Серия «Статьи музея»

Бесхитростные иконы, написанные в разное время крестьянскими художниками-самоучками, при всей их простоте исполнены с чувством, очень выразительны и в лучших своих образцах не уступают творчеству профессиональных иконописцев. Такие произведения сегодня принято обозначать термином «народная икона», и, хотя понятие это требует существенных уточнений, мы пока будем его придерживаться.

Под определение «народная икона» в первую очередь подходят многие памятники северных писем. В разное время тема эта была так или иначе затронута многими исследователями. Изучая живопись Обонежья и учитывая предпосылки сложения северных писем, Э. С. Смирнова обратила внимание на их связь с различными видами народных художественных ремесел, но заметила, что вопрос о взаимодействии между иконописью и декоративным искусством еще не разработан. Один из ее выводов звучит так: «Живопись Севера – это в конечном счете крестьянское искусство».

М. А. Реформатская, исследуя историю возникновения северных писем, говорит о неповторимой самобытности этого искусства и отмечает, что недостаток выучки северных художников «искупается живой и наивной свежестью их восприятия жизни, несложной, но выразительной силой созданных ими образов».

Г. И. Вздорнов пишет, что местные иконописцы, чаще всего крестьяне, в силу отдаленности, «…не имея прочных связей с городом и его культурой, пользуясь примитивными материалами… создавали иконы очень невысокого качества, способные удовлетворить лишь самые невзыскательные вкусы. Это была живопись, мало чем отличавшаяся от других видов крестьянского искусства, и часто икону местного происхождения легче и правильнее сопоставить с расписным туеском или коробьей, чем с иконой на аналогичный сюжет, доставленной из Новгорода и послужившей образцом для произведения северного художника».

Некоторые исследователи полагают, что понятие «народная икона» связано именно с Новым временем. Однако, исходя из сохранившихся памятников, думаю, что явление, которое мы называем народной иконой, существовало значительно раньше, и многие иконы Русского Севера это подтверждают. Народная икона бытовала не только на Русском Севере, но и на всей территории России во все времена иконописания.

В 1971 году увидела свет, пожалуй, первая специальная научная работа на тему народной иконы – статья В. Д. Королюка «Русская крестьянская иконопись (традиции и развитие)», которая начинается так: «Для действительно систематического исследования вопросов развития крестьянской иконописи в России еще не пришло время». Исследователь отмечает, что в настоящее время нет возможности точно сказать, когда на Руси появилась народная икона, и делает предположение, что в течение многих веков она развивалась параллельно с художественными школами. Неоднократно автор использует термин «народный иконописный примитив» и отмечает, что деревенские иконописцы совмещали иногда свои занятия с росписью прялок.

В. Д. Королюк относит к народной иконе широко бытовавшие в крестьянской среде по всей России так называемые «краснушки» и щепные подфолежные иконы. Полагаю, что это не совсем верно. Икона «для народа» совсем не значит – народная икона. Минимализация и упрощенность в технике и красках в «краснушке» и подфолежной иконе не являются составляющей «наивной» народной иконописи, напротив, это свидетельство высокой технологичности иконного производства, обусловленной скоростью иконописания и ценообразованием (вследствие высокой конкуренции на рынке). В производстве подобных икон, поставленном на поток, присутствует также разделение труда. Таким образом, расхожая икона («краснушка» и подфолежная) – икона профессиональная, чего нельзя сказать о народной («наивной») иконе.

В. Д. Королюк предлагает свою классификацию крестьянской иконы, которая более чем условна, и отмечает: «Настоящая научная классификация потребует сбора и систематизации громадного материала и может быть результатом только большой и многолетней исследовательской работы».

В 1995 году был издан каталог к выставке «Примитив в России», снабженный небольшой статьей Е. В. Гладышевой. В каталоге представлены 52 иконы с конца XVII по начало ХХ века c очень широкой географией, которые автор считает примитивом, хотя сразу же оговаривает условность термина «примитив». В статье сделана попытка, не самая удачная, выделить типы примитивов. Однако это был первый опыт систематизации подобного рода икон. Автор отмечает: «Из-за отсутствия интереса к поздним памятникам большинство их не только не введено в научный обиход, но и не раскрыто. Поэтому целостной картины явления нет».

В 1996 году появилась статья М. М. Красилина, где автор оговаривает: «Действительно, при знакомстве с народными иконами их очень трудно признать примитивными…» В небольшой по объему статье М. М. Красилин рассматривает особенности народного иконописания Дона, Кубани, Украины, а также Челябинской и Свердловской областей. Исследователь считает, что подобные иконы создавались в «один присест», и предполагает, что в народной иконе существовали региональные стилистические пристрастия, позволяющие определять их бытование.

Темы крестьянского иконописания в Новое время касались многие известные исследователи, в том числе Т. М. Кольцова и О. Ю. Тарасов.

В 2001 году ГосНИИР выпустил сборник статей под редакцией специалиста по поздней иконе М. М. Красилина. В их числе и статья И. Л. Бусевой-Давыдовой. В частности, она отмечает, что одной из проблем изучения поздних икон является четкое выделение так называемой народной иконы, и добавляет: «…В литературе под этим названием фигурируют весьма разные памятники, поскольку авторы руководствуются разными критериями отбора». Далее И. Л. Бусева-Давыдова высказывает еще одно серьезное предположение: «...вероятно, “народная икона” – это исконная категория русской иконописи: ее появление не связано с переходом от Средневековья к Новому времени». Ниже автор проводит четкую грань между народной иконой и «примитивом».

И наконец, в 2006 году вышел альбом-каталог «Русская икона XVIII века», где в разделе «Народная икона» дан визуальный ряд из 40 икон, происходящих из разных регионов России.

Здесь же помещена небольшая, но очень емкая статья Н. И. Комашко, где, пожалуй, впервые (со ссылкой на И. Л. Бусеву-Давыдову) дается четкая формулировка понятия «народная икона»: «…иконописное творчество, которое осуществлялось непрофессиональными художниками, выходцами из сельского духовенства и крестьянства, в расчете на такого же неискушенного сельского заказчика». Далее автор признает, что «“народная икона” явление очень сложное для классификации по регионам и хронологии», отмечает ее индивидуальность в каждом конкретном случае, обращает внимание на консерватизм и приводит ряд особенностей народной иконы: «тяготение к упрощению, лаконизм художественных средств, подчеркнутую выразительность, воздействие на зрителей с помощью цветового пятна и силуэта». Кроме того, отмечает Н. И. Комашко, «золото в “народной иконе” не использовали, предпочитая обходиться серебром», редко применялись и цветные лаки «из-за трудоемкости их приготовления». При этом, добавляет исследователь, несмотря на то что мастера не использовали технологии профессиональной иконописи, ремесленной стороной они владели в совершенстве, «поэтому, при всей наивности и незатейливости образного решения, их произведения, как правило, отличаются исключительной сохранностью красочного слоя». В статье также прослеживается эволюция народной иконы в XVIII веке и предполагается, что к концу XVIII века, а в отдаленных провинциях – в XIX веке, народная икона переродилась в «примитив». Хотя статья Н. И. Комашко касается только XVIII века, ее основные положения справедливы для народной иконы в целом.

На самом деле, опираясь на сохранившиеся памятники, мы имеем все основания полагать, что народное иконописание существовало и в первой половине ХХ века.

Например, на Урале в деревне Сысково Камышловского района по доносу комсомольцев в 1937 году был арестован наставник старообрядцев Елисей Петрович Губкин (1874 г. р.), который, не имея никакого специального образования и выучки, писал односельчанам иконы, а также иллюстрировал рукописные книги, за что и был расстрелян 17 января 1938 года.

Завершая этот небольшой обзор, мы видим, что, несмотря на серьезность темы, большое количество сохранившихся памятников и интерес к проблеме известных специалистов-искусствоведов, в России народная икона рассматривалась, как правило, в общем контексте поздней русской иконописи и до сих пор не опубликовано ни одного специального исследования по народной иконе.

