Г. И. Раев - один из первых широко известных фотографов, работавших на Кавказе. Его фотографии большими тиражами выпускались и до революции, и после. Также он был талантливым педагогом и сотрудничал с музеями.

Григорий Иванович Раев родился 17 (29) ноября 1863 года в Пятигорске в семье отставного солдата и рано потерял отца. Его мать Анна Васильевна повторно вышла замуж за Александра Эдуардовича Гудсона, который заменил ему отца. Раев окончил три класса пятигорской прогимназии. Когда ему было 14 лет (по другим источникам 15), Гудсон устроил его учеником к известному пятигорскому фотографу и этнографу Александру Карловичу Энгелю. Энгель был уроженцем Вены, но большую часть жизни прожил в России, был членом Русского географического общества, много работал на Кавказе и в Средней Азии. Вместе с наставником Раев много путешествовал по Кавказу. Через 5 лет Раев перешёл в ателье Иогана Лангене. Также Раев учился в фотошколе в Мюнхене. В 1887 году он вернулся в Россию, а в 1888 году взял в Пятигорске в аренду фотоателье Энгеля, в котором работал до 1895 года. В 1890 году Раев женился на Любови Ивановне Тагайченко (1868 ‒ 1936). В 1895 году вместе с женой он переехал в Кисловодск. В 1896 году умерла  тёща фотографа М. И. Тагайченко, которая оставила единственной дочери большое наследство. Он арендовал  место и построил на нём павильон для своего фотоателье у гостиницы С. А. Бештау.

В Кисловодске, предположительно, в 1900 году он также начал выпускать открытки. Открытки появились в России относительно поздно – в 1890-х, и их издание оказалась прибыльным делом. Выходило много открыток  как авторского дизайна, так с произведениями искусства, репродукциями картин. Спросом пользовались и виды городов. В 1906 году в Пятигорске было сильное наводнение, из-за чего фотоателье сильно пострадало. Затем Бештау захотел расширить территорию гостиницы, и пришлось искать новое место. После переезда дела пошли хуже. В 1911 году фотограф был вынужден вернуться в Пятигорск. Там он взял в аренду помещение для своего фотоателье у отеля «Бристоль».

С 1900 по 1918 год вышло 30 серий открыток с видами Кавказа. Г.И. Раев был членом Кавказского Горного Общества, являющегося филиалом Русского Георгфического Общества, и сделал самые первые фотоснимки Северных склонов Главного Кавказского Хребта. За панораму в 1909 году Русское Георгфическое Общество наградило его большой серебряной медалью.

В 1913 году фотограф открыл филиал в Кисловодске. В 1914 году Раев выпустил «коллекциию из 200 открытых писем с видами Кавказа отличной работы, исполненных фототипией — цена 10 руб., в красках, фотохром и ручной раскраски за 200 штук — 20 руб. В отдельности черные — по 5 коп., в красках — по 8 и 10 копеек». Его работы  не раз участвовал в крупных  российских и зарубежных выставках и были отмечены наградами. Фотограф получил французский орден Почётного легиона.

В 1920 году его ателье было национализировано. Раев приобретает в Пятигорске небольшой домик по улице Теплосерной, переносит туда свою собственную мастерскую и снимает там преимущественно портреты. В его объектив попадали актёры Ф.И. Шаляпин Л.В. Собинов, нарком здравоохранения Н.А. Семашко, М.И. Калинин, а также простые горожане. В 1923 году и этот дом попытались изъять, но владельцу удалось вернуть себе часть помещений. В 1920-х выходили серии открыток со снятыми Раевым видами Кавказа. Он преподавал  в учебном комбинате Пятигорского горсобеса, сотрудничал с научными учреждениями, работал  в пятигорском музее «Домик Лермонтова». Умер Раев в 1957 году. Его похоронили рядом с любимой женой.

