Глава двадцать вторая. Выход!
Перед баней, я заехал домой, взять все необходимое для того, чтобы попариться с комфортом – войлочную шапку, рукавицы, грубую мочалку, дубовый веник, подстилку под зад, тапки. Вера что-то кричала, но я совершенно не обращал на нее внимания. И только я вышел из дому, как мне позвонил Виталий, и сказал, что ждет меня в книжной Рериха на улице Чака. Идти было не очень далеко, и я покорно туда направился и у меня даже не возникло мысли спросить, почему я должен туда идти или отказаться. Обстановка этого книжного магазина мне очень понравилась, особенно запах благовоний из Индии. Виталий убеждал меня купить трехтомник Карлоса Кастанеды, полное собрание его произведений. Три крупноформатные толстые книги стоили двадцать лат.
- Написал это очень продвинутый в философском плане человек, - горячо убеждал меня бывший коллега. – Там описаны практики древних индейцев по самодисциплине, а этого тебе как раз не хватает. Я читал отрывки из этих книг, и они реально меняют видение мира…
- А зачем тебе это надо? - спросил я его. – Ну, куплю я эти книги, прочитаю их, а тебе что за выгода от этого?
- Все очень просто! Ты прочитаешь эти книги, перескажешь их мне вкратце, и я буду в курсе того, что там написано. Видишь ли, сейчас все продвинутые люди о нем говорят, цитируют его, а мне на это нечего ответить, я чувствую себя лохом на крутых тусовках и мне это очень не нравится. Читать мне тоже не нравится. В школе я всегда читал все в сокращении или сразу критику и мне все было ясно без лишней траты времени. Ну и ты в накладе не останешься! Ты же любишь читать, и ты изменишься, станешь лучше, может даже напишешь критику на все это и станешь популярным писателем. Сейчас на все это есть большой спрос.
- А что это за жанр хотя бы? Фантастика? Не, я фантастику не люблю!
- Нет, это - что-то вроде тех буддийских притч, что ты мне дал, только это мудрость то ли ацтеков, то ли майя, которую потихоньку получал американский студент от старого индейца, который жил в Мексике. Бери, не пожалеешь!
Мне в тот момент было очень плохо, настолько плохо, что я был готов ухватиться за все, что угодно. И мне была интересна любая информация об индейцах майя и ацтеках. Деньги у меня в тот момент были, и мне их было совсем не жаль. Я купил эти книги с сюрреалистическими рисунками на обложках. Мы сели в трамвай и поехали в баню. Виталий мне что-то говорил, что-то предлагал, а я тупо смотрел в окно, совершенно ничего не понимая и думал о своей неудавшейся жизни и о смерти. Однако, болтовня Виталия мне начала докучать, и я, решил заслониться от него книгой. Сначала я только сделал вид, что читаю, чтобы он от меня отстал со своими проектами. Потом из любопытства прочел пару строк, а далее просто нырнул в эту необычную книгу, забыв о том, кто я и где я. Я читал эту книгу в курилке бани, читал на обратном пути, читал дома до поздней ночи.
Вера, конечно, попыталась отвлечь меня от чтения, начала задавать разные вопросы, и бить меня, не получив на них ответы. Я молча, без всякой злости сделал ей больно и оттолкнул, а когда она продолжила атаку, я пригрозил ей, что пойду читать в парк под фонарем. В воскресенье я проснулся рано и тут же схватился за книгу. Уходя в понедельник на работу, я захватил с собой все три тома, опасаясь, что Вера их уничтожит. Её удивило, что я явился домой после работы довольно рано и трезвый. Почуяв что-то недоброе, она начала набрасываться на меня, как бешеная собачонка. Я молча отмахнулся от неё и ушел читать книгу в парк на скамейку. Вернулся домой я только ночью, поужинав в кафе. Она принялась мешать мне спать, требуя секса. И я выполнил эту повинность молча, грубо, как-то безучастно. Лежа на моей раскладушке, она достала из-под подушки книгу и попыталась начать её читать. Я засмеялся и сказал:
- Не делай того, что тебе не свойственно!
