Лига Писателей

Меня всегда мутило в автобусах, и этот не был исключением.

Я уже разочаровалась в подобной идее, но деваться было некуда.

Машина была сломана со вчерашнего дня, ни один из номеров такси нашего маленького никудышного городка не отвечал.Обеденное время, должно быть не так много пассажиров. Всего 5 остановок.

Стоял аномально жаркий август, и одна мысль о возможной поездке в переполненном автобусе вызывала подкатывающий приступ тошноты. Я всматривалась в проходящие автобусы, пока не увидела нужный. Маршрут 219. Желтый ПАЗик не был заполнен пассажирами даже наполовину, когда я вошла. Осторожно села на свободное сиденье рядом с кондуктором, то, которое обычно стоит спиной к водителю, огляделась в поисках надписи о цене билета.

- Двадцать три, - отрезала кондуктор.Я достала из кошелька сотню и протянула женщине.

- Раз, два, - начала она медленно отсчитывать сдачу, повернувшись к водителю.

Ничего примечательного – сожженные обесцвечиванием волосы, серый спортивный костюм, уродливые тряпичные тапки и сумка через плечо.

«Кто стучится в дверь ко мне» - всплыло в голове,- «с толстой сумкой на ремне».

- Возьмите сдачу! – кондуктор протянула горсть мелочи и билетик.

- Может, откроем окна?

- Сломаны, не открываются. И люк тоже, - буркнула кондуктор.

Я бросила мелочь на дно сумки, билет оставила в руке.

Становилось нехорошо. Если на улице происходило хоть какое-то движение воздуха от легкого ветерка, то внутри автобуса все будто замерло.

Казалось, что воздуха нет совсем. Вместо него неподвижная раскаленная субстанция, наполненная запахами бензина, пота и пыли.

«Здесь точно градусов 40-50, не меньше», - подумала я, – «Быстрей бы приехать, пока не блеванула».

- А ты знаешь, какие у нас северные ветры, - запело у водителя.

«А ты знаешь, какие у нас снега километры» - произнесла я следующую строчку вместе с исполнителем.

«Откуда только знаю такие шедевры. Хотя северные ветры мне бы сейчас точно не помешали. Хотя бы глоточек воздуха».

Автобус резко затормозил, остановившись на следующей остановке.

« Остановка «Троицкая площадь» - произнес механический голос.

Дверь ПАЗика со скрипом раскрылась и я стала ловить дуновение ветерка с надеждой вдохнуть хоть немного свежего воздуха. В автобус на «Троицкой площади» вошел единственный пассажир. Женщина.

Она села на последнее место в автобусе так, что находилась ровно напротив меня, нас разделяли метров шесть и мгновенно стала объектом моего внимания.Я всегда любила разглядывать красивых людей, и она была как раз такой. Невероятно, откровенно красивой. Несмотря на возраст, а навскидку ей было лет семьдесят, она обладала королевской осанкой. Изящные черты лица, нос с горбинкой, длинная шея – мне хотелось думать, что в прошлом женщина была балериной или научным сотрудником. Белый брючный костюм был сшит будто по ее меркам и сидел идеально. Образ дополняла стильная белая сумка.Я не заметила, как засмотрелась на случайную попутчицу, не в силах отвести взгляд. «Хватит так смотреть, это уже неприлично» - ругал меня внутренний голос. Я с трудом оторвалась от нее и уставилась в окно. Потом перевела взгляд на других пассажиров. Мамаша с двумя непослушными детьми, две девушки с планшетами, наверняка студентки, мужчина в рабочем комбинезоне. Взгляд ни на чем не останавливался. Ни на ком не останавливался.Меня манило только туда, прямо и напротив.Я резко подняла голову и продолжила разглядывать пассажирку в белом. Странно, что изначально я не заметила одной детали, которая бы совсем не украсила любую другую женщину, но ее красоту она совсем не портила.

