Бабушкино горе. История из жизни
Внук Маши, вернее Марии Александровны пропал без вести на СВО около года назад. Бабушкин любимец. Кровиночка.
Тот, кого забирала от дочки с зятем на все лето, чтобы преодолеть, выправить мучающие парня с рождения болячки: слабое горло и легкие. Водила в баню, парила, поила травами…
Тысячи дней были вложены во внука с любовью и терпением. И справились. Вытянула.
Внук вырос крепким, спортивным… Открытая улыбка и серо-зеленые глаза сильно напоминали Маше ее покойного мужа. Вася был храбрым и добрым человеком. Погиб на пожаре, за чужими детьми нырнул в горящий дом…
Маша легче и проще воспринимала дочкиных погодок-девчонок: веселых шустрых внучек. Хотя и привечала, и кормила, и вязала для них всю зиму… Но сердце давно было отдано Лешеньке, первому. Сейчас обе барышни невестились. Одна работала после школы, вторая училась в выпускном классе… Но для Маши оставались малышками. Какие еще женихи? Зачем?
Сначала наша героиня не верила, что Леша погиб и даже могилки внука у нее не будет. Некуда прийти поклониться, отрыдать, упасть коленями в землю, тяжелым морщинистым лбом прижаться к тверди, под которой упокоился любимец.
Потом поняла черную правду. Не в плену, не в госпитале в беспамятстве, а мертв. Сердцем уяснила среди ночи накануне дня рождения Леши…
Не выла, но сгорбилась. Сжалась. Обзавелась узловатой палкой, с которой ковыляла между ухоженных грядок.
Кому теперь нужна ее клубника? И пресловутые кабачки? А любимое Лешенькино малиновое варенье?
Дочь, зять и внучки тоже горевали, плакали. Но поддерживали друг друга и втайне надеялись – вернется.
А сердце бабуси, прозревшее правду, стало тяжелым, как чугунный шар, гнуло к земле.
Маша словно черные очки надела. И ругала себя, и временами чувствовала лютую злобу на то, что вокруг продолжается обычная жизнь. В которой больше нет Алешеньки…
Тут соседний участок и дом под дачу выкупила очередная семья из столицы.
В деревне москвичей не привечали. Хотя их деньгам радовались. Сложновато было смотреть на хорошие машины, дорого одетых, обутых детей. Без злобы, этого тоже не водилось, все же люди, а не упыри, но и без капли душевного тепла…
Не находилась сердечность для чужаков: не росла, не цвела.
Маша косилась поверх заборчика на быт избалованных, по ее мнению, белоручек и думала про соседку мерзкое. Мол, радуешься, что дочки у тебя? Что маленькие? И их беда миновала? Не заберут, не разорвут на клочки миной?
Медленно таская опухшие ноги, зыркала в сторону ни в чем не виноватой семьи с обидой не на них, а на судьбу. Но кому от этого легче?
Хмурой старухи мама семейства предсказуемо сторонилась, не навязывалась, не шла на сближение. Хотя здоровалась по утрам…
Потом и вовсе оставила детей с няней и укатила назад в Москву. Нарядная сверкающая малиновая машинка новой соседки исчезла. Перестала вызывать острое желание долбануть палкой по зеркалу или боковому стеклу…
Маша стиснув зубы, украшенные коронками, с трудом выдыхала густой, как дым от осеннего костра воздух из легких. Уговаривая себя потерпеть еще немного. В приближающемся сентябре точно исчезнут. Ну, может и появятся раз-другой, прикатят до лета на выходные. Но маячить перед глазами с утра до ночи и раздражать перестанут.
Девочки-погодки, Маша никак не могла запомнить их имена, кажется Лера и Ника, скакали как бельчата, заливисто смеялись. Мрачная соседка в темной одежде их совершенно не пугала. Они и улыбались от души, не отводили глаза при случайных встречах. Как-то Маша услышала, что старшая говорит младшей.
- У старых иногда все болит. Им даже ходить трудно… Поэтому они такие.
- Злые?
- Да.
То есть характер и поведение бабки добрые девочки с подачи родительницы списывали на возрастные болячки…
А однажды в магазине Маша услышала, как продавщица Света с сорокалетней подружкой, обсуждают новых соседей и в грудь ударили-толкнули слова…
- То ли вдова, то ли вернется мужик еще. Пропал и пропал, кто же знает?