Фотоальбом «Виды Кавказа», 1903-1905 годы

Другие работы

Прочитал исходную статью и очень не понравилось. Она как закладка под будущие ошибочные выводы и споры. Кулак возник не во время или после революции. Он возник гораздо раньше. И руку к этому приложил Столыпин, который восторгался немецкими хозяйствами в прибалтике. Наша страна находится в зоне рискованного земледелия. Те, кто попытается мне доказать обратное, пусть посмотрят на улицу. Две недели назад я стоял перед распустившимися цветами. А это конец ноября. Подмосковье. Улица. До Столыпина у нас, как защита от превратностей погода, была чересполосица. Земля была общинная и нарезалась на полосы, которые выделялись семье. Как распределялись - по общему количеству едоков или по количеству едоков мужского пола - не помню. Но. Полоски распределялись так. На семью выделялось несколько полосок. Одна в низине, другая на взгорке. Т. Е. Если дождливое лето, то низина не даст хорошего урожая. Но полоска на взгорке не даст семье умереть. Если засуха, то низина даст урожай. А взгорок - нет. В следующее лето тебе выделялись другие полоски. Это как бы для справедливости. Чтобы никому обидно не было. Столыпину нужны были крепкие хозяйства, дававшие продовольствие в хороших товарных объемах. Он разрешил выходить из общины. При этом полоски объединялись в один надел - в кулак. Может это работало для прибалтики, но для России это было подобно самоубийству. Год, два семья жила нормально. Но как только погода менялась, то начинался голод. Семья держалась, пока были запасы. А потом шла в батраки. В лучшем случае. Поэтому сельские общины встали на дыбы и следующие шаги Столыпина были направлены на уничтожение общины, как готовой организации для войны со столыпинскими реформами. Здесь не будут рассматриваться Столыпинские реформы. Этому посвящены целые тома. Пока отметим, что сельскую общину он здорово разрушил. Отметим также другие события в России, одно крыло разночинцев отказалось от террора и пошло в народ. За год было собрано столько информации о Росси. И обработали её. Результат - программа о кооперации на селе. Тогда как понимать Даля? Он же вроде солидный человек. Во вранье не замечен был. Перед революцией основной объем земли принадлежал помещикам. На деревне было очень сильное расслоение. Несколько семей очень богатых и остальные нищие. Переселение безземельных крестьян в Сибирь не помогло. Тогда не знали канадский плуг, а классический был противопоказан для той земли. Революция сделала так, что на селе стал преобладать середняк. Но вспомним, что к революции привело нарушение обмена между городом и деревней. Чтобы спасти город от голодной смерти Временное правительство ввело институт коммисаров и продразверстки. Середняк - человек в большинстве своем, прошедший войну. Он очень сильно был против бесплатной экспроприации результата своего труда. Большевики не знали какой будет мир будущего. Они использовали то, что есть. При необходимости меняли под ситуацию. Когда видели ошибки, то старались исправить. Поэтому как представился момент отказались от политики военного коммунизма и перешли к НЭПу. Попытка создать рай на земле - организовать коммуны на селе, провалились. Мужик не согласился делиться ни своей бабой, ни своим хозяйством. И защищать свое он стал и вилами и винтовкой, притащенной с фронта. Государству нужен был хлеб. В товарных количествах. Один человек или одна семья не даст много. Мало кто мог позволить себе купить трактор. Поэтому большевики обратили внимание на программу эсеров о кооперации на селе. Мы сравнивали их. Они одинаковые. Но. Обратите внимание на внешнеэкономическую ситуацию. Началась промышленная гонка и подготовка к следующей войне. России надо было не только восстановить свою разрушенную промышленность, догнать и перегнать ведущие страны. Кредиты нам не давали. Платить за все это приходилось золотом, предметами искусства, хлебом. Страна была аграрной. Поэтому кооперацию на селе из добровольной сделали добровольнопринудительной. А теперь представьте себе - у вас большая семья. Большое хозяйство. А батраки уходят. Дети уходят. Все рушится - бывшие батраки требуют отдать в колхоз частицу вас. Вы звереете. Мир меняется, а вы это не приемлете. Вы только выбились в люди и все идет по другому. И вы начинаете мстить новой власти. И вам пофигу что, чтобы выжить в новой войне, нужны станки, так как свои не умеем пока делать. Нужны заводы. Богатый крестьянин живет текущим моментом и больше переживает о своей мошне. Так что Даль очень хорошо описал психологию сельского держиморды.

А вот как это происходило это надо читать у наших писателей, которые прожили то время.

Панамка у меня дырявая. Доказывать с частицей бы мне не надо. История этого не любит. Поправки приветствуются. Я не историк по образования.

По поводу Даля. Посмотрите в его словаре определение рака. Но Даля я все равно уважаю)

Да. Большевики не отрицали рыночные механизмы. Они ими пользовались. До войны было так.

Так как это мое мнение, то имею право ошибаться.

История Александра Даниловича Меншикова — это головокружительный взлет из грязи в князи, великие победы, дворцовые интриги и, конечно, деньги. Очень много денег. Его называли «полудержавным властелином», и это не было преувеличением. Бывший торговец пирожками стал вторым человеком в государстве, правой рукой Петра Великого и, пожалуй, самым талантливым казнокрадом в истории России.