Практически половина головы была лысой. Белые волосы были зачесаны к макушке таким образом, чтобы закрывать этот изъян.Приступы тошноты стали возникать все чаще. Воздух в автобусе, а точнее его отсутствие, был раскален до невозможности. Казалось, что в этом аду можно расплавиться и растечься, как пластмасса, не доехав до своей остановки.«Подумаешь, еще две остановки, на третьей выхожу», - успокаивала я себя, вдыхая носом раскаленную теплую субстанцию.Я заметила, что воздух в салоне становился не просто горячим, а зловонным. Вонь будто распространялась с пола автобуса и постепенно заволакивала весь салон. Я достала из сумки бумажный носовой платок и закрыла им нос и рот. « С ароматом земляники» - прочитала я на упаковке платочков. «Лучше бы без земляники» - шепнул внутренний голос. – «Бывает же вонь».Я ждала очередную остановку, как спасение. Как глоток свежего воздуха.Остановка «Горбольница № 1», на выход есть? – спросила кондуктор.Все молчали, разморенные жарой и уставившись в окна.- На выход нет, - сказала кондуктор водителю.

– Проезжай.

«Фак» - кричал внутренний голос. «Ничего, доеду, лишь бы не задохнуться».

Тягучее зловоние распространялось по салону и проникало в ноздри. Я подавила очередной приступ тошноты и подняла голову.

- Нравится костюм? Сама шила.

Я в недоумении посмотрела на женщину в белом. Голубые глаза смотрели прямо на меня, ошибиться было невозможно.Голос будто прозвучал у меня в голове.

«Придумываю»? – спрашивала я себя.Но сверлящий взгляд собеседницы ясно дал понять, что она ждет ответа.

«Да, красивый», - подумала я.Казалось, этот ответ ее удовлетворил.- «А теперь встань и подойди к водителю. Проси выйти».

- «Как вы это делаете? Почему я вас слышу?» - я подумала эти слова и она их услышала.

«Подойди к водителю. Скажи, что нужно выйти прямо здесь. Не отнимай платок от носа».

Я хотела встать с места и повернуться к водителю. Перед глазами всё поплыло и стали летать темные круги. Я увидела, как остальные пассажиры автобуса странно ложатся на свои кресла. Кондуктор захохотала.Меня вырвало прямо перед собой, под ноги. Вытерла рот платком. Дышать было нечем, но хотелось улыбаться. Я вспомнила о женщине в белом и посмотрела на нее.Она сидела в прежней позе ровно напротив меня, но глаза были закрыты. Голова наклонилась вперед, волосы сбились, обнажив лысину на затылке.

«С вами все в порядке? Ответьте мне» - я смотрела на нее, но она не реагировала.

Подняться и подойти к ней не было сил. Кружилась голова, ноги не слушались.Я посмотрела на билетик, зажатый в руке. 351405. Счастливый. Зеленые цифры куда-то поплыли.

«Надо сказать» - уговаривала я себя. «Соберись с силами и скажи»

- Остановите, - тихо сказала я, обернувшись к водителю. – Остановите сейчас.

Я почуяла носом струйку воздуха. Не того тошнотворного и горячего, который был в салоне. Обычного, свежего, прохладного воздуха. Водитель бросил сигарету в форточку.Кондуктор захохотала.

- Откройте дверь, - еле слышно прошептала я водителю, подавляя приступы рвоты и головокружения.

Автобус № 219 затормозил на обочине дороги. Дверь открылась.Я ничего не видела. В глазах было темно, на виски давило. Я пододвинула руками ватную ногу, чтобы выставить ее вперед и сделать шаг. Наощупь. Шаг, второй, открытая дверь. Две ступеньки. Кажется, оступилась и скатилась на землю, будто оглушенная. Все чувства будто покидали меня – зрение, слух, обоняние и осязание – все катилось в темноту. Только одно я ощутила точно – я дышу. Воздух, я почти не верила, что снова вдоху его. Чистый, свежий воздух.

***

«А ты знаешь, какие у нас северные ветры» - доносилось будто из-под земли.

- А ты знаешь, какие у нас снега километры - прошептала я и открыла глаза.Белый потолок. В локтевом сгибе что-то кольнуло. Капельница.Маленький телевизор, подвешенный к самому потолку, бубнил без остановки.Пришлось прислушаться, чтобы разобрать слова.

