Исследователи космоса

Статья с портала Новости космонавтики о новых китайских ракетах-носителях. Длиннопост!

7 декабря 2022 г. в 09:15 пекинского времени (01:15 UTC) с площадки космодрома Цзюцюань был произведен второй пуск твердотопливного носителя «Куайчжоу-11» (KZ-11 №Y2), в результате которого один спутник был успешно доставлен на солнечно-синхронную орбиту с параметрами:

• наклонение – 98.35°;

• минимальная высота – 737.5 км;

• максимальная высота – 749.9 км;

• период обращения – 99.69 мин;

• местное время в нисходящем узле орбиты – 07:31.

Информации о спутнике, что называется, кот наплакал, так что начнем с нее. У аппарата необычное китайско-английское официальное наименование – 行云交通VDES试验卫星, что транскрибируется латиницей как Xingyun jiaotong VDES shiyan weixing, а кириллицей как Синъюнь цзяотун VDES шиянь вэйсин.

Название явно относится к описательным – единственным именем собственным в нем является Синъюнь, будучи отсылкой к обширной программе создания КА разного назначения в системе Китайской корпорации космической науки и промышленности CASIC. Следовательно, корректным будет использовать перевод этого названия – Экспериментальный спутник «Синъюнь» мониторинга трафика с использованием VDES. Впрочем, в некоторых источниках имя «Синъюнь» отстутствует.

VDES – это система, протоколы и средства реализации обмена данными для морских судов. VDES расшифровывается как VHF Data Exchange System, где VHF, в свою очередь, указывает, что обмен производится в двухметровом УКВ-диапазоне. Официальное описание VDES можно найти на https://www.iala-aism.org/product/g1117/ .

Участниками VDES являются корабли, береговые станции и спутники. Для обмена используются выделенные в морском мобильном VHF-диапазоне частоты систем AIS (Automatic Identification System), ASM (Application Specific Messages) и VDE (VHF Data Exchange). Таким образом, более известная система AIS является подмножеством VDES.

Функции VDES и использование частот

AIS однонаправленна – корабль работает только на передачу – и использует гауссовскую модуляцию с минимальным сдвигом GMSK, обеспечивая канал шириной 25 кГц. Установлены две частоты AIS и еще две для AIS больщой дальности. Остальные упомянутые системы двунаправленны и используют варианты модуляции с большей пропускной способностью. ASM имеет два канала по 25 кГц, а VDE – два по 100 кГц. Достоинством VDES считается также сетевой протокол, оптимизированный для передачи данных, так что каждое передаваемое сообщение имеет высокую вероятность приема.

Спутниковый компонент VDES оптимален для применения в тех районах, где соответствующая наземная инфраструктура отсутствует, и особенно в полярных областях, где невозможна или затруднена связь через геостационарные спутники.

14 июля 2017 г. был выведен на орбиту, по-видимому, первый спутник с аппаратурой VDES – норвежский Norsat-2. В Китае аппаратура VDES была установлена на КА «Тяньто-5» (запущен 23 августа 2020 г., https://novosti-kosmonavtiki.ru/articles/75427.html ); «Хэдэ-2E», «Хэдэ-2F» и Экспериментальный спутник контроля трафика (все 14 октября 2021 г., https://novosti-kosmonavtiki.ru/articles/81659.html ); «Хэдэ-2G» (4 августа 2022 г., https://novosti-kosmonavtiki.ru/articles/84357.html ).

Следует заметить, что все перечисленные китайские КА – маленькие и легкие: «Тяньто-5» представляет собой кубсат формата 12U и массой порядка 20 кг, «Хэдэ-2» имеют массу около 40 кг, а Экспериментальный спутник контроля трафика – 103 кг. Между тем заявленная грузоподъемность ракеты KZ-11 на ССО высотой 700 км составляет 1000 кг, и как-то сомнительно, что ее запустили с десятикратным недогрузом. Представляется вероятным, что работа в космическом сегменте VDES не является единственной функцией нового КА, но официально он предназначен для технических испытаний полезной нагрузки VDES.

Никакого формального описания нового спутника пока не найдено, равно как не опубликованы и его фотографии. Известно лишь, что за общее проектирование аппарата отвечала Космическая научно-техническая компания «Синъюнь» (кит. 航天行云科技有限公司, хантянь синъюнь кэцзи юсянь гунсы, англ. Xingyun Satellite Co.), являющаяся дочерним предприятием корпорации «Саньцзян» в составе CASIC, а основным пользователем – Китайский информационный центр транспорта и связи.

Помимо официального, спутник имеет дополнительное «спонсорское» наименование «Хантянь цзиньцзу-1» (航天金租1号卫星). Оно происходит от финансово-лизинговой компании в составе CASIC (金融租赁有限公司, читается цзиньжун цзулинь юсянь гунсы), которая заключила 28 сентября 2022 г. стратегическое соглашение о сотрудничестве с Космической компанией облачных технологий в области создания и запуска спутников для всепогодного и круглосуточного мониторинга в реальном масштабе времени находящихся в лизинге объектов.

Что же касается спутников по имени «Синъюнь», то их пока было три: кубсат «Синъюнь шиянь-1» (9 января 2017 г., см. «Новости космонавтики» №3, 2017) и два «Синъюнь-2» массой по 93 кг (12 мая 2020 г., https://novosti-kosmonavtiki.ru/articles/44903.html ).

Разработчиком пусковой системы «Куайчжоу-11» в целом заявлена Китайская космическая корпорация «Саньцзян» (кит. 中国航天三江集团有限公司, чжунго хантянь саньцзян цзитуань юсянь гунсы, англ. China Aerospace Sanjiang Group Co. Ltd.). Фактически разработку носителя, скорее всего, осуществила входящая в ее состав Космическая ракетная техническая компания «Кэгун», где ранее были созданы «младшие сестры» KZ-11 по имени KZ-1 и KZ-1A.

Корпорация CASIC приступила к созданию собственных носителей более 10 лет назад. В 2012 г. состоялся испытательный пуск первой KZ-1, а с 2017 г. залетала усовершенствованная KZ-1A. Разработка KZ-11 началась в 2014 г. и шла тяжело: достаточно сказать, что РДТТ первой ступени при первом прожиге взорвался на стенде, уничтожив и само сооружение, и всю испытательную аппаратуру. В итоге первый старт состоялся в Цзюцюане лишь 10 июля 2020 г. ( https://novosti-kosmonavtiki.ru/articles/74905.html ), но ракета за номером Y1 потерпела аварию. И вот после долгой доработки, осложненной ковидными ограничениями, состоялся успешный пуск изделия Y2.

KZ-11 – трехступенчатый твердотопливный носитель со стартовой массой 78 т, все ступени которого выполнены в диаметре 2.2 м, с дополнительной жидкостной ступенью, выполняющей функции блока разведения. Клиентам предлагаются обтекатели диаметром 2.2, 2.6 или 3.0 м. Полезный груз ракеты составляет до 1500 кг на орбиту высотой 350 км и до 1000 кг на стандартную ССО, что впятеро превышает возможности KZ-1A и примерно соответствует американскому носителю Minotaur IV, при стоимости запуска порядка 10000 долларов за килограмм. Заявленная точность выведения – 5 км по большой полуоси орбиты, 0.1° по наклонению, 0.002 по эксцентриситету. Оператором пусковых услуг является компания ExPace из состава корпорации «Саньцзян».

Особенностями KZ-11 являются углепластиковый композит в качестве основного элемента конструкции и совершенно нетривиальная система управления ракетой в полете. РДТТ первой ступени выполнен фиксированным, что резко упростило конструкцию, а наведение по курсу и стабилизация возложены на отдельный блок реактивного управления, смонтированный сверху на головном обтекателе, на том месте, где на носителях пилотируемой программы устанавливается башня системы аварийного спасения.