Это Огненное восхождение пророка Илии - новая икона в собрании музея. Огромная икона из большого праздничного ряда размером метр семьдесят пять на восемьдесят. И у неё есть своя особенная история.

В конце семидесятых годов один коллекционер вывез эти иконы из разоренной церкви, где они были свалены в кучу.

Он взял шесть больших икон: разобрал всё в своей машине жигули, у него была первая модель, убрал весь багажник, снял сидение, полностью забил и привез к своему реставратору. Но тот сказал, что не справится. Они взяли четыре иконы, просто закрасили поверху, а две были осыпанные и темные. Они не знали, как раскрывать. И эти иконы так и остались стоять в гараже.

Позже этот коллекционер стал авторитетным священником, которого многие знают.

И когда открылся музей Невьянской иконы в 1999 году, он приехал, предложил их посмотреть и показал две черные иконы. Но и мы долго не знали, как приступить к ним.

У нас такого формата две иконы. Сначала мы раскрыли, потом укрепили и законсервировали. И в какой-то момент, 18 лет назад, решили попробовать сделать Илию.

Его делали разные реставраторы в реставрационном отделении училища И.Д.Шадра: работали студенты, старшие реставраторы и их руководители. Последние годы с ней работали в ежедневном режиме, а с 2024 года - три реставратора каждый день.

Икона была закончена четко на Ильин день.

Она интересна тем, что это очень редкая прорезь. Мы ее не видели никогда. Скорее всего, это прорезь знаменитых иконописцев Богатыревых, но писали уже не они. Но совершенно точно, что маленькие лики, которых больше 80, - это Чернобровины.

Сама икона вполне возможно делалась в мастерской Сухаревых, и видимо это был гигантский заказ, где могли объединиться несколько мастерских, потому что икона метр семьдесят пять, это праздничный ряд.

Представьте себе высоту иконостаса! Нижний ряд - это местный, затем идет деисусный ряд, только потом идут праздничный, пророческий и праотеческий. Это русский высокий иконостас, то есть эта церковь была внутри минимум с пятиэтажный дом. Но из всего праздничного ряда сохранилось 4 иконы.

Огненное восхождение пророка Илии - единственная по-настоящему реставрированная у нас икона, и очень сложная в реставрации.

Продолжение статьи, опубликованной в III выпуске Вестника музея "Невьянская Икона" в 2010 г. В ней автор подводит некоторые итоги путешествий по деревням, расположенным в "междуречье" - районе между реками Нейвой и Режом, а также делает попытку систематизировать разнообразные типы наличников и создать единообразный подход к их описанию.

Дополнительный тип - «городские» наличники

К этой группе нужно относить наиболее сложные наличники, создание которых обычно связано с «модным городским» дизайном, профессиональной архитектурой, а также индивидуальностью хозяина дома и мастера.

Стоит так же отметить, что деление рамы со стеклом на большое количество элементов так же связано с веяниями городской моды, а именно, с появлением стиля "Модерн".

Самобытные и оригинальные наличники

Наличник продолжал развиваться, но уже не по законам естественной эволюции, а в связи с личными предпочтениями хозяев дома и авторским стилем мастера-резчика. В этой группе- образцы современного творчества – иногда потрясающие по своей художественности и высокой технике (Дом кузнеца C.И. Кирилова в д. Кунара), порой – смешные, наивные, а иногда – нелепые и безвкусные.

Особенно много таких наличников в с. Кировском (р. Нейва) и в д. Кулига (р. Реж).

Уместно процитировать А.В. Долгова: «Городской и сельский деревянный строительный фольклор XX века, к сожалению, более характеризует не новый этап развития строительной культуры, а навыки и умения своих хозяев». Хочется добавить с долей иронии: а также их художественный вкус и эстетические предпочтения.
Безусловно, в большинстве случаев, в основе таких новых наличников лежат конструктивные элементы старых. Но их преобразование не пошло по пути развития традиции, а совершалось в произвольной форме.

Уместно процитировать А.В. Долгова: «Городской и сельский деревянный строительный фольклор XX века, к сожалению, более характеризует не новый этап развития строительной культуры, а навыки и умения своих хозяев». Хочется добавить с долей иронии: а также их художественный вкус и эстетические предпочтения.
Безусловно, в большинстве случаев, в основе таких новых наличников лежат конструктивные элементы старых. Но их преобразование не пошло по пути развития традиции, а совершалось в произвольной форме.

Наблюдения и заметки

Наличники больших окон

Отдельный интерес для исследователя могут представлять нестандартные окна и их наличники.

Но встречаются они редко – более ста деревень и всего 5 таких окон - требуется гораздо больше фактологического материала для изучения этого вопроса.

И еще один пример – дом в д. Бутаково на р. Реж. Окна здесь стандартные, но и с фасада, и во дворе они объеденены одной общей фризовой доской. Наличники окон, выходящих на улицу по обыкновению (ну стесняются деревенские жители старого вида) закрашены синей противной краской, ставни и гребешки с них ободраны, а вот в глубине двора с трудом можно рассмотреть нетронутые окна.

Новое прочтение

Можно отметить еще одну группу наличников – где старая конструкция была видоизменена: одни части были убраны или утрачены, другие – созданы заново, появились новые, более поздние декоративные элементы. В отличие от так называемых «самобытных наличников», декоративные элементы в данном случае, частично остались прежними, порой окрасившись в новые современные краски, или сменились, но сохранили традиционные черты. Например, круглые цветы на лобовой доске заменили солнышко.

Самым ярким примером могут служить окна дома С.И. Кирилова в д. Кунара. Но есть и другие.

Наличники с солярной символикой

Солярные – украшенные солнечной символикой (от латинского sol – солнце).

Эта группа имеет особое значение, и было бы правильным рассматривать ее отдельно и более подробно. Сложно сказать, где еще можно встретить такое количество окон, украшенных этими древними символами. Возможно, это вообще самый старый тип деревянного декора, который изначально имел обережное значение. Условно солярные знаки на уральских домах, и, в частности, на наличниках, можно разделить на две группы.

Первая группа – собственно символы-обереги – вихревые розетки, шестилучевые розетки, разнообразные виды солнышек. Кроме окон, такие знаки так же располагаются на приворотных столбах (вереях), на самих воротах, карнизах, полотенцах. Вторая группа знаков отражает миропонимание наших предков: так восходящее солнце, обозначенное четвертью солнечного диска в левом углу фризовой доски, полуденное солнце – полукруг в ее центре, и четверть диска в правом углу - заходящее солнце - символизируют движение светила в течение дня. Иногда внизу подоконной доски присутствует и так называемое «подземное солнце». Чаще всего с такими символами соседствуют и другие – чешуйчатые усеченные и простые ромбы – знаки земли, символизирующие вспаханное и засеянное поле, плодородие.

Такие узоры мало где сохранились в виде украшения дома, особенно в архаичной, первозданной форме. На Севере солнце преобразилось, превратившись в другой элемент украшения избы.

Большинство солярных наличников сосредоточено в деревнях по Режу и его притокам, особенно в тех, которые относится к Невьянскому району, и расположены в непосредственной близости от Невьянска – Шайдуриха, Кунара, Конева, Киприно, Останино и др. Причем солнечные символы и знаки земли (чешуйчатые ромбы) располагаются на наличниках карнизного (III) типа.

Эти наличники интересны еще и тем, что именно они – старейшие не только по своему содержанию, но и по фактическому возрасту, именно они украшают самые старые дома. Тем не менее, сохранилось их достаточно. Причина в технике исполнения – узор представляют собой неглубокую резьбу по достаточно массивной толстой доске. Да и сама конструкция таких наличников – добротная, прочная, продуманно-функциональная. Именно это обеспечило их большую сохранность по сравнению с наличниками, украшенными сквозными и тонкими деталями.

Существует несколько измененная, более молодая форма солнечного диска - усеченный круг вместо полукруга, с крестиком в основании и колосовидным узором по краю.