***

«От отравления угарным газом в салоне автобуса скончались 9 человек, среди них известная сотрудница НИИ интервенционной радиологии Н.Н. Кирьянова, посвятившая десятилетия разработке невербальных способов общения. Как известно, в последнее время она страдала от лучевой болезни, явившейся следствием проводимых ранее испытаний. Автобус не доехал до остановки буквально считанные метры. Как сообщает наш специальный корреспондент, спасти удалось лишь одной девушке, которая попросила водителя остановить автобус. В настоящее время она находится в первой городской больнице с признаками сильного отравления угарным газом.К другим новостям: МЧС предупреждает: в августе на Урале установилась аномальная жара, которая по прогнозам синоптиков, продлится еще несколько дней. Температура воздуха на улице может достигать +40 °C.Повышается вероятность возникновения чрезвычайных происшествий, связанных с возникновением природных пожаров, увеличением количества происшествий и гибели людей на водных объектах; авариями вследствие перегрева двигателей; отключением электроэнергии в результате перегрева трансформаторных подстанций, обрывов проводов из-за сильных порывов ветра при грозе. Будьте осторожны».

В конце девятого века, в южной Испании появился разбойник по имени Умар ибн Хафсун, он собрал вокруг себя единомышленников, несогласных с властью эмиров, и долгие годы создавал угрозу самому существованию Кордовского эмирата.

--Ходят слухи, почтенный Умар, что ты возвел в горах Абдаллахиса неприступную крепость, откуда и совершаешь свои дерзкие набеги--Лоренцо отхлебнул свежезаваренной мяты, и продолжил--гильдия венецианских купцов обеспокоена твоими действиями, которые ослабляют Кордовский эмират, и снижают его торговые мощности.

--Поговорим начистоту--ответил Умар--лояльность гильдии ко мне существует до тех пор, пока я выгоден ей, не так ли?

--Не совсем так--поправил Лоренцо--лояльность наша имеет место быть, пока возможные расходы на помощь эмирату по твоей ликвидации превышают доход от торговли с тобой. Этот баланс тебе необходимо соблюдать, если не хочешь увидеть однажды армию наемников под стенами своего замка, сформированную на деньги гильдии.

--Ясно--кивнул Умар--цена невмешательства определена. А какова будет цена вмешательства гильдии на моей стороне?

--60 процентов земель эмирата должны быть под твоей властью, а также способность выставить армию в чисто поле супротив войск эмирата не меньшую, чем у противника, в таком случае наши наемники обеспечат тебе перевес, но затраты на их сбор лягут долгом на тебя и твой род под 33 процента годовых.

Умар надолго задумался, а потом сказал:

--Я соглашусь с вашими условиями, если привезете мне несколько книг.

--Книг?--удивился Лоренцо--это тот самый случай, когда книги стоят не менее армии наемников? Подозревал, что однажды информация будет стоить дороже войск и их обеспечения, но полагал, что этот момент придет лет эдак через тысячу.

--Мне нужны книги и чертежи римских и китайских механиков по стоительству осадных орудий, а также заметки киликийских пиратов по отражению нападений на их базы.

--Твои шпионы разве не нашли все необходимое в кордовской библиотеке?

--Нашли, но нужны особенные, непривычные приемы и орудия, к наличию которых у нас враг не готов. Все что знаю я, на данный момент, знают и они, и имеют понимание, как этому противосстоять.

--Тогда тебе нужна только одна книга: "Сборник военных хитростей Ганнибала"--заявил Лоренцо.

--Так ведь Ганнибал, хоть и великий хитрец, он не умел брать города--возразил Умар.

--А разве кто-то умел?--рассмеялся купец--любой успех осады, во все времена упирался в рентабельность затеи.

--А что?--с сомнением произнес разбойник--такая книга разве существует?

--Для тебя, добудем, достопочтенный Умар--заверил собеседника Лоренцо.