Вторым органом управления на начальном, атмосферном этапе полета, являются решетчатые стабилизаторы в основании первой ступени. Максимальное разнесение этих средств по длине изделия дает максимальные управляющие моменты, что используется, в частности, для очень быстрого и резкого маневра по тангажу в первые же секунды полета. Вне атмосферы и после сброса обтекателя задачи управления полетом, вероятно, переходят к четвертой доводочной ступени.

Подготовка носителя к старту характеризуется мобильной процедурой испытаний и стыковки с полезным грузом, мобильный старт и мобильная облачная система измерений и контроля. Ракета обеспечивает старт по запросу в течение недели и выведение КА на орбиты различных классов.

Это был 23-й пуск РН семейства «Куайчжоу» и 499-й в общем списке китайских орбитальных пусков. Возможно, это последнее число придется уточнить, так как несколько дней назад, 1 декабря, Минобороны США официально объявило в своем ежегодном отчете Конгрессу, что в ходе необъявленного пуска китайской орбитальной ракеты 27 июля 2021 г. ее гиперзвуковой планирующий боевой блок сделал полный виток вокруг Земли и достиг заданной цели в Китае, пройдя около 40000 км за 100 с небольшим минут.

В докладе этот старт был классифицирован как первый китайский «частично-орбитальный пуск», и тем самым сопоставлен с советской системой Р-36орб (в американской терминологии – FOBS, Fractional Orbit Bombardment System). В период испытаний и нахождения на боевом дежурстве в 1960-е и 1970-е годы орбитальные головные части Р-36орб официально заявлялись как спутники серии «Космос», хотя никакого отношения ни к космическим исследованиям, ни к иным операциям из космоса не имели.

Китай, очевидно, решил не следовать этому примеру, и в таком контексте интересно, который орбитальный пуск Поднебесная все-таки объявит 500-м, если вообще объявит.

Автор: Liss (Игорь Лисов)© Новости космонавтики. [08.12.2022]

https://novosti-kosmonavtiki.ru/articles/85294.html

Для сравнения патчи миссий на МКС:

Источник

Обязательно посетите мой телеграм-канал!

В 1972 году Кир Булычев пишет необычный рассказ «Можно попросить Нину?», который имел первоначальное название «Телефонный разговор». В 1972 году взрослый человек Вадим Николаевич звонит своей знакомой, но ошибается не только номером, но и временем. На другом конце провода — 13-летняя девочка Нина. Она ждёт домой маму, не снимает с окон затемнение, не включает свет, топит голландку и очень голодна. Ведь у неё за окном — октябрь 1942 года…

— Можно попросить Нину? — сказал я.

— Это я, Нина.

— Да? Почему у тебя такой странный голос?

— Странный голос?

— Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?

— Не знаю.

— Может быть, мне не стоило звонить?

— А кто говорит?

— С каких пор ты перестала меня узнавать?

— Кого узнавать?

Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

— Ну ладно, — сказал я. — Послушай, я звоню тебе почти по делу.

— Наверное, вы все-таки ошиблись номером, — настаивала Нина. — Я вас не знаю.

— Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?

— Ну вот! — Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. — Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.

— Простите, — извинился я и повесил трубку.

Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.

Я позвонил Нине.

— Нина? — спросил я.

— Нет, Вадим Николаевич, — ответила Нина. — Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?

— 149-40-89.

— А у меня Арбат — один — тридцать два — пять три.

— Конечно, — сказал я. — Арбат — это четыре?

— Арбат — это Г.

— Ничего общего, — пробормотал я. — Извините, Нина.

— Пожалуйста, — сказала Нина. — Я все равно не занята.

— Постараюсь к вам больше не попадать, — пообещал я. — Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.

— Да, — согласилась Нина.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», — ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

— Я вас слушаю, — отозвалась Нина молодым голосом. — Это опять вы, Вадим Николаевич?

— Да, — сказал я. — Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.

— Конечно, конечно, — быстро согласилась Нина. — Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?

— Нет, — ответил я.

— У вас важное дело к Нине?

— Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.

— Соскучились?

— Как вам сказать…

— Я понимаю, ревнуете, — предположила Нина.

— Вы смешной человек, — произнес я. — Сколько вам лет, Нина?

— Тринадцать. А вам?

— Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.

— И каждый кирпич — это месяц, правда?

— Даже один день может быть кирпичом.

— Да, — вздохнула Нина, — тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?

— Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.

— А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, — сказала Нина. — Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?

— Как когда.

— И у Пушкина?

— Не совсем. Мы как-то встречались у «России».

— Где?

— У кинотеатра «Россия».

— Не знаю.

— Ну, на Пушкинской.

— Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.

— Не важно, — сказал я.

— Почему?

— Это давно было.

— Когда?

Девочке не хотелось вешать трубку. Почему-то она упорно продолжала разговор.

— Вы одна дома? — спросил я.

— Да. Мама в вечернюю смену. Она медсестра в госпитале. Она на ночь останется. Она могла бы прийти и сегодня, но забыла дома пропуск.

— Ага, — согласился я. — Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.

— Вы со мной заговорили как с ребенком.

— Нет, что ты, я говорю с тобой как со взрослой.

— Спасибо. Только сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал. В последний раз я решил позвонить Нине уже часов в одиннадцать, целый час занимал себя пустяками и решил, что, если опять попаду на девочку, повешу трубку сразу.

— Я так и знала, что вы еще раз позвоните, — сказала Нина, подойдя к телефону. — Только не вешайте трубку. Мне, честное слово, очень скучно. И читать нечего. И спать еще рано.

— Ладно, — согласился я. — Давайте разговаривать. А почему вы так поздно не спите?

— Сейчас только восемь, — сказала Нина.

— У вас часы отстают, — отозвался я. — Уже двенадцатый час.

Нина засмеялась. Смех у нее был хороший, мягкий.

— Вам так хочется от меня отделаться, что просто ужас, — объяснила она. — Сейчас октябрь, и поэтому стемнело. И вам кажется, что уже ночь.

— Теперь ваша очередь шутить? — спросил я.

— Нет, я не шучу. У вас не только часы врут, но и календарь врет.

— Почему врет?

— А вы сейчас мне скажете, что у вас вовсе не октябрь, а февраль.

— Нет, декабрь, — ответил я. И почему-то, будто сам себе не поверил, посмотрел на газету, лежавшую рядом, на диване. «Двадцать третье декабря» — было написано под заголовком.

Мы помолчали немного, я надеялся, что она сейчас скажет «до свидания». Но она вдруг спросила:

— А вы ужинали?

— Не помню, — сказал я искренне.

— Значит, не голодный.

— Нет, не голодный.

— А я голодная.

— А что, дома есть нечего?

— Нечего! — подтвердила Нина. — Хоть шаром покати. Смешно, да?

— Даже не знаю, как вам помочь, — сказал я. — И денег нет?

— Есть, но совсем немножко. И все уже закрыто. А потом, что купишь?

— Да, — согласился я, — все закрыто. Хотите, я пошурую в холодильнике, посмотрю, что там есть?

— У вас есть холодильник?

— Старый, — ответил я. — «Север». Знаете такой?

— Нет, — призналась Нина. — А если найдете, что потом?

— Потом? Я схвачу такси и подвезу вам. А вы спуститесь к подъезду и возьмете.

— А вы далеко живете? Я — на Сивцевом Вражке. Дом 15/25.

— А я на Мосфильмовской. У Ленинских гор. За университетом.

— Опять не знаю. Только это не важно. Вы хорошо придумали, и спасибо вам за это. А что у вас есть в холодильнике? Я просто так спрашиваю, не думайте.