Подобные наличники (а точнее, совершенно идентичные) встретились нам в д. Голендухино, Деево, Останино – буквально по одному в каждом месте. В Чепчугово – один такой наличник, другой - похожий, но с солнцем в виде классического полукруга, несколько таких наличников в с. Кайгородское (Пригородный район г. Н. Тагил). Еще кое-где старую резную основу можно с трудом разглядеть под новой покраской, визуально меняющей их конфигурацию. Такое распространение определенного стиля (как, впрочем, и распространение других стилистических особенностей) наталкивает на размышления.

И если связь Голендухино-Деево-Алапаевск нам сколько-то понятна – все они лежат на одном тракте, то Останино и Кайгородское расположены на разных: одно - между Н.Тагилом и Алапаевском, другое – между Невьянском и Режом. Впрочем, если посмотреть на карту, не так уж они далеки друг от друга. И все-таки интересно, что общего было раньше между этими населенными пунктами, кто принес сюда такой тип рисунка? Интересно отметит тот факт, что такие наличники часто встречаются в центральных районах России.

Необычный декор наличников

Стоит упомянуть два наличника, декор которых нетипичен для наших мест. Это наличник из Шайдурихи с изображением растения и наличник с цветочным вазоном из д. Октябрьской. И если второй встречается, и нередко в Тюмени и тюменской области, в центральных районах России, и знаком нам не только в виде резной детали, такой сюжет знаком нам и по росписям. А вот первый навевает, разве что, мысли о сюжете «древо жизни».

Деревня Кунара

Невозможно не сказать хотя бы несколько слов о д. Кунаре, расположенной недалеко от г. Невьянска. Знаменита она тем, что именно там находится великолепный дом, украшенный замечательным мастером С.И. Кириловым. Дом этот по праву может считаться самым красивым домом в России. Украшен он металлическими и деревянными узорами и производит потрясающее впечатление. О доме заботятся родственники Сергея Ивановича – его вдова Лидия Харитоновна, дочь Людмила, и Евгений Ройзман (Музей «Невьянская икона»). Дом имеет множество удивительных деталей, так же хорош внутри, как и снаружи, и, безусловно, заслуживает большого серьезного описания.

Но интересна Кунара не только знаменитым домом. В этой деревне мы можем наблюдать большое разнообразие деревянных строений, интересных и архитектурой, и декоративным оформлением. Это делает Кунару важным объектом будущих исследований.

Окна деревни Кунары:

Заключение

Материал, который здесь представлен, не предполагает заключения, скорее он ставит вопросы для будущих исследований. Тем не менее некоторые моменты можно отметить.

Опираясь на конструктивные и эволюционные особенности, можно выделить несколько типов наличников:

• I тип. Самые старые, простые наличники

• II тип. Наличники с прямым карнизом и высокой прямой лобовой доской

• III тип. Наличники с изогнутыми лобовой доской и облегченным карнизом

• IV тип. Наличники с волютообразным завершением лобовой доски

• V тип. Наличники с раскрепованным фронтоном и объемными фигурками

• VI тип. Наличник-домик с ломанным карнизом

• Дополнительный тип 1. «Городские» наличники

• Дополнительный тип 2. Самобытные наличники

Необходимо отметить важные отличия наших наличников от наличников других регионов:

1. Присутствие функциональных ставней. Не побоюсь сказать: нигде окна со ставнями в таком количестве не присутствуют.

2. Обилие старых наличников с солярной символикой.

Можно отметить еще ряд наблюдений:

• Самые богатые наличники – в деревнях, расположенных по реке Ирбиту.

• Самые старые – в деревнях, расположенных по р. Реж.

• Наличники нейвинских деревень отличаются большим разнообразием – и стилевым и хронологическим, и архитектурным. Здесь особенно много «молодых» и эклектичных наличников.

• Есть деревни, обладающие ярко выраженными особенностями в стилистике декора. Например, Шайдуриха: очень большое количество солярных наличников. Кунара: вобоще отличается разнообразием архитектуры, декоративных элементов, и высоким художественным уровнем. Деревня Фирсово: очень много наличников с изображением шестилучевой звезды, несколько таких наличников есть в соседней с ней Мостовой и буквально по одному в Леневском, Липовском и Киприно.

И в заключение осталось обозначить темы, которые требуют пристального изучения и будут развиваться в последствие:

1. Символика изображений наличников
2. Преемственность, взаимовлияния, распространение стилей и индивидуальные черты наличников различных районов Урала, а также их сравнение с наличниками других регионов России.
3. Декоративные элементы уральской избы.
4. Деревянный декор изб в деревне Кунара.
5. Современный декор деревянных домов Урала.
Из-за очень большого объема материала пришлось оставить в стороне расписные и разукрашенные наличники, современную интерпретацию старых стилей и многие другие интересные вопросы.

Село Кунара, что близ Невьянска, украшает дом кузнеца Сергея Ивановича Кириллова. Насколько известен он - сложно судить. С одной стороны, в интернете часто встречаются фотографии, даже есть фильм - "Ангелы революции", где прекрасному дому нашлась своя роль. С другой стороны, даже сами уральцы, увидев изображения резного чуда, часто удивляются: где же это?

А Дом стоит совсем недалеко - в 80 км от Екатеринбурга. В 20 км от Невьянска. Правда ехать к нему нужно по старому Тагильскому тракту.

Когда-то это была обычная деревенская изба, которую строили в XIX веке вятские плотники. Сергей Иванович с Лидией Харитоновой поселились в этой избе в начале 50-х. Он был кузнецом, а она – по ее словам – «песенница да плясунья». Жили они хорошо, как любит повторять Лидия Харитоновна: «Ни по что в люди не ходили». В 1954-ом Сергей Иванович начал украшать дом. Причем, сначала делал резные детали: створы ворот, вереи, крыльцо, а потом добавлял кованные детали. Работал по эскизам и использовал все подручные орнаменты, открытки и картинки из «Огонька». Перед тем как уйти на работу, что-то делал, прибегал на обед – смотрел и еще что-то делал. Возвращался с работы – и до глубокой ночи занимался домом. А мастерская у него была прямо во дворе. Дом хорошел на глазах, а потом на крыше появилась невероятная ажурная башенка с ракетой и четыре стоящих пионера. Красили дом и Лидия Харитоновна, И Сергей Иванович, и двое их детей – Люда и Игорь. В избе вся мебель вырезана руками Сергея Ивановича, и все двери украшены, и крыльцо, и даже игрушки – машинки и саночки он делал для детей своими руками. Мы их отреставрировали, и они сохранились. Сергей Иванович занимался домом до последнего своего дня в 2002-ом году. В 2003-м домик в Кунаре был признан лучшим домом России.

А еще Сергей Иванович отковал и собрал из подручных материалов огромную клумбу с металлическими цветами. И в окошечках под крышей у него тоже стоят кованные букеты чудесных цветов. К этому дому можно возвращаться снова и снова, и всегда будешь находить новые детали и подробности.

После смерти своего хозяина дом осиротел. Дочь Людмила старалась сохранить его таким ярким, как задумывал отец, обновляя выцветшие краски. Но пионеры на башенках поржавели и почти упали, многие работы требовали возведения лесов, электропроводка – квалификации электрика, а печь – печника. Пытались обратиться в министерство культуры, и кто-то честный оттуда прямо сказал: «Мы его возьмем под охрану государства, повесим табличку. Но делать ничего не будем, а вы его даже подкрасить не сможете».

С 2004 года дом сохраняется и реставрируется силами Евгения Ройзмана, при помощи Лидии Харитоновны и детей Сергея Ивановича. А так же при участии многих добрых людей.
В 2014 году вышла книга "Домик в Кунаре". Предлагаем вашему вниманию ее статьи.