- Ты же хотел, чтобы я начала читать книжки!
- Теперь мне уже все-равно, что ты делаешь. Ты свободный человек, потому делай то, что тебе нравится! Поезжай в Прейли, нюхай клей вместе с твоей любимой подругой, пейте разведенный спирт. Это же приятно! А книжки оставь мне, столичному лоху.
- Но я же твоя жена, и ты должен меня строить, а я тебя.
- Кому я это должен? Мне неприятно кого-то строить. Мне противна такая модель отношений. Если человеку плохо в одиночестве и другому тоже, то ничего хорошего не получится, если они будут вдвоем, им только еще хуже станет. И это сказано как раз про нас. Теперь все изменилось, потому что мне стало хорошо с самим собой. Я не знаю, надолго ли это, но по крайней мере, мне теперь ясно, где искать душевный комфорт, а это в жизни самое главное.
- Ты эту ерунду прочитал в этой сраной книжке? Да пошел ты со своей литературой. Хочешь теперь быть хорошим, примерным мальчиком, который не пьет, читает книжечки, не дерется, денежки зарабатывает, а я буду вся такая плохая. Не выйдет! Мне тебя вывести ничего не стоит! Маечку красивую купил? А сейчас её у тебя не будет!
И тут она кинулась на меня и принялась рвать на мне черную майку с изображением красочного инопланетянина. Я оттолкнул её, и она намеренно шлепнулась на пол и завыла, иногда поднимая голову, чтобы посмотреть на мою реакцию и в правильной ли позе она лежит. Я только посмеялся над этим и сказал, что если она не прекратит, то я поеду ночевать к родителям. На неё эта угроза подействовала, хотя она еще минут десять кричала о том, что я несамостоятельный маменькин сынок. Так мы прожили с неделю – я после работы читал книгу в парке или кафе, приходил домой, без всяких прелюдий и нежностей делал секс, ужинал тем, что сам себе приготовил и ложился спать.
Когда я уже читал вторую часть из двенадцати, Вера задалась целью вывести меня из равновесия во что бы то ни стало. Она заявила, что уже давно не испытывает оргазмов и все это из-за меня. Я ответил, что это её проблемы, а не мои, что мне секс с ней вообще не нужен, что самоудовлетворяться в туалете с журналом мне приятнее. Это мое заявление её взбесило, и она кинулась драться со мной, пытаясь выцарапать мне глаза. Я заламывал ей руки, валил её на пол и отпихивал прочь, но она поднималась и нападала снова и снова. Я в тот момент был абсолютно спокоен, никакой злобы, никакого гнева и возмущения. Я уже даже подумал связать её на время, как сделал уже один раз, но вспомнил, чем это кончилось решил, что этого делать не надо. Так я сидел на лежащей на животе жене, держал её руку и выкручивал, если она пыталась вырваться. Она рычала отвратительные ругательства, я молчал и с тоской смотрел в окно, но тут повернул голову и увидел, что Павлик, лежавший в кроватке, повернулся в нашу сторону и смотрит на нас своими широко открытыми большими глазами.
От взгляда сына мне стало совсем не по себе. Он не кричал, не плакал, не нервничал, он смотрел на все это безобразие спокойно, кровавая драка родителей была для него совершенно нормальным явлением, тем, к чему он привык с рождения. И мне оставалось только одно – начать это воспринимать так же, как он. Да я уже и воспринимал все это так же спокойно, для меня эта мерзость стала нормой. Машинально я подумал о том, чтобы напиться и не думать об этом, но в следующее мгновение мне стало противно от мысли об алкоголе.