— Если бы я помнил, — пробормотал я. — Сейчас перенесу телефон на кухню, и мы с вами посмотрим.

Я прошел на кухню, и провод тянулся за мной, как змея.

— Итак, — сказал я, — открываем холодильник.

— А вы можете телефон носить с собой? Никогда не слышала о таком.

— Конечно, могу. А ваш телефон где стоит?

— В коридоре. Он висит на стенке. И что у вас в холодильнике?

— Значит, так… что тут, в пакете? Это яйца, неинтересно.

— Яйца?

— Ага. Куриные. Вот, хотите, принесу курицу? Нет, она французская, мороженая. Пока вы ее сварите, совсем проголодаетесь. И мама придет с работы. Лучше мы возьмем колбасы. Или нет, нашел марокканские сардины, шестьдесят копеек банка. И к ним есть полбанки майонеза. Вы слышите?

— Да, — ответила Нина совсем тихо. — Зачем вы так шутите? Я сначала хотела засмеяться, а потом мне стало грустно.

— Это еще почему? В самом деле так проголодались?

— Нет, вы же знаете.

— Что я знаю?

— Знаете, — настаивала Нина. Потом помолчала и добавила: — Ну и пусть! Скажите, а у вас есть красная икра?

— Нет, — признался я. — Зато есть филе палтуса.

— Не надо, хватит, — сказала Нина твердо. — Давайте отвлечемся. Я же все поняла.

— Что поняла?

— Что вы тоже голодный. А что у вас из окна видно?

— Из окна? Дома, копировальная фабрика. Как раз сейчас, полдвенадцатого, смена кончается. И много девушек выходит из проходной. И еще виден «Мосфильм». И пожарная команда. И железная дорога. Вот по ней сейчас идет электричка.

— И вы все видите?

— Электричка, правда, далеко идет. Видна только цепочка огоньков, окон!

— Вот вы и врете!

— Нельзя так со старшими разговаривать, — отозвался я. — Я не могу врать. Я могу ошибаться. Так в чем же я ошибся?

— Вы ошиблись в том, что видите электричку. Ее нельзя увидеть.

— Что же она, невидимая, что ли?

— Нет, она видимая, только окна светиться не могут. Да вы вообще из окна не выглядывали.

— Почему? Я стою перед самым окном.

— А у вас в кухне свет горит?

— Конечно, а как же я в темноте в холодильник бы лазил. У меня в нем перегорела лампочка.

— Вот, видите, я вас уже в третий раз поймала.

— Нина, милая, объясни мне, на чем ты меня поймала.

— Если вы смотрите в окно, то откинули затемнение. А если откинули затемнение, то потушили свет. Правильно?

— Неправильно. Зачем же мне затемнение? Война, что ли?

— Ой-ой-ой! Как же можно так завираться? А что же, мир, что ли?

— Ну, я понимаю, Вьетнам, Ближний Восток… Я не об этом.

— И я не об этом… Постойте, а вы инвалид?

— К счастью, все у меня на месте.

— У вас бронь?

— Какая бронь?

— А почему вы тогда не на фронте?

Вот тут я в первый раз заподозрил неладное. Девочка меня вроде бы разыгрывала. Но делала это так обыкновенно и серьезно, что чуть было меня не испугала.

— На каком я должен быть фронте, Нина?

— На самом обыкновенном. Где все. Где папа. На фронте с немцами. Я серьезно говорю, я не шучу. А то вы так странно разговариваете. Может быть, вы не врете о курице и яйцах?

— Не вру, — признался я. — И никакого фронта нет. Может быть, и в самом деле мне подъехать к вам?

— Так я в самом деле не шучу! — почти крикнула Нина. — И вы перестаньте. Мне было сначала интересно и весело. А теперь стало как-то не так. Вы меня простите. Как будто вы не притворяетесь, а говорите правду.

— Честное слово, девочка, я говорю правду, — сказал я.

— Мне даже страшно стало. У нас печка почти не греет. Дров мало. И темно. Только коптилка. Сегодня электричества нет. И мне одной сидеть ой как не хочется. Я все теплые вещи на себя накутала.

И тут же она резко и как-то сердито повторила вопрос:

— Вы почему не на фронте?

— На каком я могу быть фронте? Какой может быть фронт в семьдесят втором году?!

— Вы меня разыгрываете?

Голос опять сменил тон, был он недоверчив, был он маленьким, три вершка от пола. И невероятная, забытая картинка возникла перед глазами — то, что было со мной, но много лет, тридцать или больше лет назад. Когда мне тоже было двенадцать лет. И в комнате стояла «буржуйка». И я сижу на диване, подобрав ноги. И горит свечка, или это была керосиновая лампа? И курица кажется нереальной, сказочной птицей, которую едят только в романах, хотя я тогда не думал о курице…

— Вы почему замолчали? — спросила Нина. — Вы лучше говорите.

— Нина, — сказал я, — какой сейчас год?

— Сорок второй, — ответила Нина.

И я уже складывал в голове ломтики несообразностей в ее словах. Она не знает кинотеатра «Россия». И номер телефона у нее только из шести цифр. И затемнение…

— Ты не ошибаешься? — спросил я.

— Нет, — стояла на своем Нина.

Она верила в то, что говорила. Может, голос обманул меня? Может, ей не тринадцать лет? Может, она сорокалетняя женщина, заболела еще тогда, девочкой, и ей кажется, что она осталась там, где война?

— Послушайте, — сказал я спокойно, — не вешайте трубку. Сегодня двадцать третье декабря 1972 года. Война кончилась двадцать семь лет назад. Вы это знаете?

— Нет, — сказала Нина.

— Теперь знайте. Сейчас двенадцатый час… Ну как вам объяснить?

— Ладно, — сказала Нина покорно. — Я тоже знаю, что вы не привезете мне курицу. Мне надо было догадаться, что французских кур не бывает.

— Почему?

— Во Франции немцы.

— Во Франции давным-давно нет никаких немцев. Только если туристы. Но немецкие туристы бывают и у нас.

— Как так? Кто их пускает?

— А почему не пускать?

— Вы не вздумайте сказать, что фрицы нас победят! Вы, наверное, просто вредитель или шпион?

— Нет, я работаю в СЭВе, в Совете Экономической Взаимопомощи. Занимаюсь венграми.

— Вот и опять врете! В Венгрии фашисты.

— Венгры давным-давно прогнали своих фашистов. Венгрия — социалистическая республика.

— Ой, а я уж боялась, что вы и в самом деле вредитель. А вы все-таки все выдумываете. Нет, не возражайте. Вы лучше расскажите мне, как будет потом. Придумайте что хотите, только чтобы было хорошо. Пожалуйста. И извините меня, что я так с вами грубо разговаривала. Я просто не поняла.

И я не стал больше спорить. Как объяснить это? Я опять представил себе, как сижу в этом самом сорок втором году, как мне хочется узнать, когда наши возьмут Берлин и повесят Гитлера. И еще узнать, где я потерял хлебную карточку за октябрь. И сказал:

— Мы победим фашистов 9 мая 1945 года.

— Не может быть! Очень долго ждать.

— Слушай, Нина, и не перебивай. Я знаю лучше. И Берлин мы возьмем второго мая. Даже будет такая медаль — «За взятие Берлина». А Гитлер покончит с собой. Он примет яд. И даст его Еве Браун. А потом эсэсовцы вынесут его тело во двор имперской канцелярии, и обольют бензином, и сожгут.