Дедушка Евдоким мыл золото по покосам и логам. Там и сейчас моют. Сдавал в заводскую контору в Невьянск. Привозил оттуда муку, сахар, обновки. Он и построил этот дом. Изба для наших мест обычная. У меня в деревне Миронова бабушкин дом один в один. Лес возил с горы Белой по Верх-Нейвинской дороге. В избе до сих пор висит портрет дедушки Евдокима. Написан на ситце, который натянут на тоненькую дубовую дощечку. Портрет мастерский. А нарисовал его родственник из соседней Шайдурихи.

Отец Сергея Ивановича, Иван Евдокимович был председателем колхоза. Мужик он был твердый и справедливый, его все уважали. Когда объезжал полевые станы, покосы, видел, где ягоды, но сам не брал. А привезет детей: «Берите сами, а то - говорит – люди увидят, что у меня руки в ягодах, подумают: все страдуют, а председатель ягоды собирает». И жену свою, Александру Семеновну, заставлял работать больше всех, чтобы люди попрекнуть не могли.

Когда началась война, на фронт напросился сам. Отправили в Шадринск – формировали кавалерийскую бригаду. Сергей Иванович с матерью успели к нему съездить. И так получилось, что прямо при них бригада погрузилась в вагоны и ушла на фронт.

Иван Евдокимович воевал в кавалерии и попал под Сталинград. Сохранилось несколько писем. Простые строчки: «Воевать нечем. Здесь не только земля – вода горит. Похоже, не вернусь». Он пропал без вести. Поскольку не было похоронки, пенсию за него не платили. Вскорости умерла мать Сергея Ивановича. Надсадилась на ферме. Остались они четверо детей с бабушкой Анной. Выживали с трудом. Сергей Иванович родителей всегда любил и помнил. И первую резную рамку он делал под портрет отца и матери.

А Лидия Харитоновна из старообрядцев. Девичья фамилия ее – Карпова. Семья была добрая и крепкая. В начале 30-х пришли раскулачивать. Вспоминают про какую-то механическую веялку. Свои же деревенские раскулачивали. Вынесли все. Даже цветы с окон по домам растащили. Дети маленькие втроем сидели на полу на материном тулупчике. Вот только его и не тронули. Им до сих пор подпол накрывают. Отца увели. Мать с детьми выгнали на улицу. Жили по чужим углам. Мать обезножила. Девочки ходили по деревне с корзинкой. Никогда не просили, а просто ходили с корзинкой. Ждали, когда кто-то положит кусочек хлебца, яичко или еще что. Иногда на праздники, подвыпив, мужики показывали им хлеб, но не клали в корзинку, пока девочки не споют и не спляшут. Пели и плясали. И каждый день ходили мимо своего дома, где жили чужие люди. Видел я этот дом. Обычный крестьянский дом, ничего особенного. Как-то выжили.

Отец вернулся уже после войны. Изможденный. Съел большой чугунок вареной картошки. Попросил еще. Ничего не рассказывал. Вскорости умер. Потом Лидия Харитоновна в девках работала на шахте. Золотоносную породу промывала. Никакого дела не боялась. И в 51-ом году вышла замуж за молодого кузнеца Сергея Ивановича.

Их все любили, в гости приглашали: он – знатный баянист, а она – «песенница да плясунья». И до сих пор, вспоминая свою жизнь, Сергея Ивановича, слегка поджав губы, покачивая головой, тихо улыбаясь про себя, Лидия Харитоновна каждый раз проговаривает: «Все своим рукам, все своё. Ни по что в люди не ходили». Для нее это очень важно.

А что касается песен, люди рассказывают, что аккордеон у Сергея Ивановича был трофейный, вроде как отец прислал с фронта, а сам не вернулся. Но Люда, дочь, рассказывает, что был баян, который подарил двоюродный брат, Виктор Михайлович, прокурор из Кургана. Лидия Харитоновна рассказывала, что отмечали все праздники, пели и частушки, и «проголосные». Люда вспоминает, что любимые песни: «Годы летят», «Оренбургский пуховый платок», «Живет моя отрада», «По Муромской дороге», «Все васильки, васильки». А друг Владислав вспомнил, что Сергей Иванович очень любил и красиво пел жалостливую:

Дорогая жена, я – калека,
У меня нету правой ноги,
Нету рук, они верно служили
Для защиты родимой страны.

Это такое письмо с фронта написал солдат жене и спросил, примет ли она его? И она сказала: приезжай, мы тебя все любим и ждем любого. А он приехал – весь в орденах, живой и здоровый. И все очень радовались. Это он так проверил. Правда есть и другой сюжет, когда калеке отказали от дома, а он приехал целый и невредимый, с наградами. И все потом локти кусали, но было поздно.

В этом доме Сергей Иванович с Лидией Харитоновной поселились сразу после свадьбы, в 1951-ом году. Двадцатилетний хозяин уже был признанным кузнецом. В кузне он работал во время войны, молотобойцем.

В то время в Кунаре председателем сельсовета был приезжий человек по фамилии Киселев. И он ходил по деревне и агитировал людей украшать свои дома, садить цветы перед окнами и делать загородки. И Сергей Иванович сделал возле дома красивую кованную оградку и раскрасил ее в разные цвета. Так все и началось.

Дом он делал каждый день. Практически до конца жизни. Вставал в четыре утра, успевал что-то сделать и шел в кузню. С двенадцати до часу приходил на обед и тоже что-то делал. Возвращался из кузни и до ночи работал по дому. Как сказала Лидия Харитоновна: «Ни сколь без работы не сидел». Мастерская у него была в «малухе». Много самодельных приспособлений. Относился к мастерской очень ревностно. Однажды Люда, дочка, когда ей было десять лет, решила помочь отцу и прибраться. Старалась. Все разложила ровненько по своему разумению. Сергей Иванович увидел, и такое было, что Люда до сих пор об этом без страха вспоминать не может. Сергей Иванович был отходчивый, но взрывной. Лидия Харитоновна с любовью вспоминает: «Он у меня это, диконький был».

Все приспособления в доме, и даже запоры на воротах и входной двери остроумные и нестандартные.

А вообще у Сергея Ивановича отношения с дочерью были очень близкие. Лидия Харитоновна, когда хозяина куда-то звали, Люду посылала вместе с ним, и строго наказывала от отца не отходить. Ну еще бы, мужиков-то мало, а кузнец-то вон какой завидный. Сергей Иванович, кстати, Лидию Харитоновну тоже ревновал. Я смотрел старые фотографии, она действительно, красавица была. Да еще легкая и веселая.

А у Люды с отцом и вправду были очень теплые отношения. Он ей с каждого застолья какие-нибудь гостинцы приносил. Он сделал для нее очень ладные саночки, машинку на педальном ходу с остроумным рулевым управлением и даже багажник приделал, а колеса – деревянные, с кованными ободами, и очень красивую порессоренную коляску. А кузова все сплел из лозы сам. А двор у них всегда был полон народу, еще бы! Сергей Иванович в ограде вешал качели, и все окрестные дети приходили к ним играть. Кузнеца все дети любили.

В 1963-м году у Люды родился брат Игорь. Люда говорит: «Я его просто выревела. У всех есть, а у меня нет. Так хотелось!». Игорь, кстати, копия Сергей Иванович. Тоже с руками.

Сергей Иванович, работая по дому, просил Люду, чтобы она помогала ему собирать образцы, и она подбирала ему орнаменты, вырезала картинки из журналов, собирала открытки. И Сергей Иванович всем этим пользовался. Я видел у него очень большую папку с эскизами. Он сам рисовал. У него было правило: он все делал только один раз. И никогда не переделывал.

К дому он относился как к живому. Как к ребенку относился. Душу вкладывал. И все время думал о том, как дом будет без него. Про пионеров на крыше сказал: «Как хорошо, что я не увижу, когда они упадут».

Поднимать пионеров на дом Сергею Ивановичу помогали соседи.

Сергея Ивановича уважали все. К нему шли за всякой помощью и советом. То сковать, то поправить. То починить. И он никогда никому не отказывал.