Я больше не мог бегать от проблемы, трусливо прятаться от неё. И тогда я принял решение уйти от Веры навсегда. На этот раз решение было принято спокойно, без каких-либо сомнений, сожалений, страха ошибиться. Отбиваясь от неё, я взял самые необходимые вещи, подошел к кроватке сына, не проронив ни слова, чтобы Вера не слышала, я поклялся ему вернуться за ним рано или поздно и вышел из студии со своим велосипедом и сумкой с вещами. А Вера кричала мне вслед на всю улицу разные угрозы. Я боялся, что она причинит вред ребенку, но в то же время понимал, что ничего я с этим поделать не могу. Полиция вряд ли приедет, если я её вызову и расскажу, что вытворяет моя жена. Она при полицейских притихнет, ни в чем не сознается, и наговорит гадостей про меня.
Сначала нужно было спасти себя от помешательства, а то свихнувшийся я точно был бы бесполезен для своего сына. Далее она могла отказаться от ребенка сама, ведь средств для существования у неё никаких не было. Все, что она могла – это поехать к своей маме и жить вместе с ней на пенсию маминого сожителя в муниципальной квартире, плату за которую её мама отрабатывает дворником. А я мог бы нанимать для сына няньку, которая бы следила за ним, пока я на работе. В конце концов можно будет еще с ней судиться и выиграть этот суд.
И вот, я был дома с родителями, все так же жадно читал книги Кастанеды. А Вера и не думала уезжать к маме, она позвонила мне по телефону и заявила, что будет жить в Риге, а я должен оплачивать квартиру и давать ей деньги на питание и все необходимое. Деньги я ей не давал, но приносил продукты, подгузники и питание для ребенка, игрушки для него, которые она часто при мне ломала. Она особенно ни о чем не волновалась, была уверенна в том, что я какое-то время буду метаться, а потом вернусь к ней и все вернется в старую колею. Если раньше я хоть немного прибирал в жилище, то после того, как я перестал прибираться она развела там ужасный бардак. Дошла до того, что бросала грязные подгузники на пол и пинала их от дивана подальше. Всюду валялась недоеденная еда, грязная посуда, нестиранная одежда, и конечно же около дивана стояло ведро с мочой.
Во время одно из визитов она спросила меня, когда я собираюсь вернуться к ней. Я спокойно ответил, что возвращаться к ней не собираюсь никогда. И тут она бросила Павлика, которого держала на руках на диван и сказала:
- Зачем он мне тогда теперь нужен? Забирай его себе!
- Заберу! – ответил я спокойно, стараясь скрыть свою радость. – Вот только сначала надо, чтобы ты от него официально отказалась. А то ты мне его сейчас отдашь, а потом заявишь в полицию о том, что я его похитил. Сначала оформление всех документов, потом я у тебя его с радостью заберу.
- Ты слишком хитрый! – зашипела она в ответ. – Получится, что ты, а не я будешь пособие на него получать. А на что же я жить буду?
- А как же иначе? – возмутился я её наглостью. – Ты хочешь, чтобы я не только ребенка один растил, но и тебя содержал? Тебя я содержать не обязан по любым законам!
- Не обязан, но будешь! Я так сказала! Ты от меня теперь никогда не отделаешься! Хочешь ребенка, тогда плати мне деньги!
- Сколько ты хочешь за отказ от него?
- Тысячу сразу! – она задумалась, а потом прибавила. – И сто каждый месяц потом.
- Хорошо, я соберу тысячу за пару месяцев, мне шеф много должен. Так сразу я не могу. Я тебе тысячу, а ты отказываешься от ребенка?
- А где гарантии, что ты мне по том по сто лат в месяц будешь выплачивать?
- Я тебе расписку напишу.
- Нет, ты меня обманешь, я так не хочу!
- А какие у тебя еще варианты? Работать ты не будешь, сама этим хвасталась, работать же должны лохи, вроде меня. Будешь себе новую шею искать? Так кто с тобой такой жить-то будет? Ты же не можешь жить по-человечески, любого достанешь. Ты психически больна и ни с кем не сможешь ужиться. Пособие через год кончится. И что тогда? В Прейли даже для здоровых людей работы нет, а для тебя с твоими странностями тем более. Да и о ребенке подумай, что его ждет, если он с тобой жить будет? И наконец, ты же его не любишь, для тебя он только заложник, которым ты меня шантажируешь, вымогая деньги. Тебя же, кроме водки ничего не греет, ни к чему не тянет.