За последующие 20 лет, войска Умара ибн Хафсуна захватили 60 процентов земель Кордовского эмирата. Тактика его была проста: умар брал небольшой город, имея четкое понимание от своих шпионов, когда ждать армию эмирата, и сколько времени у него в запасе на дополнительное укрепление города. Когда враг оказывался на подступах, часть армии Умара покидала город, и дождавшись установления осады, терзала тылы противника, что делало осаду невыгодным предприятием. После, захватывались ближайшие небольшие твердыни, которые могли бы обеспечить друг другу поддержку с тыла. Для этого была необходима высокая скорость передвижения, потому Умар отказался от применения тяжелых осадных орудий. Но без них, оказалось невозможным брать крупные города.

--Я ослабил эмират настолько, насколько было обговорено, моя армия сильна и хорошо обучена--заявил Умар в новом разговоре с Лоренцо--не пора ли вашим наемникам вступить в дело на нашей стороне?

--Но ты не взял ни одного крупного города--возразил тот.

--Между тем, условия нашего договора соблюдены, не так ли?

--Но ведь ты почти проиграл уже--заметил, немного робея Лоренцо.--твоя армия рассосалась по бесчисленным гарнизонам мелких крепостей, взял бы хоть Малагу, в порту которой наши наемники могли бы сойти на сушу. Твои масштабы завоеваний не вышли за рамки разбоя, ты не создал достойного противовеса власти эмирата...

--Такого уговора не было--рассвирипев, воскликнул Умар.

--Ты человек войны, а гильдия--торговая организация. Мы можем гарантировать лишь невмешательства в дела войны, до тех пор, пока твоя власть будет сохраняться по меньшей мере над 55 процентами земель эмирата...

Умар ибн Хафсун уходил со встречи с Лоренцо в подавленном настроении, и думал: "Шайтан меня дернул связаться с торгашами, война должна быть отчаянной, а не разумной, как записи счетоводов, а там как кривая выведет.. "

— Как ты, пап? — спросила дочь с порога моей палаты.

— Привет, солнышко. Лучше всех. Только, почему-то, никто не завидует. — ответил я, наблюдая как она ставит сумку с фруктами около моей кровати. — Почему ты не в универе?
— Пару отменили, вот я решила заскочить.
— Точно отменили?
— Ты что, мне не веришь? — усмехнулась она.
— Верю, верю, — улыбнулся я, но подумал: «Что мне ещё остаётся».

Белые стены, раздражающие жалюзи, серый пол. Я лежал среди всего этого аскетизма в отдельной палате, то и дело поглядывая на часы. Время стало мне очень дорого. Особенно время с моими детьми.

 — Как лечение?
— Так себе, если честно. — я похлопал себя по бритой голове.
— Не расстраивайся, пап,— неуверенно улыбнулась она. – Отрастут новые, ещё длиннее прежних.
— Куда они денутся. Только непривычно. Я со времён армии так не ходил. Как Вася? Не даешь брату спуcку?
— Да как обычно, достает меня почемучками и хотелками. — ответила она и села на край моей койки.

Мы улыбнулись.

— А вообще скучает, пап. Плакал вчера перед сном. Хочет придти. — продолжала она уже грустно.
— Ничего, придете завтра, вечером. После школы. Школу не давай ему прогуливать, ни в коем случае. У него и так тройки. — улыбнулся я, и дотронулся до её руки.
— Хорошо. — кивнула она. — Тебе что-нибудь принести?
— Нет, не нужно. — покачал я головой. — Просто приходите, и всё.

В палате повисла тишина, которую разбавляли только шаркающие звуки старых шлепок в коридоре.

— Знаешь, пап, — сказала она тихо. — Я тоже скучаю. Ты поправляйся быстрее, ладно? Мы в тебя верим.

Ком подступил к горлу, а в носу запершило.

 — Хорошо, как же иначе. Я никогда не сдамся. — ответил я, а перед глазами стояло скорбное лицо доктора, который утром объяснял мне, почему химия скорее всего не сработает.

***

За окном барабанил дождь. Осень.

Паршивое время, что бы умереть. Паршивое, но такое логичное. Умирать мне не хотелось, но веры в выздоровление у меня уже не было. Доктор мне всё подробно объяснил.