В Кунаре много украшенных домов. Очень красивый дом был у кузнеца Виктора Ивановича Рубцова, который стоял у пруда. Кузнец был постарше Сергея Ивановича, воевавший. К сожалению, дом сгорел в 1978-ом году. Но самый страшный пожар случился в апреле 1970-го года. Сгорело 22 дома по улице, огонь подошел вплотную к Сергею Ивановичу. Все бросились было в дом, вещи спасать, он встал на пороге, заорал на них, и не дал вынести ни одной вещи из дома. Побежал к колодцу. А там была качалка, которую он сделал сам. И он встал на качалку, и все бегали с ведрами, отливали дом. А он качал и качал. Выкачал колодец до дна. И дом спасли. А вся улица сгорела. А Сергей Иванович потом сказал: «Если бы огонь подошел к дому, он зашел бы внутрь и там остался».

А вообще, жили своим. У Сергея Ивановича было четыре класса образования. Сажали двадцать пять соток картошки, две коровы, десять овец. Иди-ка, сена заготовь на всех. Лидия Харитоновну до 82-х корову держала, сама управлялась. Работали за трудодни. Муку давали. Когда колхоз перешел в совхоз, появилась зарплата – 70 рублей. Купили телевизор «Рекорд». Один был у продавщицы из Сельпо, а другой у них. Каждый вечер полная изба народа – телевизор смотреть. Сам не смотрел. Некогда было.

Потом и мотоцикл, и машину купили. А денег постоянно не хватало. Семья заготавливала кедровые шишки на продажу. Картошку возили в город. Сергей Иванович каждую копейку вкладывал в дом.

В конце 60-х основная работа была закончена. И ракета, и пионеры встали на крыше. От людей отбою не было. Раньше через Кунару шел старый Верхотурский тракт. И все машины и автобусы ехали мимо домика. Останавливались. Выходили смотреть. Порой зрители вели себя достаточно беспардонно. И ворота стали закрывать. И до сих пор так. Ездят, фотографируют, заходят. И никто ни разу не предложил помощь, ни копейки денег не дал на краску… С другой стороны, ничего ни у кого и не просили.

Хозяин делал дом до последнего дня. Просто в какой-то момент перенес инфаркт на ногах, уже энергии не стало. Потом инсульт. И все равно что-то присматривал и делал. Малуха с правой стороны осталось незаконченной. Ворота сделаны, наличники сделаны, под облицовку все готово, а на крышу Сергей Иванович мечтал поставить рабочего и колхозницу.

Когда Люда вышла замуж за хорошего кунарского парня Валентина, Сергей Иванович радовался, что Валентин и Игорь будут следить за домом, когда его не станет. Он все время думал о доме. Но Валентин трагически погиб, Игорь живет в городе, да и Люда тоже. Лидии Харитоновне уже 84…

Дом стоит благодаря дочери Люде, сыну Игорю и самой Лидии Харитоновне. Когда-то давно Сергей Иванович сковал надгробие для себя. Его могила первая на кладбище. И для Лидии Харитоновны тоже сковал. Чтобы и после смерти «ни по что в люди не ходить».

А вообще на этом кладбище многие ограды и памятники скованы Сергеем Ивановичем. И сделаны они с доброй выдумкой и мудрым подтекстом. Его руку видно сразу. Кованная оградка, частокол прутьев с копьевидным навершием, и все острия выкрашены красным – как ряд свечек горит. А неподалеку в ограде выкованы стебли одуванчиков. И видно, что они настоящие. Просто облетели.

Дом удивительный. Он состоит из десятков тысяч частей. Вырезанных, выпиленных, выточенных, откованных. И ты уже знаешь этот дом, и каждый раз, приезжая, ты находишь все новые и новые детали. Это один из самых красивых домов в России. Самый красивый. И это настоящий памятник замечательному русскому кузнецу и доброму человеку Сергею Ивановичу Кириллову.

Рассуждая о крестьянской избе, ее истории и архитектуре, мы часто упускаем из виду, что возраст даже самых известных нам строений едва переваливает за 200 лет. Вольные датировки, особенно характерные для провинциальных музеев, ничем не подкреплены. Так, например, известная на Урале "изба бабы Кати" из деревни Коптелово, местными знатоками, краеведческими сайтами, а порой и печатными изданиями, безапелляционно называется "избой XVII века". А, между тем, доказательств этому не представляется никаких.

О возрасте деревянных строений

Вообще, судить о возрасте строения по визуальным признакам довольно сложно. Потому что ранние архитектурные приемы в качестве устойчивой традиции могли сохраняться и в более поздние времена. Как правило, самые старые дома характеризуются удивительным качеством отделки деталей и точностью их подгонки друг к другу, что в последствии сменилось более простыми и технологичными приемами. Но и эти особенности не дают нам права однозначно называть даже век постройки. Довольно точным является метод дендрохронологического анализа, суть которого заключается в сравнении спилов бревен с рисунком ствола дерева, зафиксированного в определенный год. Но и этот метод обозначает лишь то время, в которое дерево было спилено, а никак не год постройки. Поэтому легко можно представить себе ситуацию, когда в строительстве дома использовали венцы или отдельные бревна более старого сруба. Пожалуй, самыми достоверными являются датировки, полученные на стыке нескольких методов: дендрохронологического анализа, анализа архитектурных особенностей и изучения архивных документов.

Сокровище России – древние деревянные церкви

Самым старым деревянным строением в России является Церковь Ризоположения из села Бородава, дата ее освящения – 1 (14) октября 1485 г. За свою долгую жизнь церковь не раз претерпевала изменения – покрытие кровли могло меняться до 10 раз, в середине XIX века была убрана открытая галерея на столбах – гульбище, окружавшая трапезную церкви, неоднократно подтесывались стены и частично менялись небольшие детали.
В 1957 году она была перевезена на территорию Кирилло-Белозерского музея-заповедника. Церковь изучается, ведутся тщательные реставрационные работы, цель которых – возвратить церкви первоначальный облик, сохранив при этом все дожившие до нашего времени детали.

В музее "Витославицы", что расположен возле Великого Новгорода, есть ряд старых церквей. Самая ранняя из них – Церковь Рождества Богородицы из села Перёдки, время ее создания – 1531 год.

Интересный памятник начала XVII века находится в небольшом городке Слободском, недалеко от Кирова. Это Церковь Михаила Архангела 1610 года постройки. Некогда она была частью Богоявленского (позднее – Крестовоздвиженского) мужского монастыря. После революции историческое сооружение использовалось под склад церковного имущества из снесенных монастырских храмов, и со всех сторон его наглухо обшили досками. После реставрации в 1971 – 1973 гг. Церковь отправилась в Париж на выставку "Русская деревянная пластика от древнейших времён до наших дней". Там церковь установили вблизи Елисейских Полей. Из этого вояжа уникальный памятник вернулся в сквер в центре г. Слободского, где и находится по сегодняшний день. Стоит отметить, что автором проекта реставрации, как и в случае Церкви Ризоположения, был профессор Б. В. Гнедовский.

К счастью, сохранились и другие памятники деревянного зодчества XVI – XVII веков, но все они относятся к храмовой архитектуре, жилых построек такого возраста нет. Объяснений этому предостаточно. Во-первых, сам тип эксплуатации способствовал лучшему сохранению древесины. Во-вторых, церкви не перестраивались, менялись лишь некоторые конструктивные детали. Дома же полностью разбирались, реконструировались в соответствии с нуждами хозяев и особенностями времени. Кроме того, церкви, стоявшие, как правило, в стороне от жилых построек, и более пристрастно охранявшиеся, все-таки, меньше горели.
Однако, изучение памятников храмовой архитектуры не дает нам представления об архитектуре крестьянского жилища. Конечно, были и общие приемы строительства, но нужно помнить, что церкви строили профессионалы, а дома – сами крестьяне с помощью родственников и соседей. При украшении церкви использовались все известные декоративные приемы, а крестьянский дом не украшался по причинам положения крестьян в российском обществе.