Петр I прекрасно знал о грешках своего любимца. Когда умер его наставник Франц Лефорт, царь с горечью произнес: «Осталась у меня только одна рука, да и та вороватая». Эту «вороватую руку» он не раз воспитывал дубинкой, штрафовал на сотни тысяч, грозил плахой, но неизменно прощал. Почему? Потому что Меншиков был не только казнокрадом, но и толковым администратором и бесстрашным воином. Пока другие бояре чесали бороды, Александр Данилович строил корабли, возводил города (он был бессменным губернатором Санкт-Петербурга с момента его основания) и выигрывал сражения. Он воровал с таким же размахом, с каким служил Отечеству. Казалось, он искренне не видел разницы между своим карманом и государственной казной — ведь они оба работали на величие России.

К концу карьеры состояние «светлейшего князя» достигло неслыханных масштабов. Ему принадлежали целые города (Ораниенбаум, Батурин, Ямбург), сотни деревень и около ста тысяч крепостных душ. Но Меншиков не был бы собой, если бы не стал первым настоящим предпринимателем во власти. Кирпичные заводы, парусные мануфактуры, добыча соли, рыбные промыслы на Белом море и Каспии — его бизнес-империя охватывала всю страну. Он поставлял государству всё: от провианта до стройматериалов, естественно, не забывая о собственной выгоде.

Его тяга к роскоши была известна всем. Опись гардероба князя занимала более 70 страниц: там значилось около 80 комплектов кафтанов, украшенных золотом и драгоценными камнями. Меншиков обожал пускать пыль в глаза: он первым надел парик, завел личный оркестр и выстроил дворец, который по убранству затмевал царские покои. В описи конфискованного имущества числились тысячи предметов из серебра и золота, вплоть до такой пикантной детали, как серебряный ночной горшок («уринник»). Понимаете, да, откуда пошли все эти золотые батоны и унитазы?

Но самое интересное хранилось не в сундуках, а в ценных бумагах. Меншиков стал пионером в деле вывода капиталов за рубеж. По разным оценкам, на счетах в банках Амстердама, Лондона и Венеции у него лежало от 5 до 9 миллионов рублей. Для понимания масштаба: годовой бюджет всей Российской империи тогда составлял около 8 миллионов. То есть один человек фактически владел вторым бюджетом страны, спрятанным в европейских офшорах.

Все рухнуло в одночасье летом 1727 года. Меншиков, который фактически правил страной при Екатерине I и юном Петре II, внезапно заболел. Пока «полудержавный властелин» лежал в горячке, его враги — князья Долгоруковы — лихо взяли в оборот мальчика-императора. Петр II, которого Меншиков планировал женить на своей дочери Марии, возненавидел навязанного опекуна.

Когда князь выздоровел, было уже поздно. Его обвинили в государственной измене и казнокрадстве. У Меншикова отобрали всё: ордена, титулы, поместья, даже личные вещи. Семья, привыкшая есть с золота, отправилась в далекий сибирский Березов, имея лишь пару тулупов и медную посуду. Великий комбинатор умер в ссылке в 1729 году, построив своими руками простую деревянную церковь — в этом было его последнее покаяние.

После смерти Данилыча остался открытым главный вопрос: где деньги? Русская казна конфисковала всё, до чего смогла дотянуться внутри страны (на 1,5 миллиона рублей только драгоценностей), но европейские банкиры отказались выдать вклады российскому правительству, заявив, что деньги принадлежат только вкладчику или его законным наследникам.

Вернуть капиталы на родину удалось только при императрице Анне Иоанновне, и вот как это случилось. Чтобы получить доступ к замороженным миллионам, нужно было легализовать наследников. И тогда фаворит императрицы, Эрнст Бирон, придумал идею. Младшую дочь Меншикова, Александру (старшая, Мария, умерла в ссылке), вернули из Сибири и выдали замуж за брата фаворита — Густава Бирона. Сын князя, Александр, получил офицерский чин. В обмен на свободу и возвращение в высший свет наследники подписали все необходимые для банкиров бумаги.

Деньги вернулись в Россию. Правда, детям Меншикова досталась лишь малая часть — около полумиллиона рублей (что тоже было огромной суммой, позволившей сыну жить безбедно). Львиная доля «вороватых миллионов» осела в карманах новых фаворитов — Биронов — и пополнила казну императрицы.