Это было тяжело принять. Я не ел, не спал, плакал. Но потом как-то смирился. Мне становилось хуже. Я хотел верить в лучшее, но знание сняло повязку с моих глаз. А когда ты знаешь наверняка – вера уже ничего не значит. Это как покер, где все раскрыли карты, и вера не подсунет тебе пару тузов.

Остаётся лишь принять. И сделать необходимое.

 Дочь приходила всё чаще, кажется, начала догадываться, что мой внешний оптимизм - фальшивка.

***

Дочь сидела рядом на койке и читала мне вслух книгу. Заумную. Она любила такие. Был вечер, и скоро ей нужно было уходить. Я всё не решался заговорить, но, наконец, собрался с духом.

 — Послушай, дочь. — прервал я поток ее живого чтения, своим сухим, как шелест опавшей листвы, голосом.

 Она замолчала и повернула ко мне своё молодое личико.

— Вобщем...Завтра придет один человек, ты должна быть здесь. Нужно подписать кое-какие бумаги.

Её глаза потемнели от испуга.
— Зачем, пап? Ты же говорил, что тебе уже лучше.— тихо спросила она.
— На всякий случай, милая. Верь мне, так нужно.
— Ты... Ты же всегда учил меня не сдаваться, верить. А сам, выходит, что?
— А я и не сдаюсь. — соврал я.

Её губы задрожали. Она отложила книгу и молча, сидела, глядя в окно.

Потом расплакалась.

Я обнял её, утешая словами, в которые сам уже не верил.

***

Моё тело болело. Страшно. Невыносимо. Мне давали лекарства, но они помогали лишь отчасти.

Я чувствовал, как моё время уходит. Уходит, растворяясь вокруг, как растворяются капли дождя в земле. В земле, в которой скоро окажусь и я. Скорей бы. Боль всё сильнее. Но сегодня придут мои дети. Я должен собраться.

***

— О, ты выглядишь гораздо лучше, пап! — сказала мне дочь с сияющей улыбкой. Рядом с ней стоял мальчик семи лет, очень похожий на меня в детстве. Мой сын.

 — Стараюсь, — просиял я, внутренне сгорая в огненном и густом море боли. — Не сдаюсь. Я этот рак, одной левой.

Дочь улыбнулась, а я встал, подошел к сыну, присел рядом с ним и обнял. Мышцы горели, но я хотел его прижать к себе. Потом на это уже может не найтись сил.

Я вернулся снова в кровать.

— Немного ослаб, от здешней еды, — с извиняющейся улыбкой сказал я.

Я не ел уже три дня. Не мог и не хотел.

— Ничего, пап, лежи. Как дела?

— Лучше всех, ты же знаешь. Только никто не завидует.

— Ну, ты же держишься, молодцом, не сдаешься. А это очень важно. Нам так доктор сказал.

Доктору я пригрозил расправой, если он скажет им, что меня уже не спасти.

— Доктор прав, солнышко. Я уж точно не сдамся. И вы не сдавайтесь.
— С таким то примером? Мы? Да никогда, пап!
— Да! Никогда! — поддержал сын сестру.
— Идите, я вас обниму, умнички вы мои. Вот и правильно. Никогда не сдавайтесь!

 Я обнимал их, внутренне крича от боли. Теперь болело не только тело. Теперь рвалась и душа.

***

Дочь смотрела на меня со слезами, а я не мог даже повернуть голову. Силы покидали меня.

— Прости. — прошептал я. — Я хотел сказать раньше. Но, не смог.

 С её дрожащих губ не сорвалось ни звука.

— Бумаги мы подписали, теперь...после...Всё твоё. Береги себя, и брата. Заботься о нём. И никогда...никогда...— в горле пересохло и язык онемел.
— И никогда не сдаваться? — сквозь слезы спросила она. Голос её дрожал.
— Никогда. Иначе...Иначе зачем тогда бороться. А жизнь, это сплошная борьба.
— Я никогда не сдамся, пап. — сказала она улыбаясь и плача.

Мы еще посидели, слушая шум дождя, бьющего в стекло. А потом время посещений вышло.

А потом вышло и моё время.

Они пришли ко мне среди ночи.