Дом XVII века

Что же, все-таки, представлял из себя дом XVII века? Среди документов этого времени сохранились довольно подробные описания построек на дворах, их внутреннего убранства, сведения о технике строительства. Кроме письменных источников, имеются рисунки и путевые зарисовки иностранцев, наиболее интересные рисунки даны в книге Адама Олеария "Описание путешествия в Московию". Так же большой свод зарисовок был сделан художниками посольства Августина Мейерберга. Эти рисунки выполнены с натуры и очень реалистичны, раскрашены (скорее тонированы) акварелью.

Нужно сказать, что художники того времени достаточно точно воспроизводили виденное. К этому следует прибавить и чертежи отдельных сооружений, дворов, дающие довольно точное представление о размерах и планировке зданий. Эти сведения, уточняющие наши представления о жилых и хозяйственных постройках XVII в., все-таки неполны и неравномерны, гораздо лучше известно жилище господствующих классов, особенно царские хоромы, крестьянское жилище описывается крайне скупо.

Тем не менее, попробуем обобщить то, что нам известно.

Изба рубилась из крупных бревен: сосны, ели, а нижние венцы - часто из дуба или лиственницы. Основным модулем постройки служило бревно длиной от 2 до 4 саженей. Для хвойных пород (ели, сосны) выработался известный "стандарт" - при толщине 20-30 см, длина бревен составляла 3-4 сажени (1 сажень = 213,36 см). Ограничение длины бревна указанными размерами зависело не от высоты дерева, а от того, в каких пределах разница в толщине бревна между комлем и вершиной оказывалась настолько незначительной, что не мешала при строительстве (практически бревно было ровным цилиндром). Несколько отступая от края (30 см), на каждом конце бревна вырубались до половины толщины углубления - "чашки". На два таких параллельных бревна в углубления поперек укладывалась еще пара, в которой также вырубались углубления для следующей поперечной пары. Четыре связанные таким образом бревна составляли венец сруба.

Высота сруба зависела от количества венцов, судя по рисункам современников, их было 6-7, то есть высота сруба составляла 2,4-2,8 м. Чтобы бревна лучше прилегали друг к другу, в верхней или нижней части делали паз, а пазы между венцами прокладывали мхом. Такая простейшая рубка срубов называлась рубкой "в обло", и этим способом строили большинство домов как в деревнях, так и в городах. Внутренняя площадь такого помещения могла быть и совсем маленькая - около 12 кв.м, но подавляющее большинство жилых строений возводилось из трехсаженных бревен, то есть их площадь достигала 25 кв.м. Эти размеры, определявшиеся свойствами строительного материала, по наблюдениям, оказываются наиболее устойчивыми на протяжении столетий.

Кровля крестьянских изб и других построек была двускатной. Боковые стены сводились к коньку, образуя два ската из бревен. Об устройстве потолков в крестьянских избах документальных данных нет. Расположение окон в крестьянских избах, хорошо известное нам по рисункам, заставляет думать, что плоских потолков в этих жилищах тогда еще не было. Они появляются на столетие позже.

Два световых окна прорубались обычно между двумя верхними венцами стены, а третье, дымовое, еще выше, почти под самым коньком крыши. При господствовавшей тогда у крестьян топке изб по-черному, через это окно и шел, в основном, дым от печей. Если бы в избах были плоские потолки, то они перекрывали бы путь дыму и прорубка третьего окна становилась в таком случае бессмыслицей. Видимо, если в избах и делали потолки, то они были сводчатые. Либо сами бревна крыши служили одновременно и потолком.

Фрагментарны сведения и о полах в крестьянском жилище. Всегда ли делали полы из дерева или их оставляли земляными - сказать невозможно. Этнографические сведения по XVIII-XIX вв. показывают широкое распространение земляных полов у русских крестьян центральных и даже северных губерний.

Обязательным элементом избы была печь. Печи эти топились по-черному. Ни труб, ни деревянных дымников в массовом крестьянском жилище XVII в. еще нет, хотя и то и другое часто применялось в жилище феодалов и состоятельных горожан. Делали печи из глины; по прочности такие печи превосходили кирпичные, насколько это известно из этнографических аналогий.

Внутренняя планировка избы была довольно простой: в одном из углов (для XVII в. возможно, еще в переднем), где были окна, вытягивавшие дым, ставилась печь. Сбоку у печи настилались нары - полати. Были ли эти полати низкими, на уровне 1-1,2 м от земли или высокими - сказать определенно невозможно. Но можно думать, что высокие полати появились у северных и центральных групп русского крестьянства несколько позже, в XVIII в., когда печь ставилась при входе, у задней.

Вдоль стен избы тянулись лавки, настолько широкие, что на них можно было спать. Над лавками устраивались специальные полки - полавочники. В углу, напротив печи, ставили небольшой стол с подстольем. В XIX и даже в XX вв. еще встречались старинные столы, с зарешеченным подстольем, где держали кур. В том же углу, где стол, находился и "святой", "красный" угол с божницей для икон.

Даже в летнее время такая изба была полутемной, так как освещалась маленькими волоковыми окнами (примерно 60×30 см), а на зиму такие окна затягивались пленкой бычьего пузыря или паюса (паюс - пленка, в которой находится икра у осетровых и других рыб, тонкая и прозрачная), а сверх того "заволакивались" доской, укрепленной в пазах. Освещалась изба лишь печным огнем или лучиной, укрепленной в светце или стенной щели.
Итак, изба XVII века – небольшая конструкция с прямоугольным или квадратным основанием, простой двускатной крышей, тремя маленькими щелевидными окнами, расположенными довольно высоко.

Городские дома лишь немногим отличались от деревенских, сохраняя в своей основе все те же элементы.

Дом XVIII века

В XVIII веке деревянный дом претерпевает ряд изменений. В первую очередь меняется потолок, он становится плоским, это влечет за собой изменение потока дыма, для того, чтобы он выходил, устраиваются дымники (дымницы), а окна, потеряв свое назначения, смещаются вниз и служат уже для освещения избы. Несмотря на это, во многом, дома остаются довольно примитивными. "Белое" отопление - печь с трубой - большая редкость. Нужно отметить, что к моменту отмены крепостного права (1861 год), более трети крестьянских изб оставались курными, т.е. топились по-черному.

Появляются стропильные конструкции и, как следствие, четырехскатные крыши.

А высокие, богато украшенные дома-терема Русского Севера, или обильно декорированные объемной резьбой избы нижегородского региона, которые так подробно описаны в книгах, которыми мы любуемся в музеях деревянного зодчества – все они появляются лишь в XIX веке, причем, большая часть только во второй его половине, после отмены крепостного права. Именно это преобразование российского общества сделало возможным развитие личного хозяйства, улучшение материального положения русского крестьянина, появление самостоятельных ремесленников и свободных жителей городов, которые, в свою очередь, получили возможность безбоязненно украшать свой дом, соответственно достатку.

Дом в Угличе

Дом в Угличе – самая старая жилая постройка в России. Более старых домов не зафиксировано. Фотографии двух строений, датированных XVIII веком, приведены в довоенной книге "Русское деревянное зодчество" (С. Забелло, В. Иванов, П. Максимов, Москва, 1942 г.). Одного дома уже нет, а второй удивительным образом сохранился.

Дом Ворониных (ранее – Меховых) - расположен на берегу Каменного ручья, адрес его: ул. Каменская, 4. Это один из немногих сохранившихся в нашей стране образцов деревянного посадского (городского) жилья. Построен дом был в первой половине – середине XVIII века. Его уникальность еще и в том, что он построен до регулярного плана застройки Углича 1784 года, утвержденного Екатериной Второй. По сути, этот дом – промежуточное звено между средневековым и плановым городом.

Вот описание дома с одного из интернет-источников: "Дом этот – на высоком подклете, который когда-то использовался для хозяйственных нужд, раньше имел и вышку, и летнюю чердачную комнату. Лестница на жилой этаж когда-то размещалась снаружи, а теперь внутри дома, она приводит в сени, которые разделяют этаж на две части: жилую комнату и летнюю горницу. Перила лестницы и скамеечка на верхней площадке украшены скромным орнаментом. Достопримечательность дома – великолепная изразцовая печь".

