционировали так, чтобы быть экспертами по распознаванию закономерностей. Наш мозг тратит ценную энергию, анализируя лица в реальном времени: изгиб рта, ритм моргания, едва заметный сдвиг зрачка. Большинство этого не замечает — это происходит бессознательно. Но когда какая-то деталь не вписывается в ожидаемый шаблон, что-то древнее и глубинное внутри нас восстаёт. Это инстинкт, отточенный тысячами лет, созданный, чтобы защищать нас от неестественного.
Если кто-то читает это, не повторяй мою ошибку. Оно веками совершенствовало свою маску, потому что жаждет единственного, чем никогда не сможет быть по-настоящему: человеком. Не разрушай иллюзию. Ни на секунду. Даже в мыслях.
Я оттолкнулся от дерева, суставы одеревенели, и пошёл. Я заставлял шаги быть тихими и осторожными. Я снова перешёл реку вброд; цель была совсем недалеко. На берегу я нашёл цепочку сломанных веток и пошёл по ней, пока впереди между деревьями не мелькнул слабый, мерцающий свет.
Стоянка выглядела неизменной. Знакомые силуэты палаток стояли там же, где мы их ставили, но Эрика нигде не было видно.
Я снял мокрую одежду, повесил её на ветку и достал из рюкзака сухой комплект. Сел у костра и вытянул руки к теплу. В воздухе что-то изменилось — затылок укололо, и я услышал щёлканье суставов, один за другим, будто они вставали на место.
— Я… я хотел тебе кое-что сказать. Я нашёл эту книгу в автобусе. — Я провёл большим пальцем по затёртому корешку. — Думаю, ты знаешь, кому она принадлежит. Может быть, ты вернёшь её владельцу за меня.
Эрик вышел из темноты. На шее у него были синяки, а растянутые остатки лица, перетянутые в разные стороны, обвисали вниз, частично закрывая глаза и рот. Он посмотрел на меня через пламя, потом сел напротив. Взял книгу и с пренебрежением положил рядом на землю.
Затем он вытянул другую руку, в которой что-то держал.
— Нашёл твой ботинок.
Я на секунду уставился на грязный носок на своей ноге, потом заставил себя поднять взгляд и встретиться с его глазами.
— Спасибо, — выдавил я.
— Должно быть, соскользнул с ноги, — буднично сказал Эрик.
— Не повезло.
— Не повезло? — повторил Эрик, словно пробуя слово на вкус. — Нет. Тебе повезло. Повезло, что я его нашёл. Как бы мы закончили поход, если бы ты не мог нормально идти?
Теперь каждое движение ощущалось как выступление под пристальным взглядом. Каждый морг, каждое слово должны были выглядеть естественно. Слишком быстро, слишком медленно, слишком отрепетировано — и хрупкая иллюзия, которую я для него заново собрал, рассыпалась бы.
— Тебе стоит поспать, последний отрезок будет самым трудным, — деловито сказал Эрик.
Благодарный за возможность исчезнуть, я слегка кивнул и скользнул в палатку. Но сон не приходил. Я лежал часами, прислушиваясь и ожидая, что что-то случится.
Вскоре наступило утро. Я вышел из палатки и увидел Эрика ровно там, где оставил его, но что-то было не так. То, что спасало мне жизнь, исчезло. Когда мы в последний раз собирали палатки, я заметил в кострище почерневшие серые остатки кожи и бумаги.
Тропа была неровной, усыпанной скользкими камнями, мокрыми от ночной росы. Сосредоточенность на каждом осторожном шаге давала мне краткую передышку от хищника, которого я ощущал буквально в нескольких шагах позади.
Когда я вышел из-за линии деревьев на дорогу, шаги за моей спиной внезапно исчезли. Я обернулся и посмотрел в тёмный лес, в котором провёл выходные в ловушке. Единственные следы его присутствия были четырёхпалые отпечатки в земле рядом с моими следами от ботинок. Пока я ждал транспорт домой, в голове снова и снова прокручивались все моменты последних дней — как кошмар, от которого невозможно избавиться.
Автобус загрохотал, отъезжая от остановки. Я откинулся на сиденье, холодное стекло коснулось виска, и я медленно выдохнул. Через некоторое время я сунул руку в карман куртки и нащупал что-то сухое и ломкое. В ладони лежали обугленные обрывки бумаги. Края были чёрные и хрупкие, но надпись всё ещё читалась.
Я достал телефон и открыл пустую заметку. Я стараюсь как можно точнее записать всё, что случилось, пока воспоминания ещё яркие и свежие.
Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit
Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6
Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit
Показать полностью
2
1
Спи!
Просыпаться не хотелось! Хотелось быть в забытии. Проснуться означало вернуться в реальность, где тебя могут убить.
Во дворе две ванны, полные дождевой воды. Сверху корочка льда. Проламываешь корку льда и умываешься. Зубы чистишь щеткой без пасты - зубная паста закончилась. Хочется уютно закутаться во чтото тёплое и спать. Холодно. Зато на работу не надо - работа закончилась у всех. Мы все безработные.
День наполнен бытовой суетой - подключиться к соседскому генератору, нырять в погреб, на костре сварганить еду, бежать в погреб, болтать с соседями, ощущая, как кишки крутит страх смерти, бежать в погреб.
А вечером ложишься спать. СПАТЬ! Заснуть и забыться. Не знать. Не осознавать.
И чтобы не просыпаться! Никогда! Хуже некуда, чем проснуться.