Вместо ответа она налетела на меня и попыталась ударить, но я свалил её на пол, и взял за руку так, чтобы она не дергалась. Она кричала, что будет просить бога о моей смерти, что Павлика я больше никогда не увижу. С того раза я стал приходить к ней только вместе с мамой, при которой она на меня нападать не решалась. С каждым разом она требовала все больше продуктов подгузников и детского питания. Многие продукты она просто распаковывала и бросала на пол.
Вечером одного из тех дней я сходил вместе с сестрой на концерт Вячеслава Бутусова, который приезжал в Ригу со своей новой группой. Концерт проходил в одном из цехов завода, на территории которого находилась фирма Жоры, у которого я некогда работал. Этот цех слегка переоборудовали под концертный зал. Это был первый рок концерт в моей жизни, и я был в восторге. В субботу, после того, как я попарился с утра в бане, меня к себе на работу пригласил Виталий. Он сказал, что у него есть для меня пара бутылок казахской водки за пятьдесят сантимов. Водки я особенно не хотел, а вот поделиться впечатлениями о концерте мне почему-то очень хотелось. К тому же я должен был ему рассказать о том, что прочитал в рекомендованных им книгах. Делать ему на работе было особенно нечего. Мы устроились в какой-то бытовке, он приготовил картошки с колбасой на электроплитке и за беседой, как-то незаметно, мы выпили три бутылки водки, и были в довольно вменяемом состоянии. Я не помню, кто это предложил, но мы сходили в магазин и купили там бутылку обычной водки, быстро выпили её, и дальше все было в каком-то бредовом тумане.
На работе у Виталия мы устроили дебош, он ушел с работы раньше, чем должен был. Мы пили в каком-то баре. Я провожал его до улицы Гертрудес. Когда мы проходили мимо квартиры тёти Цили, он вдруг рассказал мне, как звонил мне в то время, когда Миша украл у меня телефон, а ему отвечала именно тётка Веры, материлась и требовала, чтобы он не звонил больше на этот номер. Этот рассказ меня разозлил, и я пошел к тёте Циле ругаться и требовать компенсации. Она очень испугалась, когда мы начали ломиться к ней в квартиру, впустила нас внутрь и начала поить самогоном, которым торговала. Потом я еще ходил в магазин за вином. Виталий под утро ушел, пришла Света, и тщетно пыталась меня выгнать. Приехал даже муж старшей дочери этой Цили, мы с ним немного поругались, и я все же ушел. Дальше я ничего не помню, не помню, как и куда я шел с велосипедом.
В итоге я оказался в студии на полу, совсем без сил. Вера полностью раздела меня и изнасиловала. Потом она то угрожала мне, то давила на жалость, умоляя вернуться к ней, опять эти невыполнимые обещания прилично себя вести, клятвы в вечной любви. А я на все это просто не мог никак реагировать. У меня было самое жестокое похмелье в жизни. Процесс тряски был настолько интенсивным, что я завидовал мертвым. Иногда я терял сознание, иногда приходил в себя и видел, что с меня градом льет вонючий пот и весь я извиваюсь большим червем. В понедельник, часа в четыре утра, это страшное похмелье внезапно закончилось. Я поднялся, оделся, и молча вышел вон из студии. Вера артистично рыдала, без слов, но меня это совсем не тронуло. В круглосуточном бистро я плотно поел, и осознал, что несколько лет точно уже не смогу выпить ничего алкогольного. Да и зачем мне это было нужно, если я больше не собирался жить с Верой?
Я ехал на работу, вяло давя на педали и планировал, какую теперь начну жизнь, без Веры, без алкоголя. Мне казалось, что впереди ждет только приятное, только счастье, только радость. И это мое блаженство омрачало только одно обстоятельство – мой сын в заложниках у этой безумной женщины, но тогда я еще был уверен в том, что она от него откажется.