Меховы – древний род городских купцов, мещан, которые, судя по фамилии, занимались скорняжным делом. Иван Николаевич Мехов в начале XX века был владельцем небольшого кирпичного завода. И сейчас на старинных угличских домах можно встретить кирпичи с клеймом его завода – "ИНМ».

Судьба дома обычна для России – хозяев выселили-раскулачили-сослали, в дом заселились чужие люди, которым дела не было до поддержания его в образцовом порядке, соответственно, дом ветшал. Расселили его лишь в 1970-е годы. Дом без людей разрушался еще быстрее, пришлось даже ставить подпорки, чтобы он не свалился в ручей. В то время уникальное строение было на балансе Угличского музея. В 1978-79 годах было принято решение о его реставрации на деньги Общества по охране памятников культуры. Восстановили кирпичный цоколь, заменили нижние венцы сруба, восстановили внутреннее убранство дома. Отреставрировали печь с изразцами, перебрали крышу.

В девяностые годы, когда повсеместно стало не хватать денег, дом Меховых-Ворониных законсервировали до лучших времен. Фатальными для дома Меховых-Ворониных, как это ни парадоксально, стали двухтысячные годы, когда его признали памятником федерального значения. Поясним, что означает этот термин: никто и никак не в праве его трогать. То есть он может разрушаться, но ни один человек под страхом уголовного наказания не имеет права к нему притрагиваться. Кроме государства. А государство, озабоченное вселенскими проектами, типа олимпиады всех времен и народов, навряд ли вспомнит о скромном деревянном домике в российской глубинке.

Как и следовало ожидать, статус "Охраняется государством" не защитил дом от бомжей и других маргинальных личностей, зато поставил крест на попытках музея сохранить этот дом.

Тем не менее, в 2014 году бомжей из дома выселили, окна и двери заколотили, а дом обнесли металлическим забором. Что дальше – неизвестно. Возможно, он так и будет стоять до следующей аварийной ситуации, а возможно, на что хотелось бы надеяться, будет вскоре отреставрирован, и мы сможем полюбоваться уникальным памятником не только издалека, но и вблизи, и изнутри.

Информация для написания этой статьи собиралась автором в течение нескольких лет из самых разных замечательных книг, многие из которых указаны на сайте, посвященном русским наличникам.

Так же важными оказались многочисленные поездки по Уралу и России, которые автор осуществляет с 2003 года. Неоценимую помощь оказали замечательные русские ученые Герольд Иванович Вздорнов, Михаил Николаевич Шаромазов, художник и реставратор Людмила Лупушор, историк и создатель Музея "Невьянская Икона" Евгений Ройзман (признан Минюстом иноагентом), собиратели предметов русской старины Ольга и Александр Ильины.

Необходимо отметить очень концентрированную содержательную статью Г.Г. Громова "Жилище" в сборнике "Очерки русской культуры XVII века" и статью этого же автора "Крестьянское жилище" в сборнике "Очерки русской культуры XVIII века".

Автор - Юлия Крутеева, редактор альбомов и автор статей

В музее Невьянская икона открылась новая выставка "Всегда рядом" художника-иконописца Андрея Бодько. Мы взяли интервью у автора религиозных картин, чтобы познакомить вас с ним поближе, узнать, где он берет вдохновение, как появилась эта серия и в каком настроении рисуется лучше всего.

— Андрей, откуда вы родом и как пришли к рисованию?

— Я из города Речица – это республика Беларусь, Гомельская область. Здесь я родился и живу. Мама у меня медработник, отец работал сварщиком, а потом стал начальником цеха, такие люди среднего класса. К искусству с детства я не был приобщен. Но увлекся рисованием в конце 90-х, когда в России началась волна хип-хопа и пришла культура граффити.

Мы начали рисовать с моими друзьями на стенах, на заборах, гаражах, заброшенных заводах, зданиях. Мы живем в небольшом городе, поэтому не делали хулиганское граффити, не разрисовывали машины или поезда, не делали что-то нелегальное, нас бы быстро поймали. Искали места и делали такие рисунки, вырабатывали свой стиль.

Я рисовал граффити лет восемь, и когда закончил школу и университет, мечтал быть профессиональным граффити-художником, у нас была своя команда из трех человек, называлась AZ. С этой командой мы переехали жить сначала в Минск. Большие города нужны для воплощения, для заказов, для популярности. А потом уехали жить в Москву, где я воцерковился.

Я познакомился с одним парнем, который взял меня с собой в Оптину пустынь, где я увидел первый раз монастырь, монахов, начал близко общаться с батюшкой Илием Ноздриным, духовником патриарха. И потом у меня созрела мысль: если я рисую, тогда может быть свой талант, если он у меня есть, надо посвятить Богу? Я посоветовался с батюшкой: «Ну, иконы, - сказал он, - просто так нельзя рисовать, нужно учиться.» И поэтому я решил поступить в Свято-Тихоновский университет в Москве на иконописца, который закончил.

— А как часто вы рисуете?

— У меня такая дисциплина – рисую практически каждый день. Я служу диаконом в Речице в Покровском храме, прихожу со службы и пишу до следующей, если служб нет – пишу целый день. Когда выходной, я могу не рисовать один или два дня. В принципе, пять дней в неделю у меня выходит рисование.

Я пишу иконы с 2008 года, в основном занимаюсь иконописью. Граффити практически перестал рисовать, иногда для удовольствия что-нибудь могу сделать. Время от времени у меня бывают проекты: я делаю какую-то графику либо живописные сюжеты, пишу холсты. Но в основном это иконы.

К серии «Всегда рядом» пришел два-три месяца назад. У меня был, можно сказать, творческий кризис, тупик, какой-то поиск: когда пишешь иконы каждый день, то хочется еще попробовать что-то, подумать. Тем более у меня такой вид икон, мы их называем андеграунд, свободные, примитивные, которые не рассчитаны на массового потребителя, церковного заказчика, архиереев или священников. Практически это церковное искусство, но в храмы эти иконы не заказывают, только если я их сам дарю, и некоторые деревенские священники вешают их у себя в храмах.

Те иконы, которые я пишу, в основном это не заказы. Бывают и церковные заказы, бывают люди просят венчальные пары, семейные сюжеты, своих святых, а есть особые почитатели, которые любят именно мой стиль, такую авторскую икону, провинциальную. Есть какой-то круг любителей, которые такое собирают, те, кто просто покупают себе или на подарок, есть даже некоторые коллекционеры в Москве, которые покупают у меня уже готовые вещи себе в коллекцию.

— Какую используете технику и материалы?

— Я использую яичную темперу, такие же лаки, олифы, пишу на разных досках, как и в древности – на березовых, липовых, ольховых, сосновых, дубовых. Мне их делает либо столяр, либо я сам, грунтую всё по древним технологиям. Иногда, конечно, если мне хочется большой размер, я использую строительные щиты, ОСП, оргалит, фанеру. В общем когда заканчивается материал, а он дорогой, приходится писать на дверках шкафа, на каких-то кусках дерева, потому что писать хочется, а заказов нет.

Я живу в глубинке Беларуси, в такой области, которая, наверное, самая не религиозная во всей русской православной церкви. У нас нет древних храмов, их все уничтожили, взорвали всё церковное. Тут люди живут в неверии: они не видели храмов, здесь нет церковных музеев, вообще практически нет музеев, даже обычных галерей нет. У нас нет культурного запроса ни у церковного, ни у простого населения. Поэтому я делаю, что хочу, живу и пытаюсь, чтобы хотя бы мне было хорошо. И есть люди которым это тоже нравится.

У вас невьянская старообрядческая икона такая выделанная, сделанная, лист золота лежит ровно, лики написаны аккуратно. Я думаю, что если посмотреть на историю искусства, то в каждом столетии иконы писали по-разному, и всегда это было связано с богословием, духовной жизнью в обществе и культурным уровнем. Сейчас XXI век, поэтому невозможно также писать, как сибиряки в XIX или XVIII веке. Мы по-другому дышим, по-другому живем.