Я рассказывал это не Нине. Я рассказывал это себе. И я послушно повторял факты, если Нина не верила или не понимала сразу, возвращался, когда она просила пояснить что-нибудь, и чуть было не потерял вновь ее доверия, когда сказал, что Сталин умрет. Но я потом вернул ее веру, поведав о Юрии Гагарине и о новом Арбате. И даже насмешил Нину, рассказав о том, что женщины будут носить брюки-клеш и совсем короткие юбки. И даже вспомнил, когда наши перейдут границу с Пруссией. Я потерял чувство реальности. Девочка Нина и мальчишка Вадик сидели передо мной на диване и слушали. Только они были голодные как черти. И дела у Вадика обстояли даже хуже, чем у Нины: хлебную карточку он потерял, и до конца месяца им с матерью придется жить на одну карточку — рабочую карточку, потому что Вадик посеял свою где-то во дворе, и только через пятнадцать лет он вдруг вспомнит, как это было, и будет снова расстраиваться, потому что карточку можно было найти даже через неделю; она, конечно, свалилась в подвал, когда он бросил на решетку пальто, собираясь погонять в футбол. И я сказал, уже потом, когда Нина устала слушать то, что полагала хорошей сказкой:

— Ты знаешь Петровку?

— Знаю, — сказала Нина. — А ее не переименуют?

— Нет. Так вот…

Я рассказал, как войти во двор под арку и где в глубине двора есть подвал, закрытый решеткой. И если это октябрь сорок второго года, середина месяца, то в подвале, вернее всего, лежит хлебная карточка. Мы там, во дворе играли в футбол, и я эту карточку потерял.

— Какой ужас! — сказала Нина. — Я бы этого не пережила. Надо сейчас же ее отыскать. Сделайте это.

Она тоже вошла во вкус игры, и где-то реальность ушла, и уже ни она, ни я не понимали, в каком году мы находимся, — мы были вне времени, ближе к ее сорок второму году.

— Я не могу найти карточку, — объяснил я. — Прошло много лет. Но если сможешь, зайди туда, подвал должен быть открыт. В крайнем случае скажешь, что карточку обронила ты.

И в этот момент нас разъединили.

Нины не было. Что-то затрещало в трубке, женский голос произнес:

— Это 143-18-15? Вас вызывает Орджоникидзе.

— Вы ошиблись номером, — ответил я.

— Извините, — сказал женский голос равнодушно.

И были короткие гудки.

Я сразу же набрал снова Нинин номер. Мне нужно было извиниться. Нужно было посмеяться вместе с девочкой. Ведь получилась, в общем, чепуха…

— Да, — сказал голос Нины. Другой Нины.

— Это вы? — спросил я.

— А, это ты, Вадим? Что, тебе не спится?

— Извини, — сказал я. — Мне другая Нина нужна.

— Что?

Я повесил трубку и снова набрал номер.

— Ты с ума сошел? — спросила Нина. — Ты пил?

— Извини, — сказал я и снова бросил трубку.

Теперь звонить было бесполезно. Звонок из Орджоникидзе все вернул на свои места. А какой у нее настоящий телефон? Арбат — три, нет, Арбат — один — тридцать два — тринадцать… Нет, сорок…

Взрослая Нина позвонила мне сама.

— Я весь вечер сидела дома, — сказала она. — Думала, ты позвонишь, объяснишь, почему ты вчера так вел себя. Но ты, видно, совсем сошел с ума.

— Наверное, — согласился я. Мне не хотелось рассказывать ей о длинных разговорах с другой Ниной.

— Какая еще другая Нина? — спросила она. — Это образ? Ты хочешь видеть меня иной?

— Спокойной ночи, Ниночка, — сказал я. — Завтра все объясню.

…Самое интересное, что у этой странной истории был не менее странный конец. На следующий день утром я поехал к маме. И сказал, что разберу антресоли. Я три года обещал это сделать, а тут приехал сам. Я знаю, что мама ничего не выкидывает. Из того, что, как ей кажется, может пригодиться. Я копался часа полтора в старых журналах, учебниках, разрозненных томах приложений к «Ниве». Книги были не пыльными, но пахли старой, теплой пылью. Наконец я отыскал телефонную книгу за 1950 год. Книга распухла от вложенных в нее записок и заложенных бумажками страниц, углы которых были обтрепаны и замусолены. Книга была настолько знакома, что казалось странным, как я мог ее забыть, — если б не разговор с Ниной, так бы никогда и не вспомнил о ее существовании. И стало чуть стыдно, как перед честно отслужившим костюмом, который отдают старьевщику на верную смерть.

Четыре первые цифры известны. Г-1-32… И еще я знал, что телефон, если никто из нас не притворялся, если надо мной не подшутили, стоял в переулке Сивцев Вражек, в доме 15/25. Никаких шансов найти телефон не было. Я уселся с книгой в коридоре, вытащив из ванной табуретку. Мама ничего не поняла, улыбнулась только, проходя мимо, и сказала:

— Ты всегда так. Начинаешь разбирать книги, зачитываешься через десять минут, и уборке конец.

Она не заметила, что я читаю телефонную книгу.

Я нашел этот телефон. Двадцать лет назад он стоял в той же квартире, что и в сорок втором году. И записан был на Фролову К. Г.

Согласен, я занимался чепухой. Искал то, чего и быть не могло. Но вполне допускаю, что процентов десять вполне нормальных людей, окажись они на моем месте, сделали бы то же самое. И я поехал на Сивцев Вражек.

Новые жильцы в квартире не знали, куда уехали Фроловы. Да и жили ли они здесь? Но мне повезло в домоуправлении. Старенькая бухгалтерша помнила Фроловых, с ее помощью я узнал все, что требовалось, через адресный стол.

Уже стемнело. По новому району среди одинаковых панельных башен гуляла поземка. В стандартном двухэтажном магазине продавали французских кур в покрытых инеем прозрачных пакетах. У меня появился соблазн купить курицу и принести ее, как обещал, хоть и с тридцатилетним опозданием. Но я хорошо сделал, что не купил ее. В квартире никого не было. И по тому, как гулко разносился звонок, мне показалось, что здесь люди не живут. Уехали.

Я хотел было уйти, но потом, раз уж забрался так далеко, позвонил в дверь рядом.

— Скажите, Фролова Нина Сергеевна — ваша соседка?

Парень в майке, с дымящимся паяльником в руке, ответил равнодушно:

— Они уехали.

— Куда?

— Месяц как уехали на Север. До весны не вернутся. И Нина Сергеевна, и муж ее.

Я извинился, начал спускаться по лестнице. И думал, что в Москве, вполне вероятно, живет не одна Нина Сергеевна Фролова 1930 года рождения.

И тут дверь сзади снова растворилась.

— Погодите, — сказал тот же парень. — Мать что-то сказать хочет.

Мать его тут же появилась в дверях, запахивая халат.

— А вы кем ей будете?

— Так просто. — ответил я. — Знакомый.

— Не Вадим Николаевич?

— Вадим Николаевич.

— Ну вот, — обрадовалась женщина, — чуть было вас не упустила. Она бы мне никогда этого не простила. Нина так и сказала: не прощу. И записку на дверь приколола. Только записку, наверное, ребята сорвали. Месяц уже прошел. Она сказала, что вы в декабре придете. И даже сказала, что постарается вернуться, но далеко-то как…

Женщина стояла в дверях, глядела на меня, словно ждала, что я сейчас открою какую-то тайну, расскажу ей о неудачной любви. Наверное, она и Нину пытала: кто он тебе? И Нина тоже сказала ей: «Просто знакомый».

Женщина выдержала паузу, достала письмо из кармана халата.

«Дорогой Вадим Николаевич!