Сначала постучали. Громко. Требовательно. Я не открыл. Лёжа в постели слушал крики злых голосов и почувствовал, что начинаю дрожать. Наверное так дрожит заяц, загнанный в нору лисой. А ведь ещё перед сном, я был уверен что хищник – я.

Они стучали, а я дрожал. Запертый в собственном доме. Я строил его за их деньги, а теперь он станет моим склепом.

В глубине души я знал, что рано или поздно это случится, ждал этой ночи. Но вот она пришла, а я всё равно к ней не готов. Хочу проснуться и колочусь от страха будто в ознобе.

Крики усилились, а затем звук бьющегося окна разорвал осколками последние крохи моего самообладания. Я заплакал. Не хотел умирать. Но они убьют меня, и будут правы.

Десять лет я воровал у их детей, лгал, пилил бюджет своей больницы. Построил дом, купил машину, несколько квартир в столице.

Но на хороший ремонт здания не хватило. Но это не моя вина. Их должно было хватить. Просто кто-то пилил ещё кроме меня.

А потом уже было поздно метаться. Зато сейчас — самое время. Меня била агония угасающей надежды, после которой чёрная безысходность небрежно задула её свечу. Я остался один на один с собой и своими грехами, которые пришли за мной и поднимались по лестнице тяжёлыми быстрыми шагами.

Грубо, жестко, они вытащили меня на улицу и ткнули лицом в асфальт, как провинившегося котёнка.

– Ну что, сука, как тебе? А?!

Я ничего не ответил. Слёзы и кровь смешались у меня во рту.

Со всех сторон кололи десятки злых взглядов. Они сурово смотрели на меня, как я ползал у них под ногами, словно побитый слуга. Их каменные лица не выражали ничего, кроме решимости и боли. Казалось невозможным, что они когда-то могли улыбаться. Но я знал, что улыбались. Раньше. До того, как они потеряли своих детей на том пожаре в больнице.

Удар носком чьего-то сапога взорвался сильной болью в боку, и я упал. Кажется хрустнуло пару рёбер.

– Ну что, тварь?! Детоубийца!

Это кричал один из тех, кто тащил меня вниз по лестнице.

Я онемел от страха и ничего не мог сказать. Ноги и руки уже не слушались. Толпа смотрела на меня, с укором и ненавистью. Факелов не было, но их заменял огонь, горящий в глазах этих людей. Огонь мести и ненависти.

— Мы пришли казнить тебя, выродок! — крикнул кто-то из толпы. — За наших детей! Это из-за тебя у больницы не было денег на ремонт!

— Нет! Постойте! — закричал я. — Я не виноват! Должно было хватить!!!

Или мне показалось, что закричал? Они словно меня не слышали.

— В том пожаре, погибли наши сыновья и дочери! Он бы не случился, если бы ты не забрал деньги себе!

Носок больно ткнул меня в живот. К горлу подступила тошнота и я не сдержался.

— Да, вот так ты и сдохнешь! В своей блевоте! — выкрик из толпы, который другие поддержали гулом одобрения.

Из ряда суровых людей вышел человек с ручной пилой. Все затихли.

— Ты попилил бюджет, а мы попилим тебя, господин директор.

Я попытался встать, но ужас сковал всё тело. Со спины подошли двое, рывком подняли меня и крепко сдавили руки сзади. В боку растеклась жгучая боль.

Я дёрнулся, и меня ударили в челюсть. Но почему-то боли уже не почувствовал. Я был как резиновая кукла в руках жестоких детей.

Человек с пилой медленно подошёл, опустился на землю перед моими ногами. Я стал подбирать их под себя, обдирая босые ступни об асфальт. Из толпы, синхронно, как по команде, вышло ещё двое. Они вжали мои ноги в землю, глядя прямо в глаза. Они холодно блестели, и в этом блеске я увидел отражение собственного ужаса.

Человек, вдавливая зубья в плоть, прижал пилу чуть ниже моего колена. Словно примеряясь. Немного поводил ей и стороны в сторону. Кажется, он остался доволен. Он посмотрел на меня, с жестокостью.