***********************
А ещё у меня есть канал в Телеграм с лонгридами, анонсами и историческим контентом.

Пролог: Парадокс темпоральной асимметрии

В официальном дискурсе российского хронотопа существует вопиющая диспропорция: Москва торжественно отмечает 878-летие, тогда как Санкт-Петербург скромно довольствуется 322 годами. Эта темпоральная пропасть кажется естественной лишь до момента верификации исторического фундамента. Почему мегаполис, возведенный на руинах шведского форпоста Ниеншанц (1611) и на костях Ландскроны (1300), игнорирует четыре столетия собственной стратиграфии? Почему Невская дельта совершает акт исторического отречения, а Москва, напротив, занимается мифологизацией генезиса, превращая лаконичную летописную ремарку «Приди ко мнѣ брате въ Московъ» (1147) в сакральный акт творения?

Ответ лежит в плоскости символической легитимации. Древность здесь — валюта суверенитета. Чем старше столица, тем естественнее её доминирование. Если Москве 850 лет, она не может быть временным административным казусом. Она вписана в геологию власти, укоренена в толще веков, неизбежна, как гравитация.

Но археология — лишь фасад. За ним скрывается жесткая механика современности. С 1991 года Москва трансформировалась в экономического левиафана, методично осуществляющего экстракцию ресурсов из «провинциального тела». Добро пожаловать в Московское иго XXI века. Оно длится три десятилетия, и его механика требует детальной деконструкции.

Глава I. Археология власти: Конструирование палимпсеста

Когда летопись становится сертификатом на вечность

Москва цепляется за каждую тень упоминания. 4 апреля 1147 года князь Юрий Долгорукий пригласил союзника на «обед силён». Фраза в летописи — единственное основание. Ни описания городских стен, ни посада. Археология показывает: укрепленные городища существовали здесь раньше XII века, но их названия не зафиксированы. Первое упоминание превращается в свидетельство о рождении не из научной точности, а из политической необходимости.

Терминологический экскурс: Хронополитика

В данном контексте мы наблюдаем классический пример хронополитики — использования времени как политического ресурса. Москва монополизирует «историческое время», удлиняя свою историю для обоснования права на управление пространством. Это создает эффект телеологической предопределенности: Москва существует «всегда», следовательно, она должна править «вечно».

Кучково поле: археология забвения

До того как Москва стала Москвой, она была пространством боярина Кучки. «Москва, рекше Кучково» — двойное название сохранялось в летописях. Земли, включавшие Сретенку, Чистые пруды и Лубянку, были экспроприированы княжеской властью (по легенде — через казнь владельца).

Кучково поле — историческое урочище, где собирались горожане и вершили суды, — это призрак альтернативной истории. Но столица поглотила этот топоним. Даже память о жертве (боярине Кучке) стала частью фундамента величия победителя. Москва апроприирует всё: и своих жертв, и своих предшественников.

Санкт-Петербург: Стратегия «Tabula Rasa»

Невская столица реализует противоположную стратегию. Город, стоящий на культурном слое поселений XII века и шведского города Ниен (с ратушей, портом, госпиталем и гербом), совершает акт мемориального суицида. Официальная историография обнуляет хронологию до 1703 года.

Ниен был прообразом Петербурга, первым городом европейского типа на этой земле. Но Петру I нужен был разрыв, а не преемственность. Петербург — проект Модерна, ему не нужна архаика, ему нужна проекция в будущее. Отказ от наследия Ниена (1611) или Ландскроны (1300) — это декларация «творения из ничего» (creation ex nihilo).

Москва нуждается в древности для легитимации вечной столичности («Третий Рим»). Петербург отрицает древность, чтобы подчеркнуть новизну империи. В современной России победила московская модель: древность конвертируется в право на доминирование.

Глава II. Экономика оккупации: Финансовая вертикаль

Дезинтеграция Советского Союза открыла шлюзы для беспрецедентной экономической централизации. Москва мутировала из административного узла в финансовый пылесос. Официальный дискурс называет это «преимуществом агломерации». Реальность же описывается термином внутренняя колонизация (по Эткинду).

Бюджетная асимметрия: Фискальная гиперцефалия

Статистические массивы обнажают реальность, которую риторика маскирует эвфемизмами.

Бюджет Москвы (2024): 4,3 триллиона рублей.

Совокупный бюджет 84 регионов: 24,6 триллиона рублей.

Один муниципалитет аккумулирует одну шестую фискального потенциала всей территориальной системы. Валовый региональный продукт Москвы (15,7 трлн руб. в 2018 году) превосходит ВВП Нидерландов или Турции. Москва существует в альтернативной экономической онтологии, где действуют иные законы накопления капитала.

Концентрация капитала: Топография доминирования

Это не рыночная кластеризация, а архитектура подчинения:

1. Банковский сектор: Кредитные институты, зарегистрированные в столице, контролируют свыше 70% банковских активов страны. Региональный банкинг превращен в симулякр.