Я, конечно, знаю, что вы не придете. Да и как можно верить детским мечтам, которые и себе самой уже кажутся только мечтами. Но ведь хлебная карточка была в том самом подвале, о котором вы успели мне сказать…»

Длинннннопост Антона Первушина об изучении немецких баллистических ракет учеными СССР.

8 июля 1945 года была сформирована Комиссия по изучению и освоению немецкой реактивной техники. К тому времени советские военные специалисты успели увидеть, насколько далеко вперёд ушли немецкие инженеры в области авиа- и ракетостроения. И хотя технический прорыв мало повлиял на исход войны и участь Германии, было ясно, что огромный накопленный опыт необходимо освоить как можно быстрее, ведь в ракетно-ядерную эпоху от наличия передового оружия напрямую зависела жизнь и независимость государства.

Секретное оружие

В начале 30-х годов пионеры ракетостроения разных стран, подобно атомным физикам, охотно делились своими достижениями, популяризируя их в открытой печати. Однако по мере совершенствования ракетных двигателей и появления больших ракет на разрозненные коллективы энтузиастов-изобретателей стали обращать внимание военные, которые привыкли засекречивать любые проектные работы. Например, когда в октябре 1932 года молодой немецкий инженер Вернер фон Браун перешёл «под крыло» Управления вооружений рейхсвера (Heereswaffenamt, HWA), получив при этом возможность реализовывать свои амбициозные планы, ему пришлось добровольно отказаться от публикаций своих статей, связанных с ракетной тематикой.

Разумеется, тишина, сменившая разноголосицу, насторожила разведывательное сообщество. Одним из тех, кто обратил внимание на изменение отношения рейхсвера к ракетной тематике, был агент Вилли Леман, действовавший под оперативным индексом А/201 и псевдонимом Брайтенбах (Breitenbach). Он был завербован советской разведкой летом 1929 года и оказался ценнейшим информатором: после прихода к власти национал-социалистов Леман стал офицером гестапо, вступил в ряды СС и завёл дружбу с Германом Герингом. В ноябре 1935 года Леман во время очередной встречи с разведчицей Елизаветой Юльевной Зарубиной (агент Вардо) сообщил, что участвовал в секретном совещании в Имперском военном министерстве, на котором обсуждались перспективные образцы боевой техники: новые типы артиллерийских орудий, в том числе дальнобойных, миномёты, специальные гранаты и т. п. Тогда же Брайтенбах впервые передал информацию о Вернере фон Брауне и проекте тяжёлой баллистической ракеты на жидком топливе, которая будет поражать цели на расстоянии в сотни километров.

В Москву отправился отчёт на шести страницах, копии которого 17 декабря были представлены Иосифу Сталину, Климу Ворошилову и Михаилу Тухачевскому. Разведывательное управление РККА взялось выяснить подробности. Был составлен и передан внешней резидентуре перечень вопросов, на которые требовалось скорее получить ответы.

Хотя агент Брайтенбах не имел прямого отношения к немецкой ракетной программе, ему повезло: гестапо по доносу арестовало некоего Заберга — инженера из команды фон Брауна, а дело поручили вести Леману, который мог совершенно открыто расспрашивать подследственного о чём угодно, в том числе по вопросам, интересующим РУ РККА. В итоге разведка получила новейшие на тот момент сведения о ракетной программе гитлеровцев. Позднее Брайтенбах возглавил отдел контрразведки, занимавшийся персоналом военно-промышленных предприятий, и стал посещать многие секретные объекты, включая исследовательский центр и полигон Пенемюнде (Heeresversuchsanstalt (HVA) Peenemünde), где проводились масштабные работы над реактивными двигателями и ракетным вооружением.

На этом этапе сообщения Лемана, вероятно, внушили его кураторам, что из затеи фон Брауна вряд ли выйдет толк, тем более что в 1940 году над проектом ракеты А-4, позднее получившей известность как «Фау-2» (V-2), стали сгущаться тучи: сначала вдвое сократили финансирование, а затем убрали из списка приоритетных разработок, из-за чего специалистов начали призывать в действующую армию. Ситуация радикально изменилась только в декабре 1942 года, но в то же самое время агент Брайтенбах был раскрыт, арестован и тайно ликвидирован.

Инициатива в раскрытии тайн Пенемюнде перешла к британской разведке (Secret Intelligence Service, SIS). Целенаправленными поисками вражеского ракетного оружия она занялась в начале 1943 года, и, как сегодня считается, первый значимый результат получила дешифровщица аэрофотосъёмки Констанца Бэбингтон (Бэбс) Смит. На одном из снимков она обнаружила маленький крылатый аппарат без пилотской кабины. В дальнейшем стало известно, что Смит заметила реактивный самолёт-снаряд Fi 103, который испытывался на полигоне и позже получили обозначение «Фау-1» (V-1). В мемуарах она писала:

Съёмка с воздуха в июне позволила увидеть «маленькие сигары» — баллистические ракеты А-4. Хотя отдельные агенты в Европе и ранее сообщали в Лондон о существовании нового оружия, по разным причинам их сведения отвергались. Теперь можно было считать доказанным: самолёты-снаряды и баллистические ракеты действительно проходят испытания в Пенемюнде. Хуже того, из собранных разведданных следовало, что в декабре 1943 года с их помощью начнётся массированный обстрел юга Англии и Лондона.

Медлить было опасно. Британский премьер-министр Уинстон Черчилль дал распоряжение на нанесение бомбового удара по Пенемюнде в рамках операции «Гидра» (Operation Hydra). В ночь с 17 на 18 августа 1943 года 596 бомбардировщиков обрушили на исследовательский центр и близлежащий посёлок тысячи фугасных и зажигательных бомб. Одна волна самолётов следовала за другой, разрушая производственные корпуса, стендовые сооружения и лабораторные здания.

Уничтожить немецкую ракетную программу налётом не удалось. Работы над «Фау-1», «Фау-2» и другими видами реактивного оружия замедлились, но не прекратились. В связи с тем, что тайна Пенемюнде была раскрыта, испытания ракет А-4 по приказу Генриха Гиммлера перенесли на территорию учебного полигона Хайделагер (SS-Truppenübungsplatz Heidelager), расположенного в районе Дембицы к северу от Кракова. Линия направления стрельбы проходила из местечка Близна в район Седльце-Сарнаки восточнее Варшавы. В деревнях Близна и Пусткув расположилась 444-я испытательная батарея (Lehr und Versuchsbatterie 444). Первый экспериментальный пуск она произвела 5 ноября 1943 года.

Стрельбы на польской территории сопровождались чередой неудач. Некоторые ракеты не взлетали, другие взлетали и сразу падали, третьи взрывались на высоте в нескольких километрах от старта, разрушались в воздухе из-за аэродинамического нагрева и т. п. Каждое из происшествий тщательно фиксировалось, чтобы установить причины частых аварий; обломки ракет искали и собирали специальные команды. Понятно, что подобная активность сразу привлекла внимание подпольного разведывательного штаба Армии Крайовой в Варшаве. Через него, начиная с февраля 1944 года, информация о полигоне стала поступать в Лондон.

Польские партизаны сумели собрать несколько фрагментов ракет до того, как на место падения прибыли немцы. Обломки были доставлены в Варшаву, где их изучили местные специалисты, первыми установившие стратегически важную информацию: в качестве горючего в А-4 используется этиловый спирт!

20 мая почти целая А-4 упала на болотистом берегу реки Буг возле деревни Сарнаки, и подпольщики сумели собрать её части и увезти до прихода поисковой команды. В дальнейшем они организовали операцию по вывозу ракеты за границу рейха, чтобы с ней могли ознакомиться британские военные.