- Это вы о ком?
- О твоих дачниках. Он врач. С конца зимы никаких новостей.
Маша тяжело нашарила за спиной табурет. Колченогий уродец мыкался по магазину, с него лихая продавщица залезала на верхние полки, лампочки меняла, время от времени он попадал покупателям под ноги. Об него набивали синяки. Но расколотить, сломать, хотя временами и отшвыривали никто не мог.
Вечная вещь, на века справленная опытной рукой, помнила десятки деревенских драк. Лет сорок назад магазинный табурет подавали гармонисту. Когда праздники с общими гуляниями устраивали.
Маша села, почти рухнула. Перевела дыхание.
- Вдова, значит?
- Ну, наверное.
В картине мира Маши богатые, а эту московскую семью она относила к таким, не уходили на фронт, а откупались от мобилизации, делали справки и увиливали разными способами.
- Врач…
- Медики тоже погибают и пропадают.
Маша боком вышла из магазина ничего не купив. Не помнила, как добралась до дома…
А через десять минут вдруг толкнула соседскую калитку. Слишком молодая, занятая собой няня, как такой доверили детей? - с яркими ногтями, крашеная в «вырви глаз» оранжевый цвет, не отрывающаяся от телефона, обнаружилась на крыльце.
А обе девочки видимо отдыхали после утреннего похода на реку. И перед домом не появились, да и голосов их слышно не было.
- Вот.
Банку малинового варенья Маша держала перед собой у груди как хлеб и соль.
- Девочкам и вам. Слышала, что кто-то подкашливал вчера. И это, кабачки у меня, много. Принести?
- Спасибо огромное, Мария Александровна. Не надо, наверное. Есть у нас еда…
Эта пигалица-морковка знает, как ее зовут? А она, Маша, понятия не имеет про имя няни. Слышала много раз, но не запомнила… Не сочла нужным.
- Ты, спрашивай, если что понадобится. Я рядом. И это, не обращай внимания, что…
Маша махнула рукой. Девушка просияла в улыбке. Оказалось, что у нее красивые ореховые глаза.
- Спасибо огромное. Хорошо.
Старуха повернулась и проковыляла обратно на свою территорию… Оставив за спиной, за забором, не раздражающий фактор, а… такую же осиротевшую семью…
Людей. Живых. С их горем, их бедой, их радостями, их деньгами… Есть? И Слава Богу. Девочек поднимать, ставить на ноги надо. Хорошо, что вдова не бедствует.
Конечно, не подружились.
Маша не перенесла на соседей свою нерастраченную любовь, но липкую, густую как смола темную обиду выплакала в ту же ночь. До самой последней капельки, до донышка.
И с утра увидела шустрых маленьких столичных блондинок иначе. Стремительные прыгучие сестренки-белочки теперь воспринимались яркими, радующими глаз и слух. Ну стрекочут, визжат, хохочут и что? Молчать им прикажете? Еще чего не хватало. Пусть Валерия и Вероника сил набираются.
Помолилась о том, чтобы отец нашелся и вернулся к семье… Если это возможно. А если нет… Чтобы Ангел-Хранитель присматривал за детьми и вдовой… Вписала рабу Божию Евгению с чадами в помянник, за здравие.
P.S.
Сейчас Маша вяжет носки для наших парней. Спицы в ее узловатых пальцах мелькают стремительно. Дзиньк. Дзиньк. Как серебристые рыбки в озере.
Еще подписывает и передает открытки для солдат…
Узнала в следующий визит горожанки к семейству, между делом банально подслушала Женю, что она помогает армии… Стало смертельно стыдно, что пару раз незаметно плевала в стекло дорогой машины… Что ж теперь. Не красит ее это ни разу. Было и прошло.
Очнулась, Слава Тебе Господи.
Так Маша говорит о себе. И только о себе, никого не обвиняя, не укоряя.
Почти распрямилась. Палкой пользуется через раз. Ковыляет гораздо бодрее. И хочет дотянуть до Победы.
.
Будем жить!
Автор Наталя Шумак