2. Иностранные инвестиции (FDI): Половина внешнего капитала оседает в компаниях внутри МКАД, минуя территории с производственными мощностями.

3. Корпоративный феодализм: Госкорпорации (РЖД, Ростех, ЦБ) перешли от аренды к скупке небоскребов (Moscow Towers, Ростех-Сити). Бюджетные средства, вместо развития региональной инфраструктуры, материализуются в столичный бетон, цементируя пространственное неравенство.

Терминологический экскурс: Агломерационная тень

Экономическая география описывает это явление как «агломерационная тень» (agglomeration shadow). Сверхцентр не распространяет развитие на периферию (trickle-down effect), а наоборот, высасывает из неё человеческий и финансовый капитал, создавая вокруг себя зону депрессии.

Дифференциация доходов: География побеждает квалификацию

Зарплатная стратификация стала структурной характеристикой. Медианная зарплата в Москве (100 000 руб.) превышает аналогичный показатель в Тыве (35 000 руб.) более чем в 2.5 раза.

Педагог, врач, инженер — профессии с универсальными стандартами компетенции — оплачиваются по принципиально разным тарифам. Учитель в Москве получает вдвое больше коллеги из Саратова за идентичный труд. Система вознаграждает не за квалификацию, а за лояльность географической локации. Это крах меритократии.

Миграция ресурсов: Механика экстракции

Москва не генерирует богатство, она его перераспределяет. Доля торговли и операций с недвижимостью в ВРП столицы превышает 50%. Город не добывает нефть и не плавит металл. Провинция производит — метрополия присваивает. Москва импортирует блага, экспортирует управленческие решения и извлекает ренту из контроля над логистическими и финансовыми цепочками.

Глава III. Правовая вертикаль: Юридический партикуляризм

Гегемония столицы пронизывает не только кошельки, но и правовое поле, и даже саму ткань времени. Конституционный принцип равноправия субъектов федерации де-факто аннулирован.

Закон о статусе столицы: Легализация привилегий

Федеральный закон (1993, ред. 2019) закрепил понятие «особенности». Это юридический эвфемизм. То, что для регионов является нарушением федеральных норм (Градостроительного или Земельного кодекса), для Москвы — законная преференция. Москва получила право устанавливать собственные нормы градостроительного регулирования, фактически выводя себя из общего правового поля страны.

Терминологический экскурс: Двойное государство

В правовом поле России сложилась модель «двойного государства» (dual state). Существует «нормативное государство» для регионов (жизнь по общим правилам) и «прерогативное государство» для Москвы (жизнь по правилам целесообразности и исключений).

Реновация: Коммодификация жизненного пространства

Программа реновации (2017) стала полигоном для обкатки новых правовых технологий изъятия собственности.

* Диктатура большинства: 2/3 голосов достаточно, чтобы лишить меньшинство права собственности на квартиру в конкретном доме.

* Иллюзия равноценности: Понятие «равноценное жилье» подменяется метрическим равенством. Квартира в центре обменивается на квартиру на окраине. Рыночная стоимость, локация, социальные связи — игнорируются. Равноценность измеряется линейкой, а не жизнью.

Смысл реновации — не в обновлении фонда (сносятся крепкие пятиэтажки), а в извлечении сверхприбыли из дорогой московской земли путем радикального повышения этажности (уплотнения).

Хронополитика: Биовласть над временем

Москва осуществляет темпоральный империализм. Вся страна живет по времени, синхронизированному со столицей.

Регионы измеряются как отклонения: МСК+2, МСК+8. Это не логистика, это символическое подчинение. География капитулирует перед политической волей метрополии.

Эпилог: Инверсия гравитации

Фольклорная формула «Москва — не Россия» трансформировалась из метафоры в строгий экономический, исторический и правовой диагноз.

Мы наблюдаем формирование дуальной реальности, где столица и страна существуют в несоизмеримых метриках. Москва конституирует собственную вселенную с инвертированной гравитацией: капитал не диффундирует по территории, способствуя развитию, а коллапсирует в центр, формируя сингулярность, искривляющую пространство-время нации.

Это не временная аномалия. Это институциональная ловушка, легитимированная мифологией древности (878 лет), подкрепленная сверхдоходами (4,3 трлн) и защищенная особым правовым статусом.

Московское иго — это система воспроизводства власти через тотальный контроль над пространством, временем и историческим нарративом. Метрополия живет в постиндустриальном будущем за счет того, что удерживает провинцию в индустриальном прошлом. И конца этому не видно.

подписаться