Черчилль решил, что пора поставить в известность советского союзника. 13 июля 1944 года он отправил письмо следующего содержания:

Черчилль и Сталин обсудили вопрос участия англичан в работах на полигоне Близна в шести посланиях. Советский вождь дал указание допустить туда союзников, однако не так быстро, как надеялся британский премьер-министр. Службы армейской разведки получили приказ проявить особое внимание к району Дембицы, который пока ещё находился в 50 км от линии фронта.

Полигоны и заводы

6 августа 1944 года советские войска вошли в Близну, и вскоре части 60-й армии 1-го Украинского фронта обнаружили брошенный полигон, фрагменты ракет и эксплуатационного оборудования. Сталин дал указание Наркомату авиационной промышленности (НКАП) подготовить группу инженеров для изучения любой техники, которая будет найдена на полигоне до того, как там появятся англичане.

Сразу после освобождения в Близну отправилась экспедиция военной разведки, подчинённая комиссару государственной безопасности 2-го ранга Ивану Александровичу Серову. Из Научно-исследовательского института реактивной авиации (НИИРА, НИИ-1 НКАП) в Лихоборах, под крышей которого в годы войны собрались многие советские ракетчики, в группу вошли директор института Пётр Иванович Фёдоров, специалист по пороховым и воздушно-реактивным снарядам Юрий Александрович Победоносцев, конструктор стратосферных ракет Михаил Клавдиевич Тихонравов и несколько технических помощников.

Тихонравов, вернувшись, рассказывал сослуживцам, что разведчики ездили по полигону, пользуясь указаниями англичан, и карта, составленная в Лондоне, ни разу не подвела. С её помощью удалось быстро обнаружить и вывезти целые детали баллистических ракет «Фау-2». Правда, в первые дни после доставки трофеев в НИИ-1 они по чьей-то «мудрой» команде были засекречены от специалистов. При этом привезённые детали разместили в большом актовом зале института, куда доступ получили только Фёдоров, его заместитель по научной части генерал Виктор Фёдорович Болховитинов и заместитель по режиму. Не пускали даже Победоносцева с Тихонравовым, которые видели все детали в Польше и сами грузили их в самолёт.

Постепенно здравый смысл возобладал над служебным рвением, и профильные инженеры были допущены к осмотру секретного немецкого оружия. Конструктор ракетно-космической техники Борис Евсеевич Черток рассказывал в мемуарах:

В январе 1945 года поступили сведения о каких-то интересных деталях, найденных в районе Близны. Экспедицию решил возглавить начальник института Пётр Фёдоров. Она вылетела из Москвы 7 февраля 1945 года. Под Киевом самолёт попал в туман, пилот заблудился и врезался в землю — все пассажиры погибли.

По-настоящему масштабная работа по изучению немецких ракет началась только с окончанием войны. В начале мая, сразу после освобождения Пенемюнде, туда прибыла группа сотрудников НИИ-1 под предводительством Алексея Исаева. Они были впечатлены постройками, но разочарованы тем, что из исследовательского центра немцы вывезли почти всю документацию. Впрочем, именно там инженеры нашли отчёт по необычному проекту — межконтинентальному бомбардировщику Эйгена Зенгера.

Из Пенемюнде группа отправилась в Берлин, где временно обосновалась на заводе BMW (Bayerische Motoren Werke AG), на котором выпускались турбореактивные и жидкостные двигатели для истребителей. Там группа пополнилась новыми специалистами, прибывшими из Москвы, и занялась изучением процесса испытаний техники на месте. Ветеран-ракетчик Арвид Владимирович Палло рассказывал:

В начале июня 1945 года нарком авиационной промышленности Алексей Иванович Шахурин доложил члену Государственного комитета обороны (ГОКО, ГКО) Георгию Максимилиановичу Маленкову о первых результатах в освоении опыта создания немецких ракет.

Наибольший интерес представляли предприятия Тюрингии, где были развёрнуты серийные производства «Фау-1», «Фау-2», турбореактивных и ракетных двигателей. Особое место среди них занимал завод Миттельверк (Mittelwerk), организованный внутри горы Конштайн рядом с Нордхаузеном. В этом мрачном месте располагался и концлагерь Миттельбау-Дора (Mittelbau-Dora), заключённые которого работали на производстве в условиях, мало пригодных для жизни. Многие из них погибли или были казнены как саботажники; около восьми тысяч человек эсэсовцы убили при отступлении.

11 апреля 1945 года на территорию завода и лагеря вступили американские войска. Им достались богатые трофеи в виде большого количества готовых двигателей, самолётов-снарядов и ракет. Тем не менее, когда в июле были установлены согласованные границы оккупационных зон, и советские специалисты начали прибывать в Тюрингию, заменяя американских коллег, там всё ещё было что изучать и осваивать.

Поскольку найденные реактивные виды оружия представляли интерес для многих наркоматов, было решено учредить межведомственную организацию для координации деятельности поисковых групп. Постановлением ГКО №9475сс «О сборе и вывозе материалов, образцов и технической документации по немецким реактивным снарядам и реактивному вооружению» от 8 июля 1945 года была создана Комиссия в составе Льва Михайловича Гайдукова (член Военного Совета гвардейских минометных частей), Петра Николаевича Горемыкина (замнаркома боеприпасов), Якова Львовича Бибикова (новый директор НИИ-1 НКАП), Ивана Герасимовича Зубовича (замнаркома электропромышленности), Георгия Александровича Угера (начальник отдела Совета по радиолокации при ГКО). Был сформирован список специалистов, включавший тех, кто работал в Германии, и тех, кому предстояло туда отправиться в ближайшие недели. Первоначально он включал 284 фамилии, а в октябре 1945 года — уже 733!

Институт «Рабе»

Самая крупная группа ракетчиков обосновалась в городке Бляйхероде, расположенном западнее Нордхаузена. Сразу встал вопрос о привлечении к изучению техники местных специалистов. Разумеется, американцы успели поработать и в этом направлении, переправив в свою зону инженеров, трудившихся на заводе Миттельверк, и наиболее квалифицированных заключённых лагеря Миттельбау-Дора. Тем не менее, советские ракетчики нашли выход, приглашая к сотрудничеству людей, занимавшихся близкими научными темами. Борис Черток рассказывал:

Хотя институт «Рабе» по понятным причинам вёл скрытую работу, каждый день туда приходили новые специалисты из фирм, связанных с авиацией и ракетостроением. Для многих из них в послевоенные месяцы наличие трудоустройства было вопросом элементарного выживания. Немецкая группа, которая вскоре выросла до двухсот человек, снабжалась мукой, белым хлебом, сливочным маслом и салом. Примечательно, что и американские конкуренты, обосновавшиеся в баварском Ландсхуте, заманивали специалистов тем же самым: семьям бывших сотрудников Пенемюнде предоставлялась привилегия делать покупки в магазине, предназначенном для снабжения оккупационной власти.

Главной задачей института на ближайшие месяцы стала подготовка к воссозданию производства «Фау-2». В Кляйнбодунгене, неподалёку от Бляйхероде, перестраивался ремонтный завод, на котором тестировались и готовились к сборке элементы ракет. В посёлке Лехестене, у Нордхаузена, разместилась группа Арвида Палло, задачей которой было восстановление испытательных стендов для двигателей «Фау-2».

Рядом с каждым советским инженером непременно работал немец. Всё же дефицит профильных кадров чувствовался, и Черток поручил вербовку инициативному старшему лейтенанту Василию Ивановичу Харчеву. Тот разработал подробный план, которому сам же присвоил название «Ост». Дела у него шли неплохо, и однажды он самонадеянно заявил, что сможет вывезти в советскую зону самого Вернера фон Брауна! Черток вспоминал:

Как известно, Вернер фон Браун отправился в США, но Советскому Союзу тоже досталась неплохая команда инженеров во главе с Гельмутом Грётруппом, который занимался в Пенемюнде вопросами радиоуправления ракет.