У нас был и Матиз, и Ван Гог, и Гоген, и Пикассо, были и импрессионисты, кубисты и модернисты. У нас есть интернет и телевидение, айфоны и смартфоны. Невозможно этот опыт не учитывать. Мы живем в это время, в этом поколении, и законсервироваться и писать, как писали старообрядцы в XVII-XVIII веке конечно можно, так делают современные церковные художники, пытаются копировать то, что было раньше. Я копировал, когда учился. Сейчас мне хочется писать, как древние, но только самому, с учетом всего живописного опыта, который был накоплен за 21 век. То есть учитывать, что у нас есть и Матиз, и смартфон, с оглядкой на всё, что есть у нас в жизни.

Я не пытаюсь обмануть кого-то, сделать икону максимально гладкой, очень духовной, правильной. Чтобы сделать такую вещь, нужно быть самому правильным и высокодуховным. Я неправильный, я такой, какой есть и просто пытаюсь быть честным сам c собой и со зрителем.

У кого-то пол таланта, у кого-то их 10. И если у меня есть пол таланта, то я рисую на свои пол таланта, а не делаю вид, что я Андрей Рублев или Великий Дионисий. Как и в музыкальных инструментах: есть скрипка, есть фортепиано, а есть, например, губная гармошка, барабаны или балалайка. Я не делаю вид, что я классный парень, играю на скрипке, родился в интеллигентной семье и слушаю с детства Рахманинова и Чайковского. Я родился в маленьком провинциальном городе, ругался матом, пил пиво и слушал рэп.

Я не могу делать вид, что я играл на скрипке. Если я играю на барабанах, гитаре или балалайке, то так оно и есть. Любая музыка понятна слушателю, и изображение тоже понятно каждому. Есть люди высокого культурного уровня, которые могут возвышенно делать какие-то интеллигентные вещи, я не возвышенный интеллигент и делаю то, что мне Бог дал, и служу тем, чем могу.

— Сколько времени уходит на создание сюжета?

— Я могу в день написать одну-две-четыре вещи, могу писать одну вещь неделю, одну писал четыре года, по-разному уходит.

В основном это маленькие вещи, и они пишутся быстро. Иногда я пишу много маленьких, а потом перехожу на большие форматы – иконы с клеймами или ещё что-то, они пишутся дольше.

Вообще я пишу быстро. И в древности было такое, если почитать древние контракты или сколько писали иконописцы в год, то они тоже очень быстро работали. Если взять Дионисия с сыновьями, то они расписали храм за месяц, даже чуть меньше, там очень деликатная работа.

А что иконы писать месяц, если люди могли храм за месяц расписать? Иконы писались быстро, есть контракты, в которых сказано, что иконописец в день писал 7-9 икон. Есть много таких документов разных, и у греков, и у русских, есть исследования, сколько и как писали. В общем, я очень темпераментный человек, я не могу писать одну вещь долго. Я пишу быстро.

— В каком настроении обычно вам рисуется лучше всего?

— Мне лучше всего рисовать, когда я приду после службы, поем, посплю полчаса, просыпаюсь, съедаю какой-нибудь фрукт или выпиваю чашку кофе. Я как бы заново рождаюсь, с новыми мыслями, с новыми чувствами, очищенный, можно сказать, пустой, вдохновленный. Для меня работа в таком состоянии – самое лучшее.

— Был ли момент, когда вдохновение уходило?

— Не каждый день есть вдохновение что-то сделать, потому что иногда мысли и идеи заканчиваются.

— Ваш самый любимый сюжет?

— Есть любимые сюжеты в иконописи – Богородица, Николай Чудотворец, Илья Пророк Успения, такие канонические сюжеты. Их можно писать, как Сезанн постоянно писал свою гору, с разного ракурса. Можно каждый день садится и писать разное. Когда у меня нет каких-то мыслей, что сделать нового, что я хочу, я могу писать какие-то сюжеты, которые у меня есть постоянно.

— Как возникла идея таких сюжетов?

— С осени. Я начал серию религиозных картин. Одну из них, «Первый день в раю», купил Александр Ильин себе в музей. Сначала написал серию больших работ на тему разных религиозных сюжетов, а потом начал пробовать их на иконных досках – о душе, грехе, о покаянии, какие-то пробовал неканонические вещи. Это не иконы, но связаны с религиозным, с Богом, с душой. Сделал три-четыре вещи, все пробные, непонятно насколько удачные или нет, и находился в таком поиске. А месяца три назад я сел, начал первую религиозную картинку, вторую взял доску, набросал, это был сюжет, где Христос у тебя дома пьёт чай. Не могу даже вспомнить, представить, почему я так сделал. Мне, наверное, захотелось, было внутреннее какое-то желание, чтобы Христа увидеть рядом.

Полгода назад была конференция в Москве, на которой искусствовед Ирина Константинова Языкова сказала, что нет современной иконописи, нам предстоит поиск нового языка. Люди изображали Бога, как веруют они, а нам нужно изображать, как его сейчас веруем мы.
И я задумался: наша вера отличается от веры древних. И захотелось, чтобы Христос был как-то рядом, был участным в этой жизни. Мы же веруем, что он вездесущий, всё исполняет, что он находится рядом всегда, всё видит, что это не какой-то дедушка на небесах, а Бог, который всегда внутри нас, рядом с нами, днем и ночью, везде присутствует, только мы его не видим.

Захотелось это осознать, подумать над этим, и серия началась с этой первой картинки, что он приходит к тебе домой и пьет чай. В Апокалипсисе у Иоанна Богослова есть такие слова, что Христос постучит к тебе в двери, войдет и будет вечерить у тебя. Такой сюжет, как он стоит и стучит в двери в дом к человеку, иллюстрировался много раз. А у меня уже как бы дальше, он уже вошел в дом, уже сидит и пьёт чай, он такой. Сначала купила эту работу одна художница. Затем увидел друг, говорит, а можешь еще что-то нарисовать, с ребенком, потом я люблю и типа народный фольклор. Тема подхватилась, пошел очень большой отклик от людей по поводу серии «Всегда рядом», многие писали свои переживания и ощущения, благодарили, начали советовать, какие картинки еще можно нарисовать, и всё оно развилось такой большой песней.

— Есть ли какие-нибудь грандиозные планы, связанные с рисованием?

— Конечно, я буду писать, надеюсь, иконы, дальше пробовать, экспериментировать, что-то искать, в планах что-то необычное. Мне кажется, что большое будущее у христианской живописи не как иконы, а таких религиозных сюжетов на разные темы, которые очень близки и понятны людям. Можно делать абстракцию, сюрреализм, всего чего угодно, используя современный язык живописи. Только делать все вещи, связанные с христианской тематикой. Мне кажется, что я бы хотел еще поэкспериментировать холсты, работы разного размера, в разных техниках именно на религиозные сюжеты, кроме икон. Такая свободная живопись о Боге.

— Каким словом или фразой вы могли бы описать свои работы, своё творчество?

— Во-первых, у нас есть группа людей, моих единомышленников, нас пять художников, которые работают примерно в такой технике– это отец Алексей Трунин, Игорь Каплун, Илья Ходырев и Эля Ерудова.

Делаем нестандартные вещи. И, конечно, если брать современную классификацию, то мы больше занимаемся авторской иконой, как это сейчас называется, икону личного стиля.

Есть авторская икона, как у Ирины Зарон или у Солдатова – знаменитая, предназначенная для того, чтобы понравиться людям и служить людям в церкви, в храме. А наша икона, мы её называем андеграундная, аутсайдерская. Мы никому не стараемся понравится. Это такое искусство, которое никому не надо, и которое мы делаем сами для себя.

Кто-то её называет северной, многие её классифицируют как примитивную икону. Я не искусствовед и не могу дать точной какой-то оценки, как назвать этот стиль. Примитивный сюрреализм, наверное, так.