— Это тебе за Тимошку. — сказал он и рванул пилой вперёд, как проффесиональный строитель по сухой доске.

Я проснулся и вскочил с криком. Постель была холодной и мокрой от пота. Светило солнце, и спокойный утренний ветерок игриво шевелил прозрачные белые занавески на окне. На улице щебетали птички, и доносился гул вечно спешащего города.

Я с облегчённым вздохом рухнул на мокрую простынь, тяжело дыша. Меня казнили во сне не первый раз, но всё равно тело дрожало, а во рту пересохло. Подступала тошнота, как после долгой пробежки. Мы, воры, часто просыпаемся в холодном поту, после ночного забега от собственных теней. Страх наш вечный спутник. Но сейчас мне уже было не страшно.

Это был всего лишь сон. Просто кошмар.

Я посмотрел на часы. Пол восьмого. Пора вставать. Сегодня важный день, и я должен быть готов. Именно сегодня наша больница получит деньги на ремонт.

Захожу в бар, сажусь за столик, раскладываю письменные принадлежности, заказываю чай с ромашкой, готов пилить пост.

За соседним столиком сидит пенсионерка, и рассказывает громко подруге всю историю своей скучной жизни. Мои уши, медленно заворачиваются в трубочку. Ну, думаю, неудачно сел, бабка весь творческий процесс сбивает своим брюзжанием.

Следующая мысль: ну так это моя проблема(!), не было бы этой бабки, дребезжала бы другая, это я, видимо, встал не с той ноги и меня все сегодня раздражает. Но замечаю, что остальные клиенты бара также не в восторге от бабушкиной жизненной эпопеи. Похоже, есть нечто в ее голосе препротивное.

Ладно, менять бар неохота(уже разложился), что делать(?), как нейтрализовать зануду? Вспомнился Родя Раскольников: если его проценщица была также нудна, то я его ооочень понимаю.

Радикальные меры оставлю Достоевскому. Как быть? Не переплавить ли свой эмоциональный настрой в рассказ(?). До недавних пор думал, что любую эмоцию можно приструнить к какому-либо соответствующему по чувственной окраске сюжету. Я ошибался: монотонное бухтение испортит любую задумку.

Действовать нужно! Хех, легко сказать, на деле же кишка тонка. Хоть пофантазирую на тему расправы над старухой: яды, топор, гильотина, изнасилование....все не то. Вдруг, вижу, мимо бара пробегает дедок-клоун, который в моем городе на детских площадках представления устраивает, клоунаду с элементами акробатики.

Вскакиваю из-за стола, ловлю деда, подговариваю его за пять евро к авантюре. Старик соглашается.

Сажусь за столик, слежу за выполнением намеченного сценария:

Дед подходит к столику убийцы творческой мысли, широко улыбаясь кланяется ей, и встает на голову, прямо на ее столике. В баре воцарилось гробовое молчание, которое я нарушил звонкими апплодисментами.

Старуха удивленно поворачивается в мою сторону.

--Правда же хорошо стоит?--говорю ей, поднося ко рту ромашковый чай.

--Ты ведь его надоумил(?), не отпирайся--проворчала она--тебе больше делать нечего?

--С тех пор как встретил вас--отвечаю я--нечего, все мысли заняты вашим рассказом и вами.

Дедок вернул свое жилистое тело в нормальное положение, и, поспешно раскланявшись, ретировался.

Бабка встает из-за своего стола, и садится к моему. "Я попух!"

--Чем займемся проказник?--спросила она, кокетливо улыбнувшись.

--Может, эээ, лет через тридцать на эту тему поговорим?

--Через тридцатник с крышкой моего гроба разговаривать будешь-- отрезала бабка--чем займемся спрашиваю?

--Т-т-танго? (С ее то габаритами и возрастом точно не согласится)

--А легко!--бабка встает, снимает босоножки, и протягивает мне руку--дамы приглашают кавалеров.

Звуки футбольного матча, доносящиеся из барного телека стали нам музыкой, благодарные клиенты бара(за то, что сумел заставить старуху замолчать), прихлопывали в такт нашим движениям.

Настроение мое в тот день не изменилось, но зато научился танцевать танго.