Операция «Бэкфайр»

Осенью 1945 года британские военные решили провести показательные пуски «Фау-2». Подготовленная ими специальная операция получила название «Бэкфайр» (Backfire). Для её реализации выбрали место возле Куксхафена на побережье Северного моря. Во время войны там размещался дивизион морской артиллерии — уцелели площадки и ангары, в которых можно было хранить ракеты и вспомогательную технику.

В Куксхафен привезли двести специалистов из Пенемюнде, двести обученных военнослужащих и шестьсот работников обычного персонала. Всех разбили на две группы и начали усиленно допрашивать — потом показания этих групп сравнивались.

К концу сентября 1945 года англичане были готовы осуществить пробные пуски. 1 октября они предприняли первую попытку. Ракета осталась на стартовом столе из-за дефектной детали. На следующий день — вторая попытка. На этот раз пуск прошёл успешно, и «Фау-2» упала в Северное море, не долетев 1,5 км до расчётной точки. 4 октября — третья попытка: в полёте выключился двигатель, и ракета упала в 24 км от места старта. Последний пуск «Фау-2» под командованием английских офицеров немецкие команды осуществили 14 октября 1945 года. Наблюдать за ним были приглашены представители советского и американского командований. Ракета вела себя безупречно и поразила условную цель в море.

На этом испытании присутствовал и будущий главный конструктор ракетно-космической техники Сергей Павлович Королёв, который месяцем ранее прибыл в Германию и в звании подполковника возглавил специальную научно-исследовательскую группу «Выстрел», разместившуюся в Бляйхероде. И снова «секретчики» перемудрили: все члены советской делегации отправились в Куксхафен в тех чинах, которые были им присвоены, а Королёва зачем-то переодели в форму капитана. В результате у британских разведчиков, опекавших делегацию, «артиллерийский капитан» вызвал гораздо больший интерес, чем другие советские офицеры. Борис Черток рассказывал:

«Один из англичан, отлично говоривший по-русски, напрямую спросил Королёва, чем он занимается.

Сергей Павлович в соответствии с инструкцией и «легендой» ответил: «Вы же видите, я капитан артиллерии». На это англичанин заметил: «У Вас слишком высокий лоб для капитана артиллерии. Кроме того, Вы явно не были на фронте, судя по отсутствию всяких наград».

Да, для нашей разведки такая маскировка была явным проколом. Пуски в Куксхафене состоялись. Королёв, рассказывая нам детали, иронизировал по поводу совершенной беспомощности англичан, которые сами никак в подготовке не участвовали, всецело полагаясь на немецкую команду. Понять, куда пошла ракета, было невозможно: погода стояла туманная. Но старт произвёл впечатление».

При обсуждении увиденного ракетчики решили, что им тоже в ближайшее время необходимо осуществить несколько пусков и продемонстрировать союзникам, что советские инженеры сумели разобраться в новом оружии и, более того, овладели его техникой без помощи немцев.

Объединив усилия, группы специалистов могли бы воспроизвести операцию «Бэкфайр» на территории Германии. Однако на это пришлось бы потратить много времени и сил, а результат в смысле пропаганды собственных достижений по освоению трофеев получился бы сомнительным. Тогда родилась оригинальная идея — подготовить несколько ракет на месте и привезти их на Выставку трофейной техники, устроенную в Центральном парке культуры и отдыха в Москве. Выставка пользовалась большой популярностью, укрепляя победный дух в самые тяжёлые годы.

Институт «Рабе» в Бляйхероде получил задание срочно готовить две ракеты. Борис Черток дал соответствующее поручение заводу в Кляйнбодунгене, и работа закипела. В мемуарах он писал:

«Мы, естественно, предполагали, что достаточно для выставки собрать ракеты без приборной начинки, без электроавтоматики, тем более что двигательная установка должна производить впечатление только размерами сопла.

Но вскоре из Москвы поступила совершенно потрясающая команда. Ракеты должны быть готовы к огневым испытаниям на стенде, который будет построен на Ленинских горах. Огневой факел должен со страшным рёвом низвергаться с высоты 80 метров на берег Москвы-реки к восторгу всех зрителей — москвичей и многочисленных иностранных гостей, которые съедутся в столицу на празднование 28-й годовщины Октябрьской революции. Вот это будет праздничный фейерверк в дополнение к уже привычным победным салютам!

Вероятно, сам Сталин захочет полюбоваться таким необычным огневым представлением. А после этого и все решения по развитию ракетной техники, несмотря на все послевоенные трудности, пройдут быстрее через политбюро. А там, конечно, поинтересуются, кто это всё организовал, и организаторам огневого аттракциона будет поручено возглавить создание нового вида вооружения…»

В этом варианте главная ответственность за выполнение задания перекладывалась со сборщиков ракет на двигателистов, обосновавшихся в Лехестене. Арвид Палло предложил следующий вариант подготовки ракет. «Фау-2» собирают на заводе в Кляйнбодунгене. Затем их перевозят в Лехестен, где оснащают камерами сгорания, прошедшими полный цикл испытаний. Для установки ракет в Москве здесь конструируется и изготавливается специальный стенд. Он обеспечивается необходимым для подготовки и пуска оборудованием: баллонами высокого давления, баками для спирта и кислорода, всеми трубопроводами и клапанами, выносными пультами для управления запуском двигателя.

С помощью советской военной администрации Тюрингии и местных властей инженерам из группы Палло удалось уложиться в назначенный срок. Эшелон со всем «хозяйством» для организации огневых испытаний в Москве составил шестнадцать вагонов. Кроме того, отдельные узлы были погружены на десять машин. Палло самолично возглавил экспедицию и героически пробивался через территорию Польши. При транспортировке на участке Франкфурт-Варшава железнодорожный эшелон обстреляли, но, к счастью, никто не пострадал. На участке Варшава-Брест эшелон пустили по неисправному пути — могло произойти крушение, которое предотвратила бдительность немецких машинистов.

В декабре ракетчики добрались до Белорусского вокзала. Здесь представители Наркомата обороны приняли эшелон и… отпустили Палло с сопровождающими на все четыре стороны. Дело в том, что пока экспедиция пробивалась из Германии, преодолевая десятки препятствий, затея с огневыми запусками на Ленинских горах была доложена Сталину, но не получила его высочайшего одобрения.

Институт «Нордхаузен»

В начале 1946 года стало ясно, что статус института «Рабе» не соответствует выросшему коллективу и масштабу задач. Поэтому в марте на правительственном уровне было принято решение о создании в Бляйхероде научной организации с обширными полномочиями — института «Нордхаузен». Его возглавил Лев Гайдуков. Главным инженером назначили Сергея Королёва.

В институте было несколько отделов. Собственно ракетой «Фау-2» занимался сам Королёв, двигателями — Валентин Петрович Глушко, автоматикой — Николай Алексеевич Пилюгин, радиоаппаратурой — Михаил Сергеевич Рязанский и Евгений Яковлевич Богуславский. Группа «Выстрел», руководимая Леонидом Александровичем Воскресенским, готовилась к пускам ракет. В немецкой столице возник другой институт — «Берлин», занимавшийся твердотопливными и зенитными управляемыми ракетами. Должность его главного инженера досталась Владимиру Павловичу Бармину, который во время войны организовал серийное производство гвардейских миномётов БМ-13 («Катюша»). Всё это были первые эскизы грандиозной организационной системы, которая вскоре превратится в ракетно-космическую отрасль.

Работа в Германии продолжалась, несмотря на то, что многие в советском руководстве начали требовать скорейшего завершения деятельности на оккупированных территориях и отзыва специалистов в Советский Союз не позднее февраля 1946 года. В состав «Нордхаузена» вошли: институт «Рабе», завод №1 в Зоммерде (изготовление корпусов, баков и хвостовой части ракет), завод №2 «Монтанья» под Нордхаузеном (производственная база по двигателям и турбонасосным агрегатам), завод №3 в Кляйнбодунгене (восстановление технологии производства завода Миттельверк, производство готовых ракет), конструкторское бюро «Олимпия» (восстановление документации и технологического оборудования для поддержки производства в Зоммерде), база огневых испытаний в Лехестене, расчётно-теоретическая группа «Шпаркассе» в Бляйхероде. Главное артиллерийское управление (ГАУ) со своей стороны организовало при институте «Нордхаузен» представительство, которое возглавил полковник Александр Григорьевич Мрыкин.

Именно в стенах института под руководством Сергея Королёва началась эскизная проработка нового варианта баллистической ракеты А-4, рассчитанной на дальность полёта 600 км. В будущем она получит обозначение Р-2 (8Ж38) и станет первой в ряду «изделий», которые образуют послевоенную ракетную мощь СССР.

Тогда же, весной 1946 года, у сотрудников института «Нордхаузен» возникла идея создания силами немецких вагоностроительных фирм специального железнодорожного состава — ракетного поезда. Он должен был служить задаче обеспечения экспериментальных пусков «Фау-2» в любой пустынной местности — так, чтобы не требовалось никакого дополнительного строительства. В составе поезда предусматривалось наличие, по меньшей мере, двадцати специальных вагонов и платформ. В их числе были вагоны-лаборатории для автономных испытаний бортовых приборов ракет, вагоны службы радиотелеметрических измерений «Мессина», фотолаборатории с устройствами обработки киноплёнки, вагон испытаний двигательной автоматики и арматуры, вагоны-электростанции, компрессорные, мастерские со станочным оборудованием, рестораны, бани и душевые, салоны для совещаний, броневагон с электропусковым оборудованием. Предполагалось, что управление «Фау-2» будет осуществляться прямо из броневагона. Сама ракета устанавливалась на стартовом столе, который вместе с подъёмно-транспортным оборудованием входил в комплектацию специальных платформ.

Два таких поезда были построены и полностью укомплектованы к декабрю 1946 года. В течение первых послевоенных лет советские ракетчики просто не мыслили себе жизни и работы без них.

Практически все задачи, стоявшие перед группой специалистов в Германии, были решены. Настала пора переводить ракетостроение на отечественную почву. В марте 1947 года институт «Нордхаузен» прекратил своё существование. Специалисты выехали на родину. Вместе с ними в СССР отправились некоторые немецкие инженеры с семьями — они осядут в специальном филиале на острове Городомля, расположенном на озере Селигер.

Предварительные итоги работ были изложены в докладе министров Сталину:

«Собран и переведён на русский язык обширный материал по немецкой ракетной технике, создан специальный ракетный институт в Германии в районе Нордхаузена, восстановлен опытный завод по сборке ракет дальнего действия Фау-2, восстановлена испытательная лаборатория, создано 5 технологических и конструкторских бюро на заводе в районе Нордхаузена, собрано из немецких деталей 7 ракет дальнего действия Фау-2, из них 4 подготовлены к опытной стрельбе. Дальнейшая сборка продолжается. Три ракеты Фау-2 находятся в Москве на изучении. Всего к этим работам привлечено 1200 немцев, в том числе ряд специалистов».

Впрочем, главным результатом деятельности советских инженеров на немецкой земле стал не комплект готовых ракет «Фау-2». Главное — сложилось сообщество из нескольких тысяч инженеров-конструкторов, технологов-производственников и военных испытателей, которые прошли трудную школу совместимости друг с другом. Вспоминая дни, проведённые в Германии, Королёв как-то сказал: «Самое ценное, чего мы там достигли, — создали основу сплочённого творческого коллектива единомышленников». В тот момент действительно не было ничего важнее…

Источники и литература:

1. Воспоминания А.В. Палло «Германия. 1945 г.». РГАНТД. Ф.107, оп.5, д.98

2. Деятельность Управления СВАГ по изучению достижений немецкой науки и техники в Советской зоне оккупации Германии, 1945-1949: сб. док. / отв. ред. и сост. В. Захаров; сост. О. Лавинская, Д. Нохотович. — М.: РОССПЭН, 2007

3. Локтев А. Четыре встречи с Арвидом Палло // Вестник. 1999. 31 авг.

4. Лукашевич В., Афанасьев И. Космические крылья. — М.: ООО «ЛенТа Странствий», 2009

5. Мадер Ю. Тайна Хантсвилла. Документальный рассказ о карьере «ракетного барона» Вернера фон Брауна // сокр. пер. с нем. А. Гутермана и Г. Рудого. — М.: Политиздат, 1964

6. Первушин А. Красный космос. Звёздные корабли Советской империи. — М.: Яуза, Эксмо, 2007

7. Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Том первый. Переписка с У. Черчиллем и К. Эттли (июль 1941 г. — ноябрь 1945 г.). — М.: Госполитиздат, 1958

8. Ракетно-космическая корпорация «Энергия» имени С.П. Королёва. 1946-1996 / Гл. ред. Ю. Семёнов. — М.: Менонсовполиграф, 1996

9. Ратнер В. Воспоминания: http://www.iki.rssi.ru/books/2004ratner.pdf

10. Рахманин В. Изучение немецкой ракетной техники и организация её воспроизводства в СССР // Двигатель. 2016. №2

11. Рахманин В. О «немецком следе» в истории отечественного ракетостроения // Двигатель. 2005. №1-2

12. Соболев Д., Хазанов Д. Немецкий след в истории отечественной авиации. — М.: РУСАВИА, 2000

13. Сотников М. Наш человек в гестапо: http://www.specnaz.ru/articles/237/18/2462.htm

14. Чертопруд С.В. Научно-техническая разведка от Ленина до Горбачёва. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002

15. Черток Б. Ракеты и люди. 2-е изд. — М.: Машиностроение, 1999

16. Широкорад А. Великая контрибуция. Что СССР получил после войны. — М.: Вече, 2013

17. Irons R. Hitler’s Terror Weapons. London. Harper Collins Publishers, 2003

18. Uhl M. Stalins V-2. Der Technologietransfer der deutschen Fernlenkwaffentechnik in die UdSSR und der Aufbau der sowjetischen Raketenindustrie 1945 bis 1959. Bonn. Bernard & Graefe Verlag, 2001

Источник

Хромосфера (длина волны 656.28 нм, видимый диапазон):

Оборудование:
-хромосферный телескоп Coronado PST H-alpha 40 mm
-монтировка Sky-Watcher AZ-GTi
-светофильтр Deepsky IR-cut
-астрономическая камера QHY5III178m.

Фотосфера (длина волны 540 нм, видимый диапазон):

Оборудование:
-телескоп Levenhuk Ra R66 ED Doublet Black
-монтировка Sky-Watcher AZ-GTi
-клин Гершеля Lacerta
-светофильтр Baader Solar Continuum
-светофильтр ND3
-астрономическая камера QHY5III178m.

Фотосфера (длина волны 393.3 нм, ближний ультрафиолет):

Оборудование:
-телескоп Levenhuk Ra R66 ED Doublet Black
-монтировка Sky-Watcher AZ-GTi
-клин Гершеля Lacerta
-светофильтр Antlia CaK 3nm
-светофильтр ND96-09
-астрономическая камера QHY5III178m.
Место съемки: Анапа, двор.